Особенности национального пиара

«В продолжение всего XVII века все общественные состояния немолчно жалуются на свои бедствия, на свое обеднение, разорение, на злоупотребления властей... Из бурь Смутного времени народ вышел

гораздо... раздражительнее, чем был прежде, утратил ту политическую выносливость, какой удивлялись в нем иноземные наблюдатели XVI века...»

В. О. Ключевский

ГОДЫ

1605 — Умер Борис Годунов. Лжедмитрий въехал в Москву.

1606-1610 — Царствование Василия Шуйского.

1606 — Восстание Ивана Болотникова.

1607 — Лжедмитрий II.

1610 — Польский королевич Владислав избран на Московское царство.

1612 — Ополчение Минина и Пожарского.

1613 — Михаил Романов избран на царствование.

1614-1633 — Основано греко-латинское училище.

1615-1640 — Первая экспедиция казаков на Амур.

1645-1676 — Царствование Алексея Михайловича. 30 лет относительного покоя.

1648 — Путешествие Семена Дежнева к Берингову проливу.

1652 — Никон стал патриархом Московским и всея Руси.

16 Особенности национального пиара

1654 — Переяславская Рада. Воссоединение Украины и России.

1670 — Восстание Разина.

1676-1682 — Царствование Федора Алексеевича.

1682-1689 — Правление царевны Софьи.

ВЕХИ

«Самозванец» как PR-проект.

Экспорт «оранжевой» революции.

Смута. Роль PR в ее преодолении.

Сила слова оказалась материальной.

Романовы. Кампания царя.

По всем правилам выборных технологий.

Раскол. PR-провал.

Взлет и падение патриарха Никона.

Правительница «черного» PR.

Царевна Софья — мастерица слухов.

Вениг К. Б. (1830-1908). Последние минуты Дмитрия Самозванца (фрагмент)

Нашествие самозванцев

«Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?

Не войском, нет, ни польскою помогой,

А мнением; да! мнением народным».

Из речей боярина Пушкина, склоняющего Басманова изменить Федору, сыну Бориса Годунова, и сдать Москву Лжедмитрию[124].

Фейерверк PR

XVII столетие дало столько ярких PR-деятелей и так много новых PR-концепций, что, кажется, оно сейчас лопнет от PR, как запущенный в небо фейерверк.

Ключевым понятием для этих ста лет русской истории была легитимность. Наши предки, конечно, не знали этого мудреного слова. Правда, означает сие слово всего-навсего «законность», а вот такое слово они знали! Законный ли царь, законна ли сидящая на престоле династия — их интересовало очень сильно.

И очень сильно ощущали они дефицит этой самой легитимности-законности. Царская династия Рюриковичей, правившая на Руси более 500 лет, прервалась. Кому теперь возглавить страну — просто чтобы ее сохранить, не дать врагам растащить по кускам? У кого есть право на московский престол, право перед Богом и народом? И что еще важнее — перед элитами и конкурентами?

Цари Годунов, Шуйский и Михаил Романов были изначально накачаны пиаром не меньше Барака Обамы и битвы сил Добра (в лице династии Бушей) с силами Зла в лице сказочного Бен Ладена.

МИХАИЛ РОМАНОВ (1596-1645 ), царь с 1613.

Молодой Миша Романов отказывался восходить на престол. Толпа у стен Ипатьевского монастыря ждала и вымаливала его согласия. А он один раз отказал. И второй раз тоже сказал «нет»... Видимо, он действительно был «правильным» царем. Только инстинкт власти может подсказать, сколько раз надо отказываться от преподнесенной короны. И как не переборщить. А то ведь после четырех «нет» пятого предложения может и не быть

ОБАМА Барак (р. 1961). 44-й президент США.

Секретарь: Поздравляю вас с избранием, господин президент!

Обама: Такая тяжелая кампания... А сколько еще работы впереди... Ну ничего, в субботу отдохну...

Секретарь: Суббота у вас рабочий день.

Обама: Хммм... А воскресенье?

Секретарь: Тоже рабочий.

Обама: А Рождество?

Секретарь: На праздниках вы теперь тоже будете работать.

Обама: Почему?!

Секретарь: Потому что вы негр, господин президент.

Анекдот

Как становится заметно при внимательном изучении исторических фактов, сформированное общественное мнение оставалось единственным оправданием их восхождения на престол. И сохранения за собой этого приятного и полезного во всех смыслах места.

Лжедмитрий и Лжедмитрий II были просто-напросто надуты PR как воздушные шарики китайского (или польского) производства. А если вспомнить печальный конец политической карьеры обоих — как мыльные пузыри.

В конце XVII века опять претендентов на трон — куча мала, и кто из них имеет больше прав — есть вопрос вопросов. Легитимность своего правления царевна Софья закрепляла в общественном мнении. Она оставалась у власти лишь благодаря тому, о чем шептались в коридорах Кремля и кричали на Красной площади. Никаких других оправданий, кроме мнения элиты и мнения московской толпы, для этого не было!

Судьбу Годунова, Шуйского, Романова, Лжедмитриев, правительницы Софьи и массы других фигур не столь высокого полета решали тогда именно эти два мнения: элиты и народа. Пока на PR выделялись большие средства, пока им не покладая рук занимались, каждый из этих деятелей возвышался. Ну а потом то ли деньги кончались, то ли лень становилось, то ли концепция выдыхалась, а на новую уже мозгов не хватало... И следовало крушение.

По-настоящему удачным брендом оказался только Дом Романовых. Этот изначально тоже весьма спорный проект постоянно дополнялся новыми идеями и растянулся на 300 лет. Постепенно к легитимности династии все вопросы отпали (которых изначально, отметим, было немало).

Одним из этих «вопросов» был трехлетний сын Марины Мнишек и Лжедмитрия II. Последний был признан всеми (и Мариной Мнишек тоже) «чудесно спасшимся царем Дмитрием Ивановичем» — то есть Лжедмитрием I. Законный сын законного царя? Да нет же! Даже если Лжедмитрий I и царь, то какое отношение имеет к нему Лжедмитрий II, уже откровенный приблудыш?! Все понимают, что законностью тут и не пахнет, но формально-то — легитимный монарх! Поэтому его трехлетний малыш становится эдакой «помехой»...

МНИШЕК Марина (ок. 1588-1614). Совершенно несчастная женщина. Одним мужем выстрелили из пушки. Другого навязали, заставив признать за первого, и потом опять же убили. Маленького сына, прижитого от ненавистного двойника, повесили. Саму же уморили в тюрьме. А всего-то — не хотела гордая полячка быть дворянкой столбовою, хотела быть царицею московской... Эх, амбиции... амбиции...

Причем кого на царство ни возведи — помеха никуда не исчезает.

Враги Лжедмитрия распространяли слух, что Марина только «ложью объявила» себя беременной, а на самом деле Иван — вовсе не сын Лжедмитрия... Это был слабый ход, и тогда пришлось пойти на «сильный»: на убийство малыша. Заказное убийство — последний довод в споре за корону. Сантименты насчет невинности младенца тогда разводить было не принято...

В 1613 году, когда решался вопрос о воцарении Романовых, трёхлетний Иван был... повешен около Серпуховских ворот. «Куда вы меня несете?» — спрашивал малыш, на что ему давали утешительные заверения. Свидетели утверждали, что петля не затянулась на тонкой шее мальчика, и он погиб лишь несколько часов спустя — от холода[125].

Так что способы «снимать вопросы» выбирались порой довольно... неоднозначные. И как тут не поверить в нумерологию и прочую мистику?! В XX веке, как мы знаем, снова возникли вопросы о легитимности Романовых. Кончилось это одним из самых отвратительных преступлений в мировой истории — расстрелом царской семьи в подвале Ипатьевского дома. Началась династия со зверского убийства ребенка, таким же убийством и закончилась. Это второе убийство продолжилось глобальным преступлением против народа — Гражданской войной. Вообще, нужно отдавать себе отчет: весь XX век в Российской Империи, Советском Союзе и Российской Федерации сохранялась лишь внешняя стабильность, прерывавшаяся жесточайшими кризисами.

И снова — из-за дефицита легитимности.

Октябрьскую революцию (она же — Октябрьский переворот) и августовские события 1991 года сегодня часто называют смутами. По аналогии с большой русской Смутой XVII столетия.

Сейчас положение вроде стабильно как никогда. Но давайте посмотрим на политические институты с точки зрения «экономии бюджетных средств». Какой смысл в Госдуме, если в своей нынешней конфигурации она, по мнению либералов и не только, — лишь послушный инструмент в руках Кремля? О декоративности Совета Федерации не пишет разве что ленивый. Так не проще ли и не дешевле ли для страны было бы, чтобы ей напрямую управляла Администрация Президента? Следующий шаг в рассуждениях такого рода: зачем нужны выборы президента, если и так все понятно?

Ответ на эти и похожие вопросы прост: легитимность. Раз уж у нас не монархия (и слава тебе, Господи, не коммунистическая диктатура), а типа демократия, то она должна обладать всеми формальными атрибутами. Она и обладает. Если хотите, это большой государственный PR. Бывает сложно определить, где он кончается и начинаются действительно жизненно необходимые механизмы государственного устройства.

Когда Зюганов начинает опротестовывать результаты выборов[126], не нужно думать, что его действительно волнует их справедливость. Или что он жаждет развития и совершенствования демократии. Ему нужно сократить легитимное поле и освободить себе место для политического маневра. Хорошо хоть, коммунисты нонче измельчали. Вот Ленин и Троцкий потрясающе умели организовывать смуты и управлять ими. Гиганты пиара, что бы о них ни думали потомки. Остается радоваться, что по-ленински умелое управление смутой остается недостижимым идеалом для всех современных коммунистических боссов.

XVII век дает нам картину того, как быть в России не должно.

С другой стороны, этот век представляет образцы очень интересных и ярких государственных мужей и реформаторов.

И конечно же, столетие снабжает пищей для раздумий о том, как PR в чистом виде можно формализовать, т. е. превратить сформированное общественное мнение в легитимный общественный институт.

В общем, XVII столетие заслуживает самого пристального нашего внимания.

Как предостережение. Да еще как кладезь креатива.

ЗЮГАНОВ Геннадий Андреевич (р. 1944). Бессменный руководитель КПРФ превратил компартию в 100- процентный пиар-проект. Его непрерывная критика «прогнившего режима» и масштабная партийная инфраструктура обеспечивают лично Зюганову очень даже комфортное положение лидера думской фракции. А многочисленные компромиссы с «режимом», который он так жестко критикует, дают Кремлю удобную и совершенно безвред ную оппозицию

«Оранжевый» Лжедмитрий для Москвы

Когда в Вашингтоне задумывали череду «цветных революций» на просторах СНГ, то помимо плана «А», был и план «В». Документов на руках у нас нет (пока ©), но говорить можно с полной уверенностью: все секретные операции строятся по одним и тем же правилам. Согласно плану «Б», «революция» перекидывалась на Россию. Концепция ее была той же, что на Украине и в Грузии. Объявление «нечестными» очередных выборов — то есть признание нелегитимности существующего режима, — организация волнений — выдвижение новых, нескомпрометированных фигур, которые при одобрительной поддержке «всего прогрессивного человечества» берут власть.

Любопытно, что у обоих крупнейших американских советологов — Збигнева Бжезинского и Ричарда Пайпса, советников американских президентов по России, польское происхождение. Еще любопытнее то, что самую первую «цветную революцию» по описанной выше схеме затеяли 400 лет назад на территории нашей страны именно поляки!

А чем еще, как не «цветной революцией»[127] был проект «Лжедмитрий»?

Итак, давайте «поворошим летописцы»... Происхождение Лжедмитрия туманно. Долго считалось, что это был беглый монах, сын мелкого дворянина Юрий Отрепьев, в иночестве Григорий. В Москве он служил холопом у бояр Романовых. «Потом принял монашество, за книжность и составление похвалы московским чудотворцам взят был к патриарху в книгописцы и здесь вдруг с чего-то начал говорить, что он, пожалуй, будет и царем на Москве, — пишет Ключевский. — Ему предстояло за это заглохнуть в дальнем монастыре; но какие-то сильные люди прикрыли его, и он бежал в Литву в то самое время, когда обрушились опалы на романовский кружок» (при Борисе Годунове).

Но это только одна из версий. Хотя она самая популярная, но популярность ведь еще не делает ее абсолютно правдивой. Версия эта, скорее всего, порождена московской контрпропагандой XVII столетия. Сначала контрпропагандой Бориса Годунова, потом — Романовых. И правды в этой версии, похоже, не больше, чем в словах Лжедмитрия о том, что он царский сын и законный наследник трона московских государей — чудесным образом спасшийся царевич Дмитрий Иванович.

Вообще, смерть девятилетнего сына Ивана Грозного в Угличе в 1691 г. точно специально была подстроена, чтобы потом породить волну самозванцев.

Через два года после смерти отца маленький наследник отправлен Борисом Годуновым в Углич — город, доставшийся ему в удел. Живет себе не тужит. А через семь лет отрок Дмитрий Иванович зарезался ножом во время эпилептического припадка. Были ли у него вообще до этого хоть раз эпилептические припадки — история умалчивает. Всех свидетелей страшного происшествия сразу же уничтожила разъяренная толпа — за то, что якобы «не уследили»[128]. Расследованием инцидента занимался самолично будущий царь Василий Шуйский, «честнейший» человек, вошедший в поговорку благодаря пушкинскому «нет, Шуйский, не клянись». Кстати, может, это и был тайный организатор убийства мальчика? А помимо всего прочего, вскоре выяснилось самое удивительное: почему-то спустя некоторое время стало невозможно найти никого, кто лично видел бы наследника мертвым.

ШУЙСКИЙ Василий (он же, кстати, царь Василий IV, 1552-1612) Про Годунова еще как-то помнят, что он был царем — в основном благодаря Пушкину, опере «Борис Годунов» и Царю Борису Второму — Ельцину. Про Шуйского не помнит никто. Между тем он правил нашей страной не так уж и мало — с 1606 по 1610 год. Шуйский как-то легко сел на престол, не утруждая себя никакими формальностями и церемониями. И так же легко трон потерял. Мораль: все эти пышные процедуры с инаугурациями, все эти сложные церемонии с венчанием на царство — увы, дорогостоящий, но совершенно необходимый пиар, который делает власть в глазах народа (и потомков) легитимной

Смерть Дмитрия Ивановича для России того времени — такая же мучительная загадка, как для Америки — убийство Кеннеди. Древнерусское общество было шокировано, как и американское общественное сознание 60-х годов прошлого века. И так же, как с убийством Президента Кеннеди, точно не известно ни-че-го...

Как я уже упомянул, не имеем мы достоверных сведений и о происхождении самозванца.

Но условия, на которых он объявился в Московии, подтверждены документами[129].

Изложим их коротко. Особенно для тех, кто умудрился посмотреть красочно снятую историческую клюкву — фильм «1612» (в народе названным «шестнадцать-двенадцать»)[130]. Итак, вот они. Сначала с самозванцем в Польше познакомились русские православные князья Вишневецкие. Поверили. Стали вводить «наследника престола» в «общество». После того как с ложным царевичем ознакомилась польская аристократия, сам король Речи Посполитой Сигизмунд III допустил его к себе, объявил, что верит, будто он царский сын, назначил ему содержание 40 ООО злотых в год и пообещал военную помощь для утверждения на московском царском престоле. Но не задаром. С Лжедмитрия взяли обещание, что, став царем, он передаст польской короне Смоленск и Северскую землю, разрешит строить в Русской земле костелы, запустит к нам иезуитов, а также поможет Сигизмунду в войне со Швецией. Так некто — Лжедмитрий — стал политическим PR-проектом.

Достаточно дорогим и амбициозным.

Увы, он себя оправдал. Когда «царь» во главе пятитысячного войска перешел границы России, русские города стали сдаваться без боя. Патриотически настроенные граждане вступали под его знамена, и вскоре у самозванца уже было 15 ООО воинов. В Москве его называли беглым монахом Гришкой Отрепьевым, но это был слабый контрпиар, потому что Лжедмитрий возил с собой «настоящего Гришку» и всем его охотно демонстрировал. Хитрый, кстати, ход. Понятно, что доказать отрепьевскую идентичность было невозможно, но на людей этот прием действовал.

По мере приближения самозванца к Москве свою верность «природному царю» стали выказывать представители элит. Вел себя «царь» с кающимися грамотно.

Бояр Лжедмитрий сначала журил, потом брал с них присягу, а затем отпускал восвояси — уже как своих агентов влияния. Его поход все меньше напоминал военное предприятие, и все больше — триумфальное возвращение государя.

Тут как нельзя вовремя умер царь Борис Годунов. Как он умер — тоже вопрос не однозначный. У царя хлынула кровь одновременно изо рта, носа и ушей. Врачи говорят, что такое кровотечение бывает только в одном случае — при переломе основания черепа. Кто на этот раз «окончательно решил вопрос» — история умалчивает до сих пор.

В Серпухов (этот эпизод, кажется, есть в помянутом опусе «1612») привезли из Москвы огромный богато разукрашенный шатер. Одновременно с шатром прибыла из Москвы царская кухня и множество прислуги. В шатре шумел пир, на котором собралась вся московская верхушка. Самозванца известили, что Годуновы отравили себя ядом, он изъявлял сожаление (!) и обещал помиловать приверженцев Годуновых. Почти всегда ДО прихода в Москву Лжедмитрий I действовал безошибочно. Словно чувствовал, какие PR-ходы сейчас необходимы.

Дальше в Москву он ехал уже в богатой карете и в сопровождении «всего бомонда». Глядя на это, народ мог воспринимать его только как царя. А Лжедмитрий раздавал обещания: «Я не царем у вас буду, а отцом, все прошлое забыто. И вовеки не помяну того, что вы служили Борису и его детям (подразумевалось, что Борис — убийца царевича Дмитрия... хотя, если он вот, едет в карете — то кого же убивал Борис?!); буду любить вас, буду жить для пользы и счастья моих любезных подданных».

В июне 1605 года он торжественно въехал в Москву.

В Кремле, припав к гробу Ивана Грозного, он так плакал, так рыдал, что никто не мог допустить сомнения в том, что это не истинный сын Ивана. Актерское дарование, оцененное его польскими хозяевами, произвело соответствующее впечатление на русских. Мне порой кажется, что он настолько вошел в роль, что сам искренне поверил в свое царственное происхождение.

Не зря же давно высказывалось мнение, что будущего самозванца готовили к этому с детства. Вроде как он и сам был уверен, что является сыном Ивана Грозного. Вот только «тайную лабораторию» создателей этого опаснейшего человека называют по-разному: кто московских бояр, а кто иезуитов...

Спектакль продолжался. В нем последовательно разыгрывался акт за актом. Один из приближенных самозванца взошел на лобное место, снял с себя образ и сказал: «Православные! Благодарите Бога за спасение нашего солнышка, государя царя, Димитрия Ивановича. Как бы вас лихие люди ни смущали, ничему не верьте. Это истинный сын царя Ивана Васильевича. В уверение я целую перед вами Животворящий Крест и Святого Николу Чудотворца».

Как тут было не поверить? Разве можно русскому человеку ТАК прилюдно солгать? Народ отвечал громкими восклицаниями: «Боже, сохрани царя нашего, Димитрия Ивановича! Подай ему, Господи, здравия! Покори под ноги его супостатов, которые не верят ему». Как водилось на Москве (и не на одной Москве), среди народа ходили суфлеры, подсказывавшие нужные реплики.

А колокола Москвы звонили без умолку целый день. Прибывшие с самозванцем иезуиты дивились русскому варварскому энтузиазму и думали, что оглохнут.

Кульминацией всего дела должна была стать встреча царя с матерью — инокиней Марфой. За вдовой Грозного послали в монастырь, а тем временем боярин Василий Шуйский затеял заговор, распространив слухи, что царь — самозванец, и на самом деле он все тот же Гришка Отрепьев. Заговорщиков, включая Шуйского, быстро схватили, столь же быстро осудили и намеревались по обычаю было быстро казнить, но новый царь прямо у плахи помиловал их, заменив казнь ссылкой. Его милосердие вызвало новую волну народного умиления. Да, повторимся, он до поры до времени действовал безошибочно, управляя чувствами толпы как гуру PR[131].

О потрясающей по своей циничности встрече «царя» с «матерью» рассказано многими историками, и нам нечего добавить к этому описанию. Можно только напомнить, что у любого PR-проекта должны быть какие-то границы, очерченные моралью. И посетовать, что эти границы столь безоглядно нарушаются, когда речь идет о власти. То, что творилось в июле 1605 года в Москве, было, конечно, запредельно.

«18 июля прибыла царица, инокиня Марфа. Царь встретил ее в селе Тайнинском. Бесчисленное множество народа побежало смотреть на такое зрелище. Когда карета, где сидела царица, остановилась, царь быстро соскочил с лошади. Марфа отдернула занавес, покрывавший окно кареты. Димитрий бросился к ней в объятия. Оба рыдали. Так прошло несколько минут на виду всего народа.

Потом царь до самой Москвы шел пешком подле кареты. Марфа въезжала при звоне колоколов и при ликованиях народа: тогда уже никто в толпе не сомневался в том, что на московском престоле истинный царевич; такое свидание могло быть только свиданием сына с матерью. Царица Марфа была помещена в Вознесенском монастыре. Димитрий ежедневно посещал ее и при начале каждого важного дела спрашивал ее благословения» (Костомаров).

30 июля самозванец был повенчан на царство.

Кто бы ни стоял за PR-проектом «Лжедмитрий», надо признать: этот проект был блестяще реализован.

Васнецов А. М. (1856-1933). Гонцы. Ранним утром в Кремле. Начало XVII века

Говорят, что царь... Ненастоящий!

Проект вполне определенно поддерживали поляки. Но как это частенько бывает, никакой пользы полякам это не принесло. Новый царь (тут ему все наши великорусские патриотические поклоны и комплименты ©) лихо отказался от всех обязательств, точь-в-точь как поступит в 1918 году Владимир Ильич Ленин с Германией. Земель полякам не отдал, католичество в Россию не пустил, иезуитов вообще послал куда подальше, даже союзного долга не стал исполнять.

«Марионетка» Лжедмитрий быстро освоился в роли монарха и умело использовал приобретенный поистине бесценный опыт.

Актер решил стать продюсером и режиссером в одном лице и дальше писать политический сценарий сам.

