Отчаянный и непобедимый Ренегат Икс

6

— Хочешь поговорить со мной об этом? — спрашивает Гордон, держа в руках журнал, купленный мной по дороге из школы.

В журнале нет ничего непристойного — это обычный каталог гаджетов для злодеев или героев, имеющих склонность ко всяким высокотехнологичным штучкам. Хотя, глядя, как Гордон брезгливо держит его двумя пальцами, можно подумать, что он заражен чумой или чем-нибудь похлеще.

Я решил, что копить деньги на фальшивый отпечаток большого пальца слишком долго, и они нужны мне немедленно. В каталоге есть превосходный набор, позволяющий не только скрыть настоящий отпечаток, но и создать на пальце голограмму, имитирующую «З» или «Г» в зависимости от вашего желания. К нему даже прилагается пульт дистанционного управления, чтобы облегчить программирование. Стоит набор три тысячи долларов — сумма для меня заоблачная — поэтому придется купить дешевый суррогат, представляющий из себя обыкновенный колпачок из резины. Но сначала необходимо понять, как обстоят дела на банковском счете Гордона. Да, кстати, я решил приобрести фальшивый отпечаток — неважно, дорогой или дешевый — за счет моего дорогого свежеобретенного папочки. Почему бы ему не проявить любовь к сыночку, позволив ему воспользоваться своей кредиткой, пусть даже он об этом и не узнает? Он пропустил множество дней рождения, ему теперь лет сто расплачиваться придется. Нужно будет сходить в библиотеку и выйти в Интернет, чтобы посмотреть отзывы тех, у кого набор уже есть. Интернет, кстати, не роскошь, а средство общения; тем не менее в доме Тайнсов его нет.

— Это каталог, — объясняю я. — Там много хороших вещей.

Гордон садится на кушетку рядом со мной. Я сижу на краю, поэтому отодвигаться мне особенно некуда, но я все-таки это делаю, прижимаясь всем телом к подлокотнику. Биологически он мой отец, но мы знаем друг друга всего несколько дней, и этого короткого срока явно мало для того, чтобы он вот так запросто нарушал мое личное пространство.

Гордон начинает листать каталог и останавливается на странице с фотографиями наборов для создания фальшивых отпечатков. Я сделал там несколько заметок, перечислив понравившиеся мне предложения.

— Надеюсь, ты не собираешься это заказывать?

Гм, неужели из моих заметок непонятно, что именно я собираюсь делать?

— У меня проблема. Я пытаюсь ее устранить.

Интересно, он всерьез считает, что у меня достаточно денег, чтобы купить один из дорогостоящих наборов, или догадался, что я хочу воспользоваться его кредиткой?

В гостиную спускается Амалия. Лестница жалобно трясется и скрипит — девушка она не худенькая. Однажды она прямо под ней и развалится, и тогда она пожалеет о том, что решила поселиться на самом верху.

Войдя в гостиную, Амалия смотрит на меня, потом на Гордона, но, не сказав нам ни слова, отправляется на кухню, чтобы похомячить там по своему обыкновению, хотя после обеда прошел всего час.

Алекс играет в своей комнате, а Джессика отправилась спать. Хелен моет посуду — слышно, как звенят ложки и плещется вода в раковине.

Гордон хмурится. Его подбородок, и без того квадратный и волевой, становится словно высеченным из камня. Я думаю о том, что сказала Чокнутая, то есть Сара, тогда, в холле, после урока математики. Надеюсь, я все-таки на него не похож. Мы с Кэт потратили немало часов, издеваясь над его передачей, должны же были заметить сходство, не правда ли? Кэт сказала бы мне, если бы обнаружила, что я похож на супергероя. Она стала бы дразнить меня и никогда бы не успокоилась.

— Дэмиен, — произносит Гордон, — нам нужно поговорить.

О боже. Первый задушевный разговор отца с сыном.

Скрещиваю руки на груди и подмигиваю ему.

— Прошу тебя, о возлюбленный отец, осчастливь меня перлами твоей бесконечной мудрости.

Я прерываю сам себя, подняв указательный палец с видом человека, которого осенила какая-то важная мысль.

— Хотя подожди, — говорю я. — Нужно взять ручку и бумагу, я бы не хотел потерять ни крупицы.

Делаю вид, будто ищу ручку, но Гордон не обращает внимания на мое скоморошество.

— Люди не должны скрывать, кто они и что собой представляют. Особенно герои. Это бесчестно.

Стараюсь не улыбнуться или, хуже того, не расхохотаться.

— Я не герой.

