Отважная лягушка

Глава V По преступлению и наказание

Всё время прогулки Ника чувствовала себя очень неуютно. Иногда казалось, что воспылавший страстью Олкад того и гляди набросится на неё с поцелуями, а то и с чем похуже. Парень — он не хилый, так что голыми руками отбиться будет трудновато, но пускать в дело нож категорически не хотелось. Девушка уже пожалела о том, что, поддавшись внезапному порыву, покинула относительно безопасную территорию святилища. Хотя поначалу молодой человек вёл себя вполне прилично, да и новость принёс хорошую.

Наконец-то на путешественницу обратил внимание один из тех людей, к кому она направлялась. И не кто-нибудь, а целый сенатор — человек, несомненно, богатый и влиятельный. Возможно, он поможет вернуть родовое поместье Лация Юлиса Агилиса?

Да и прочие добытые писцом сведения тоже представляли определённый интерес. Вот почему Ника всё же нашла в себе силы проститься с ним максимально любезно и даже позволила подержать себя за руку.

Она машинально вытерла ладонь о накидку.

— Госпожа Юлиса, — прервал её размышления смущённый голос привратника. — Тут это…

— Что? — встрепенулась девушка и сейчас же услышала полный нескрываемого торжества голос.

— Явилась?

— Гвоздь ещё своё получит, — злорадно улыбалась выступившая из тени ограды жрица. — За то, что ворота открыл в такое время. А с тобой, Юлиса, желает побеседовать старшая сестра.

— Да, госпожа Дора, — кивнула Ника. — Мне тоже очень нужно с ней поговорить.

— Хочешь рассказать, как развратничала со своим любовником? — собеседница явно наслаждалась очевидным промахом ненавистной служанки. — Только сестра не любит подобные истории.

Девушка полагала, что её поведут на квартиру Маммеи, но Дора прошла мимо поднимавшейся на второй этаж лестницы.

В почти погасший кухонный очаг кто-то заботливо подбросил несколько сухих веточек. Красноватые отблески пламени плясали на стенах и развешанной кухонной утвари.

Верховная жрица солидно расположилась во главе стола с видом беспощадного инквизитора, призванного жестоко карать еретиков и отступников. Только вместо толстенного тома "Malleus Maleficarum" (он же "Молот ведьм") перед ней стоял высокий керамический стакан.

Справа, положив локти на стол, сидела Клио, разглядывая Нику с подчёркнуто академическим интересом.

— Ты забыла причину, по которой оказалась здесь? — голосом, явно не предвещавшим ничего хорошего, поинтересовалась главноначальствующая святилища Рибилы. — Уже не помнишь, за что тебя осудили?

— Хвала богам, у меня хорошая память, госпожа Маммея, — с поклоном возразила собеседница. — И я стараюсь со смирением и послушанием отбывать своё наказание.

— Хватит! — чуть повысила голос верховная жрица. — Ты опять бегала к своему хахалю! Мне надоело терпеть твоё вызывающее поведение! Завтра же отправишься в городскую тюрьму, а оттуда на рудники!

— Воля ваша, — пожала плечами девушка, чувствуя, как по спине испуганным табунком пробежали холодные мурашки. — Но хотелось бы знать: за что?

— Вот нахалка! — громко возмутилась Дора.

— Я не позволю! — вскричала Маммея. — Чтобы служительниц луноликой Рибилы из-за тебя считали шлюхами!

Наблюдая за ней, путешественница все больше приходила к выводу, что верховная жрица изо всех сил пытается себя разозлить, но пока гнев выглядел каким-то чересчур наигранным. Словно она выполняла необходимую, но успевшую изрядно надоесть работу.

— Пользуясь нашей добротой, ты уже в открытую бегаешь к своему любовнику!

— Я встречалась со своим адвокатом по очень важному делу, — Ника старалась говорить спокойно и размеренно.

— Которое никак не могло подождать до утра! — презрительно фыркнула Дора.

— Могло, — покаянно вздохнула девушка. — Но господин Ротан так хотел меня обрадовать… Уверяю вас, госпожа Маммея, подобного больше не повторится.

— Что же он тебе такого сказал? — заинтересовалась верховная жрица.

— Его покровитель — сенатор Касс Юлис Митрор очень хочет меня видеть.

— Твой адвокат переписывается с сенатором? — недоверчиво переспросила молчавшая до этого жрица.

— Да, госпожа Клио, — подтвердила Ника. — Господин Ротан получил письмо, доставленное голубями храма Питра.

Жрицы удивлённо переглянулись.

— А это значит, — девушка даже не пыталась скрыть своего торжества. — Что господин Касс Юлис Митрор признаёт меня своей родственницей, и с его стороны никаких обвинений в святотатстве не будет. Господин Ротан так торопился сообщить мне об этом, что поступил весьма опрометчиво, явившись в столь поздний час. Но повторяю, госпожа Маммея, что такого больше не повторится.

— Очень надеюсь, Юлиса, — верховная жрица тяжело встала. — Возьми светильник, проводишь меня до квартиры.

— Да, госпожа Маммея, — кивнула Ника.

Запалив щепочкой промасленный фитилёк, она дождалась, как тот разгорится, и прикрывая ладонью робкий язычок пламени, толкнула плечом дверь.

Путешественница полагала, что женщина хочет с ней поговорить, однако та молча обошла здание и только поднявшись по лестнице, стоя у входа в своё жилище, тихо сказала:

— Да хранит тебя луноликая Рибила, девочка.

Нике осталось только недоуменно пожать плечами, глядя на закрытую дверь.

"Ну, и что это было?"

А в спальне к ней дружно пристали снедаемые любопытством соседки. Им немедленно захотелось узнать, к кому Юлиса бегала на ночь глядя, и что по этому поводу сказали жрицы?

Девушке пришлось повторить свой рассказ, добавив несколько незначительных подробностей. Видимо, ожидавшие более романтической истории слушательницы выглядели несколько разочарованными. Но тем мне менее, кажется, вполне искренне поздравили её с долгожданным обретением семьи. А Прокла Комения высказалась в том смысле, что всегда верила в аристократическое происхождение Ники Юлисы Террины. Из чего та сделала вывод, что некоторые из помощниц жриц в этом сомневались.

Перед тем, как разойтись по матрасам, Патрия Месса пожелала девушке, как можно скорее получить помилование и уехать в Радл, где её несомненно ждёт удачное замужество с богатым и знатным молодым человеком.

На первый взгляд могло показаться, что письмо сенатора Юлиса своему коскиду никак не отразилось на жизни служанки святилища богини Луны. Она по-прежнему помогала Аполии Тарме на кухне, мыла посуду и овощи, выносила помои, убиралась в мастерской Клио.

Однако помощницы жриц из числа дочек этригийских богатеев уже не пытались её задевать, ограничиваясь подчёркнутым игнорированием, а сами служительницы Рибилы держались гораздо благожелательнее. Даже нотации Доры стали чуть вежливее и гораздо короче. Хотя это могло Нике только казаться, поскольку у всех хватало забот и без строптивой служанки.

Приближалось новолуние, во вторую ночь которого в храме проводилась церемония очищения Луны. Ожидалось великое множество почитателей богини. Помощницы целыми днями наводили чистоту в святилище. Даже стропила протёрли мочалками на длинных палках.

Маммея произвела инспекционный осмотр парадных платьев, по результатам которого приказала Прокле Комении и Тейсе Вверге их постирать.

Дора привела на птичник чёрную овечку для будущего жертвоприношения. Несмотря на регулярный характер предстоящего события, чувствовалось, что все кругом придают ему большое значение.

Считалось, что именно от этого ритуала во многом зависит благосклонная помощь хозяйки ночного светила в зачатии и рождении здоровых детей, а так же в продлении молодости женщины.

Суть данного мероприятия считалась величайшей тайной, строго хранимой от мужчин. Все знали, что любого, кто попытается узнать сей интимный секрет, ждёт неминуемая месть не только богини Луны, но и других небожительниц: от Ноны до самой Такеры.

Помимо злопамятных богинь скрывать секрет помогали и имперские законы. Причём под суд по обвинению в святотатстве мог попасть не только сам мужчина, но и все его близкие женщины, поскольку считалось, что никаким другим способом он не мог проникнуть в столь ревностно оберегаемую тайну.

Даже стряпуха, рассказывая своей помощнице о ритуале, понижала голос и опасливо поглядывала на открытую дверь.

Слушая таинственный шёпот Аполии Тармы, путешественница только молча качала головой, удивляясь изобретательности служительниц Рибилы, умудрявшихся регулярно поднимать авторитет своего божества и собственное материальное благополучие, используя для этой цели некоторые физиологические особенности женского организма.

Выматываясь к вечеру до дрожи в коленках, Ника часто думала: что же тогда ожидало её на каторге? И зябко передёргивала плечами. Сознавая, что участь служанки храма не пойдёт ни в какое сравнение со страданиями каторжанки, она всё же не переставала слать мысленные проклятия не только Гу Менсину с его артистами, но и козлу Клеару с судьёй Мниусом Оптом Октумом, отправившему её в святилище богини Луны только затем, чтобы не раздражать горожан.

Девушке приходилось всех раньше вставать, а укладываться одной из последних. На автомате складывая одежду, она забиралась под толстое, кусачее одеяло, и едва щека касалась засаленной подушки, тут же проваливалась в сон.

Как правило, бог Яфром милосердно избавлял её от сновидений, но сегодня она внезапно очутилась в зимнем лесу.

Проваливаясь по колено в снег, Ника с тоской оглядывалась по сторонам в безуспешной попытке сообразить, где находится? Но пока не находила знакомых примет. Повсюду возвышались высокие, покрытые искрящимися накидками ели. Отодвинув зажатым в руке дротиком низко свисавшую ветку, она увидела впереди обширную поляну с торчавшими кое-где чёрными остатками пеньков.

"Гарь, — догадалась девушка. — Пожар вспыхнул скорее всего от удара молнии, но дождь, видимо, не дал ему разгуляться".

Ника внезапно вспомнила это место, расположенное не так далеко от жилища Наставника. По крайней мере теперь хоть известно, куда идти.

Однако, она не успела пройти и десяти шагов, как до ушей донёсся какой-то подозрительный звук. Резко обернувшись, девушка сощурилась от бивших в глаза солнечных лучей. Вот опять что-то прошуршало, но уже с другой стороны, где среди деревьев мелькнуло тёмное.

— Волки! — охнула превратившаяся в дичь охотница, бросаясь к ближайшим деревьям.

Но как раз на её пути снег почему-то оказался особенно глубоким и рыхлым, так что скоро она провалилась почти по пояс, а вот хищникам сугробы вроде бы совсем не мешали.

Оскалив розовые пасти с жёлтыми, кривыми клыками, звери приближались, практически не касаясь снега стремительно мелькавшими лапами.

Чувствуя, как сознание застилает давящая пелена ужаса, Ника с криком выставила вперёд дротик и проснулась.

Сердце колотилось где-то в глотке, норовя выпрыгнуть наружу, руки дрожали, а рот жадно хватал холодный ночной воздух. Когда пришло понимание, что это всего лишь очередной кошмар, и она уже готовилась облегчённо перевести дух, во мраке отчётливо раздался шорох.

"Крысы? — мысленно предположила девушка, но вновь повторившийся звук меньше всего походил на шуршание лапок этих милых зверьков. — Может, кто из помощниц ворочается, вот лежанка и скрипит?"

Приподнявшись на локтях, она напряжённо вгляделась в окутывавшую спальню темноту. Вот кто-то громко причмокнул губами, всхлипнула спящая рядом Прокла Комения. От противоположной стены долетел негромкий храп Патрии Мессы.

"После такого сна чего только не померещится", — мысленно усмехнулась Ника. Но скрип повторился. Потом тихий стук дерева о дерево и опять шорох. Тогда она поняла, что шум доносится из коридорчика, куда выходят двери комнат жриц и их помощниц. Но эти все здесь. Значит, вышла либо Клио, либо Дора? Но зачем? По ночам здесь даже в уборную ходить не принято. Для подобных надобностей имелись ночные горшки, содержимое которых каждое утро выносят рабыни.

В памяти всплыл рассказ Риаты о том, как мстительная жрица расправилась со строптивой стряпухой. Что, если Дора решила подобным же образом подгадить и Нике Юлисе Террине?

"Вот батман!" — охнула та и, не желая шарахаться, одевая платье в темноте, просто завернулась в одеяло, а на ноги натянула старые растоптанные мокасины, давно используемые для ночных походов на горшок.

Стараясь не разбудить соседок, сползла с лежанки и, на цыпочках подкравшись к двери, осторожно её приоткрыла.

Холодный воздух принёс из коридорчика сухое шуршание.

"Циновку назад задвинула", — догадалась девушка и приподняла дверь за выступающие филёнки, одновременно толкая её вперёд. Как и следовало ожидать, петли даже не пискнули, неслышными стелющимися шагами она оказалась у ведущего в кухню проёма.

В переплетении тростинок мелькнул тусклый огонёк. Сквозь щель Ника смогла разглядеть силуэт женщины со свечой в одной руке и с чем-то непонятным в другой.

Подойдя к выходу, она воровато оглянулась, и наблюдательница сразу узнала знакомую лошадиную физиономию.

Девушка заметила, что жрица обернула воронкой вокруг свечи тонкий лист папируса, видимо, затем, чтобы защитить робкий огонёк от ветра.

"Куда же это она собралась в такое время?" — удивилась Ника, ожидавшая, что Дора будет что-нибудь прятать среди мисок, чашек и прочей кухонной утвари.

Только когда та приоткрыла входную дверь, девушка смогла рассмотреть в её руках мешок с чем-то небольшим, угловатым и, судя по тому, как натянулась грубая ткань, довольно тяжёлым.

"А, может, она по своим делам идёт? — с сомнением подумала Ника. — И я тут совсем ни при чём? Мало ли какие у "сестёр" разборки? Пусть, что хотят, то и делают, лишь бы меня не трогали".

Однако, уверенности в последнем успевшая свыкнуться с постоянными неприятностями путешественница почему-то не испытывала. Поэтому, едва Дора выскользнула из кухни, девушка туда вошла, аккуратно отодвинув циновку. На ходу подпоясав плотно запахнутое одеяло висевшей на знакомом колышке верёвкой, она осторожно выглянула во двор.

Узенький серпик убывающей Луны едва просматривался. К счастью, облака разбежались, и света густо разбросанных по тёмно-синему небосводу звёзд вполне хватало, чтобы заметить замершую у стены жрицу. Та смотрела за угол, прикрывая огонёк свечи полой плаща, а у ног бесформенной грудой лежал мешок.

Когда Дора не без усилий его подняла, Ника смогла приблизительно оценить размеры и форму спрятанного внутри предмета. Нечто трёх- или четырёхгранное, сантиметров двадцать в длину и толщиной сантиметров в пять.

"Кирпичи тайком таскает?" — усмехнулась про себя путешественница, чувствуя, как ночной холод начинает покусывать голые ноги.

Внезапно жрица резко обернулась. Наблюдательница тут же присела, опустив взгляд и напрягая слух. Сначала зашуршала ткань, потом послышался лёгкий шум торопливо удалявшихся шагов.

Ника приподнялась. Жрица исчезла. Подхватив одеяло, служанка святилища, проскользнув вдоль стены, заглянула за угол.

Видимо, женщина пересекла двор почти бегом, потому что тёмная фигура с тусклым светильником в руке уже поднималась по лестнице, ведущей к задней двери храма.

"Не знаю, зачем она туда попёрлась, — хмыкнула про себя путешественница. — Только вряд ли это имеет какое-то отношение ко мне. Но всё равно, утром надо будет глянуть, не пропало ли чего на кухне? Или не прибавилось?"

Холод донимал всё сильнее. Она уже собиралась вернуться, рассудив, что здоровье в любом случае дороже, как из тени святилища выбежала Дора, прижимая к груди знакомый мешок. Не заметив у неё в руках свечи, девушка тем не менее поспешила к предусмотрительно оставленной открытой двери на кухню, но в последний момент передумала возвращаться в спальню, решив дождаться появления жрицы.

Однако, выскочив из-за угла, та, оглядываясь по сторонам с явным испугом, пробежала мимо, направляясь то ли в сад, то ли к расположенной в той стороне кладовой. На секунду остановившись, женщина перехватила мешок за горловину, и наблюдательница смогла убедиться, что внутри по-прежнему лежит что-то тяжёлое и угловатое.

Чувствуя нарастающую тяжесть в мочевом пузыре, Ника, стараясь не шуметь, торопливо пробралась в свою комнату.

— Кто тут? — недовольно проворчала Приста Фабия, когда умиротворённая девушка забиралась на лежанку.

— Это я — Юлиса. По нужде ходила. Спи.

— Ну и нечего топать, как стадо быков, — буркнула соседка, с головой закутываясь в одеяло.

Разумеется, служанка святилища никому не рассказала о ночной прогулке Доры. У служительниц Рибилы свои тайны, у неё свои. Пусть так и останется.

К тому же занятые подготовкой важной церемонии жрицы, так загрузили работой помощниц, служанку и рабынь, что на разговоры совершенно не оставалось времени. Ника даже не смогла переброситься парой слов с Риатой, чтобы узнать мнение многоопытной невольницы о загадочном происшествии.

Маммее внезапно взбрело в голову устроить на кухне генеральную уборку, причём без прекращения основной деятельности. А её "младшая сестра" радовалась как ребёнок, отыскав где-нибудь в углу забытую паутинку или пыль на одной из верхних полок. Тогда стряпухе и её помощнице приходилось бросать все текущие дела и срочно ликвидировать огрехи.

Подобные мероприятия проводились и в кладовых, и в комнатах, и в храме, где верховная жрица задействовала даже помощниц из числа дочерей этригийских богатеев.

Специально вызванные вне графика городские рабы привезли тележку с большой вонючей бочкой, в которую рабыни до вечера вычерпывали содержание выгребной ямы.

Знаменательный день начался с того, что Врана свернула двум курочкам шеи и принялась с Риатой их ощипывать, тщательно складывая перья в выданный Дорой мешок.

Лишённая почётного права участвовать в утренней церемонии, служанка святилища направлялась в "лабораторию" Клио, где рассчитывала немного отдохнуть, поскольку только вчера помогала Патрии Мессе наводить там чистоту, и новая уборка вряд ли понадобится.

Однако, бдительная "сестра хранительница добра" не дала ей побездельничать, направив на кухню, где хмурая стряпуха велела почистить лук, чеснок и растереть в ступке сухие душистые травы.

На резонное замечание, что завтрак вроде как готов, а до обеда ещё далеко, Аполия Тарма с апломбом заявила:

— Для настоящего анимади баранину надо хотя бы полдня подержать в маринаде.

И глянув на растерянно хлопавшую глазами собеседницу, снисходительно пояснила:

— Часть жертвенного мяса пойдёт на праздничный стол.

— Так овечку сейчас зарежут? — спросила Ника, разламывая на дольки головку чеснока.

— Да, — подтвердила стряпуха, разглаживая случайную складку на парадном платье. — Верховная жрица проведёт жертвоприношение у дверей храма, чтобы его могли увидеть с площади как можно больше людей. Потом будет гадание на печени. Я слышала, Маммея пригласила Доната Кенсия Ротса — самого лучшего предсказателя в Этригии.

Вернулась Аполия Тарма нескоро и выглядела явно растеряно. Путешественнице показалось, что девушке как будто не терпится что-то рассказать, однако её сдерживает присутствие заявившейся вместе с ней Дорой.

Оказалось, жрица никому не собирается доверять приготовление маринада. Она лично залила в большую миску немного воды, добавила вина, уксус, соль, мелко нарезанный чеснок, а под конец велела Нике очистить другую луковицу, так как в приготовленной ей что-то не понравилось. Уложив мясо, Дора в последний раз попробовала маринад, довольно улыбнулась, прикрывая миску тяжёлой деревянной крышкой.

Едва жрица вышла, стряпуха, схватив свою помощницу за руку, шёпотом выпалила:

— Храм ждут большие потрясения!

— С чего ты взяла? — удивилась девушка.