Прощенный (зазря, повторимся, прощенный) Шуйский меж тем продолжал интриговать. У него никак не получалось разрушить харизму нового государя, на все свои инсинуации он слышал готовый ответ: «Как же не настоящий, когда даже родная мать признала его! И вообще он мужик что надо! От добра добра не ищут».

Тогда боярин нанял киллеров. Хотя можно говорить политкорректнее: организовал попытку дворцового переворота с помощью гвардии — стрельцов.

Шуйскому и его ближним боярам удалось распространить среди них «неудовольствие»: слишком уж европейскими, «немецкими» казались многие привычки государя.

Мол, окружил себя поляками, хочет православную веру сменить, монахов латинских прислать, Христа продал, татарам тоже запродался. Заодно. Нагромождение обвинений было довольно бессмысленным и совершенно не соответствовало истинной политике Лжедмитрия. Но разве правда имеет какое-то отношение к политпиару? Или политике вообще? Общеизвестно, чтобы в ложь легко поверили, она должна быть чудовищной... Это в правду поверить не всегда удается.

Лжедмитрий вообще был удивительным даже по тем, простым и демократичным, временам самодержцем.

По Москве любил ходить без охраны, в простом польском платье. С людьми говорил вежливо. Даже ругал бояр и то ласково, необидно. Мыслил геополитически, хотел образовать большой военный союз христианских стран с Россией во главе.

В храмах подолгу бывать не любил. После обеда не спал. На стуле сидел, все время качаясь, как тренер Лобановский, как-то не по-царски, «нестепенно». И почему-то не любил русскую баню.

В общем, оснований для «смещения с престола» по мнению Шуйских — более чем достаточно. Хуже, что так же думала и часть стрельцов...

В январе 1606 года группа этих древнерусских гвардейцев проникла в царский дворец, чтобы покончить с самозванцем. Однако попытка оказалась неудачной. Сделался шум, главарь сбежал, семерых схватили. Казнить этих семерых? Так раньше все делали. Это дело такое, житейское, паблисити на нем не заработать. Вот помилование — запоминается. И Лжедмитрий опять поступил нестандартно.

Он созвал всех стрельцов к крыльцу и произнес трогательную речь: «Мне очень жаль вас, вы грубы и нет в вас любви. Зачем вы заводите смуты? Бедная наша земля и так страдает. Что же вы хотите ее довести до конечного разорения? За что вы ищете меня погубить? В чем вы можете меня обвинить? спрашиваю я вас. Вы говорите: я не истинный Димитрий! Обличите меня, и вы тогда вольны лишить меня жизни! Моя мать и бояре в том свидетели. Я жизнь свою ставил в опасность не ради своего возвышения, а затем, чтобы избавить народ, упавший в крайнюю нищету и неволю под гнетом гнусных изменников. Меня призвал к этому Божий перст. Могучая рука помогла мне овладеть тем, что принадлежит мне по праву. Говорите прямо, говорите свободно: за что вы меня не любите?»

Тут царская гвардия залилась слезами и упала на колени. «Царь государь, смилуйся, мы ничего не знаем. Покажи нам тех, что нас оговаривают!» — раздались голоса. Задержанных мятежников вывели, царь мирно ушел в покои. Марать руки Лжедмитрию не пришлось. Экзальтированная толпа тут же сама порвала изменников в клочья.

С тех пор так и повелось на Руси: стоило кому заявить, что царь не настоящий, так его сразу забивали насмерть или топили. Сам народ. Сам же Лжедмитрий никого не казнил. Сразу видно — хороший человек...

После этого неудачного coup d'etat популярность самозванца достигла своего зенита. В Польше шляхтичи, не любившие короля Сигизмунда III, уже поговаривали о том, чтобы вручить Лжедмитрию еще одну корону — уже польскую! Жаль, не вышло: для нас это означало бы мирное присоединение к Москве уже тогда Польши, Украины и Прибалтики.

Опять приходится провести аналогию с делами века XX... Германская разведка давала деньги Ульянову-Ленину и всей шайке большевиков, чтобы она разрушала изнутри Российскую империю... Получилось!!!! Немцы могли потирать руки, разведчики крутили в кителях дырочки для орденов. Но тут же революция плеснула кипятком в саму Германию! Могу себе представить, что чувствовали и что думали германские разведчики, слушая рев революционной толпы посреди Берлина в ноябре 1918 года.

Так вот и выбранный король, своего рода пожизненный Президент Речи Посполитой Сигизмунд... Давал он деньги на PR-проект «Лжедмитрий»? Давал. Помогал своим подданным валить Бориса Годунова? Помогал. Рассчитывал за свою подлую политику получить преимущества в Московии? Еще как рассчитывал!

А теперь его же собственный... ну, скажем мягче — им же самим поддержанный PR-проект обратился против него же самого. Так и германский кайзер Вильгельм II поддержал проект «Русская революция» и потерял престол после революции в Германии...

Читатель! Учись не на своем горьком опыте — учись у истории! Учись на печальном опыте тех, кто не продумывает до конца — куда суется. Не рой другому яму. Такой PR слишком часто обращается против того же, кто его задумал и организовал. Помни это, читатель, и никому не делай гадостей!

...А задним числом все же жалко, что Сигизмунда III не скинули, как скинули Вильгельма II. Объединение славянских государств таило громадный потенциал.

К сожалению, вместо этого Польша сама пришла к нам — в лице сопровождавших невесту самозванца Марину Мнишек польских дворян и их слуг. Не лучшие это были из подданных польской короны. В Москве поляков не полюбили за вечный пьяный разгул, за наглое, дерзкое пренебрежение к стране, высокомерное нарушение ее обычаев. Это дало Шуйскому возможность спустя несколько месяцев составить новый заговор. Он выпустил из тюрем уголовников, и в результате нелепого и грязного бунта, душераздирающие коллизии которого не хочется пересказывать, самозванец погиб.

Опять PR! Никуда от него не уйдешь. Подняли народ на пустом месте, распространяя нелепые слухи, объявляя Лжедмитрия I чуть ли не колдуном-чернокнижником, антихристом и гомосексуалистом одновременно. А после его смерти «опускали» покойного царя в официальной историографии, вели методичный черный PR...

Мертвого Лжедмитрия I обвязали веревками и потащили по земле из Кремля. Тело положили на Красной площади на маленьком столике. На грудь мертвому царю положили маску, а в рот воткнули дудку, — то есть представили его как бы ряженым, скоморохом. В продолжение двух дней толпа глумилась над трупом, потом его бросили в яму для замерзших и опившихся, то есть умерших не христианской нечистой смертью. В народе таких могил боялись — считалось, что «нечистые» покойники по ночам могут быть опасными для живых. И тут вдруг по Москве стал ходить слух, что мертвый ходит. И не как вампир или вставший из гроба мертвец-людоед, а ходит с нимбом над головой, распространяя благоухание. Вот интересный вопрос: кто и зачем распространял этот слух? Кому надо было, чтобы Лжедмитрий сделался как бы святым?

Власти вынуждены были как-то реагировать, и действия их были опять чисто пропагандистскими. Они откопали мертвеца, сожгли, пепел всыпали в пушку и выстрелили в ту сторону, откуда названый Димитрий пришел в Москву...

Сделаем выводы.

Для любого пиарщика этот выстрел должен быть памятен, как выстрел «Авроры». Каждый должен заниматься своим делом. Власть не способна обойтись без PR, но PR не может подменить власть. Она, власть, все-таки предполагает владение иными технологиями, умениями и искусствами.

Царь-заговорщик бьется с призраком

Через три дня после убийства царя Димитрия — Лже-Дмитрия бояре согласились выбрать в цари Василия Шуйского — организатора заговора и одного из немногих людей, кто якобы своими глазами видел убиенного отрока в Угличе. Именно он когда-то расследовал это дело...

Решение о царе принималось самым «демократическим» способом.

Созвали народ на площадь звоном колокола. Приверженцы Шуйского немедленно «выкрикнули» его царем. Тут же была разослана грамота, в которой о бывшем царе сообщалось, что богоотступник и чернокнижник Гришка Отрепьев, прельстивши московских людей, хотел, в соумышлении с папой, Польшей и Литвой, попрать православную веру, ввести латинскую и лютерскую и вместе с поляками намеревался перебить бояр и думных людей. Одновременно разослана была грамота от имени царицы Марфы, извещавшая: мол случилися «обознатушки-перепрятушки», ее настоящий сын все-таки был убит в Угличе, а она признала вора сыном поневоле, потому что он угрожал ей и всему ее роду смертью.

Что думали люди после трогательных сцен «признания» о властях предержащих, — это особый разговор.

Затем Шуйский зачем-то якобы откопал и перевез из Углича в Москву тело «настоящего» царевича Дмитрия (вообще в этом периоде нашей истории как-то слишком много некрофилии). Москвичам публично продемонстировали совсем свежий трупик с перерезанным горлом. Нетленный. Святой, мол, был царевич. Кто-то, может, и поверил, что останки невинно убиенного ребенка сделались чудесным образом нетленными, но вообще тут же пошел слух, что Шуйским «пришлось» заколоть еще одного отрока, и выдать его труп за останки царевича Дмитрия... Тем более что лицо предъявленного общественности «трупа настоящего отрока царевича» было сильно повреждено...

Не правда ли, это описание восхождения царя Василия Шуйского словно взято с Compromat.ru?

Оправдание крови

В Москве правил новый царь — Василий Шуйский. Но пророческими оказались слухи о разгуливавшем по пустынным ночным улицам мертвеце. В столице стали появляться подметные письма, извещавшие, что Дмитрий-таки все равно жив...

Он как-то спасся от смерти в Москве и скоро сызнова явится отнимать свой престол у похитителя. Еще не было никакого второго самозванца, но он уже не мог не появиться. Ибо было ясно, что идея, сработавшая один раз, сработает и во второй. Вот только творцы этой легенды не могли угадать, каким образом.

Опять и опять повторяю: политический PR-опасное дело. В нем (как, впрочем, и в других делах) подлость часто оборачивается против тех, кто ее затеял. В чем трудно не увидеть некую высшую справедливость. Перст Божий!

Между тем события последних лет настолько ухудшили жизнь населения, что зрел уже нормальный народный бунт. При общем шатании власти не хватало только лишь вождя. В это самое время пробирался через Польшу на родину Иван Болотников. Этот человек имел необыкновенную историю. Сбежав в детстве от своего хозяина, он попал в плен к татарам. Те продали его туркам, где он был гребцом на галерах. Оттуда он сбежал в Венецию, а из Венеции — в Германию, Польшу и, наконец, направлялся домой. В 1606 году Болотников лихо возвестил, что он сам видел Дмитрия[132], и Дмитрий нарек его главным воеводой.

Сделав царя Димитрия I своим знаменем, Болотников собрал большой отряд и двинулся на Москву. Его дружины состояли из бедных посадских, казаков, беглых крестьян и холопов, которых он натравлял против воевод, господ и всех власть имущих. Из его лагеря по Москве распространялись прокламации, призывавшие холопов избивать своих господ, убивать и грабить торговых людей. Убийцы бояр пусть получат в награду жен и имения убитых. Ворам и мошенникам обещали боярство, воеводство, честь и богатство.

Возможно, Болотников вначале сам верил, что защищает истинного царя. Но потом для него это просто стало оправданием любых собственных действий. Доказательство — у него под началом появился еще один самозванец, бывший прежде бурлаком на Волге. Он называл себя царевичем Петром, никогда не существовавшим сыном царя Федора. Если бы Болотников победил у нас был бы другой Петр I. Т. е. как бы идет воевода одного «законного царя», а в его войске — другой «законный царь»...

Болотников, как и все вожди всех крестьянских восстаний, в конце концов был разбит, попал в плен, подвергся пыткам и был казнен, но его попытка повсюду нашла отклик: все обездоленное население поднималось за самозванца. «Выступление этих классов и продлило Смуту, и дало ей другой характер, — отмечает Ключевский. — Смута превратилась в социальную борьбу, в истребление высших классов низшими».

Для нас же важно то, что этот побродивший по свету мужик открыл, что можно использовать стремление народа к легитимной власти для целей прямо противоположных целям любой политической элиты. Провозглашая, что высшую власть — престол — следует вернуть тому, кому она принадлежит по закону и справедливости, можно поднять народ на деяния, которые сама эта власть в высшей степени не одобрила бы.

Если взглянуть на явление шире, то мы здесь наблюдаем классическую для любого пропагандиста подмену понятий, когда борьба якобы за справедливость — а в действительности борьба за власть и привилегии — на многие века станет обоснованием множества мятежей и революций, оправданием крови. Пока же мы имеем Смуту. И будем ее иметь чуть не всякий раз, как маргиналы начинают «бороться за справедливость».

Васнецов А. М. (1856-1933). Старая Москва. Разъезд после кулачного боя

Вор у вора идею украл

«Царевич» Петр из отрядов Болотникова также был пойман и повешен.

Но вместо него явилось сразу несколько царевичей! В Астрахани возник Август, называвший себя сыном царя Ивана Васильевича от одной из его бесчисленных жен. Потом появился царевич Лаврентий, для разнообразия не сын, а «внук» Ивана Грозного. Он называл себя сыном старшего сына Грозного царя. Сыном того самого царевича Ивана Ивановича, которого охватывает руками отец-убийца на картине Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 г.», в просторечии — «Иван Грозный убивает своего сына».

В украинских городах явилось сразу восемь царевичей, называвших себя сыновьями царя Федора. К счастью, все они как-то быстро испарились.

Наконец явился долгожданный Дмитрий — Лжедмитрий II. Новый самозванец пришел в Московское государство из польских владений, но не решился сразу заявить себя царем...

Здесь была история почти анекдотическая. В городке Стародуб он объявлял, что сам он боярин Нагой, а за ним идет Дмитрий. Между тем его подручный отправился в Путивль и там объявлял, что Дмитрий уже в Стародубе. Произошла несостыковка, в результате которой подручного этого стали бить кнутом, приговаривая: «Говори, где Дмитрий?» Тому пришлось сказать: «Вот Дмитрий Иванович, он стоит перед вами и смотрит, как вы меня мучите. Он вам не объявил о себе сразу, потому что не знал, рады ли вы будете его приходу». Новому самозванцу ничего не оставалось, кроме как тут же назваться Дмитрием или подвергнуться пытке. Он принял грозный вид, ровно как супил брови Иван Васильевич Бунша из любимого кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию», махнул палкой и закричал: «Ах, вы сякие дети, азм есмь Царь!» Жители Стародуба и Путивля упали к его ногам и закричали: «Виноваты, государь, не узнали тебя; помилуй нас. Рады служить тебе и живот свой положить за тебя».

Поскольку все ждали нового появления на сцене чудесно спасшегося царя, дела нового самозванца пошли успешно. Весть о том, что Дмитрий жив, быстро разносилась по Руси. Поляки с ним двинулись — и город сдавался за городом. Он, кстати, тут же поспешил закрепить за собой «авторское право» на имя «genuine (истинного) Димитрия», на «царский бренд».

В общем, «ONLY DIMITRY THE SECOND IS A GENUINE RUSSIAN DIMITRY», как гласил (кто помнит) бессмертный лозунг BOO «Союзплодоимпорт» в 70-80-е гг. А кто не помнит — то и ладно, может, и к лучшему.

«Ведомо нам учинилось, — писал он, — что, грех ради наших и всего Московского государства, объявилось в нем еретичество великое: вражьим наветом, злокозненным умыслом, многие стали называться царевичами московскими». Он приказывал таких царевичей ловить, бить кнутом и сажать в тюрьму до царского указа. Вот так — боролся по-своему с «размыванием бренда».

Лжедмитрий II беспрепятственно дошел до самой Москвы, остановившись в восьми верстах от нее в селе Тушине. Сторонники Шуйского прозвали его Тушинским вором, и это имя осталось за ним в истории. Как первого самозванца узнала мать, так второго должна была узнать жена. Марину Мнишек, возвращавшуюся в Польшу, тушинцы вернули, уверив, что муж ее действительно спасся. Марина не видала трупа, поверила и так была рада, что, возвращаясь к Москве в карете, веселилась и пела. Один доброхот подъехал к ней и сказал: «Вы, Марина Юрьевна, песенки распеваете, оно бы кстати было, если бы вы в Тушине нашли вашего мужа; на беду, там уже не тот Димитрий, а другой».

Марину уговаривали пять дней, чтобы она изобразила нежную радость супругов при свидании. Вор обещал ее отцу 300 000 рублей и северскую землю с четырнадцатью городами. (Одна из самых высоких ставок в истории за единичное ивент-мероприятие). Какой-то иезуит уверял, что с ее стороны это будет высокий подвиг в пользу церкви и государства (а иезуиты убеждать умеют). Марина согласилась играть комедию с условием, что называвший себя Дмитрием не будет жить с нею как с женой... пока не овладеет московским престолом. Спектакль был разыгран еще раз — и снова успешно. Как только разошлась весть о соединении супругов, вору сдались Псков, Иван-город, Переяславль-Залесский, Суздаль, Углич, Ростов, Ярославль, Тверь, Вологда, Владимир и многие другие.

Тушинский лагерь беспрестанно наполнялся и поляками, и русскими. Жили они весело. Окрестным деревням было приказано снабжать войско самогоном и пивом. Проститутки из Литвы, Польши и Московского государства стеклись в Тушино толпами. Да еще жен и девиц увозили в лагерь насильно, отпуская только за деньги. Грустнее всего было главарю всего этого сброда, второму Лжедмитрию. Поляки его ни в грош не ставили, а когда как-то приехали королевские комиссары, и он поинтересовался, зачем, то ему ответили: «А тебе... сын, что за дело? Они к нам приехали, а не к тебе. Черт тебя знает, кто ты таков! Довольно мы уже тебе служили».

Еще один урок для всех, что использует нечистоплотные технологии: легко стать заложником PR-кампании, в которой участвуешь. Это случилось и с Мариной, и с неведомым человеком, который вошел... а лучше сказать — который влип в историю под именем Лжедмитрия II.

В конце концов он переоделся в крестьянское платье и бежал из лагеря в Калугу. Польский ставленник сделал ребрендинг: вдруг он стал великим патриотом, и из Калуги рассылал грамоты, призывая бить поляков, а их имущество свозить ему. И, в общем, он мог бы быть услышан, потому что в 1610 году отношения внутри Тушинского лагеря становились напряженными. Поляков уже начинали воспринимать не как союзников, а как оккупантов.

Но вскоре тушинский вор был зарублен по пьяному делу своим же приятелем.

Через несколько дней Марина Мнишек родила сына, которого назвала Иваном. Она требовала ему присяги как законному наследнику русского престола. Как мы уже знаем, когда Смута кончилась, именно этого несчастного трехлетнего мальчика принародно и повесили. Был ли он сыном Лжедмитрия II, до сих пор неизвестно.

Напоследок появлялся еще один самозванец в Астрахани. В очередной раз чудно спасшимся Дмитрием назвал себя бывший московский дьякон. Его еще успели провозгласить царем казаки, но идея, в общем, выдохлась. Дьякону уже никто не поверил... то ли казнили его в Москве, то ли, арестовав, не довезли, пустили в расход где-то по дороге.

Слово сильнее Смуты. Россию спас PR

В истории русской смуты наступил наконец момент, когда все ориентиры были утрачены. Нельзя было понять, на чьей стороне правда и на чьей стороне сила. Власть разбилась на множество центров, ни один из которых не был легитимен.

Только действующих царей уже было четверо — второй Лжедмитрий, выбранные в разное время Боярской думой сыновья польского и шведского королей, сын Марины Мнишек. Претендентов на престол — еще больше — от германских императоров Габсбургов до последнего казацкого атамана.

Неясны были границы страны.

Непонятны общественные обязанности. Надо ли сеять хлеб или проще и лучше зарезать барина?

Все связи в обществе и в стране разрушились.

Все враждовали со всеми. А стоило где-то прийти к примирению и согласию, так появлялись лихие люди — и вырезали и выжигали все дотла. Разница между интервентами и шишами — партизанами XVII века — не ощущалась.

В ситуации беспредела, казалось, ничто не сможет остановить кровавую анархию. Русское государство гибло на глазах.

Но на Рождество 1610 года патриарх Гермоген разослал городам грамоты, в которых он призывал русских людей объединиться и идти против поляков. Узнав об этом, поляки посадили его в тюрьму. Но грамоты уже разошлись.

Чуть позже, но о том же писал человек светский, военачальник Прокопий Ляпунов. Его грамоты тоже гуляли по стране — от Севера до Юга.

В наше время нет полной аналогии средневековым прокламациям. Это не воззвание, рассылаемое в виде спама по электронной почте. И не циркулярное письмо, распространяемое кремлевским идеологом. Не статья в газете, и не телевизионное обращение. Наконец, грамоты — это не листовки, которые раздают на политическом митинге. Но по силе эмоционального воздействия — это все сразу и одновременно.

Это не просто красивая фраза... и не просто банальность. Слово — реально — сильнее оружия. Грамоты Гермогена и Ляпунова дали русским людям новую идею — ориентир. Стало ясно, кто враг, кто друг и из-за кого гибнет страна. Из-за интервентов. Русские почувствовали почву под ногами. Пусть пока не было понятно, как это сделать, но уже стало понятно — что. Общество начало консолидироваться вокруг идеи изгнания ляхов и прочих неправославных из страны.

Откуда-то взялись вожди, появились войска, нарисовались планы. В ситуации, когда не действовали никакие формальные общественные связи, их роль выполнило письменное слово.

В начале была идея. Россию спасло слово. Агитация и пропаганда. Можно сказать современным языком — Россию спас PR.

Пропаганда Гермогена

Патриарх Гермоген, говорили, был из донских казаков. Судя по его прямолинейности и ненависти к компромиссам — очень может быть. Потом служил попом в Казани. В 1589 году его поставили казанским митрополитом. Подчиненные его не любили: больно строг. Чрезвычайно упрямый, жесткий и неуживчивый человек. Но при этом — прямой, непоколебимый. Убеждения его были просты и как раз ко времени: Русь может держаться только на крепкой царской власти. Став патриархом, он в период смены династий получил исключительное влияние. И все его отдал на то, чтоб утвердился на Руси верховный правитель.

