Отныне я – странник

Глава 17

Москва встретила Юрия очень «приветливо», поначалу, даже слишком. Неизвестно каким образом, но Пётр так быстро узнал о его прибытии, но через посыльных, срочно — обморочно вызвал к себе на аудиенцию. Так что о такой малости как отдохнуть с дороги, пришлось на время забыть и поспешить на встречу с нетерпеливым венценосным правителем. Но вопреки всем ожиданиям, сопровождающие Юрия гвардейцы, направились не в кремль, а к Лефорту.

— Ты чего это собачий сын творишь! А?! — Сразу набросился на Юрия царь, когда тот предстал перед ним и хотел, улыбнувшись, поприветствовать самодержца.

Романов был в своём неизменном мундире Преображенского гвардейца и сидя за столом, вырезал деревянную фигурку лебедя (надо заметить очень искусно). Наорав на Витальевича, он отложил нож и свою поделку, поднялся во весь свой высокий рост, опёрся кулаками о столешницу, наглядно демонстрируя степень своего недовольства.

— Государь если ты о моём самовольном отсутствии, то я не мог поступить по-другому. — Ответил с небольшой фамильярностью Юра, стараясь выглядеть как можно спокойнее.

— Ты мне зубы не заговаривай! Ты почто заморских учёных мужей разогнал? Я значит, этих служителей Асклепия к себе на службу зову, большие деньги им плачу, а ты. Кого на дуэль вызываешь, а кого, как взбесившийся пёс, по всей Москве гоняешь?!

— А, Пётр Алексеевич, вот вы о чём? Так о том, почему я так с ними обошёлся, как раз завтра вам сам собирался докладывать.

— А почему не сейчас? — Царь немного успокоился (видимо «выпустил пар», а может, он немного ранее, имитировал своё недовольство) и уже не выказывал былой агрессии.

— Для этого, в дополнение моих слов, должны кое-чего поведать князь — воевода, и пара его стрельцов, Егор Тимофеевич и Прохор Иванович. Вот тогда, будет более полная картина происходившего недавно лиходейства. Мы вместе такой заговор раскрыли: что удайся он заговорщикам, много бы русской кровушки пролилось, И бились бы мы меж собой, на радость недругам, пока не стали бы лёгкой добычей для иноземных завоевателей. Но каюсь, мы, к сожалению, не всё беды сумели предотвратить. Пожар и покушение на смертоубийство моих друзей — это ещё цветочки, по сравнению с прочими кознями, которые против вас государь наши недруги замыслили.

Пётр поменялся в лице — затем «одел маску» самой невозмутимости и уже спокойно спросил:

— А ты случаем не брешешь? — Сказано это было так, что в голосе чувствовалось нескрываемое недоверие.

— Пёс брешет, а я государь, говорю лишь то, о чем знаю наверняка. — Возразил Гаврилов, не отводя взгляда.

— Ну, будь, по-твоему. — Усмехнулся Романов и одарил таким взглядом, что нельзя было понять к добру он, или нет. — Но ни приведи господь, если ты мне в чём-то слукавил….

Фраза была многозначительно прервана, а царские очи ещё какое-то время продолжали придирчиво осматривать стоящего перед ним человека. Затем Пётр Первый, развернулся к двери одной из комнат и крикнул:

— «Алексашко», ты всё слышал, о чём мы здесь говорили?!

Дверь распахнулась, и на пороге появился лукаво улыбающийся Меньшиков.

— Да Мин Херц, каждое слово.

— Тогда, бери моих гвардейцев и пригласи упомянутых здесь служивых. Пусть как можно скорее идут сюда, скажи, что у меня к ним важный разговор есть. А ты Гаврилов, иди пока поешь с дороги, голоден, поди.

Разговор получился долгий, каждый его участник, сидящий за небольшим столом в маленькой комнатке, подробно рассказывал всё что знал. Временами Юра делал уточнения и нужные комментарии, ликвидирующие пробелы в этих рассказах. Затем, когда все, всё рассказали, Витальевич поведал свою — отредактированную версию своей эпопеи. Также умолчал, каким образом допросил Чарльза.

— Да, самое главное чуть не забыл. — Спохватился Юрий. — Боярина Смирнов со своим тиуном, не только активно помогал нашему иноземцу в разгроме наших мануфактур. Но, за посулы, быть мелким князьком на одной из земель побеждённой России, отравил Ивана Алексеевича.

— Как это?! — В унисон возмутились воевода и стрелец Егор Тимофеевич.

Только самодержец угрюмо молчал, смотрел в одну точку, чего-то обдумывая.

— Михаил Григорьевич, вспомните, кто с месяц назад Ивану Алексеевичу свечи для опочивальни привёз. Ведь они не из монастыря.

— Да. — Изумлённо подтвердил воевода.

— А затем, немного погодя, царь начал сильно хворать? — Уточнил Юра.

— Ну да. А этот пёс, начал громче всех горлопанить, мол, это Петровы прихвостни Ивана отравили.

— Так значит у этих свечей дым ядовитый? — Раздался грозный голос Петра.

— Да государь. — Подтвердил Гаврилов.

— Значит так! — Романов с силой ударил кулаком по столу. — Михаил Григорьевич, завтра же собирай бояр. О том, что здесь слышали, до поры, до времени, никому ни гугу. Ясно?!

— Да государь. — Хором ответили все присутствующие.

— А завтра, мы этого Смирнова, со всей его фамилией посадим в клеть и заставим этим дымком дышать, пока свечи не кончаться. Кто выживет, знать, не виновен, а сдохнет, туда и дорога. Так, теперь ты Гаврилов, то, что ты покарал Чарльза — эту змею подколодную, это правильно. Но не будет ли у меня из-за этого преждевременных проблем с Англией?

— Нет, Питер, я нигде не наследил. А вот они, по горячке, должны были дров наломать, или нести, какой ни будь бред. Так что догадаться о нашем участии, люди, посвящённые в деятельность Фокса, могут. А вот всю правду о его гибели узнать, у них не получится. Тем более, всё это в Ливонии произошло. Как там, что там происходило, нам-то, откуда знать.

Все участники разговора посмотрели на Петра.

— Хорошо посмотрим, что дальше будет. — Продолжил самодержиц, нарушив затянувшуюся тишину.

— Но про участие англичан в этом деле, всем надобно молчать — незнаем мы про их участие в этом безобразии и всё. Рано ещё нам с ними отношения портить.

— Государь, но это ещё не всё. — Поспешил вставить слово Юрий, видя, что Пётр собирается уходить.

— Только не говори, якобы и меня чем-то отравили.

— Нет, Питер, по плану Фокса, после смерти Ивана, на тебя должны были направить гнев возмущённых стрельцов.

Самодержец яростно сверкнул очами и, у него задёргалась в нервном тике правая щека. Секунды две ушло на то, чтобы он «взял себя в руки». И грозно процедил сквозь сжатые зубы, посмотрев на каждого из присутствующих.

— Всех, кто по этому поводу осмелится ударить в набат — четвертую, всех четвертую. — И отдельно обратился к Гаврилову, жёстко спросив. — У тебя всё?

— К несчастью нет. Я не смог догнать посланцев Чарльза. Чьей задачей было убедить представителей двора Карла XI том, что Россия ведёт компанию по подготовке войны со Швецией. И что ты государь, желаешь вернуть исконно русские земли на Балтике заодно присоединить к России Левонию с Эстляндией. Для этих целей ты уже ведёшь переговоры с группой лиц и их предводитель Иоганн Рейнгольд фон Паткуль. А для убедительности этих утверждений, им передали некоторые образцы нашего нового вооружения.

— Что?! Ты хоть понимаешь, чем это грозит?! — Царь буквально «кипел от ярости» охватившей её.

