Двое мужчин сидели за обеденным столом, в небольшой, но уютной комнате постоялого двора и вели непринуждённую беседу. Это завтра они будут играть каждый свою роль — один станет напутствовать уходящую в северную Америку экспедицию; другой — с длинной, окладистой бородой (что по общепринятым меркам было неприлично) — возглавит все пять кораблей везущих первых колонистов и всё необходимое им на первое время, к месту их нового жительства. Но всё это будет потом, а сейчас, они пили новомодный напиток — шоколад и вели ностальгическую беседу.
— Да, Пётр Алексеевич, разворошили мы с вами тогда «осиное гнездо». Ведь Британцы, так и не простили нам исчезновения кораблей Эбботсона. Ой, как они тогда удивились прибытию наших торговцев.
— Да. — Согласился мужчина — собеседник бородача. — Мне рассказывали как английская таможня тогда все глаза проглядела в поиске следов спешного ремонта, и других признаков боя.
— А когда они опомнились и прислали к нашим берегам карательную экспедицию Royal Navy. Помнишь?
Бородач, одетый в неброский гражданский костюм, был явно моложе своего собеседника — немного отёчного мужчины лет пятидесяти, носившего форму капитана Преображенского — гвардейского полка. Но при этом, молодой человек весьма фамильярно общался со своим сотрапезником. Но эта манера разговора, не вызывала со стороны старшего по возрасту человека никаких возражений.
— Да Юрка… ой прости — Пётр Петрович. Если бы мы тогда не успели перевести с Дону один из твоих бронекатеров — не было бы нам тогда, такой лёгкой Виктории. Быстро британский адмирал сообразил, что к чему и пошёл на попятную.
— Ну да. Куда деваться, когда на твоих глазах, за двадцать минут, небольшая «лодочка» береговой охраны без труда поджигает два галеона и собирается …
— Помню, помню: я ещё тогда согласился считать это их нападение недоразумением, которое не должно сказываться на наших отношениях. Впрочем, им этот урок всё равно впрок не пошёл.
— На то она и политика государь. — С этими словами, тот к кому обращались, как к Петру Петровичу потянулся за виноградом, лежащим в стеклянной вазе. — Улыбайся, даже если держишь камень за пазухой и постарайся его кинуть в соседа при первой же возможности — когда появится в этом выгода.
Оба собеседника, не сговариваясь, подняли рюмки с водкой стоящие рядом с ними на столе и, «чокнувшись» ими опорожнили их одним глотком.
— Да, были времена. Помнится на ассамблеях у Лефорта, водочку пивали кружкам. — С небольшой тоской в голосе проговорил Романов; возвращая опустевшую рюмку на стол. — А сейчас, благодаря стараниям нашего профессора Елизаветы Семёновны, мой медик пытается мне полностью запретить пить. Эх, нельзя мне было врачам столько свободы давать.
Бородач негромко усмехнулся и ответил.
— Питер, так ты сам им повод дал, когда сильно запил после Крымской компании.
— Да на моём месте, другой человек тут же помер, или на крайний случай ума лишился. — Это, какие нервы нужны — своими глазами видеть как сквозь твою ногу Петруха — на вылет проходит пуля, а ты, на это даже не обращаешь внимания.
— Это когда тебе надоело у Крыма выкупать своих подданных, и мы пошли его завоёвывать? — Бородатый собеседник постарался изобразить на своём лице удивление.
— Нет. — Съехидничал Император. — Это когда французы, с англичанами и поляками, год спустя, пытались нас оттуда вытеснить. Вот тогда я сильно испугался, — когда увидел, что у тебя от раны не осталось и следа — только дырка в амуниции.
— Ну, так я объяснил, что это нормально для сисадминов и вообще, мы живём намного дольше остальных людей. — Петров снова отщипнул от виноградной кисти несколько виноградин.
— И что с того? Осознание, что рядом с тобой ходит кто-то, кого нельзя убить, оптимизма не добавляет. Мало ли в какую коалицию ты Юрка решишь вступить.
— Сейчас я Петров Пётр Петрович. Государь ты сам меня так окрестил.
— Но ещё не привык к тебе так обращаться. — Отмахнулся самодержец.
