Отчий сад

* * *

Моя бабушка, мать отца, слава Богу, до сих пор жива. Ей восемьдесят восемь лет, и она не выходит из дома. Но чувствует, в общем, себя прилично. С ней живет моя тетка, ее дочь, которая давно овдовела и сын которой, мой кузен, сейчас в Петербурге (уехал на родину жены и переманил, кстати, туда же и моего родного брата), и потому я раз

note 243 в неделю затовариваю бабушке и тетке холодильник — заезжаю по дороге в ближайший супермаркет (я люблю Перекресток, но терпимо отношусь и к Седьмому континенту, а порой заруливаю и в Алые паруса на Бронной), закупаю все, что им нужно, забрасываю пакеты в джип, а потом тащу их все пешком на четвертый этаж кирпичной пятиэтажки на Тимирязевской.

В этой квартире старые вещи напоминают мне мое детство. Мать свезла сюда всю мебель, когда закупила новую. Муж тетки был неплохим мужиком, но скуповатым (то есть жмот был страшный), и потому радовался, что ему самому не надо ничего покупать. А тетка тихо злилась. Но постепенно к мебели привыкла, состарилась и теперь ни о какой другой не мечтает: на две пенсии — бабушкину и ее — можно приобрести что-нибудь типа тумбочки к кровати, не больше. Пенсионеров ведь выбросили вместе с пионерскими галстуками и комсомольскими билетами: а нефиг, мол, напоминать нам прошлое! Плывите в свой последний путь — и вот вам по сухарику в дорогу.

Конечно, я покупаю им продукты на свои риэлторские. Впрочем, у меня есть акции. У меня есть два участка земли, которые я приобрела, начав работать в агентстве. Один, кстати, просто за бесценок. Старики из пригорода продали за четыре тысячи — им когда-то дали участок от завода, а они ничего не построили, так он и стоял с невыкорчеванными пеньками, а вокруг разрослись коттеджи. Я нашла объявление в газете «Из рук в руки», базу которой всегда просматриваю в Интернете. И участок тут же себе взяла. Теперь он стоит двести пятьдесят! Жили бы дед с бабкой как короли!

Так что и я ничем не лучше других — только подсунула им не сухарик, а горячий fastfood. Впрочем, кто же тогда знал, что цены так полезут вверх?

Именно этот участок я и собираюсь продать, чтобы вложиться в выставочный зал. Пни мне выкорчевывать тоже лень. И с ними купят. Уже сосед-кабан прицени

note 244 вался. Для него (у меня нюх на деньги) двести пятьдесят вполне реальная сумма.

И еще Николенко собирается мне помочь, он уже записал на меня свой тайваньский бизнес: возит оттуда экзотическую мебель. Э, легок на помине, долго будет жить. На мобильном высветилась его физиономия…

— Алё!

— Привет. Ты где?

— Еду к бабушке.

— А я домой. В холодильнике как?

— Зима!

— Понятно, тогда я к Максиму. Пока.

— Пока! «Максим» — это его любимый ресторан. Владелец — сын знаменитой в прошлом балерины. Правда, она и сейчас ведет программу на ТВ и не вылазит из обзоров так называемой «светской хроники». А что? Восемь круговых подтяжек лица, пять пластических операций по убиранию жира, ежедневный массаж и прочая, прочая, прочая. (Я, конечно, немного утрирую, но совсем чуть-чуть.) Иногда для пиара она готовит в ресторане сама. И выглядит, надо сказать, ровесницей своего сына!

Как сказал Ярославцев на переломе веков: «Мы вступаем в эпоху хомяков, когда культами станут дом, еда и много разноцветных лабиринтов в качестве ежедневных развлечений».

— И долго она продлится?

— Пока не кончится.

— А чем плохи еда и дом?

— Хорошо и необходимо. Но машина — это всего лишь средство передвижения, а не культовое сооружение эпохи позднего палеолита.

— А тогда уже были культовые сооружения?

— А ты полагаешь, что эпоха палеолита закончилась? Вот такие мы с Митяем вели беседы в постели. Бред. А было хорошо. Но у меня нет памяти на ощущения, потому я все помню только сознанием, а тело мое к ретроспекции не способно.

note 245 А вот память на запахи у меня колоссальная, как у парфюмера. Но, к слову, я так и не прочитала этот роман. И не стану. Мне хватило фильма.

И запахи бабушкиного, родного мне дома тут же, как старые собаки, подбежали и стали лизать мне лицо. Пахнет книжной пылью. Как мне приятен этот запах. Он связан у меня с отцом, который много читал (что, думаю, было совсем нехарактерно для партийных работников). Мать свезла бабушке почти все его книги. Пахнет лавандой: тетка кладет в шкафы мешочки с сухой травой — она панически боится моли, которая однажды, когда я была девчонкой, проела дыры на пушистом белом шарфе, который я сама связала в подарок своему отцу.

Пахнет жареной картошкой. Вы сейчас будете смеяться

— но жареная картошка с детства мое любимое блюдо. И размороженная фри из Макдональдса, которую обожает моя Марфа, никогда с бабушкиной фри не сравнится! Из ванной комнаты пахнет, извините, кошкой. Опять написала под ванну. Ну, Феня! Ну, невоспитанная!