— Да государь. Именно поэтому, прошу твоего дозволения на определённую свободу моих действий и твоей поддержки в этих делах. Нам нельзя сейчас проиграть не одного боя. — Народ любит победителей.

— Денег не дам!

— Государь всё буду делать за свой счёт. Мне только нужны ещё люди для скорейшего восстановления разрушенного и закупки за рубежом железа, также за мой счёт.

— Но, только всё делаешь под моим, личным контролем, а то, слишком мягко стелешь….

— Спасибо Брайан, ты настоящий друг. Но оставь меня одного, я хочу побыть с моими мальчиками наедине.

Проговорил после длительного молчания начинающий лысеть джентльмен. Он стоял со своим другом возле родового склепа. И, несмотря на прекрасную, солнечную погоду, крепыш ёжился — как будто ему было зябко.

— Этот ангел скорби, должен охранять покой усопших. — Вильям рассеянно показал на вход в усыпальницу, над которым, скорбно склонили головы два ангела. — А два моих сына, никогда не будут здесь покоиться. Только две таблички с их именами и всё….

— Крепись друг мой, самое тяжкое, это хоронить своих детей. — Долговязый, седой мужчина приблизился к резко постаревшему товарищу и тронул его за плечо.

Тот немного встрепенулся, приосанился, но голосом полным безнадёжной тоски заговорил:

— Здесь ты не прав. Когда у тебя есть ещё дети, это одно. Есть утешение, что ты в этом мире не один. А теперь, нет ни какой надежды на продление рода, я даже не знаю, есть ли у Чарльза бастарды и где их искать… А ведь я так мечтал понянчить внуков. Давно надо было его женить. А теперь… — Вильям помолчал, а затем более уверенно заговорил. — Я уверен, что это московиты его убили — в отместку за то, что он им устроил. Они хоть и варвары, но не дураки…

— Я понимаю, что это слабое утешение, но твой сын сам отомстил своим убийцам. — Проговорил, пытаясь утешить друга, сухопарый джентльмен. — Как мне стало известно, Шведы скоро нападут на Россию. И это достигнуто стараниями Чарльза. А затем, им в спину ударит Османская Империя, и я в свою очередь сделаю всё от меня зависящее, чтобы оно так и было….

В Малиновке, несмотря на то, что руины от сгоревших цехов уже успели разобрать, картина всё равно была удручающей. Всё оборудование во время пожара пришло в полную негодность, и максимум на что годилось, как только на металлолом. Повсюду стояли треснутые или поведённые станины покрытые окалиной и местами даже начавшейся коррозией. Это были остовы станков, которые ещё не успели увести на переплавку. И на фоне всей этой разрухи, была только одна небольшая радость, секретный — подземный цех не пострадал. Теперь в нём работало пять учеников Жан-Поля и Лео, которые начали делать первые детали для будущих станков оружейного цеха. Благо техническая постройка, обеспечивавшая все нужды цеха, стояла в стороне от посторонних глаз и была нетронута нанятыми вандалами. Тем временем, на местах, освобождённых от завалов, согнанные отовсюду рабочие, возводили новые стены производственных корпусов, только на сей раз их делали из камня. Его везли отовсюду, с Ростова на Дону, с Тулы, и с местного заводика. И всеми этими работами «заправлял» Леонид, он же Лео. Где уговорами, где личным промером, а где и угрозами, заставляя ускорять темп проводимых работ.

В Букове картина была не намного лучше, те же разбираемые руины и кучи оплавившегося медного лома. Иванов Борис Самуилович (Билли) ещё не успел, как следует оправиться от полученного ранения. Но, не смотря на возражения врачей, контролировал ход работ, постоянно передвигаясь по стройке. Ходил он, перекосившись на левую сторону, опираясь на трость и часто останавливаясь для передышки. Но, несмотря на это, повсюду — то тут, то там слышался его голос, подбадривающий строителей и подсобных рабочих. Но чаще всего его можно было увидеть у стеклодувов. Где мастера под его контролем выдували разные хитроумные склянки, о назначении которых знал лишь только он один. Стеклодувы тихо роптали и даже немного побаивались, уж слишком часто он нещадно браковал их работу, требуя переделать то, что им казалось идеальной поделкой. И как не убояться этого господаря, когда его постоянно сопровождали трое суровых, вооружённых солдат, одного взгляда которых, хватало для того чтобы душа ушла в пятки. Мастера меж собой поговаривали: — «в силу важности боярина Бориса Самуиловича, охрану то, к нему приставил сам царь. — Во избежание повторного покушения».

В полку расположенном в Берберовке тоже наступили неспокойные дни. Солдаты только что привыкшие к нагрузкам, по возвращению в часть её командира, снова почувствовали себя новобранцами. Вечерами, еле доползая до пастелей, все тихо роптали:

— Как вернулся этот полковник, нам совсем житья не стало …, совсем загонял ирод…, креста на нём нет окаянном….

Но вскоре всё стихло, бойцы, возвращаясь в казармы, едва раздевшись, «падали» на кровати и мгновенно засыпали. И лишь немногие находили в себе силы подискутировать меж собой, «перемывая командиру кости», но вскоре и они проваливались в глубокий сон. Тем временем в небольшом доме, у виновника этих бед, по ночам собиралась таинственная троица и планировала дальнейшие действия полка.

— Мелес, Ваня, ты отбери среди своих воинов десятка три человек, желательно тех, кто умеет плотничать. Пора нам создавать своё инженерное подразделение. — Гаврилов устало посмотрел на своего старого боевого друга. — Тем более, у тебя уже есть неплохой опыт в строительстве. А свою роту, передай своему заму — Силантию Понедько. Он парень толковый, я его с Дона заприметил. На все эти дела, даю вам неделю. Далее, в течении трёх недель прибудут новые рекруты. Пополним ими все подразделения до полного состава, а инженерно-сапёрное, доукомплектуем до роты.

Сидящий за столом молодой темнокожий мужчина кивнул. Но, даже при слабом освещении одинокой свечи, стоящей на небольшом столе с белой скатертью, были видно, какие усилия он прилагает в борьбе с накопившейся усталостью.

— Хорошо командир, сделаю всё в лучшем виде.

— Далее, Захар Павлович. Придётся твоим воинам в виде исключения «проходить посвящение», этим займёмся сегодня, пока они спят. Затем, дня три ещё погоняй их, для усвоения навыков, затем даю вам недельку на отдых и сборы. После чего, убываешь со своими егерями, на разведку местности в местах возможных направлений наступления шведов. Уточняешь карты, делаешь замаскированные базы и схороны. Всё необходимое для этого, получишь у Корнеева. Я с ним уже обо всём договорился….

Поутру, после утреннего полкового построения, Гаврилов планировал, отправился в Малиновку, где у него была куча неотложных и важных дел. Но как это всегда бывает, жизнь внесла свои коррективы. Появился гонец из Ростова — на — Дону, с известием, что у Юрия родилась дочь. И буквально через полчаса, которые он потратил на поиски заранее приготовленного подарка для жены, об этом уже знал весь полк. Первым явился Захар Зенауи, прямо в полевом камуфляже и хитро улыбаясь, проговорил:

— Ну что, Юрий Витальевич, хочешь скрыть от боевых товарищей радостную весть?

— А от вас разве что-либо скроешь? — В тон ему ответил Юра. — Вы, небось, все наперёд меня узнали эту новость. А теперь корчите из себя, обиженных и обделённых вниманием.

— Не переживай командир, ты первый, кому посланник сказал эту весть. Нам он это поведал уже после того, как от тебя вышел. Ты лучше вот чего скажи, когда будем праздновать это событие?

