Отчаянный и непобедимый Ренегат Икс

5

Мама продала меня на корню. Она не просто пообещала Гордону Тайнсу, более известному широкой общественности под именем Малиновый Огонь, что я поживу у него дома какое-то время. Нет, даже не так. Они заключили сделку. По условиям договора у него шесть недель на то, чтобы превратить меня в начинающего супергероя, и если из этого что-нибудь получится, его предположение о том, что я пошел в него, можно считать доказанным, и это значит, мне до конца моих дней суждено торчать в заштатной дыре на окраине, которую он называет домом. Если же нет, по истечении оговоренного срока я возвращаюсь к маме.

Никто не говорит о том, что за это время «X» превратится в «Г» — на это нужно куда больше времени, — но к какой букве я больше тяготею, узнать можно. Гордон считает, что потенциал супергероя у меня выше, и берется доказать это. Получается, если я, в свою очередь, не смогу доказать, что во мне преобладают гены супезлодея, и не выдержу всей этой чепухи с «курсом молодого супергероя», значит, мне придется жить с ним до тех пор, пока мне не исполнится восемнадцать, если, конечно, я не умру раньше. Или, что самое ужасное, до поступления в колледж для супергероев. Если я не поступлю в Вилмор этой осенью, это еще не конец света, а вот если я вместо этого поступлю-таки в колледж, но не в Вилмор, а в Хиросворт, это уже будет настоящей трагедией.

Я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось. Более того, я уверен, что даже если мне придется поступить туда, я смогу так же легко вылететь оттуда. Я наполовину суперзлодей, а там, я уверен, все до последнего — антизлодейские шовинисты. Они не станут меня держать там дольше, чем я сам захочу. Впрочем, это неважно, потому что прежде чем послать меня туда, Гордону придется доказать мне, что я должен стать супергероем. Мама сказала, что важно познать своего врага, но я же несколько лет подряд издевался над его шоу. Мне отлично известно, кто такой Гордон, и это просто смешно. Как ведущий программы «Клуба выживания» может убедить меня остаться в его семье и стать супергероем? Да, он мой отец, но его заблуждений я не унаследовал.

Однако в настоящее время я живу с ним, в его доме. Вернее, с ним и его семьей. У него имеется полный набор — жена-супергероиня и трое стопроцентных супергеройских детей. А теперь еще и я. Сегодня утром я проснулся в спальне восьмилетнего мальчика, на полу. Воняет, как в хранилище французских сыров, а на лице лежат грязные носки. И при этом, заметьте, я не выпил на ночь маминого ядреного пунша. Брезгливо морщась, убираю с лица отвратительный предмет туалета. Из дома взять удалось немного: со мной рюкзак с чистой одеждой и мистер Вигглс. Начинаю понимать, почему он был лучшим другом Кэт, когда она была маленькой. Я ужасно рад, что он со мной, так как в доме, кроме него, я никого не знаю. Алекс, мой восьмилетний сводный брат, выпрыгнув из кровати, наступает мне прямо на руку. Комнатка, в которой он живет, так мала и переполнена всякой дребеденью, что я смог поместится на полу, лишь подогнув ноги. Они затекли, и шея болит, потому что под голову пришлось подложить снятую с кушетки плоскую подушку. Очевидно, именно на такой прием вправе рассчитывать полузлодеи вроде меня в домах супергероев.

— Ха-ха, — кричит Алекс. — Во сне я победил суперзлодея!

Он пускается в пляс, наступая время от времени мне на лодыжки. Я убираю ногу, тем самым опрокинув его. Слава богу, он падает не на пол, а на метровой высоты кучу грязного белья, которое, я так подозреваю, и распространяет изысканный сырный запах.

— Один готов, — бурчу я под нос, но Алекс находит происшествие забавным.

Я решаю, что пора вставать с постели, которая представляет собой одеяло, положенное на дощатый пол, и поднимаюсь. Спал я в одежде; голова взъерошена. Зевая, иду на кухню вслед за Алексом, не торопясь, в отличие от него. Мистера Вигглса я беру с собой. Друзьям положено всюду ходить вместе.

За столом сидит полноватая девушка-подросток со светлыми бровями и крашеными темными волосам. Когда мы появляемся, она злобно смотрит на нас и говорит: «Вы опаздываете».

Это Амалия. Ей пятнадцать лет. В ее спальне стоят часы, идущие в обратную сторону — знаете, такие продают накануне Нового года, — они отсчитывают дни, оставшиеся до ее шестнадцатилетия. Амалия, очевидно, придает будущему событию большое значение, потому что специально принесла часы вчера вечером из комнаты, чтобы показать мне. До шестнадцатилетия осталось 236 дней. Я сказал ей, что, может быть, не стоит быть такой нетерпеливой, потому что, когда ей исполнится шестнадцать, она может обнаружить, что в ее роду есть пассивные гены суперзлодейства, и тогда останется только жалеть о том, что беззаботные дни счастливого детства прошли.