В отсутствие личной заинтересованности ему было, в общем, все равно, кто им станет. До последней возможности он поддерживал царя Василия Шуйского, которого терпеть не мог. Он готов был даже к тому, что престол займет польский королевич Владислав. Он хотел только, чтобы власть была крепкой, законной (в его собственном понимании этого слова) и соответствующей русским традициям.

5 декабря 1610 года к Гермогену пришли бояре. Они хотели, чтобы патриарх подписал заготовленное письмо: надо во всем положиться на королевскую волю. Патриарх отвечал: «Пусть король даст своего сына на Московское государство и выведет своих, людей из Москвы, а королевич пусть примет греческую веру. Если вы напишете такое письмо, то я к нему свою руку приложу. А чтоб так писать, что нам всем положиться на королевскую волю, то я этого никогда не сделаю. Если же меня не послушаете, то я наложу на вас клятву. Скажу вам прямо: буду писать по городам».

Спор с боярами закончился чуть ли не поножовщиной. А на следующий день патриарх приказал народу собраться в церкви. Поляки не успели вовремя оценить ситуацию.

И люди услышали проповедь о том, что надо стоять за православную веру, против оккупантов, и надо сообщать о своей решимости «в города» — сейчас говорят «в регионы». К патриарху приставили стражу, но опять же — слово вылетело. А оно не воробей, вылетит — не убьешь.

Сила слова материальна

Грамоты Гермогена в каждом городе читали в соборной церкви. Их переписывали и отправляли с гонцами в другие города — как правило, сопроводив собственными призывами. Надо собраться со всем своим уездом и идти на выручку Русской земли — таков был их общий смысл.

Из городов грамоты разносились по деревням и монастырям. Повсюду собирались сходки. Люди вооружались, везли в город порох, свинец, сухари. На соборных площадях под звон колоколов выносился приговор: стоять за землю Русскую.

Так формировалось ополчение. Войска стягивались к Москве.

Поляки подсылали к Гермогену бояр-коллаборационистов, и те требовали: «Ты писал по городам; видишь, идут на Москву. Отпиши же им, чтоб не ходили». Гермоген отказывался. Обратного хода нет, коли ему удалось поднять своими воззваниями такую бучу национального масштаба

Руководствуясь собственными представлениями об интересах страны, он сумел уловить общественное настроение. Для нас же важно то, как рукописное воззвание стало средством буквально массовой информации. После того, как грамоты были переписаны бессчетное число раз, и прочитаны повсеместно, а потом и пересказаны, с ними ознакомлено было буквально все граждански активное население.

Но, как мы помним из школьных учебников истории, первое ополчение (т. н. ополчение Ляпунова) оказалось неудачным. При его приближении поляки подожгли Москву и скрылись за стенами Китай-города и Кремля. Этими стенами оказались разделены два вдохновителя восстания: Ляпунов — снаружи, а Гермогена поляки увели с собой, вовнутрь. В стане осаждавших со временем начались беспорядки — слишком уж разношерстным и неуправляемым было войско Ляпунова. Это его и погубило. Во время одного мятежа он был зарублен казацкими саблями.

Гермоген пережил его не надолго. Его заставляли написать к осаждавшим, чтобы те отошли от Москвы, угрожая смертью. «Вы мне обещаете злую смерть, — сказал он, — а я надеюсь через нее получить венец и давно желаю пострадать за правду. Не буду писать — я вам уже сказал, и более от меня ни слова не услышите!» Тогда Гермогена заперли в Чудовом монастыре, не позволяя переступать через порог своей кельи.

Вскоре после этого, в феврале 1612 года, он и умер у себя в келье — от голода.

И комиссары в пыльных клобуках...

У вскоре собранного нового ополчения — знаменитых Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского — была принципиально та же идея, но уже другие идеологи.

Был среди них и некий любопытный келарь Авраамий Палицын. Келарь — заведующий монастырскими делами, в случае Палицына — Троице-Сергиева. Ему предстояло стать настоящим комиссаром в действующих войсках. Едва ли князь Пожарский был похож на легендарного комдива Чапаева, но келарь точно воспроизводил при нем функции Фурманова. Типичный комиссар, только не в пыльной «богатырке», а в клобуке... Может быть, тоже пыльном.

Участвовал во всех боевых походах, «при войске». По его собственным рассказам, лучше всего у него получалось воодушевлять своим красноречием казаков, да убеждать их «обождать» с зарплатой, пока не вышибут проклятых ляхов из Москвы.

В общем, в 1612 году ополчение Минина и Пожарского все-таки выбило противника из столицы[133].

Интервенция закончилась. И тут же началась невиданная для Руси вещь — настоящая избирательная кампания по выборам нового царя.

Возвращение государя. Путь до Ипатьевского дома — от Ипатьевского монастыря

Во все города ушла грамота, чтобы посылали в Москву лучших людей для избрания государя. Так, повторюсь, вроде само собой появилось нечто неслыханное, незнаемое...

До того времени Русь была как бы личным уделом Государя. Теперь Русская Земля должна была сама выбрать себе царя. Получалось, Земля — первична. Царь — вторичен. Это была архиреволюционная идея!

В Москве состоялся первый всесословный — с участием даже сельских обывателей — земский собор. О, по накалу

страстей, по эмоциям это событие ничуть не уступало Съезду народных депутатов образца 1989 года! Но подробности его, к сожалению, нам неизвестны — протоколов не велось или они были утрачены, а прямая телетрансляция на всю страну тогда, увы, не велась.

По всей московской земле был объявлен трехдневный строгий пост, служились молебны, чтобы Бог вразумил выборных. Дело избрания царя перекладывалось на высшую волю, что, конечно, страховало от сомнений в легитимности принятых решений — на будущее. Мол, не слабые грешные людишки, а сама Высшая Сила будет решать. Рука Божья за вас галочку поставит, да бюллетень в урну опустит. Главное — слушай Глас Божий, да голосуй душой, т. е. сердцем (мне почему-то кажется, что идея голосовать сердцем всем родившимся после 1978 года покажется, как и мне, до боли знакомой).

Регламента не существовало, претендентов выкликал кто хотел. От новгородского представителя поступило предложение выбрать шведского королевича. Предложили еще поляков, или на край — «Маринкина сына». Однако эти идеи как-то особой поддержки не получили. Новгороду же разгоряченные выборщики из числа недавно сражавшихся с интервентами ополченцев, даже пообещали еще один «вразумляющий» поход в стиле Ивана Грозного, и делегация новгородцев сразу как-то поутихла.

«Но выбрать и своего природного русского государя было нелегко, — сообщает Ключевский. — Памятники, близкие к тому времени, изображают ход этого дела на соборе не светлыми красками. Единомыслия не оказалось. Было большое волнение; каждый хотел по своей мысли делать, каждый говорил за своего; одни предлагали того, другие этого, все разноречили; придумывали, кого бы выбрать, перебирали великие роды, но ни на ком не могли согласиться и так потеряли немало дней».

Некоторые бояре, домогаясь царского венца, покупали голоса, засыпали выборных обещаниями и подарками. Появилось несколько фракций, которые можно назвать по именам великородных соискателей: фракции Голицына, Мстиславского, Воротынского, Трубецкого, Романова...

Героя освобождения Москвы Пожарского впоследствии обвиняли в том, будто бы он истратил до двадцати тысяч рублей, подкупая себе голоса. За десять рублей в те времена можно было купить дом, за пять — телегу с лошадью. А за три копейки, дневной заработок поденщика, — пять десятков яиц. Или почти два килограмма свинины, или полтора килограмма осетрины (смотря чем решит поужинать поденщик).

Действительно ли князь Пожарский потратил эти фантастические по тем временам деньги — неизвестно. Но сведения эти заставляют по-другому смотреть на перспективу избрания Пожарского в цари. Национальный герой, все его почитают. Но решив стать царем, опустился до подкупа, самых «черных» технологий, чтобы получить не подобающую ему власть. Несерьезно...

Сейчас это уже не актуально, но во время выборов и сразу после действовало, убеждало: не надо Пожарского в цари. И вообще не надо никого, кто метит на царский трон через покупку голосов и организацию пиров.

Тем более что земля вроде как неожиданно выдвинула в цари того, кто не потратил ни копейки, да и сам вроде как бы в цари даже не стремился...

А дело было так. Вдруг в собор пошли «писания» за Михаила Романова — от дворян, купцов, казаков. Дворяне и дети боярские начали подавать письменно извещения, что они хотят царем Михаила. В народе свежи были страдания семейства Романовых при Борисе, заточение Федора, ставшего потом патриархом Филаретом, и его супруги. А Филарет пока еще и находился в польском плену.

Мы не будем даже предполагать, что за этим движением никто не стоял. 100% — стоял. Скорее всего, и интересантов, и спонсоров, и пиарщиков было немало. Правда, теперь так и останется неизвестным, кто именно. Важно то, что этот кто-то (а все-таки, наверное, эти)... Они твердо решили, что час пробил, и тонко просчитали настроения в обществе. Народ перенес слишком много бедствий, и его сочувствие естественно обращалось к такому роду, который страдал вместе с ним. Короче, обиженных и «страдающих за правду» наш народ любит, с этим базовым постулатом всех русских избирательных кампаний, надеюсь, спорить никто не будет.

Про «Дело пыжиковых шапок» из лучшего фильма об избирательных кампаниях «День выборов», думаю, все заинтересованные лица помнят. У кандидата в губернаторы, ничтожного героя Василия Уткина, оказалась еще и ужасно некрасивая судимость: занимался незаконным предпринимательством, превращая кошек в пыжиковые шапки. И прямо в ходе пресс-конференции ребята из его избирательного штаба сделали из него героя, чуть ли не борца с номенклатурой. «Дело пыжиковых шапок», оказывается, так было названо потому, что в зале суда собрались носители этих некогда престижных шапок — партократы. А судили якобы Уткина за то, что побил хулигана — сынка одного из этих номенклатурщиков...

Так что Уткин — теперь тоже — «страдалец за правду».

Идеально! Только с таким штабом и можно победить на свободных демократических выборах. Между прочим, при всей фантасмагории, очень правдивая ситуация...

Но Василий Уткин при всей свой популярности футбольного комментатора — все-таки не Михаил Романов... Поэтому в избирательной кампании 1613 года, кажется, импровизации было поменьше.

Формально все выглядело так: в самый разгар дебатов на Соборе какой-то городовой дворянин подал письменное мнение, что ближе всех по родству к прежним царям стоит Романов, а потому его и надобно выбрать в цари. Раздались сердитые голоса: кто принес такое писание, откуда? Тут под крики казаков вышел донской атаман и положил на стол свою некую петицию. «Какое это писание ты подал, атаман?» — спросил его Пожарский. «О природном царе Михаиле Федоровиче», — отвечал тот. Мнение казаков будто бы и решило все дело: «прочетше писание атаманское и бысть у всех согласен и единомыслен совет». Михаила провозгласили царем. Предварительно.

Собор окончательное решение не принял, оставил за всей землей. Та же умелая рука, что обеспечила выдвижение Михаила и победу его на этих древнерусских праймериз, отправила по городам и весям верных людей, чтобы те тайно выведали мнение народа.

Наверное, не стоит удивляться тому, что народ оказался уже достаточно подготовленным.

«Посланные возвратились с донесением, что у всех людей, от мала и до велика, та же мысль: быть государем М. Ф. Романову, а опричь его никак никого на государство не хотеть, — отмечает Ключевский. — Это секретно-полицейское дознание, соединенное, может быть, с агитацией, стало для собора своего рода избирательным плебисцитом». Тут подействовали и рассказы сторонников Романовых о якобы великих деньгах, потраченных на «избирательную кампанию» другими кандидатами-олигархами. А олигархов у нас не любили еще тогда.

Но самое последнее слово в выдвижении единого кандидата было за Красной площадью. На ней собрали всех выборных, а кроме них было множество народу. И стоило показаться на лобном месте духовным лицам (в их числе был наш знакомый келарь Палицын-Фурманов) площадь выдохнула: «Михаил Феодорович!»

Тотчас в Успенском соборе пропели молебен с колокольным звоном и провозгласили многолетие новонареченному царю. Во все города были посланы известительные грамоты. В Кострому к Михаилу Федоровичу отправилось посольство от собора — с приглашением на царство.

Повторимся, у нас нет достоверных сведений о том, кто организовал это избрание. Историки много поколений думали: кто бы это мог быть?

Чтоб трон поправить царский

И вновь царя избрать,

Тут Минин и Пожарский

Скорей собрали рать.

И выгнала их сила

Поляков снова вон,

Земля же Михаила

Взвела на царский трон.

Случилося то летом,

Но был ли уговор,

История об этом

Молчит до этих пор.

Так весело писал о событиях XVII века граф Алексей Константинович Толстой[134].

Но, впрочем, догадаться несложно.

Необходимый ресурс для избирательной кампании в масштабах всей страны был тогда только у одного общественного института — православной церкви. Не будем забывать и о том, что отец Михаила относился к высшим церковным иерархам. Конечно, в процессе участвовали и другие силы, но достаточно очевидно, кто именно заставил элиты прийти к консенсусу...

Стоит ли говорить, что новый царь, согласно славной русской традиции, заставил себя упрашивать? Иначе бы народ рисковал в нем разочароваться.

В Ипатьевский монастырь, где жил шестнадцатилетний Михаил с матерью, шла толпа народа с иконами. После молебна посольство вручило грамоту земского собора, извещавшую об избрании на царство, и просило Михаила ехать в царствующий град. Последовал, естественно, отказ: «Московские люди измалодушествовались». Мол, нет больше в народе древнего благочиния, нет благородства, нет почтения к царям. Михаил и его мать вспоминали измену Годуновым, службу Тушинскому вору, насилыюе пострижение Шуйского... Погубят московские люди Михаила, как прежних царей. Какое хорошее, емкое слово: измалодушествовались.

Послы же отвечали, что народ теперь хорошо понимает, что само государство без царя погибает. И в конце концов, после долгих уговоров, заявили: если Михаил не согласится, Русь погибнет лично по его вине! Вот это ход... Такого даже Сталину не говорили. Попробуй не принять царского венца после ТАКОГО...

11 июля венчался на царство царь Михаил, первый из 300-летней династии Романовых. Князь Пожарский был пожалован боярством, а купец Минин возведен в дворянское звание.

Рябушкин А. П. (1861-1904). Сидение царя Михаила Федоровича с боярами в его государевой комнате

Царь Кошкин

Избрание Михаила было проведено в соответствии со стратегией, которую разработали по самым современным для того времени методикам. Предвыборная кампания содержала как традиционные приемы, так и оригинальные ноу-хау. Проводилась предвыборная агитация с участием многочисленной родни Романовых. Был задействован мощный ресурс внешнего давления на выборщиков со стороны казацкой силы. А в то время казаки — это были такие древнерусские «силовики», здорово смахивавшие на бандитов: «Ну чо, братан, голосовать, короче, правильно будешь?!»[135].

Проводились опросы общественного мнения, которые дали нужные результаты. Результаты, в свою очередь, были вовремя продемонстрированы. Общественное давление на процесс избирания было завершено финальным «выдохом» столичной толпы на Красной площади — массовым мероприятием.

Однако использование всех этих методик стало возможно только после определения кандидата. При анализе того, что происходило в Москве в начале 1613 года, не покидает ощущение, что закулисные организаторы избрания на царство новой династии имели две цели.

Во-первых, они были твердо намерены выбрать постоянного царя. Это выражение «постоянный царь» звучит странновато, но ведь начало XVII столетия показало, что век верховного правителя бывает очень недолгим.

Во-вторых, есть впечатление, что режиссерам московского избирательного шоу было по большому счету все равно, кто именно займет престол — лишь бы кандидат сел на него прочно.

Несомненным плюсом для Михаила была просто его молодость — так же, как она станет преимуществом Путина при выборе Ельциным преемника. 45-летний президент, ясное дело, свободно мог править два срока. 16-летний царь должен править не одно и не два десятилетия. А значит, за это время все в стране утрясется, все устаканится. Он, несомненно, даст потомство — преемника для трона русских царей. Если не получится сразу, он сможет жениться снова, и снова — пока не появится наследник. Прерывания новорожденной династии произойти не должно!

Еще более существенной была принадлежность Михаила к любимой народом боярской фамилии. Это была сравнительно недавно обособившаяся ветвь старинного рода Кошкиных. Еще при Иване Калите, на Москве из «Прусские земли» появился некий знатный человек, которого звали Андреем Ивановичем Кобылой[136]. Кобыла стал видным боярином при московском дворе, а от его пятого сына, Федора, пошел «Кошкин род», потому что того прозвали Кошкой. Кошкины блистали в XIV и XV веках, удерживаясь в первых рядах боярства и не имея при этом княжеского титула.

Кошкин правнук Никита Романович был родным братом первой и любимой жены Ивана Грозного, царицы Анастасии. Был он и единственным боярином XVI века, оставившим о себе добрую память. Про него даже сохранилась народная песня, в которой он представлен благодушным посредником между народом и сердитым царем.

Никита положил начало ветви Романовых, а эта пара — сестрица-царица и брат-боярин — в представлении русского общества давала Михаилу некую косвенную принадлежность к прежней династии. В продолжение Смуты было столько неудач с новыми верховными правителями, что теперь казался заслуживающим доверия только тот кандидат, который хотя бы как-то связан с прежним царским домом. Михаил, как все прекрасно помнили, был племянником природного, наследственного царя Федора. Ходил слух, будто Федор, умирая, якобы устно завещал престол своему двоюродному брату, отцу Михаила... Это давало летописцу возможность отметить, что Михаила просили на царство «сродственного его ради соуза царских искр».

Публицисты той эпохи то называли Михаила «избранным от Бога прежде его рождения», то в непрерывной цепи наследственных царей ставили Михаила прямо после Федора Ивановича, игнорируя и Годунова, и Шуйского, и всех самозванцев. Позднее, уже став царем, Михаил Федорович в своих грамотах называл Грозного просто — своим дедом. И во время PR-кампании на избрание царем, конечно, связь Романовых с Рюриковичами активно обыгрывалась.

Ну и конечно, популярности Романовых способствовали гонения, которым они подвергались при Годунове. События Смуты, во время которых Романовы лавировали между различными силами, как ни странно, не вызвали к ним неприязни. Наверное потому, что так же действовали почти все бояре. Иногда полезно быть «как все».

И был еще один момент, который так любили подчеркивать старые советские учебники истории. «Миша Романов молод, разумом еще не дошел и нам будет поваден», — писал «коллеге» один из бояр, руководивших выборами. То есть властная элита намеревалась руководить новым царем — хотя бы на начальной стадии, а уж потом как Бог даст... Тем более мягкость его характера также была хорошо известна.

В общем, для успешных выборов был найден удачный кандидат. И проведена кампания была умело. Прочие кандидаты уже «дали фальшстарт», раскрылись, перессорились, создав столь знакомую по всей Смуте ситуацию раздора и путаницы. Проявили себя корыстными и рвущимися к царскому венцу. И тут-то Михаил Романов был предъявлен, оказался всем люб и быстро утвержден.

Царствование Михаила следует признать удачным, и немного неожиданным для избиравших.

Царь, как почти всегда и происходит, оказался самостоятельнее, чем от него ожидали.

Рябушкин А. П. (1861-1904). Московская девушка XVII века (В праздничный день)

Батюшки, еще один самозванец! Теперь королевич

Насколько своевременным было это всероссийское избрание, показали события самого ближайшего времени. В 1616 году польский королевич Владислав издал окружную грамоту. В ней он напоминал всем жителям Московского государства, что имеет все права на русский престол. Вот аргументация королевича (точнее, его «избирательного штаба»):

его тоже выбрали на московский престол всей землей;

митрополит Филарет поступал вопреки наказу, данному всей землей, затягивая приглашение королевича на престол; королевич сожалеет о бедствиях Московского государства; достигнув совершеннолетия, он идет сам добывать Московское государство, данное ему от Бога;

все московские люди должны бить ему челом и покориться, как законному московскому государю;

с самозванцем Михаилом, Филаретовым сыном, он поступит сообразно своему царскому милосердию, по прошению всей земли.

Как мы видим, и этот документ был составлен грамотно, умело. Здесь вновь использовалось сочетание нелегитимности действующей власти с легитимностью предлагаемой власти. Еще 5-7 лет назад явление нового самозванца вдохнуло бы новый кислород в меха, раздувавшие Смуту. Но теперь произошло столкновение двух концептов — природного русского царя и государя, приглашенного со стороны. PR Михаила был не хуже.

Владислав шел к Москве в августе 1618 года, пытаясь возмущать умы своей грамотой. Свою аргументацию он подкреплял многочисленными «предвыборными» обещаниями. Королевич уверял, что никогда не будет разорять православных церквей, раздавать вотчин и поместий польским панам, поляки не станут творить никакого насилия, а все прежние права и обычаи русских людей будут сохранены.

Между тем новая царская власть уже начала притеснять население — и по-другому быть не могло, так как после Смуты казна пустовала. «Видите ли, — писал Владислав, — какое разорение и стеснение делается Московскому государству, не от нас, а от советников Михайловых, от их упрямства, жадности и корыстолюбия, о чем мы сердечно жалеем: от нас, государя вашего, ничего вам не будет, кроме милости, жалования и призрения». Естественно, не будем путать призрение с презрением.

Но ничего у Владислава не получилось. В сентябре 1618 года был опять собран земский собор, представлявший все сословия Московского государства. В трудную минуту царь вновь решил опереться на общественное мнение. Ход сам по себе очень рискованный и сильный. Решение собора было единогласным: стоять за православную веру и своего государя, сидеть с ним в осаде. «Безо всякого сомнения, не щадя своих голов, биться против недруга его, королевича Владислава, и идущих с ним польских и литовских людей и черкас (казаков)». Судя по дальнейшим событиям, собор действительно отражал политическую волю русского народа.

В сентябре и октябре поляки были отбиты, а в декабре 1618 года с Польшей подписали мирный договор. Его условия трудно назвать выгодными, но само его подписание свидетельствовало о полной независимости Московского государства от соседней страны.

Напрашивается сравнение с Брестским миром, подписанным как раз 300 лет спустя, но оно будет неточным. Большевики покупали себе ценой территориальных уступок признание узурпированной власти. При первом Романове территориями пришлось расплатиться за независимость. Сильная страна отхватила кусок у слабейшей, но ведь это не доказывало незаконности власти. Поползновения королевича при всей их грамотности дали прямо противоположный результат. А территории всегда можно вернуть.