Зенауи всё ещё стоял у порога и выжидающе смотрел на Гаврилова. Тот, опомнившись, прекратил сборы и присел на диван.

— Захар, не стой столбом, ты проходи, присаживайся. Вот. Не каждый день ведь отцами становятся, особо в первый раз, сейчас мы посидим и поговорим с тобой обо всём.

— Да тут, в общем, говорить много и не надо. Давай соберёмся сегодня вечером у тебя и отметим это….

— Нет. Так дело не пойдёт. Я в жизни себя не прощу, если немедля не поеду к дочери. И так, сколько времени с семьёй только через письма общаюсь. Так что, собираемся у меня сейчас, а в полку по такому случаю можно и выходной объявить. Служивым это не помешает, а то, загонял я их. Но далее, чего бы ни случилось, а к обеду, я должен отправиться в Ростов — на — Дону. Со мной пойдёшь и ты с егерями — будет вам первое задание, все наши семьи перевезти сюда. Городок для них готов, пусть его и обживают, а то ещё немного погодить и заново со своими жёнами знакомиться будете. Если вообще их узнаете. Хотя, с собой возьми половину состава, во второй его части, оставь только светлокожих бойцов. Пусть под командой Тимофея, завтра же в Малиновке получат всё необходимое и приступают к разведке и подготовке баз.

— Так я, тогда…, прямо сейчас, по нашей тайной связи весточку в Ростов пошлю, пусть готовятся к нашему приезду! — Захар, буквально сиял от радости….

Жизнь в Ростове шла своим чередом. На базаре кипела бойкая торговля (сказывалось выгодное расположение города), рядом с городом построили и запустили несколько новых плавильных печей. Адис, одетый в новомодный европейский костюм со шпагой на поясе и изрядно располневший: увидав своего древнего товарища начал горестно сетовать. Что, дескать, невдалеке, на правобережье Темерника, самовольно выросло новое поселение — Гниловской курень. Основали то его казаки и постоянно пополняют беглыми крепостными.

— Ой, проведает Пётр Алексеевич о нём. Столько беды будет. А выкупать их всех, у города денег не хватит. — Жаловался он Юрию, когда они вошли в кабинет, полученный в Адису наследство от Гаврилова. — А случись чего, придут беглецов опять в крепость забирать, так местные не поймут, коли не сможем им помочь.

— Не бойся Андрюха, в ближайшее время царю будет не до Донских земель. А там глядишь, я что ни будь, придумаю. Ты мне лучше расскажи, что у тебя с производством штуцеров? — Юра, не спрашивая разрешения, по-хозяйски сел на местами уже потёртый, кожаный диван.

— А что? Опять османы что-то против нас замышляют?! — Встревожился Андрей Андреевич. А мы, в Азов половину крепостных башен отдали….

Он даже встал из-за стола, за который только что уселся. Вид у него был явно обеспокоенный, но не испуганный. Что в свою очередь, не помешало ему театрально «схватиться» правой рукой за сердце. Поэтому, Юрий поспешил успокоить своего старого товарища.

— Нет, Андрюха, на сей раз «беда с другой стороны к нам стучится». Но ты, так и не ответил на мой вопрос.

— Мы их выпускаем, — у Адиса тут же улучшилось настроение, — даже, насколько смогли, расширили производственные мощности, но перевооружить целый гвардейский полк, как того требует царь, ещё не получится. И так, всех мастеровых задействовал только на выпуске штуцеров. Поэтому к изготовлению заявленных тобой лёгких, подрессоренных телег, мы даже и не преступали.

— Это плохо Андрей. Но ничего, я завтра с тобой эти вопросы буду решать. А сейчас не обессудь, я к своей семье, домой пойду. Я — то к тебе, только на минутку заскочил — знаешь, как моя душа к жене с дочуркой рвётся? Так что бывай… — С этими словами Юра встал и быстрым шагом, не оглядываясь, вышел из кабинета.

Дальнейший его путь по улицам, знакомым до боли, осложнялся борьбой с желанием перейти на бег. Сдерживала только нелепость этого поступка, и нежелание предстать перед Ульянкой взмыленным как конь, и запыхавшимся. Вот так и шёл, неспешно ведя на поводу обеих своих лошадей — шаг за шагом приближаясь к заветной цели.

Вот и дом, видно, как во дворе неспешно возится Марья, деловито сметая с каменной дорожки угольную пыль (видимо уголь недавно подвезли и уже перетаскали в сарай). Но увидев идущего по улице Гаврилова, женщина бросила метлу и опрометью побежала в дом, голося:

— Юрий Витальевич приехали! Встречайте хозяи…!

Буквально через несколько секунд, во двор выскочил Гаврила и подбежал к воротам. И как ни странно, умудрился их открыть до того, как Юрий дошёл до них.

— Юрий Витальевич! Здравствуйте отец родной, наконец-таки вы вернулись! Ульяна Матвеевна уже заждалась вас, извелась матушка! — С этими словами, он отвесил поклон, Взял у Юры поводья и собирался повести лошадей в конюшню.

— И тебе хорошего здоровья Кузьмич. Только сразу лошадок не пои, да и поводи немного. Каюсь, гнал их — спеша домой. — Ответил Юра, с небольшим поклоном.

Тем временем на крыльцо чинно вышел Матвей, как обычно одетый в свой старый стрелецкий кафтан. А из-за его спины, любопытствуя, выглядывала жена Гончарова, держа в руке и покусывая кончик своего головного платка. А Ульянкин отец, неспешно пригладив рукой свою бородку, деловито с хитровато — довольным прищуром, изрёк:

— Ну, здравствуй зятёк, спасибо тебе, порадовал ты меня внучкой. Удружил. Теперь, немного погодя, жду от тебя уже внука. Ты уж извини меня старого, но в твоё отсутствие, я сам сделал дитю колиску (колыбель). Да не стой ты как столб, иди скорее к своей лебёдушке, чай измаялся, её не видя. Да и на сокровище своё, поди, не терпится скорее посмотреть.

В этом, бывший стрелец оказался прав. Юре хотелось как можно скорее войти в дом, но отталкивать тестя, перекрывшего собой дверной проём, тоже не хотелось. Как будто прочитав мысли зятя, Матвей шагнул в сторону, уступая дорогу и молча, отодвинул рукой Марью, не успевшую вовремя посторониться.

Жену, Гаврилов нашёл в их спальне, она как раз сидела и кормила грудью ребёнка. За этим занятием, она была похожа на Мадонну с картины Рафаэля «Мадонна в кресле» — тот же взгляд, наклон головы, та же нежность, с небольшой каплей грусти. Только, вместо просто сидящего на руках младенца Иисуса, его ещё маленькая дочурка, приникшая к материнской груди. Прикрыв за собой дверь, Юра замер, не в силах оторвать от жены своего взгляда. Она тоже заметила его, её взор стал радостным, но одновременно, покраснев и засмущавшись, она тихо промолвила:

— Юрашка, любый мой. Не надо так на меня смотреть, мне неудобно так. Дай, пожалуйста, дочурку докормить.

— Да, да родная, я подожду. — Ответил Юрий и беззвучно ретировался в соседнюю комнату.

Ждать пришлось не очень долго, но это время, всё равно тянулось как вечность. И когда Уля появилась в двери, ведущей из спальни, Гаврилов резко вскочил из кресла, в котором сидел, и сделал несколько шагов на встречу к ней. Его жена тоже кинулась навстречу ему и прильнула к мужу всем своим телом. Всё это было проделано в полнейшей тишине — без единого звука. Юра глубоко вдохнул, ощутив приятный запах, исходящий от любимой женщины, правда, к нему прибавился ещё какой-то доселе незнакомый. — «Так наверно пахнут все кормящие матери». — промелькнула и тут же исчезла шальная мысль.