Да, не герой. Я злодей, а злодеи славятся своей бесчестностью, если что. Надеюсь, ему это известно.

— Ты наполовину герой. «X» может превратиться в «Г». Я бы не хотел, чтобы ты привыкал скрывать знак, — говорит он, указывая на мои перчатки, которые он пытался заставить меня снять за обедом, утверждая, что невежливо сидеть в них за столом.

— Знаешь, что я тебе скажу? — спрашиваю я. — Давай остановимся на компромиссном решении. Когда она превратится в «З», я этого скрывать не буду.

Гордон вздыхает, перелистывая каталог.

— Я знаю множество героев, скрывающих свою истинную сущность, но лично для меня это неприемлемо. Я не говорю о случаях, когда необходимо выдать себя за другого. Скрываться от врагов порой необходимо. Но если моим соседям известно, что Гордон Тайнс — супергерой, это еще не значит, что они знают мое второе имя. Понимаешь?

Нет, это он меня не понимает. Качаю головой.

— Золотой город иногда бывает опасным местом, — продолжает Гордон. — Люди знают, что в нем живут супергерои, и это придает им уверенности в себе. Значит, скрывать свою сущность неправильно.

Я барабаню пальцами по краю кушетки.

— Я не герой, а если бы и был им, не стал бы бросать все дела ради того, чтобы кого-нибудь спасти. Поэтому, с моей точки зрения, тыкать всем в нос палец с буквой «З» — дурной тон. И еще кое-что, — говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Гордона, и указывая рукой на каталог. — Мне неприятно тебе это говорить, но при помощи одной из этих штук любой, заплатив энную сумму, может сделать так, чтобы на пальце у него был символ супергеройства. Даже если у кого-то буква «Г» на пальце настоящая, потому что его родители и родители его родителей были героями, это еще не значит, что перед нами приличный человек. В любом смысле этого слова. Так что, если люди, разгуливающие по улицам, настолько глупы, что доверяют любому типу, размахивающему пальцем с буквой «Г», это их проблема, не моя.

Гордон задумчиво чешет подбородок.

— Ты прав. Если у тебя на пальце буква «Г», это не делает тебя супергероем. Но я считаю, коль скоро она у тебя появилась, значит, ты должен стремиться стать им. Как ты считаешь, сын?

От этого слова у меня начинается нервный тик. Половина лица противно дергается.

— Это красивая теория, но она не имеет отношения к реальности. Если кто-то унаследовал отпечаток в форме буквы «Г», это не значит, что он стал или может стать «хорошим». Однажды, я помню, в новостях по телевизору показывали одного парня. Волшебник, кажется, так он себя называл. Он лечил людей одним прикосновением рук. Он помог тысячам людей и за несколько лет спас сотни жизней. Более того, в свободное время он работал волонтером в детских больницах и библиотеках. А потом его чуть не посадили в тюрьму за то, что он избил жену. Выходит, он ее колотил, а потом сам же лечил, чтобы никто не догадался. Его бы и посадили за это, если бы люди были в состоянии поверить в то, что он на самом деле плохой человек. Но у них это никак не получалось, даже несмотря на то, что улики были неопровержимыми. Жену вызывали в суд для дачи показаний и, кажется, кого-то из соседей тоже. В этом-то и заключается истинная разница между буквами «Г» и «З» на пальце. Если бы у него была «З», он бы загремел в тюрьму, как миленький, сколько бы времени ни провел, убирая за больными. Так же и со мной. Если «X» превратится в «З», я попаду в Вилмор, и не придется ходить летом в перчатках. Вот и все. А остального я добьюсь сам.

Из кухни выходит Амалия с пакетом попкорна для микроволновок в руках. Глядя на нас, она достает из пакета кусочки и закидывает их в рот.

На лице Гордона появляется выражение ужаса, причем не только потому, что его дочь забивает себе артерии холестерином, поедая какую-то дрянь, которую и в кинотеатре продавать было бы стыдно.

— Так вот какими тебе видятся супергерои?

— Да нет, — говорю я, пожимая плечами. — Просто хотел сказать, что не бывает однозначно хороших и плохих людей. Ты, к примеру, ведешь передачу для детей, учишь их отличать добро от зла и как правильно вести себя на пляже, чтобы не попасть в неприятности. А помнишь передачу, в которой ты учил их ездить в метро? Кое о чем ты им не рассказал. К примеру, о том, чего не следует делать с симпатичными суперзлодейками в туалетах на станциях.

Подмигнув Гордону, я по-дружески подталкиваю его локтем под ребра.

