Осень сердца

Глава 17

Ox уж это горькое, злосчастное лето, когда Йенс жил на другом берегу озера, а Лорна, похоже, и вовсе не жила, а просто существовала. Ходила она мало, только тогда, когда возникала необходимость куда-то пойти; ела только тогда, когда организм уже начинал подавать тревожные сигналы; не спала по ночам, наблюдая с кровати за луной и за восходами солнца, сидя на подоконнике; исписала множество страниц в своем дневнике, сочинила начала почти ста стихотворений, но ни одно из них не закончила. И отклоняла все приглашения.

И только одно занятие приносило ей душевный покой.

Плавание под парусом.

Лорна без разрешения брала ялик, и никто не ругал ее за это. Гидеон уже привык к тому, что ялика целыми днями не бывало на месте. Местные жители тоже уже привыкли видеть Лорну в лодке и в розовой дымке утра, и на палящем солнце в середине дня, и вечером, когда легкий бриз чуть двигал ялик, а Лорна лежала на спине и смотрела в небо, и казалось, что в лодке вообще никого нет.

Лавиния предупредила ее:

— Ты скоро станешь худая, как тростинка, и сгоришь на солнце.

— Ты никогда никого не берешь с собой. Можно, я хоть разок прокачусь с тобой, ну пожа-а-луйста, — попросил Серон.

— Лорна, я так скучаю без тебя, — пожаловалась Феба Армфилд.

Дженни поинтересовалась:

— Ты такая печальная из-за Тейлора? Ты все еще испытываешь к нему чувства? Если ты его до сих пор любишь, то скажи мне.

Гидеон отреагировал так:

— Ни один мужчина не женится на такой девушке. Они решат, что ты чокнутая, раз целыми днями катаешься в ялике по озеру.

Только тетя Агнес успокоила Лорну:

— Не обращай внимания на то, что они говорят. Я точно так же чувствовала себя после смерти напитана Дирсли.

Лорна нашла в тете Агнес родственную душу, знавшую все детали ее трагедии, и сочувствие тетушки было словно бальзам для израненной души Лорны. Они делились самыми сокровенными чувствами, потому что сердце Лорны было разбито точно так же, как много лет назад было разбито сердце тети Агнес.

Они много гуляли вдоль озера и сидели в саду, читая Джона Мильтона и Уильяма Блейка. В дождливые дни пили чай в беседке, а в жаркие рвали лаванду и отмахивались букетами от мух, читая друг другу стихи.

Вот так и прошло лето.

Йенс часто видел Лорну. Он узнавал маленький ялик, когда тот заплывал в залив, а потом уносился по ветру, снова унося ее от него. Тогда он останавливался в дверях мастерской с инструментами в руках, смотрел, как она уплывает, и думал, где его сын, как он выглядит, какое имя ему дали и кто заботится о нем. Думал Йенс и о своих будущих детях, о том, что они никогда не узнают о своем брате, живущем где-то в этом мире.

Его сын, его и Лорны Барнетт.

Все его несчастья олицетворяла собой эта женщина в ялике, проплывая мимо, она напоминала ему о том, о чем ему хотелось забыть.

В мастерскую зашел Тим.

— Вот, я подумал, тебе будет приятно посмотреть на это, — сказал он и протянул Йенсу фотографии его и Лорны, которые запечатлели то идиллическое, счастливое лето, когда строилась «Лорна Д». Йенс спрятал фотографии среди зимней одежды, сложенной в сундук, который стоял в ногах кровати. Иногда по ночам, когда он лежал, закинув руки за голову, ему хотелось достать их и посмотреть на Лорну, но слишком горьки были воспоминания о несбывшихся надеждах, поэтому Йенс старался переключить свои мысли на другое, желая вычеркнуть Лорну из памяти.