Сегодня Российская Федерация по размеру едва ли не в два раза меньше, чем была Российская Империя. При этом страна называется так же — Россия. Дикие, немыслимые потери понесли мы на крутых виражах XX века. Что при воцарении коммунистов, что при утверждении у власти антикоммунистов. Но, повторю: территории всегда можно вернуть. Этот урок дает уже не история пиара, а вся история Великой России.

Кстати, о территориях

На протяжении XVII века, несмотря на Смуту и иные потрясения, Россия выросла в разы. Это на западе клочки местности то утрачивались, то вновь приобретались. А на востоке страна прирастала огромными пространствами Сибири. И приросла за сто лет от Урала до Тихого океана!

Я видел эти грамотки в провинциальных сибирских музеях. Казак Ивашка такой-то пишет царю: мол, основал я, царь-батюшка, острог и при том остроге землицы тебе прихватил. А землицы той — равняется четырем Франциям.

При расстроенном состоянии экономики государства, Сибирь стала источником поправления финансов. Царскую казну выручали сибирские меха. Налоги было собрать невозможно, страна лежала в запустении, потеряв третью часть населения. А оставшиеся были нищи и босы. Собирать было нечего, не с кого и некому. И царь отделывался соболями повсюду, где только требовалось платить или дарить. Соболиные шкурки тогда являлись самой твердой валютой.

Для того чтобы вести войну за возвращение пары городков на западных рубежах, требовалось наскребать последние крохи в кремлевских закромах. А восточные рубежи раздвигались как бы сами собой, почти без усилий правительства. И текла, текла из Сибири мягкая валюта... Так же, как сейчас течет нефть.

Вы можете спросить: «А при чем здесь PR?» Поверьте, где нефть, там всегда PR. Ну, или где соболя...

Алексей Михайлович, Брежнев XVII столетия. Приятное впечатление

Хороший человек был Леонид Ильич... То есть, простите, Алексей Михайлович. «Царь Алексей Михайлович был добрейший человек, славная русская душа. Я готов видеть в нем лучшего человека Древней Руси, по крайней мере, не знаю другого древнерусского человека, который производил бы более приятное впечатление», — говорил о нем историк Василий Ключевский. И добавлял: «Но только не на престоле».

АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ (1629-1676, царь с 1645). Тишайший... Это почетное прозвище удивительно подходит для монарха, который вроде бы без видимых усилий провел страну сквозь годы обретений (Украина), потрясений (церковный раскол) и бед (Разин). Подходит настолько хорошо, что обычно забывают: вообще-то титул «тишайшего» входил в титулярную формулу царя. Это слово было переводом латинского serenissimus («обладатель тишины», «устроитель порядка и государственного благополучия»). «Тишайшим» поначалу официально именовался даже баламут Петр I! Позднее это величание, видимо слишком уж не стыкующееся с имиджем Петра, заменили на «всемилостивейший»

Ключевскому нужно было такое публицистическое заострение, ведь он читал лекции. А в XIX веке студенты, хотя и были не в пример внимательнее нынешних, но тоже отвлекались на мечтания о барышнях. Тут в студенческую голову должно было стукнуть: такой хороший человек — и плохой правитель? Интересно, почему?

Мы не студенты, и с профессором не согласимся. То же самое говорили про Брежнева, при котором наша страна пережила один из самых, если не самый благополучный период всего своего существования. Почему то Алексею Михайловичу, напротив, достался один из самых трудных участков нашей истории. Непрерывные бунты и войны, Разин, Никон, церковный раскол, не говоря уж о все еще разоренном народном хозяйстве. И через все эти исторические перипетии он сам прошел и страну провел, заслужив в народе имя «Тишайший».

Имя, надо сказать, для Руси почетное. В нем есть то, чего труднее всего добиться правителю: народная любовь. Ну и ирония, конечно, тоже присутствует. Причем добродушная ирония. Очень хороший имидж у этого царя. Добрая память сохранилась о нем.

В народной памяти и правда есть много общего у Брежнева с Алексеем Михайловичем: по тому, как о них отзываются.

В народной памяти царь Иван IV Грозный — непредсказуем и крут. М. Ю. Лермонтов в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» довольно точно показывает народное, фольклорное мнение о царе. Не самодуре, не злодее... Скорее носителе особой, царской справедливости, далекой от того, что мы бы назвали справедливостью сегодня.

Это когда царь говорит купцу:

Молодую жену и сирот твоих

Из казны моей я пожалую,

Твоим братьям велю от сего же дня

По всему царству русскому широкому

Торговать безданно, безпошлинно.

А ты сам ступай, детинушка,

На высокое место лобное,

Сложи свою буйную головушку.

Я топор велю наточить-навострить,

Палача велю одеть-нарядить,

В большой колокол прикажу звонить,

Чтобы знали все люди московские,

Что и ты не оставлен моей милостью...[137]

Так же и Сталин в немногочисленных анекдотах о нем — непредсказуем и страшен.

«Выходит из кабинета Сталина маршал Конев и бросает сквозь зубы:

— Вот козел усатый... Жуков слышал и забегает в кабинет:

— Товарищ Сталин! А вот Конев вышел из Вашего кабинета, и говорит: «вот козел усатый!»

ГИТЛЕР Адольф (1889-1945, по некоторым данным — настоящая фамилия Шикльгрубер). Был. большим любителем природы и пеших прогулок по альпийским лугам. Любил собак и боролся против жестокого собращения с животными. Еще слыл активным противником курения и сторонником вегетарианства (во всяком случае, ограничивал себя в потреблении мяса). Только в созданных по его приказам концлагерях было уничтожено более 8 000 000 (восьми миллионов) человек, включая сотни тысяч малолетних детей: от грудных младенцев до младших школьников, в основном славян и евреев

— Минуточку... Маршала Конева ко мне... Товарищ Конев, вот Ви виходили из моего кабинета и сказали: «вот козел усатый». Ви кого имели в виду?

— Гитлера, товарищ Сталин... А что?

Сталин поворачивается к Жукову... Пристально смотрит на него...

— Товарищ Жюкоф... А Ви кого имели в виду?»

Далее, видимо предполагается развитие сюжета с наказанием веселых и поощрением находчивых вполне в духе КВН Ивана Грозного.

Нечто общее не в Грозном и Сталине, конечно, но в их фольклорных образах угадывается.

Так же и в образах Алексея Михайловича и Леонида Ильича. Во всех анекдотах про Леонида Ильича встает образ добродушного пожилого дядьки, жизнелюбивого, добродушного.

«Поймали раз студента, который анекдоты про Брежнева рассказывал. Привели к Брежневу.

— Ну что, сынок? Пойдем покушаем, а потом будешь ответ держать, анекдоты про меня рассказывать.

Студент сидит, наворачивает, впервые такое великолепие увидел. Брежнев подпер рукой голову, довольный...

— Кушай... кушай, сынок... Скоро вся страна так будет кушать...

— Леонид Ильич!! Мы же договорились — анекдоты потом!»

Но вот интересное дело — время правления этого добродушного туповатого увальня — одно из самых благополучных, относительно сытых, и при том — время кажущегося прочного положения СССР на международной арене.

Вот и представляется иным: побольше бы таких «периодов застоя»... И таких Брежневых, и Алексеев Михайловичей.

В общем, Алексей Михайлович тоже запомнился как приятнейший на свете человек, хотя на самом деле, в разницу со своим бровастым двойником из века XX, был в действительности весьма толковым государственным лидером.

Имидж Тишайшего был скорее прикрытием его деловых качеств.

Имидж доброго батюшки-царя

Когда вы с ребенком смотрите мультфильм, где есть симпатичный, отчасти смешной, но добрый царь, — это Алексей Михайлович. Он сформировал образ патриархального батюшки-царя и остался таким в русских народных сказках.

Трудно сказать, насколько сознательно выстраивался этот имидж. Вероятно, все шло от его натуры. Этот монарх с именем-отчеством школьного учителя физкультуры был мечтой любого имиджмейкера. Правда, своим имиджмейкером был он сам.

Во-первых, внешность. Белый, румяный, с красивой окладистой бородой, крепкого телосложения. Современники особенно отмечали кроткое выражение глаз.

Во-вторых, характер. Он был не так чтобы просто хорошим человеком. Он был понятным. Его психологический тип вполне отвечал представлениям о том, каким должен быть русский. Можно даже добавить — русский мужик. Добряк по натуре, он страдал вспыльчивостью, легко давал волю рукам и языку, но при этом, как водится, был отходчив. Накричит батюшка-царь, а то и побьет, но потом обязательно обласкает да наградит.

Раз с патриархом Никоном он поссорился прямо в церкви, обозвав его по матушке. Невозможно удержаться, чтобы еще раз не процитировать... Ключевского. Неизвестно, какими историческими материалами пользовался наш прославленный историк, но он счел нужным отметить: «Алексей был мастер браниться тою изысканною бранью, какой умеет браниться только негодующее и незлопамятное русское добродушие». В общем, проверенный, наш товарищ. Даже ругань — и та по-человечески понятная. Далее гнев — не страшный.

Европейцам он был менее понятен. Странным казалось отсутствие в самодержце какого-либо тиранства. Австрийский посол с непередаваемым изумлением отмечал, что русский царь — при всей своей беспредельной власти — ни разу не посягнул на чье-либо имущество, на чью-то жизнь и честь. Добавим — на жизнь, имущество и честь изменников и преступников Алексей Михайлович посягал, и не раз. И бывал крут. Австрийца же удивляло, что царь не казнит и не отнимает имущества политических конкурентов. Видимо, конкурентов «природный царь» себе просто не видел...

Два письма одного самодержца

Человек очень религиозный, Алексей Михайлович необычайно гордился перестроенным и украшенным при нем Саввино-Сторожевским монастырем, который сделал своей загородной резиденцией. Но там произошел инцидент: казначей выпил, подрался со стоявшими в монастыре стрельцами, побил их офицера и велел выбросить за ворота стрелецкое оружие и платье. Лихой такой оказался монах...

Царь написал ему послание, озаглавленное так: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Русии врагу Божию и богоненавистцу и христопродавцу и разорителю чудотворцева дому и единомысленнику сатанину, врагу проклятому, ненадобному шпыню (во как! ©) и злому пронырливому злодею казначею Миките»[138]. Здесь интересно даже не то, что великий государь обеспокоился пустяковым, в сущности, случаем — ну, задело человека.

Любопытно, что могущественный царь, которому ничего не стоило стереть какого-то казначея в порошок, вероятно, перечитав обращение и довольно усмехнувшись, в самом письме меняет тон. Он пишет, что будет просить милости у чудотворца Саввы, чтобы он оборонил его, царя, от казначейского злонравия: «Рассудит нас Бог с тобою, а опричь того мне нечем от тебя оборониться». Это царю — от монастырского казначея?!

Как же страшно было монаху, получившему яростное царское послание! Сперва страшно, а потом стыдно. Как странно о таких случаях было узнавать иностранцам. Как приятно — русским...

Вот вам естественный гений пиара — даже в мелочах.

В 1660 году бежал за границу сын будущего главы Посольского приказа[139], кадрового дипломата Афанасия Ордина-Нащокина. Молодой человек подавал большие надежды, но иноземные учителя вскружили ему голову рассказами о Западной Европе, и сын подставил отца, нанеся удар по его карьере.

Ордин-Нащокин просил отставки. Что же ответил царь? «Просишь ты, чтобы дать тебе отставку; с чего ты взял просить об этом? Думаю, что от безмерной печали. И что удивительного в том, что надурил твой сын? От малоумия так поступил. Человек он молодой, захотелось посмотреть на мир Божий и его дела; как птица полетает туда и сюда и, налетавшись, прилетает в свое гнездо, так и сын припомнит свое гнездо и свою духовную привязанность и скоро воротится»...

Ну мог ли после такого «царского разноса» боярин Ордин-Нащокин не положить жизнь за царя, коли потребуется?

Иванов С. В. (1864-1910). Приезд иностранцев. XVII век

День царя

«Свита играет короля» — говаривали французы. Верно, играет. Имидж Государя делает его двор. Алексей Михайлович при своей простоте и неприхотливости сумел завести двор богатый, красивый и пышный. И еще добрый и хлебосольный.

«Двор московского государя, — писал англичанин Карлейль, — так красив и держится в таком порядке, что между всеми христианскими монархами едва ли есть один, который бы превосходил в этом московский. Все сосредоточивается около двора. Подданные, ослепленные его блеском, приучаются тем более благоговеть пред царем и честят его почти наравне с Богом». Вообще, все иноземцы, посещавшие Москву, поражались величию двора «тишайшего государя». Даже те, кто своими глазами видели Версаль! Алексей Михайлович являлся народу не иначе, как самым торжественным образом.

Его поведение было образцовым для каждого батюшки-царя. Все знали, что царь чрезвычайно религиозен. В церкви Алексей Михайлович порой выстаивал по пять-шесть часов, клал по тысяче земных поклонов, а то и по полторы тысячи. Обычно же у царя на обедню уходило около двух часов. Эта религиозная физкультура производила необычайно сильное впечатление на всю Святую Русь. Вот он, народный заступник перед Богом!

После нее в будни он занимался делами. Сохранились собственноручные записи царя — то, как он готовился к заседанию Боярской думы. Вопросы повестки дня разбиты на три группы. Те, по которым у царя нет своего мнения, и он оставляет их боярам. Те, которые он уже обдумал, но пока требуют обсуждения. И те, по которым он принял решение, и которые теперь надо только утвердить. Вообще, сильной стороной его правления было постоянное делегирование полномочий — у Алексея Михайловича всегда были приближенные, которым он мог доверить тот или иной участок работы.

По полудни дела оканчивались, начинался царский обед. Подавалось до семидесяти блюд. Царь часто отсылал их — с царского стола — тем, кому хотел сделать приятное. Но в чревоугодии его было трудно обвинить: Алексей Михайлович держал все посты и питался буквально по-монашески.

«После обеда царь, как всякий русский человек того времени, должен был спать до вечерни: этот сон входил как бы в чин благочестивой, честной жизни. После сна царь шел к вечерне, а после вечерни проводил время в своем семейном или дружеском кругу, забавлялся игрою в шахматы или слушал кого-нибудь из дряхлых, бывалых стариков, которых нарочно держали при дворце для царского утешения. Тот рассказывал царю о далеком Востоке, о Кизильбашской земле; другой — о бедствиях, какие испытывать довелось ему от неверных в плену; третий, свидетель давно минувших смут, описывал литовское разорение...», — повествует Костомаров. Это было для царя чем-то вроде телевизора.

Под конец своего царствования Алексей Михайлович имел свой дворцовый театр и по вечерам любовался «комедийными действами» с музыкой и танцами.

Вот это было ново. Он первый начал ослаблять строгость этикета, заведенного при московском дворе. Ездил к придворным в гости, входил в их домашние дела, приглашал их к себе на вечерние пирушки, где поил допьяна вельмож и духовника, причем некий немчин «в трубы трубил и в органы играл».

Тут что-то знакомое, правда? Ну, конечно, пир Петра Великого! Ведь Петр I был сыном Алексея Михайловича.

Новизны

Таким образом, Алексей Михайлович прочно держался православной старины и при том совершенно не чурался иноземных новшеств. Среди его собственных детских игрушек были конь немецкой работы и детские латы, сделанные для царевича немецким мастером. В отрочестве его одевали в немецкое платье. Своим детям он дал в учителя западнорусского ученого монаха, который учил царевичей латинскому и польскому языкам. Царь ездил в немецкой карете, брал с собой жену на охоту, водил ее и детей на иноземную «комедийную» потеху.

Все это было ново, и все это были признаки обновления — грядущего и неизбежного. Но западная новизна хлынет на Русь при Петре, а в эпоху Алексея Михайловича все это выглядело лишь как доказательство гибкости русского мира и ничуть не портило избранного им имиджа.

Царь едет в немецкой карете? Батюшке-царю охота почудить.

30 лет из 47

Алексей Михайлович вел себя так, будто не был всего лишь вторым представителем новой династии. Этот русский монарх тоже мог про себя сказать, как один французский король: «Государство — это я». Он настолько естественно ощущал себя на троне московских государей, что ни у кого и мысли не могло родиться о том, что в принципе могло быть как-то иначе. И что бы ни творилось в стране, народ знал: в Москве есть царь.

Алексей Михайлович был важнейшим стабилизатором русской жизни XVII столетия. Он оставался ориентиром, который не позволял стране ни при каких обстоятельствах свалиться в пучину новой кровавой смуты. Его автопиар служил всему народу. Его имидж спасало государство.

Тишайший... Это был трейд-марк. «Лучше слезами, усердием и смирением перед Богом промысел чинить, чем силой и славой», — писал он одному из своих воевод. Но своих целей русский самодержец добивался жестко, не оставляя шансов.

Вот, скажем, воссоединение Украины с Россией... В разное время и в разных местах это воссоединение восхвалялось, проклиналось, героизировалось и демонизировалось — в любом случае всегда оценивалось эмоционально. Тогда, в XVII столетии, оно было произведено Москвой как будто через силу. Вроде как и не очень хотелось, и боязно было. Алексей Михайлович взял причитающееся России, ее историческую часть, из своей царской милости. Мог и не брать.

«Подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..» О ком эти предсмертные духоподъемные слова Тараса Бульбы, прославленные в фильме Владимира Бортко?

Прибитый злодеями к дереву, сжигаемый поляками Бульба, вроде должен кричать им о Михаиле Романове, обретенном царе Русской земли. Но слаб Миша, слаб. По смыслу, конечно, ближе Алексей Михайлович — ему уже покоряются разные мировые силы. Ужо задаст он вам, ляхи!

Хотя нет, не разбирался козак Тарас Бульба в таких тонкостях. Просто в свой смертный час искал и черпал старый козак силу в грядущем величии Русской земли.

А Гоголь, я думаю, под русским царем имел в виду всю династию Романовых — и современного ему Николая I в том числе. Повесть не привязана к конкретному историческому периоду — там есть реалии и XVI, и начала XVII столетия, и даже XV. Гоголь так сделал сознательно. Для нашего классика всего важнее было создать образ героического восхождения русской земли Украины к подлинному величию, воплощенному в многонациональной Российской Империи.

Сам писатель к этому пришел не сразу. В первой редакции повести, опубликованной в сборнике «Миргород» и сразу ставшей знаменитой, никакого царя не было. Последние слава Бульбы там были такие:

«"Прощайте, паны-браты, товарищи! — говорил он им сверху. — Вспоминайте иной час обо мне! Об участи же моей не заботьтесь! Я знаю свою участь: я знаю, что меня заживо разнимут по кускам, и что кусочка моего тела не оставят на земле — да то уже мое дело... Будьте здоровы, паны-браты, товарищи! Да глядите, прибывайте на следующее лето опять, да погуляйте, хорошенько!.." Удар обухом по голове пресек его речи». (1835)

Нет царя. А во второй редакции (вообще-то Гоголь переписывал повесть 9 раз — от руки), которая и стала «канонической», последние слова Тараса Бульбы, те, что прославлены вновь в 2009 году Владимиром Бортко и Богданом Ступкой, такие:

«— Прощайте, товарищи! — кричал он им сверху. — Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что, взяли, чертовы ляхи? Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак? Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние и близкие народы: подымается из Русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..

А уже огонь подымался над костром, захватывал его ноги и разостлался пламенем по дереву... Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!» (1842)

Мятежный гетман Богдан Хмельницкий, взволновав Украину, просился под крыло царя. Но в Москве медлили, выжидали. Как подданный Хмельницкий был менее удобен, чем как негласный союзник, но и выдать врагам православную Украину было нельзя. А Хмельницкий грозил, мол, не поддержите, так задружусь с крымскими татарами, а то и с поляками — и приду на Москву. Алексей Михайлович, видимо, был хорошо информирован: спокойно ждал, пока дела у Хмельницкого пойдут не так хорошо... Вскоре союзники Хмельницкого, крымские татары, ушли к себе и казаки стали проигрывать полякам сражение за сражением. Тогда Алексей Михайлович предложил Богданову войску переселиться на пустовавшие русские земли по рекам Донцу и Медведице, на что они уж и согласились, а потом — взял и забрал себе всю Малороссию.

Конечно, тут же с Польшей началась война, которой не преминула воспользоваться Швеция, и когда Речь Посполита не смогла сражаться на два фронта и оказалась на краю гибели, с ней было заключено перемирие. По его условиям, царь Алексей Михайлович должен был быть избран польским королем после смерти польского короля.

Вот вам и Тишайший — и Украину забрал, и к Польше прицелился. После всех бедствий и кризисов его тридцатилетнего царствования, к концу его, страна простиралась от Днепра до Тихого океана. И Бог знает, какой бы она стала, проживи Алексей Михайлович столько же, как Леонид Ильич. Но он умер в 47 лет. Вероятно, нелегко это давалось — быть добрым батюшкой-царем.

То, что в русских народных сказках царь всегда пожилой, — это дань народа мудрости Алексея Михайловича.

А ведь письмо боярину Ордину-Нащокину писал всего лишь молодой 31-летний человек.

Стенька Разин. «Избирательная кампания» разбойника. Работа с народным подсознанием

Если бы Степан Разин услышал главный лозунг Великой французской революции, он подписался бы под каждым словом: «Свобода. Равенство. Братство». Конечно, если бы кто-то ему перевел, а сам он умел писать. Но в любом случае народный вождь добавил бы: «А кто супротив того — в воду». В смысле — утопить.

В воду он бросил персидскую княжну.

Брови черные сошлися — Надвигается гроза,

Алой кровью налилися Атамановы глаза.

— Волга-Волга, мать родная,

— Волга, русская река,

Не видала ты подарка

От донского казака!

Мощным взмахом поднимает

Он красавицу княжну

И за борт ее бросает

В набежавшую волну.

— Что ж вы, братцы, приуныли?

— Эй ты, Филька, черт, пляши!

— Грянем песню удалую

На помин ее души!

На самом деле утопленная девица персидской княжной не была, но погубить любовницу Разин действительно додумался. О чем до сих пор и поется на определенной стадии за каждым русским праздничным столом. Слова русского фольклориста XIX века, сочинившего эту народную песню, глубоко укоренились в нашем подсознании. Типа сегодняшний блатнячок. «И за борт ее бросает в набежавшую волну». Сколько пьяных слез было пролито на этой строчке. Волга! Волга! Мутер, Волга!