— Вы не могли хотя бы одеться для начала? — спрашивает Амалия, глядя на нас с отвращением. Не знаю уж, кого она имеет в виду — меня, спавшего в одежде всю ночь, или Алекса, разгуливающего в наполовину расстегнутой пижаме. Оба мы попадаем под определение полуодетых или плохо одетых людей: я выгляжу помятым, а Алекс — неряшливым.

Сажусь за стол напротив Амалии и ставлю рядом мистера Вигглса. Амалия корчит гримасу. На веках у нее розовато-лиловые тени, и остается только надеяться, что она нанесла на лицо эту боевую раскраску дикаря не для того, чтобы произвести впечатление на старого доброго Дэмиена. Я все-таки наполовину ее брат, да к тому же заклятый враг, поэтому не должен интересовать ее как мужчина.

— Что это такое? — спрашивает она, щурясь, чтобы получше разглядеть мистера Вигглса.

— Это доктор Вигглс, известный ранее под именем мистера Вигглса. Он только что закончил аспирантуру и защитил докторскую по литературе начала двадцатого века.

Даже если бы у мистера Вигглса не было ученой степени, я все равно бы рискнул сказать, что он умнее Амалии.

— Ненормальный, — бормочет она под нос, словно ее убежденность в моей неполноценности оправдывает необходимость произносить такие вещи вслух. — Не слишком ли ты стар для детских игрушек?

— Доктор Вигглс — продукт высоких технологий. Кроме того, «детские игрушки» не пишут докторских диссертаций.

Амалия не находит, что на это ответить. Я ее сразил.

— Ладно, понятно, — тянет она, сердито глядя на меня и закатывая глаза к потолку.

Из спальни, прихрамывая, выходит Хелен, жена моего отца и мать моих сводных братьев и сестер. За ее ногу цепляется Джессика, младшая сестра Амалии и Алекса. Ей всего два года. Хелен тоже супергероиня, хотя я пока не понял, какими сверхспособностями она обладает.

На данный момент Джессика нравится мне больше остальных, потому что она меньше всех говорит, называет меня «мальчиком» и возделывает свой собственный маленький огород во дворе. У нее есть две грядки, из которых, вместо всходов, торчат таблички с изображениями овощей, растущих там, по мнению Джессики. Кажется, на одной из табличек изображен помидор, а на других — нечто среднее между морковью и цветной капустой. Не знаю уж, посеяно там на самом деле что-нибудь или нет.

— Мальчик! — говорит Джессика, прячась за ноги матери и показывая на меня грязным пальчиком.

— Да, Джесс, — подтверждает Хелен, — это мальчик!

Слова «это мальчик» она произносит, нарочито сюсюкая, намекая, видимо, на слащавые надписи на открытках и воздушных шариках, которые принято дарить тем, у кого в доме появился ребенок.

У Хелен длинные, до плеч, светлые волосы и антикварный магазин где-то в деловой части города.

Я заметил, что она почему-то всегда прихрамывает, даже в те моменты, когда Джессика не пытается вскарабкаться по ее ноге.

Джессика решает рискнуть и, перестав прятаться за мамины ноги, выбирается вперед и мчится к обеденному столу. Оказавшись рядом, она смотрит на меня огромными голубыми глазами.

— Джесс, — говорит Амалия, хлопая по стулу, стоящему рядом с ней. — Садись сюда, Джесс.

Джессика, игнорируя ее, продолжает смотреть на меня.

Амалия продолжает подзывать ее, как кошку, пока Джессика не оборачивается к ней и не говорит «Нет!» необыкновенно суровым тоном. Еще один плюс в ее пользу, с моей точки зрения.

Амалия разочарованно вздыхает. При этом она издает звук, похожий на гудок, который дает машинист локомотива, обнаружив на путях целое стадо коров.

— Никто в этом доме меня не слушает!

Упираюсь локтями в крышку стола, кладу подбородок на руки и пристально смотрю на Амалию.

— Я слушаю, Амалия. Расскажи мне, какие у тебя трудности.

Услышав это, Амалия окончательно впадает в уныние, хотя, очевидно, на какую-то секунду ей явно показалось, что я говорю серьезно. Я продолжаю пялится на нее, даже не мигая.

— Мам! — кричит она. — Ненормальный мутант, которого привел в дом отец, смотрит на меня!

Хелен отходит от плиты, помешивая ложкой в кастрюле с тестом для блинов, которую она держит в руках.

— Ничего не могу с собой поделать, — говорю я, умудрившись удержаться от смеха, что, на мой взгляд, заслуживает особой премии. — Я пленен ее красотой.

Амалия выглядит, как человек, которого вот-вот стошнит.

— Амалия, будь вежливой, — сердито отчитывает ее Хелен.

— Но, ма-а-а-а-а-а-ам!

— Амалия! — говорит Хелен еще строже, забывая о том, что секунду назад мешала тесто. Капли падают с ложки, протянутой в сторону дочери указующей рукой. Хелен показывает на меня подбородком, пытаясь объяснить Амалии, что обсуждать такие вещи вслух в моем присутствии неэтично. Странно, думаю я, зачем пытаться делать вид, что ничего не происходит? Можно подумать, я каким-то образом мог все еще не заметить того, что они говорят обо мне.