На день или два ему удавалось вытравить из памяти ее образ, но потом снова на глаза попадался ее парус, или он в разговоре слышал имя ее отца, или наблюдал за прогулочным пароходом, гадая, находится ли она на борту среди богатеев, чей смех был слышен тихими вечерами, когда пароход вез их на ужин в яхт-клуб или развлекаться в павильон «Гамалей». Очень часто, когда уже темнело, с парохода доносилась музыка и в свете огней видны были танцующие фигуры. В такие моменты Йенс стоял в конце своего причала и думал о пропасти, разделяющей его и Лорну Барнетт, испытывая обиду от того, что Лорна не осмелилась бросить вызов общественному мнению и выйти за него замуж. «Ну и танцуй с ними, — с горечью думал Йенс, глядя на отблески света на воде, — танцуй со своими богатыми кавалерами и забудь, что у тебя вообще был от меня ребенок».

«Манитоу» стояла на якоре у его причала, и почти каждый день на нее приходили посмотреть любопытные яхтсмены. Частенько перспективные заказчики изъявляли желание посмотреть ее в деле, и тогда Йенс с Девином собирали команду и катали их, пересекая озеро, провозя мимо восточной оконечности острова Манитоу, где раскинулось имение Роуз-Пойнт с распахнутыми стеклянными дверями дома и изумрудными лужайками, которые бархатным ковром спускались к воде. Однажды Йенс увидел игру в крокет, в другой раз что-то вроде грандиозного чаепития, на котором присутствовали только женщины, расположившиеся под белым марлевым тентом натянутом над лужайкой. Оба раза Йенс бросил на дом лишь мимолетные взгляды, сосредоточившись на управлении яхтой и не желая разглядывать девушек в длинных юбках и огромных шляпах.

Дела в мастерской шли отлично. Заказов на яхты поступило больше, чем он мог построить за год, а еще было так много заказов на ремонт яхт, что Йенс взял на работу друга Бена Эдварда Стаута и поставил его исключительно на судоремонт. Была уже построена и спущена на воду вторая яхта, названная «Полярной звездой», владельцем которой являлся член яхт-клуба Натан Дюваль. «Полярная звезда» и «Манитоу» выигрывали все воскресные гонки, в которых принимали участие. Чтобы взять у Йенса интервью, репортеры приезжали из Чикаго, Ньюпорта и Нью-Джерси, они писали статьи о необычной, непобедимой конструкции его яхт и о ее влиянии на парусный спорт. Печатались и перепечатывались репортажи о той самой первой регате, когда команда «Манитоу» уже обедала в яхт-клубе, а занявшая второе место яхта только пересекла финишную черту.

Верфи Нью-Джерси и Северной Калифорнии прислали Пенсу письма с предложением работать у них конструктором. Он ответил отказом, но сохранил письма, убрав их в сундук и воспользовавшись при этом возможностью взглянуть на их с Лорной фотографии.

Однажды в мастерскую зашел Тим и сообщил:

— Я принес новости. Гидеон Барнетт заканчивает строительство «Лорны Д» и намерен спустить ее на воду до окончания сезона. Ходят слухи, что он сам будет командовать ею в следующем году во время большой регаты с участием клуба «Миннетонка».

Гидеон Барнетт действительно нанял местных мастеров, чтобы закончить оснастку и такелаж «Лорны Д». Когда работа была завершена, он сказал дочери:

— Я собираюсь спускать на воду «Лорну Д». Ты хотела бы войти в команду при ее пробном пробеге?

Лорна сидела на веранде в шезлонге и с отсутствующим видом полировала ногти. Она прервала свое занятие и подняла взгляд на Гидеона:

— Нет, спасибо.

— Но ведь ты всегда просила об этом и все лето проплавала в ялике. Почему же не хочешь прокатиться на «Лорне Д»?

— Слишком поздно, папа.

Гидеон нахмурил брови, лицо его пошло красными пятнами.

— Лорна, может быть, ты прекратишь это безумное самоистязание и вернешься к нормальной человеческой жизни?

— Не знаю, папа.