Дикий акт, при одном упоминании о котором должна описаться от злости каждая феминистка, воспевается народом уже больше сотни лет. Как это ни странно прозвучит, Разин работал именно с народным подсознанием, высвобождая, подобно психоаналитику-садисту, взрывную смесь темных комплексов и радужных надежд.

На этом он построил то, что напоминает по механизмам современную избирательную кампанию.

До того, как казак Степан Разин стал «нормальным» бандитом, он успел повоевать в составе регулярных войск на войне с Польшей. Кстати, тогда был казнен его брат — за дезертирство. У Разина был военный опыт, а потому в столкновения с регулярными частями он свою ватагу старался не водить. Понимал, чем закончится «настоящая» битва по всей военной науке того времени для его «войска». И был прав! Последняя вынужденная битва Разина окончилась для него именно разгромом и бегством. Так что милитаристская составляющая его знаменитого восстания сводилась к чистой партизанщине: наскочить, поджечь, утопить...

Но при этом восстание к моменту военного краха Разина охватило практически всю страну. Шаталась и сама Москва. Банально прозвучит, но он действительно побеждал не на полях сражений, а в умах людей. Практически всех успехов кровавому народному вождю удалось добиться не пушками, а с помощью PR, вербуя себе все новых и новых сторонников. Старые погибали, пропадали, убегали или он их сам бросал. Но его движение все время пополнялось и расширялось. Программа и методы этой странной «избирательной кампании» были перманентны, как мировая революция Троцкого.

Кстати, цель у кампании была также самая традиционная — прийти к власти. Всё и правда почти как у Троцкого.

РАЗИН Степан (ок. 1630-1671). Большевики очень смешно почтили память своего предшественника. Разина было решено увековечить на Красной площади. Самого атамана ваял, точнее, вырезал из дерева скульптор Коненков. Персидскую княжу отлили из цемента. Были изготовлены еще пять голов разинских сподвижников... Всю эту сюрреалистическую деревянно-цементную композицию разместили на Лобном месте, откуда зачитывался вообще-то приговор разбойнику. На открытии в 1919 году выступил Ленин лично. А через 25 дней произведение маэстро Коненкова неожиданно взяли да убрали. То ли совсем терялось оно на фоне собора Василия Блаженного, то ли было уж слишком сюрным...

Разин: лозунги, программные цели, ценностные ориентиры

В таком расплывчатом по своей идеологии, бесструктурном, стихийном и эклектичном общественном явлении, как народное восстание, бывает трудно отделить лозунг от его воплощения. Только что брошен призыв: «Пустим красного петуха!», а уже пылает дворянская усадьба. Или припаркованные у обочины иномарки. При этом в восстании Разина ценностные ориентиры, объединявшие восставших, были очерчены достаточно четко.

Свобода, воля

«Вам всем воля; идите себе, куда хотите; силою не стану принуждать быть у себя. А кто хочет идти со мною, будет вольный казак. Я пришел бить бояр да богатых господ, а с бедными и простыми готов, как брат, всем поделиться». Такова была его программа. И так говорил он пленным стрельцам после самого первого своего дела. Тогда, в 1667 году, он с ватагой из двух тысяч человек разгромил на Волге весенний хлебный караван — суда казенные, патриаршие, купеческие. Начальника охранявших их стрельцов изрубили, еще четырех приказчиков повесили, остальным он сказал: «Я пришел дать вам волю».

То же он говорил, захватив Яик: «Даю всем волю и вас не насилую; хотите — за мною идите в казаки, не хотите — ступайте себе в Астрахань». Некоторые стрельцы восприняли это буквально и действительно отправились в путь. За ними была послана погоня с приказом Стеньки рубить их и бросать в воду.

«Я пришел дать вам волю», — так назывался роман Шукшина, который должен был стать фильмом. Поживи еще Василий Макарыч, и снял бы он свой фильм про Разина. Так что и Шукшин попал под обаяние Стенькиной декларации о воле. А уж простой народ, да в XVII веке, когда утверждалось крепостное право, только о той воле и мечтал. И верил Стеньке абсолютно.

Нет, какова программа, какой пропагандистский запал у простых вроде бы слов: «Я пришел дать вам волю...»

Равенство

В народной песне — не стилизованной, как с княжной, а настоящей — про него пелось: «не хаживал в казацкий круг, не думал думушки со старыми казаками, а стал думать крепкую думушку с голытьбою». Старые казаки — не по возрасту, а по положению. Их статус был признан властями. Голытьба — это «воровские казаки», беглые холопы, скатившиеся из центральных областей к Дону. Разин всегда подчеркивал, что сам он ничем не лучше самого распоследнего своего казака.

Из похода на Каспий он вернулся с богатой добычей и щедро делился награбленным добром со всеми прибывавшими в его лагерь. При этом жил, как и все, в земляной избе, показывая, что не на одних словах проповедует равенство.

Неравенство же, как известно, закреплялось в бумагах. Взяв город, Стенька, не терпевший письменного слова, громил приказную палату и жег на площади все документы. В Астрахани он пообещал: «Вот так же я сожгу все дела наверху у государя!»

«Учинить так, чтобы всяк всякому был равен» — это из его «прелестных писем». Не в том смысле прелестных, что милых и привлекательных, а в том, что соблазняющих...[140] Идея, между прочим, по-прежнему привлекающая многих. Загляните в интернет.

Братство

В подметных письмах, распространявшихся по стране, он заявлял: «Я не хочу быть царем, хочу жить с вами как брат».

Социальная ненависть

Во всем, что творил Разин, сквозила ненависть к верхам общества и ко всему заведенному миропорядку. Социальная ненависть не являлась противовесом заявленным им высоким идеалам, она была их фундаментом.

Разин обладал инстинктом вождя, и всегда давал программные установки в подходящем антураже.

На Дон приехал человек из Москвы с царской милостивой грамотой. И что же? «Не с грамотою ты приехал, а лазутчиком за мною подсматривать и про нас узнавать», — закричал Разин на посла и стал его бить. «В воду его! Посадить в воду!» — кричал вождь казаков. Посла утопили. После этого донские казаки стали переходить к нему толпами. Такое отступление от дипломатического протокола донцы сочли остроумным. А Разин повсюду объявлял, что пора идти на бояр и звал всех на полноводную Волгу.

После взятия Астрахани он пьянствовал три недели. Это был кровавый пир. Всех, кто чем-то не угодил «народу», резали, топили, другим рубили руки и ноги, пускали ползать и истекать кровью.

«Жены казачьи и посадские неистовствовали над вдовами дворян, детей боярских и приказных. Тех, кто выказывал сострадание к жертвам, заколачивали до смерти», — свидетельствует историк.

Царицын, Саратов, Самара... Разбойник брал города один за другим и везде зверствовал.

Докуда сам он не мог дотянуться, доходили «прелестные письма». В них он извещал, что идет истреблять бояр, дворян и приказных людей... Вполне по-бандитски он хотел повязать кровью всю страну. Все это очень знакомо по событиям Гражданской войны. И по событиям всех гражданских войн, какие только случались в истории. Ответом стал «царский» белый террор.

Разин: методы, приемы, организационные принципы

Здесь помимо собственных ноу-хау Разин пользовался основным правилом, которое известно каждому организатору выборов: надо говорить не то, что думаешь, а то, что от тебя хотят услышать.

Обычная картина, куда бы он ни приходил, была такой. Разин расхаживает между народом, со всеми говорит ласково и приветливо, щедро сыплет золото и серебро, помогает нуждающимся и всем обещает богатство.

Агитация

Прелестные или подметные письма расходились с Волги по всей стране. Верные люди Стеньки перебирались из города в город, повсюду баламутя народ.

Зачастую агитаторы добивались таких успехов, что осажденные сами помогали перебираться мятежным казакам через городские стены.

Образ народного героя

В царствование Алексея Михайловича разбойник стал типом народного героя. Этаким русским Робин Гудом.

Вот как описывает происхождение этого феномена Костомаров. «Ненависть к боярам, воеводам, приказным людям и богачам приводила к тому, что жители перестали смотреть на разбойников как на врагов своей страны, лишь бы только разбойники грабили знатных и богатых, но не трогали бедняков и простых людей. Разбойник стал представляться образцом удали, молодечества, даже покровителем и мстителем за страждущих и угнетенных».

В общем, «Россия — это равнина, по которой носится лихой человек». Стенька оседлал этот образ, который сложился в народном сознании словно специально под него. Собственно, он и был таким человеком. Лжедмитрий таким человеком не был, в образ фольклорного героя он лечь не сумел.

Насилие. Ужас новой власти

Зверства Разина были демонстративными. Он хотел вызывать страх. Так большевики будут печатать в газетах списки расстрелянных заложников и охотно будут допускать в расстрельные подвалы всех желающих: пусть смотрят. Сергей Есенин, говорят, туда хаживал.

Раненного астраханского воеводу Разин сам взял за руку и вывел на городскую стену. Толпа видела, как Разин сказал что-то ему на ухо, а тот отрицательно покачал головой. И Стенька столкнул воеводу с раската головой вниз.

Помимо воеводы было еще около четырехсот пятидесяти пленных. Они были связаны и дожидались своей участи. Стенька приказал перебить всех.

А перед уходом из Астрахани разбойник потребовал к себе двух сыновей воеводы, которые скрывались с матерью в палатах митрополита. Детей привели, и Разин приказал повесить их за ноги. Потом снял старшего и велел сбросить его со стены. А младшего, восьмилетнего, — высечь розгами и возвратить матери.

В этой жестокости было уже что-то ритуальное. Просто банда Мэнсона какая-то.

А ведь такая демонстративная жестокость завораживает. У одних вызывает желание подражать, других лишает сил сопротивляться. Имидж того, кто может попрать законы Божеские и человеческие, в своем отвращении — для многих притягателен. Никто не может, а этот — всё может!

Использование мистики

По уровню нравственности он был сущим зверем, и притом — стопроцентным харизматиком. Толпа чувствовала в нем непонятную силу, чудовищную волю. А потому, согласно представлениям того времени, его окрестили колдуном. Разин не возражал и сам активно распространял слухи про свои волшебства.

В самом начале своей разбойничьей карьеры он проплыл на тридцати захваченных стругах под стенами Царицына.

Со стен вовсю палили, но не нанесли бунтовщикам вреда. Это было приписано колдовству Стеньки.

В колдуна Разина верили и его враги, PR действовал и на верных правительству «государевых людей». Когда его в конце концов схватили, то содержали в церковном притворе на цепи. Считалось, что в церкви его волшебство не действует, а значит, колдун не сбежит.

И такого имиджа у Лжедмитрия не было. Объяви он себя колдуном — может, и не поднялась бы рука у заговорщиков.

Провозглашение легитимности

Мы упоминали про эклектичность бунта. В случае Разина главный бунтовщик ниспровергал все авторитеты, и при этом апеллировал к высшей власти. Отрицал все законы — и заявлял о собственной легитимности.

При Разине был какой-то мальчик с Кавказа, про которого говорили, что это царевич Алексей. Для нового самозванца была готова легенда: царевич убежал от суровости отца и злобы бояр, теперь Стенька идет возводить его на престол, а царевич обещает народу льготы и волю. Настоящий сын Алексея Михайловича к тому времени уже умер.

Был также распущен слух, будто с бунтовщиком находится низверженный патриарх Никон. И авторитет церкви, когда надо, использовался этим ярым ниспровергателем религии!

Национальный и внешний факторы

Посланцы Стеньки настраивали малые народы против русских, язычников и мусульман натравливали на православных. Главное, чтобы все бунтовали!

Из штаба мятежного атамана шли письма крымскому хану. Разин призывал на Русь его орду. Аналогичное предложение было отправлено с посольством к персидскому шаху. Такого даже большевики не делали.

Ленин желал поражения своему Отечеству в «империалистической» Мировой войне. Князья Древней Руси звали половцев, Хмельницкий звал крымских татар — но все это с конкретными политическими целями. Разин звал крымцев и персов просто для того, чтобы смуты, разорения и крови было больше.

И — ложь, ложь, ложь

И все время, как записной политикан, Стенька лгал. В самом начале восстания он с тремя товарищами подошел к одному городку и попросился пустить их «Богу помолиться». Стрелецкий голова пустил. И скоро весь гарнизон расстался с головой, когда гости отворили ворота всей своей ватаге...

Но это было почти в самом начале. А почти в самом конце, под Симбирском, увидев, что проигрывает сражение, он бежал со своими донцами — тайно, ночью. Утром брошенные предводителем мятежники увидели, что их покинули казаки и окружили стрельцы... Более шестисот человек было взято в плен. Их казнили. Весь берег был покрыт рядом виселиц.

«Простите!»

Самого Степана Разина ждала более страшная казнь. Трудно предположить, что этот человек рассчитывал умереть в своей постели. Но если бы не неизбежная встреча с регулярными войсками, он мог бы гулять по Руси еще не один год — и кто знает, чего бы натворил. На протяжении всего восстания Разин переигрывал Москву — и все благодаря умелому созданию имиджа. У царя, правда, и помимо него тогда был хлопот полон рот.

«Нас примут почестно; самые большие господа выйдут навстречу посмотреть на нас!» — сказал он брату, когда донские казаки выдали главарей бунта властям. Это он имел в виду, что на его собственную казнь соберется вся Москва. За несколько верст от Москвы с Разина сняли его богатое платье и одели в лохмотья: тут начал наконец работать кремлевский PR. Подошла большая телега с виселицей, Степана поставили на нее и привязали цепью за шею к перекладине.

Когда 6 июня 1671 года его, после пыток, вывели на казнь, Стенька выслушал приговор спокойно. Палач взял его под руки, и он перекрестился, поклонился на все четыре стороны и сказал: «Простите!»

Палач отрубил ему правую руку по локоть. Потом левую ногу по колено. Потом голову. Туловище рассекли на части и воткнули на копья. Насадили на кол голову. Внутренности бросили собакам.

«Так окончилась кровавая драма, имевшая значение попытки ниспровергнуть правление бояр и приказных людей, со всяким тяглом, с поборами и службами, и заменить старый порядок иным — казацким, вольным, для всех равным, выборным, общенародным», — вновь с обычной своей сдержанностью отмечает Костомаров.

Тут, конечно, не о демократии речь, не прав Костомаров. Речь о безумии бунта, в чудовищной жестокости и бессмысленной разрушительности которого трудно увидеть хоть что-то привлекательное. Но мы ведь не предлагаем читателю понять и принять идеи его «прелестных писем». Мы пишем книгу об истории русского пиара. Пропаганда Степана Разина и создаваемый им имидж совершенно соответствовали его разбойничьим задачам. Поскольку соответствовали — этот пиар какое-то время действовал на русских людей.

А официальная московская власть долгое время противопоставляла идейной борьбе одну только грубую силу. Что было совершенно неэффективно! Если мы в чем-то и пытаемся убедить читателя, то только в этом. Если к чему-то и призываем, то только к тому, что с любой пропагандистской кампанией надо бороться адекватно: противопоставлять идее — другую идею.

Иной путь для всякой власти гибелен. Если для предотвращения разинского бунта не хватало ни имиджа царя Алексея Михайловича, ни идеологии Москвы — Третьего Рима, ни официального пиара, правительство Алексея Михайловича должно было задуматься — что же противопоставить темному обаянию разбойника? Если бы нашло нужный комплекс идей — возможно, крови было бы меньше.

Суриков В. И. (1848-1916). Степан Разин

Стенькин постпиар

Память о Разине и в Московии, и в Российской империи была ИСТОРИЧЕСКОЙ. То есть не лишенной оценок, но в целом довольно объективной. Помнить таких личностей нужно. В СССР пытались сделать его «народным вождем», а его бунт «крестьянской войной». Получилось не слишком убедительно, народным героем он не стал.

Вот народовольческая интеллигенция Разина поднимала на щит — именно как народного героя, харизматичного народного заступника. Тут и песня про челны Стеньки Разина, воспевание (в буквальном смысле) скверной истории с утопленной девушкой. И песня про «Утес Стеньки Разина», и многое другое. Но все это — фантомы интеллигентского сознания, напрасно приписанные народу.

Потому что крестьянство Степана Разина помнило, но имело к нему совершенно иное отношение. В народных легендах он — страшный преступник, чье место, как я уже писал как-то в «Мифах о России» — в аду вечно грызть раскаленные кирпичи. Народ не считал, что даже смертной казнью Степан искупил все содеянное.

Никон. Сколько PR-ошибок может сделать один патриарх? Гений антипиара

Говоря об интуитивных гениях PR, — мы понимаем, что эти деятели наследовали определенную политическую культуру и далеко не все придумывали сами. Они владели наработанными приемами подготовки общественного мнения, знали, с помощью каких «технологий» можно управлять решениями элит и поведением толпы. Оригинальный креатив зачастую имел определяющее значение, а подготовительная стадия проходилась на автомате.

Но гений антипиара — это совершенно особый талант. Таких людей надо вводить в совет директоров, платить им большую зарплату, всегда давать высказаться — и всегда поступать наоборот, прямо противоположно их рекомендациям. Такие люди в нашем повествовании тоже встречаются...

Патриарха Никона до сих пор называют одним из самых крупных деятелей русской истории, а в том, что эта фигура во многом определила русский XVII век, нет никаких сомнений. Однако то, что Никон сотворил с судьбой страны, с судьбой русской церкви и со своей собственной судьбой, заставляет признать его нашим отечественным гением антипиара № 1.

Никита стал Никоном. Ракета взлетела

Окончательные итоги его деятельности тем удивительнее, что начинал-то Никон очень, просто чрезвычайно хорошо. Какое-то время он был гением пиара и особенно — самопиара, и пока таким был — все у него получалось. Стартуя с реального нуля, не имея никаких материальных ресурсов, не обладая связями и практически не владея информацией, он по наитию делал церковно-государственную карьеру мирового уровня. Таких людей вообще во всемирной истории единицы. Ну разве что взлет Наполеона от кадета до «императора Французской республики» и хозяина 2/3 Европы — из той же серии. Хотя у Бонапарта стартовая позиция все же была получше.

До того, как начал совершать одну ошибку за другой, до того, как они слились в какую-то гигантскую суперошибку, он действовал точно PR-волшебник.

Знаменитый патриарх и, по сути, — соправитель Российского государства, вообще-то изначально — крестьянский сын и сирота из глухой провинции. Он родился в 1605 году в нижегородском селе и был окрещен Никитой. Мать умерла, отец женился на другой, мачеха Никиту невзлюбила... Всё как в сказке. Русской сказкой с обязательным счастливым концом и была его жизнь — до поры до времени. Пока же отец бил мачеху за отношение к пасынку, а та отмщала мужнины побои на нем же. Раз, когда голодный Никита хотел забраться в погреб, мачеха его подтолкнула, он упал и едва не погиб. Об этом Никон, никогда не забывавший нанесенные ему обиды, рассказывал позже сам. В его житии эта история имеет вариант: мачеха, увидев, что он забрался в печку, заложила ее дровами и хотела поджечь. Спасла бабушка. Ужас какой-то.

Но и эта малоприятная семейная история сработала на имидж Божьего избранника: современникам было очевидно, что это Господь не попустил погибели мальчика. Стало быть, имел на него виды...

С его же слов ходила такая легенда. Начав обучаться грамоте, отправился Никита с монастырскими служками гулять и зашел к какому-то татарину, славившемуся по околотку тем, что искусно гадал и предсказывал будущее. Гадатель спросил: «Какого ты роду?» — «Я простолюдин», — отвечал Никита. «Ты будешь великим государем над царством российским!» — сказал ему татарин. Что за татарин? Почему татарин? Неважно. Скажете, глупо патриарху Всея Руси ссылаться на авторитет какого-то околоточного гадателя? Да еще и мусульманина, скорее всего?

А вы патриархами не были, чтобы заключать о таких вещах. На простых людей в XVII веке такие истории, переходящие из уст в уста, производили впечатление. А слова «великий государь» можно понимать по-разному.

Но вот злая мачеха умерла, умер и отец, Никита остался сам себе хозяином и женился. Грамотный, он пристрастился к книгам и церковным богослужениям... Вскоре Никита был посвящен в сельские приходские священники. Ему было 20 лет.

Об обстоятельствах его возвышения мы можем судить только по тому, что рассказывал он сам. Его жизнь и карьера — опять же до поры до времени — никого особенно не интересовала. Так мы узнаем, что поп Никита перешел в Москву по просьбе московских купцов, узнавших о его начитанности. Каких купцов? Какой такой особой начитанности? Неважно. Главное, что в Москве.

Он имел от жены троих детей, но все они умерли во младенчестве. Смерть детей принял он за небесное указание, повелевающее ему отрешиться от мира. Никита уговорил жену постричься в московском Алексеевском монастыре, дал за ней вклад, оставил денег на содержание, а сам ушел на Белое море и постригся в ските под именем Никон. Ему было 30 лет.

Русский Север всегда имел для церкви особое значение[141]. Пребывание там воспринималось как служение, как подвиг веры. Двенадцать монахов жили в отдельных избах, раскинутых по острову, и только в субботу вечером сходились в церковь. Царь ежегодно давал им жалованье хлебом и деньгами, а рыбаки снабжали братию рыбой, в виде подаяния, но житие было трудное...

На острове Никон быстро рассорился со всеми (тут, кажется, впервые проявилась затаенная стервозность его характера) и ушел в пустынь, находившуюся на островах Кожеозера. Он не любил жить с братией, предпочитал уединение и поселился на особом острове, где занимался рыбной ловлей. Тем не менее (а может, как раз благодаря этому... никому не успел насолить) когда умер игумен, братия пригласила Никона занять его пост. И он снова отравился в Москву, чтобы явиться с поклоном к молодому царю Алексею Михайловичу, как в те времена было принято у настоятелей монастырей. Ему было уже 40 лет.

Душевный друг царя

Да, Алексей Михайлович был Леонид Ильичем XVII века, но только еще более добродушным и простым в общении. Он любил заводить новых друзей, и ему очень нравилось, когда человек откликался на его доброту. А тут при его дворе появился довольно молодой, но опытный церковный специалист с прекрасно подвешенным языком, человек, знающий и Москву, и далекую провинцию... С отсветом святости, которым одаряли дальние северные погосты и монастыри. Это было приятно для набожного царя.

