Отшельник

* * *

Третий костер был самым ярким. Вокруг него расположилась большая часть банды - человек десять, - попивая водку, коньяк, виски, текилу и заморское пиво «Грольш». Все это считалось законной добычей, и каждый торопился усвоить свою долю прежде, чем до нее доберется сосед. Умопомрачительная смесь туманила и без того не слишком светлые мозги, развязывала языки - и каждому налетчику позарез требовалось поведать приятелям о своих скромных подвигах. Перебивая друг друга, герои хвастали взахлеб:

- Нет, Колян, ты видал, как я эту зверюгу - влет?…

- Ну, ты тележник, Сиплый. В какой влет? Тявкала издалека и тявкала, никому не мешала… прямо загрызла бы всех лайка вусмерть - смех один.

- Да, братаны, - вы орлы просто: вдвоем шавку замочили, хе-хе. Вон Васька с Жоркой Мажором аборигена как завалили - и волыну поднять не успел, таежник хренов!

- А сам-то ты, Корж, много наработал? - обиделся Колян за приятеля, над которым только что сам подтрунивал. - А когда все сделано было, первым зато метнулся наверх - по ящикам шарить. Герой, твою мать!

Корж побледнел:

- Ты мать мою не тронь, сука. Против псины ты молодец, конечно. Но еще раз поганое свое хайло раззявишь - голыми руками порву!

Как и многие беспредельщики, молодой механизатор Серега Коржов, с младенчества поправший все Божьи и человеческие нормы, остро нуждался в чем-то святом. И таким безгрешным светлым символом, бескорыстной жертвенной любовью оставалась для него старенькая больная мама. Едва ли не половина «зарабатываемых» денег уходила на лекарства. Мама, в свою очередь, любила своего оболтуса слепо и беззаветно. Он для нее навсегда оставался нежным и маленьким. И хотя за плечами его ходок пока не было, на совести ребенка тяжелыми гирьками висели уже семь жмуриков. За маму Корж не задумываясь добавил бы к гирькам восьмую…

По другую сторону костра матерый мужик, статью похожий на медведя, а мордой на вепря, пошерудил в огне палкой, отчего к небу тут же взвился столб искр и пепла. На него зашипели с подветренной стороны те, на кого этот пепел посыпался:

- Что тебе неймется, Утюг? Уйди от огня на хер, лучше коньяку глотни!

Бутылка скрылась в мохнатой пятерне Утюга. Он надолго присосался к едва выглядывающему горлышку. Отвалился с явным сожалением, осторожно держа темную бутыль двумя пальцами, отставил на вытянутую руку, повернул этикеткой к огню, вгляделся и неожиданно выдохнул:

- «Самус»… ох и «Самус»!

Кто-то хихикнул, кто-то громко икнул.

Утюг недобро ухмыльнулся. Верхняя губа его, криво приподнявшись, на мгновение обнажила острый желтоватый клык, отчего сходство бандюгана с вепрем стало стопроцентным.

Опьяневшие флибустьеры продолжали веселиться. Двое поднялись и, покачиваясь, будто морячки на побывке, ушли помогать братве у соседнего костра вспомнить слова песни про Ванинский порт. А у того костра уже и плясать народ порывался. Кто-то полез в рюкзак за тушенкой, почувствовав, что одним луком закусывать текилу уже западло… Один дурик ползал вокруг костра, собирая пустые бутылки, и выставлял их в ряд. Что он намеревался - сдавать их в ближайшем, километрах в семистах, пункте приема стеклотары или палить по ненужной посуде из дробовика - так и осталось невыясненным. На очередном круге сбора стеклянного урожая конечности его подломились, он распластался на земле и захрапел, странным образом попадая в такт доносящимся словам: «пятьсот километров тайга, где водятся дикие звери, машины не ходят туда, бегут, спотыкаясь, олени»…

Вожак расположился чуть поодаль, хотя и в пределах светового круга. Он тоже был хмельным, но далеко не таким веселым, как его легендарный тезка. Впрочем, и княжон поблизости не наблюдалось. Атаману приходилось довольствоваться обществом двоих собутыльников.