Гидеону захотелось крикнуть, что они с Лавинией сами, наверное, заболеют от такого ее поведения и пренебрежительного отношения к родителям. И все же подсознательное чувство вины не позволило ему сделать это. Гидеон повернулся и ушел, оставив Лорну на знойном солнце позднего августа.

Яхты неизбежно должны были встретиться, и это произошло в конце сентября, когда Йенс и его экипаж отправились просто покататься на «Манитоу» в свое удовольствие. День стоял пасмурный, ветреный, тучи облаков перекатывались но небу, словно валуны. «Манитоу» держала курс на юг, а «Лорна Д» на север. Двигаясь навстречу друг другу, капитаны обменялись взглядами. Они сидели у румпелей своих яхт, и глаза у обоих были грозные, штормовые, словно проплывавшие над ними тучи. Тим поднял руку в знак приветствия, но Гидеон не ответил, он только пристально глядел из-под своих мохнатых седеющих бровей. Если бы эти капитаны находились на борту военных кораблей, то уже наверняка заговорили бы пушки. Но так как пушек у них не было, они просто с ненавистью смотрели друг на друга, понимая, что при следующей встрече их яхты пойдут в одном направлении, устремляясь к победе.

В конце октября семья Барнеттов закрыла Роуз-Пойнт и переехала на зиму в город. Перед отъездом Лорна долго стояла на мысу, глядя на северо-восток, туда, где жил Йенс. На ней было теплое пальто руки скрещены на груди, шелковистые, незаплетенные волосы свободно спадали на плечи и лоб. Ветер трепал полы пальто и гнал к берегу пенистые волны над волнами кружились две чайки. Лорна подумала об их ребенке, которому было уже четыре месяца и который улыбается и лепечет на руках у кого-то другого.

— До свидания, Йенс, — промолвила Лорна сквозь слезы. — Я скучаю без тебя.

В преддверии зимы городской дом казался таким же мрачным, как и погода. Сестры и брат Лорны целыми днями находились в школе, Лавиния усердно занималась организацией благотворительных вечеров и балов, пытаясь вовлечь в это дело и Лорну, но каждый раз слышала в ответ только отказ, хотя иногда Лорна по собственной инициативе работала в библиотеке на Виктория-стрит. Ей нравилось работать там, это давало возможность уйти из дому и окунуться в спокойную, умиротворяющую обстановку, что как раз соответствовало настроению Лорны, Наступившее Рождество принесло с собой массу развлечений, которых Лорна старалась по возможности избегать. Некоторые гости приезжали к ним в дом даже из Вашингтона, и среди гостей оказался тридцатилетний холостяк по фамилии Арнштадт, при первой же встрече проявивший повышенный интерес к Лорне. Он был каким-то образом связан с железными дорогами, а отец Лорны тесно сотрудничал с ними в связи с транспортировкой своего леса. Похоже, Арнштадт был богат и считался хорошим женихом. Лорна даже могла бы выполнить свою угрозу и выйти замуж за первого же мужчину, который сделает ей предложение, но когда Арнштадт как-то вечером в библиотеке взял ее за руку, она отдернула руку словно ее обожгло, торопливо извинилась и убежала к себе в комнату, думая, а сможет ли она вообще теперь позволить дотронуться до себя какому-нибудь другому мужчине, кроме Йенса Харкена…

В рождественские праздники Лорну пришла навестить Феба. На ней была брошь, подаренная в день обручения мужчиной по фамилии Слаттерлей, самым перспективным работником в фирме ее отца. В начале января было объявлено о еще одной предстоящей свадьбе: Тейлор Дюваль наконец-то сделал предложение Дженни, и свадьбу наметили на следующее лето. Лавиния с головой ушла в приготовления к свадьбе, намереваясь блеснуть в роли хозяйки дома.

Жизнь бурлила вокруг Лорны, а она, насколько могла, жила своей, замкнутой жизнью, отметая все и оставаясь наедине со своей болью.