Амалия, которой мои разговоры явно не нравятся, слушает нас с суровым видом. Однако, поняв смысл последней фразы, она раскрывает глаза так, что они чуть не выскакивают из орбит, и едва не давится попкорном, словно до этого момента ей не приходило в голову, что, даже несмотря на мое существование, Гордон мог делать это с кем-то еще, кроме Хелен.

— Боже мой… — с трудом произносит она, — нужно рассказать Тиффани.

— Амалия, это частное внутрисемейное дело! — кричит ей вслед Гордон, когда Амалия уже взбирается по трясущейся лестнице к себе на чердак. — Мне бы не хотелось, чтобы ты обсуждала подобные вещи с посторонними!

— Да, пап. Конечно, — отвечает Амалия, скрещивая пальцы. — Обещаю, что не скажу ей, что ты сделал это с суперзлодейкой.

Гордон в изнеможении прикладывает руку ко лбу. Смотрит вверх, в сторону чердака, потом переводит взгляд на меня, вероятно, решив, что разговор со мной важней потенциальной возможности утечки информации от Амалии к ее тупым подружкам.

— Так вот, мне кажется, — говорю я, возвращаясь к разговору, — что порой незазорно и напортачить. Человеку свойственно ошибаться. Никто не рождается однозначно хорошим или плохим. Все дело в том… что ты выбираешь на жизненном пути.

— И ты выбрал злодейство.

— Точно. Вот теперь ты меня понимаешь. Я…

Приходится прерваться, потому что Амалия снова топает по ступенькам вниз. Даже не топает, а несется, словно испуганный слон. Спустившись, она никак не может восстановить дыхание, но энергии у нее все равно предостаточно. По крайней мере на то, чтобы испепелить меня взглядом, хватает. В руке она держит какой-то предмет, и я лишь через несколько секунд понимаю, что это останки голубой мягкой игрушки — скорее всего, зайчика, ставшего жертвой акта вандализма.

— Ты!.. — рычит она голосом, клокочущим праведным гневом, тыча зайца мне в лицо трясущимися руками. — Это ты сделал. Тебе недостаточно того, что ты живешь в нашем доме, ходишь со мной в одну школу и позоришь меня перед подругами! Тебе еще нужно брать мои вещи и уничтожать их, ты, больной ублюдок, а потом засовывать в кровать, чтобы я их там находила!

Выдав эту тираду, Амалия набирает в грудь воздуха и смотрит на Гордона.

— Пап, зачем ты его сюда притащил? — спрашивает она, чуть не плача.

Гордон не отвечает ей. Вместо этого он решает обратиться ко мне.

— Дэмиен, я понимаю, что тебе непросто приспособиться к новой жизни, — говорит он спокойным голосом, в котором тем не менее явственно звучат обвинительные нотки, — но я не вижу причин срывать зло на сестре.

— Гм… простите, если я вас разочарую, но я этого не делал.

Действительно, чего еще ожидать в доме, где живут одни герои? Естественно, если случается что-нибудь нехорошее, первым делом в этом обвиняют злодея.

— Ты врешь! — кричит Амалия, теперь заливаясь слезами без всяких «чуть». — Голубой Кролик уже сто лет живет у меня. Папа подарил мне его на Пасху, когда мне было три года, а ты его убил!

— Мне казалось, ты считаешь, что игрушки в нашем возрасте нонсенс? Но как бы там ни было, я уже сказал, что не делал этого.

Я специально произношу «не делал» по слогам, на случай, если у Амалии проблемы со слухом и она не расслышала в первый раз. Да и как бы я мог пойти и спрятать этого дурацкого зайчика в ее постели, если для этого нужно подниматься по расшатанной лестнице, чего я конечно же не сделаю ни за какие блага.

— С какой радости я должна тебе верить?

Не дав мне ответить, она трясет головой, смотрит на Гордона и, развернувшись, отправляется наверх, по обыкновению топая, как слон.

— Дэмиен, — говорит Гордон, когда Амалия скрывается за дверью спальни, — тебе следует извиниться перед сестрой.

— Не перед сестрой, а перед сестрой наполовину, но неважно. И за что я должен извиняться? Что же ты за супергерой, если не можешь отличить невиновного от виноватого. Как много людей ты отправил за решетку лишь за то, что на большом пальце у них была буква «З»? Это типичный случай формального подхода.

— Делал ты это или нет, но она явно расстроена, а если бы ты извинился, это поспособствовало бы установлению между вами добросердечных отношений, и вам обоим было бы легче пережить этот непростой для всей семьи момент.

— Ты серьезно?

— Может быть, не сегодня, но хотя бы завтра, когда она немного успокоится.