— Донат Кесий сказал, едва увидев печень жертвенной овцы! — объяснила Аполия Тарма, опасливо косясь на запертую дверь. — Госпожа Маммея так растерялась. И я очень боюсь, Юлиса.

"А вот Дора выглядит на диво спокойной, — подумала Ника. — Не верит гадателю или знает, что потрясения ей лично ничем не угрожают? Странно".

— Ты меня совсем не слушаешь! — прервала её размышления раздосадованная повариха.

— Что ты, Тарма! — энергично запротестовала собеседница. — Мне очень интересно!

— Сначала всё шло очень хорошо, — затараторила удовлетворённая стряпуха. — Сколько людей пришло! И мужчины, и женщины. Я там видела на одной такую синенькую накидку. По краю полосой жёлто-зелёный узор, а в центре круглая вышивка, похожая на розу. Так красиво.

Ника демонстративно-тяжело вздохнула.

Аполия Тарма обиженно надулась, но желание поделиться новостью оказалось слишком велико, поэтому уже через минуту она вновь заговорила:

— Хвала богам, госпожа Маммея ловко перерезала горло овце и даже почти не запачкалась в крови. Ты же знаешь, какое это хорошее предзнаменование?

Не имевшая о том никакого понятия, слушательница важно кивнула.

— Тут ещё стая голубей села на фронтон, — продолжила рассказчица. — Мы все так обрадовались…

Наставник говорил, что радлане верят, будто именно эти птицы уносят чистые души в рай, однако Ника не поняла, почему их появление вызвало у собеседницы подобную реакцию.

— Когда овца перестала дёргаться, госпожа Маммея пригласила Доната Кенсия провести гадание, — в голосе Аполии Тармы послышались драматические ноты. — Его ученик вырезал печень и преподнёс учителю на серебряном блюде… Я сразу поняла, что что-то не так!

— Почему? — заинтересовалась путешественница.

— Он так странно на неё смотрел, — многозначительно прошептала повариха. — Так хмурился. На площади так тихо стало. Господин Кенсий вроде бы и негромко сказал, а все услышали, что храм Рибилы ждут большие потрясения. Люди так и охнули!

Качая головой, попаданка думала: "Неужели этот жулик действительно что-то разглядел в овечьих потрохах, или его попросили так сказать?"

Приглядываясь к обитателям святилища, она сделала вывод, что наиболее озабоченными выглядят Маммея и Клио. Дора тоже пыталась изображать беспокойство, и временами у неё это даже получалось. Но всё же чаще всего она казалась совершенно уверенной в себе.

И это сильно настораживало служанку храма богини Луны.

Видимо, из-за беспечности, свойственной молодым, помощницы жриц как-то быстро забыли о тревожном предсказании знаменитого гадателя. А, может, не вспоминали, чтобы лишний раз не расстраиваться?

Уже раскатывая тесто для лепёшек к обеду, Аполия Тарма болтала без умолку, то делясь способами приготовления курицы с тыквой, то со смехом вспоминая, как Приста Фабия объелась незрелого винограда и, чтобы не обгадиться, бежала с вечерней церемонии.

За столом, с хрустом разгрызая редко попадавшиеся среди варёных бобов куриные косточки, Патрия Месса с таинственным видом сообщила, что магистраты разрешили каким-то бродячим артистам устроить представление на площади перед храмом Рибилы.

— Можно будет посмотреть! — радостно захлопала в ладоши Прокла Комения. — Вот бы показали "Перевёрнутую чашу" Днима Виктаса, и смешно, и грустно, и про любовь.

— Уж лучше "Остров желаний", — скромно потупила глазки Патрия Месса. — Там в конце так красиво поют…

— А ты что хочешь посмотреть, Юлиса? — с лёгкой подначкой спросила Тейса Вверга.

После того, как ей едва удалось спастись от урбы Гу Менсина, Ника даже слышать не хотела об артистах и представлениях. Очевидно, вредная девчонка задала вопрос специально, чтобы её позлить. Ну такого удовольствия потомственная аристократка ей не доставит.

— Самую лучшую пьесу можно испортить никчёмной игрой актёров, — негромко проговорила она в наступившей тишине. — Причём часто это даже не зависит от их старания. Просто у одних лучше получаются драмы, у других- комедии. Если бы я знала, что предпочитает показывать эта урба, то смогла бы ответить на твой вопрос.

— Если трагедии? — подала голос Приста Фабия.

— Тогда "Царь Гпиар", — не задумываясь, ответила девушка.

— А если комедии? — спросила Патрия Месса.

— "Колодец у дороги" Касия Таральского.

Тейса Вверга опустила глаза, очевидно сообразив, что выставить Нику Юлису Терину полной невеждой и деревенщиной не получилось.

К вечеру наползли хмурые облака, подул ветер, стало темно, холодно и тревожно. Казалось, людям тоже передалась возникшая в природе настороженность.

Учитывая важность мероприятия, помощницы жриц собрались на церемонию в полном составе. Сбившись в две кучки, они с напряжённым вниманием ожидали появления Маммеи, которая о чём-то совещалась на квартире с "младшими сёстрами".

Когда они наконец-то стали одна за другой спускаться по лестнице, Ника обратила внимание, что на поясе верховной жрицы кроме привычного кошелька висел потемневший от времени кривой кинжал с каким-то блестящим камешком в навершии, а к поддерживавшему головной платок золотому обручу прикреплён большой, с ладонь, полумесяц, скорее всего из того же благородного металла.

Тут же быстро, но без суеты служительницы Рибилы выстроились в две колонны и чинно направились в храм.

Ещё в коридоре девушка услышала глухой ропот множества голосов, а когда вошла в зал, едва не споткнулась от удивления. Казалось, толпа закутанных в покрывала женщин заполнила всё помещение, оставив свободным лишь небольшой пятачок у светильников и алтаря. На нём возвышалась какая-то решётчатая конструкция из бронзы, напоминавшая семиконечную звезду, к каждому лучу которой крепилась металлическая ножка. А возле и под этой штуковиной лежали кучки поблёскивавших от масла щепок.

"Что-то вроде жаровни для барбекю", — усмехнулась про себя Ника, старательно сохраняя на лице приличествующие моменту постно-величественное выражение.

Повсюду на стенах и стропилах висели пучки и целые гирлянды из высушенных душистых трав, что наряду с дыханием десятков желающих лицезреть чудо, делало атмосферу в храме сухой и спёртой.

Не забыли служительницы Рибилы украсить и статую своего божества. Вокруг мраморной шеи обвивалась гирлянда искусно высушенных цветов, а на руке с серебряной розой блестел золотой браслет.

Поскольку при совершении ритуала присутствовали все помощницы жриц, им пришлось выстроиться вплотную друг к дружке. Служанка святилища встала у висевшей на стене картины, рядом с передвинутым светильником. И хотя ей не нравилось быть на виду, более подходящего места в зале просто не оказалось.

Маммея затянула привычный речитатив о сотворении мира.

"Ну, и когда начнётся кульминация этого представления?" — с иронией думала Ника, машинально повторяя слова выученного наизусть гимна.

После слов:

Клио и Дора подошли к светильникам, чтобы зажечь от их пламени тоненькие сосновые лучинки. А когда пение закончилось, верховная жрица шагнула к статуе богини Луны, и приподняв край, скрывавшей низ скульптуры, покрывала, вытащила светло-серый треугольный камень со сторонами сантиметров в пятнадцать и толщиной в пять.

По рассказам Аполии Тармы путешественница примерно представляла дальнейший ход событий, но сердце почему-то тревожно ёкнуло.

Когда Маммея положила камешек с чётко различимой тёмной полосой от одного угла к середине противоположной стороны на "жаровню", "младшие сестры" подожгли щепки на алтаре. А старшая затянула новую песню, тут же подхваченную помощницами жриц.

Внемли, богиня почтенная, ночи источником света,

Честных зачатий помощница, жён милосердно хранишь,

В родах и прочих страданиях лишь на тебя уповая,

Счастье приносишь ты в дом, семью наполнив детьми.

Ты, о Рибила, как пестуешь радостью женские души,

Словно заботливый пастырь овец на крутом косогоре,

К счастью недолгому в сладостный миг наслажденья,

Всем помогая, кто просит тебя не зазорно.

Сбрось же ты грязную кровь, что кипит в твоём теле бессмертном,

С ней всё плохое отринь и отбрось беспощадно навеки,

К миру спасенья оставь лишь одну доброту, что безмерно

Ты изливаешь на мир, в небе сияя ночном.

Славя твоё прерожденье, хозяйка ночного светила,

Гимны поём, ожидая, как вновь своё место займёшь ты

Средь бездны звёзд, что рассыпаны щедрой рукою Сухара,

Чтоб опять помогать честным жёнам в зачатии, семьи наполнить детьми.

Время шло, и голоса служительниц хозяйки ночного светила звучали все неувереннее. Судя по словам стряпухи, камень на алтаре должен окраситься красным, вбирая в себя дурную кровь, которую Луна, перерождаясь, сбрасывает каждый месяц.

Вот только лежащий на решётке кусок породы оставался таким же серым. В толпе послышались обеспокоенные шепотки.

Ника почувствовала, как душная атмосфера наполняется тревожным недоумением, стремительно переходящим в настоящий страх.

"Беги отсюда!" — настойчиво посоветовал инстинкт самосохранения.

— О боги! — неожиданно всхлипнула незнакомая помощница жриц. — Что же будет?

Этот испуганный возглас оказался тем камешком, который, сорвавшись, вызвал лавину.

— Смотрите!!! — трясясь словно в эпилептическом припадке, тоненько закричала стоявшая в переднем ряду женщина. — Он не краснеет! Луна не очистилась!!!

Храм буквально взорвался.

— Что будет?! Горе нам, горе! Помилуй нас, Рибила!!! — вразнобой орали свидетельницы неудачного ритуала. — Как же так?! Почему?! Что нам делать?!

Помощницы жриц, сбившись плотной кучкой и позабыв про пение, таращились на происходящее полными ужаса глазами.

Бросившись к алтарю, Маммея попыталась схватить злополучную каменюку, но тут же с криком отскочила, дуя на обожжённые пальцы.

— Что это, Клио?!

— Не знаю, клянусь Рибилой! — "сестра хранительница знаний" замотала головой так, что удерживавший платок обруч со звоном упал на каменный пол.

— Луна не очистилась! — внезапно дико завизжала Дора. — Мы прогневали Рибилу! Горе нам, горе!

"Вот батман!" — мысленно охнула Ника, нутром чувствуя очень большие неприятности.

— Как теперь будут рождаться дети в семьях твоих, о Этригия?! — продолжала кликушествовать жрица, перекрывая своим звонким голосом нарастающий ропот толпы. — Кто будет заботиться о твоих стариках?! Кто упокоит мёртвых?! За что обрушила на нас гнев свой, хозяйка ночного светила?! Чем мы провинились перед тобой?

Паника в зале нарастала. Кто-то рухнул на колени, другие, сорвав с головы покрывала, ревели, размазывая слёзы по искажённым ужасом лицам.

Понимая, что оставаться в этом сборище сумасшедших становится с каждой минутой всё опаснее, Ника попятилась к выходу.

— Это всё она!!! — отчаянный, полный злобной радости визг заглушил вопли и рыдания. — Богохульница!! Рибиле не нужны каторжанки в храме, вот она и оставила нас своей милостью!

На какой-то неуловимый миг в храме воцарилась мёртвая тишина, так что стало слышно, как, потрескивая, догорают на алтаре политые ароматным маслом щепки.

"Вот батман! — с тоской чувствуя, как сознание окутывает чёрная пелена ужаса, подумала девушка. — Сейчас они меня на части разорвут. В прямом смысле".

Толпа, получив виноватого, вскипела многоголосыми криками, переходящими в утробный звериный рёв.

В трепещущем свете масляных фонарей путешественнице казалось, что искажённые безумием лица женщин на глазах превращаются в морды злобных, кровожадных монстров, а тянущиеся к ней руки со скрюченными пальцами — в волосатые лапы, вооружённые загнутыми, кривыми когтями.

С какой-то непонятной отстранённостью попаданка подумала, что данная сцена вполне подошла бы для какого-нибудь малобюджетного фильма ужасов. Тем более, что и время растянулось, как при замедленной съёмке. Всё двигалось как-то очень неторопливо, а вот мысли в голове, наоборот, мелькали с лихорадочной быстротой.

"Бежать? Догонят. Кинжал? Массой задавят. Так что же это всё? Нет, ещё побарахтаемся!"

Повинуясь внезапному порыву, она схватила тяжеленный светильник, представлявший из себя массивное бронзовое основание на ножках в виде львиных лап и торчавшую из него стойку с четырьмя установленными сверху посеребрёнными "чайничками". Из их сильно вытянутых носиков торчали пропитанные маслом фитильки.

Отчаянным усилием Ника махнула этой конструкцией перед собой. От резкого движения два светильника выскочили из креплений и, погаснув, рухнули на пол под ноги невольно попятившихся женщин. Не давая им опомниться, она подняла два оставшихся язычка пламени к картине, нарисованной восковыми красками на высохшем до хруста льняном холсте.

— Назад, или я всё здесь сожгу к Такере матери! Назад, я сказала!

То ли толпа ещё не дошла до такого состояния, когда отдельные её представители полностью теряют разум, или решительный вид потенциальной жертвы, явно намеревавшейся без малейшего колебания осуществить свою угрозу, пробудил в них страх перед пожаром и частичку здравого смысла, только женщины замерли, словно в ступоре.

Весы судьбы застыли в неустойчивом равновесии, готовые качнуться как в одну, так и в другую сторону.

— Нет!!! — с диким криком Маммея бросилась вперёд, и раскинув руки с обожжёнными пальцами, прикрыла собой готовую на отчаянный шаг девушку. — Рибила не простит нам гибели святилища!

— Она и так уже отвернулась от нас из-за этой богохульницы! — истерически завизжал кто-то в темноте.

— Нет!!! — с не меньшим отчаянием повторила верховная жрица. — Мы будем молиться, принесём богатые жертвы. Но, если святилище сгорит, придётся ждать, пока построят новое!

— Луна не очистилась! — отвечал тот же голос. — Дурная кровь не ушла.

— Но она же тоже женщина! — внезапно вступила в разговор бледная, чрезвычайно растерянная Клио. — Вдруг это случайность? Обычная задержка?

Несмотря на то, что мышцы выли от непомерной тяжести, а угроза жизни всё ещё не миновала, Ника едва не расхохоталась от столь идиотского объяснения.

Однако, на собравшихся в храме оно почему-то произвело совершенно противоположное впечатление. Звенящее, словно натянутая, готовая лопнуть струна, напряжение чуть-чуть, совсем не на много, но ослабло. Хотя девушка не смогла бы внятно объяснить, по каким признакам она это определила. Просто почувствовала и всё.

— Пусть она светильник опустит! — потребовал кто-то из толпы.

— Да! — поддержали другие. — Опусти, а то ещё, не приведи небожители, правда пожар устроишь.

— Юлиса! — не оборачиваясь, процедила сквозь зубы верховная жрица.

Зная, что начальство не любит повторять дважды, Ника с облегчением поставила тяжеленную штуковину на пол. Переводя дух, она обратила внимание на окаменевшее лицо Доры с прикушенной нижней губой.

Словно очнувшись, жрица чуть заметно кивнула, то ли мысленно с чем-то соглашаясь, то ли делая кому-то знак.

Последнее предположение тут же и подтвердилось.

— Рибила не простит нас, пока в её святилище живёт богохульница! — перекрыл ропот уже начинавшей успокаиваться толпы знакомый голос.

"Да у неё тут сообщница! — моментально сделала вывод девушка. — И, может, даже не одна".

— Не простит! — дружно поддержали женщины. — Пусть отправляется на каторгу! На рудники её, в рабские бараки!

Но прежнего энтузиазма и накала уже как-то не чувствовалось, видимо, поэтому Маммея, подняв руки, потребовала тишины:

— Нет! Луноликая Рибила добра и милосердна. Юлиса будет каждую ночь петь ей гимны и молить о прощении. Но уж если богиня не услышит, я сама попрошу магистратов отправить её на рудники! Клянусь Рибилой, Питром и Цитией!

Судя по доносившемуся из темноты недовольному ворчанию, данное предложение устраивало далеко не всех.

— Если Луна и в следующий раз не очистится, значит, богине вы обе не по нраву! — выкрикнула та, кого Ника не без основания считала сообщницей Доры. — Тогда и ты, Маммея, должна будешь уйти!

Глава святилища вздрогнула, словно от удара.

— Зачем городу жрица, не способная вернуть нам расположение богини? — продолжала витийствовать невидимая во мраке ораторша.

— Правильно! — на редкость дружно поддержала её толпа. — Пусть тоже уходит! Что, нам из-за них детей не рожать? Скажем мужьям, пусть требуют у магистратов убрать Маммею из храма! Пусть уступит место той, кто сможет вернуть милость Рибилы!

Верховная жрица обернулась к Нике, и от её разъярённого взгляда девушке стало не по себе. Кажется, главноначальствующая уже успела пожалеть о том, что поспешила с защитой служанки святилища от гнева толпы.

"Не там врагов ищешь, дура", — мысленно фыркнула путешественница, даже не думая опускать глаза.

— Что молчишь, госпожа Маммея? — спросила стоявшая впереди пухлощёкая женщина средних лет, поспешно поправляя свалившуюся на плечи накидку. — Сама уйдёшь, если Луна в следующий раз не очистится, или нам мужей на форум посылать?

— Не смогу вернуть благосклонность Рибилы, — зло зыркнула глазами верховная жрица. — Сама покину храм.

— Поклянись! — тут же потребовали несколько голосов.

Нике почему-то казалось, что их обладательницы буквально упиваются минутной властью над далеко не самым последним человеком в Этригии.

— Клянусь луноликой Рибилой, которой верой и правдой служу вот уже двадцать три года! — отчеканила Маммея. — А теперь идите отсюда, я буду молиться своей богине!

Толпа заколебалась.

— Ну, чего встали? — верховная жрица перешла на крик. — На площади вас мужья да рабы с носилками уже заждались! Выходите!

И женщины, которые лишь несколько минут назад были готовы на убийство, а потом чуть ли не силой вырвали у главы святилища весьма опрометчивую клятву, послушно потянулись к выходу из зала, возбуждённо переговариваясь, махая руками и, кажется, даже смеясь!

Последнее обстоятельство показалось Нике верхом того абсурда, что творился здесь весь вечер, и который, кажется, ещё не закончился.

— И вы идите, — устало махнула Маммея помощницам. — Завтра здесь надо будет хорошенько убраться.

Всхлипывая и испуганно перешёптываясь, девушки поспешили к выходу.

— А ты куда, Юлиса? — остановил её грозный начальственный рык. — Не слышала, что я сказала? Оставайся и проси прощения у богини!

— За что? — криво усмехнулась девушка.

Подстёгивающее нервы ощущение опасности исчезло, и теперь она с трудом сдерживала дрожь, вызванную царившей в зале прохладой, вцепившейся в покрытое потом тело. Хотя, возможно, организм так своеобразно пережигал лишний адреналин?

— За то, что именно сегодня, когда ты здесь, Луна не очистилась! — закричала разъярённая Маммея. — Уяснила?

— Да, — с трудом взяв себя в руки, поклонилась собеседница. — Только позвольте взять плащ. Холодно здесь.

— Не трудись, — подала голос Дора. — Я скажу твоей рабыне, она принесёт.

— Спасибо, — криво усмехнулась девушка, сообразив, что хитрая стерва ухватилась за первый попавшийся предлог, чтобы покинуть храм.

Проводив её долгим, немигающим взглядом, верховная жрица как-то резко ссутулилась, будто разом постарев лет на десять, и медленно поплелась к парадному входу в храм, выделявшемуся во мраке тёмно-синим, усыпанным звёздами прямоугольником.

Клио, подойдя к алтарю, принялась внимательно осматривать уже успевший остыть камень.

А путешественница, обхватив себя за плечи руками и кое-как успокоившись, наконец-то получила возможность более-менее спокойно подумать.