Как-то в конце февраля, когда Лорна вернулась домой после работы в библиотеке, она увидела спешащую к ней через прихожую тетю Агнес.

— Быстро поднимайся наверх! — торопливо прошептала старушка.

— Что случилось?

Агнес прижала палец к губам, схватила Лорну за руку и потащила за собой по лестнице наверх, не позволив даже снять пальто. Затащив ее в свою спальню, тетя Агнес закрыла дверь и посмотрела на племянницу глазами, сверкавшими, как отшлифованные сапфиры.

— Мне кажется, я нашла его.

— Кого?

— Твоего ребенка.

Лорна вцепилась руками в шарф.

— Ох, тетя Агнес… — выдохнула она, вздрогнув от охватившей ее надежды.

— Иди сюда. — Агнес взяла ее за руку и подвела к секретеру из розового дерева, стоявшему между окнами. Она вытащила из него небольшой лист белой бумаги и сунула его в руки Лорны. — Мне кажется, он все это время находился у Хальды Шмитт вот по этому адресу.

Лорна прочитала: «Хальда Шмитт, Гамбург-роуд 850, Миннеаполис, штат Миннесота».

Она резко вскинула голову.

— Но почему он у нее?

— Не знаю, но подозреваю, что Лавиния и Гидеон все-таки одумались и попросили Хальду вырастить ребенка.

— Но как ты узнала? Почему ты думаешь…

— После того как они увезли тебя, я постоянно обшаривала стол твоего отца.

В глазах тети Агнес появился самодовольный блеск.

— Не может быть!

— Еще как может. Мне пришлось хорошенько потрудиться. Понимаешь, я искала что-то, связанное с церковью или приютом, какие-нибудь незнакомые имена или документы об усыновлении. И вот последние несколько месяцев мне все время попадалось имя миссис Шмитт, и наконец до меня дошло. Твой отец продолжал платить ей даже после увольнения, и сейчас платит! И я спросила себя: а почему, если она здесь больше не работает? И мне все стало ясно, Лорна, разве не так?

Сердце Лорны тревожно заколотилось, краска прилила к лицу. Забыв снять пальто, она схватила тетю за руки.

— Ох, тетя Агнес, ты действительно так думаешь?

— А ты нет?

— Это может оказаться правдой, да? — Лорна в возбуждении зашагала по комнате. — Приехала мама, и ребенок исчез. А пока меня не было, миссис Шмитт уволилась. В этом есть смысл.

— И кто мог заподозрить, если миссис Шмитт вот уже в течение нескольких лет собиралась уволиться? А прошлым летом, когда началась ваша с Йенсом любовь, половина обитателей Озера Белого Медведя слышали, как Лавиния во время устроенного ею обеда жаловалась на то, что ее кухарка собирается уйти. И все понимали, что рано или поздно так и случится. Так что твои родители хорошо заплатили ей, и сейчас она воспитывает твоего малыша.

— Я должна все выяснить. — Лорна еще раз прочитала адрес. — Немедленно… завтра же! — Она подняла возбужденный взгляд на тетю. — И если это правда, то я никогда не смогу отблагодарить тебя.

— Если это правда, то для меня это и будет самой большой благодарностью.

Они улыбнулись, представляя себе, как это будет здорово, а потом тетя Агнес спросила уже деловым тоном:

— Что ты будешь делать, если найдешь его?

В глазах Лорны появилась тревога.

— Не знаю. — Она опустилась в кресло перед секретером, посмотрела на хрустальный стакан для ручек и повторила: — Не знаю.

Так что же ей делать, если это окажется правдой? Забрать ребенка? Вырастить его одной? Пойти к Йенсу и рассказать ему все? Но в каждом из этих решений возникала масса вопросов, на которые у нее на самом деле не было ответов. Ладно, для начала она найдет Гамбург-роуд и будет надеяться, что подозрения тети Агнес окажутся верными.