Я предпочитаю промолчать и сделать вид, что не слышал всего этого идиотизма. Извиняться за то, чего я не делал? Нет, этого не будет.

— Когда нас прервали, — говорю я, прочистив горло кашлем, — я как раз говорил, что мне нравится злодейство. И моя жизнь, такой, какой она была, когда ты меня из нее выдернул, тоже мне нравилась. Я хочу, чтобы суперзлодеи считали меня своим. Я хочу учиться в Вилморе. Хочу, чтобы моя подруга была суперзлодейкой. Сам знаешь, что говорят: суперзлодейки самые горячие.

Сделав паузу, я наклоняюсь к нему.

— Ведь ты и сам это знаешь, верно? — спрашиваю я театральным шепотом. — Тебе же есть с чем сравнивать?

Гордон поднимается с кушетки, удрученно размахивая руками.

— Все, разговор окончен, — заявляет он, уходя.

— Ладно. Значит, я буду продолжать ходить в перчатках, скрывая букву «X». А когда придет набор для создания голографического отпечатка в виде буквы «З», перчатки сниму. Лучше, наверное, заказать доставку не сюда, а на мамин адрес, так как набор изготавливается индивидуально, и занимает этот процесс от четырех до шести недель. Наверняка к этому времени я уже буду дома. Если все и дальше пойдет в том же духе, чтобы доказать, что я не супергерой, много времени не понадобится.

— Мы еще поговорим об этом позже, а пока я хочу, чтобы ты кое о чем подумал. Другие люди могут поступать, как им вздумается, и их поступки не влияют так кардинально на то, кем они станут. А ты сейчас на перепутье. Ты можешь стать героем или злодеем, и все дело в том, как ты себя поведешь. Я надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.

На следующий день Сара приходит в школу в огромных очках, похожих на те, в которых работают ученые в лабораториях из фантастических фильмов. Помимо очков на голове у нее большой металлический шлем. Такое впечатление, что она хотела одеться роботом на карнавал, но забыла оставшуюся часть костюма дома. «Очки» похожи на два разделенных окуляра бинокля и торчат на голове, словно рога.

Она еще не успевает войти в класс, а я уже слышу, как люди в коридоре кричат: «Чокнутая!» Когда Сара входит в дверь, раздаются отдельные смешки, а с каким-то парнем случается приступ неудержимого смеха, делающего его походим на хрюкающую свинью. Марти и Джилл входят следом за ней.

Марти отталкивает Сару в сторону.

— Смотри, куда прешь, идиотка.

Джилл показывает Саре язык, покачивая кончиком вверх-вниз, как извращенка. Окончив пантомиму, она снова возвращается к тому, чем занималась до появления Сары, — дергает себя за продетое сквозь нос кольцо.

— Эй, Марти, — говорит Сара. По ее голосу не скажешь, что она расстроена тем, что он ее толкнул. — Повернись-ка.

Марти автоматически подчиняется и, уже повернувшись, понимает, что делать этого не стоило.

Сара нажимает кнопку, расположенную на боковой части шлема, и во лбу загорается небольшая красная точка. Сара опускает голову вниз, на мгновение задержав взгляд на мошонке Марти, потом снова поднимает вверх, и на лице ее появляется удовлетворенная улыбка.

— Так я и думала, — говорит она.

Марти бормочет что-то по поводу того, что не стоит связываться с ненормальными вроде Сары, и они с Джилл отправляются на свое обычное место в боковом ряду, где их уже ждут другие члены шайки «злодеев» в трико.

Сара садится рядом со мной и кладет руки на парту, продолжая удовлетворенно улыбаться.

В класс входит миссис Лог. Увидев Сару в шлеме, она подскакивает от неожиданности.

— О боже, — говорит она, прикладывая руки к груди. — Это прямо…

Осторожно пробравшись мимо нас, она идет к своему столу, очевидно, гадая, как и все, за исключением меня, какой нейрон перестал испускать сигналы в мозгу Сары, что она решила напялить на голову такую странную штуку. А мне, если честно, все равно, ненормальная она или нет. Сумасшедшей она мне еще больше нравится. Так интереснее.

Миссис Лог просит всех передать ей листки. Поскольку я на ее уроке второй раз в жизни, ее просьба ставит меня в тупик. Сара вынимает из сумки вырванный из блокнота листок, который исписан какими-то математическими каракулями, и передает его сидящему впереди. Для этого ей приходится подняться, потому что между нами и другими учениками, в какую сторону ни глянь, полоса отчуждения шириной в одну парту.