- А что, Стенька, может, нам за такой успех накинут чего?…

- Накинут, не сумлевайся, - недобро пошутил главарь. - Сначала догонят, потом накинут.

- Тьфу-тьфу-тьфу! - сплюнул через плечо черноусый Таксист, самый надежный член банды. - Не буди лиха, атаман. И так вон разорались кретины - в Новосибирске слышно. Зря мы затеяли привал. На стрежне Чулыма спокойнее было бы.

- Мне оно надо, что ли? - огрызнулся Стенька. - Ладно, не ссыте вы. Обойдется. На сто верст поблизости никого. Только этот дачник с ленивой прислугой где-то шляется. Повезло ему в этот раз - живым остался. Самому же спокойнее к нам теперь не соваться, не искать на жопу приключений.

- И откуда ты все знаешь, Степан? - подивился третий.

- Слухами земля полнится. - Вожак усмехнулся. - Но слухи верные денежек стоят. У Кислого всюду люди, каждый свою копейку за информацию получает. Недавно на дачку эту майор с зоны одной наведывался, разглядел кое-что, ну и с Сашей перекашлял за эту тему. Долю свою получит. Еще есть нужные пацаны, ну и бабло всем требуется. Так что вы на премию рты не разевайте. Спасибо скажите, что без дела не сидите, неделями по чащобе не шляетесь, выискивая незнамо что.

- А что мы? - примирительно заметил Таксист. - Мы не жалуемся. Нам бабулек хватает. Сейчас нам если и не хватает чего, так это телок…

Собственно, вся честная компания подошла к той стадии опьянения, когда начинает остро не хватать хлеба, зрелищ и любви. Все эти «основные инстинкты» проснулись в лиходеях одновременно. Поэтому уже не разобрать было, кто и чего хотел конкретно. Просто некоторые двинули к посапывающему у догорающего костра кашевару, другие радостно завозились с оружием, обнаружив уже расставленные на поляне мишени, третьи стали подзуживать успокоившихся было Коляна с Коржем…

- Эй, братва! У этого пьяного чудика каша сгорела! - раздался вдруг горестный вопль инспектирующего камбуз.

Другой дегустатор, зачерпнув ложкой из котла, заорал, что эту отраву жрать невозможно, что соли хватило бы засолить самого кашевара Тайменя, который нагло разлегся, облапив бутылку, словно маруху сердечную.

- Гляди-ка, сука, впрямь, будто бабу, бутыль обнимает, - смеялись проголодавшиеся грабители, подтягиваясь к походной кухне шаткой походкой. - А жопу-то оттопырил! Снится, видать, что пялят его…

- А пожрать нам обломилось? Одну тушенку хавать?

- Да его и надо натянуть, чтобы знал, как братву без ужина оставлять!…

Мнения разделились. Не такой уж тяжкой была провинность, чтобы петушить сообщника. И те, кто еще был в состоянии соображать, пытались удержать распоясавшуюся молодежь. Однако алкоголь распалил желание, отключил напрочь тормоза, и трое самых озабоченных бандюков с гыканьем набросились на спящего. Вдвоем навалились на раскинутые руки, прижимая жертву за загривок к земле, а третий, обхватив спящего руками за приподнятую задницу, расстегивал на бедолаге камуфляжные штаны.

Даже те, кто отнесся к происходящему неодобрительно, не рискнули на открытое противостояние. Пьяному же большинству было все равно. Не покормили, так хоть поглазеть, повеселиться. Вождь же занят был разговорами важными и не вникал, чем там, на темном конце поляны, занято его бравое войско.

И плыть бы кашевару Тайменю дальше по непутевой жизни своей, виляя развороченным задом, да судьба распорядилась иначе. В самый ответственный момент весь кайф насильнику обломал неожиданный гулкий выстрел.