— А надобно. Месяц прошёл, как после пожара в лаборатории, где я провёл в затворничестве несколько лет. Нашли моё обгоревшее тело и похоронили со всеми почестями.
— А твоя Ульянка молодец, великолепно играет безутешную вдову. Только вот твоих детей жалко — они ведь не посвящены в эту тайну: поэтому горе их — настоящее.
Гаврилов, это был именно он, — помрачнел и долго рассматривал чашку с остывшим шоколадом: крутя её в руках. А за окном, послышалось пение молодых людей вышедших из кабака:
…Тонкой, оранжевой линией
Против ворога, стали воины Русские!
И не было в мире силушки -
Одолеть способной — тех добрых молодцев …
— Сколько лет прошло, а всё помнят нашу первую Нику над шведами. Я слышал, что даже Германцы воспели тот подвиг наших стрельцов. — Негромко проговорил Романов.
— Да, храбро они тогда стояли… — Задумчиво ответил Юрий.
— Были орлы — несмотря на то что смутьяны, но не посрамили отчизну. — Продолжил самодержец. — А я, на днях, повесил трёх предателей. Они иудушки собирались голландцам продать секретную рецептуру нашего дизельного топлива. — Ну как мне доложили, это когда смешивается масло, спирт, и щёлочь. Двигатели иноземцы так и не научились делать, так хотят хоть топливо к нему сами производить.
— Нельзя было Меншикову им дизель электростанции продавать. Я слышал, что одну из них — разобрали до винтика.
— И поняли, что сами их делать — не смогут.
— Это пока. Поэтому нам нельзя почивать на лаврах. Надо дальше развивать науку и производство.
От такого ответа император вскочил со стула и заходил по комнате.
— А ты меня в такой момент покидаешь!
— Так надо государь! — Юрий по-прежнему невозмутимо сидел за столом. — Я не старею и, не смотря на все мои ухищрения, скоро все это поймут. И это может принести много бед, как мне, так и державе. Только представь, я выгляжу моложе даже твоего сына. Кстати как он?
— Часто с ним спорим по мелочам, но в целом из Алексея получился неплохой престолонаследник. Сейчас сидит в Петербурге и, когда я отсутствую, ведёт дела от моего имени. Правда с мачехой не ладит, но это не страшно, характером то, он весь в меня и мою вспыльчивый и Катерину, любить не обязан.
В дверь постучали, и в комнату заглянул сильно постаревший Меншиков.
— Мин херц, прибыл солдатский полк из Полтавы и начал погрузку своего имущества на корабль.
— Передай их командиру, что они сильно опоздали. И если по их вине задержится выход экспедиции, он будет строго наказан.
На время этой непредвиденной беседы Юрий сидел, отвернувшись у окну. Так что, царский любимец напрасно старался, рассмотреть императорского собиседника. Когда дверь закрылась, Романов улыбаясь, посмотрел на Юрия и спросил:
— Ну что конспиратор, немало тебе воинов, может позднее ещё прислать?
— Нет, государь. Для первого поселения в самый раз. А там начнём мирную экспансию — по примеру древних Римлян будем расширяться, действуя кнутом и пряником. Приучим лояльных нам аборигенов к нашим благам, заключим с ними оборонительные союзы. Для самодостаточности займёмся земледелием. Только вы, временами новых поселенцев присылайте — можно даже голытвенных казаков — и нам хорошо, и на Дону спокойнее будет.
— Только местных не невольте. Не надо их против нас настраивать…
На следующий день, всю торжественную часть проводов кораблей в Охотском порту, Юрий провёл в своей каюте. — Нельзя было показываться на публике, так как многие Петровы приближённые могли его узнать. Он сидел, вспоминая горестное, неизмеримо тягостное прощание с женой и понимал, что его жизнь отныне была бесконечным путешествием: Юрий должен раз за разом начинать всё сначала. А достигнув результата, обретя друзей и близких ему людей — снова всех бросать, «отрезая по живому» и начинать всё заново — в другом месте. Он будет идти по этой жизни странником неприкаянным и надеяться, что симбионт может со временем выключиться — выработав некий установленный ресурс. И в этом путешествии, даже если он смертельно устанет, самоубийство недопустимо — неизвестно кому может достаться его «наследство от трансгена».