Я зеваю и кладу голову на парту. Позади еще одна бессонная ночь на твердом полу в спальне Алекса. За стеной без конца плакала Джессика, а Гордон и Хелен по очереди пытались ее утихомирить. Честно говоря, Джессика, которая мне сначала понравилась, перестала входить в число моих любимчиков. Впрочем, Алекс, спящий рядом со мной, тоже хорош — всю ночь храпит. Более того, во сне он ворочается, и его рука время от времени падает мне на лицо. Он этого не замечает, потому что спит. А Амалия? Амалия не входит даже в первую десятку в списке фаворитов.

Хочу закрыть глаза всего на пару секунд, но, очевидно, засыпаю надолго, потому что, когда я просыпаюсь, обнаруживается, что у всех на столах калькуляторы и миссис Лог объясняет, как использовать клавишу «тангенс». А когда я заснул, она, помнится, говорила о том, как вычислить «икс» в уравнении с несколькими неизвестными.

Поморгав, я подумываю снова уснуть, но, окинув взглядом класс, обнаруживаю, что Сара смотрит на меня сквозь свои чудовищные очки, а на лобовой части шлема снова мигает красный огонек. Блокнота в руках на этот раз у нее нет.

— Что ты делаешь? — спрашиваю я, кладя голову на руки.

— Смотрю сквозь одежду.

Продолжая осмотр, Сара улыбается уголком губ.

Я сажусь прямо и, подняв запястье, стучу пальцем по тому месту, где были бы часы, если бы я их носил.

— Показ не бесплатный. Как долго ты уже смотришь? Десять минут? Больше? Это будет тебе стоить…

Поразмыслив над тем, сколько это может стоить, я решаю, что Саре стоит сделать хорошую скидку.

— Двадцать долларов, — наконец решаю я, понимая, конечно, что это очень дешево.

Сара смеется, а потом на ее лице неожиданно появляется тревожное выражение. Ее взгляд останавливаются на моей руке, и она замирает, неотрывно глядя в одну точку.

— Ну, смотри, смотри, — замечаю я, — счетчик-то идет.

Неожиданно Сара срывает с головы шлем, кладет его на парту и, нажав на кнопку сбоку, гасит красный огонек. Ее щеки густо краснеют, и смотреть мне в глаза она явно не может. Что это она так заскромничала?

— Ты не хочешь знать, что это за шлем? — спрашивает она, наклонив голову от стыда и скашивая глаза в мою сторону.

— Рентгеновские очки. Или шлем. Что-то в этом роде. Штука довольно уродливая, но…

— Дэмиен! — кричит миссис Лог, ударяя по доске металлической линейкой. — Ты не мог бы не разговаривать в классе? Так, ребята, на чем мы остановились…

Не разговаривать в классе? Это что еще за чушь? Чем еще нам здесь, спрашивается, заниматься?

— Так что ты хотел сказать? — тихо переспрашивает Сара, выдержав минутную паузу, чтобы умаслить миссис Лог. Странно, но она ни с того ни с сего начала интересоваться моим мнением.

— Занятная, — говорю я, пожимая плечами.

Сегодня она пришла в шлеме и, видимо, поэтому оставила обычные очки дома. Но даже без увеличительных стекол, от которых зрачки кажутся больше, чем есть на самом деле, я вижу, как в ее глазах загораются огоньки.

— Занятная, — тихонько повторяет она, будто это слово — щедрый подарок, который я ей только что вручил, строго-настрого запретив передавать его кому-нибудь другому.

— Да, кстати, по поводу двадцатки, которую ты мне задолжала, — говорю я. — Поскольку ты допустила некорректность по отношению ко мне впервые, может, купишь мне что-нибудь к завтраку и будем считать, что мы квиты?

— Ух ты, — говорю я, медленно проходя между рядами стендов в антикварном магазине Хелен. Смотреть на ее коллекцию и не восхищаться невозможно. Не все вещи, собранные здесь, можно отнести к антиквариату, но каждая из них имеет отношение к супергероям или суперзлодеям.

Гордон, выступающий в роли гида, горделиво улыбается. В принципе я мог бы обойтись и без экскурсовода, так как магазин не очень большой. Зато приходится останавливаться у каждого предмета и пялиться на него по пять минут кряду — ничего не могу с собой поделать — такие невероятные вещи здесь собраны.

В углу стоит кожаное кресло с откидывающейся спинкой. Одного подлокотника не хватает. Цифра на ценнике, висящем на нем, столь велика, что я бы никогда не смог себе ничего здесь купить. Я указываю на него рукой.

