Особенный. В твоих руках

Глава 18

Обожаю рассматривать свадебные фотографии. Лица на них счастливые, взгляды преисполнены любовью и верой в прекрасное завтра. Даже если жених без пиджака, а невеста в обычном платье и с садовыми ромашками, как на первой семейной фотке моих родителей. У них не было свадьбы, только роспись в тайне ото всех. Маме на тот момент было, как мне сейчас — восемнадцать, родители не одобряли ее выбор. Они приняли отца уже после моего рождения.

Долистав родительский фотоальбом, прикрываю глаза и сглатываю слезы. Папы нет почти четыре года, а я никак не могу в это поверить. Он такой живой на этих фотках, такой красивый… Мама смотрит на него с восхищением, он на нее — с безграничной нежностью. Как же я понимаю их теперь, когда сама влюблена, как понимаю…

Любовь — самое удивительное и загадочное чувство из всех существующих. Только оно способно приносить одновременно радость и боль. Влюбленность в Макса в считанные дни преобразила мою жизнь, наполнив ее красками и смыслом, она же стала источником тревоги и грусти. Я успела побывать на седьмом небе от счастья и почувствовать себя глубоко несчастной.

В тот вечер я всерьез запаниковала и все-таки сбежала. Придумала, что мама неожиданно вернулась и устроила мне телефонные разборки, а ей нельзя нервничать. Соврала.

Макс хотел уехать со мной, но все его отговаривали. Он заплатил за мое такси баснословную сумму.

Прощаясь, мы долго целовались. Сердце умоляло наплевать на все принципы и остаться, но разум настойчиво советовал драпать. До самого дома я терзалась сомнениями, что поступила правильно, лишь к утру успокоилась. Достала блокнот и начала прописывать концепцию будущего блога.

Следующим вечером Максим позвонил и предложил встретиться, погулять или поужинать. Я вежливо отказалась, сославшись на плохое самочувствие. Уже решила, что буду от него морозиться. Он не стал настаивать и уговаривать. Вчера сообщением спросил, как дела. Я ответила, что все хорошо, только много дел и совсем нет времени. Больше он не тревожил.

Сложив родительский альбом в коробку, заклеиваю ее скотчем и подписываю маркером. Третий день я пакую вещи по системе с нумерацией и подробной описью. Мама со Славой начали переезд в новый дом. В первой половине дня я помогаю им, после обеда хожу в поликлинику на физиотерапию. Я правда занята и стараюсь не думать о Максе, но память то и дело возвращает меня в те сумасшедшие сутки, которые мы провели вместе. Лучше бы мне все забыть, но разве возможно? Я так сильно влюбилась. И поговорить об этом не с кем. Лерка умотала на дачу, на мои звонки и сообщения не отвечает.

— Вета, мы уезжаем, — оповещает мама из коридора. — Больше коробок не возьмем, машина полная.

— Тут всего три штуки осталось, — отзываюсь через дверь.

— В следующий раз. Вернемся завтра. Пока!

— Счастливо, мам!

Высовываюсь, чтобы махнуть на прощанье, но дверь за ней уже закрывается.

Они со Славой повезли очередную партию вещей. Отделка дома практически завершена, им не терпится начать обживаться. Коттедж находится за городом, в тихом живописном месте рядом с лесом, маме в ее положении будет хорошо там.

Оставшись одна, я открываю настежь окно и включаю музыку. Сегодня я снова танцевала во сне. Движения были сложными, интересными. Хочу повторить их на камеру, пока не забыла. У меня уже несколько подобных видео. Это только наброски, из которых позже я собираюсь поставить полноценный танец в студии Ники и Влада.

Установив телефон на подставку, встаю перед зеркалом, запрокидываю голову и раскидываю руки по сторонам. У меня есть пять минут, потом нужно бежать в душ и собираться. Через час я должна быть в приюте.

Танец не идет. Я никак не могу сконцентрироваться, сбиваюсь с ритма. Мысли совсем о другом. Вчера от имени Макса на счет приюта поступила приличная сумма. Владелица еще утром написала, что нужно позвонить ему и поблагодарить, а я никак не решусь. От одной мысли, что услышу его голос, в жар бросает.

Выключаю музыку и плетусь на кухню. Аппетита нет, но что-то съесть необходимо — в приюте мне понадобятся силы. Достаю из холодильника питьевой йогурт, но открыть его не успеваю — в дверь продолжительно звонят. Уверенная в том, что это мама вернулась, я несусь в прихожую и открываю, не глянув в глазок.

Огромный букет, над ним родной взгляд… Я замираю на пороге.

— Привет! Звоню-звоню… Войти-то можно?

— Здравствуй, Илья. Я не слышала. Проходи, конечно.

Сделав шаг назад, впускаю гостя.

— Я тебе писал и звонил несколько раз. Почему не отвечаешь? С телефоном что-то случилось?

— Случилось, — киваю заторможенно.

Много всего случилось, но не с телефоном. Я намеренно не отвечала, не хотела с ним говорить.

— Держи, это тебе… С днем рождения!

Красовский протягивает увесистый букет из белых лилий и бордовых роз. Мое лицо каменеет. С недавних пор темные розы вызывают у меня острую неприязнь, но откуда ему знать, последний раз мы разговаривали накануне того вечера.

— Спасибо, — осторожно принимаю цветы. — День рождения был пять дней назад, я успела о нем позабыть.

— Только вчера вечером придетел, задержался на несколько дней в Москве. Ульяна познакомила с полезными людьми, у нее хорошие подвязки в Ассоциации, — будто оправдывается Илья, разуваясь.