Совершенно ясно, что той ночью Дора подменила камень, спрятанный под покрывалом статуи Рибилы. Девушка не знала, каким образом жрицы заставляют выступать на нём красную краску, но не сомневалась, что данный процесс не имеет никакого отношения к магии. Иначе зачем его нагревать?

Одним камнем "сестра хранительница добра" мастерски угодила по двум зайцам: по получившей слишком мягкий приговор богохульнице и по своему непосредственному начальству, тормозившему её карьерный рост.

Однако, до следующего сеанса "очищения" почти месяц. Неужели Дора настолько наивна, что полагает, будто Мамммея ни о чём не догадается и оставит без достойного ответа подобные выкрутасы "младшей сестры"? Или жрица так уверена в своей "крыше"?

Лязгнул массивный засов на парадной двери.

— Что скажешь? — усталый голос Маммеи в пустом тёмном зале прозвучал гулко и зловещее.

— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотала Клио, едва ли не обнюхивая злосчастный камень. — Я точно помню, что всё сделала правильно…

— Помолчи, — остановила её верховная жрица. — Возьми в мастерскую и ещё раз хорошенько проверь.

Задув все светильники, кроме одного, она обратилась к служанке святилища.

— Тебе хватит света, чтобы помолиться. Помни, слова должны идти от чистого сердца. Только тогда их слышат небожители. Если Рибила тебя не простит — пойдёшь на каторгу. Я своего слова не меняю.

"А ты куда… пойдёшь?" — мрачно усмехнулась про себя Ника и осторожно поинтересовалась:

— Как долго мне здесь… молиться?

— Я сама приду за тобой, — подумав, проворчала Маммея и предупредила с нескрываемой угрозой. — Но берегись, если найду тебя спящей! Тогда я не стану ждать следующего новолуния.

"Вот батман! — мысленно выругалась путешественница. — Ну почему она такая стерва?"

Ёжась от холода, она встала перед погружённой во мрак и от этого казавшейся неестественно огромной статуей богини Луны и скучным голосом затянула успевший набить оскомину гимн.

Послушав её несколько минут, верховная жрица неторопливо направилась к выходу, где едва не столкнулась с Риатой.

Не успевшая вовремя заметить начальство, рабыня резво отскочила в сторону и замерла в глубоком поклоне, прижимая к груди матерчатый свёрток. Но погружённая в свои мысли, Маммея, кажется, даже не заметила невольницу. Тем не менее, та выпрямилась только после того, как из коридора донёсся стук закрываемой двери.

Подскочив к продолжавшей распевать хозяйке, рабыня ловко набросила ей на плечи плащ и попыталась натянуть толстые, вязаные носки.

— Я сама, — отмахнулась девушка, присаживаясь и развязывая ремешки сандалий.

Утеплившись, она шёпотом поведала верной Риате о том, как "сестра хранительница добра" тайком бегала с мешком в храм, о том, что священный камень не покраснел, из-за чего собравшиеся на церемонию женщины решили, что Луна не очистилась, а виновата в этом, разумеется, Ника Юлиса Террина.

— Она его подменила! — невольница вытаращила на хозяйку полные священного трепета глаза. — Это же святотатство! Да как только Рибила не убила её на месте!

— Пока что чуть не прибили меня, — мрачно усмехнулась девушка и красочно описала охватившую храм панику, закончив рассказ историей своего чудесного спасения.

— Картина к балке привязана, а там гирлянда из сухой травы. Вспыхни она, всё бы кругом запылало.

— Пусть небожители и дальше хранят вас, госпожа, — покачала головой восхищённая, но явно испуганная Риата. — А что же теперь будет?

— Понятия не имею, — растерянно пожала плечами Ника. — Только, думаю, если бы не письмо сенатора, не стала бы Маммея за меня заступаться.

— Осмелюсь сказать, — почтительно проговорила невольница. — Она не только вас защищала, госпожа, но и себя.

— Это как? — не поняла хозяйка.

— Ой, госпожа, — покачала головой Риата, видимо, раздосадованная подобной непонятливостью собеседницы. — Да разве оставил бы её городской совет верховной жрицей после убийства в храме, да ещё во время церемонии. Это же позор на всю Империю!

— Откуда мне знать, какие тут у вас порядки, — раздражённо буркнула Ника, только сейчас уяснив коварный план жрицы и причины её смятения.

— А вы госпоже Маммее о госпоже Доре рассказывали? — робко, явно опасалась вызвать неудовольствие хозяйки, спросила Риата.

— Нет, — покачала головой девушка. — Не хотела влезать в их дела.

И досадливо поморщилась.

— Я же не знала, что эта меретта втравит меня в свои разборки?! Да и какая разница!? Думаешь, она бы мне поверила?

Рабыня тяжело вздохнула.

— Если Олкад за месяц помилование не выбьет, — продолжила Ника, обращаясь больше к самой себе. — Меня отправят на рудники.

— Ой, госпожа, да неужели Луна и в следующий раз не очистится? — вскричала рабыня.

— Думаю, Маммея уже обо всём догадалась или скоро догадается, — хозяйка пристально посмотрела на притихшую невольницу. — И теперь у Доры есть единственная возможность остаться в святилище. Стать верховной жрицей. Иначе Маммея её сожрёт.

— Как?! — вытаращила глаза собеседница. — Съест?!!

— Нет, конечно, — рассмеялась девушка. — Выгонит или придумает что-нибудь похуже, но такого предательства не простит. Дора это знает и будет делать всё, чтобы выжить Маммею. А я — самый подходящий предлог для этого. Поняла?

— Какая вы умная, госпожа! — восхищённо выдохнула Риата. — Как всё объяснили, даже я глупая поняла.

— Нет тут ничего сложного, — усмехнулась хозяйка, не без удовольствия слушая невольницу, однако тут же вспомнила, как сама же обрывала её льстивые речи, и нахмурилась. — Иди спать, а мне ещё Маммею дожидаться.

— Разрешите с вами остаться, госпожа, — попросила рабыня, скромно потупив глазки.

Ника критически осмотрела её тунику, пупырышки "гусиной кожи" на голых руках и покачала головой.

— Нечего тебе тут мёрзнуть. Отдыхай.

— Как прикажете, госпожа, — с плохо скрытым облегчением поклонилась Риата, и скоро торопливые шаги женщины стихли в темноте.

А её хозяйка довольно скоро пожалела о своём опрометчивом решении. Холодный мрак большого пустого помещения давил на психику, выжимая из памяти жуткие истории о притаившихся в темноте монстрах и чудовищах.

Разум много повидавшей путешественницы только посмеивался над подобными страхами, но древний, запрятанный в глубинах подсознания инстинкт не давал успокоиться.

Зная, что в храме довольно приличная звукоизоляция, девушка, разумеется, и не думала напрягать голосовые связки. Просто сидела, забравшись с ногами на обнаруженную возле главного входа лавку, кутаясь в плащ и бездумно глядя на чуть трепещущее пламя светильника.

Мало-помалу усталость начала справляться со страхом и беспокойством. Ника пригрелась. Потянуло в сон. Крошечный огонёк расплылся в жёлтое пятно.

Однако, разум, успевший за пару лет более-менее приспособиться к первобытному существованию, вырвал её из объятий Яфрома, едва уши уловили негромкий скрип.

Когда верховная жрица стремительно ворвалась в зал, девушка уже стояла на ногах возле светильника, и растягивая рот в зевке, пробормотала, не очень убедительно разыгрывая удивление:

— Рада видеть вас, госпожа Маммея. Мне можно идти спать?

— Да ты же и так спишь, Юлиса! — всплеснула руками женщина. — И почему я тебя не слышала? Ты поёшь или бормочешь себе под нос? Разве я не ясно сказала? Решила, раз о тебе сенатор вспомнил, так на мои слова можно не обращать внимание? Запомни хорошенько: сенатор в Радле, а я здесь. И мне достаточно…

Вымотавшаяся, лишённая нормального сна, усталая путешественница, не выдержав, сорвалась:

— Хватит пугать! Ну пойду я на каторгу и что? Тот, кто подменил камень, успокоится? Да не из-за одной меня всё это затеяно, а чтобы и вас из храма выгнать!

— Как подменили?! — отшатнулась женщина в притворном ужасе, картинно прижав руки к груди. — Да как ты смеешь, богохульница?! Сейчас же заткни свой поганый рот!

— Да я-то заткну, — проворчала Ника, отворачиваясь и мысленно кляня себя за несдержанность. — Что с меня взять? У дикарей жила, мокасином похлёбку ела, умных людей не видела. Только даже мне понятно, что ритуал сорвал кто-то из своих…

— Молчи, я сказала! — зло топнула ногой верховная жрица. — Иначе утром пойдёшь в тюрьму!

— Как прикажете, госпожа Маммея, — не удержавшись, девушка широко зевнула.

— Вон отсюда! — рявкнула разъярённая начальница.

Странно, но Ника почему-то совсем не боялась, более того, пребывала в уверенности, что до следующего новолуния или какого-либо другого чрезвычайного происшествия Маммея не предпримет по отношению к ней никаких радикальных шагов. И дело, судя по всему, не в письме сенатора, обратившего снисходительное внимание на дальнюю родственницу. Верховной жрице нужен козёл, в данном случае — коза отпущения, на которую можно свалить вину в случае новых неприятностей. И осуждённая за святотатство служанка святилища подходит для этой цели как нельзя лучше.

С этими мрачными мыслями девушка добралась до своей комнаты. К сожалению, раздеться тихо не получилось. Услышав грохот от падения табуретки, два голоса испуганно ойкнули.

— Кто тут? — тревожно спросила неразличимая в темноте Патрия Месса.

— Это я, Юлиса, — беззвучно ругаясь, отозвалась возмутительница спокойствия.

— Чего шумишь? — недовольно проворчала помощница Клио.

— Случайно получилось, — извинилась девушка. — Простите.

— У неё всё случайно получается, — с издёвкой проворчал кто-то.

— Да, да уж, — поддержала ещё пара голосов.

— Потише! — взмолилась стряпуха. — Ну дайте поспать!

"Надо же, — грустно усмехнулась Ника. — Совсем недавно поздравляли с получением письма от сенатора. Вроде как радовались за меня. А сейчас."

Даже Прокла Комения и Приста Фабия Укла, соседки по лежанке, демонстративно от неё отвернулись.

"Ну и батман с вами, — мысленно выругалась девушка. — Нагляделась на таких… Не вы первые, не вы и последние".

Но всё равно было очень обидно.

Утром она с горечью поняла, что соседки по комнате стали её всячески сторониться. Чем-то данная ситуация напомнила попаданке бойкот в младшем классе. Помощницы жриц подчёркнуто не замечали служанку святилища, а на вопросы отвечали так, что спрашивать ещё раз пропадало всякое желание.

Даже болтливая Аполия Тарма разговаривала исключительно по делу. Вокруг словно выросла холодная стена более-менее "вежливого" отчуждения. Оставалось только с грустью радоваться, что ей не устроили "тёмную", и не приходится пускать в ход кулаки.

Прокла Комения, поймав Нику возле уборной, торопливо зашептала, воровато оглядываясь по сторонам:

— Говорят, что Луна не очистилась потому, что Рибила мстит тебе за оскорбление Дрина.

— Враньё! — моментально отозвалась девушка. — Он сам укрыл меня от убийц на склоне священной горы. Пожелай бог, и смерть нашла бы меня там же.

Отведя в сторону взгляд, собеседница нервно теребила край платка. Похоже слова служанки святилища её не убедили.

— Только жалкий трус позволит женщине мстить за себя, — убедившись, что логика не работает, Ника решила воззвать к чувствам. — Владыка недр непостоянен, порой коварен и жесток, но его никак нельзя упрекнуть в малодушии.

— Поклянись, что ты не виновата! — наконец выпалила Комения.

Глядя на встрёпанную, явно сильно обеспокоенную, но готовую слушать собеседницу, путешественница почувствовала, как в груди поднимается волна благодарности. Всё-таки девчонка не забыла ту драку в бане, где они спасли друг другу жизнь, и несмотря на забитые суевериями мозги, не торопится обвинять, а пытается разобраться в меру своих скромных сил.

— Какую клятву ты хочешь от меня услышать? — сглотнув комок в горле, спросила Ника. — Клянусь Питром, Дрином, Нутпеном, всеми богами и даже Сухаром всенасущным, я не виновата в том, что священный камень не покраснел.

Собеседница ещё какое-то время сверлила девушку глазами, глядя на неё снизу вверх.

— Скажи: пусть у меня не будет детей, если вру! — наконец выпалила она.

— Если я хоть на дюйм, хоть на волос виновата в том, что Луна не очистилась, — устало проговорила Ника. — Пусть у меня не будет ни семьи, ни детей.

— Я тебе верю, — кивнула Комения. — Но девочки думают, что всё это из-за тебя.

"Ну в какой-то степени…" — грустно усмехнулась про себя путешественница, но вслух сказала, стараясь придать своему голосу максимальную убедительность.

— Я виновата лишь в том, что по воле богов оказалась не в том месте и не в то время.

На кухне служанку святилища с нетерпением ожидала верховная жрица, без обиняков потребовавшая сорок риалов за проживание Риаты на птичнике храма Рибилы.

— Я больше не желаю даром кормить твою бездельницу!

И хотя сумма казалась откровенно грабительской, Ника понимала, что не в её теперешнем положении торговаться или тем более устраивать скандал. Поэтому она, под ошарашенным взглядом стряпухи спокойно вытащив кошелёк из щели в стене за очагом, аккуратно выложила на стол сорок монет.

После ужина выяснилось, что ей уже не нужно посещать вечерние церемонии. Видимо, Маммея не хотела лишний раз напоминать о присутствии в святилище преступницы, осуждённой за святотатство. Зато она, прекрасно помня о своём обещании, отправила девушку в храм распевать гимны и молиться на ночь глядя.

Не желая лишний раз злить верховную жрицу, Ника примерно с час бормотала корявые стихи, так что заглянувшая в зал Маммея не нашла к чему придраться.

Но после её ухода девушке почему-то очень захотелось сменить репертуар. Наплевав на возможные неприятности, она от души спела "Звезду по имени Солнце", "Группу крови на рукаве", "Ворона-вигинга", "Ромас" Сплина ещё какие-то обрывки песен.

От нахлынувших воспоминаний стало грустно. Ника запахнулась в плащ, уселась на скамью и задумалась.

То ли верховная жрица специально громко хлопнула дверью, то ли это случайно получилось, только служанка святилища вновь встретила её на ногах возле статуи Рибилы.

Примерно то же самое произошло и на следующий день. Разве что вместо концерта для души путешественница тщательно обследовала скульптуру богини Луны, без труда обнаружив пустую нишу, по форме и размеру идеально подходящую для священного камня.

Постепенно как-то само собой выработался своего рода негласный договор. Ника исправно делает вид, будто по полночи молит Рибилу о прощении, а Маммея притворялась, что в это верит.

Придя в себя от очередного свалившегося на голову несчастья, девушка при каждом удобном случае стала внимательно наблюдать за поведением Доры. Она не сомневалась, что верховная жрица быстро вычислит того, кто подменил священный камень, и пыталась угадать реакцию "сестры хранительницы добра" на выдвинутое начальством обвинение.

Первые пару дней в поведении жрицы как будто ничего не изменилось. Но на третий Нике показалось, что та стала какой-то непривычно задумчивой. Пропустила мимо ушей вопрос стряпухи, а один раз даже не обратила внимание на рассыпавшую хворост Присту Фабию.

Путешественница предположила, что разговор "сестричек" получился более чем серьёзный. Вот только последствия он имел не те, которые скорее всего ожидала мудрая Маммея.

После утреннего ритуала одна из женщин напомнила верховной жрице о её обещании. Та с достоинством подтвердила обязательство покинуть храм, если не сумеет вернуть расположение Рибилы.

Но, видимо, её слова не очень-то убедили какую-то часть "прихожанок". Потому что, выйдя из святилища, они присоединились к небольшой, собравшейся на площади у фонтана толпе.

Люди, до этого просто что-то возбуждённо обсуждавшие между собой, неожиданно дружно направились к воротам двора храма Рибилы, возле которых устроили самый настоящий митинг, только без транспарантов, трибуны и звукоусиливающей аппаратуры.

Впрочем, голоса ораторов оказались достаточно громкими, чтобы поведать жрицам, их помощницам, а также случайным прохожим и жителям окрестных домов ту жгучую правду, которую от них скрывали до сих пор.

Оказывается, святилище богини Луны осквернено присутствием совершившей ужасное святотатство преступницы, из-за чего жители Этригии лишены благоволения не только владыки недр, но и его небесной подруги. Горожан теперь несомненно ожидают разнообразные беды и несчастья. А поскольку верховная жрица храма согласилась принять под его священные своды богохульницу, часть вины за грядущие несчастья несомненно лежит и на госпоже Маммее.

Толпа, состоявшая к тому времени почему-то из одних мужчин, дружно поддержала выступавших. Самые нетерпеливые требовали немедленной замены верховной жрицы и в подтверждение серьёзности своих намерений принялись швырять камни в хлипкие ворота.

Выносившая помои Ника, остановившись у дверей кухни, с интересом слушала доносившиеся с улицы обличительные речи и гневные крики. Показалось примечательным, что ни манифестанты, ни оратор даже не упомянули имя магистрата Мниуса Опта Октума, отправившего её сюда. Любой, даже не особо интересующийся политикой житель двадцать первого века, обратив внимание на данную странность, легко мог сделать соответствующие выводы: Во-первых, народ не спонтанно решил продемонстрировать свой гнев; во-вторых, "неистовые", явно приложившие руку к манифестации, не намерены пока открыто ссориться с городской властью.

Но град камней в ворота оказался для девушки полной неожиданностью. Сгрудившиеся перепуганной стайкой у заднего входа в храм помощницы жриц испуганно завизжали. Выглянувшая из "мастерской" Клио нырнула обратно, торопливо прикрыв массивную дверь.

Выскочившая из своей квартиры на лестничную площадку Маммея на миг растерялась, но, быстро придя в себя, закричала, потрясая сжатыми кулаками:

— Богохульники! Святотатцы! О, луноликая Рибила, обрушь на них всю силу своего гнева! О, владычица ночного светила, покарай негодяев, осмелившихся поднять руки на твоё святилище.

Однако, на этот раз возмущённую речь служительницы богини Луны толпа на улице встретила глумливым смехом и новыми ударами в ворота.

На какой-то миг Нике показалось, что негодующие манифестанты вот-вот ворвутся на территорию храма, и она даже огляделась, подыскивая пути для бегства.

Но тут кто-то предупреждающе завопил:

— Стража!

Обстрел ворот моментально прекратился, зато послышался удалявшийся топот, а также звон щитов и бряцание доспехов.

Судя по скорости бегства демонстрантов, жители Этригии предпочитали не связываться с городскими правоохранителями.

— Чего встали? — рявкнула Маммея, окинув двор растерянно-затравленным взглядом. — Вам что, делать нечего? Подумаешь, пара пьяниц дебош устроили. Идите работайте.

Ника подумала, что здесь пахнет совсем не парой, но предпочла сохранить своё мнение при себе и благоразумно поспешила скрыться с начальственных глаз.

Судя по всему, манифестация произвела большое впечатление на служительниц Рибилы. Верховная жрица скоро ушла, прихватив двух помощниц.

Служанка святилища решила, что та отправилась в базилику жаловаться магистратам на хулиганов. Однако оказалось, что они ходили на скотный рынок, где Маммея приобрела чёрную тёлочку с белыми чулочками на передних и задних ногах. Приста Фабия и Тейса Вверга отвели животное на птичник, предоставив заботам рабынь.

Вечером Ника узнала, что жрицы собираются провести большое жертвоприношение, надеясь умилостивить Рибилу.

Путешественница сразу вспомнила восхитительный вкус анимади. Надеясь, что и на этот раз часть жертвенной говядины попадёт на стол помощницам, девушка посчитала эту новость лучшей за сегодняшний день.

Пока служительницы богини Луны проводили вечернюю церемонию, Ника секретничала со своей рабыней. По приказу госпожи та смогла тайком выбраться в город, приобрела на рынке кое-какие мелочи и послушала разговоры.