— Ну как ты радость моя? Как дочурка? — Первым заговорил Юрий, нежно прижимая к себе жёнушку.

— Всё хорошо любимый, наша доча спокойная, поест и спит. Лицом наша девочка, ну очень на тебя похожа — особо, когда во сне улыбается. Ой, да чего это я стою, ты, поди, устал и с дороги голодный. — Засуетилась Ульянка.

— Постой, солнышко ты моё, успеется. Не уходи, дай мне на тебя налюбоваться.

Но вместо этого Юра начал покрывать личико своей жены нежными, невесомыми поцелуями. Молодая женщина какое-то время благодарно подставляла то щёчку, то бровку, то уста…, но затем немного отстранилась и прошептала:

— Милый, уже банька то, поди, согрета, негоже с дороги немытым быть. Ты иди, а я пока на стол соберу. — Сказано это было так нежно и настойчиво, что Юрий, напоследок ещё поцеловав жену, послушно пошёл выполнять её указание.

После баньки, изрядно разморённый паром и пробитый вениками, Гаврилов, не столько хотел, есть, сколько вздремнуть — хоть часок. Но стол уже был накрыт и все домочадцы, ждали только его. Пришлось их уважить, и присоединиться к общей трапезе, после которой, желание уснуть только усилилось: и как назло, стало невыполнимым. Виновником чему стал тесть, пожелавший посудачить о политике.

— Ты послушай меня сынок, — начал тот, когда они оба оказались в Юрином рабочем кабинете (было видно, что в его отсутствие за порядком в помещении ревностно присматривали) — ты вот говорил мне одно. А народ то, Петруху не любит, ему Иван мил.

— Отец, я уже говорил, что одной народной любви, для правителя мало. За ним должна быть сила и победы. А Иван Алексеевич, неспособен на такое.

— Нет, сынок, ты меня слушай, я в жизни больше понимаю, чем ты. Грядут лихие времена и надо делать свой выбор. Все твердят, что Пётр своего брата травит, чахнет он наш царь. Милославские говорят, что от тех ядов старший царь стал совсем дряхлым, плохо видит и поражён параличом. А всё потому, что младший брат, своих лекарей-убивцев недавно к нему приставил.

— А вот теперь Матвей батькович, послушайте меня. — Юрий даже встал с дивана, на котором он сидел рядом с тестем. — Про здоровье Ивана Алексеевича, я знаю получше вас, папа….

Видя, что отец Ульяны вспылив, хочет вскочить, Гаврилов придержал его рукой и продолжил:

— … Этот лекарь-убивец — наша Елизавета Семёновна. Вы можете её обвинить в том, что только сказали? А не верите моему слову, пошлите людей к московскому воеводе. Он знает, кто царя травил.

Но сейчас, «достучаться» до разума стрельца было невозможно. Он, побагровев от возмущения, и ухватившись обеими руками за рукав удерживающей его руки, твердил только одно:

— Ты, на меня, руку поднял! Щенок неблагодарный! …

Юре пришлось немного тряхануть своего родственника за шиворот и, выделяя каждое слово сказать:

— Ой, батя, не время сейчас выяснять, кто на кого руку поднял. Давай для начала, с отравлением старшего царя разберёмся. Поверь, перед лицом надвигающейся опасности — важно на Руси внутри усобицу не допустить. Коли удастся нам это дело миром, или малой кровью решить то я, прилюдно перед тобой повинюсь.

— Прилюдно не надо. Не к чему «сор из избы выносить». Коли дело окажется, так как ты говоришь, то мы после — посемейному поговорим с тобой зятёк. За такой проступок, спрос с тебя будет очень строгий.

Через пару минут, Матвей выглядел успокоившимся, но взгляд всё равно продолжал жечь Юрия возмущением и немым укором. И Гаврилов, тяжко вздохнув, согласился на условия примирения. После чего, поведал тестю свою недавнюю эпопею (немного скорректированную), включая и то, каким жидким на расправу оказался боярин Смирнов. Стрелец, слушая этот рассказ, всё сильнее хмурился: желваки и складки на лбу, «жили своей жизнью» — выдавая всё, что творилось в душе старого вояки. Даже после того, когда его зять замолчал, он какое-то время сидел, смотря в одну точку. Затем прокашлялся и заговорил немного осипшим голосом:

— Не приведи господь, чтобы вышло то, что задумали для нас эти нехристи. Кровушки прольётся немало. Да только, Петруха сам виноват, сам к этим антихристам морду воротит. Вот и сломал шею от излишнего усердия. А всё его блуд виной, все знают, что он на слободке, у Лефорта, к распутнице Елене Фадемрех бегает. Вот и сбила его немка с пути истинного… И это при живой то матушке Евдокии Фёдоровне, тьфу, пёс шелудивый. Ой, всё равно, погубит он Русь матушку….

— Так что отец? Не поможешь мне правду до всех твоих знакомых донести? — Юра, с надеждой посмотрел на отца своей жены.

— А может наша Лизавета выходит Ивана Алексеевича? — Ответил он встречным вопросом.

— К сожалению нет. Уж слишком сильно яды подорвали и без того слабое царское здоровье. Одно знаю твёрдо, если бы не Елизавета Семёновна, то давно бы уже похоронили Ивана. А так, она продлит его жизнь, насколько ей господь позволит. И не более того.

— Да, не думал, что до такого лихолетья доживу. И что, сам буду отпрыску Нарышкиных помогать. Тьфу житие… окаянное.

— Так что батя, могу я на твою помощь рассчитывать? Аль нет?

— Хорошо, сделаю что смогу, а по началу, извинись передо мной, как это положено….

Поутру, Юра, как и обещал, встретился с Адисом. И спустившись с ним в подземные хранилища — где хранились штуцеры местного производства. Где, выбрав наугад ящик с оружием, Гаврилов скопировал его. Затем, обернувшись к старому другу, держащему факел, посоветовал:

— Андрюха, ты сейчас пойди, погуляй, — ты сам прекрасно знаешь, насколько опасно для окружающих то, что я собираюсь сейчас делать.

Тот радостно заулыбался и поспешил покинуть подземное хранилище, догадываясь, что сейчас будет здесь происходить. Ну а Юрий, выждав для надёжности, несколько минут, проделал то, отчего так тщетно хотел отказаться.

— Ну что Андреевич, у тебя на одно подземное помещение, битком забитым оружием, стало больше. Но не расслабляйся, лишнего вооружения не бывает. Если что, пусть оно будет с запасом. — Обратился Витальевич к другу — ожидавшему его возле выхода из музея. — А я, опять иду к семье. Надо к крестинам готовиться….

Ровно через неделю, из Ростовских крепостных ворот выезжали телеги с переселенцами (семьями служащих в Берберовке воинов). В основном, у сидевших на забитых до отказа вещами двухосных телегах людей, лица были угрюмыми, за исключением детей, для которых это было как забавное и интересное приключение. И только у их родителей были другие мысли — им пришлось оставлять обжитые дома, хозяйство, и хотя всем обещали, что там, куда они едут, будет, и спокойнее, и лучше. Но, пословица про журавля в небе, всё равно будоражила их умы, мучая сомнениями. Единственная семья, которая повременила с переездом — была Юриной. На семейном совете решили, что слишком рискованно перевозить ещё крошечную Антонину (такое имя дочери Юрия и Ульяны дал священник во время крещения) и Юрий на скором переезде своих девочек не настаивал. Тем более, ему предстояло «навёрстывать» дела, которые он вынужденно пустил на самотёк. И в любом случае, он не сможет им уделять должного внимания. — «Тогда к чему такой неоправданный риск»?