— Мы с тобой уже все обсудили, — произносит Хелен напряженным голосом сквозь плотно стиснутые зубы.

Хелен, кажется, находится во власти заблуждения, считая, что Гордон «спас» меня, избавив от ужасной жизни, которую я вел в жуткой берлоге дикарей и аморальных суперзлодеев. Гордона она, однако, с тех пор как стало известно о моем существовании, не жалует, и ему приходится спать на диване, хотя они даже не были вместе, когда он случайно зачал меня. (В принципе могли уже и быть, потому как разница в возрасте между мной и Амалией всего восемь месяцев.) Хелен полагает, что я несчастный беженец, и старается не травмировать мою нежную душу, чтобы я, не дай бог, не почувствовал себя чужим. Я же, в свою очередь, думаю, что знай она правду, а именно: что я суперзлодей по убеждению, от всей души презирающий все, что имеет отношение к супергеройству, — она бы так стараться не стала.

— Ты будешь учиться летать? — спрашивает Алекс, забираясь с ногами на стул рядом со мной.

— Нет! — хором отвечаем мы с Амалией. Я косо смотрю на нее; она отвечает мне тем же.

— Алекс, не смей стоять на стульях, — злобно шипит на брата Амалия. — Ты портишь мебель!

Алекс ее не слушает.

— Ты будешь учиться, — говорит он мне. — Так сказал мне папа вчера вечером.

Я смеюсь. Негромко, просто слегка усмехаюсь под нос.

— Прости, если разочарую, Алекс, но этого не будет.

Мальчика, похоже, мои слова не убеждают.

— А ты откуда знаешь?

Оттуда, думаю я, что в ближайшее время я буду неустанно молиться, чтобы Господь позволил мне унаследовать мамины лазерные глаза или сподобил сделать что-нибудь еще в этом роде — словом, нечто такое, что никоим образом не относится к умениям, которыми обладает Гордон.

— Буду суперзлодеем, — объясняю я, — а ни один уважающий себя злодей не умеет летать.

Разве что при помощи какой-нибудь крутой современной техники, вроде ракеты или заплечной реактивной турбины, да и то это не по мне. Я не собираюсь отрываться от земли ни под каким видом.

— Да кого интересует, хочет он учиться летать или нет? — спрашивает Алекса Амалия. — Летать умеют только супергерои, а он не такой, как мы, это ясно. И неважно, что говорит папа. Я буду первой наследницей его сверхспособностей.

Амалия произносит эту маленькую речь с необыкновенно гордым видом, наматывая на палец прядь волос.

От одной только мысли о том, что можно оторваться от земли и полететь, меня тошнит. Грудь сдавливает страх, в желудке становится нехорошо. Приходится упереться в пол босыми ногами, чтобы напомнить себе, что я на твердой земле.

— Да получается, что ты не первая, — замечаю я, — мне-то уже шестнадцать.

Амалия снова награждает меня полным ненависти взглядом, словно я сказал это, чтобы унизить ее.

— У всех моих друзей сверхспособности проявились уже несколько месяцев назад. Может, все дело в том, что я неудачник. У меня на пальце эта дурацкая буква «икс», а в крови — обе разновидности вируса. Это может означать, что сверхспособностей у меня просто не будет.

Да и ладно, думаю я про себя, имея в виду способность летать.

— Хотя, может быть, они не проявятся, пока «X» не превратился в «З».

— Или в «Г», — вставляет Алекс.

Да уж, необычайно утешительно.

— Как бы там ни было, летать я не смогу. В этом я уверен.

— Да откуда тебе это знать? — спрашивает Амалия, в первый раз сменив гнев на милость.

Откуда? Не знаю. Но летать я точно не буду. Никогда.

— Чувак, — обращается ко мне какой-то парень и хватает меня за руку, будучи, очевидно, уверенным в том, что оказывает мне неоценимую услугу. — Это же Чокнутая. Ты точно не захочешь сидеть рядом с ней. Она же ненормальная.

Второй рукой он указывает на девушку, сидящую за партой, рядом с которой есть свободное место.

Оглядываю класс. На боковом ряду сидят четверо ребят в черных обтягивающих трико и в черных джинсах. Вместо ремня в джинсы продеты цепи; на руках перчатки. Такие же, как у меня, но я все время ношу обе, а эти ребята — по одной, только на правой руке. Похоже, они что-то скрывают — как и я — но у них там явно не то, что у меня, так как, по словам Амалии, в школе, кроме нее, супергероев нет. Что, кстати, ее не особенно расстраивает.

В отличие от остальных, ребята в трико сидят не на стульях, а прямо на партах. Учительница, миссис Лог, уже в классе. Она одета в простое платье из ткани в цветочек, стоит у доски с мелом в руке и пишет какие-то уравнения. Большинство учеников, заходя в класс, садятся в среднем ряду, стараясь не смотреть в глаза ребятам в черном. Рядом с Чокнутой, на задние парты, никто не садится.