А из кухни пахнет детством. Чем-то ванильным и мандариновым… О! Это бабушка с теткой испекли торт! Ура! Стоп, я же худею. У меня наследственная склонность к полноте. Вы сейчас упадете в обморок, узнав, сколько весит моя бабушка — 120 кило! Поэтому, кстати, она и не выходит из дома — подними-ка такой вес на четвертый этаж полногабаритной сталинки без лифта. А так здоровье у нее, тьфу-тьфу, вполне приличное.

Я предлагала бабушке дорого продать ее квартиру и купить поближе ко мне. Я живу в Митине в отличной трешке, а Васькину центральную (Васька — это Николенко) мы сдаем. Точнее, сдаю я. Так, чтобы не пустовала. Потому что Николенке это по барабану. А я прижимистая, я на эти деньги оплачиваю Марфушкину школу. Попов же некредитоспособен.

Живет в квартире уже четвертый год одна и та же семья — приезжие из Таджикистана, но, конечно, не гастарбайтеры, а вполне состоятельные люди. Я могла бы

note 246 брать с них теперь больше, ведь аренда подорожала, но лучше пусть они живут, люди нормальные, чем рисковать с какими-то новыми клиентами. Хотя все-таки можно и немного повысить оплату. Николенко, например, уверен, что они приличные только с виду, а вообще наркотиками торгуют. Они все медики, возражаю я, и у них здесь какой-то двоюродный брат, известный уролог. А брат брата торгует травкой или, на худой конец, коврами, упрямится Николенко. Ну не хлопком же, усмехаюсь. Николенко смеется. Все-таки умный у меня муж. И характер золотой.

Пожалуй, подумаю, может, и повышу им аренду.

— Нет, бабулечка, я есть торт не буду! — Я замахала руками.

— Мне надо пока фигуру хранить! Вот когда мне будет столько, сколько тебе… — Но не устояла. Съела кусок. Блаженство. Нет, если бы я так готовила, я бы сделала ресторан покруче Максима. Но у меня нет любви к кухне. И Николенко это терпит. Впрочем, и Ярославцев относился к этому спокойно.

Расцеловав бабушку в яблочные щеки, я сбежала по лестнице, заскочила в машину и, признаться, задумалась — а как воспримет мой звонок Митяй. (Полное имя моего первого мужа Димы — Вадим, а Ярославцев — Дмит рий, Митя.) Ну, я скажу ему, что неплохо бы повидаться и поговорить. Что у меня есть к нему деловое предложение. Ну ладно, звоню. Остальное подскажет ситуация.

Я набрала его номер .

— Слушаю. — Это его голос.

— Добрый день, — сказала я, ожидая, что он, как сейчас принято, ответит — добрый. Но он, чуть выдержав паузу, спросил:

— Наташа? (У него, кстати, родная сестра моя тезка).

— Узнал?

— Узнал.

— Я как-то вот по твоим картинам соскучилась, вот бы посмотреть, что ты сейчас натворил. note 247

— Так приезжай, — просто сказал он, — у меня мастерская, правда, далековато — знаешь Куркино? Новый такой район, строящийся полным ходом…

— А я в Митине, — сказала я, засмеявшись, — новый такой район, уже достроившийся и успевший стать старым. И публика такая же — все новые, уже успевшие слегка пообтрепаться!

— А я не в курсе насчет публики в Куркино, — сказал он. — Вот ты приедешь, все обследуешь и мне расскажешь, ты же Шерлок Холмс. Говорить адрес? Он сказал адрес, я сохранила его объяснение как голосовое сообщение. Подъеду в Куркино, включу и он мне еще раз все подробно объяснит.

— Сегодня вечером тебе удобно?

— Да хоть сейчас, — он опять засмеялся. Смех у него остался прежним, каким-то чуть детским, несмотря на приятный баритональный тембр. — Я никуда сегодня не собираюсь. Я и живу в мастерской…

— Хорошо, я тут разберусь с делами и, подъеду. * * *

Надо сказать, что я люблю Москву. И работа риэлтора мне нравится еще и тем, что нужно много по Москве ездить. Детство мое прошло на Автозаводской: район почти центральный, хоть и имеющий заводскую историю. А потом мы переехали в цэковский дом. Я недавно возила в соседний, тоже бывший цэковский дом клиентов: мать и дочь продавали отличную двушку, 74 метра, кухня 14 с половиной, темная комната. Когда-то ее получил их дедушка — мелкий чиновник партаппарата. Но квартира была до такой степени уделана, страшно сказать: запах стоял, как в сыром подвале. Хотя сам дом выглядел по-прежнему респектабельно: зимний сад в просторном подъезде, лифты Oтис и дежурит консьержка.

Ну, я отвлеклась. И объясню почему: сегодня у меня один просмотр, и только потом я буду свободна. И просмотр недалеко, кстати, у метро Войковская — на Большой Академической. Я потому к бабушке и заскочила,

note 248 что мне по дороге. Не буду же я колотиться из Митино на Тимирязевскую просто так. Во всем должен быть практический смысл, верно? Время теперь такое: лирика в прошлом. Вместо поэзии — гламурная попа (извините), а у детей вместо пионерского галстука — обязательный мобильный телефон.