Нет, недаром Никон уезжал из Белокаменной на Белое море! Так в крупных компаниях отправляют перспективного будущего руководителя в региональный филиал, чтобы понюхал пороху. Так кремлевского чиновника делают губернатором, зная, что он может вернуться на большую должность. У Никона сама жизнь сложилась так — или он сам ее сложил, — чтобы предоставить ему один-единственный, но уникальный шанс.

О чем они там с царем при первой встрече разговаривали, неизвестно. Но известно, что молодому государю до такой степени понравился кожеозерский игумен, что он тотчас же велел ему остаться в Москве. По царскому желанию патриарх посвятил Никона в сан архимандрита Новоспасского монастыря. Это было особое назначение. В этом монастыре была родовая усыпальница Романовых, Алексей Михайлович частенько наезжал в Новоспасский помолиться за упокой души своих беспокойных предков. Встречи с архимандритом стали регулярными. Придворные отмечали: чем чаще беседовал царь с Никоном, тем более проникался к нему расположением.

В общем, скоро царю стало не хватать общения с архимандритом во время наездов в монастырь, и он приказал Никону приезжать к себе во дворец каждую пятницу. Тогда же он стал называть его «собинным», то есть особым другом.

У крестьянского сына, сельского попа и беломорского монаха образовался уникальный ресурс. Как им воспользоваться? Инстинкт пока не отказывал ему, и Никон, пользуясь расположением государя, стал просить его не за себя, а за утесненных и обиженных (!). Проявилась ли в этом особая хитрость Никона, неизвестно.

Но ход получился прекрасный, имидж создавался как раз такой, какой надо.

Бескорыстный заступник обиженных?! Вот это было царю по нраву! Алексей Михайлович тут же дал Никону статус «омбудсмена» (естественно, в те времена никто на Руси не слышал такого слова) и поручил принимать «сторонние» прошения. Уполномоченный царя по правам человека брал просьбы от всех тех, кто искал царского милосердия и управы на неправых судей. Изучив и сделав свое заключение, Никон передавал бумаги в царские руки. Конечно же, тут его стали беспрестанно осаждать просители — не только в монастыре, но и на улицах Москвы, на пути к царю.

Омбудсмен действовал, справедливость торжествовала, самодержец ликовал. Никон приобрел славу народного защитника и всеобщую любовь в Москве. Чем больше он нравился царю, тем больше нравился народу. Он уже был большим человеком, но никто ему тогда не пенял, что, мол, из грязи в князи...

Справедливости ради: для Руси были обычным делом самые невероятные карьеры людей из толщи народа. Добрая треть Боярской думы состояла из людей незнатных, несановитых. На Новоспасском архимандрите сходились чаяния народа и ожидания царя. Никону еще предстояло возвышаться, но его звездный час пробил именно тогда, в Москве конца 40-х годов XVII века.

В 1648 году иерусалимский патриарх, по царскому желанию, рукоположил архимандрита в сан новгородского митрополита — второй по значению в иерархии русской церкви. Так поп Никон стал по своему статусу как бы митрополитом Кириллом 2008 года.

Но оговоримся — в глубоко религиозной Руси XVII века не было и тени того фарисейства, что мы наблюдаем с вами дважды в год, на Рождество и Пасху, по всем центральным ТВ-каналам. «Подсвечники» — так, кажется, окрестили появляющихся на телеэкране со (или под-) свечками политиков. Отношения церкви, власти и народа были глубоко иными. И соответственно, влияние и ответственность «второго человека в РПЦ» были несопоставимы с сегодняшними.

Рябушкин А. П. (1861-1904). Московская улица XVII века в праздничный день

Венец в видении и въяве

На новой должности Никон делал все то же. Имидж его укреплялся.

Но средневековая защита прав человека, пусть даже и делегированная самодержцем, имела оборотную сторону. Никон неизбежно наживал врагов. Он посещал тюрьмы, расспрашивал обвиненных, принимал жалобы, доносил царю, вмешивался в управление, давал советы. В Москве, под стенами Кремля, ему никто не мог возразить. Но в регионах как и сегодня, у местных элит были свои представления о прекрасном. Напрямую возразить Никону не смели, но злобу копили...

А царь слушал его всегда. В своих письмах этот добрейшей души человек именовал его «великим солнцем сияющим», «избранным крепкостоятельным пастырем», «наставником душ и телес», «милостивым, кротким, милосердым», «возлюбленником своим и содружебником». Впрочем, неумеренные похвалы расточались не только от широты царской души, но и в соответствии с письменным этикетом того времени. Иронии тут, как в случае с «ненадобным шпынем», не было.

Со временем помимо тайных врагов в Новгороде появились у Никона и явные завистники в Москве.

В 1650 году в Новгороде вспыхнул бунт. Никон не стал долго размышлять, а попросту сразу наложил на всех проклятие. Наложенное на всех бунтовщиков без разбора, оно лишь ожесточило и сплотило новгородцев. Никон в письме к государю рассказывает, что когда вышел увещевать мятежников, его ударили в грудь, били кулаками и каменьями: «И ныне, лежу в конце живота, харкаю кровью и живот весь распух; чаю скорой смерти, маслом соборовался»[142].

В том же письме как бы между прочим Никон сообщает, что перед этим ему было видение: увидел он в воздухе царский золотой венец над своей собственной головой. Намек более чем бестактный, не правда ли?

Новгородцы тоже писали в Москву, жаловались. В них Никон представал отнюдь не в венце. Митрополит, оказывается, жестоко мучил участников мятежа, при этом вымогая у них деньги. «Он делает в мире великие неистовства и смуты», — доносили из региона. Но царь во всем поверил Никону, хваля его за крепкое стояние и страдание.

В 1651 году Никон подал царю совет перенести мощи нескольких русских святых из разных мест в одно — в столицу, в Москву. По прошествии 350 лет нам даже трудно понять, какое огромное впечатление это производило на тогдашнюю публику. Это сейчас перенос праха исторического деятеля — лишь тема в теленовостях. Тогда казалось, что сдвигается сама земная ось. Воображение царя пленялось торжественностью церемоний в Успенском соборе.

Никон был на Соловках, в экспедиции за мощами очередного святого, когда его нагнало царское письмо с сообщением о кончине патриарха...

Все знали, что царь желал избрания Никона. Однако боярам уже тогда очень не хотелось видеть его на патриаршем престоле. «Царь выдал нас митрополиту, — говорили они, — никогда нам такого бесчестья не было». Для соблюдения буквы устава выбрали двух кандидатов. Жребий пал не на царского избранника! Но конкурент отказался, и тогда стали просить Никона.

А Никон отрекался! И делал это с гениальной искренностью. Ибо властители на Руси НИКОГДА (!!!) не соглашались с первого раза брать власть. Многократно ходили тысячные толпы к Ивану IV Васильевичу — вернись, Великий государь, на царство! Ну куда же ты нас, отец родной, бросил! Удалился от детей своих в Александров! Царствуй и володей нами! Многократно будет отказываться от предлагаемого престола избранный Земским собором первый из Романовых Михаил. В конце 30-х годов прошлого века Сталин заставит членов ЦК со слезами то ли любви, то ли страха «умолять» его не оставлять пост Вождя. А спустя четыре века после почти «насильного» избрания на царство молодого Мишеньки Романова 45-летний офицер госбезопасности Путин искренне откажет Ельцину: «Президент? Да что вы, Борис Николаевич, я бы лучше в Газпром пошел поруководить...»

Тогда же, в середине XVII века, дошло до того, что Алексей Михайлович, окруженный боярами и бесчисленным народом в Успенском соборе, кланялся Никону в ноги и со слезами умолял принять патриарший сан. Какие чувства испытывал крестьянин в рясе, видя у своих ног царя?

Но он честно доиграл свою роль.

«Будут ли меня почитать как архипастыря и отца верховнейшего, и дадут ли мне устроить церковь?» — спросил Никон. Царь, а за ним власти духовные и бояре поклялись. В 1652 году Никон сделался патриархом.

«"Отец и богомолец" царский, "великий государь, святейший Никон, патриарх Московский и всея Руси" стал ярчайшим и авторитетнейшим выразителем русского взгляда на "симфонию властей" — основополагающую идею православной государственности, утверждающую понимание власти духовной и светской как самостоятельных религиозных служений, церковных послушаний, призванных взаимными гармоничными усилиями управить "народ Божий" во благонравии и покое, необходимых для спасения души», — писал митрополит Сергий (Снычев).

В предисловии к изданному в 1655 году Служебнику говорилось: Господь даровал России «два великия дара» — благочестивого и христолюбивого великого государя-царя и святейшего патриарха, «богоизбранную и богомудрую двоицу». «Да возрадуются вси, живущие под державою их... яко да под единым их государским повелением вси», — резюмировалось в заключении.

Правим на пару. Симфония властей. Вот так.

ХОФФМАН Дастин (р. 1937). Замечательный американский актер появляется в этой книге просто потому, что именно он сыграл главную роль в кинобиблии всех пиарщиков «Хвост виляет собакой» (Wag the Dog). В этом фильме он — гениальный продюсер и режиссер, который гениально режиссирует виртуальную войну США и Албании, дабы занять чем-то «полезным» мозги американского обывателя-избирателя в канун президентских выборов. И именно там он, ища на полке толстую книгу, подаренную ему знакомым писателем, произносит бессмертную фразу: «Как называется книга? Не помню, не читал... У кого сегодня есть время читать названия книг? Я читаю только дарственные надписи». Наверное, эту фразу надо помнить всем авторам, ищущим писательской славы

Слетевшая луковка

Возможно, именно в тот момент, когда перед ним на коленях стоял великий государь Земли Русской, у крестьянского сына, выражаясь современным языком, крыша съехала. Нисходя к его церковному статусу, можно уточнить: слетела луковка.

Впрочем, один проект на новом посту успел еще добавить ему позитива в глазах религиозного русского общества.

В 1657 году в сорока верстах от Москвы на реке Истре патриарх поставил деревянную ограду с башнями, а в середине — деревянную церковь и пригласил на ее освящение Алексея Михайловича. «Какое прекрасное место, как Иерусалим!» — сказал царь, никогда, кстати, как и все другие московские государи, там не бывавший.

Никон ухватился за идею. Он послал своего помощника на Восток, чтобы тот добыл точный план иерусалимского храма Воскресения, а сам тем временем дал палестинские названия всем окрестностям. Так в Подмосковье появился Назарет, село Скудельничье, гора Елеон и река Иордан. Правда, Истра потом все же снова стала Истрой, но, собираясь на рыбалку на Истринское водохранилище, можно теперь представлять себе, что будешь ловить подлещиков в Иордане — в речке, в которой крестили Христа...

Строительство Нового Иерусалима было PR-идеей светлой. Но, к сожалению, недоделанной, не доведенной до конца. Замысел Никона казался современникам невероятным и даже кощунственным: «Патриархом Иерусалимским гордец хочет стать!» А он помнил, что пророками был предречен Новый Иерусалим, храм Спасителя. Наш Александр Проханов считает, например, что Никон строил космодром для второго пришествия... Россия становилась и Третьим Римом, и Вторым Иерусалимом!

А может, Никон просто творчески использовал слова царя.

Идея Москвы как второго Иерусалима — последняя удача в PR-деятельности патриарха. И 1657 год, кажется, был последним, когда Алексей Михайлович еще мог назвать Никона «собинным другом». После этого тот делал в основном PR-ошибки — одну другой грубее и нарочитее.

Дело четырех патриархов

Сейчас очень трудно установить, насколько в принципе нуждались в исправлениях богослужебные книги. Потребник, Служебник, Минеи, Октоих, Шестоднев, Псалтырь, Апостол, Часослов, Триодь цветная и постная, Евангелие напрестольное и учительное... Человеку воцерковленному эти названия говорят много, остальным трудно в них не запутаться. Книги переписывались от руки, накапливались в них какие-то описки да ошибки...

Еще менее понятно, нужно ли было отказываться от крещения двумя пальцами и креститься непременно тремя. Патриарх Никон взывал к авторитету восточных патриархов. Пусть они подтвердят, что креститься необходимо, складывая щепотью три перста, а не два!

Восточные патриархи отнюдь этого не подтвердят. В 1649 году в Москве побывал иерусалимский патриарх. На прямой вопрос о крещении он ответил, что вообще неважно, сколькими перстами креститься и благословлять, лишь бы «и благословляющий, и благословляемый помнили, что благословение исходит от Иисуса Христа»[143].

Возможно, Никон был просто движим честолюбием. Он понимал, что политическое влияние[144] может только возрастать: стоит ему стабилизироваться или, не дай Бог, начать сжиматься, как никакого влияния не останется вовсе.

Никон затеял реформу, которая должна была вывести его на принципиально новый уровень. Он готов был стать почти мессией — спасителем Руси, вернув ей истинную церковь!

Раскол!

Никон взялся за дело с присущей ему энергией и склонностью к экстраординарным поступкам. По иронии истории его «ново-реформаторский» кураж на самом деле был направлен на возврат старых порядков.

Вот точно так же Гайдар с Чубайсом совершали глобальное обновление, возвращая страну в эпоху до 1913 года[145].

В 1653 году, перед великим постом, он разослал по церквам строгий циркуляр, сколько следует класть земных поклонов при чтении одной известной молитвы, причем как бы между прочим предписывал креститься тремя перстами. Это, как всем известно, станет краеугольным камнем церковного раскола — двумя или тремя. Но самое первое указание на этот счет было сделано без нажима, как нечто само собой разумеющееся.

Можно представить, что испытывал деревенский поп где-нибудь под Костромой, когда на службе в первый раз сложил три перста. Какой культурный шок испытали, видя это, его прихожане-крестьяне. Как пытались они повторить за батюшкой этот непостижимый трюк своими загрубелыми непослушными пальцами... Причем у многих, верно, из трех пальцев привычно складывалась только фига... Но они уже крестились по-новому (точнее, по-старому). Это потом появится знаменитая раскольничья байка о том, что трехперстием зажимают беса. Пока же революция была сделана по-тихому.

Но на этом Никон как деятель PR иссяк и дальше действовал просто себе во вред. Вроде бы он по-прежнему делал все правильно. Решение об исправлении богослужебных книг он провел четко «в рамках Конституции», то есть через церковный собор 1654 года под председательством самого царя и в присутствии Боярской думы. Собор постановил при печатании церковных книг исправлять их по древним славянским и по греческим источникам. В умах русских людей вопрос вставал ребром: неужто при этом патриархе и божественное писание неправо? Что же после всего этого остается святого-истинного во всей в русской церкви? Люди зароптали.

Вот тут бы Никону притормозить. Дать разъяснения, чем отличаются книги, определяющие ход церковной службы, — то есть как бы комментарии к первоисточникам — от собственно евангельских текстов — то есть первоисточников. Немного обождать. А потом и приступать к делу.

Но Никон не прислушивался к ропоту. Он, как истинный реформатор, думал не о последствиях, а о перспективах. Он летел запряженной русской птицей-тройкой вперед — к собственной погибели. Никон, как Петр I впоследствии, неумело и шумно правя, также поставил «Россию на дыбы». Но поднимал на дыбы он не государственную машину, не экономику, а саму суть, саму душу русского человека.

Следующим объектом его гонений стали столь почитаемые русскими людьми иконы. Патриарх ополчился против современных иконописцев, которые, как ему казалось, отступали от греческих образцов, усваивая приемы итальянских католических живописцев. Бывший деревенский поп прямо пошел против мирового процесса развития изобразительного искусства. Да и вообще — глумился над святым.

В 1654 году царь был в военном походе, а патриарх тем временем приказал произвести в Москве тотальный обыск. Во всех домах, не исключая и дома знатных людей, иконы нового письма изымались. А дальше с ними поступали в соответствии с представлениями какого-то негритянского «культа вуду». У отобранных икон выкалывали глаза. И в таком испоганенном виде носили по городу. Попутно объявлялся патриарший указ о наказании всем, кто будет писать такие иконы. Наказание было обещано строгое. Выколотые глаза икон не позволяли усомниться в серьезности намерений Никона.

Он хотел произвести сильное впечатление — и поверг москвичей в шок. Надругательство над святынями — а таковыми и оставались изуродованные иконы — представило его самого дикарем и варваром. От этого иерарха всего можно ожидать — вот такое на Москве было общественное мнение. В духе времени, все стали ждать Божьей кары.

И представьте, она не замедлила! Вообще иногда случаются непонятные нашему уму вещи. Вот, говорят, убило же недавно (2009 г.) молнией бывшего ровненского губернатора на Западной Украине, когда тот пообещал, что патриарх Кирилл попадет в Ровно только через его труп. А тогда разразилась эпидемия моровой язвы. Да еще произошла такая страшная вещь, как солнечное затмение. Случайность? Совпадение? Мы скажем — конечно да. Но москвичи XVII века считали — Перст Божий! Прямое Божье указание — и наказание за издевательство над иконами, над верой. Горожане стекались на сходки, ругали патриарха последними словами. Никон блажит, а Бог-то наказывает всех!

Как всегда, за волнениями в столице кто-то стоял. Врагов среди знатных бояр у Никона было предостаточно. А он тут совершил еще одну, не менее тяжелую ошибку. Самым банальным образом сбежал из города от эпидемии. Еще несколько лет назад в Новгороде он предпочел быть избитым во время бунта, но все-таки стоять на своем. Рисковать жизнью, но выглядеть в глазах царя истинным пастырем. Теперь же бросил свой патриарший престол и свою паству во время мора, спасая свое патриаршее здоровье. Это ему еще припомнят враги. И этого не забудет царь.

Стоило улечься первой волне, как Никон поднял вторую. В 1655 году он совершал в Успенском соборе Кремля торжественное богослужение в присутствии двух восточных патриархов — антиохийского и сербского[146]. Наличие высокопоставленных слушателей и большой аудитории раззадорило патриарха, как на рок-музыканта наркотически действует заведенный стадион с фанатами.

Никон вошел в религиозный экстаз и разразился гневной проповедью против новой русской иконописи и разом предал церковному отлучению всех, кто впредь будет писать или держать у себя новые иконы.

Тут ему начали подносить конфискованные иконы. И он, показывая каждую народу, тут же швырял ее на каменный пол с такой силой, что икона разбивалась в щепки. Наколотив их изрядно, он наконец притомился и приказал битые иконы сжечь. Царь Алексей Михайлович, до того момента смиренно слушавший разбушевавшегося патриарха, подошел к нему и тихо сказал: «Нет, батюшка, не вели их жечь, а прикажи лучше зарыть в землю».

Все это произвело очень неприятное впечатление на собравшихся. Ну а как это далее «пересказывали» по Москве — лучше вообще не повторять.

А Никон не успокаивался. На церковном соборе 1655 года он объявил, что хотя он русский, но его вера — греческая. На глазах всего молившегося народа снял с себя русский клобук и надел греческий. Народ снова был в шоке.

Стиль общения Никона с коллегами по цеху тоже способствовал его крушению и излишним демократизмом не отличался. «Оборвать, обругать, проклясть, избить неугодного человека — таковы были обычные приемы его властного пастырства», — отмечает Ключевский. С епископом коломенским Павлом (а епископ, как понимаете, — не последний человек в церковной иерархии), посмевшим возражать ему на соборе 1654 года, Никон как-то поступил с патриархальной простотой. Павел был лишен кафедры, предан «лютому биению», сослан, сошел с ума и погиб безвестной смертью.

Бесконечные жалобы на Никона уже начинали раздражать и царя.

Для Никона все это рано или поздно должно было кончиться катастрофой.

ЧЕРВОНИЙ Василий (1958-2009). Вот что писала «Комсомольская правда» в отчете о визите в Ровно патриарха Кирилла (2009): «Одна из самых обсуждаемых здесь историй — гибель главного противника Кирилла, бывшего губернатора Ровненской области. Как рассказали местные жители, Василий Червоний обещал пустить Патриарха в Ровно только через свой труп. И вот якобы в тот самый момент, когда Кирилл на пути в Стамбул пролетал через Украину, отправившегося на рыбалку губернатора сразила молния. С такими вещами здесь не шутят»

Катастрофа

Летом 1658 в Москву приехал грузинский царевич (Грузия уже тогда задумывалась о том, чтобы пойти «под руку» Москвы), в царском дворце давали большой дипломатический пир. А Никона на мероприятие такого уровня впервые взяли да и не позвали. При том, что единственным поводом защищать грузин от соседей-магометан было то, что они наши братья по вере, а значит, религиозно-церковная составляющая этого визита была велика. Это было ему нестерпимо обидно.

Рябушкин А. П. (1861-1904) Едут! (Народ московский во время въезда иностранного посольства в Москву в конце XVII века)

Патриарх не выдержал и послал своего помощника — разузнать, что да как. Окольничий Богдан Хитрово, расчищавший в толпе путь для грузинского царевича, как бы нечаянно ударил патриаршего боярина палкой по голове.

— Напрасно бьешь меня, Богдан Матвеевич, — сказал тот, — мы пришли сюда не просто, а за делом.

— А ты кто таков? — спросил окольничий.

— Я патриарший человек, за делом послан, — отвечал Никоновский ассистент.

— Ну-ну! — сказал Хитрово и еще раз ударил боярина по лбу.

Тот с плачем вернулся к Никону и жаловался на обиду. Никон написал царю письмо и просил суда за оскорбление своего секретаря. Царь отвечал ему собственноручно: «Сыщу и по времени сам с тобою видеться буду». Однако прошел день, другой: царь не повидался с Никоном и не учинил расправы за оскорбление-

Патриарх чувствовал себя уже так, будто его самого били палкой по лбу.

Тут как раз началась череда церковных праздников. А царь, против обычая, не приходил в церковь, если служил патриарх. Тот приглашал его раз, и другой, и третий... Наконец явился от него посланец:

— Царское величество на тебя гневен: оттого он не пришел к заутрени и повелел не ждать его к святой литургии. Ты пренебрег его царским величеством и пишешься великим государем, а у нас один великий государь — царь.

Никон резонно возразил:

— Я называюсь великим государем не собою. Так восхотел и повелел его величество. На это у меня и грамоты есть, писанные рукою его царского величества.

Ответ был жесткий:

— Царское величество почтил тебя, яко отца и пастыря, и ты этого не уразумел; а ныне царское величество велел тебе сказать: отныне не пишись и не называйся великим государем; почитать тебя впредь не будет.