— Да это же кресло профессора Думсворта! Он из него перед смертью не вылезал. Он был, ну, ты понимаешь, — говорю я, крутя пальцем у виска. — И в нем он как раз сидел, когда Грегорио Некромантикоре отстрелил ему руку, и это…

— Да, Дэмиен, — перебивает меня Гордон, кладя руку мне на плечо и подталкивая к следующему экспонату, — мы знаем.

В возбуждение меня приводят вещи, принадлежавшие суперзлодеям, а об истории супергероев и, следовательно, о предметах, им принадлежавших, я не знаю ничего, но Гордону все равно нравится показывать мне магазин. Мы проходим мимо сломанной волшебной палочки — черной с белым наконечником.

— Неужели это… это…

— Да, но только фрагмент, — подтверждает Гордон. — Пойдем. Лучшее мы припрятали в конце.

— А это пушка, из которой застрелили Каменщицу. Мама говорит, что та была очень крутой, но сама она тогда была еще совсем маленькой.

При упоминании мамы Гордон морщится и ускоряет шаг. Проход, напоминающий латинскую букву «L», в этом месте сворачивает под прямым углом, и мы входим в последнюю секцию.

При виде того, что выставлено здесь, у меня слюнки текут.

— А там, во-о-он там, это…

— Дэмиен, — снова перебивает меня Гордон, хлопая по плечу, чтобы привлечь внимание, и показывает на кольцо, которое хранится в отдельной витрине.

Немедленно узнаю его и тут же прикладываю руки к стеклу, чтобы оказаться как можно ближе к легендарному артефакту. С оглушительным ревом включается сигнализация. Повсюду мигают красные огни, а прямо перед носом срабатывает вспышка фотокамеры.

— Отойди! — кричит Гордон, отбрасывая меня в сторону. Хелен мчится к нам. Я бы сказал «бежит», но Хелен хромает, и понятие бега имеет весьма опосредованное отношение к ее движениям.

Я все еще ослеплен вспышкой, но вижу, как за витриной в стене открывается маленькая дверца и высунувшееся из отверстия сопло распыляет что-то вроде пара. Гордон оттаскивает меня еще дальше от витрины и требует, чтобы я не дышал.

— Превентивная мера против вторжения суперзлодеев, знаешь ли, — говорит он с виноватым видом. — От этого вещества они впадают в сон. Кто его знает, — добавляет он, почесывая голову. — Ты же лишь наполовину герой, так что на тебя тоже может подействовать.

Хелен набирает секретный код на вмонтированной в стену панели управления. Дверца закрывается, и сирена перестает реветь.

— Прости, — говорит она, хотя по всему видно: ей приятно, что охранная система сработала.

— Это же то самое кольцо, — говорю я, забывая прикрывать рот и нос.

Кольцо золотое, с рубином и гравировкой «БК+СМ» в честь Барта Кузнеца и Сисси Майлс. Я знаю их историю наизусть, и не только потому, что Барт — легендарная личность, но еще и по той причине, что Кэт — его внучка. Он был кузнецом и обладал способностью вдыхать жизнь в металл, который ковал. К примеру, он делал цепи, и супергерой — или суперзлодей, — которого в них заковывали, лишался сверхспособностей. Безобидные с виду безделушки, его работы сводили с ума тех, кто их носил, и они делали все, что Барт им приказывал. Пули, которые он изготовлял, могли убить кого угодно, даже если тот, в кого стреляли, обладал сверхспособностью к защите. Говорят, когда умерла его жена, он взял кольцо, которое в свое время сделал для нее, расплавил и выковал другое — то самое, лежащее в витрине в магазине Хелен. Оно обладает способностью утешать того, кто потерял любовь всей своей жизни. Барт никогда его не снимал, ни при каких обстоятельствах, до самой смерти. Неизвестно, правда ли оно способно защищать сердце от боли, потому что кольцо пропало в день смерти Барта, двадцать лет назад. И вот оно здесь.

В магазине это единственная вещь без ценника, и это понятно — оценить его стоимость в принципе невозможно.

Пока я любуюсь кольцом, Хелен наблюдает за мной. Горделивое выражение постепенно исчезает, и ее лицо грустнеет. Я зеваю, неожиданно почувствовав усталость, — видимо, зелье, призванное отпугивать злодеев, действует и на меня. Ноги становятся ватными. Я как раз собираюсь спросить ее, правда ли то, что рассказывают о кольце, но она опережает меня.

— Я его заслужила, — говорит она. Уголки ее губ подергиваются, словно она хочет улыбнуться, но не может. Лицо Хелен снова грустнеет. — С моей суперскоростью, — продолжает она, облизывая губы и сверкая глазами, — только я могла выбраться оттуда вовремя и… всех спасти.