У Чокнутой вьющиеся светлые волосы с едва заметным красноватым отливом, прихваченные обручем. Толку от него немного — волосы все равно какие-то растрепанные и неухоженные. Вдоль щеки свисает косичка, в которую вплетены серебристые шарики, похожие на покрытые алюминиевой фольгой бусины, из которых сделаны бусы, украшающие шею девушки. Ей, видимо, все равно, сядет рядом с ней кто-нибудь или нет, так как ее внимание всецело приковано к книге в мягкой обложке, повествующей, судя по названию, о знаменитых побегах заключенных. Сразу видно, что книга безумно интересная.

Гм… Что выбрать? Сесть рядом с человеком, которого все считают ненормальным, или присоединиться к надежному, но скучному большинству? Решившись, я стряхиваю руку парня, считающего, что он оказывает мне услугу, и сажусь рядом с Чокнутой. Она на меня не смотрит и вообще, похоже, не замечает, что творится вокруг.

Идея послать меня в школу принадлежит Гордону и Хелен. Когда я рассказал Хелен о том, что никогда не учился с другими детьми, она чуть не заплакала. Пришлось объяснить, что я находился на домашнем обучении, но особого впечатления этот аргумент не произвел. Хелен, очевидно, уже вообразила меня в пещере, в компании одетых в шкуры и рычащих по-звериному суперзлодеев, показывающих мне жестами, как выращивать из дощечки «прекрасный огненный цветок» посредством трения дерева о дерево.

Существуют спецшколы для супергероев, но, к счастью, Гордон считает, что его детям нужно ходить в обычную. Он думает, что, учась в компании скучных ординарных детей, его отпрыски становятся «ближе к народу», то есть к людям, которых им впоследствии предстоит спасать. Услышав эту теорию, я спросил, почему бы не развить ее дальше и не послать детей в дом престарелых, где мы были бы ближе к людям, которых нам предстоит переводить через улицу. У Гордона от моего вопроса, похоже, задергалась щека — очевидно, я его рассердил, но потом он взял себя в руки, улыбнулся и сказал, что я могу поработать волонтером в интернате для пожилых людей в свободное от занятий время, если уж мне так хочется туда попасть. Я решил, что едва ли последую его совету. Впрочем, даже если мне никогда в жизни не придется никого спасать, я все равно почувствовал к Гордону некую призрачную симпатию за то, что он не стал насильно запихивать меня в школу для супергероев. Естественно, заведение для обычных детей раем земным не будет, но жизнь среди сплошных супергероев еще хуже. Совершенно не нуждаюсь в том, чтобы лицезреть их физиономии каждый день. Фу.

Гордон и Хелен заставили Амалию проводить меня до школы, но как только мы вошли в здание, она наказала мне не разговаривать с ней, для поднятия бодрости духа назвала ненормальным и ушла. Теперь я, как говорится, буду иметь счастье лицезреть ее только на перемене, за завтраком. Просто жду не дождусь.

— Класс, — говорит миссис Лог, когда урок начинается, — сегодня к нам пришел новый ученик.

Она кивает мне, приглашая выйти вперед. Ребята поворачиваются, чтобы посмотреть, когда я прохожу мимо их парт. Особенно всех интересуют перчатки. За спиной я слышу, как кто-то, прикрыв рот рукой, тихо шепчет слово «позер», явно в мой адрес.

Вероятно, слух о том, что мы с Амалией родственники, уже разнесся по школе, и они думают, что я пытаюсь прикинуться супергероем. Или супезлодеем. Вероятно, в школе нет того духа толерантности к супергероям, в существовании которого уверен Гордон, и они злятся, считая, что я недостаточно ординарен, чтобы учиться вместе с ними.

— Дети, это Дэмиен Локи, — представляет меня миссис Лог.

Я кланяюсь, вызвав смех среди одетых в черное ребят, сидящих уже за партами, как и положено.

— Он перевелся к нам из… другой школы. Я правильно говорю, Дэмиен?

Миссис Лог озабоченно хмурится, изучая листок бумаги, который она держит в руках. Видимо, там написано что-то обо мне.

Да уж, из другой школы… Из Интерната для лишенных прав детей имени Королевы чудовищ.

— Из Иствуда, — говорю я, вспомнив название, которое часто повторяет Амалия. По ее мнению, мне лучше учиться именно там. Наверное, Иствуд — какая-то коррекционная школа, куда отправляют детей, неспособных жить среди сверстников. Ну, вы знаете, там учатся малолетние преступники, разного рода сумасшедшие и девочки, которым посчастливилось забеременеть, не окончив учебы. Сказав, что я перевелся из Иствуда, вижу на лицах именно ту реакцию, на которую рассчитывал. Половина класса смотрит в сторону со смешанным выражением презрения и отвращения. Ребята в трико издевательски смеются и оживленно переговариваются. Чокнутая продолжает увлеченно читать книгу.

Миссис Лог старается отодвинуться подальше, да так, чтобы при этом никто этого не заметил. Она делает шаг, потом другой, со словами:

— Иствуд, я правильно услышала? Но это же… Боже мой…

Заломив руки, она оглядывается в поисках предмета, на котором можно сосредоточить внимание, и видит у себя за спиной доску. Сделав вид, что только что вспомнила о том, насколько важна для молодых умов математика, она спрашивает:

— Итак, ребята, начнем урок, пожалуй?