— Ну, Захар, теперь вся надежда на тебя. — Напоследок инструктировал друга Гаврилов. — Провизии медикаментов у нас достаточно, даже с запасом. Время не очень спокойное, так что семьи везём аккуратно — со всеми предосторожностями. Ну, не мне тебя учить….

— Господин полковник! — Прерывает инструктаж, подбежавший посыльный из штаба. — Господин полковник! Вам срочное сообщение из Берберовки!

— Слушаю тебя боец. — Юрий повернулся и козырнул немного запыхавшемуся солдату. — Только не кричи, а говори спокойно — а то, не всем ещё слышно, особо в Стамбуле.

Служивый в первую секунду немного смутился, затем вытянулся по стойке смирно и уже тихим голосом доложил:

— Вам сообщение — «в Берберовку пришёл приказ, быть готовыми в любой момент выдвигаться для подавления бунта. Старший брат Петра Алексеевича, совсем плох». Так же передали, что вам желательно как можно скорее оказаться в расположении вашего полка.

— Спасибо братец, свободен, можешь идти.

— Вот так-то, Захар батькович. — Юрий снова вернулся к разговору с Зенауи и похлопал друга по плечу. — Ответственность за этот караван, полностью ложится на тебя, а я….

— Ну, здравствуй князь, что хорошего скажешь? — Царь, по обыкновению находящийся в доме у Лефорта, небрежно приветствовал воеводу. — Чем ты меня порадуешь?

Старый служака хоть и считал себя человеком, которого трудно хоть чем-то удивить, но всё равно был немного сконфужен тем, что увидел. На коленях самодержца сидела молодая прелестница, чью грудь, он не перестал ласкать даже при появлении своего вассала. Как впрочем, и она, — не замечала вошедшего посетителя.

— Государь, дело важное… — и недвусмысленно, указал взглядом на девицу.

Пётр, хмыкнув, обратился к блуднице:

— Ну что, фрау Елена, поди, пока, с Анной пообщайся. Не мешай мужам их дела вести. — И резко перейдя на строгий тон. — Да не забудь все двери за собой закрыть. Живо!

Царская фаворитка (явно жительница слободы), от неожиданности вздрогнула, но поднялась с царских колен с нарочитой неторопливостью, не спеша, оправив свою одежду, пошла на выход.

— Ух, хороша чертовка! — Не удержался от реплики царь, с восхищением глядя ей в след.

— Ой, не время сейчас надёжа царь, блуду то предаваться. — С укором заговорил воевода

— Одно другому не мешает Михаил Григорьевич: так что сказывай, какие вести принёс? — От былой Петровой бесшабашности не осталось и следа.

Бывалый вояка, немного покосившись на закрытую дверь, заговорил, стоя перед самодержцем:

— Бояре сказывают, что везде отправили гонцов, с известием об учинённой Смирновым измене, которую тот устроил по сговору со шведами. Что согласился подтвердить и дядька вашего брата — соправителя Прозоровский. Также, по вашему указу, арестованы все полковники, которые своими действиями вызвали недовольство своих стрельцов. Полк, от которого можно ждать неприятностей, отправлен на Дон. Также, во все стрелецкие полки отправлено жалование, и средства на пошив формы и закупку вооружения. Все воины, оповещены о нависшей угрозе нападения со стороны шведов. Так что, единый враг, сейчас нам только на руку. Новодевичий монастырь, в полной изоляции, а князь Голицын, на время, тайно вывезен из села Пинега. Так что большого бунта, скорее всего, удалось избежать.

— Это хорошо, Дай то бог, чтобы у нас всё получилось. А тем, кто спровоцирует стрелецкий мятеж, самолично буду головы рубать. Как впрочем, и всем его участникам, если таковой будет иметь место. Мои гвардейцы и полки иноземного строя, готовы к любому развитию событий.

— Надёжа государь, дозвольте совет вам дать. — Григорьевич покорно склонил голову, ожидая ответа.

— Говори.

От хороших вестей, царь прибывал в хорошем расположении духа. И позволил себе немного фамильярный тон в общении со стоявшим перед ним воеводой.

— Пётр Алексеевич, не ходили бы вы пока на слободу, нечего народ лишний раз гневить.

— А вот это уже, не их холопье дело…!

Горн играл сигнал общего построения, из казарм выбегали солдаты и сразу строились поротно. После беглой проверки личного состава, все организованно выдвигались на плац. Где на трибуне, в окружении штабных офицеров, их уже ожидал командир полка. Он стоял, спокойно поглядывая на карманные часы (их изготавливали в Ростове на Дону и по требованию Гаврилова, выдавали всем офицерам). И судя по его реакции, был удовлетворён действиями подчинённых, уложившихся в установленные им нормативы.

— Здорово богатыри! — Обратился он к построенному перед ним воинству, когда командиры батальонов сделали положенные доклады.

— Здра… жела… господин полковник! — Дружно ответили военнослужащие.

— Братцы, враг опять угрожает нашей родине! Снова пытается стравить меж собой Нарышкиных и Милославских! Надеясь, что когда мы ослабнем в междоусобных битвах, он сможет напасть на нас! И устроить такие же смутные времена, какие некогда учинили здесь поляки!

Полк возмущённо загудел — как встревоженный улей. И чтобы не потерять над ним контроль, Юрий, предупреждающе вскинул руку и прокричал:

— Тихо! Не время сейчас вече устраивать! Нужно соблюдать дисциплину и по возможности не допустить братоубийства! Так что витязи, от вас зависит, будет ли Русь жива, или сгинет под мечом завоевателей! Не подведите, покажите, что не зря мы вас учили тяжёлому ратному делу! Не дайте в обиду землю русскую!

На сей раз, никто не выказывал своих эмоций, и Гаврилов, переходя к организационным вопросам продолжил:

— Интендантская рота, у вас всё готово?!

— Так точно! — Коротко ответил её командир.

— Тогда капитан, выдвигайтесь немедленно! Ваша задача: по пути следования полка, обеспечить всё необходимое, чтобы на каждом привале, все солдаты были сыты, а на ночёвке, обеспечены палатками! Приступайте!

— Есть!

Когда рота обеспечения покинуло плац, Гаврилов обратился к оставшимся командирам:

— Господа урядники всех звеньев! Начиная от капралов, до капитанов, проверить экипировку у своих солдат! У всех должна быть сменная одежда и запасная обувь! Особое внимание уделить наличию предметов личной санитарии и походной посуды! При необходимости доукомплектовать! В расположении остаётся только сапёрная рота и сводный взвод охраны, состоящий из тех, кто сейчас находится в наряде. У каждого из них своя задача, первые ускоренно постигают азы установки защитных сооружений; другие охраняют имущество нашей войсковой части. Всем, кто участвует в боевом выходе, построение через полчаса: разойдись! …

Несмотря на то, что это был первый такой крупный выход, подразделение прошло свой путь чётко и организованно. И что больше всего радовало Юрия, полк не понёс так называемых не боевых потерь. Единственный неприятный инцидент произошёл на первом привале (на котором солдат ждала походная кухня). Гаврилов мимоходом заглянул в котелок солдата, только что получившего свою кашу и отходившего в сторону, ища, где можно было присесть для приёма пищи. Ему сразу «кинулось в глаза», что овсянка с солониной явно была выдана не полной порцией.

— Воины, ты, ты и ты, ко мне! — Обратился он к трём солдатам, которые получили еду, но ещё не ещё успели, начать её есть.

Те, на кого Юрий указал, подбежали к нему и вытянувшись по струнке, собирались уже начать докладывать, что — «Господин полковник, рядовой такой-то по вашему приказу явился»! — Но Гаврилов, опередил их, немного выставив руку, ладонью вперёд и сказав:

— Спокойно братцы, это сейчас лишнее, лучше предъявите содержимое ваших котелков.