Беспокойно переминаюсь с ноги на ногу, стараясь не уснуть. Интересно, Хелен была ранена в бою за это кольцо?

— Из-за этого вы теперь?..

— Хромаю? — завершает за меня фразу Хелен с тенью улыбки на лице. — К тому моменту, когда мы получили приказ из штаб-квартиры, Барт уже знал, что мы придем. Он ждал, когда мы приступим к захвату его мастерской. Готовился взорвать ее вместе с нами и с собой заодно. Не хотел сдаваться. Один из нас должен был пойти внутрь, чтобы помешать его планам, другим пришлось эвакуироваться под угрозой взрыва. Я была быстрее всех и вызвалась пойти. Я думала, что смогу выбраться оттуда вовремя. Думала…

Хелен приходится прерваться, чтобы подавить спазм, подступивший к горлу при воспоминании о пережитом. Покашляв, чтобы заставить голос повиноваться, она продолжает рассказ:

— Мне повезло, что я осталась в живых. Никто не представлял масштабы взрыва в мастерской Барта. Не знали мы и того, как действие взрывчатых веществ повлияет на его изделия… Ты же знаешь, он создавал ювелирные украшения, подавлявшие сверхпособности их обладателей? Лишавшие их силы?

Я киваю, надеясь, что все не так плохо и я не услышу того, что уже представил себе.

Хелен пожимает плечами.

— Я была самой быстрой. Теперь я медленней всех. Иногда я думаю, правильно ли поступила тогда. Может, не нужно было там оставаться. Может, мы все смогли бы выбраться. А потом я смотрю на кольцо и понимаю: мои друзья в безопасности, и Барт уже никому не причинит вреда. А значит, я поступила правильно. Я бы снова сделала то же самое, если бы ситуация повторилась.

Моя сверхспособность пока еще не проявилась, но я все равно уже могу представить себе, что это такое — потерять ее. Особенно в схватке с кем-то из семьи Кэт. Мы стоим и неловко молчим, хотя у меня еще остался один вопрос. Нужно задать его сейчас, я знаю, другой возможности может просто не представиться.

— Как… к вам попало это кольцо? — спрашиваю я, представляя себе, как Хелен старается стащить его с пальца мертвого Барта, но потом вовремя вспоминаю, что он погиб при взрыве, и все мои фантазии лишь плод воображения.

Хелен улыбается. Улыбка у нее совсем не радостная. Наоборот, я бы сказал, что она грустная. Но есть в ней и тень надежды.

— Он снял его, — говорит она, — прежде чем нажать на кнопку детонатора. Сказал, что хочет увидеть жену после смерти. Он не хотел умирать под защитой предмета, смягчающего боль от потери. Он был таким же человеком, как мы с тобой, и об этом свидетельствует само существование этого кольца. Вот почему я забрала его себе. Мне хотелось оставить его на память.

Хелен умолкает и смотрит на меня так, будто я должен что-то сказать в ответ — может быть, подтвердить, что злодеи тоже люди, не знаю…

К счастью, в кармане у Гордона звонит телефон, и разговор с Хелен прерывается. Гордон отвечает на вызов, спасая меня. Приложив трубку к уху, он внимательно слушает. В конце концов взгляд его останавливается на мне. Лицо у Гордона становится суровым, брови сдвигаются. «Да, да, — бормочет он, — я разберусь». Гордон сжимает трубку так крепко, что я поражаюсь тому, как она еще не превратилась в кучку обломков.

— Дэмиен, — говорит он, тяжело дыша. — Звонят из школы. Нам нужно поговорить.

Гордон, вздыхая, смотрит на меня через стол.

— Так ты клал скорпионов в рюкзаки этих ребят или нет?

Он говорит о Марти и Джилл. Я предупреждал их о том, что они на вершине моего личного хит-парада.

— Ты же знаешь, я не люблю хвастаться.

— В школе считают, что это сделал ты.

— Они не смогут ничего доказать. У меня все под контролем, — говорю я, ободряюще улыбаясь и складывая руки на груди с полным осознанием своей правоты.

— Они попали в больницу! — восклицает Гордон, вскакивая. В пылу гнева он спотыкается о свой стул, да так, что даже падает, но тут же снова оказывается на ногах. Сжав кулаки, он начинает расхаживать вдоль стола. — Да как ты можешь так говорить?! Что это значит, «у меня все под контролем»?