На следующий день, смазав домашним, что уходит работать в библиотеку, Лорна села на трамвай, с двумя пересадками добралась до западного предместья Миннеаполиса вышла в район под названием Ридли-корт, где сначала спросила дорогу в кондитерской, а потом у кучера фургона с надписью «Уошбурн и Кросби», загруженного мешками с мукой. Примерно после полутора часов ходьбы Лорна вышла на посыпанную гравием дорогу, по обе стороны которой на большом расстоянии друг от друга расположились дома с маленькими сараями и хозяйственными постройками во дворах. Запахи, витавшие в воздухе, указывали на наличие домашнего скота, хотя живности нигде не было видно. Дворы были огорожены штакетником, возле сараев виднелись поленницы дров.

Дом 850 был сложен из желтого кирпича, такой скромный, небольшой, с выступающей крышей, которую поддерживали декоративные белые столбы нуждавшиеся в покраске, как и забор. Лорна открыла заскрипевшую калитку и ступила на устланную досками дорожку, тянувшуюся между сугробами. Она уже дошла до середины дорожки, когда с плетеного коврика на крыльце вскочила собака и дважды тявкнула на Лорну. Та остановилась, а собака, помахивая хвостом, подбежала к ней и обошла, обнюхивая резиновые боты. Собака была лохматая, желтая, как дом, с пушистым хвостом и лисьей мордой.

— Привет, дружок, — сказала Лорна и протянула собаке руку в перчатке, чтобы та обнюхала.

Собака задрала морду и помахала хвостом, и Лорна двинулась дальше к дому в ее сопровождении.

У двери Лорну охватила тревога, сердце учащенно забилось. Если тетя Агнес оказалась права, то через несколько минут ее жизнь может в корне измениться. Перед тем как постучать, Лорна набрала в легкие воздух, словно ныряльщик, и почувствовала, как запершило в горле, а рукава пальто показались очень тесными.

Она постучала и принялась ждать. Собака отпрыгнула в сторону и лизнула снег. С сосулек на карнизах стекали капли, пробивая дырочки в снегу по обе стороны крыльца, где-то вдалеке каркала ворона. В доме хлопнула дверь, и сквозь плотную тюлевую занавеску Лорна увидела, что кто-то направляется к входной двери. Потом дверь распахнулась, и на пороге появилась Хальда Шмитт с кухонным полотенцем в руках. При виде Лорны у нее отвисла челюсть.

— Э-э… мисс Лорна…

— Здравствуйте, миссис Шмитт.

Собака прошмыгнула в дом, но женщины даже не пошевелились, Лорна в красном клетчатом пальто и таком же берете, а миссис Шмитт в накрахмаленном белом переднике, какой всегда носила на кухне в доме Барнеттов.

— Могу я войти? — спросила Лорна. Миссис Шмитт задумалась на секунду, потом, похоже, сдалась, отступила в сторону и сделала приглашающий жест, махнув полотенцем.

— Входите, раз уж вы здесь. Лорна шагнула в неотапливаемую прихожую, которая была не больше кладовки.

— Проходите в дом, — пригласила миссис Шмитт, закрыла дверь и пошла впереди гостьи. В доме было тепло и пахло свежеиспеченным хлебом. Справа у стены находилась ведущая наверх лестница, длинный коридор отделял ее от двух комнат слева, и заканчивался он широкой аркой, через которую было видно небольшую гостиную.

Из какой-то комнаты раздался старческий голос, крикнувший что-то по-немецки.

Миссис Шмитт крикнула в ответ тоже на немецком.

— Это моя мать, — объяснила она Лорне. Они услышали, как старуха бранит собаку, наверное, за грязные лапы. Лорна заглянула в гостиную, потом снова вернулась к миссис Шмитт.

— Он здесь? — просто спросила она.

— Как вы узнали?

— Тетя Агнес догадалась.

— Ваши мать и отец взяли с меня слово хранить тайну.