Нечто подобное было на памяти нынешнего политического поколения. Правда, вспоминается уже смутно, но все-таки это действительно было в «перестройку»: «Подвели тебя амбиции твои». Такой ядовитой тирадой торжествующий Егор Кузьмич Лигачев подводил, как тогда казалось, черту под политической карьерой Бориса Ельцина. Борис был умнее и хитрее Никона. Внешне он смирился, извинился и ушел в сумрак и оттуда начал готовить реванш... И какой!

Но Ельцин был опытным партийным бюрократом, ушел тихо, не подставляясь. Никон же, как нарочно, лепил ошибку за ошибкой. Теперь он решил произнести публичное торжественное отречение от патриаршей кафедры. Устроить из этого целое шоу.

Наверное, он предполагал, что набожный царь, услышав о его намерении, поспешит помириться. Возможность взорвать православную атомную бомбу, устроить вселенский скандал казалась ему дьявольски привлекательной. Хуже он ничего не мог сделать ни для себя, ни для церкви, ни для страны.

Отслужив в Успенском соборе Кремля литургию, Никон дал приказание, чтобы никого не выпускали из церкви: «Буду говорить поучение». Раньше Никон говорил о страждущих и неправедно обиженных. Теперь заговорил о себе любимом: «Ленив я стал, не гожусь быть патриархом, окоростевел от лени, и вы окоростевели от моего неучения. Называли меня еретиком, иконоборцем, что я новые книги завел, камнями хотели меня побить; с этих пор я вам не патриарх...»

Затем Никон снял с себя мантию, положил патриарший посох, вышел из церкви, взял простую палку, с какими ходили рядовые попы, и пешком отправился на подворье Воскресенского монастыря.

Как ты дошел до жизни такой

Статус его оставался неотчетливым. В монастыре Никон копал пруды, разводил рыбу, строил мельницы, разбивал сады. Он трудился вместе с рабочими и наравне с ними. Наконец ему было передано царское прощение. Его по-прежнему называли патриархом...

Царь не хотел до конца рвать с Никоном, а тот делал ошибку за ошибкой, выставлял себя все большим склочником. Например, писал царю письма, гневно его критикуя: «Откуда взял ты такую дерзость, чтобы делать сыски о нас и судить нас? Какие законы Божии повелели тебе обладать нами, Божиими рабами? Мало ли тебе нашего бегства? Мало ли тебе, что мы оставили все на волю твоего благородия, отрясая прах ног своих ко свидетельству в день судный!» Завершал он письмо рассказом о своем видении. Представился ему будто бы царский дворец, и некий седой муж сказал: «Псы будут в этом дворе щенят своих родить, и радость настанет бесам от погибели многих людей».

Гений пиара создавал имидж чуть ли не святого, которому не нужно ничего для себя, который не дорожит официальными постами. Гений антипиара создавал о себе мнение, как о хитром, но неловком интригане. И скатился до откровенной торговли: Никон выдвинул ряд условий своего окончательного ухода, просил только оставить за собой патриарший титул и монастыри, построенные им. Предложение вроде бы начали обсуждать, потом забыли.

И, что уж было полное безумие, Никон написал за границу, главам зарубежных церквей, жалуясь на царя. Письмо перехватили враги опального патриарха. Вчерашний «собинный друг» царя скатился почти что до измены.

Теперь его ждала ссылка в Ферапонтов монастырь, за Вологдой. Царь прислал денег на дорогу и разных мехов и одежд.

— Возврати все это пославшему тебя и скажи, что Никон ничего не требует! — велел он царскому боярину-порученцу.

Тот сказал, что царь просит прощения и благословения.

— Будем ждать суда Божия! — сказал Никон.

В общем, не простил. Может, и зря? Алексей Михалыч не был злым человеком. Похоже, искал путей к примирению, а Никон хотел не примирения, а полной моральной «победы» над царем. Это было глупо и с точки зрения реальной политики. Тот Никон, что создал себе имидж человека, готового страдать за правое дело, заботящегося о несчастных и обездоленных, не должен был так поступать.

Осень патриарха

Сейчас Ферапонтов монастырь представлен в списке культурного наследия ЮНЕСКО — благодаря волшебным фрескам Дионисия в Рождественской церкви, которым не так давно исполнилось 500 лет. Но еще в конце XIX века про заброшенный монастырь никто не вспоминал (благоденствовал тогда расположенный неподалеку Кириллов монастырь). А когда сто лет назад о Ферапонтове вспомнили, то только как о месте 10-летнего заточения патриарха Никона.

«Жизнь в Ферапонтовом монастыре скудная, вотчинка за ним небольшая и крестьянишки обнищали до конца», — писал оттуда опальный патриарх. Правда, обнищанию, по некоторым сведениям, способствовал сам ссыльный, требовавший к столу осетров и арбузы, заставлявший строить на озере, на котором стоит монастырь, остров в форме креста. Правда, по другим сведениям, Никон катал в воду камни и выкладывал остров сам.

Обитель могла войти в историю как тихое пристанище патриарха, где он спокойно гулял, размышлял о божественном в закатные годы. Могла бы обитель войти в историю и как гнездо мятежа...

Степан Разин под пыткой показывал, что к нему приезжал старец от Никона. Опальный патриарх, идущий во главе народного восстания, — это было бы сильно. Но сам Никон уверял царя в своих письмах, что ничего такого у него с вором Стенькой не было. Разин вполне мог и врать, натура известная. Царь вроде верил, но перед кельей Никона в Ферапонтове появилась стража из двадцати стрельцов с дубинками. На всякий случай... После писем Никона зарубежным патриархам — кто его знает....

В 1681 году, когда Никон от болезни и старости едва уже передвигал ноги, ему даровали свободу. Его струг плыл в сторону Ярославля, а по берегам стекался народ, просил благословения. В одну из таких остановок Никон умер. Дьяк поспешил в Москву известить о смерти бывшего патриарха. Ему встретилась царская карета, посланная за Никоном.

Так сколько ошибок?

PR-ошибок Никон наделал столько, что трудно сосчитать. Но сначала он совершил одну, о которой трудно сказать, относится ли она к области PR, но из которой выросли все остальные. Он решил, что ему все теперь можно. А даже второму человеку в государстве не все позволено. Даже первому.

Постпиар Никона

...Да, пожалуй, и нет у него никакого постпиара. Раскол стал проклятием страны на века. Только в XX веке никонианцы примирились со старообрядцами. Свой пиар и свой постпиар есть у обоих этих ветвей Русского православия. Старообрядцев прочно ославили ретроградами, мракобесами и религиозными фанатиками, готовыми пойти на самосожжение ради странных формальных обрядов.

Старообрядцы же веками считали, что именно никонианская дьявольская реформа свернула русский православный народ в пучину порока, пьянства и безделья. Чему были и определенные доказательства: непьющие, многодетные старообрядческие семьи всегда жили в России зажиточнее среднего, а крепкое старообрядческое купечество — стало основой знаменитых фамилий промышленников-миллионщиков начала XX века.

Крижанич и Котошихин. Два полюса, два «К».

В 1659 году хорват и католик Юрий Крижанич самовольно уехал в Россию.

В 1664 году русский и православный Григорий Котошихин из России бежал.

Оба они были диссидентами.

Иезуит Крижанич вопреки всем постулатам Конгрегации пропаганды веры пропагандировал Россию, создавал оригинальные идеологемы, концепции положительного имиджа России. Их вполне можно применять и сегодня.

МИДовский чиновник Котошихин сначала выдал все известные ему государственные секреты, а потом написал для использования на Западе документ, в котором разработал применяемые до сих пор антироссийские стереотипы.

Два пиарщика XVII века зеркально повторяли друг друга. Их идеи и концепции не стали широко известны современникам. Труды Крижанича и заметки Котошихина предназначались для служебного пользования и изучались на самом верху — что в России, что на Западе. Эти два человека были тайными советниками, но разных правительств.

В конце концов их сочинения, пролежав 200 лет в архивах, были изданы и получили широкую известность у историков. То, чего не знали современники, оценили образованные потомки. Удивительно, но в идеологических войнах XXI века эти источники сохраняют актуальность!

Наконец, оба они, хорват и русский, умерли не от старости — хотя очень по-разному. Котошихин завел роман с супругой шведа, у которого снимал квартиру, подрался с ним, убил, и был за это казнен на плахе. Жизненный путь Крижанича прервался во время знаменитого сражения с турками под Веной, на несколько сотен лет остановившего мусульманскую экспансию в Европе[147].

Котошихин. Карьерный дипломат из МИДа сбежал на Запад

«Сочинение Г. К. Котошихина является одним из ценнейших источников о состоянии Московского государства в середине XVII века». Эту фразу можно прочитать в любой книге по русской истории соответствующего периода. Имеются в виду записки «О России в царствование Алексея Михайловича». Впрочем, у этого сочинения есть разные названия. Его автор, Григорий Карпович Котошихин, был подъячим Посольского приказа, то есть чиновником тогдашнего российского МИДа — среднего ранга. Из Московии он бежал в Польшу.

Сам Котошихин объяснял свой поступок тем, что невольно оказался вовлеченным в боярские распри. А возможно, в нем говорила обида. За четыре года до своего бегства за рубеж он был бит батогами за ошибку в титуле царя, сделанную в официальном документе. Тогда провинившиеся сотрудники МИДа не отделывались выговорами... Батоги явно пошли впрок, ибо целые страницы котошихинского сочинения заполнены перечислением того, как должно подписывать титул государя в обращениях к главам разных держав.

С перебежчиками везде и всегда поступают одинаково. В Польше он давал консультации по вопросам обороноспособности России. Когда польская разведка его высосала, он отправился предлагать свои услуги в Пруссию, а далее — в Швецию. В шведской столице «при ободрении» государственного канцлера графа Магнуса Делагарди он и составил свое описание быта, нравов и политического устройства России[148].

Если бы Оксана Робски творила во второй половине XVII века, у нее получилось бы то же самое. Авторица рублевских романов знает свой предмет, этого не отнимешь. Котошихин — тоже. Верхушка московского общества изучена им досконально, это была его среда, его работа. Про ценнейший источник авторы учебников и энциклопедий говорят, конечно, не зря.

Но нас интересуют не конкретные факты, а скорее дух сочинения. Котошихин сумел создать на удивление мрачную картину тупого и косного общества. Заказчики, конечно, были удовлетворены. Графу Делагарди с этим документом на руках было куда проще объяснять любые действия против варварской Московии. Ведь это не христианская страна, а просто какая-то антиутопия Оруэлла!

Котошихин.Нигде такого на девки обманства нет

В13 главах описан быт царского двора, дипломатия Московского государства, войско, домашний быт высшего московского общества. Описан вот так: «Благоразумный читатель! Не удивляйся сему: истинная есть тому правда, что во всем свете нигде такого на девки обманства нет, яко в Московском государстве; а такого у них обычая не повелось, как в иных государствах, смотрити и уговариватися временем с невестою самому».

Метод Котошихина прост и хорошо известен каждому пиарщику. Неправду в лоб говорить нельзя. Все остальное говорить можно. Притом надо хорошо знать, как расставить акценты, и при необходимости креативно представить молоко черным, а ворону — белой.

Котошихин выдвигает на первый план все, чем Россия отличается от Запада. И все, что должно Западу в нашей стране не нравиться. Пообтершись в Германиях и Швециях, он знает, что на зарубежную публику произведет наиболее неприятный эффект, и по обычаю всех пропагандистов эти детали выпячивает.

Русские, писал Котошихин[149], «породою своею спесивы и непривычны ко всякому делу, поскольку в государстве своем научения никакого доброго не имеют и не приемлют, кроме спесивства, и бесстыдства, и ненависти, и неправды. Для науки в иные государства детей своих не посылают, страшась того. Узнав тамошних государств веры, и обычаи, и вольность благую, начали б они свою веру бросать и приставать к иным».

Заказчику должно было импонировать чувство глухой неприязни этого странного русского к собственной стране. Ход мыслей ясен: если уж поживший на Западе московит так не любит Москву и москвичей, то какие же чувства эта страна должна вызывать у цивилизованного человека! И разбросан по всему сочинению бисер маленьких, но неприятных фактов и фактиков ...

«А иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе, и многие из них грамоте не ученые». Это о Боярской думе, то есть правительстве России XVII века.

«Да бояре ж, и думные, и ближние люди в домах своих держат людей, мужского полу и женского, человек по 100, и по 200, и по 300, и по 500, и по 1000, сколько кому можно, и дают тем людям жалованье». Тысяча слуг? Да еще на жалованье? Фактологически невероятно, но скопидома европейца подобная широта русской души должна была уколоть завистью. Ну и, конечно, сразу — обвинения в азиатчине.

«Сестры ж царские и дочери-царевны живут как пустынницы. Мало они видят людей и их люди. Всегда в молитве и в посте пребывают и лица свои слезами омывают, поскольку не имеют себе удовольствия такого, как от Всемогущего Бога дано человекам совокупляться и плод творить». Вот так. У нас в СССР секса нет!

Сколько ему заплатил канцлер? Вряд ли много, если вспомнить перебежчиков новейших времен. Хватило только, чтобы снять квартиру и соблазнить жену хозяина. Да и не за что было платить больше. Со всей своей пропагандой он, если честно, мелковат. Одно слово — подьячий.

Суриков В. И. (1848-1916). Боярыня Морозова (фрагмент)

Крижанич. Чужебесие

«Бешеная любовь к чужим вещам и народам, чрезмерное доверие к инородникам. Эта смертоносная чума заразила весь наш народ. Мы слишком доверчивы к чужеземцам, и позволяем им в нашей стране делать все, что они хотят. Все наши беды из-за того, что мы слишком много общаемся с иноземцами и слишком много им доверяем». Это Юрий Крижанич определяет свое излюбленное понятие — «чужебесие».

Сын небогатого хорватского землевладельца учился сначала на родине, в Загребе, потом в Венской семинарии, а закончил изучение богословия в Болонье и в Риме. Но это был бесконечно странный иезуит. «Мы приняли святую веру от греков, ляхи от римлян. Мы должны хранить то, что приняли, но до ссор греческих и римских нам дела нет; пусть патриарх и папа хоть в бороды вцепятся за свое первенство, а мы не должны из-за них вести между собой раздоры», — писал Крижанич.

«Мы» для него — это русские. Крижанич тщательно проанализировал причины языковой и этнической близости славян и создал стройную теорию славянского единства. На Западе его считают славянофилом. Ватиканский историк назвал Крижанича «отцом панславизма», американские историки и социологи — «панславистом и славянофилом».

«Меня называют скитальцем, бродягой; это неправда: я пришел к царю моего племени, пришел к своему народу, в свое отечество, в страну, где единственно мои труды могут иметь употребление и принести пользу, где могут иметь цену и сбыт мои товары — разумею словари, грамматики, переводы». Самовольно уехав в Московию, он был принят как «выходец-сербенин Юрий Иванович» и работал у нас над славянской грамматикой и лексиконом. Жалованье, кстати, имел весьма значительное.

Где деньги, там и интриги. В 1661 году Крижанича взяли и сослали в Тобольск, оставив, правда, у государевых дел, и снова с большим жалованьем. Политические в Тобольске были на особом положении. Они оставались в связи с воеводской канцелярией, и составляли своего рода колонию. Образовавшимся досугом хорват воспользовался сполна. В частности, закончил свою славянскую грамматику, над которой работал 22 года.

«Русский народ испокон века живет на своей родине, а остальные, вышедшие из Руси, появились как гости в странах, где до сих пор пребывают. У болгар нечего заимствовать, потому что там язык до того потерян, что едва остаются от него следы. У поляков половина слов заимствована из чужих языков. Чешский язык чище ляшского, но также немало испорчен. Сербы и хорваты способны говорить на своем языке только о домашних делах», — пишет Крижанич в своем главном филологическом труде. И делает вывод: «Русский народ и имя всем прочим — вершина и корень».

Сегодня есть перевод на современный русский труда его жизни, также созданного в Тобольске и получившего название «Политика». «Ни один народ под солнцем испокон веков несть был так изобижен и осрамочен от инородников, яко же мы от немцев!» «Инородники обседают хребты наши и ездят нас и биют, яко скотину, и свиньями да псы называют». «Славянам наилуче бы было ни рати, ни мира з ними не имать, и згоды о них не знать!»

Крижанича бесит презрительное отношение к нам, все эти, как он выражается, «срамотения» и «ущипания». Крижанич задается вопросом: «За что нас немцы с дьявольскою ненавистью преследуют и бранят?» Ответа три. Во-первых, они ненавидят православие. Во-вторых, они хотят завладеть и Русским государством, как завладели западными славянами. В-третьих, немцы утопают в роскоши и наслаждениях и презирают скромную и умеренную жизнь славян.

Поездивший по Европе и теперь коротавший век в Сибири хорват для доказательства выуживает в памяти картинки одну ярче другой. Вот из раздела 10 «Политики». «А что касается грехов, то мы сами признаем, что мы грешны. Но вы так расписываете наши грехи, будто у вас самих не было таких. А если бы у нас были общие гостиницы, как в некоторых ваших городах, а в тех гостиницах — портреты разных шлюх и всякой назначена своя особая цена, и какую гость захочет, ту ему корчмарь и приведет? Да если бы, скажем, у нас было такое заведено, чего бы вы о нас ни говорили!».

«Крижанич хорошо знает, что сделали для его соотчичей и соплеменников немцы; он страшится, чтобы того же не было и с Россиею, — писал Николай Костомаров в своей трехтомной "Русской истории в жизнеописаниях ее главнейших деятелей". — Он сознает превосходство немцев во многом, что касается улучшения быта и расширения знаний. Но какая польза от этого превосходства будет для славян, если они отдадутся неосмотрительно на волю немцев? Ничего — кроме порабощения».

Крижанич. Русский ответ

Крижанич убежден, что самое поверхностное общение славян с «немцами» приносит неисчислимые беды. Единственный выход — ограничить общение славян с «немцами» путем закрытия рубежей и изгнания иноземных купцов из славянских стран (так называемая «политика гостогонства»). В общем, ссыльный обратился к царю.

Полный перевод «Политики» на современный русский язык осуществлен лишь в конце XX века[150]. Но вот какие любопытные сведения сообщает Ключевский: «Книга Крижанича была «наверху», во дворце у царей Алексея и Федора; списки ее находились у влиятельных приверженцев царевны Софьи; кажется, при царе Федоре ее собирались даже напечатать. Мысли и наблюдения Крижанича могли пополнить запас преобразовательных идей, роившихся в московских правительственных умах того времени».

Крижанич фантазер. Он напоминает сегодняшних публицистов, дающих альтернативное видение известных фактов и предлагающих альтернативные пути развития. Их креатив востребован. В том числе и властью, которая в периоды стабильности всегда начинает ощущать дефицит новых идей. А двигателю государственной машины такая смазка необходима.

При Федоре Юрий Крижанич был возвращен в Москву и вскоре покинул Россию. Он погиб в 1683 году под стенами Вены.

Война концептов

Котошихин и Крижанич были сотрудниками правительственных PR-служб и разрабатывали концепции имиджа России. Но два «К» в нашей истории XVII века представляли противоположное видение и противоположные силы. Для Котошихина существовала «эта страна», которую надо было опускать перед Западом. Для Крижанича — Россия, которая давала шанс всем славянским народам на сохранение самобытности. И просто на само существование.

Это была война концепций, которая началась задолго до заочного противостояния двух публицистов и продолжается до сих пор. Про западников и славянофилов все слышали. Их идейные наследники: т. н. либералы и патриоты-государственники и сегодня у всех нас на виду. А началось все в XVII веке.

И Крижанич, и Котошихин создали очень устойчивые PR-концепции. У них самих нет никакого постпиара, их образы не живут в сознании потомков. Но слово «чужебесие» — иногда да промелькнет. А образ бояр, которые «брады свои уставили», использовался всеми советскими учебниками истории для описания работы допетровской Боярской думы.

Софья, царевна слухов. PR по-женски

В конце XVII столетия на Руси произошло дело немыслимое, невероятное, небывалое со времен княгини Ольги, с X века... Во главе страны встала женщина — царевна Софья. Этого бы никогда не произошло, если бы не «черный PR».

С помощью отечественных PR-технологий Софья смогла захватить власть. С их помощью она избавилась от тех, кто помог ей подняться, и укрепилась в Кремле. У Софьи было свое излюбленное и отточенное ремесло. Эта дебелая девица производила и распространяла компромат, сплетни и слухи.

Отвяз в тереме

Алексей Михайлович был царем набожным, и при его жизни шестеро его дочерей сидели по своим теремам, выходя только в церковь. От Марьи Милославской, в которую он в юности влюбился до беспамятства, у него было еще пять сыновей — правда, таких слабых и болезненных, что к моменту смерти самого царя в живых оставалось только два царевича, Федор и Иван. И еще от брака с Натальей Нарышкиной был один — бойкий ребенок Петр Алексеевич.

Династический расклад важен для понимания действий царевны Софьи с того момента, как Алексей Михайлович отдал Богу душу, и престол занял Федор. Государь этот был такой тихий и покладистый, что его в учебниках почему-то принято считать больным. Тут все благочиние было послано к черту. Царевны отвязались по полной. Молодой мачехи они не боялись. Братьев — тоже: новому царю Федору подчиняться не желали, Иван был слабоумен, Петр — мал. А больше царевнам никто перечить не смел.

Шесть дочерей Алексея Михайловича вдруг почувствовали себя девицами модными, самостоятельными и раскрепощенными. Кто-то из них сразу обрядился в польские платья, кто-то завел полюбовника, и не одного, а некрасивая третья сестра Софья затеяла роман с Властью. То, что слово «власть» женского рода, только подчеркивает смелость намерений этой излишне полной царевны.

Аффектация в состоянии аффекта

Для того чтобы быть при власти, царевне достаточно было находиться при брате. Софья от Федора не отходила. Она была с ним, когда царь действительно болел. Она принимала вместе с ним бояр, которые постепенно привыкали к ее присутствию. Она уже участвовала в разговорах о государственных делах. Ей было 25, выглядела она на 40, а по уму, как все отмечали, и вовсе была под стать длиннобородым ветеранам Боярской думы. Вскоре Федор уже не мог обходиться без нее, как когда-то Иван Грозный — без Бориса Годунова. Софья входила во власть явочным порядком — в прямом смысле... Но тут, в 1682 году, Федор неожиданно умер, не успев завести или назначить наследника. Или наследницу.