Выяснилось, что среди горожанок начали циркулировать слухи о том, что Маммея в молодости якобы прижила ребёночка, которого то ли задушила, то ли выбросила на свалку. Этому пока мало кто верит. Но распространители клеветы утверждают, что обрушившееся на святилище Рибилы проклятие связано не столько с богохульницей-чужачкой, сколько с самой верховной жрицей.

— Ого! — вскинула брови девушка. — Кажется, за Маммею взялись всерьёз.

— Так оно и есть, госпожа, — важно кивнула Риата.

— Но зачем? — пожала плечами озадаченная Ника. — Храм не богат. Да и Рибила…

Оглядевшись на всякий случай по сторонам, она понизила голос:

— Богиня не из важных.

— Это как сказать, госпожа, — многозначительно поджала губы невольница. — Сколько женщин ей молится? Кто просит деток послать, а кто от них уберечь. Муж в семье главный, да только дом жена ведёт. Супруга встречает, кормит, поит, ублажает, да и утешает порой. Сама не раз такое видела.

— Ночная… птичка всегда дневную перепоёт, — усмехнулась попаданка, слегка переиначив русскую пословицу.

На какой-то миг собеседница замерла, удивлённо хлопая ресницами, потом понимающе улыбнулась.

— Как это вы хорошо сказали, госпожа! Сколько мудрости вложили бессмертные боги в вашу голову…

Нетерпеливым жестом хозяйка прервала льстивую речь рабыни.

Вновь пригодился опыт двадцать первого века и когда-то запоем читанные криминальные романы, в том числе и такие, где сюжет в той или иной степени касался разного рода политических интриг. Прибавив к этим знаниям полученную от Олкада информацию, Ника резонно предположила, что Клеар, проталкивая в магистраты своего кандидата, решил действовать ещё и через жён потенциальных избирателей. Этакое ноу-хау в местных предвыборных технологиях. А она лишь случайная жертва сих наполеоновских планов.

Хотя, возможно, всё как раз наоборот, и именно желание достать увёртливую богохульницу подсказало верховному жрецу Дрина столь тонкий политический ход? Поскольку, если он решил спихнуть с должности Маммею столь радикальным методом, вряд ли дело только в одной Нике Юлисе Террине.

Как бы то ни было, это не принесёт ей ничего, кроме неприятностей. Придя к столь неутешительному, но вполне закономерному выводу, девушка поплелась в храм. Возможно, всё-таки стоит помолиться Рибиле, чтобы та помогла Олкаду получить для неё помилование?

Видимо, сегодня "сестра хранительница добра" пожалела масла, потому что светильник еле горел, да и к тому же коптил больше обычного.

Верховная жрица появилась неожиданно рано. Мимоходом окинув взглядом погружённый во мрак зал, она быстро подошла к насторожившейся служанке святилища.

— Почему ты решила, что священный камень подменили?

— Я видела, как кое-кто ночью тайком ходил в храм с небольшим, но тяжёлым мешком, — полушёпотом ответила девушка, не желая демонстрировать своё категорическое неверие в "божественное вмешательство".

— И ты готова подтвердить это на суде? — продолжала допытываться собеседница. — Поклясться именем бессмертных богов?

— Могла бы, — кивнула Ника. — Только кто же поверит осуждённой за святотатство чужачке?

— Кто это был? — вопрос прозвучал резко и требовательно.

— Вам я имени не скажу, госпожа Маммея, — усмехнулась невольно вздрогнувшая девушка. — Вы его и без меня знаете.

— Тогда твои слова ничего не стоят! — презрительно фыркнула верховная жрица.

— А я ими не торгую, — спокойно возразила путешественница. — Просто хочу сказать, что у вас есть враг, госпожа Маммея. Который, так уж распорядились боги, угрожает и мне.

Брезгливо скривив бледные губы, женщина окинула собеседницу насмешливо-надменным взглядом.

— Я не верю, что кто-то способен на подобное святотатство. Но даже если это сумасшедший, который решился подменить священный камень, тебе бояться нечего. Клянусь Рибилой, такого никогда больше не повторится.

— Вряд ли стоит давать такую опрометчивую клятву, госпожа Маммея, — заметила Ника, чувствуя нарастающее раздражение от тупого самомнения верховной жрицы. — Но даже если этого не случится, произойдёт что-нибудь другое. Враг не остановится. Он будет следить за каждым вашим шагом, пойдёт на любую подлость, чтобы изгнать вас из храма, а меня отправить на рудники.

— Мне, как и тебе, недолго осталось здесь оставаться, — с неожиданной грустью улыбнулась женщина, глядя куда-то в темноту.

— Если бы наш враг мог ждать, он бы не решился на подобное святотатство в ночь новолуния, — продолжала доказывать начальству служанка святилища. — А уйти можно по-разному. В блеске славы и уважения, оставив своё место достойному преемнику, или быть изгнанным с позором из храма богини, служению которой посвятила всю жизнь.

На осунувшемся лице собеседницы появилась снисходительно-презрительная усмешка, похожая на ту, с которой недалёкие, но считающие себя очень умными, взрослые люди слушают наивный детский лепет.

"Ах, вон ты как?! — вызверилась окончательно вышедшая из себя путешественница. — Посмотрим, как тебе это понравится!"

— Даже если ваш враг вдруг… исчезнет, это не избавит вас от очень больших проблем.

— Это ты о чём? — удивилась верховная жрица, но уже через миг глаза её округлились, и голос зазвенел металлом. — Что за постыдные намёки?! Ты что себе позволяешь?!! Забыла, с кем разговариваешь?!!!

— Я полагала, что с умной женщиной, которая по вине негодяев тоже оказалась в очень сложной ситуации, — взяв себя в руки, пояснила Ника, решив всё же высказаться до конца. — По городу уже ходят слухи о том, что святилище Рибилы было проклято до моего появления. Подробности можете узнать сами. Не хочу повторять ту мерзость. И как теперь поведут себя горожане, если с одной из ваших жриц что-то случится?

— Заткнись сейчас же!!! — женщина рявкнула так, что огонёк светильника, затрепетав, едва не погас. — Мы здесь все сёстры! Как только твой змеиный язык повернулся говорить такое перед ликом бессмертной Рибилы!?

— Прошу прощения, госпожа Маммея, — тут же пошла на попятную собеседница. — Обещаю, больше не открывать рот без вашего разрешения.

— Молись, чтобы луноликая Рибила в бесконечной милости своей простила твои мерзкие речи, достойные какой-нибудь дикарки, а не дочери славных сынов великой Империи! — продолжала бушевать верховная жрица. — Запомни навсегда: здесь живут хорошие, добрые люди, которые чтят волю небожителей и уважают закон. И если я только узнаю, что ты хотя бы раз позволишь себе подобные грязные намёки, клянусь хозяйкой ночного светила, ты на другой же день окажешься в тюрьме, а благородный сенатор Касс Юлис Митрор ещё и поблагодарит меня за это!

Наставник много и охотно рассказывал об истории своей родины, явно всячески стараясь её приукрасить и облагородить. Но даже по его словам за последние пару сотен лет произошло достаточное количество событий, заставивших Нику ну очень сильно усомниться в истинности утверждений ораторши.

Однако, слушая её высокопарные разглагольствования, девушка быстро поняла свою ошибку. Всё ещё слабо разбираясь в местных реалиях, Ника говорила слишком откровенно, почти не стесняясь называть вещи своими именами. Видимо, в Империи среди малознакомых людей так не принято, и следует выражаться ещё более обтекаемо и иносказательно.

Поэтому она ещё раз низко поклонилась, стараясь придать лицу выражение глубокого раскаяния.

Не слыша возражений и видя покаянное смирение слушательницы, верховная жрица постепенно успокоилась, и хлестнув её на прощание разъярённым взглядом, вышла с гордо поднятой головой.

Несмотря на чтение разного рода философских трактатов местных мудрецов, которыми её буквально закармливал Наставник, попаданка так и не овладела в должной мере искусством играть словами, пряча за высокопарными фразами их истинный смысл.

Видимо, дочки имперских аристократов проходят эту науку с детства, и войдя в возраст невест, чувствуют себя свободно в обществе великосветских лицемеров.

Усевшись на лавку и обхватив колени руками, Ника обиженно шмыгнула носом, кажется, только теперь начиная в полной мере представлять, что из себя представляет имперская знать. Ко всем страхам, которые то и дело терзали её душу, добавился ещё один.

Потянуло холодом. По черепичной крыше забарабанили капли дождя. На душе сделалось как-то особенно мерзко. С трудом сдерживаемые слёзы все же прорвались, заструившись по щекам. Как же она ненавидела этот мир!

Огонёк светильника, чуть колебавшийся от долетавших сквозь окно на фронтоне порывов ветра, вдруг, затрепетав, едва не сорвался с фитиля.

Сообразив, что это сквозняк, девушка быстро встала, торопливо вытирая краем накидки мокрое лицо.

Верховная жрица вошла, держа в руке обёрнутую папирусом восковую свечу. Сбросив на плечи плащ из плотной материи, она подошла к служанке святилища, уныло бормотавшей себе под нос хвалебный гимн Рибиле, и тихо спросила:

— Ты знаешь, как победить нашего врага?

Не ожидавшая подобного вопроса Ника вздрогнула, но ответ у неё имелся уже давно.

— Да. Разоблачить его на глазах у всех.

— Сама же говорила, что тебе никто не поверит, — напомнила собеседница.

— На неё укажу не я, — покачала головой девушка, не опуская глаз под буравящим взглядом верховной жрицы. — И не вы, госпожа Маммея.

— А кто? — кажется, даже растерялась женщина.

— Она, — Ника кивнула на громоздившуюся в темноте статую богини Луны.

Верховная жрица испуганно отшатнулась.

— С нашей помощью, госпожа Маммея, — девушке стоило больших усилий не рассмеяться, глядя на ошарашенное лицо собеседницы.

— Ты опять богохульствуешь! — вскричала Маммея, всплеснув руками. — Всё, больше не хочу тебя слушать!

— Ни в коем случае! — решительно возразила ожидавшая примерно такой реакции путешественница. — Да, я знаю, что времена, когда небожители, не скрываясь от глаз смертных, бродили по земле, давно прошли. Но здесь остались верные почитатели богов, и вы одна из них. Разве вся ваша жизнь не прошла в служении луноликой Рибиле?

Напряжённо ловившая каждое слово верховная жрица машинально кивнула.

— Так почему же вы не хотите помочь владычице ночного светила защитить честь и славу её святилища? — девушка едва не застонала от облегчения, чувствуя, что собеседница начинает прислушиваться к её аргументам. — Кто, кроме вас, способен разоблачить предательницу, покрывшую позором всех жриц богини Луны и тех, кто жил здесь раньше, и тех, кто придёт после вас? Бессмертные и так знают её подлое имя. Вам остаётся только сообщить его людям, тем самым очистив себя и храм от незаслуженных подозрений.

— Что ты предлагаешь, Юлиса? — всё ещё нерешительным тоном спросила женщина, явно впечатлённая её пламенной речью.

— Для начала позвольте вас кое о чём спросить, — заметив, как сразу насторожилась верховная жрица, Ника поспешно замахала руками. — Нет, нет, госпожа Маммея, я не пытаюсь выведать ваши тайны, и если вопрос покажется вам неуместным, так и скажите.

Немного успокоившись, собеседница кивнула.

— Священный камень — один и тот же, или в каждое новолуние свой?

Глава служительниц Рибилы возмущённо фыркнула, но, видимо, вспомнив, где родилась и выросла дочка опального аристократа, снизошла до ответа:

— Тебе следует знать, что после ритуала камень разбивают на кусочки, потом растирают в пыль. Два раза в год: в весенние и осенние рибиларии мы торжественно высыпаем порошок в реку, чтобы текущая вода унесла дурную кровь.

Чуть помолчав, она осторожно добавила:

— Немного пыли использует сестра Клио для своих снадобий. Только не стоит об этом рассказывать всем подряд.

— Благодарю за доверие, госпожа Маммея, клянусь Рибилой, я буду молчать как рыба, — заверила девушка. — Камни изготовляют непосредственно перед ритуалом, или у вас есть запас?

— Пока он не побывал в теле статуи, это просто треугольный камень и всё. Только божественная сущность хозяйки ночного светила, присутствующая в храме и сконцентрированная в её кумире, делает его священным!

— Тогда где вы их берете? — пропустила богословскую лекцию Ника.

— Их издавна делают в мастерской скульптора Мединаса, — вновь пустилась в объяснения верховная жрица. — Когда-то его прабабка пожертвовала немало денег на строительство нашего храма. С тех пор эта семья исполняет наши заказы. Так повелось. Но зачем тебе это знать?

— Прошу вас набраться ещё немного терпения, госпожа Маммея, — уклонилась от ответа девушка. — Как я поняла, камни хранятся в кладовой, ключи от которой у госпожи Доры, а вы даже не знаете, сколько их там осталось?

— Да, — растерянно кивнула собеседница. — Всеми запасами ведает "сестра хранительница добра". Но я могу посмотреть записи…

— Не нужно, — чуть резче, чем следовало, прервала её путешественница, деловито осведомившись. — Вы сможете достать два таких же камня, но только так, чтобы никто не узнал, госпожа Маммея?

— Почему именно два? — верховная жрица, казалось, не заметила дерзости служанки святилища.

— Один — чтобы вернуть святилищу доброе имя. А второй поможет разоблачить предательницу.

Бросив быстрый взгляд на белевшую в темноте статую Рибилы, женщина неожиданно предложила:

— Давай отойдём. Ни к чему вести такие разговоры пред светлым ликом великой богини.

— Как скажете, госпожа Маммея, — согласилась мгновенно насторожившаяся Ника, и шагнув в сторону, лёгким поклоном предложила начальнице идти впереди.

Девушке почему-то не хотелось оставлять её за спиной.

Приняв опасение за почтение, верховная жрица благожелательно кивнула.

Ударяясь о черепицу, капли дождя собирались в ручейки и крошечными водопадиками падали с крыши храма.

Чем ближе глава святилища и его служанка подходили к массивным двустворчатым дверям, тем громче становился шум дождя и ветра.

"Кажется, она пришла сюда специально, чтобы статуя не могла нас услышать?" — в который раз подивилась Ника наивной хитрости суеверных радлан.

— Ну, положим, у нас будут два камня, — внезапно остановившись, резко развернулась Маммея. — И никто об этом не узнает. Как ты собралась… исправлять то, что случилось в это новолуние?

Отметив, как легко верховная жрица манипулирует местоимениями, заменяя "нас" на "ты", путешественница перешла к изложению своего плана. Опять пришлось тщательно взвешивать каждое слово, в любую секунду ожидая взрыва благородного негодования и искреннего возмущения.

— Если уж мы, смертные, точно знаем, что камень подменили, то небожителям это известно наверняка?

Собеседница медленно кивнула, настороженно ожидая продолжения.

— Тогда мы никого не обманем, если скажем, что в прошлое новолуние на алтаре оказался поддельный камень, но теперь мы отыскали настоящий и готовы продемонстрировать его женщинам Этригии.

— Тебе известно, где она его спрятала? — встрепенулась верховная жрица.

— Нет, — покачала головой девушка, чувствуя, что разговор приближается к опасной черте. — Могу только предположить, что лежит в той же кладовой, что и все остальные. Насколько я понимаю: по внешнему виду его никак не отличишь?

— Тогда как же мы его… покажем? — непонимающе захлопала ресницами собеседница, проигнорировав последний вопрос.

— Я уже сказала, госпожа Маммея, — нахмурив брови, Ника старалась говорить, как можно более убедительно. — Что не хочу знать ваши тайны. Мне это не нужно. Зато я уверена, что похититель не рискнёт объявить камень фальшивым, поскольку это будет равносильно признанию в его похищении.

Девушка с замиранием сердца ждала очередной отповеди и новых обвинений в богохульстве и святотатстве. Однако, вместо этого верховная жрица почти шёпотом спросила:

— Как второй камень поможет разоблачить предательницу?

— В этом нам понадобится помощь госпожи Клио, — мысленно перевела дух путешественница. — И та серебряная чаша, которую подарила храму вдова магистрата Сервака.

— Что тебе нужно от сестры? — нахмурилась Маммея. Кажется, ей не хотелось посвящать кого-то ещё в столь щекотливое дело.

— Я слышала, что кроме снадобий она готовит разные краски? — спросила Ника, окончательно убеждаясь, что самая трудная часть беседы осталась позади, и речь идёт уже о чисто технических вопросах. — В том числе и для тканей?

— Случается, — неопределённо пожала плечами собеседница. — А зачем тебе краска?

Девушке пришлось дважды излагать свой замысел, прежде чем верховная жрица смогла проникнуться его изящным коварством.

Придя в плохо скрываемый восторг, она даже предложила собраться втроём и обсудить все детали.

— Не стоит, — возразила Ника. — Наш враг ничего не должен заподозрить. Вы поговорите с госпожой Клио, а я встречусь с ней в "мастерской".

Внезапно собеседница резко погрустнела.

— Что, если она не захочет во второй раз менять камень?

— Значит, её надо к этому подтолкнуть, — солидно ответила девушка.

— Как? — усмехнулась верховная жрица.

— Поставить в такое положение, когда соблазн повторить то, что она уже делала, будет слишком велик, и она не сможет от него отказаться, — пояснила путешественница. — Для начала усыпить внимание, заставив поверить, что вы её ни в чём больше не подозреваете. А незадолго до новолуния сделайте вид, будто заболели. Проводите больше времени в кровати, поднимаясь только за тем, чтобы провести самые необходимые церемонии. При этом не скрывайте, кого вы желаете видеть своей преемницей. Тогда, зная, что охранять священный камень некому, враг не устоит перед искушением окончательно расправиться с вами и со мной, пока кто-то другой не стал верховной жрицей.

— Я подумаю над твоими словами, — медленно проговорила женщина. — А сейчас иди спать.

— Спасибо, госпожа Маммея, — поблагодарила Ника.

На подгибающихся от усталости ногах она кое-как доковыляла до спальни, где, споткнувшись о стол, перебудила соседок, но даже не обратила внимание на обрушившийся град упрёков.

Утром, убираясь в "мастерской" Клио, девушка специально задержалась до её возвращения. Однако "сестра хранительница знаний" подчёркнуто холодно ответила на приветствие служанки святилища, явно не желая с ней говорить.

Нику это обеспокоило и озадачило. Неужели она вчера ночью зря распиналась перед верховной жрицей, и та отказалась от публичного разоблачения предательницы? Перебирая в уме возможные причины подобного решения, девушка пришла к выводу, что Маммея просто не желает "выносить сор из избы", выставляя напоказ преступление одного из членов своего и без того крошечного коллектива.

В таком случае путешественнице остаётся только ждать и надеяться на то, что Олкад сумеет добиться помилования до того, как Дора подложит ей очередную свинью.

Жрицы и их помощницы метались как угорелые, готовясь к намеченной на полдень церемонии жертвоприношения. Рабыни обмыли тёлочку тёплой водой, тщательно вытерли чёрную шкуру, украсили рога и шею жёлтыми лентами с маленькими колокольчиками.

Заметив торопливо шагавшую к птичнику жрицу с двумя помощницами, возвращавшаяся из сада Ника, притаившись за углом, принялась с интересом наблюдать за происходящим.

Критически осмотрев будущую жертву, призванную вернуть жительницам Этригии благорасположение богини Луны, "сестра хранительница добра" велела насторожённо-бледным Героде Пульхие и Тейсе Вверге взяться за концы лент, а явно перетрусившему Гвоздю открыть ворота, за которыми уже собралась небольшая толпа.

Затаив дыхание, путешественница ожидала выкриков, оскорблений, даже камней и прочих проявлений народного гнева. Однако, горожане встретили Дору довольно благожелательно, недвусмысленно демонстрируя, кого именно хотят видеть верховной жрицей храма Рибилы. Учитывая, что Ника узнала среди собравшихся трёх "неистовых", гонявшихся за ней когда-то по площади, вряд ли стоило этому удивляться.

Позже выяснилось, что и при совершении жертвоприношения не произошло ничего из ряда вон выходящего. Пара-тройка выкриков из довольно многочисленной толпы не в счёт. Всё-таки жители Этригии чтили своих богов и не решились нарушить обряд, посвящённый одной из небожительниц.