— Да их просто отвезли на обследование. На всякий случай. Кстати, скорпионы были ненастоящими — просто управляемые роботы с жалами. Укусы будут чесаться пару недель, но жить они будут. Я знаю, что делаю. Это только первый этап…

— Первый этап? Боже мой! — поражается Гордон, хватаясь за голову и проводя рукой по волосам. — Вести себя таким образом недопустимо, молодой человек!

— Кто бы говорил, — парирую я, поднимая брови и иронически глядя на него.

— Не смей!.. — взвивается он, но, вовремя спохватившись, набирает в грудь побольше воздуха, чтобы успокоиться. — Они не заслужили этого.

Отвечая, я стараюсь произносить слова максимально медленно, чтобы их смысл доходил до разума даже сквозь такой твердый лоб, как у Гордона.

— Они. Это. Заслужили.

Внутри все кипит от гнева. Да как он может быть таким тупым? Вечно мне приходится преодолевать его сопротивление. За это я и не люблю супергероев. Сначала они кажутся такими правильными, нормальными, но в глубине души все они неадекватны.

Гордон, очевидно, собирался покричать на меня еще, но мои спокойный тон сбил его с толку, и он, похоже, начинает понимать, что я говорю серьезно.

— Послушай, Дэмиен, допустим, они это заслужили… — говорит он, потирая виски, словно от меня у него разболелась голова, и падает на стул напротив меня. — Я этого не утверждаю, но, даже если они в чем-то виноваты, супергерой не должен вести себя подобным образом. Чем раньше ты это поймешь, тем легче тебе будет жить.

Нет, все-таки этот человек не в своем уме. Надеюсь, это не передается по наследству.

— А кто сказал, что я супергерой? Кроме того, я не понимаю, как можно облегчить себе жизнь, позволяя разным уродам портить ее твоим друзьям, кем бы ты ни был.

— Ты мог сообщить об этом кому следует.

— Тьфу, — говорю я, закатывая глаза. — Да всем наплевать, что они делают. Они считают себя такими крутыми и думают, что им все сойдет с рук. Но я не позволю им так обращаться со мной и моими друзьями. Мне не все равно.

— Ты мог сообщить мне.

— Это не проблема. Я сам справлюсь.

Гордон от бессилия ударяет кулаками по столу.

— Ты не видишь самого главного! Нельзя делать так, чтобы люди оказывались в больнице, пусть даже на обследовании. Никогда. Послушай, сынок, все уважающие себя супергерои подписывают Договор Лиги. Может быть, тебе еще придется обдумать этот шаг, когда тебе будет восемнадцать и ты окажешься в начальной точке карьеры. Если ты его не подпишешь, никто не будет тебе доверять. У других не будет гарантии того, что ты будешь действовать в рамках безопасности. Лига была создана для того, чтобы все могли действовать по правилам, согласно одному и тому же моральному кодексу…

— Ты все время сводишь дело к тому, что я герой, но это не так, — говорю я, откидываясь на спинку стула. — Я не должен подчиняться вашим бессмысленным правилам.

— Они не бессмысленные. Вот это я тебе и пытаюсь объяснить. Можешь думать, что ты обычный злодей, твое право, но мне кажется, в тебе сокрыто нечто большее. Ты мой сын, а значит, у тебя есть геройский потенциал, Дэмиен. Нельзя сбрасывать со счетов такую возможность.

Складываю руки на животе, сцепив пальцы.

— И что будет, когда тебе придется иметь дело с каким-нибудь негодяем, которого нельзя победить, действуя по правилам вашей драгоценной Лиги?

Гордон старается подобрать какой-нибудь вразумительный ответ, шипя и плюясь от усилий и сердясь все больше и больше с каждой секундой.

— Мы действуем сообща, — произносит он наконец. — Ищем пути. Но кодекс никогда не нарушаем. Он помогает нам держаться вместе. Именно верностью кодексу герои отличаются от зло…

На этом месте Гордон прерывает речь. Его губы вытягиваются в тонкую напряженную линию.

— Кодекс и наша Конвенция — это то, во что мы верим.

— Что ж, лично я верю только в себя.

Гордон закрывает глаза. Он слишком устал, чтобы продолжать злится, и гнев постепенно оставляет его.

— Теперь я понимаю, что именно хотела объяснить мне твоя мама, — тихо говорит он, качая головой. — Ты слишком упрям. Придется меняться.

— Не собираюсь я меняться. Позволь задать тебе еще один вопрос, — говорю я, глядя Гордону прямо в глаза и стараясь не замечать того, что они у него как две капли воды похожи на мои — того же оттенка зеленого цвета. — Смогла бы Хелен сохранить свои сверхспособности, если бы вы играли тогда по моим правилам, а не по вашим?