Многие места в Москве я узнала только благодаря работе. К примеру, в Медведково я вообще не была ни разу. (И не надо бы, к слову говоря, что там вообще делать?) А Измайлово, район любимый советскими управленцами, раза два проезжала с отцом насквозь, но ничего не помнила. А мой брат, теперь петербуржец, представляете, ни разу не был в Третьяковской галерее! Когда их возили с классом, он болел. А потом, когда я его звала (мне нравилось и в детстве смотреть картины, это отец меня приучил, мать, та вообще к искусству равнодушна совершенно), отнекивался: «Большой и Третьяковка — только для провинциалов». Он так и в Петербурге живет — никакой тяги ни к истории города, ни к его, как говорится, культурным ценностям. Мамин сын.

Мобильный…

— Але? Это мои клиенты. Волнуются, где я. А здесь дорогито несколько минут — мне, кстати, нравятся почему-то старые корпуса Тимирязевской академии, мимо которых я сейчас еду. А вообще район всегда считался хулиганским.

— Скоро буду. Вот, проехала Тимирязевку… У меня один знакомый живет недалеко — на Дмитровском шоссе, может, знаете, красного кирпича, похожие на сплошную стену дома метростроевцев. Двор вроде бы приличный: яблоневый сад, прохлада, но в самом центре детской площадки устрашающая, белая, как призрак сталинизма, статуя дяди-метростроевца. И дети, наверное, пририсовали неприличному дяде синие трусы. Вообще, двор как из другого мира — только детективы снимать. Но к чему это я? Так вспомнилось: девушка-клиентка была

note 249 у меня как-то — симпатичная, но с отлетом. Ей, видите ли, приснился сон, что она переезжает в квартиру в доме красного кирпича недалеко от Тимирязевского парка. И я ее в те дома, где приятель жил, возила. Помню, она долго разглядывала белого метростроевца, а потом сказала: «В Москве есть странные места. Вот например, этот двор: здесь время остановилось, сконцентрировалось — и придало пространству, а соответственно и жителям, какие-то непонятные свойства».

Я потом своему приятелю, тоже риэлтору, позвонила и рассказала, как клиентка моя на его двор отреагировала. Он так оживился: «Слушай! Точно! У нас тут знаешь, какая странность: за все годы, что здесь живу, то есть с девяностого года, в наших домах ни один старик не умер. Представляешь? За пятнадцать лет — ни один!»

Девушка потом нашла себе квартиру, кстати, именно на Большой Академической. Но сделку оформляла не я — у меня тогда подвернулось очень выгодное предложение продать квартиру на Тверской, и я передала девушку с ее сновидениями молодому риэлтору Олегу. Сейчас Олег завотделом новостроек. Хороший парень, честный. В пределах разумного, конечно.

Так, пересекаю Большую Академическую — и на Михалковскую. Дом как раз на углу.

Уже стоят у подъезда. Любопытная такая семейка: она бизнесвуман, одета, я прикинула, тысяч на десять, а муженек тощий такой, спортивного типа, моложе ее лет на пятнадцать, не меньше. И у них, она сказала при прошлой встрече, двое сыновей — двенадцать и десять или одиннадцать и девять, я забыла. Перефразируя Александра Сергеевича Пушкина: деньгам все возрасты покорны. Хотят приобрести квартиру бизнес-класса. Кирпич — монолит. Метров семьдесят. Говорят, для своих родителей. Деньги свободные, то есть они ничего не продают, сразу покупают. С такими работать легко, а мое правило: лишних вопросов не задавать…

Здравствуйте. Здравствуйте. Ну что, поднимаемся?

note 250 Я набрала домофон. Дом, надо сказать, приличный, квартиру мне по базе данных нашла шефиня Лена. Я сама квартиры еще не видела.

И, поверьте, чуть не упала в обморок! А я не из слабонервных. Дверь мне открыла та самая девушка, которую я только что вспоминала и про которую только что вам рассказала! Я даже дара речи на миг решилась. Как ее звали, не помню. Но она меня сразу узнала и назвала по имени:

— Наташа, заходите. Мы зашли. И квартира девушке под стать — такая же странная: огромный холл, из него вход в комнату, направо ванная, налево большая кухня, а от ванной, перпендикулярно входной двери, начинается узенький коридор, который отделен от холла дверной высокой перегородкой цвета стен, и когда перегородка закрыта, вообще можно коридора не заметить и подумать, что квартира однокомнатная. А там, за первой комнатой, оказывается, еще и спальня.

Моим клиентам не понравилось. Они потоптались, она поморщилась (в их паре все решает супруга), вот и вся реакция, но мне ясно без слов: пора отчаливать.

Уходя, я все-таки не сдержала любопытства, оно в нашей профессии, кстати, не поощряется ни начальством, ни клиентами, например, категорически запрещается интересоваться источником дохода. Деньги не пахнут, как говорит моя шефиня Лена, но воняют. Извините за грубость.