По его завершению стряпуха с помощницей долго возились с говяжьей требухой: промывали и чистили кишки, варили лёгкие, жарили печёнку, которой, кстати, на долю обитательниц святилища пришлось совсем немного. Тем не менее ужин оказался непривычно сытным, от чего потянуло в сон, но вместо этого пришлось мыть посуду.

Явившись в погружённый во тьму храм, девушка, несколько раз отбарабанив опостылевший гимн, завернулась в плащ и прикорнула на скамейке.

Усталость, нервное напряжение и сытый желудок сыграли с ней скверную шутку. Просыпаться пришлось от грубого толчка, едва не свалившего Нику на пол.

— Так ты исполняешь мой приказ?! — разъярённой змеёй шипела верховная жрица. — На колени! Становись на колени и проси прощения у луноликой!!

— Подождите, госпожа Маммея, — бормотала девушка, тщетно стараясь сбросить сонную одурь и прийти в себя. — Это случайно получилось. Я просто очень устала.

— Так ты отвечаешь на мою доброту?! — продолжала бушевать грозная начальница, и лицо служанки святилища обожгла хлёсткая пощёчина.

Сознание моментально прояснилось. Одним движением вскочив на ноги, Ника легко перехватила занесённую для повторного удара руку.

— Не надо меня бить! — твёрдо отчеканила она, глядя сверху вниз на остолбеневшую от подобной наглости верховную жрицу. — Желаете отправить на каторгу? Пожалуйста! Но бить себя я не позволю!

Легонько отшвырнув совершенно обалдевшую главу святилища, путешественница торопливо прошла к алтарю, вглядываясь в смутно белевшее в темноте мраморное лицо богини.

— Уж ты-то, бессмертная, точно знаешь, что я ни в чём не виновата! Тогда почему эта женщина…

Она развернулась, указывая пальцем на всё ещё пребывающую в ступоре Маммею.

— Которая каждый день клянётся тебе в любви, так терзает меня?!

— Да, как ты смеешь!? — придя в себя, вскричала верховная жрица. — Нахалка…

— Пусть нахалка! — совершенно неожиданно для собеседницы согласилась та. — Пусть даже я достойна взыскания за такое поведение… Но в том, что Луна не очистилась, моей вины нет!!! Но вы, госпожа Маммея, продолжаете наказывать меня за то, чего я не совершала!

Несколько растянутых в вечность секунд женщина только бестолково хлопала ресницами и безмолвно раскрывала рот, явно не зная, что ответить на прозвучавшие обвинения.

А Ника, вновь обернувшись к молча наблюдавшей за их диалогом скульптуре, воздела руки над головой, давясь всё же вымученными слезами.

— О луноликая хозяйка ночного светила, сколько ночей я провела в твоём святилище, умоляя простить за то, чего не делала, каясь за преступление, в котором нет моей вины! Но я же простая смертная, и силы мои не безграничны. Как я могу справиться с богом сна Яфромом, если мне не дают и минутки поспать?!

Внезапно представление, которое не на шутку перепуганная попаданка затеяла только затем, чтобы навешать лапши на уши разъярённой Маммее, как-то само-собой переросло в настоящую, рвущую душу обиду. Стало так жалко себя, что больше не пришлось притворяться. Слёзы потоком хлынули из покрасневших глаз, рыдание сотрясало тело, как в лихорадке.

— Ступай, — внезапно прозвучал глухой, сдавленный голос верховной жрицы. — Только больше не спи. Я скажу сестре Доре, чтобы она дала тебе время отдохнуть.

Так у служанки святилища богини Луны появился официальный "тихий час". Жрица, скрепя сердце, позволила подремать ей минут двадцать перед обедом.

Теперь переносить "ночные вахты" стало легче, и Маммея уже не заставала Нику врасплох. Однако, она больше не заговаривала с ней о планах разоблачения затесавшейся в ряды служительниц Рибилы предательницы. А девушка опасалась заводить беседу на столь щекотливую тему, смирившись с тем, что её гениальное предложение по какой-то причине не заинтересовало верховную жрицу.

Однако, как-то раз Клио вернулась с утренней церемонии гораздо раньше обычного, когда служанка святилища ещё не закончила мыть пол в мастерской. Поймав её удивлённый взгляд, жрица тихо сказала:

— Я знаю, как сделать краску, которая проявится, если добавить в воду сок жужельника. Но она очень пахучая.

Никак не ожидавшая подобных слов Ника растерянно захлопала ресницами.

— Любой её почувствует, как только войдёт в зал! — досадливо поморщилась "сестра хранительница знаний".

— С маслом мешать не пробовали? — сама не зная почему, ляпнула девушка.

— Нет, — удивлённо покачала головой собеседница. — Думаешь, поможет?

— Если нет, запах можно перебить каким-нибудь вонючим благовонием, — выдала новое предложение Ника. — Которое кто-нибудь случайно прольёт в храме.

Подумав, Клио кивнула и направилась к уставленному плошками столу. Девушка ещё немного постояла, но жрица упорно делала вид, будто не замечает её присутствия.

Пожав плечами, служанка святилища вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Какое-то время в святилище богини Луны не происходило ничего из ряда вон выходящего, так что его обитательницы начали потихоньку успокаиваться. К Доре вернулась её обычная самоуверенность и безапелляционность. Как и прежде она устраивала подчинённым регулярные выволочки, упражняясь в крике и оскорблениях. К счастью, жрица стала чаще пропадать в городе, очевидно, выполняя некие поручения "старшей сестры". Сама Маммея как-то резко постарела, осунулась, завела себе посох и часто ходила, опираясь на него.

Стена отчуждения, которую поспешно воздвигли помощницы жриц между ними и служанкой святилища, никуда не делась, но стала значительно тоньше. Прокла Комения уже вела себя так, словно ничего не случилось. Нике порой казалось, что она даже бравирует этим перед подругами.

Стряпуха иногда, словно забываясь, принималась болтать со своей помощницей как раньше: то жалуясь на несправедливость жизни, то вспоминая какие-то смешные случаи, или живо интересовалась обычаями варваров Некуима.

Аполия Тарма как раз слушала рассказ о том, как у аратачей происходит сватовство, когда через открытую дверь донёсся требовательный стук в ворота.

Сейчас же отозвался дребезжащий голос Гвоздя.

— Кто там?

— Претор Помп Курий Аст к госпоже Маммее! — донеслось из-за забора.

Девушки переглянулись. Положив нож и недочищенную морковку на стол, Ника торопливо выскочила из кухни.

— Сейчас доложу, господин Курий. — заблеял привратник.

— Нам что, на улице торчать?! — возмущённо рявкнул чиновник. — Открывай немедленно, старый хрыч!

Притаившись за углом, путешественница наблюдала, как в калитку вошёл знакомый претор в сопровождении мужчины средних лет в отороченном чёрным мехом плаще и пожилого невольника в длинной тунике из толстого сукна с холщовой сумкой через плечо.

— Кто решил нарушить покой святилища луноликой Рибилы? — сварливо поинтересовалась верховная жрица, очевидно, выбравшаяся на лестничную площадку перед дверью своей квартиры.

— Здравствуйте, госпожа Маммея! — громко, но почтительно поприветствовал её чиновник.

— Рада видеть вас, господин Курий, — с холодной вежливостью отозвалась женщина. — Кто эти люди, и что они здесь делают?

— Анк Минуц Декум, — представил своего спутника претор. — Коскид и доверенное лицо Итура Сепсиса Даума, регистра Трениума из Радла.

Охнув, Ника шустро прикрыла рот и прижалась к стене, чувствуя, как бешено заколотилось сердце.

— Он желает посмотреть… на ту девицу, которая называет себя Никой Юлисой Терриной.

— Ну, что там? — спросила стряпуха, и широкая улыбка торопливо сползла с её лица при виде настороженной помощницы. — Юлиса, я не расслышала, кто пришёл?

— Там, — девушка перевала дух, мельком подумав, что всё ожидаемое почему-то всегда случается внезапно. — Там человек от моего дяди.

— Сенатора?! — вытаращила глаза Аполия Тарма.

— Нет, — досадливо поморщилась собеседница. — От Итура Сепсиса. Дошло, значит, письмо магистратов до Радла.

— Так чего же ты тут стоишь?! — всплеснула руками повариха. — Иди к нему!

— Нет, — покачала головой Ника. — Он пришёл к госпоже Маммее. А если я понадоблюсь, меня позовут.

Послышались торопливо приближавшиеся шаги. Быстро схватив морковку, помощница стряпухи принялась её чистить, от волнения едва не порезав себе палец.

— Юлиса! — окликнула её жрица, заходя на кухню.

— Да, госпожа Клио? — обернулась девушка, с удивлением почувствовав себя совершенно спокойно.

— Пойдём со мной, — велела собеседница, пряча глаза. — Тебя хочет видеть старшая сестра.

— С госпожой Маммеей что-то случилось? — довольно правдоподобно изобразила озабоченность служанка святилища.

— Нет, — покачав головой, Клио неохотно добавила. — Пришёл господин Курий и с ним ещё кое-кто.

Вытерев руки, Ника сняла фартук, что в последнее время делала довольно редко, и повесив его на колышек в стене, с готовностью направилась вслед за "сестрой хранительницей знаний".

Поднимаясь по скрипучей лестнице, та несколько раз оглядывалась, словно проверяя, не отстала ли её спутница.

— Вот, господин Минуц, — сказала верховная жрица, не поднимаясь из-за стола. — Эта девушка называет себя Никой Юлисой Терриной.

Сидевший в кресле без спинки мужчина ленивым, барственным жестом протянул руку, в которую стоявший позади невольник торопливо вложил что-то вроде маленькой дощечки.

Глянув на неё, посланец главы администрации одного из столичных районов обернулся к рабу, вытиравшему враз покрасневшие глаза.

— Что скажешь, Солт?

— Да, что говорить, господин Минуц! — громко шмыгнул носом тот. — Одно лицо с госпожой… Только та пониже росточком была…

— Это портрет моей мамы? — дрогнувшим голосом поинтересовалась девушка, кивнув на тёмный прямоугольник.

— Это Тейса Септиса Верунда, — усмехнулся Минуц. — А кто… вы такая, я не знаю.

— Я — Ника Юлиса Террина из рода младших лотийских Юлисов, — металлическим голосом отчеканила путешественница, разозлившись на собеседника за то, что он даже не показал ей картинку. — Дочь Лация Юлиса Агилиса и Тейсы Юлисы Верты!

— И вы сможете это доказать? — насмешливо хмыкнул мужчина.

— А почему я должна вам что-то доказывать? — нахмурилась девушка, даже не пытаясь скрыть раздражения. — Кто вы такой?

— Я — Анк Минуц Декум, секретарь господина Итура Септиса Даума! — гордо вскинул подбородок собеседник.

— Это правда, господин Курий? — словно испытывая сильное сомнение, спросила Ника у претора, удобно устроившегося на точно таком же сиденье.

Насмешливо хмыкнув, чиновник кивнул.

— В таком случае я готова предоставить доказательства, — согласилась девушка.

Посланец возможного дяди не нравился ей все больше и больше.

— Вы куда, Юлиса? — нахмурилась верховная жрица.

— Пойду, принесу письма отца, госпожа Маммея, — объяснила она начальству. — Я же с собой их не взяла.

Кивнув, женщина откинулась на спинку кресла.

— Ну, что? Как там? — почти в один голос спросили Прокла Комения и Аполия Тарма.

Видимо, девушка заскочила на кухню по своим делам, но задержалась, услышав потрясающую новость.

— Пока никак, — отмахнулась Ника, пробегая в спальню.

Там она вытащила из-под лежанки свою корзину, на дне которой прятался мешок со шкатулкой. Когда будущая аристократка шла обратно, на кухне к двум помощницам жриц, активно обсуждавшим визит столичного гостя, прибавилась Патрия Месса, проводившая её долгим настороженным взглядом.

Торопливо поднимаясь по лестнице, девушка лихорадочно обдумывала линию поведения в предстоящем непростом разговоре.

— А вы не очень торопились, — сварливо проворчал коскид Итура Септиса.

— Вы тоже, господин Минуц, — не выдержав, огрызнулась Ника. — Я, между прочим, здесь с первого дня дриниар, а вы только появились.

Пока явно не ожидавший подобной отповеди собеседник решал, как лучше ответить, чтобы не уронить своё мужское достоинство, она сняла с шеи кожаный шнурок и, обернув его вокруг ладони, так чтобы вырвать его было бы весьма затруднительно, показала посланцу дяди печатку.

Минуц примерно с минуту разглядывал вырезанный на золоте герб.

— Это всё?

— Нет, — невозмутимо ответила девушка, возвращая семейную реликвию за отворот платья и доставая круглую, деревянную шкатулку.

— Здесь письма моего отца к своему шурину, а так же к его матери и сёстрам.

— Госпожа Урба Грания Тука умерла в прошлом году, — сухо сообщил мужчина, наблюдая, как Ника с трудом открывает плотно сидевшую крышку со следами смолы.

Опять-таки не давая ему в руки, девушка продемонстрировала четыре свитка с чётко написанными поперёк именами адресатов и потрескавшимися восковыми печатями.

— Давайте сюда, — решительно потребовал собеседник.

— Но они предназначены не вам, господин Минуц.

— Господин Септис уполномочил меня на любые действия, чтобы установить вашу личность! — напыщенно заявило доверенное лицо регистора Трениума. И повторил не терпящим возражения тоном. — Ну, давайте!

— Надеюсь, вы не откажетесь подтвердить свои слова письменно? — поинтересовалась Ника с приторной вежливостью. Поведение Минуца уже начинало выводить её из себя. После письма сенатора путешественница не видела смысла терпеть наглость какого-то коскида, по сути слуги, пусть даже обличённого доверием ближайшего родственника.

Мужчина встрепенулся. Густые брови грозно сошлись к переносице, а крылья носа раздулись, как у племенного жеребца перед кобылой.

— Кто вы такая, чтобы сомневаться в моей честности?!

— Своё имя я вам уже называла, — нахмурилась девушка, сохраняя полное спокойствие. — И я пока ничего не ставлю под сомнение, хотя вижу вас первый раз в жизни. Однако, вас может не оказаться рядом, когда господин Септис получит это письмо, и мне совсем не хочется объяснять, почему сломана печать на свитке, предназначенном ему лично.

— Я буду сопровождать вас до Радла, — успокаивающе заявил собеседник. — И лично провожу к своему покровителю.

— Дорога дальняя, — задумчиво покачала головой девушка. — А боги любят зло шутить над людьми. Я настаиваю. В противном случае, письмо вам придётся отнимать у меня силой.

Какое-то время коскид Септиса и его племянница бодались взглядами при полном молчании зрителей. Мужчина опустил глаза.

— Ну, хорошо, — губы его скривились в брезгливой гримасе. — Госпожа…

Он чуть поклонился в сторону Маммеи.

— …не найдётся ли у вас чернил и листа папируса?

Предоставив гостю письменные принадлежности, верховная жрица, видимо по рассеянности, забыла предложить табурет, так что Солту пришлось пододвинуть к столу сиденье без спинки.

— А вы, господин Курий, не могли бы заверить расписку своей подписью? — обратилась Ника к претору, который явно наслаждался, наблюдая за мрачно сопящим Минуцом.

"Столичных пижонов нигде не любят", — сделала очевидный вывод попаданка, поймав одобрительный взгляд Маммеи.

Закончив, дядин посланец вопросительно взглянул на претора. Не заставляя себя ждать, тот не только расписался, но даже поставил печать.

Пробежав глазами текст, удостоверяющий, что Анк Минуц Декум вскрыл письмо, предназначенное Итуру Септису Дауму, по его поручению, путешественница торжественно протянула мужчине свиток.

Надо отдать должное, обращался он с ним очень осторожно. Аккуратно отделив печать, так же бережно развернул длинный, склеенный из нескольких листов свиток, и отвернувшись к окну, углубился в чтение.

Не собираясь оставаться на ногах, Ника бесцеремонно уселась на сундук.

— Вы удовлетворены, господин Минуц? — нарушил наступившую тишину претор. — Если да, то я пойду. У меня нет времени здесь сидеть.

— Прошу вас, господин Курий, ещё минутку, — не отрывая глаз от папируса, сделал знак рукой коскид регистора Трениума.

Тяжело вздохнув, чиновник замолчал с таким скорбным видом, словно оказывал столичному визитёру важную, но ужасно обременительную для себя услугу.

Резко обернувшись к рабу, Минуц приказал:

— Подай письмо, Солт.

Невольник быстро извлёк из сумки деревянный футляр с тоненьким свитком. Развернув его, мужчина посмотрел на послание Лация Юлиса Агилиса.

"Почерк сравнивает", — сообразила девушка.

Знаком приказав рабу приблизиться, Минуц без слов показал ему оба папируса. Молча кивнув, Солт тихо вернулся на место.

"Ого! — усмехнулась про себя Ника. — Невольник-то не прост. Ещё неизвестно: кто в этой парочке главный?"

— Мне нужно поговорить с вами…, госпожа Юлиса, — с нескрываемым усилием выдавив из себя последние слова, мужчина старался не смотреть ей в лицо. — А к вам, господин Курий, я завтра зайду в базилику, и там оформим все документы.

— Хорошо, — кивнул довольный претор, поднимаясь.

— Разговаривайте здесь, господин Минуц, — неожиданно предложила верховная жрица. — Мы с сестрой вас покинем. Мне что-то нездоровится.

— Господин Лаций Юлис Агилис подробно описал обстоятельства, которые привели его с супругой на край света, — сказал коскид Септиса. — К сожалению, я не дочитал письмо до конца, чтобы не занимать время уважаемых людей.

Он кивнул на дверь в соседнюю комнату, где скрылись жрицы.

— Поэтому расскажите мне, как ваши родители оказались в такой дали?

"Неужели он думает, будто я не знаю, что написано в письме? — мысленно удивилась девушка. — Ну и дурак"

— Почему бы и нет? — пожав плечами, она пересела с сундука на освободившееся сиденье без спинки. — Мой дед, сенатор Госпул Юлис Лур, и его старший сын Скунд пали жертвой клеветы во время разоблачения заговора Китуна. Боги распорядились так, что известие об этом застало родителей в имении Домюлис у бабушки. Дед прислал письмо с приказом бежать. Но его гордая супруга Нерида Юлиса Гения отказалась, решив принять смерть дома. Отец рассказывал, что предлагал маме развод, надеясь тем самым спасти её от гнева Императора. Но она отказалась, предпочтя разделить с мужем горькую судьбу изгнанников. Кто-то из небожителей сыграл с ними злую шутку. В погоню за младшим сыном сенатора Юлиса послали Нера Фабула Ценсора — человека, который давно и настойчиво добивался любви моей матери.

Ника перевела дух, восстанавливая в памяти заученную историю.

— Родители надеялись перебраться на Западное побережье и затеряться в одном из тамошних городов. Чтобы сбить с толку преследователей, они пересекли Рифейские горы не по имперской дороге, а по одной из тропинок, известных только местным жителям. Во время перехода мама чуть не погибла. Хвала богам, всё обошлось, и они добрались до Канакерна, где затаились, сняв квартиру в какой-то жалкой халупе. Мама почти не выходила на улицу, приходя в себя после тяжёлого путешествия, которое, к сожалению, оказалось не последним. Неизвестно, случайно ли Фабул со своим отрядом оказался в том же городе, или ему кто-то указал, где искать беглого сына сенатора Юлиса? Понимая, что хора Канакерна не захочет ссориться с Императором из-за двух жалких беглецов, отец ещё раз предложил маме вернуться к родителям. Но та сказала: "Где ты, там и я."

Девушка сделала паузу, но не только затем, чтобы дать возможность слушателям проникнуться трогательной серьёзностью момента. Она искренне восхищалась преданностью Тейсы Юлисы Верты своему супругу, не представляя, способна ли она сама на нечто подобное? При этом Ника ничего не придумала. Об этих словах жены, не скрывая слёз, часто рассказывал Наставник. Только произнесла она их перед тем, как отправиться с мужем в Рифейские горы.