За несколько месяцев до своей смерти Федор Алексеевич повелел созвать земский собор «для уравнения людей всякаго чина в платеже податей и в отправлении выборной службы». Те депутаты-выборные как раз еще находились в Москве, и после его смерти немедля явились в Кремль. В силу очевидного слабоумия Ивана на царство избрали младшего сына Алексея Михайловича — Петра I. Кандидатура Софьи (как женщины), естественно, даже не рассматривалась. Вместо этого ей, Милославской, надо было идти поздравлять отпрыска ненавистной молодой мачехи — Нарышкиной.

На следующий день хоронили ее брата. Поскольку вся прежняя PR-стратегия Софьи в одночасье рухнула, она, по-видимому, успела составить новый план. По протоколу того времени провожать Федора должен был только новый царь — Петр. Но с ним рядом внаглую пошла Софья. Она так громко голосила, что одна перекрывала вопль официальных плакальщиц. Не заметить ее было просто невозможно.

А после похорон она всенародно возопила: «Брат наш, царь Федор, нечаянно отошел со света отравою от врагов. Умилосердитесь, добрые люди, над нами, сиротами. Нет у нас ни батюшки, ни матушки, ни брата царя. Иван, наш брат, не избран на царство. Если мы чем перед вами или боярами провинились, отпустите нас живых в чужую землю к христианским королям...» Произносилось это безутешной сестрой в состоянии аффекта.

При этом аффектировались основные тезисы ее новой PR-стратегии: обвинение в отравлении, демонстрация сомнений в легитимности царя, апелляция к народу, угроза удалиться в изгнание...

XVII век начался с проблемы легитимности и шел к концу, сопровождаемый теми же сомнениями. После трагедии Смуты выглядели эти сомнения, как фарс, истерический вопль. Но очень уж это важная штука — легитимность, приходится с ней разбираться.

Стрелецкий концепт

Софье донесли, что народ сильно встревожен ее словами, особенно обвинениями в отравлении. Значит, удалось создать базисную легенду, и теперь она обрастала слухами уже сама по себе. Target audience Софьи были стрельцы.

Столичных стрельцов тогда насчитывалось свыше 14 тысяч человек, собранных в 19 полках. Трудно подобрать им точную аналогию. Может быть, мушкетеры. Кафтаны царской гвардии украшались разноцветными, шитыми золотом перевязями — как у Портоса, цветные сафьяновые сапоги были ничуть не хуже мушкетерских ботфорт, а их бархатные шапки с собольими опушками давали сто очков вперед помятой шляпе Михаила Боярского. В целом французские мушкетеры смотрелись бы рядом с расфуфыренными стрельцами жалко.

Именно тогда закладывалась русская модель, по которой на протяжении полутора веков гвардия будет решать, кому сидеть на троне. Так будет вплоть до декабристов.

Стрельцы были избалованы царскими милостями и подачками. Они ощущали себя служилой элитой. Постоянно подавляя бунты, они привыкли бороться с внутренними врагами, привыкли проливать русскую кровь. Такими же зажравшимися и своевольными сделались императорские гвардейцы в XVIII веке. Такими же сделались бы и сотрудники сталинских «органов», если бы Сталин не уничтожал одно поколение своих соколов за другим... В общем, это буйное племя «внутренних войск» здравомыслящим царям всегда приходилось держать в крепкой узде.

А новая власть и не думала об узде, она сознательно пошла у них на поводу. В Кремле теперь всем заправлял молодой брат царицы Натальи, дядя Петра — Иван Нарышкин.

С одной стороны, он вызывал неприязнь у бояр тем, что повел себя, будто царем стал не его племянник, а он сам.

С другой стороны, он стрельцов боялся, и потому во всем им потакал. Те подали челобитную о притеснениях со стороны своего руководства — и тут же всех полковников арестовали.

Ага! Стрелецкая масса тут осознала, что в ней не просто нуждаются, ее боятся. Вон, даже собственных начальников они могут разогнать! Злобный цепной пес, если поймет, что его побаивается сам Хозяин, делается совсем зверем. То же самое происходит и с цепными псами режима. Стрельцы толпами ходили по московским улицам, грозили боярам, дерзили своим офицерам. Доходило до убийств, некоторых офицеров сбросили с каланчи.

В общем, февраль 1917 года. Как сказал бы генерал Корнилов: «Солдатня распоясалась».

В Москве уже назревал новый бунт, и к этому горючему материалу достаточно было поднести фитилек. Софья и ее окружение уже придумали, как осуществить переворот с помощью этих разгулявшихся служивых и гулявших по Москве слухов.

БОЯРСКИЙ Михаил Сергеевич (р. 1949). «Прощайте, паны-братья, товарищи! Пусть же стоит на вечные времена православная Русская земля и будет ей вечная честь!» Вот как в 2009 году заговорил вчерашний ловелас-мушкетер!

В фильме «Тарас Бульба» Боярский наконец избавился от пижонской шляпы с широкими полями, более того — побрился наголо. Зато усы! Усы у его героя-казака какие! Д'Артаньян бы обзавидовался

Красное крыльцо

Страшен был май 1682 года. Страшен и кровав.

Сначала почему-то отложили собор по податям (налогам). 6 мая съехавшиеся в столицу выборные люди были распущены по домам. Перевожу на современный язык. Собрали Съезд народных депутатов СССР. Все съехались. Но вышли на трибуну два члена Политбюро и зачитали по бумажке, что «съезд временно не работает».

А кто хочет дождаться начала работы Съезда, ну, ждите, мол. За свой счет. Может, и соберемся еще.

В палатах князя Ивана Хованского тем временем ежедневно проходили «рабочие» совещания. Хованского когда-то прозвали «тараруем», то есть пустомелей: тогда на Руси не особенно любили излишне речистых. Но теперь отличавшее Хованского умение говорить пригодилось Софье. Он приглашал к себе стрельцов и вел такие речи: «Видите, в каком вы теперь ярме у бояр; а кого царем выбрали? Теперь уже не дают вам ни платья, ни корму (корму... все-таки псы), а что дальше будет? Станут отправлять вас и сынов ваших на тяжелые работы, отдадут вас в неволю постороннему государю. Москва пропадет; веру православную искоренят...»

Тем временем стрельцам потихоньку раздавали от имени Софьи деньги. Подговаривали при этом, будто Нарышкины собираются устроить чистку в царской гвардии, кого-то казнить, кого-то разослать по городам и вообще взять стрельцов в ежовые рукавицы. А такого всякое «внутреннее войско», опричнина, очень боится.

Еще был запущен слух, как тогда говорили, — «верные сведения», будто бы Иван Нарышкин сам садился на трон, примеривал царский венец и говаривал, что он ему идет лучше, чем кому-нибудь другому! Тут царевна Софья и царевич Иван якобы стали его укорять, а он набросился на царевича и едва его не задушил. Понятно, какое бурление в умах вызвали эти «верные сведения», как закипела кровь в сердцах.

Заметим — нет никаких подтверждений тем слухам: ни кто куда садился, ни кто кого душил. Но слух живет своей жизнью, независимо от реальности.

15 мая в полдень среди стрельцов раздался крик: «Иван Нарышкин опять душил царевича Ивана Алексеевича! И задушил — до смерти!» Кто кричал, осталось неизвестным. Что царя Ивана никто пальцем не трогал — это факт, но никто разбираться и не думал; слуха ждали, тут же ударили в набат в церквях. Мгновенно собралась огромная толпа — и с оружием, со знаменами, с барабанным боем бросилась в Кремль. Стрельцы кричали: «Давайте сюда губителей царских, Нарышкиных! А не дадите — всех предадим смерти!»

Взяв за руки живых и здоровых царевичей Петра и Ивана, царица Наталья вышла в сопровождении патриарха и бояр на Красное крыльцо.

Бунтовщики были поражены этим появлением. Вроде бы оставалось только разойтись, но в толпе тут же нашлись нанятые заблаговременно агитаторы, раздались крики: «Пусть молодой царь отдаст корону старшему брату! Выдайте нам всех изменников! Выдайте Нарышкиных; мы весь их корень истребим! Царица Наталья пусть идет в монастырь!»

Стрельцы слишком хорошо были подготовлены к погрому Нарышкиных, и кровавая вакханалия все равно началась. Нарышкиных и их сторонников отлавливали по дворцу и бросали на копья. Это все видел маленький царь Петр, и этого он никогда не забудет... Его любимого дядьку, боярина Матвеева, буквально оторвали от Петра. В руках у мальчика остались седые волосы из его бороды, а сам Матвеев уже был растерзан толпой.

Одного думного дьяка — министерского чиновника — вытащили из печной трубы и тут же в куски изрубили саблями. Дома у него нашли каракатицу, которую он держал в качестве редкости, и сразу определили: «Это змея заморская ядовитая, вот этою-то змеею он отравил царя Федора!»

Истерзанные тела убитых тащили на площадь, издевательски выкрикивая: «Боярин Артамон Сергеевич Матвеев едет! Боярин Долгорукий! Боярин Ромодановский едет! Дайте дорогу!»

Современники вспоминали, что день тогда стоял ясный, но к вечеру поднялась такая страшная буря, что москвичам казалось, будто наступает конец света. В те суеверные времена буря казалась знаком Господнего гнева: что-то люди делали не так...

Но наутро убийства продолжались. И на следующий день — тоже. Искали Ивана Нарышкина. В конце концов царевна Софья обратилась к мачехе — царице Наталье: «Никоим образом нельзя тебе избыть, чтоб не выдать Ивана Кирилловича Нарышкина. Разве нам всем пропадать из-за него?» И посоветовала дать в руки обреченному образ Богородицы. «Быть может, — сказала Софья, — стрельцы устрашатся этой святой иконы и отпустят Ивана Кирилловича». Естественно, никто не устрашился. Ивана отвели на Красную площадь, подняли на копья, изрубили на мелкие куски и втоптали в грязь.

Как-то так само собой получилось, что бунтовщиков утихомиривала Софья. Хотя всем понятно, что в политике «само собой» ничто и никогда не делается. Она уговаривала их больше никого не убивать и объявила, что выдаст каждому стрельцу по десять рублей. Попутно им погасили накопившиеся долги по зарплате. Софья назначила главным начальником над стрельцами того самого князя-тараруя Хованского, которого те любили и называли «батюшкой».

Раздвоение царя

Власть фактически перешла к Софье, но держалась она пока только на стрелецких бердышах. Надо было все дело формализовать. Мастерица «черного PR» вскоре получила от «многих чинов Московского государства» челобитную. Носить не далеко было: сама же ее и написала. Документ требовал, чтобы царствовали оба брата одновременно. Софья представила этот сфабрикованный документ Боярской думе, и с перепугу вопрос был решен молниеносно

Далее все шло по намеченному сценарию: тут же стрельцы подали новую челобитную. Так как оба государя слишком молоды, правление надо вручить царевне Софье Алексеевне. Так сказать, по многочисленным просьбам трудящихся...

А дальше — полетела во все концы государства грамота следующего содержания... «По челобитью всех чинов Московского государства» (так сказать, согласно письмам, продолжающим поступать в адрес ЦК КПСС и Советского Правительства), царевич Иван Алексеевич, прежде добровольно уступивший царство брату своему Петру, согласился, после долгого отказа со своей стороны, вступить на царство вместе с братом, а по малолетству государей царевна Софья Алексеевна, «по многом отрицании, согласно прошению братии своей, великих государей, склоняясь к благословению святейшего патриарха и всего священного собора, презирая милостиво на челобитие бояр, думных людей и всего всенародного множества людей всяких чинов Московского государства, изволила восприять правление...»

Россия читала грамоту, присланную из Кремля, и верила ей. Не было на этих выборах наблюдателей от политических партий и общественных организаций, не следили за ними СМИ, и никто не мог уличить организаторов шоу с выборами... Все-таки за последние три с четвертью века наша демократия прошла, при всех своих несовершенствах, довольно большой путь.

А Софья все-таки пришла к власти — и именно явочным порядком. В разосланной по стране грамоте говорилось также, что царевна будет сидеть с боярами в палате, думные люди будут докладывать ей о государственных делах, и ее имя будет писаться во всех указах наряду с именами царей.

Довольность народная

«Правление царевны Софьи Алексеевны началось со всякою прилежностью и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудрого правления в Российском государстве не было; и все государство пришло во время ее правления через семь лет в цвет великого богатства, также умножилась коммерция и всякие ремесла, и науки почали быть восставлять латинского и греческого языку... И торжествовала тогда довольность народная», — такую запись оставил в своих заметках один из вельмож Петра I. Этот человек никак не мог ей симпатизировать.

Пример «довольности»: в деревянной Москве, имевшей до полумиллиона жителей, в период правления Софьи было построено более трех тысяч каменных домов.

Первым министром и «галантом» (а попросту говоря, любовником) у нее был князь Василий Голицын — личность примечательная и для той эпохи еще не характерная. Убежденный западник, он бегло говорил по-латыни и по-польски, а его московский дом европейцы считали одним из лучших в Европе. «У Голицына была значительная и разнообразная библиотека из рукописных и печатных книг на русском, польском и немецком языках: здесь между грамматиками польского и латинского языков стояли киевский летописец, немецкая геометрия, Алкоран в переводе с польского, четыре рукописи о строении комедий, рукопись Юрия Сербенина (Крижанича)», — отмечал Ключевский. Человек, читавший Коран в переводе с польского и немецкую геометрию (не говоря уж о Крижаниче), не мог мыслить примитивно. Голицын планировал произвести освобождение крестьян из крепостной зависимости, с тем чтобы они платили подати напрямую в казну.

К сожалению, при своей образованности он не был удачливым полководцем.

Может, просто не было у него хороших советников, поскольку подставил он себя здесь сам: Дума требовала от Голицына самому водить полки против старых врагов — татар. При всей своей образованности, он не был ни опытным полководцем, ни военным администратором. Два провальных и притом весьма дорогостоящих похода на Крым подорвали репутацию бойфренда царевны. Историки считают, что именно военные неудачи Голицына дали начало к ее собственному падению...

Но даже после провальных походов был выход: Голицын мог жениться на Софье. Сама царевна была бы только счастлива, а Голицын в роли царя был бы совсем неплохим выбором. Ну не полководец — так нашлось бы, кому воевать.

Судя по всему, подвела Голицына порядочность и чистоплотность. Он был женат. Развод по тем временам — дело почти неслыханное. Ему бы, как поступил бы на его месте, считай, почти любой из его круга, — потихоньку отравить постылую жену, или на край — отправить в монастырь. Чистюля Голицын на это оказался не способен, и борьбу за власть при своем незаурядном уме — проиграл.

В 1687 году Софья хотела венчаться — не с Голицыным, а на царство. Петр взрослел не по дням, а по часам, и надо было что-то делать. Готовилась «отработанная технология» — челобитная якобы опять «от всех чинов Московского государства». Попутно ближайшие сподвижники Софьи пытались прощупать почву в среде стрельцов насчет физического устранения младшего из царей. Обе идеи оказались бесперспективными.

Стрельцы то ли разленились, то ли вспомнили об участи Хованского[151] и не желали рисковать. На призыв к цареубийству откликнулось только пять человек, что было явно не достаточно для лобового штурма царской резиденции — села Преображенского. В ниндзя эти пятеро тоже не годились.

Пиар-кампания в этот раз категорически не удалась: страна ждала настоящего государя, и подниматься за Софью не собиралась.

Монастырь ее догнал

В начале 1689 года Петр женился. Этот брак был роковым для Софьи, так как по русским представлениям уж женатый человек считался совершеннолетним и не нуждавшимся в опеке. Собственно, он и сам себя таковым считал.

Софья осуществила последнюю попытку повернуть ход событий вспять — и опять методами «черного PR». В царских хоромах возникло очередное подметное письмо. В нем сообщалось, что от Петра, из Преображенского, придут солдаты, чтобы убить царя Ивана Алексеевича и всех его сестер. В Кремль немедленно были призваны четыреста стрельцов с заряженными ружьями, а триста встали на Лубянке.

Тут же в Преображенское тоже кто-то прибежал: с криком что где-то в роще прячутся люди, хотят убить царя Петра.

До сих пор непонятно, подсылала Софья убийц к сводному брату Петру, или нет.

Если и нет — Софью победили ее же методом черного PR, приписав ей готовность к убийству брата.

В любом случае Петр страшно перепугался, и в одной сорочке, босой, сел на коня и ускакал в ближайший лес. Туда принесли ему платье. Через пять часов он уже был у Троицы, скрываясь за стенами монастыря.

Нарышкины тоже объявили сбор дворянского ополчения. Вскоре монастырь наполнился их сторонниками.

Как и во всякой гражданской войне, главное тут было не только движение войск, но и движение информации — PR.

Похоже, что PR Софьи окончательно стал работать против нее же самой. Фирменная схема — сначала слухи и обработка общественного мнения, а потом кровь — не сработала. Момент был упущен, и инициатива перешла к Петру. В окружении Софьи еще успела родиться грамота к людям всех чинов Московского государства. Правительница жаловалась народу на Нарышкиных: «Они ни во что ставят старшего царя Ивана, забросали его комнату поленьями, изломали его царский венец; потешные Петровы делают людям насилия, а царь Петр никаких челобитных не слушает...»

Поленья, которыми забросана царская комната, конечно, не могли не произвести впечатления. Сильный образ! Но эту грамоту даже уже не успели разослать. Механизм реализации «слухов, сплетен и компромата» вовсю сбоил. Наверное, слухи и сплетни всем успели надоесть пуще пареной репы.

Войны не получилось. Люди просто уходили к Петру, Софья осталась почти одна, и скоро Нарышкины могли делать со своими давними врагами буквально все, что только было их душеньке угодно.

Кого-то из ближайших сторонников Софьи казнили, кого-то отправили в ссылку. Сослали Василия Голицына, он умер у себя в имении аж в 1714 году (Петр I пережил его совсем ненадолго). Сама же царевна отправилась в Новодевичий монастырь.

Это уже период правления Петра I. Здесь кончается Древняя и Средневековая Русь, здесь начинается новая эпоха.

Но Софья-то никуда не делась! И память о ее пиаре, мастерском распространении слухов, тоже.

Прошло почти десять лет, и вот на берегу Двины стрелец, стоя на телеге, опять читал перед кругом своих соратников письмо от царевны Софьи. Она якобы убеждала идти их к Москве, стать табором под Новодевичьим монастырем и просить ее снова на царство. Царь Петр I был тогда за границей, но, узнав об этом случае, примчался из Вены в Москву как ошпаренный и стал чинить расправу. Сотни стрельцов были замучены, повешены, казнены на плахе.

Конечно, Петр Алексеевич вспоминал тогда Красное крыльцо, с которого бросали на копья его родственников.

Доказательств существования этого последнего письма Софьи так и не смогли получить. Но прямо перед окнами кельи царевны, которая по приказанию Петра была пострижена в монахини под именем Сусанны, повесили 195 человек. Троим из них всунули в руки бумаги с записью их «пыточных речей» — в которых они «сознавались», что шли к монастырю, к Софье, бунтовать.

Еще раз вернусь к важной мысли: черный PR слишком часто возвращается как страшный бумеранг.

Репин И. Е. (1844-1930). Царевна Софья Алексеевна через год после заключения ее в Новодевичьем монастыре, во время казни стрельцов и пытки всей ее прислуги в 1698 году

Постпиар Софьи и Василия Голицына

Собственно говоря, это не их собственный постпиар. Это постпиар их врагов. Мы до сих пор представляем себе Софью и Василия Голицына такими, какими изобразила их враждебная пропаганда сначала Петра, потом его потомков. Мужеподобная страхолюдная бабища — Софья с картины Репина, болтливый мечтатель Голицын в Романе «Петр I» Алексея Толстого, — это не историческая реальность. Это устоявшаяся реальность черного пиара, поколениями принимаемого за истину.

В последнем случае Алексею Толстому, пишущему свой эпохальный роман с оглядкой на «читателя № 1» — Иосифа Виссарионовича, было еще важно, чтобы Голицын чем-то неуловимо напоминал современного ему оппозиционера — этакого коллективного Бухарина: пустопорожнего теоретика, оторванного от жизни, не способного на практические действия.

PR-итоги века смут... С многочисленными вопросами

XVII век в нашей истории русского пиара огромен. Посвященная ему глава по объему — как любые две другие главы в этой книге, два любых других века.

В начале, как вы помните, мы обещали фейерверк PR. И вот — фейерверк состоялся.

И что? В глазах рябит, уши заложены. И есть устойчивое ощущение — что все это уже было. При том, что изложение русской средневековой истории через призму PR вроде бы делается впервые...

А дело в том, что ведь действительно было — и в предыдущих веках, и еще более — в последующих. Чем порадовало XVII столетие? Технологиями «оранжевых самозванцев»? Профессиональными избирательными кампаниями? Первыми гвардейскими (казацко-стрелецкими) переворотами? Все это было отчасти ново, но впоследствии многократно тиражировалось и повторялось и в веке XVIII, и тем более XIX и XX.

Ибо законы управления общественным сознанием никто не менял и, вероятно, изменить и не может. Они все те же — что в XI веке, что в XVII, что в XXI.

Меняется жизнь, меняются нравы, непредсказуемо меняются носители информации, а люди, как устало заметил Воланд о москвичах, остаются теми же.

Иногда их портят: то Смута, то квартирный вопрос, то очередь за портвейном, то передача «Дом-2»... «Ну легкомысленны... ну что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних...» И значит, управлять их представлениями о себе и окружающем мире, а значит, и их поведением приходится теми же методами, что и в глубокой древности. Прямо скажем, дедовскими методами.

Так давайте же будем признательны нашим пра-пра-пра-пра... дедам за то, что в очень многих случаях они предпочитали решать проблемы — свои и страны — не силой силы, а силой слова. В том, что так было, читатели, я думаю, успели многократно убедиться.

А к чему это привело? Россия на конец XVII века — грандиозная по территории, сырьевым ресурсам и промышленному и сельскохозяйственному потенциалу держава, перед которой стоят достаточно понятные задачи по развитию. Страна, готовая к петровскому модернизационному рывку, которому, конечно, тоже понадобится свой PR.

Опять что-то знакомое, не правда ли?

Почти те же границы. Почти те же проблемы.

Это ведь Россия начала XXI века.