Видимо, мне пора садиться на место. Возвращаясь за парту, бросаю взгляд на Чокнутую, но она продолжает как ни в чем не бывало читать книгу, никак не проявляя интереса к моему фактическому признанию того, что я либо ненормальный, либо склонен к криминалу. Хотя, возможно, она просто ничего не слышала, погрузившись в изучение увлекательных подробностей побегов из тюрьмы, и не обращает внимания на столь ничтожный предмет, как математика, которой пытается обучить нас миссис Лог. Я не виню Чокнутую за то, что она не интересуется происходящим в классе, — все равно все это ужасно скучно.

Послушав объяснения миссис Лог, понимаю, что мои новоиспеченные одноклассники проходят алгебраические функции. Однако мы с мамой изучили этот раздел еще три года назад, и заниматься этим снова смысла нет.

Во время переклички выясняется, что Чокнутую на самом деле зовут Сарой. Она поднимает руку, когда миссис Лог называет ее фамилию — Кинк, но не отвечает, как все, «здесь» и не отрывает взгляд от страницы.

Миссис Лог, как я вскоре замечаю, старается меня и Сару не вызывать. Кроме того, ребятам в черных трико она намеренно задает самые простые вопросы, да и то ей приходится им подсказывать, чтобы добиться более-менее адекватных ответов. Ко всем остальным ребятам отношение обычное.

От нечего делать начинаю барабанить пальцами по столу и вскоре понимаю, что выбиваю мелодию «Отравленной помады» в исполнении «Штанишек». Больше стучать как-то не хочется, и я останавливаюсь. Начинаю думать, что мои надежды на Сару, как на неординарную личность, оказались ошибочны, так как с начала урока ничего не изменилось — она продолжает читать книгу. Но вдруг она неожиданно захлопывает ее, кладет на стол и, посмотрев на меня, изумленно вздыхает. Сара носит очки, и от этого ее карие глаза кажутся еще больше, чем на самом деле. Она в прямом смысле таращится на меня и даже открывает при этом рот.

Так и продолжается почти до самого конца урока. В какой-то момент она достает блокнот и начинает что-то царапать на листе бумаги, останавливаясь время от времени, чтобы пожевать кончик ручки. Делая заметки, она тихонько смеется, качает головой и, кажется, не обращает внимание на то, что я не спускаю с нее глаз. Я намеренно стараюсь сделать вид, что крайне заинтересовался ее грудью, скрытой, впрочем, под несколькими слоями одежды, включающими шерстяной свитер и джинсовую куртку. Ясное дело, она это замечает, потому что произносит под нос что-то вроде «интерес к женским половым признакам», продолжая писать, но, кроме этого, никакой реакции от нее добиться мне не удается.

Она так и не произносит ни слова до самого звонка на перемену. Миссис Лог напоминает всем, что домашнюю работу следует сделать сегодня же вечером. Не дослушав ее, Сара встает из-за парты, кивает мне и со словами «ты очень похож на него» выходит из класса раньше всех остальных.

Чтобы догнать ее, приходится расталкивать собравшихся у выхода ребят. Выбравшись из толпы, я догоняю ее в холле и подхватываю под руку.

— Что ты имела в виду, сказав, что я «очень похож на него»?

— Ты похож на Малинового Огня, — говорит она, указывая на меня концом ручки. — Челюсть такой же формы, и уши тоже. И в Иствуде ты не учился.

Она начинает смеяться и дальше говорит, как будто делясь какой-то малопонятной для посторонних шуткой с невидимым собеседником.

— Их же никогда не переводят до окончания четверти.

Сказав это, Сара порывается уйти.

— Постой! — говорю я, снова хватая ее за руку. — Я не похож на него.

Сара смотрит на меня через плечо. Взгляд у нее настороженно бегает, как будто ничего хорошего она от меня не ждет.

— Мне действительно пора, — бросает она, вырывая у меня руку, — но ты очень, очень похож на него.

— А что, ты состоишь в его фан-клубе?

— Нет, но раньше смотрела его передачу. Мне правда пора идти, правда…

Кто-то сильно толкает меня в спину. Оступившись от неожиданности, я падаю и приземляюсь на грязный пол.

— А у Чокнутой, оказывается, появился бойфренд.

Это один из ребят в черных трико. Похоже, их неформальный лидер. Взявшись за ручку ближайшего шкафчика, он прижимает Сару к дверце. Трое приятелей стоят рядом с глумливым видом.

— В чем дело, Чокнутая? Я для тебя не слишком хорош? — спрашивает он, делая вид, что хочет поцеловать ее.

Сара пытается протиснуться между ним и дверцей шкафчика, но он преграждает ей путь, выставив вторую руку. Пытаюсь подняться, но кто-то ставит мне ногу на спину, и я снова оказываюсь на полу. Все, кроме Сары, смеются. Смех у них дебильный, похож на кудахтанье возбужденных кур.

Одна из четверых — девушка. Она вырывает у Сары из рук блокнот, тот самый, в котором она делала записи во время урока.