Подавшись вперёд, Минуц пристально наблюдал за собеседницей. Почему-то казалось, что его интересует не столько история Лация Юлиса Агилиса, сколько сама рассказчица. А вот Солт, наоборот, слушал очень внимательно, даже выставил вперёд правое ухо.

— Оставив надежду найти спасение в цивилизованных землях, — продолжила девушка. — Отец решил попытаться скрыться у варваров из тех, что живут подальше и не отличаются особой кровожадностью. Тогда-то бессмертные послали ему купца Вотуниса Мерка, который предложил переправить родителей в Некуим. Путь в эту лежащую за океаном землю известен далеко не всем мореходам Западного побережья, а в Империи многие вообще не верят в её существование. Надеясь, что там их точно никто не отыщет, отец согласился…

Поведав в двух словах о том, как хорошо встретили изгнанников тамошние варвары, Ника, не задерживаясь, перешла к истории своей жизни, хотя Минуц об этом пока не спрашивал.

— Мама умерла через пять лет после моего рождения, поэтому я её почти не помню. Отец очень переживал, замкнулся в себе. Мы ушли из племени и стали жить отдельно. Он даже потерял интерес к событиям на Континенте, хотя раньше, встречаясь с Мерком во время его ежегодных визитов к дикарям, подолгу расспрашивал о новостях Империи.

Рассказчица вновь замолчала, старательно делая вид, будто собирается с мыслями. На самом деле у неё просто пересохло в горле. Слушатели терпеливо ждали. Посланец регистора Трениума машинально потирал гладко выбритый подбородок. Солт, слегка подавшись назад, прижался спиной к каменной стене. Видимо, уже устал стоять, а Минуц даже не подумал предложить ему сесть.

Добавив в голос драматизма, девушка заговорила о том, как пять лет назад Лацию Юлису Агилису приснился сон, о содержании которого он так никому и не рассказал. Но встретившись с Картеном, сыном Вотуниса Мерка, попросил выяснить судьбу своих родственников.

— Когда на следующий год мореход рассказал, что сенатор Юлис и его сын Скунд оправданы, а оклеветавший их негодяй понёс заслуженное наказание, отец не поверил, испугавшись, что Мерк мог что-то напутать.

— И как всё выяснилось? — впервые за время беседы подал голос Минуц.

— Один из торговых партнёров господина Картена во время посещения Радла зашёл в сенат, где ему показали выбитое на стене имя Госпула Юлиса Лура.

— Тем не менее, вы прибыли одна, — заметил собеседник. — А господин Юлис остался. Почему? Что удерживает его среди дикарей?

— Старость и слабое здоровье, господин Минуц, — вздохнула Ника. — Путешествие через океан трудно перенести даже молодому и здоровому человеку. А отец почему-то очень не хотел, чтобы его похоронили во владениях Нутпена.

Мужчина задумчиво кивнул.

— Вот и всё, — пожала плечами девушка. — О том, как я оказалась здесь в столь плачевном положении, вы, наверное, уже знаете от господина Курия?

— Да, — согласился собеседник. — Он сказал, что вы нарушили закон Этригии, когда прятались от убийц на склоне священной горы Дрина в первый день праздника владыки недр.

— Хвала богам, городской суд отнёсся ко мне очень снисходительно, — Ника подумала, что будет не лишним высказать пару добрых слов о местных властях, чтобы столичный гость не решил, будто она на них обижается.

— С вами должен встретиться мой покровитель, господин Итур Септис Даум, — после короткого размышления заявил мужчина. — Завтра я от его имени воздержусь от предъявления обвинений в самозванстве, а потом мы отправимся в Радл.

— Благодарю, господин Минуц, — не вставая, склонила голову путешественница. — Только придётся немного подождать. Мой срок пребывания здесь закончится нескоро.

— Я сумею добиться вашего освобождения, — с апломбом заявил столичный гость.

— Это было бы замечательно, — улыбнулась девушка, всё же посчитав нужным дать совет. — Только не теряйте времени в Этригийском суде. Мой адвокат уже пытался. Попробуйте обратиться сразу к префекту.

— Ваш адвокат? — вскинул брови собеседник.

— А разве господин Курий не рассказывал вам о моём судебном процессе? — искренне удивилась Ника. — Я слышала, многие считают, что он получился очень интересным.

— Нет, — покачал головой Минуц. — То есть он что-то говорил, но я не думал, что тот человек до сих пор… работает на вас.

— Не на меня, — рассмеялась девушка. — На своего покровителя. Сенатор Касс Юлис Митрор из рода старших лотийских Юлисов захотел со мной встретиться.

— Вот как! — вскинул брови собеседник. — Мне об этом ничего неизвестно.

— Наверное, господин Ротан уже добрался до Альтиры? — предположила Ника, наблюдая за реакцией собеседника. — Но думаю, если к просьбе члена сената присоединится регистор Трениума, префект не откажет мне в помиловании?

— Да, да, — торопливо закивал озабоченный Минуц, поднимаясь со своей сидушки. — Но я всё же предварительно поговорю с магистратами.

— Я всецело доверяю вашему опыту и знаниям, — слегка польстила ему путешественница. — Уверена, что господин Септис не послал бы со столь ответственным поручением в такую даль человека, неспособного отыскать выход из любой самой сложной ситуации.

— Мне доводилось выполнять гораздо более сложные задания своего покровителя, — моментально надулся от важности столичный гость. — Можете считать, госпожа Юлиса, что помилование уже получено. Осталось лишь привести его из дворца префекта в Альтире.

— Да помогут вам небожители, господин Минуц, — ответила девушка, с неприязнью подумав: "И чего выпендривается? Минуту назад почти нормальный человек был. Откуда что взялось?"

Посланец решительно направился к дверям, но Ника его остановила:

— Разве вы не собираетесь попрощаться с хозяйкой, так любезно предоставившей нам для разговора свою комнату?

— Ах, да! — досадливо махнул рукой столичный хлыщ. — Совсем забыл.

"Козёл!" — поставила окончательный диагноз попаданка, громко постучав в дверь.

— Госпожа Маммея? Госпожа Клио?

— Дорога — вам не ипподром, господин Ротан, — устало ворчал возница в ответ на очередное замечание беспокойного пассажира. — А мой осёл — не четвёрка запряжённых в колесницу лошадей. Мы и так быстро обернулись.

— Быстро! — передразнил собеседника возмущённый Олкад. — Да твоя скотина еле плетётся! Можно подумать, ему сто лет, и он вот-вот сдохнет от старости!

Не желая слушать пустых оправданий, молодой человек, махнув рукой, спрыгнул с повозки и зашагал рядом, с тоской поглядывая на нестерпимо медленно приближавшиеся стены Этригии. Он с предельной ясностью понимал, что слишком рано покинул Альтиру. Всё-таки следовало дождаться возвращения префекта из крепости Ен-Гади, куда тот укатил как раз перед самым приездом Ротана в главный город провинции.

Правда, писцы в канцелярии, получив своё серебро, дружно уверяли, что никаких проблем с получением помилования для родственницы сенатора Юлиса не возникнет. Как только начальство изволит появиться на службе, документы будут надлежащим образом оформлены и отправлены магистратам Этригии. Зная, насколько помощники префекта дорожат репутацией добросовестных взяточников, Олкад в этом почти не сомневался. Но тем не менее ужасно жалел о том, что не может больше позволить себе отсутствовать на руднике. Зная, чьи поручения он выполняет, управляющий с первым писцом, возможно, и простят задержку на день или на два, но испытывать их терпение дольше — молодому человеку не хотелось. При желании эти двое могли доставить ему массу неприятностей, от которых даже покровитель не спасёт.

Вот и пришлось бедному второму писцу рудника "Щедрый куст" разрываться между долгом коскида перед сенатором и служебными обязанностями. К тому же на день его отъезда из Этригии господин Косус Антон Кватор не получил от своего компаньона Касса Юлиса Митрора письма с просьбой выдать Олкаду Ротану Велусу тысячу риалов.

Имелась и ещё одна причина, по которой молодой человек спешил вернуться. Последняя встреча с госпожой Юлисой зажгла в его душе огонёк надежды на ответные чувства со стороны девушки.

Возможно, после письма сенатора, фактически признававшего свою дальнюю родственницу, жрицы храма Рибилы позволят ей прогуляться по городу со своим адвокатом? А уж ему известно, где легко можно снять комнату на пару часов.

У Олкада невольно захватило дух, когда он представил в своих объятиях обнажённую Нику. Огорчённо крякнув, молодой человек подумал, что если в ближайшие пару дней свидание сорвётся, придётся идти к проституткам, иначе эта навязчивая картина так и будет стоять у него перед глазами, не давая думать ни о чём другом.

На ближайшем перекрёстке за городскими воротами писец рассчитался с возницей и пешком поспешил на квартиру. Следовало умыться с дороги, переодеться, сходить к цирюльнику и избавиться от успевшей отрасти щетины, а уже после на крыльях любви лететь к храму богини Луны.

Благодаря щедрости родовитой клиентки, Олкад смог существенно обновить гардероб и теперь, поднимаясь по лестнице, размышлял над тем: что лучше одеть на предстоящую встречу.

Видимо, услышав шум приближавшихся шагов, Жирдяй приоткрыл дверь, и тут же распахнув её настежь, застыл в глубоком поклоне. Некоторое улучшение материального благополучия хозяина отразилось и на рабе. Сейчас он щеголял в старой, страшно мятой после стирки тунике писца и его сандалиях с обрывками верёвок вместо ремешков.

— Тёплой воды! — едва переступив порог, скомандовал молодой человек.

— Уже ждёт вас, господин, — растянув губы в угодливой улыбке, невольник указал на заботливо прикрытый тряпьём кувшин и деревянную лохань.

Несмотря на холод, раздевшись до гола, писец с наслаждением смыл пот и дорожную пыль. Подумав, он решил идти на свидание в набедренной повязке, а короткие, вязаные штаны оставить дома. Они хотя и тёплые, но всё же больше приличествуют какому-нибудь варвару. Да и с белой материей на чреслах он безусловно будет смотреться гораздо мужественнее.

Далее последовала тонкая короткая туника, за ней — длинная из плотного сукна с привязанными рукавами и наконец зелёный плащ с коричневой каймой по подолу. Глянув на себя в ярко начищенное медное зеркало, Олкад с удовлетворением подумал, что осталось только побриться, и ни одна девушка в Империи перед ним не устоит.

Помогая хозяину привести себя в порядок, раб одновременно отчитывался о расходовании оставленных ему денежных средств. Не собираясь вникать в плутни невольника и с первого взгляда не найдя к чему придраться, хозяин тем не менее отвесил Жирдяю несильную, но звонкую оплеуху. Просто так, на всякий случай. Пока согнувшийся в поклоне раб потирал покрасневшее ухо, господин отдавал распоряжения, приказывая позаботиться об ужине и о жаровне на ночь.

Спускаясь по скрипучим ступеням, молодой человек увидел внизу явно поджидавшего его соседа. "Опять будет деньги клянчить!" — с раздражением подумал писец, проходя мимо и старательно не замечая приглашающих жестов Патра Кроя.

Сообразив, что его игнорируют, тот вскричал:

— С возвращением, господин Ротан! Как съездили?

— Хвала богам, удачно, — не останавливаясь, кивнул Олкад.

— А у нас тут много новостей, — продолжал мужчина, развалившись на лавке и откинувшись спиной на стол.

— Потом расскажешь, господин Крой, — отмахнулся писец. — Сейчас я спешу.

— Так они как раз о вашей подзащитной, господин Ротан! — язвительный голос собеседника заставил его остановиться.

— Что вы сказали?

— Да вы присаживайтесь, — радушно пригласил сосед. — Чего же я вам через весь двор орать буду?

Скрепя сердце, молодой человек подошёл, разместившись на лавке с противоположной стороны стола, заставив Кроя развернуться и сесть нормально.

— Что здесь случилось?

— Да церемония в храме Рибилы прошла как-то не так, — понизил голос собеседник. — Сами понимаете, господин Ротан, нас, мужчин, это вроде как не касается, но женщины говорят, что если это, не приведи Дрин, повторится, город ждут большие беды.

— Причём тут госпожа Юлиса? — нахмурился озадаченный Олкад.

— Так говорят, что это из-за неё, — усмехнулся рассказчик. — Вроде как разгневалась Рибила на то, что служить ей богохульницу поставили, ну и за друга своего сердечного, владыку недр, обиделась. Разное болтают. Но у всех ваша подзащитная виновата, да ещё верховная жрица. За то, что согласилась принять её в святилище.

Писец задумчиво потёр колючий подбородок.

— А вы, стало быть, не знали, господин Ротан, — сочувственно покачал головой сосед.

— Откуда! — досадливо поморщился молодой человек. — Я только что вернулся из Альтиры.

— За помилованием ездили, — понимающе кивнул Крой. — И как, привезли?

— Префекта нет в городе, — нехотя ответил Олкад. — Писцы сказали: как вернётся, сразу оформят.

— Лучше бы ему поторопиться, господин Ротан, — нехорошо осклабился собеседник. — Если на следующее новолуние у них в храме опять что-то пойдёт не так, не дождётся госпожа Юлиса помилования. Вы наших женщин не знаете. Слабы они перед Исми, уж если послушают богиню безумия, любого на куски порвут, только легионом и остановишь.

— Спасибо за предупреждение, господин Крой, — машинально проговорил писец… Но мне на самом деле пора. Спешу.

— Парочки оболов в займы не найдётся, господин Ротан? — плаксиво взмолился сосед. — Два дня во рту ничего, кроме воды не было.

Мысленно проклиная ненасытное отродье Тарара, молодой человек с сожалением расстался с двумя медяками и поспешно покинул двор. Он знал, что Патр Крой его не обманул, поэтому пребывал в полнейшем недоумении. Будучи опытным юристом, Олкад знал, что за незначительное, случайное богохульство суды в Радле иногда отправляли виновных на службу в храм оскорблённого божества. Осудив Нику Юлису Террину на подобное наказание, магистрат Мниус Опт Октум не придумал ничего нового. Но Ника Юлиса Террина всё же девушка, поэтому её и отправили в храм Рибилы. Однако писец никогда не слышал, чтобы небожители хоть как-то возражали против подобных приговоров. Тогда что так разозлило богиню Луны? Обиделась за владыку недр? Но разве не он спрятал госпожу Юлису от убийц на склонах своей священной горы? Пожелай Дрин, и девушка прямо там нашла бы свою смерть.

Несмотря на крайнюю озабоченность, молодой человек всё же не забыл заглянуть к цирюльнику, где стойко перенёс процедуру удаления щетины со щёк и подбородка. Слушая треск срезаемых волосков, он вдруг подумал, а не обманула ли его Юлиса? Что, если на самом деле не было никаких убийц, и она не пряталась на горе, посвящённой владыке недр, а просто шла куда-то по дороге титанов? Но тут же вспомнил своё расследование, разговор с хозяином гостиницы в Кинтаре и решительно отбросил подобные глупости.

Вряд ли ему удастся выяснить, что произошло в храме Рибилы. Если женщины захотят, они умеют надёжно хранить свои секреты. Однако, второй писец рудника "Щедрый куст" не сомневался в том, что госпожа Юлиса не имеет к этому никакого отношения.

Убедив себя в этом, он заторопился к святилищу богини Луны.

— Кто там? — отозвался на стук скрипучий голос привратника.

— Адвокат госпожи Ники Юлисы Террины! — с апломбом заявил молодой человек. — Открывай!

— Не могу, господин, — совершенно неожиданно для него проговорил тот. — Мне запрещено пускать посторонних.

— Вот тупоголовый болван! — в сердцах вскричал Олкад. — Больно мне нужно к вам заходить. Позови госпожу Юлису. У меня важное сообщение из самого Альтира!

— Не могу, господин, — уныло повторил невольник. — Служительницам луноликой Рибилы нельзя разговаривать с чужими мужчинами.

— Да понимаешь ли ты, крыса старая, что мне необходимо повидаться с госпожой Юлисой по срочному делу! — рявкнул писец, стукнув кулаком по потемневшим от времени доскам. — Немедленно позови её, иначе я тут всё разнесу.

— Воля ваша, господин, — шмыгнул носом привратник. — Только нельзя с ней разговаривать. Ну никак нельзя.

Не слушая больше полоумного старика, молодой человек забарабанил по задрожавшим под ударами створкам. Колотить пришлось довольно долго, старательно делая вид, будто удивлённые взгляды прохожих его совершенно не задевают.

Упорные усилия непременно приносят результат. Не выдержав грохота, раб взмолился.

— Не шумите, господин! Сейчас доложу госпоже Маммее. Посмотрим, что она скажет.

— Ну, давно бы так, — усмехнулся довольный писец, потирая левой рукой отбитое ребро правой ладони. — А то "нельзя", "нельзя".

Страж ворот отсутствовал довольно долго, а когда калитка наконец распахнулась, вместо верховной жрицы перед беспокойным гостем предстала незнакомая женщина в подбитом мехом плаще поверх серого платья служительницы богини Луны.

— Я Олкад Ротан Велус, — почтительно представился молодой человек. — Адвокат госпожи Ники Юлисы Террины.

— Я сестра Клио, — назвалась жрица. — Госпожа Юлиса отбывает в нашем храме назначенное судом наказание и не имеет право встречаться с посторонними.

— Но я адвокат! — попытался возмутиться писец.

— Я не знала, что госпожу Юлису ещё в чём-нибудь обвиняют, — жёстко усмехнулась женщина. — Когда суд? У вас есть разрешение на её защиту?

По решительному тону собеседницы, по плотно сжатым губам и густым бровям, мрачно сведённым к переносице, гость понял, что просить и уговаривать бесполезно.

"Какое уж тут свидание, — разочарованно подумал он. — Так и придётся идти в бордель".

— Ну, если так, — откашлявшись, Олкад опустил глаза. — Может быть, вы передадите ей, что прошение на помилование оформлено, и как только префект вернётся из крепости Ен-Гади, оно будет подписано.

— Это добрая весть, — слегка расслабившись, мягко улыбнулась жрица. — Я обязательно расскажу госпоже Юлисе.

— Спасибо, госпожа Клио, — со вздохом поблагодарил молодой человек.

Он уже собрался уходить, когда женщина неожиданно спросила:

— Вы ездили в Альтиру, господин Ротан?

— Да, — подтвердил тот. — Только приехал.

— В таком случае вы, наверное, ещё не знаете, что с госпожи Юлисы сняли подозрение в самозванстве.

— Вот как! — обрадовался Олкад. — Магистраты получили письмо от сенатора Юлиса?

— Нет, — возразила Клио. — Приехал доверенный человек от её дяди, господина Итура Септиса Даума, и побеседовав с вашей бывшей подзащитной, собрался отвезти её в Радл.

— Это хорошо, — машинально кивнул молодой человек, поинтересовавшись. — Вы не знаете, где я могу его найти?

— Увы, господин Ротан, — развела руками жрица. — Спросите у господина Курия. Это он привёл его в святилище.

— Ещё раз спасибо, госпожа Клио, — поклонился озабоченный писец. — Пусть небожители щедро вознаградят вас за доброту.

Шагая по плотно уложенным камням мостовой, Олкад думал, что если посланец Септиса имеет задание, в случае подтверждения личности дочери Лация Юлиса Агилиса доставить её в Радл, значит, по крайней мере до прибытия в столицу их цели совпадают, и ему необходимо с ним поговорить.

Однако, скорее всего, каждый из покровителей пожелает заполучить девушку именно в свой дом. Сенатор Касс Юлис Митрор — человек знатный и влиятельный, но и регистор портового района Радла так же хорошо известен Императору и пользуется его безоговорочным доверием. К тому же, родной дядя, хотя бы и по матери, ближе Нике Юлисе Террине, чем дальний родственник, несмотря на его высокое положение.

Почувствовав негромкое бурчание в желудке, молодой человек с удивлением заметил, что время уже обеденное, а значит, искать Помпа Курия в базилике бесполезно, и пошёл в ближайший трактир.

Подкрепившись и успокоившись, он направился на форум. Как и следовало ожидать, претора в базилике не оказалось. Корпевшие над свитками писцы посоветовали коллеге зайти в городскую тюрьму.