— Не сомневаюсь. Он здесь?

Хальда подумала о щедром ежемесячном пособии, которое так облегчало жизнь им с матерью. Но у нее и мысли не мелькнуло соврать Лорне насчет ребенка, которому она дала жизнь. Хальда всплеснула рунами:

— Он на кухне. Идите сюда.

В доме царила исключительная чистота, обставлен он был прочной старой мебелью, украшенной кружевными салфетками. Внизу было только две комнаты, из гостиной, в которой стояла пустая детская кроватка, дверь вела в огромную кухню, где в кресле-качалке сидела старая седая женщина, помахивая самодельной куклой перед прекрасным белокурым ребенком. Он сидел в маленьком гамаке подвешенном на кольцах, его маленькие ножки в крохотных ботиночках чуть касались пола. Когда Лорна вошла в кухню, он тянулся к игрушке своими ручонками. При появлении Лорны он отвернулся от куклы и посмотрел на дверь: белые кудряшки, синие глаза, пухленькое розовое личико, словно у херувима. При виде этой красоты для Лорны все перестало существовать, она рванулась к нему, словно ребенок олицетворял собой свет небесный.

— Как его зовут?

— Дэниел.

— Дэниел… — прошептала Лорна.

— Мы зовем его Дэнни.

Не отрывая взгляда от прекрасного личика, Лорна опустилась на колени перед гамаком.

— Здравствуй, Дэнни.

Ребенок, не мигая, уставился на нее, у него были красивые, загнутые вверх ресницы цветом чуть темнее волос. Он так был похож на Йенса и совсем мало походил на нее.

Лорна протянула руки… медленно вытащила ребенка из гамака. Он поволок за собой куклу, не отрывая взгляда от лица Лорны.

— Ох, мой красавец… — прошептала она, прижимая маленькое мягкое тельце к груди и припадая губами к виску ребенка, — наконец-то я нашла тебя.

Лорна закрыла глаза, она держала его в своих руках, просто держала, чувствуя прилив радости и тепла. Ребенок залепетал; «Мм-а-а-мма» — и уронил куклу на руки Лорны, но она даже не пошевелилась. Так и стояла с закрытыми глазами, охваченная невиданным чувством материнства. От него, как и во всей кухне, пахло молоком и хлебом. Лорна не знала, что можно испытывать такую любовь, все ее прежние чувства не шли ни в какое сравнение с этим. И, держа ребенка на руках, ощущая его запах, она была счастлива безмерно.

Лорна села на корточки, поставив ребенка себе на колени, чувствуя новый прилив радости от осознания того, что вот он, здесь, и он на самом деле с ней. Дэнни засунул палец в рот, продемонстрировав два крохотных нижних зуба. Внезапно он задергал крепкими ножками и тихонько дотронулся до губ Лорны мокрым пальцем. Рассмеявшись, она обхватила его палец губами и откинула голову назад.

— Он такой красивый, — обратилась Лорна к обеим старым женщинам.

— И очень смышленый. Он уже умеет говорить «горячо».

— Горячо. Скажи «горячо», Дэнни!

Глаза ребенка оживились, он направил пухлый пальчик на железную плиту.

— Гояччо.

— Да, плита горячая.

— Гояччо, — снова повторил он прямо в лицо Лорне.

— Умный малыш! А ведет себя хорошо? — спросила Лорна.

— О да, как ангел. И по ночам не просыпается.

— А как у него здоровье?

— С этим тоже все в порядке, правда, немного капризничает последнее время, но это от того, что у него режутся зубки.

— У тебя режутся зубки? Красивые маленькие зубки? Ох, какой же ты красивый. — Лорна приподняла его и принялась раскачивать из стороны в сторону, ее благоговейный трепет уже сменился весельем. — Ах ты мой сладенький! Я не могу поверить, что держу тебя на руках.

— Он описает вам пальто, мисс Лорна. Может быть, вам лучше снять его?