Бойцы послушно выполнили приказ: как оказалось, и у них порции были ополовинены.

— Все за мной. — Коротко приказал Витальевич и направился к котлам полевой кухни.

Все кто стоял в очереди, расступались, освобождая дорогу полковнику и, с любопытством поглядывали на сопровождавших его солдат с котелками в руках. А Юра, подойдя к аналогу знакомых по прежней жизни Походных Армейских Кухонь, остановился, и обратился к кашевару:

— Скажи ка ты мне голубчик, кто здесь главный?

— Вы, ваше высокоблагородие! — Отчеканил повар, став по стойке смирно. Чудом, не свалившись с ПАКа.

— Нет уважаемый, ты меня не понял. Кто сейчас твой непосредственный начальник? — Почти отеческим тоном уточнил Гаврилов.

— Так подпрапорщик Ныгуайе Фёдор Семёнович, ваше высокоблагородие!

— Тогда в чём дело? Зови! — Полковник широко улыбнулся. — Или прикажешь мне самому его искать?!

— Ваше благородие, Фёдор Семёнович, вас господин полковник, на пункт раздачи пищи требует!

Выкрикивая эти слова, кашевар спрыгнул с подножки походного котла и побежал в направлении одиноко стоящей палатки. Не успел служащий кухни до неё домчаться, как она распахнулась и из её недр, выглянул Ныгуайе с заспанным лицом.

— Господин подпрапорщик, ко мне, бегом, марш! Доложите, как поставлена у вас служба! — Рявкнул Юрий, увидев это безобразие.

Это возымело результат — вскоре младший командир стоял перед Юрием и ждал ответ на свой устный рапорт.

— Так что Фёдор Семёнович, говоришь у тебя всё в порядке? Так мы это сейчас проверим.

Повернувшись к очереди ожидавшей продолжения раздачи пищи, Гаврилов обратился к ближайшему солдату:

— Ну, ка боец, дай мне свой котелок. — И тут же передал его Ныгуайе. — Путь твой подчинённый положит порцию каши на пробу.

Это было тут же выполнено, и как было положено, в котелок плюхнулось содержимое полного черпака.

— Ну что же, похвально, армию, которую так кормят, измором не возьмёшь. — Подытожил Юрий, заглянув в него и кивнув на троих солдат спросил. — Вот только как мне понимать такие порции? С какими силами пойдут в бой эти орлы, после такой то кормёжки?

Сказано это было, с нотками метала в голосе, но не на повышенных тонах. И ответом на это была тишина. Не дождавшись ответа, Витальевич окинул взглядом, стоящих с поникшими головами служащих кухни и спокойно приказал:

— Возле каждого котла поставить по поручику. Их задача контролировать, чтобы всем солдатам пища выдавалась в полном объёме. И не приведи господь кому-то из солдат остаться голодным. Виновных запорю батогами. Далее, отныне и навсегда, старший наряда — последовал строгий взгляд на Ныгуайе — днём не спит, кухня ест последней — после того как поедят все служащие в боевых подразделениях. Выполнять.

В итоге, около тридцати человек остались без пищи. По приказу полковника им выдали по две банки тушёнки — из НЗ. Виновники же, были прогнаны через строй, состоявший из солдат, лишившихся обеда. Правда, на первый раз, Витальевич не контролировал, чтобы солдаты били своих обидчиков батогами посильнее. Да и медики в конце экзекуции констатировали, что наказанные, в госпитализации не нуждаются (служивые тоже пожалели своих товарищей). Но спать на спине, какое-то время не смогут.

В положенном месте оказались очень быстро. Интенданты, к моменту подхода основных сил, уже поставили на двух дорогах укреплённые блокпосты и «разбили» основной лагерь (благо, леса для хоз. — построек, в округе было предостаточно). Надо отдать должное капитану Емельянову, он уже построил и собирался запускать коптильню. Часть мяса и рыбы должны были добывать пятеро охотников, и с десяток рыболовов, служивших под его началом. Другую его часть, он собирался брать у местных, благо договорился с ними о том, что они сами будут привозить свой товар.

— Зря Юрий Витальевич смеётесь. Сколько здесь будем стоять — одному богу известно. А солдату есть каждый день надобно. Издали не навозишься, так что, как прижмёт нужда, сразу меня вспомните. — Обиженно бурчал Силантий, заметив с какой улыбкой, Гаврилов осматривал его хозяйство. — А у меня то, будет, и солонина, и мяско копчёное, и ваши любимые колбаски, даже грибочки заготавливаю, будет, чем солдатушек побаловать. Вот тогда-то и посмотрим, кто из нас будет смеяться последним….

— Да не смеюсь я над тобой Феофанович. Наоборот, рад, что ты у меня служишь.

— Одной радостью сыт не будешь. — Продолжал ворчать капитан, его низкорослая худая фигура и ворчливый характер, делали его похожим на кощея бессмертного. — Мне бы соли — с четверть пуда, да медяков — мошны две.

— А это тебе зачем? — Юрий даже остановился от удивления.

— Как зачем? Так на наш посол у меня есть излишек соли. А вот местные, на многие уступки ради неё готовы пойти — жадобы. Да и расплачиваться с ними чем-то надобно. А я что, здесь самый богатый, что ли?

— Сдаюсь, Силантий Феофанович, твоя правда, будет тебе всё, что ты просишь. Но и спрос за полученное «богатство», будет соответствующий.

— Так не я не для себя прошу, а это для дела надобно. Тоже мне, нашли просителя….

Наследующее утро, по радио пришло известие, о том, что ночью умер царь Иван Алексеевич. В предыдущей истории, ему было отмерено немного больше жизненного пути. И осознание этого, немного давило на Гаврилова. Деятельность которого хоть и была причиной происходящих искажений истории, но в этом не было его прямой вины — Юра, оказался здесь не по своей воле. И раз уж судьба так с ним пошутила. То он, должен наперекор ей не только выжить, но и постараться чего-либо добиться в этой действительности. На общем построении, состоявшемся после завтрака, он объявил солдатам о преждевременной кончине Ивана Алексеевича и довёл до них новый приказ:

— В полку объявляется повышенная боевая готовность, караулы будут усилены вдвое! Любые перемещения по лагерю только в полной боевой экипировке. Наша основная задача, не пустить в Москву стрельцов, расквартированных в новой — строящейся на Азовском море крепости Таганрог! Если они всё-таки здесь появятся, то поначалу постараемся их урезонить — решить дело миром! А, если эти господари будут глухи к нашим словам и по их вине возникнет угроза жизни кого-либо из вас! Только тогда, будем стрелять на поражение! Не посрамите братцы, не дайте разгореться смуте, я верю в вас!

— Ну что дети мои! Не дадим в обиду Русь матушку?! — Поддержал Юрия полковой священник, обращаясь к солдатам. — Защита отечества святое дело! Благословляю вас дети мои! …

Неспешной чередой шли дни, вокруг всё было тихо и спокойно, даже слишком. Всем, включая и Юрия, начало казаться, что ничего плохого уже не случится и опасность миновала. Воины, несущие дежурства на постах стали расслаблять своё внимание, и только постоянные проверки устраиваемые Гавриловым, не позволяли, свести службу к пустому, формальному ритуалу. Возле лагеря крутились местные мальчишки, которые с восторгом смотрели на боевую учёбу солдат. Играли в войну и, подражая бойцам, ходили строем (правда, вместо штуцеров, брали на плечо палки). Служивые, в свою очередь тоже не остались равнодушными к ребятне — балуя их, то кусочком сахара, то бутербродом с копчёным мясом, то ещё чем ни будь. А не так давно, Юрий заметил, что некоторые солдаты, в свободное время чего-то стругали. И буквально на следующий день, некоторые пацанята, с гордостью носились с деревянными ружьями.