— Отдай! — кричит Сара, протягивая руку, чтобы отнять блокнот.

Девушка в черном не дает ей этого сделать. Раскрыв его, она читает, но, похоже, не может разобрать почерк и, следовательно, поглумиться над тем, что там написано.

— Бла-бла-бла, — говорит она. — Ты когда-нибудь занимаешься чем-нибудь интересным, Чокнутая?

— Отдай, Джилл!

— Оставь ее в покое, — требую я, поднявшись наконец на ноги.

— Боже, какая же ты уродина, — говорит Джилл, пытаясь сорвать бусы с шеи Сары.

— Я сказал, оставь ее в покое! — повторяю я, сжимая кулаки и окидывая компанию гневным взглядом.

К сожалению, ни лазера, ни отравленных приглашений с собой у меня нет, поэтому остается полагаться только на силу воли, а в ней у меня недостатка нет. Сердце стучит в груди, как молот, разнося по телу могучие волны адреналина.

— Отпусти ее.

В холле, кроме нас, никого нет, хотя маловероятно, чтобы кто-нибудь вмешался, даже если бы здесь было людно. Остались только мы с Сарой да четверо ребят в черном.

— Ого, Марти, — говорит один из них главарю, продолжающему прижимать Сару к шкафчику, — а этот маленький позер, похоже, на тебя сердится.

— А тебе так страшно, — саркастически добавляет Джилл. Повернувшись ко мне, она начинает размахивать руками, крича «у-у-у», как будто она привидение и я должен испугаться до судорог. Окончив пантомиму, она кивком указывает на мои руки, морщась от отвращения.

— Две перчатки? Это лажа.

Не знаю уж, что она имеет в виду, но, наверное, если бы я носил одну перчатку, как они, это было бы круто. Хотя, честно говоря, сомневаюсь, что они бы меня в этом случае больше уважали.

Марти неожиданно ударяет по железной дверце обеими руками. Грохот страшный! Сара вздрагивает.

— Твой бойфренд будет следующим, Чокнутая, — говорит он с ухмылкой.

Джилл, размахнувшись, бросает блокнот Сары, как летающую тарелку, и он приземляется на пол за несколько метров от нас.

Вся компания собирается уходить, но я преграждаю им путь.

Джилл смотрит на меня, вопросительно подняв брови.

— Вы только что попали в мой список, — сообщаю я, имея в виду перечень людей, с которыми нужно разобраться. — На самую первую строчку.

Жаль, конечно, что я в этой школе первый день, потому что, зная меня лучше, они бы испугались больше.

Марти отпихивает меня в сторону, чтобы пройти, и я, ударившись спиной о шкафчики, падаю на пол и оттуда наблюдаю за тем, как они уходят по коридору, глумливо смеясь.

— Не переживай, — говорит мне Сара. — То, что они носят перчатки, еще не делает их суперзлодеями. Они просто прикидываются, а на самом деле ничем не отличаются от нас с тобой. Но все равно ссориться с ними не стоило.

Грустно покачав головой, она смотрит на меня с сомнением.

— Надеюсь, ты не собираешься разбираться с ними в одиночку.

— Могу я попросить у тебя ручку? — спрашиваю я.

Передав мне ручку. Сара бросается туда, где лежит ее блокнот, подбирает его и отряхивает.

— Ублюдки, — говорю я вслух, вынимая из кармана список, и вписываю в него имена Марти и Джилл.

Во время завтрака я нахожу Амалию, незаметно сажусь на свободный стул рядом с ней и залезаю в ее пакет с едой. Заметив чью-то руку в своем пакете, Амалия напрягается и широко распахивает глаза, а когда, обернувшись, видит меня, выражение удивления на ее лице сменяется неподдельным отвращением.

— Убери руку! — говорит она.

Подружки, замерев на месте, таращатся на меня. От удивления они даже забывают дожевать жареную картошку и бутерброды и сидят с набитыми ртами. У всех без исключения на веках розовато-лиловые тени, такие же, как у Амалии. Одеты все в основном в черное, за исключением одной девочки в розовом. Такое впечатление, что она по оплошности забыла, что нужно надевать в этот день недели, поэтому выглядит белой вороной. Не знаю уж, такой ли я ненормальный, как считает Амалия, но, видимо, сам факт того, что за их столик сел мальчик, кажется им настолько диким, что все шестеро от неожиданности зависают и становятся похожи на сломанные заводные игрушки. Немного придя в себя, они обращают взгляды на Амалию в надежде получить хоть какие-нибудь объяснения. Амалия презрительно усмехается, словно ее раздражает не столько само мое присутствие, сколько необходимость представлять меня. До моего прихода она жевала кусок хлеба с обрезанной коркой, обильно покрытый арахисовым маслом и джемом, поэтому уголки губ у нее испачканы красным желе, стекающим на подбородок.

— Это Дэмиен, — бормочет она.

По лицам подружек можно догадаться, что она ничего им обо мне не рассказывала.

— Брат Амалии, — информирую их я, протягивая руку, чтобы взять с одной из тарелок горсть жареной картошки. — Мы с ней очень близкие люди.