— Меня это не волнует! Пусть описает! Я буду только рада!

Собака, которая пила из миски, стоявшей в другом конце кухни, отряхнулась, прошлепала по деревянному полу и дружески ткнулась носом в малыша. Дэнни радостно взвизгнул и потянулся к собаке.

— Он любит старого Саммера. Они лучшие друзья.

Ребенок перегнулся через руку Лорны и, что-то лепеча, ухватил собаку за загривок.

— Нельзя, — предостерегла миссис Шмитт, быстро подошла и отцепила руку ребенка от шерсти собаки. — Веди себя хорошо, Саммер, и ты, Дэнни, тоже веди себя хорошо. — Малыш убрал руку от собаки, разжал пальцы и поднял взгляд на Хальду, как бы спрашивая, правильно ли он поступил. — Молодец, хороший мальчик.

Это были простейшие понятия — «горячо», «хорошо», — но Лорну изумили эти проявления смышлености ее ребенка. И еще она обнаружила, что Дэнни может уже стоять на нетвердых ножках, держась за стул, различает тетю Хальду и бабушку и показывает на них пухленьким указательным пальцем, когда его спрашивают, где тетя или бабушка.

Хальда Шмитт сказала:

— Мы с мамой собирались выпить кофе и можем еще угостить вас свежим хлебом.

— Да, спасибо, я очень люблю свежий хлеб. Лорна уселась за стол, на котором стояли потертые тарелки, разрисованные тюльпанами и розами, когда-то их еще украшал золотой ободок, но от него уже остались только крохотные полоски. Хальда извинилась за то, что стол не покрыт скатертью, и объяснила, что они с мамой боятся, как бы ребенок случайно не потянул на себя скатерть и не ошпарился кофе. И правда, пока женщины наслаждались кофе и свежим хлебом с маслом и персиковым джемом, Дэнни ползал вокруг стола, играл на полу с деревянными ложками, тянул женщин за длинные юбки и просился на колени. Собака, свернувшись калачиком, дремала на коврике возле задней двери. Один раз Дэнни подполз к ней и провел ручонкой по губам собаки. Саммер поднял голову, моргнул глазами и снова погрузился в сон. Хальда встала, вымыла ребенку руки и уложила его в гамак, к которому нитками было привязано множество игрушек.

Мать Хальды не говорила по-английски, но ее морщинистые глаза и губы улыбались ребенку, и, даже держа перед собой чашку с кофе, она следила за каждым его движением. Иногда она наклонялась, насколько могла, и поправляла ребенку одежду, или давала маленький кусочек мягкого хлеба с маслом, или бормотала что-то ласковое на своем языке, а малыш издавал радостные восклицания, забавляясь игрушками. И старая женщина улыбалась ему и Лорне.

Один раз она обратилась с вопросом к Лорне, и смысл этого вопроса был понятен, несмотря на языковой барьер, потому что старушка указала скрюченным пальцем сначала на Лорну, потом на ребенка:

— Ты есть его муттер?

Лорна кивнула, положила одну руку на живот, а вторую на сердце, придав лицу одухотворенное выражение.

Дэнни надоело сидеть в гамаке, и ему снова разрешили поползать по полу. Он стукнулся головкой об ножку стола, и обеспокоенная Лорна кинулась утешать его.

— Ох, милый мой, не плачь… все в порядке… — Но он продолжал плакать и тянулся к миссис Шмитт. Хальда взяла его и посадила к себе на колени, где малыш успокоился. Она вытерла ему личико и дала отхлебнуть из ложки маленький глоток своего сладкого кофе со сливками. Дэнни прислонил головку н ее накрахмаленному белому переднику, засунул в рот большой палец и уставился на стенку.

— Он устал, ему пора спать, — объяснила Хальда.

Лорна подумала, сколько же часов должен спать восьмимесячный ребенок. И что нужно делать, если он вдруг действительно разобьет себе головку. И как действительно можно научиться обращаться с ребенком, если ее собственная мать никогда не заговаривала с ней на эту тему.