— Ой, пора это прекращать, пока не поздно.

Недовольно проворчал Силантий Феофанович, когда Юрий, задумавшись, наблюдал за ребятнёй.

— А это ещё почему? — Витальевич удивлённо посмотрел на Емельянова.

— Так ведь мало того что солдаты так и норовят, со своей пайки урезать, что ни будь на гостинец этим босякам. Так они ещё и несколько хороших холщовых мешков из-под сухарей у меня увели, пошили этим голодранцам из них рубахи. Вон они, бегают в них.

— Феофанович, а вы знаете, кто это сделал?

— Конечно.

— Тогда поступим так, ребятня пусть как бегала к нам, так и бегает. Наш солдат, должен видеть, кого защищает….

Увидев удивление капитана и его порыв начать возражать, Гаврилов его отдёрнул:

— Тихо Силантий Феофанович, слушайте меня. Через час, у нас построение на развод, вот на нём вы мне о пропаже и доложите. Мы, перевернём весь лагерь, но нечего не найдём. Вы поняли? На сей раз, мы никого не уличим. Но, преступление недолжно оставаться без наказания, и всему полку будет об этом объявлено. Уж кто-кто, а я знаю, как надо гонять, чтобы служба не казалась мёдом и, повторно не захотелось через такую экзекуцию проходить….

— Ну а если? …

— Ну, коль не пойдёт урок впрок. То тогда, поймаем виновных за руку, и показательно накажем, со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Я бы, прямо сейчас виновных розгами наказал. — Не унимался интендант. — Незачем мудрить.

— Вот здесь, я с тобой не согласен. — Возразил Юрий, внимательно посмотрев на местных ребят, которые копируя солдат, как могли, играли в штыковой бой. — Коллективное наказание более действенно: больше шансов, что, за нарушителями будут приглядывать и их товарищи, которые, помня о том, что было, не позволят повториться воровству. А ты со своими орлами, выкопай яму, которая будет служить гауптвахтой….

К вечеру, солдаты, еле держась на ногах, бег, когда почти постоянно приходилось держать тяжёлые штуцера над головой, вымотал всех без исключения. И поутру, Гаврилов мог уверенно сказать, что знает одного из сердобольных воришек. Заметил одного военнослужащего с подбитым глазом. А в остальном, жизнь в лагере шла без изменений, пока вскоре, в один чудесный день, на пост стоящий у дороги, не прибежали мальчишки — крича:

— Дяденьки, стрельцы идут! … Их много! … У них….

Сразу же была объявлена тревога, и солдаты побежали на позиции — занимая каждый своё место (постоянные тренировки не прошли даром). Так что, к появлению стрелецкого войска его встречали ровные шеренги солдат, готовых в любой момент ощетиниться штыками своих штуцеров. Эта картина, заставила ратников идущих на Москву остановиться. И толпа из взбунтовавшихся вояк, стала медленно перестраиваться в подобие боевого строя.

Пока происходила эта эволюция, Гаврилов, оседлав белую лошадь, выехал перед строем своих солдат. И обратился к ним, прямо из седла:

— Ну что братцы, у всех примкнуты штыки и заряжены ружья?!

Лошадь гарцевала под ним, чувствуя общее возбуждение.

— Так точно командир!

Дружно ответили шеренги его бойцов. При этом лица у солдат, были хмурые, а взгляды полны тревоги. Шутка ли, у всех, это было первое боевое крещение. Да и перед ними стоял не чужеземный враг, а свои — русские люди.

— Орлы, слушай мою команду! — Продолжил своё обращение к воинам Юрий. — Сейчас я пойду к мятежникам и постараюсь их урезонить. Надеюсь, они прислушаются к голосу разума. Но, если они заартачатся, то, как только я покину сектор обстрела, открывайте залповый огонь. Подполковник Йикуно, остаётесь за старшего. Так что, Михаил Иванович, от ваших дальнейших действий будет зависеть наш успех или поражение.

Находящийся рядом с полковником зам командира части Йикуно, подъехал к нему вплотную. Так что его гнедой конь, коснулся боком лошади Гаврилова и тихо, чтобы никто больше не слышал, проговорил:

— Юрий Витальевич, это очень рискованно. Может, я поеду на переговоры?

— Нет, Михаил Иванович, поверьте, если что, у меня намного больше шансов выжить. Да и не думаю, чтобы бунтари сразу начали стрелять в переговорщика. Так что, принимай командование.

Не дожидаясь ответа, Юрий развернул белое полотнище, нанизанное на пику и, неспешно поехал навстречу стрельцам. Как не странно, с их стороны парламентёра не было. Поэтому, не доезжая до них метров тридцать, Витальевич остановился и оглядел толпу, изображающую боевой строй. Их вооружение состояло из пищалей, фузей, бердышей и сабель. У всех поверх поношенных кафтанов, была перекинута через плечо берендейка — перевязь с привешенными к ней гнёздами для патронов и всем необходимым для стрельбы. Первая шеренга держала Юрия на прицеле, оперев на бердыши своё оружие с дымящимися фитилями.

— Ну что ратники? С кем я могу поговорить, кто у вас старшим будет?

Гаврилов старался говорить громко, но при этом спокойно и уверенно. При этом, неспешно осматривал стоящих перед ним воинов пытаясь вычислить их предводителя. Справа прозвучал голос:

— У — у-у, душегубы, не о чем нам с вами говорить! Лучше уйдите с дороги….

Заметить говорившего человека Юрий не успел. Так как тут же возмущённо заголосили и рядом стоящие воины:

— Сослали нас к чёрту на кулички…, а у нас семьи. Кто огороды обрабатывать будет?! Зима придёт, что есть будем?!

— Эти Петровы кругляки нечего не стоят даже осьмушки тына (Романов приступил к выпуску своих денег)! …

— Сам себе пусть за эти медяшки служит! Собака!

— Братцы, бей прихвостня Нарышкиных!

Стрельцы голосили, распаляя друг друга, и Юра понял, что диалога не получится. Перед ним стояла неуправляемая и непредсказуемая толпа.

— Да одумайтесь вы! Ведь именно вы, всегда были опорой государства Русского!

Юрий постарался прибегнуть к последнему аргументу, который он смог придумать в этой ситуации. Но его, никто не слышал. Один за другим в нескольких местах образовались сизые облачка, за которыми грянули выстрелы. Лошадь под Гавриловым передёрнулась и, не обращая внимания на его попытки приструнить её: развернулась и понесла его к шеренгам своих солдат. Скакала, тяжело хрипя и, позволила себя остановить только метров за шесть до строя, изрядно напугав людей стоявших в нём. Полковник спрыгнул из седла на землю — желая успокоить и, заметил на её груди, сильно кровоточащую рану. Через секунду животное покачнулось, её передние ноги подкосились и она, сначала уткнувшись мордой в траву, упала набок и несколько раз дёрнувшись, замерла навек.

— Видит бог, я этого не хотел! Вы сволочи, сами не пожелали меня слушать!

В сердцах выругался Юра, быстрым шагом направившись на правый фланг, чтобы командовать огнём шеренг. Мимоходом, он поглядывал на противника, который был еле виден через марево порохового дыма. — «Значит, вы гады ещё стреляли мне вслед». — Горестно подумал он, рассматривая фигурки стрельцов, спешно заряжавших своё оружие. Достигнув фланга, Витальевич достал свою саблю, прикинул расстояние до противника и скомандовал:

— Первая, вторая шеренга, товьсь! — Выждал, пока команда будет выполнена. — Цельсь! Пли!

Прогрохотал залп, было видно, как упало немало противников. Тем временем, отстрелявшиеся солдаты пошли в тыл — заряжаться.