Сказав это, я в подтверждение своих слов обнимаю Амалию за плечи.

— Эй! Убери руки, ты, придурок! — отзывается Амалия, отталкивая меня.

Подружки с интересом глядят на меня.

— Это твой брат? — спрашивает одна.

— Наполовину, — объясняет Амалия. — Он не будет сидеть с нами. Только через мой труп. А ты выглядишь в этих перчатках, как позер.

Могла бы и утром мне об этом сказать. Хотя, конечно, перчатки я бы снимать все равно не стал.

Очевидно самая важная деталь в облике этих идиотов в черном — перчатка на правой руке. Они прикидываются злодеями, скрывающими отпечаток в форме буквы «З» на большом пальце правой руки. Они могли бы с таким же успехом прикидываться супергероями, но это бы никак не сочеталось с их любовью к избиению людей в пустынных коридорах. Вообще говоря, затея с перчатками априори дебильная, потому что реальные суперзлодеи их не носят — это было бы слишком очевидно, а я в данном случае не в счет. Кстати, надо бы как можно скорее разжиться комплектом для создания фальшивых отпечатков пальцев, но я, к сожалению, пока не могу себе этого позволить по причине отсутствия денег.

Может, когда я вернусь домой, маме будет так приятно услышать, как я с успехом выдержал все злоключения, выпавшие на мою долю в доме Гордона, что она захочет сделать пожертвование в фонд покупки фальшивых отпечатков.

Девочка с зеленой лентой в волосах хихикает над замечанием Амалии по поводу позера. Все, кроме, естественно, самой Амалии, пытаются понять, какое я произвожу впечатление: такой ли я ненормальный, как она, или можно простить мне предполагаемую склонность к позерству ради того, чтобы я остался за столиком и продолжал распространять столь приятные девичьему сердцу эманации подростка мужского пола. Нет уж, девочки, простите, я пришел, чтобы всех расстроить.

— Амалия, — говорю я, придвигаясь неприлично близко, — хочу тебе кое о чем рассказать.

Лезу в передний карман джинсов и вынимаю свернутый черный носок с кружевом поверх резинки. Он принадлежит Амалии — это ясно с первого взгляда. Даже сейчас на ней пара абсолютно таких же носков. Крепко держа предмет женского туалета в руке, провожу им по носу, делая глубокий вдох. К счастью, носок чистый.

Амалия с ужасом смотрит на меня, потом на подруг. Выражение лица у нее беспомощное — она словно просит у них защиты и одновременно пытается объяснить, что для нее происходящее такая же дичь, как и для них.

— Где ты его взял? — визжит она так громко, что люди, сидящие за соседним столиком, оборачиваются, чтобы посмотреть, что происходит.

— Вытащил из штанов, — отвечаю я, заводя глаза в фальшивом экстазе, и вздыхаю с видом полнейшего удовлетворения.

Побледневшие девочки смотрят на нас, боясь даже пошевелиться, словно только что на их глазах произошло что-то ужасно неприличное.

— Хотел сказать тебе, Амалия, что я необыкновенно рад тому, что ты моя сестра. И что мы будем жить вместе, — продолжаю я, снова прикладывая к лицу носок.

— Что, черт возьми, ты делаешь?! — кричит Амалия, вырывая вещь у меня из рук.

Подружки решают, что все-таки я ненормальный. Собрав остатки завтрака, они поспешно встают из-за стола и ретируются.

— Мы просто хотим… оставить вас наедине, — говорит девочка с зеленой лентой в волосах.

— Девочки, подождите!

Убедившись, что подружек и след простыл, Амалия смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Если бы в глазах у нее были лазеры, как у мамы, я бы превратился в кучку пепла.

— Да что это за идиотский спектакль?!

Поскольку рядом с нам и уже никого нет, непокойно бросаю носок на стол и отодвигаюсь подальше от Амалии, восстанавливая границы личного пространства.

— Есть предложение, — объясняю я.

— Надеюсь, не руки и сердца, — ехидно произносит Амалия, складывая руки на груди и частично отворачиваясь от меня. — Ты же неудачник.

Гм. Предложить руку и сердце Амалии? Думаю, не стоит. Характер у нее слишком уж вспыльчивый, да к тому же, даже если не придавать особого значения этому фактору, все равно неприятно то, что у наших с ней детей было бы две бабушки и всего один дедушка. Это существенный минус.

— Я бы не хотел портить только что установившиеся между нами дружеские взаимоотношения, — говорю я. — Кроме того, ты же знаешь, я не любитель интимных отношений с домашними животными.

Рот Амалии раскрывается так широко, что можно сосчитать пломбы в зубах.

— Да не пошел бы ты…

В последний момент Амалия все-таки сдерживается, и конкретных директив, касающихся потенциального направления движения, я не получаю. Вероятно, после моей выходки с носком она решила, что я конченый извращенец и произносить при мне неприличные слова все равно что дразнить голодного куском колбасы. Плотно стиснув зубы, Амалия силится успокоиться и взять себя в руки.