Новая тенниска сиреневого цвета ему очень идет. В повседневной жизни он любит светлые тона в одежде, на паркете обычно в черном.

— И как там, в Москве?

— Как обычно. Народу много, суета, — отмахивается. — Подарок в ЦУМе тебе купил. Надеюсь, понравится.

Красовский достает из кармана коробочку бирюзового цвета и открывает ее. Там подвеска в виде сердечка. Банально, но мило.

— Красиво, — выдавливаю улыбку.

— Тиффани, — комментирует с гордостью.

Он наклоняется, чтобы поцеловать, но я прячусь за букет и ухожу на кухню.

— А что ты, как ежик? Не рада мне? — следует за мной.

Я ему не рада, но сказать об этом прямо — грубо и жестоко.

— Все нормально, тебе показалось, — бросаю через плечо и опускаю букет в раковину.

Цветочные вазы уже уехали в новый дом, а искать подходящую емкость мне некогда. До приюта добираться минут сорок, мне уже пора выходить.

Илья подходит и обнимает сзади:

— Я не слепой. Слишком хорошо тебя знаю, — дважды целует в плечо. — Ну что такое, Вета? Ты какая-то не такая…

— Что у тебя с Ульяной? — резко разворачиваюсь.

Он явно пугается:

— А что у меня с ней? Мы танцуем, пока не очень успешно. Ты это знаешь.

Я пристально смотрю ему в глаза. В висках стучит, в груди неприятно давит. Мои мысли и сердце заняты другим, почему же так неприятно?

— Я видела, как вы целовались. Случайно, в сториз у Дарины, — поясняю внезапно охрипшим голосом.

— Елизавета… — выдохнув мое полное имя, Илья качает головой. Так он называет меня, если я что-то не так говорю или неправильно делаю. — Мы чмокнулись чисто по-дружески. Что такого?

— Ничего. Это не было похоже на дружеский поцелуй. Я тебя тоже неплохо знаю, — бурчу.

Красовский садится на стул и закидывает ногу на ногу. Высокий, стройный блондин с аккуратной стрижкой и идеально выбритым тонким лицом. Я смотрю на него и не могу понять, что мне в нем нравилось. Он же совершенно не в моем вкусе!

— У вас тут что-то изменилось, — замечает он, оглядывая опустевшую кухню.

— Мы переезжаем в загородный дом, — встаю напротив и скрещиваю руки на груди. — Мама ждет ребенка.

— Вот это новости! Неожиданно. Что я еще пропустил? — зеркалит мою позу.

Много чего ты пропустил, Илюша. Ох, как много. Даже не знаю, стоит ли все рассказывать. Навряд ли ты захочешь это знать.

— Мне нужно выходить, — смотрю на часы над его головой. — Сегодня день волонтерства в приюте.

— А ты забей и не ходи, это же неважно.

— Ты ошибаешься. Для меня это очень важно.

— Да ладно тебе, Веткин! Мы неделю не виделись, — подмигивает с улыбочкой. Давай хоть отпразднуем твой бёздник. Можем сходить в ресторан или заказать домой пиццу и купить вина. По-взрослому…

Он облокачивается на спинку и улыбается. На левой щеке появляется ямочка, вокруг глаз — тонкие лучики морщинок. Миловидное лицо становится по-мальчишески озорным. Я его любила и всегда буду любить. Как партнера по танцам, как друга, как родного человека… Но не так, как женщина любит мужчину. Теперь я знаю разницу.

— Она тебе нравится? — спрашиваю, вглядываясь в теплые карие глаза.

— Кто? Ульяна? — продолжает улыбаться. — Она классная. Веселая и заводная. Оторва! И танцует неплохо, но ты лучше. У нее хорошая техника, но…

— Илья! — перебиваю нервно. — Ты же понял, о чем я пытаюсь спросить.

— Ревнуешь? — сощуривает он свои улыбчивые глазки. — Напрасно. К Ульке хахаль на «Панамере» ездит, куда там мне! Она в бутиках одевается, после Англии на Мальдивы собирается…

Он еще что-то говорит, но я не слушаю. Смотрю сквозь него и думаю о своем. Совершенно точно не ревную. Мне хочется, чтобы у него был роман с Улей. Я сама всерьез увлеклась другим и мне стыдно. Пытаясь уличить Красовского в измене, я ищу возможность оправдать себя, и это некрасиво.

— Илья, прости. Думаю, нам лучше расстаться, — произношу тихо, но уверено.

Его лицо вытягивается:

— Как это? Почему?

— Наши отношения себя исчерпали. Я больше не хочу…

— Ты это серьезно?

— Абсолютно. И я не передумаю, — припечатываю.

Илья опускает глаза и молчит. Переваривает. Вид у него растеренный и жалкий. Я чувствую себя стервой, мне его жаль и как-то горько. Непросто окончательно рушить то, что давало основу, пусть только видимую.

Я обхватываю себя за плечи, закрываюсь. Красовский вскидывает на меня красноречивый взгляд. Он настолько обреченный, что у меня все внутренности до боли сжимаются. Это я его бросаю, так получается.

Мы долго смотрим друг другу в глаза. Между нами нет трепета, притяжения, страсти… Их никогда не было, но мы дороги друг другу, мы — не чужие, и соединяющие нас нити сложно враз разорвать.

Я отвожу взгляд первой, не выдерживаю напряжения. Отворачиваюсь, дрожащими руками хватаю чайник и набираю к него воду. Мне пора выходить. Поесть теперь точно не получится, возьму с собой термос со сладким чаем.