— Третья, четвёртая шеренги, товьсь! Цельсь! Пли!..

Как только из-за дыма не стало видно врага, последовала другая команда:

— Вторая линия! Вперёд! Шагом! Марш! … Держать строй!

Выйдя из зоны задымления, Юрий увидел бегущих в атаку стрельцов и снова скомандовал:

— Первая, вторая шеренга, товьсь! Цельсь! Пли!

После третьего залпа — новая команда.

— Сомкнуть строй! Держать линию!..

По счастливой случайности полк Гаврилова занимал позиции с наветренной стороны, и белёсую пелену образованную сгоревшим порохом уносило в сторону врага.

— Чтобы не случилось братцы, держать строй! …

Надо отдать должное стрельцам — после того как они понесли сильные потери от залпового огня, они не отступили и совсем скоро столкнулись с передовой шеренгой солдат, ощетинившейся штыками. Уж здесь бунтари показали, что хоть бердыши и были устаревшим оружием; но до сих пор, в ближнем бою, да в умелых руках, оно было смертельно опасно. То тут, то там, падали сражённые ими солдаты: кого-то спасали бронники (правда, перед этим воин часто лишался руки), а кому-то, не помогли и они. Вот стрелец снёс бердышом солдатскую голову и по инерции рассёк руку его соседу. Но тут же сник пронзённый насквозь штыком. Многие из нападавших воинов, падали замертво, не успев нанести даже первого удара. Хруст, удары, выкрики бьющихся меж собой людей, стоны раненых, делали картину боя, ещё более ужасающей. Тем более что первая линия обороны редела буквально на глазах… Переломный момент наступил, когда третья рота — посланная по лесу в обход, ударила в тыл нападавшим, которые к тому моменту, успели увязнуть в рукопашной схватке. Вскоре, обезоружив сдавшихся участников смуты, солдаты собрали их на специально отведённой для этого площадке. А на поле боя вышли хозяйничать медики и их санитары. Которые, первым делом перевязывали всех раненых, а кого необходимо, спешно доставляли в операционную палатку. Мёртвыми займутся позднее.

Гаврилов в свою очередь, быстро приведя себя в порядок (умывшись и сменив порванную в нескольких местах форму), стоял, озирая место недавнего сражения и, ожидал рапорт о потерях.

— Михаил Иванович, — позвал он своего зама стоявшего немного поодаль, в окружении других офицеров, — вели взять нужное количество пленных и пусть копают братскую могилу для погибших.

Йикуно, почти сразу уточнил:

— Юрий Витальевич, одну на всех? Или супостатам отдельную яму копать?

— Смерть уже давно всех примерила. Главное — все они православные, к тому же русские. Надобно всех отпеть и похоронить, по-людски, как подобает, — со всеми почестями. И невдалеке друг от друга.

Но тут, подбегает запыхавшийся капрал — подчинённый капитана Емельянова. Тяжело дыша, с паузами на попытки восстановить дыхание, пытается доложить:

— Господин полковник! … Разрешите доложить! … Нашли командира стрельцов! … Он жив сволочь! … Только сильно ранен в ногу! …Что прикажите с ним делать?! …

— Отведи меня к нему, хочу поговорить с этим гадом. Важно знать, кто подстрекал их на бунт, но в поход на Москву не пошёл.

— Пойдёмте, … он у медиков в операционной… и заодно, под нашей надёжной охраной…

К моменту, когда Юрий со своей свитой достиг госпиталя, военноначальник стрелецкого полка был уже прооперирован и его как раз выносили на носилках из операционной, на него и указал капрал.

— Вот он, господин полковник.

Мужчина, которого несли, был очень бледен и под простынёй, которой был он прикрыт, угадывалось, что вместо левой ноги у того была культя. Гаврилов подошёл к ним поближе и тихо приказал санитарам:

— Стоять. Поставьте его на землю и отойдите. Дайте мне с ним наедине побеседовать.

Раненый — лежавший на носилках, в свою очередь с нескрываемой ненавистью смотрел на склонившегося над ним мужчину, который зачем-то прикоснулся к его голове…

— Ну что, вражина? — Прохрипел он, очнувшись и перекосив синюшные губы в кривой ухмылке. — Пришёл позлорадствовать? Тебе мало собака, что ты нас разбил подлым ударом в спину?

— Эх, дурья ты башка, откуда тут радости взяться? Когда русские — русских так дубасят?

— Тоже мне праведник нашёлся! — Отвернувшись, проворчал покалеченный собеседник. — Давай, неси меня к своим душегубам. Вот, ногу уже отняли, чтобы не бежал, пусть дальше калечат, ироды…

— Дурак ты полковник. — Перебил раненого Юрий. — Что тогда, когда можно было ещё избежать беды, ты не хотел меня слушать; да и сейчас, разговор с тобой не возможен. Как шелудивый пёс — рычишь на всех, кто к тебе подходит и желает протянуть руку.

— А что мне твоя длань (устаревшее, рука, ладонь). Она что, гнев Петрухин от нас отведёт? — Сказал он, смотря с нескрываемой тревогой на группу пленных, копающих невдалеке братскую могилу. — Или жизнь моим товарищам подарит?

— Ты прав. Не мне и не сейчас их дальнейшей судьбой распоряжаться. Но, дать тебе шанс избежать палача, в моих силах. — Сказал Юрий, достав из голенища сапога пуффер и, взвёл его курок. — Так что помолись — всё лучше, чем на дыбе, в мучении помирать.

— Э нет, мил человек, Христом богом прошу, не стреляй.

Взмолился стрелец. Но в его взгляде не было испуга (он перевёл его с пленных товарищей на Юрия). Возникла небольшая пауза, которую вскоре нарушил пленённый полковник.

— Я своих людей на это дело повёл и мне, вместе с ними, за всё держать ответ. Ты лучше прикажи меня к тем, кто землю копает поднести и, пистоль свой дай. — Увидев недоумение Гаврилова, он пояснил. — Там сын моего старинного друга, он по своей молодой горячности, много чего наговорил, призывая идти на Москву. Так что под пыткой, кто ни будь, всё равно про его речи расскажет, так пусть его минует сия участь — отец его как-то меня от смерти спас. Не можно мне теперяча, этому молодцу допустить смерти лютой.

— Тебе решать. — Сказал Витальевич и с этими словами, вложил оружие в руку своему бывшему врагу и накрыл простынёй. — Только давай, без глупого геройства. И аккуратно, порох с полки не рассыпь.

— Не бойся служивый, не подведу. Хотя будь моя победа — никого бы из вас не пощадил. — Устало проговорил пленник. — Ну…, прощай и не поминай лихом.

Юрий издали наблюдал, как полковника поднесли к людям, копающим землю. Как положили на траву носилки с ним, затем к нему подошёл юноша, в сопровождении конвоя и присел рядом. Вот они о чём-то переговорили, и отрок, став на колени начал молиться. Снова наклонился над пожилым воякой и… прогремел выстрел: воин — охранник, среагировав на этот звук, несколько раз ударил прикладом пожилого вояку. Когда Юра подошёл к месту разыгравшейся драмы, то ему оставалось только констатировать две смерти. Так что, его оппоненту удалось спасти сына боевого друга от пыточных застенков. Да и по воле случая, и его самого миновала чаша сия.

— Этих двоих, похороните вместе.

— Ваше высокоблагородие, а разве можно хоронить в одной могиле убивца с его жертвой? — Поинтересовался солдат, вытиравший приклад своего штуцера.

— В этом случае — можно. Здесь, убивая, спасли от худшего. — Тихо, чтобы не слышали пленные, проговорил Юрий. Так что, делай, как я сказал.