Глазки у Дэнни закрылись, палец выскользнул изо рта. Миссис Шмитт отнесла его в гостиную и уложила спать в кроватку.

Вернувшись, она долила кофе в чашки и спросила:

— А теперь, когда вы нашли его, что вы собираетесь делать?

Лорна осторожно поставила на стол свою чашку и посмотрела старой кухарке прямо в глаза.

— Он мой сын, — тихо ответила она.

— Значит, хотите забрать его.

— Да… хочу.

Лицо Хальды Шмитт побледнело, похоже, она даже немного испугалась. Она посмотрела на свою мать, которая тихонько раскачивалась в кресле-качалке.

— Но они перестанут платить мне, если вы его заберете. Мама совсем старенькая, а кроме меня у нее больше никого нет.

— Да, я… мне очень жаль, миссис Шмитт.

— А ребенку очень хорошо с нами.

— Конечно, я это вижу! — Лорна прижала руну и сердцу. — Но он мой сын. Его забрали у меня против моей воли.

Эта новость явно была полной неожиданностью для миссис Шмитт, что и отразилось на ее лице.

— Против вашей воли?

— Да. Моя мать приехала, когда он родился, и они сказали мне, что понесут его купать, только после этого я уже не видела сына. И когда я попросила принести ребенка, ни его, ни моей матери уже не было в монастыре. Это несправедливо, миссис Шмитт, просто несправедливо.

Миссис Шмитт накрыла ладонью лежавшую на столе кисть Лорны.

— Да, дитя мое, это несправедливо. И меня обманули. Они сказали, что вы хотите избавиться от ребенка.

— Нет же, я хотела оставить его. Просто мне надо было… — Лорна сглотнула подступивший к горлу комок и бросила взгляд в сторону гостиной. — Мне надо было найти жилье, где я могла бы вырастить его. И мне надо было… поговорить с его отцом.

— Извините меня, мисс, но я не могу удержаться, чтобы не спросить… может быть, его отец молодой Йенс?

Лицо Лорны опечалилось.

— Да. И я очень люблю его, но они и слышать не хотят о нашей женитьбе. — Она с горечью добавила: — Потому что он не из тех, у кого есть летние дома на озере.

Миссис Шмитт уставилась на пенку на поверхности кофе.

— Ох уж эта жизнь. Она такая сложная. Так много в ней горестей… так много.

Они обе задумались над этими словами, а ребенок в это время спал, и мать миссис Шмитт тоже дремала в своем кресле, изредка дергая головой.

— Но я не могу сегодня забрать его с собой, — сказала Лорна.

— Но ведь все равно когда-нибудь заберете.

В глазах старой женщины появилась тоска. Теперь уже Лорна взяла миссис Шмитт за руку.

— Когда я найду жилье и устроюсь, вы сможете навещать его, когда захотите.

Но они обе понимали, что это невозможно, учитывая возраст миссис Шмитт, долгий путь пешком и поездки на трамваях, а кроме того, она не могла надолго оставлять свою старую мать.

— Когда я заберу его… — Лорна замялась, ей было неудобно, что в результате этого две женщины останутся без дополнительных средств к существованию, — вы сможете прожить без тех денег, которые вам платят мои родители?

Миссис Шмитт втянула щеки, отвела назад плечи и сказала, склонившись над чашкой с кофе:

— Мне удалось отложить немного.

Когда Лорна поднялась, собираясь уходить, мать кухарки проснулась, обтерла уголки рта и оглянулась по сторонам с таким видом, словно не понимала, где находится. Увидев Лорну, она сонно улыбнулась и кивнула, прощаясь.

— До свидания, — сказала Лорна. Проходя через гостиную, она поцеловала пушистую головку сына.

— До свидания, мой дорогой, я вернусь, — прошептала Лорна и подумала о том, что ей следует еще раз навестить его отца…