— Послушай, — говорю я, убедившись, что завладел ее вниманием целиком и полностью, — я тебе не нравлюсь, и ты мне не нравишься.

Амалию, похоже, вторая часть заявления все-таки задевает, хотя заметно, что ей приятно осознавать, что у нас с ней общие чувства по отношению друг к другу, пусть и неприязненные.

— Я ничего не имею против твоей семьи, но я лучше глаза себе выколю шпажкой для морепродуктов, чем проведу у вас больше времени, чем меня заставит твой отец.

— Да пошел ты, Дэмиен.

— А мне казалось, ты спишь и видишь, как бы от меня поскорее избавиться. Ладно, как бы там ни было, предлагаю тебе совместно поработать над этим. Гордон считает, что мне необходимо преподать несколько «уроков супергеройства», в частности, научить меня летать. Но, строго между нами, мы оба знаем, что я — суперзлодей…

— А ты посмотри на свою руку, гений, — перебивает меня Амалия, саркастически усмехаясь, — у тебя там «X», а значит, еще неизвестно, кто ты на самом деле.

— Ты про это? — спрашиваю я, потирая большой палец. — Это вскоре изменится.

Амалия закатывает глаза.

— Тебе исполнилось шестнадцать раньше, чем мне, и ты, помнится, заявил, что всегда будешь первым. Ты что, все-таки надеешься, что научишься летать раньше меня? Чушь собачья.

— Я же уже сказал, что я не супергерой и никогда им не буду. И у меня хватит силы воли стать тем, кем я хочу быть.

Последнюю фразу я произношу, тыча пальцем в стол, чтобы подчеркнуть важность каждого слова:

— Я. Супер. Злодей.

Амалия тяжело вздыхает и пожимает плечами.

— Ладно, как скажешь, но папа думает, что тебе передались его способности.

Она пристально смотрит мне прямо в глаза, изучая реакцию.

— Алекс правильно сказал. Папа говорил об этом вчера вечером и утром, прежде чем уйти на работу. Но ты еще не проснулся, — добавляет она, намекая, видимо, на то, что мне следовало бы стыдиться своей лени. — Он придумал какой-то план. Сказал, что знает, «как придать тебе необходимое ускорение».

Досадливо морщусь. Даже само слово «ускорение» вызывает во мне желание забиться в укромный угол и тихо умереть. Нет, ну действительно, кто примет меня всерьез в качестве суперзлодея, если я буду уметь летать? Даже если «X» превратится со временем в «З», умение летать будет расцениваться другими злодеями как недостаток. Придется скрывать эту позорную тайну, а тайн и так у меня слишком много.

— Давай считать, что мы оба хотим, чтобы по окончании шести недель я не остался в вашем доме?

Амалия делает гримасу, без сомнения означающую, что ей будет крайне неприятно, если я застряну у них надолго.

— Слушаю тебя, — говорит она.

— Ты была старшей, а потом появился я и стал оспаривать первенство. Ясное дело, это несправедливо. Ты имеешь право на то, чтобы быть первой, согласна?

С этим Амалия не спорит. Слушая меня, она рассеянно отщипывает кусочки от бутерброда с арахисовым маслом и желе и скатывает из них шарики.

— Из-за того, что неожиданно в семье появился я, ты потеряла возможность достигнуть шестнадцатилетия первой, и значит, буква на твоем пальце, как ни крути, появится позже, чей на моем. Но я все-таки предлагаю тебе кое в чем меня обогнать: учиться летать первым я не хочу. Подумай сама, как еще ты можешь меня опередить? Мы вместе можем сделать так, чтобы такая возможность у тебя все-таки появилась.

В течение нескольких секунд Амалия обдумывает мое предложение.

— А какой тебе в этом прок? — наконец спрашивает она.

Я улыбаюсь.

— Как ты правильно заметила, остается малюсенький, крохотный шанс, что гены супергеройства, блуждающие во мне, скажем так, станут проблемой. А я бы не хотел доискиваться.

— Чего доискиваться? — спрашивает Амалия, двигая бровями в недоумении.

Я стараюсь в нескольких словах объяснить ей свое видение ближайшей перспективы.

— Умение летать исторически присуще супергероям. Если я освою его, для меня это будет огромным шагом назад, а если выяснится, что я все-таки унаследовал его сверхспособности, как считает старина Гордон, мне, возможно, уже никогда не удастся покинуть ваш дом. Я старший сын, следовательно, вполне возможно, они захотят отдать мне твою спальню на чердаке, так как она больше остальных. А тебе придется ютиться вместе с Джессикой всю оставшуюся жизнь.

Боже, как же лихо я научился лгать. Я же видел лестницу, ведущую на чердак — она невероятно крутая и расшатанная, к тому же перила практически отваливаются. Никогда в жизни, ни за какие блага я не поднимусь на чердак, даже если придется спать в тесной спальне Алекса до скончания дней моих. Но Амалии об этом знать не нужно.

Она глубоко вздыхает и закрывает глаза, как человек, понимающий, что, приняв мое предложение, он еще не раз об этом пожалеет.

— Ладно, — говорит она, — что я должна сделать?