Кажется, кто-то из небожителей возжелал хоть как-то компенсировать Олкаду сорвавшееся свидание и свёл его с нужным человеком прямо у ворот тюремного двора. Мысленно воздав хвалу богам, молодой человек, поздоровавшись, спросил:

— Это правда, что близкие родственники госпожи Юлисы уже откликнулись на письмо магистрата Опта?

— Да, господин Ротан, — не останавливаясь, уныло кивнул претор. — В город прибыл посланец её дяди, господина Итура Септиса Даума. Он уже оформил его отказ от обвинения вашей бывшей подзащитной в самозванстве. Можете за неё порадоваться.

— Клянусь Цитией, это отличная новость, господин Курий! — писец решил сделать вид, будто впервые об этом слышит. — Я всегда знал, что госпожа Юлиса — настоящая аристократка.

— Ведёт она себя, действительно, не как простушка, — охотно согласился претор, не меняя при этом унылого выражения лица.

— Мне бы хотелось встретиться с этим человеком, господин Курий, — сказал Олкад, приноравливаясь к торопливому шагу, явно куда-то спешившего собеседника. — Не знаете, где его можно найти?

— Вроде Минуц говорил, что остановился в гостинице "Спящая львица", — неопределённо пожал плечами претор.

Вот на этом везение второго писца рудника "Щедрый куст" и закончилось, по крайней мере, на сегодняшний день.

Выслушав его, хозяин заведения сочувственно развёл руками.

— Он выехал сегодня утром. Кажется, собрался в Альтиру. Но я точно не знаю.

Молодой человек сразу понял, зачем отправился посланец Итура Септиса Даума. Вот только на этот раз собственная сообразительность его совсем не обрадовала.

Ясно, что Минуц дождётся префекта, тем более, что тот, скорее всего, уже скоро вернётся. А когда узнает, что за осуждённую хлопочет не только влиятельный сенатор, но и регистор Трениума, не откладывая, подпишет помилование. Которое Нике Юлисе Террине привезёт не он, Олкад Ротан Велус, столько сделавший для его получения, а какой-то столичный хлыщ. И именно ему девушка будет благодарна за своё освобождение. А о заслугах своего адвоката, небось, и не вспомнит. Все знают, какая у женщин короткая память. К тому же, если дядин посланец окажется молод и красив… Олкад едва не взвыл от внезапно вспыхнувшей ревности.

Нет, от Ники он так просто не откажется! На его стороне богиня любви, давнее знакомство, пережитые вместе испытания, а главное, магия, уже успевшая внушить девушке нешуточную страсть.

Расстроенный молодой человек всё же заглянул в бордель, где из предложенных ему рабынь выбрал ту, которая чем-то напоминала возлюбленную. Проститутка добросовестно отработала потраченные на неё деньги, но большого облегчения её старания Олкаду не принесли.

Вернувшись на квартиру поздно вечером и в изрядном подпитии, он, тем не менее, нашёл в себе силы написать отцу письмо, в котором просил проинформировать сенатора о появлении в Этригии посланца Септиса.

Получившему строгие указания Жирдяю пришлось приложить немало усилий, чтобы поднять разоспавшегося господина. Уворачиваясь от его рук и ног, раб едва не опрокинул ночной горшок, вылив из-под крышки часть содержимого. Но, видимо, именно ударивший в нос запах помог молодому человеку окончательно проснуться и вспомнить, что сегодня ему нужно попасть на рудник пораньше, чтобы застать гонца, забиравшего письма в Радл.

Поэтому хозяин не стал строго наказывать добросовестного, хотя и не очень ловкого невольника, ограничившись лёгкой затрещиной с приказом до вечера убрать и проветрить квартиру. Имелось ещё одно обстоятельство, заставлявшее Олкада в последнее время всё чаще проявлять снисходительность. Жирдяй и так не отличался здоровьем, а если его ненароком забить до смерти, второй писец рудника "Щедрый куст" рискует остаться вовсе без раба. На покупку нового просто не хватит денег. Как тут их накопишь с половинным жалованием, когда приходится всё время тратить? Вот и сегодня тридцать риалов уйдёт, а обещанную покровителем тысячу так и не дали.

Прекрасно зная неписанные правила любой службы, молодой человек приготовил небольшое подношение начальникам, смотревшим сквозь пальцы на его частые отлучки. Двадцать серебряных монет управляющему и десять — первому писцу.

Для того и другого суммы были более чем скромные и свидетельствующие лишь об уважительном отношении к ним Олкада Ротана Велуса.

Рассеяно выслушав рассказ о не очень удачном путешествии, Покрл Атол Онум сообщил, что получил указание выдать второму писцу тысячу риалов на сопровождение в Радл Ники Юлисы Террины. Но поскольку ни он, ни она туда ещё не собираются, деньги пусть пока полежат у казначея.

Поблагодарив мудрого начальника, молодой человек мысленно обругал себя самыми последними словами за слишком скромный подарок. Кто знает: вдруг, получив от него риалов пятьдесят или даже семьдесят, управляющий распорядился бы выдать обещанное сенатором серебро?

Первый писец встретил его гораздо радушнее. Дел накопилось много, а копаться в папирусах сын Косуса Антона Кватора не любил. Даже не обратив внимание на подношение, он тут же засыпал коллегу вопросами, ненавязчиво поставив перед ним плетёный короб со свитками.

Узнав об отсутствии префекта в Альтире, Сцип Антон, посетовав на шутки небожителей, тем не менее выразил твёрдую уверенность в том, что помилование будет подписано в самые ближайшие дни.

Он и его отец уже знали о прибытии в Этригию посланца Итура Септиса Даума, успевшего оформить отказ от обвинения госпожи Юлисы в самозванстве и заявившего, что он должен отвезти её к своему покровителю. Пусть регистор Трениума сам решает судьбу непонятно откуда взявшейся девицы.

С удовольствием наблюдая за тем, как Олкад раскладывает свитки, первый писец, откинувшись к стене и понизив голос, многозначительно проговорил, что родственники очень вовремя о ней вспомнили.

Неблагоприятное гадание на печени жертвенной овцы и неудачный ритуал в храме Рибилы не на шутку перепугали многих знатных женщин и серьёзно озаботили их обличённых властью мужей.

Второй писец, имевший представление об уровне информированности непосредственного начальника, не выдержав, поинтересовался:

— Что же там всё-таки случилось, господин Антон?

— Подробности нам, мужчинам, лучше не знать, — брезгливо усмехнулся тот. — Но вроде как жёнам теперь будет труднее зачать и рожать детей. А кое-кто говорит, что их вообще в Этригии не будет.

— О боги! — не выдержав, охнул ошалелый Олкад. — Как же так случилось? И в этом обвиняют госпожу Юлису?

— Ты же знаешь женщин? — страдальчески скривился собеседник. — Сначала кричат и визжат, потом думают и то не всегда. Эти курицы болтают, будто Рибила обиделась на то, что в её храме служит оскорбившая Дрина богохульница. Как будто владыка недр сам не в силах покарать того, кого пожелает. Уж мы-то с тобой это знаем.

— Вы правы, господин Антон, — не смог не согласиться с ним молодой человек, машинально прижимая край свитка специальным камешком. — А что по этому поводу думает ваш уважаемый отец? Его суждения всегда отличала глубина мысли, созвучная мудрости великих философов.

— Он почему-то считает, что в городе возможны волнения, — с лёгким недоумением ответил первый писец. — И кажется, многие члены городского совета с ним согласны. Даже хотели отправить твою возлюбленную на каторгу. Во избежание неприятностей. Но когда вслед за письмом сенатора явился ещё и посланец регистора Трениума, решили повременить. Магистратам не очень хочется ссориться со столичными шишками из-за каких-то женских обрядов.

— Но что, если, действительно… перестанут рождаться дети? — чувствуя нешуточный страх от собственных слов, прошептал Олкад.

Сцип Антон Ур осуждающе покачал головой.

— Вот уж не ожидал от тебя такой наивности. Все, с кем я разговаривал на эту тему, в один голос уверяли, что Рибила не посмеет так поступить с городом, который много лет проживает под покровительством её могучего любовника. Мой знакомый жрец Питра, между прочим, умнейший человек, сказал отцу, что царь небожителей не потерпит подобного самоуправства со стороны богини Луны. Так что успокойся. Никто из образованных людей не верит, будто в Этригии на самом деле перестанут рождаться дети. Другое дело женщины и тупая необразованная чернь. Вот многие из них, как я слышал, опасаются.

— Но, что же тогда означает неправильный ритуал в новолуние? — озадаченно спросил второй писец, признавая в душе правоту собеседника и даже чувствуя что-то вроде стыда за своё невежество.

— Ясно, что Рибила очень сильно недовольна, — глубокомысленно нахмурился его непосредственный начальник. — Вот только не очень понятно чем? Поговаривают даже, что твоя возлюбленная тут и вовсе ни при чём, а виной всему верховная жрица.

— Потому что согласилась принять в святилище госпожу Юлису? — решил блеснуть прозорливостью Олкад.

— Не только, — многозначительно усмехнулся собеседник. — Прошёл слух, будто в молодости у неё был любовник. Купец из Цилкага.

— Ну и что? — недоуменно пожал плечами второй писец. — Все знают, что Дора тоже встречается с мужчиной.

— Да, — кивнул Сцип Антон. — Но говорят, будто она родила ребёнка, которого потом убила, чтобы скрыть позор.

— Не может быть! — решительно возразил молодой человек. — Госпожа Маммея на такое не способна. Да и столько лет прошло?

— Боги бессмертны, Ротан, время для них значение не имеет, — вздохнул начальник. — Так или иначе, разговоры на пустом месте не появляются. Магистраты опасаются, как бы и в следующее новолуние не случились подобные неприятности.

— И что тогда? — сейчас же насторожился Олкад.

— Отец полагает, что если к тому времени не придёт помилование от префекта, и госпожа Юлиса не уберётся из города, возможно, придётся её на нашем руднике прятать. Нет, не в рабских бараках!

Он возмущённо фыркнул.

— Ещё не хватало, внучку сенатора поселить вместе с этими отбросами! В столице нас не поймут.

— А как же? — растерянно захлопал ресницами второй писец, гадая, где здесь можно поселить знатную девушку?

— Освободим комнату одного из надсмотрщиков, — охотно пояснил Антон. — Пусть вдвоём поживут до получения вестей из Альтиры.

— Не иначе, как сама Фиола, богиня мудрости, нашептала это вашему отцу, — польстил начальнику Олкад. — Пусть глупцы думают, что госпожа Юлиса на каторге!

— А ты догадлив, Ротан! — хохотнул явно довольный первый писец. — Да, так и будет. Надо же как-то успокоить дураков. Но госпожу Маммею городскому совету придётся выгнать. Жаль. Отец не хочет отдавать Клеару ещё и святилище Рибилы.

Внезапно, видимо, сообразив, что сболтнул лишнее, первый писец резко сменил тему:

— Я слышал, ты всё-таки побывал у Сертии Власты?

— Да, — неохотно признался Олкад. — Спасибо за совет, господин Антон.

— И как? — живо заинтересовался собеседник. — Помогла её магия завоевать благорасположение госпожи Юлисы?

— Пока об этом ещё слишком рано говорить, — попытался увильнуть от ответа молодой человек.

Но не тут-то было.

— Почему же? — продолжал настойчиво расспрашивать первый писец.

— Мы виделись всего один раз, — замялся коллега. — Я хотел вчера с ней встретиться. Но жрицы не дали. Теперь понятно почему.

— Обычно любовные чары действуют довольно быстро, — удивился Сцип Антон Ур. — Неужели ты не почувствовал никакой… симпатии с её стороны?

— Вроде что-то есть, — не утерпев, похвалился молодой человек. — Не знаю, как выразиться точнее… Смотрит не так как раньше. Разговаривает по-другому. Чувствую, тянет её ко мне. Вот если она будет жить на руднике…

Он прерывисто вздохнул, отгоняя заманчивые картины.

— А пока я с ней даже поговорить не могу!

— Напиши письмо, — посоветовал первый писец, рассудительно добавив: — Пламя страсти в душе женщины надо поддерживать даже на расстоянии. И слова любви для этого костра лучший хворост.

— Спасибо за совет, господин Антон, — искренне поблагодарил его коллега. — Я так и сделаю.

— Заодно передай госпоже Юлисе, что господин Косус Антон Кватор, деловой компаньон и друг сенатора Юлиса, её в беде не оставит.

Всю дорогу до дома Олкад обдумывал текст очередного любовного послания. Поначалу появилась мысль, вставить в него какое-нибудь чувственное стихотворение. Но его самого боги не наградили поэтическим даром, а пользоваться чужими словами не хотелось.

В конце-концов молодой человек просто написал, что очень любит свою госпожу Юлису, не может без неё жить, мечтает как можно скорее увидеть, прижать к груди и осыпать поцелуями с головы до ног.

Последние слова показались ему слишком откровенными, но Олкад всё же их оставил, рассчитывая, что госпожа Юлиса тоже желает оказаться в его объятиях.

Прекрасно зная распорядок дня обитателей святилища Рибилы, молодой человек подошёл к храмовому двору как раз во время утренней церемонии.

Однако упрямый привратник всё равно отказался позвать к воротам госпожу Нику Юлису Террину, а передать письмо согласился только за целых четыре обола. После этого шипя и ругаясь про себя, Олкад просунул под створку сначала медяки, а уж потом перевязанный ленточкой свиток.

По мере приближения новолуния, обстановка в святилище Рибилы вновь стала накаляться. Жрицы с помощницами явно нервничали. Дора стала чаще ругаться, а верховная жрица как будто совсем отстранилась от дел.

Размышляя о невесёлых перспективах собственного будущего, Ника, машинально возившая по полу "лаборатории" мокрой мочалкой, случайно задела большой глиняный кувшин с плоским дном. Прикрывавший горловину кусок кожи со следами верёвки соскользнул, и на девушку пахнуло сырым мясом.

Удивлённо вскинув брови, она заглянула внутрь, где увидела покрытые тёмно-коричневым, почти чёрным налётом стенки. Глубоко втянув носом воздух, почувствовала хорошо знакомый по жизни у аратачей запах крови. Точнее запёкшейся крови, которой не менее двух дней. Летом от посудины наверняка бы уже ужасно воняло. Но вокруг стояла радланская зима, напоминавшая позднюю осень на родине попаданки, поэтому кувшин ещё не протух.

Судя по размеру и уровню налёта, он вмещал не менее трёх-четырёх литров крови. Опасливо оглядевшись, служанка святилища вернула его под стол, позаботившись о том, чтобы оставленный кем-то коричневый отпечаток пальца по-прежнему смотрел на стоявший позади короб.

Выжимая мочалку, Ника вспомнила, как пару дней назад видела в воротах возвращавшихся из города Клио с помощницей, тащившей прикрытую плетёной крышкой корзину. Судя по тому, как она её держала, довольно тяжёлую. Вряд ли "сестра хранительница знаний" умудрилась сразу потратить столько крови на свои зелья.

Девушка криво усмехнулась. По крайней мере, загадку ритуала "очищения Луны" она разгадала. Жрицы какое-то время вымачивают будущий священный камень в крови животных, возможно, добавляя некое снадобье для препятствия свёртыванию. Потом моют, подсушивают, и он становится ничем не отличим от прочих булыжников. При нагревании на алтаре, пропитавшая поры кровь расширяется, выступая на поверхности и повергая в трепет легковерных горожанок.

Подобный трюк Виктория Седова видела в каком-то сериале. Только там речь шла о бетонном покрытии пола.

Судя по тому, что данный обряд проводится давным-давно, жрицы Рибилы строго хранят свою тайну. Странно, что ни Клио, ни Патрия Месса не помыли кувшин. Возможно, просто забыли за всей этой суетой.

Разумеется, Ника никого, даже Риату не собиралась посвящать в своё открытие. Конечно, приятно чувствовать себя такой умной, а уж похвалиться этим перед кем-нибудь вообще замечательно. Но в данном случае скромность гораздо полезнее, в первую очередь для здоровья. "Сестра" Клио не только лекарства готовить умеет.

Возвращалась из садика, где выливала грязную воду в компостную яму, девушка заметила, как Гвоздь отчаянно машет рукой, пугливо оглядываясь по сторонам.

Вопросительно вскинув брови, она ткнула себя пальцем в грудь. Привратник так энергично закивал головой, что Ника забеспокоилась о сохранности его шеи.

Посмотрев на заднюю дверь в храм и убедившись, что утренняя церемония ещё не закончилась, заинтригованная девушка подошла к воротам.

— Чего тебе?

— Письмо вам, госпожа Юлиса, — шепеляво зашептал старик, протягивая тоненький свиток, перевязанный зелёной ленточкой с кокетливым бантиком.

"Такое мог прислать только Олкад", — усмехаясь, подумала Ника, пряча папирус под фартук, но на всякий случай спросила:

— От кого?

— Так это, — шмыгнул носом невольник. — Вы же сами знаете. Да и там небось написано, госпожа.

— Что?! — протянула удивлённая подобной наглостью раба собеседница.

Но, видимо, даже это прозвучало достаточно убедительно.

— Простите, добрая госпожа Юлиса, — заюлил привратник, втягивая голову в плечи. — Не то сказал… От адвоката вашего — господина Ротана.

Ещё раз окинув его недобрым взглядом с ног до головы, девушка пошла на кухню, подумав: "Чего же он такой наглый сегодня? Или надеется, что меня после новолуния на каторгу отправят, вот и выпендривается?"

К сожалению, ознакомиться с посланием Олкада сразу не получилось. Явилась стряпуха. Пришлось помогать готовить завтрак.

От Клио Ника уже знала, что поездка адвоката за её помилованием закончилась неудачей. Ему не отказали. Просто префект вдруг уехал в крепость Ен-Гадди по каким-то важным и срочным делам. Причём жрица в разговоре заметила, что нынешний местный "губернатор" уже старенький и по слухам не очень любит покидать свой великолепный дворец в Альтире.

Выходит, Нике Юлисе Террине просто не повезло. Или это козни таинственного "игрока", решившего во что бы то ни стало задержать её в святилище Рибилы до новолуния?

"Опять этому гаду скучно стало, — с горечью подумала путешественница. — Захотел драйва добавить в мою скучную жизнь. А может, у меня просто мания преследования? Вот батман!"

Независимо от того, случайность это или нет, девушка пребывала в полной уверенности, что до наступления новолуния покинуть храм не удастся. И это не радовало не только потому, что приключения уже порядком надоели, но и просто страшно оставаться один на один с толпой обезумевших баб.

До письма Олкада очередь дошла после того, как она, помыв посуду, вновь понесла в садик грязную воду.

Там, как всегда, никого не оказалось, но на всякий случай притаившись за тощей яблонькой, Ника извлекла из-за пазухи изрядно помятый свиток. Преодолев желание отправить ленточку в компостную яму, она внимательно вчитывалась в ровные строчки, чтобы через несколько секунд выдохнуть сквозь стиснутые зубы.

— Вот батман!

Если слова о том, как сильно страдает без неё несчастный юрист, немного польстили девушке, то стремление пылкого влюблённого "покрыть её тело поцелуями" не вызвало ничего, кроме отвращения.

Она брезгливо передёрнула плечами. Нет, на первый взгляд, Олкад не так и плох. Стройный, симпатичный, смелый. После избиения "неистовыми" не побоялся защищать её на суде. Вот только мало того, что у Ники к нему, как говорится, "душа не лежала", так тут ещё такие смелые желания уже во втором письме. Может, здесь так принято, но её подобная поспешность в отношениях совсем не устраивает.

Надо как-то поставить на место зарвавшегося воздыхателя. Тем более, сейчас есть с кем добраться до Радла и без Олкада Ротана Велуса.

Написать письмо, в котором послать подальше? Свернув папирус, девушка хмыкнула. Наверняка обидится, а, может, и гадить начнёт? Однако, и оставлять без адекватного ответа подобные пожелания нельзя ни в коем случае. Иначе этот маньяк невесть что о себе возомнит.

Ох, как всё это не вовремя! Новолуние на носу. Получится у Маммеи с Клио подловить "сестру" или нет, ещё неизвестно. Вдруг гениальный план Ники Юлисы Террины накроется медным тазом, или чем похуже, и ей придётся прятаться на руднике "Щедрый куст"? Олкад там вообще раздухарится. Чего доброго, в койку потащит, отбиваться придётся. Но если сейчас его обломать, кто знает, что он сделает от огорчения?

Не то что бы девушка так сильно этого опасалась… Но стоит ли рисковать? Тем более имея печальный опыт общения с отвергнутыми воздыхателями.

Болезненно поморщившись, Ника взглянула на зажатый в руке свиток. А что, если сделать вид, будто она не получала никакого письма? Пусть Олкад старается поскорее вытащить её отсюда, а при встрече всегда можно заявить что-нибудь вроде этого.

Гордо выпрямившись, девушка надменно вкинула подбородок и возмущённо фыркнула:

— Да как вы смеете, господин Ротан?! Что вы о себе возомнили? Я не давала вам повода так себя вести. Какое письмо? Ничего я не получала!

Представив себе физиономию адвоката после таких слов, она тихо захихикала, тут же воровато оглядевшись по сторонам.

Разорванный на мелкие кусочки, лист папируса с любовным посланием нашёл своё упокоение в выгребной яме, а ленточку служанка святилища сожгла в кухонном очаге, едва стряпуха куда-то вышла.

В то время, как жрицы и их помощницы проводили вечернюю церемонию, она подошла к халупе привратника.

— Гвоздь, сюда иди.

— Кто там? — отозвался голос раба.

— Вылезай давай! — не стала представляться гостья.

Отодвинув прикрывавшую вход циновку, невольник замер, увидев перед собой хмурую Нику Юлису Террину.

— Никакого письма ты мне не передавал, — тихо, но значительно отчеканила девушка, глядя прямо в испуганные, водянистые глаза старика. — Понял?

— Но, госпожа, — нервно сглотнул Гвоздь. — Как… я… куда…

— Если тот человек вдруг придёт и спросит, — собеседница продолжала отдавать распоряжения не терпящим возражения тоном. — Скажешь, что письмо у тебя отобрала… верховная жрица и приказала больше никому ничего не передавать. Слышишь меня?

Несколько секунд раб безмолвно открывал рот, потом, низко поклонившись, пролепетал:

— Да, госпожа Юлиса. Как прикажете, госпожа Юлиса.

— И только попробуй проболтаться! — прошипела подавшись вперёд Ника. — Язык вырежу!

Убедившись, что привратник прочувствовал и осознал, девушка пошла на кухню. Надо надеть шерстяные носки и взять плащ. Скоро на ночную вахту. Как же всё это опротивело! Сколько бы не пришлось прожить, вряд ли она когда-нибудь ещё по своей воле зайдёт в храм богини Луны.

Благодаря "тихому часу" переносить ночные бдения стало не так тяжело. Иногда в храм пробиралась Риата, чтобы проведать хозяйку и поболтать о том о сём. Обрушившиеся на госпожу гонения рабыню почти не коснулись. Разве что Гвоздь уже ни в какую не выпускал в город, да Дора пару раз отхлестала по щекам за какую-то мелочь. У Ники руки чесались начистить её лошадиную рожу. Но приходилось себя сдерживать.

Однажды их чуть не застукала Маммея, всё ещё время от времени заходившая проведать кающуюся богохульницу.

Едва услышав шум шагов, рабыня, не растерявшись, метнулась в дальний угол, где скрючилась, прикрывшись плащом.

Убедившись, что девушка и не думает спать, послушно бубня гимн богине Луны возле чуть теплившегося светильника, верховная жрица ушла с видимым усилием сдерживая зевоту.

Немного погодя, невольница поспешно покинула святилище и, выполняя приказ госпожи, больше в нём не появлялась.

Несмотря на частые встречи в пустом храме без каких-либо свидетелей, Маммея упорно не желала разговаривать с Никой о возможном публичном разоблачении "сестры" Доры. Хотя короткая беседа с Клио ясно дала понять, что верховная жрица всё же решила устроить представление, предложенное жительницей другого мира.

"Шоу маст гоу он", — почему-то вспомнила пападанка бессмертный хит, когда за четыре дня до новолуния на кухню влетела встрёпанная Прокла Комения и, захлёбываясь, стала рассказывать, как Дора сначала изругала Патрию Мессу, а потом даже отхлестала по щекам за то, что та разбила в храме кувшин с уксусом. На крики прибежала Клио, и "сёстры" так орали друг на дружку, что утихомиривать их пришлось лично госпоже Маммее. Выяснив в чём дело, она приказала помощнице Клио в качестве наказания одной вымыть в святилище пол.

Очевидно, не отыскав подходящего благовония или пожалев денег на его покупку, "сестра хранительница знаний" использовала более дешёвое, но не менее вонючее средство.

Судя по заплаканным глазам и красным пятнам на щеках, Патрии Мессе дороговато обошлось участие в этом спектакле.

За ужином притихшие помощницы жриц испуганно-жалостливо поглядывали в её сторону, но помалкивали, зная гордый нрав старшей подруги. Не испытывавшая подобного пиетета Ника участливо покачала головой:

— Здорово тебе досталось.

Застывшее лицо девушки неожиданно дрогнуло, и она совершенно по-детски обиженно шмыгнула носом. Этот звук неожиданно разрядил обстановку за столом.

— Дора дрянь! — зло прошипела Прокла Комения. — Как она могла поднять руку на свободную девушку? Она же ей не мать и не старшая сестра!

— Покарай её, Рибила! — с не меньшим чувством, но так же тихо выпалила Тейса Вверга. — Пусть у неё руки отсохнут и кости сгниют!

А Приста Фабия, приобняв за плечи обмякшую подругу, убеждённо заявила:

— Это всё проделки мерзкой Исми! Она больше всех небожителей любит устраивать людям всякие гадости!

— Как могла богиня безумия пробраться в святилище Рибилы? — возмутилась Прокла Комения. — Наверное, Месса просто о чём-то задумалась?

Жертва произвола "сестры хранительницы добра", глотая слёзы, энергично закивала головой, с благодарностью глянув на Нику.

А та, оставив девчонок утешать подругу, принялась собирать со стола миски.

Вонь в храме стояла невообразимая. Непонятно, как жрицы с помощницами умудрились провести здесь вечернюю церемонию. Чтобы не угореть, проштрафившаяся служанка святилища решила устроиться подальше от алтаря, где запах казался особенно нестерпимым, так что щипало глаза. Сидеть в темноте не хотелось, а волочь всю осветительную конструкцию не имело смысла. Поэтому она просто отсоединила один из укреплённых наверху "чайничков".

Воздух у главного входа, действительно, оказался гораздо чище, но ноги даже в шерстяных носках явственно ощущали струившийся из-под закрытых дверей холод.

Плюнув на все гимны и молитвы, Ника забралась на лавку, закуталась в плащ и мрачно уставилась на трепещущий язычок пламени.

Она уже привыкла к гулкому мраку зала. Её не пугали таинственные шорохи, потрескивание балок. Хотя и удовольствия от своих ночных бдений девушка не испытывала. Просто ещё одно испытание в их бесконечной череде, тянущейся с тех пор, как она ещё в своём мире с бывшим другом однажды вечером свернула не туда. От подобных мыслей ей всякий раз хотелось плакать. А для этого трудно найти более подходящее место, чем пустой, тёмный храм.

Но едва Ника вошла во вкус, звучно хлопнула входная дверь. Пришлось вскакивать, срочно вытирать краем накидки мокрое от слёз лицо и начинать бухтеть гимн богине Луны.

— Юлиса? — негромко окликнул её знакомый голос. — Ты где?

— Я здесь, госпожа Маммея.

Девушка ожидала ворчания, упрёков и даже ругани за то, что ушла от алтаря, но вместо этого услышала:

— Иди сюда и захвати светильник.

Подойдя ближе, девушка с удивлением рассмотрела сгорбленную, тяжело опиравшуюся на посох верховную жрицу.

"Неужели она не притворялась и на самом деле плохо себя чувствует? — мелькнуло в голове служанки святилища. — Тогда чего припёрлась?"

— Помоги снять платье! — приказала начальница.

"Это ещё зачем?" — насторожилась девушка, беззастенчиво поставив светильник на алтарь. Однако озабоченная Маммея даже не обратила внимание на столь вопиющее безобразие.

Под верхней одеждой у неё оказалась длинная туника и висевшая на шее кожаная сумка. Избавившись от неё, женщина с наслаждением выгнулась, опираясь руками в поясницу.

— Подними покрывало!

Начиная догадываться о сути происходящего, Ника отодвинула край ткани, прикрывавшей постамент статуи богини Луны.

Верховная жрица безбоязненно извлекла из ниши будущую реликвию, потом достала из сумки нечто, завёрнутое в кожу, и такие же грубо сшитые рукавицы. Натянув их, Маммея осторожно извлекла из свёртка жирно поблёскивающий густой смазкой камень, формой и размерами немного отличавшийся от священного.

— Прости меня, луноликая, — прошептала она дрожащим голосом. — Любое наказание от тебя приму, только позволь показать всем того, кто предал тебя и всех нас.

Не переставая бормотать, верховная жрица вставила камень в нишу. Снаружи он ничем не отличался от того, что стоял там раньше. А святыня заняла место в сумке, которая вновь скрылась под длинным платьем Маммеи.

— Вы забыли, — девушка кивнула на всё ещё лежащие на полу рукавицы и кусок кожи.

— Заберёшь с собой, — сухо приказала собеседница. — Спрячь где-нибудь. Они тебе понадобятся.

Молча кивнув, Ника расправила прикрывавшую подножие статуи материю.

Не говоря больше ни слова, верховная жрица вышла, согнувшись под тяжестью камня и громко стуча посохом по полу.

За завтраком помощницы наперебой рассказывали, как госпожа Маммея чуть не упала во время службы. Патрия Месса авторитетно заявила, что в результате всех обрушившихся на святилище несчастий у верховной жрицы обострилась давняя болезнь, и ближайшие пару дней ей придётся провести в постели.

— А как же церемония новолуния? — испуганно спросила Тейса Вверга.

— Будем молить луноликую, чтобы она возвратила здоровье госпоже Маммее, — как-то деланно вздохнула ученица "сестры хранительницы знаний". — Госпожа Клио хочет попробовать одно лекарство. Но его придётся готовить почти сутки. Вся надежда на него да на помощь Рибилы.

Подруги дружно закивали.

— Не может быть, чтобы богиня не помогла госпоже Маммее, — не очень уверенно пробормотала Приста Фабия.

— Теперь опять будут говорить, что наш храм проклят, — прошептала Прокла Комения.

— Чушь! — фыркнула Патрия Месса. — Вот увидите, госпожа Маммея обязательно поправится к новолунию.

Ночью проверять Нику явилась не верховная жрица, а её "младшая сестра".

— Почему так тихо поёшь? — строго спросила она, едва войдя в зал.

— А разве боги плохо слышат, госпожа Дора? — вскинула брови девушка.

Дразнящий аппетит запах уксуса немного выветрился, и теперь она стояла на своём обычном месте у алтаря.

— Прощение следует вымаливать громко и чётко! — безапелляционно заявила собеседница, выставив вперёд массивный подбородок. — В следующий раз, чтобы я тебя уже у двери слышала!

— Но эти слова предназначены не вам, госпожа Дора, — путешественница обратила полный обожание взгляд на мраморное лицо статуи. — А луноликая Рибила легко расслышит их в моём сердце.

Какое-то время жрица растерянно молчала, явно подыскивая подходящий для подобного случая ответ, но так и не нашла.

— Делай, как я сказала, или до утра отсюда не выйдешь!

— Подчиняюсь, — вздохнула Ника с видом великомученицы. — Но хозяйка ночного светила ещё рассудит нас.

— Не тебе, глупая дикарка, рассуждать о небожителях! — презрительно фыркнула Дора.

Пришлось девушке декламировать вслух до тех пор, пока за стервой не захлопнулась дверь.

Если верховная жрица не отпускала её раньше, служанка святилища, как правило, заканчивала заниматься ерундой около полуночи, когда в круглом окне на фронтоне появлялось созвездие Бегущего коня.

Однако, на следующий день она узнала, что совершила тягчайший проступок, отправившись спать без разрешения Доры.

Дав жрице покуражиться, служанка святилища пренебрежительно пожала плечами.

— Госпожа Маммея велела слушать вас во всём, что касается кухни. О храме разговора не было.

— Дерзишь, мерзавка?! — ощерилась собеседница. — Ну подожди, попомнишь ты меня…

— Да уж не забуду, госпожа Дора, — пообещала Ника. — И сенатору Юлису о вас расскажу и регистору Трениума. Весь Радл о вас узнает… только самое хорошее.

Явно не ожидавшая ничего подобного женщина слегка смутилась, а служанка святилища продолжила деловито чистить луковицу.

На вечернюю церемонию Маммею отвели под руки.

Едва жрицы с помощницами скрылись в храме, дверь птичника приоткрылась, и выглянувшая Риата отчаянно замахала рукой, привлекая внимание хозяйки. Убедившись, что её заметили, рабыня почти бегом бросилась к девушке, и уведя за угол дома, тороплив зашептала:

— Ой, госпожа, что я вам скажу…

— Говори, — не на шутку забеспокоилась та.

— Утром, когда мы горшки ночные собирали, Врана велела мне к госпоже Маммее зайти. Ну я пришла, а та и говорит: "Возьми у госпожи Клио мешок и ночью тайком отнеси в храм своей хозяйке", — то есть вам, госпожа. И не сметь смотреть, что там лежит, если хочу жить.

— Ну ты, конечно, глянула краем глаза? — усмехнулась успевшая изучить свою невольницу хозяйка.

— Что вы, госпожа! — приняла обиженный вид Риата. — Он запечатанный и тяжёлый. А ещё госпожа Маммея сказала, что там письмо.

Девушка хмыкнула.

— Что мне делать, госпожа? — со страхом спросила рабыня.

— Что приказали, — подумав, сказала Ника. — Только захвати ещё те вещи, что я тебе спрятать велела.

— Слушаюсь, госпожа, — понимающе кивнула собеседница.

— Но будь очень осторожна, — стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительнее, предупредила девушка. — Сама знаешь, какие у нас с Дорой отношения. Если она тебя со всем этим поймает, меня точно на каторгу упекут, а тебя… Продадут в лучшем случае.

— Я постараюсь, госпожа, — заверила явно впечатлённая невольница.

После службы верховная жрица уже не смогла идти и буквально висела на плечах "сестёр", которые и отвели её на квартиру.

"Играет не хуже Гу Менсина или Анния Мара, — усмехнулась про себя Ника. — Не знала бы, что притворяется, могла бы и поверить".

Оставив соседок по комнате обсуждать здоровье Маммеи, служанка святилища отправилась на ночную вахту.

Примерно через час скрипнула дверь храма. Вскочив с лавки, девушка в полный голос начала декламировать гимн богине Луны.

— Это я, госпожа, — из темноты остро пахнуло хлевом и появилась Риата с большим свёртком.

— Иди к свету, — распорядилась хозяйка и поморщилась. — Ты что, с овцой обнималась?

— Ой, да что вы такое говорите, госпожа?! — скривила страдальческую гримасу рабыня. — Я же не знала, что Врана скотину привяжет как раз там, где я ваши вещички прикопала. А та хоть и пойдёт в жертву Рибиле, всё же животина глупая. Вот и навалила кучу.

— Ну, ладно, — усмехнулась Ника. — Здесь и без того уксусом воняет.

Отложив в сторону "помеченный" овцой кусок кожи и рукавицы, девушка первым делом взялась за мешок. Судя по форме и весу, внутри, скорее всего, лежал "священный камень", а горловину, действительно, перевязывала верёвка с восковой печатью неясного рисунка.

Путешественнице не хотелось делать свидетельницей столь вольного обращения с реликвией и статуей небожительницы искренне верящую в богов Риату, поэтому она отправила невольницу сторожить входную дверь.

— Увидишь, кто идёт в храм, предупредишь меня. Только тихо.

— Да, госпожа, — с готовностью кивнула рабыня.

Только когда она ушла, хозяйка рискнула заглянуть в мешок. Так и есть. Камень, а вместе с ним мятый кусочек папируса.

Поднеся записку к светильнику, девушка прочитала инструкцию, где ей без обиняков приказывали заменить в нише камень. Тот, что находится там сейчас, надлежало спрятать в мешок, а утром принести в "мастерскую".

Сняв фонарь со стойки, Ника осторожно приподняла край драпировки постамента и сразу же увидела неряшливые жирные пятна возле ниши, которых вчера ещё не было. Маммея вставила обмазанный вонючей дрянью камень очень аккуратно. Значит, кто-то попытался его извлечь, но перепачкав руки сообразил, что что-то не так, и вернул на место.

Хмыкнув, девушка достала закреплённый на лодыжке нож и отрезала полосу от верхней части мешка. Затем, надев рукавицы, осторожно освободила нишу, тщательно протёрла её изнутри и только после этого вставила настоящий "священный камень", с удовлетворением убедившись, что внешний вид пьедестала статуи Рибилы совсем не изменился.

Аккуратно завернув рукавицы и всё ещё вонючую каменюку в кожу, Ника спрятала их в мешок и только после этого позвала Риату.

— Здесь я, госпожа, — секунду помедлив, откликнулась невольница.

— Возьми это и хорошенько спрячь, — стала отдавать распоряжения хозяйка. — Завтра утром, пока все будут на церемонии, принесёшь в "мастерскую" Клио. Я буду там тебя ждать.

— Да, госпожа, — кивнула рабыня.

Выпроводив её, Ника, немного походив по залу, переводя дух, забралась на лавку и попыталась задремать. Но очень скоро новый хлопок двери заставил её вскочить и начать декламировать стихи.

Однако разглядев вошедшую жрицу, она невольно запнулась на полуслове, машинально пробормотав:

— А где госпожа Дора?

— Спит, — ответила Клио. — Сегодня все очень устали и чуть не забыли про тебя. Хорошо, старшая сестра вспомнила.

"Не ты ли помогла ей так рано уснуть? — с иронией подумала путешественница, глядя на осунувшееся лицо собеседницы. — Небось каким-нибудь успокоительным чайком угостила?".

Но тут же отведя глаза, спросила:

— Как здоровье госпожи Маммеи?

— Ей лучше, — лаконично высказалась " сестра хранительница знаний".

Ника ждала, что та проверит нишу или хотя бы спросит о том, как прошла замена? Однако, жрица вела себя так, словно её это совершенно не интересовало.

Утром девушка смогла лично удостовериться в правоте слов Клио, глядя, как верховная жрица самостоятельно, без посторонней помощи сначала спустилась из квартиры, потом поднялась по короткой лестнице к заднему входу в храм. Несмотря на бледность, в движениях женщины уже не чувствовалось вчерашней болезненной скованности, а по губам то и дело скользила слабая улыбка. Уверенность, с какой она держалась, слегка взбодрила пребывавших в полном унынии помощниц жриц.

Едва служительницы богини Луны скрылись в святилище, его служанка заторопилась в "лабораторию" Клио.

Чуть позже прибежала Риата со знакомым мешком. Положив его в угол за очагом, хозяйка отправила невольницу на птичник, приказав покидать его сегодня как можно реже.

— Ой, да не беспокойтесь вы обо мне, добрая госпожа! — смахнув слёзы тыльной стороной ладони, попыталась улыбнуться рабыня. — Лишь бы вам небожители помогли благополучно пережить эту ночь. Я все дни молила благодетельную Нону, чтобы помилование поскорее пришло.

— Было бы неплохо, — со вздохом согласилась девушка, выжимая мочалку. — Только вряд ли это случится сегодня.

— Да кто же это из бессмертных так жестоко с вами обошёлся, госпожа! — окончательно расплакалась Риата, кривясь в жалобной гримасе. — Кто префекта послал в ту треклятую крепость?! Как мне жалко вас, добрая госпожа!

Несмотря на то, что Ника прекрасно знала о недостатках и даже пороках своей рабыни, её не могло не тронуть столь искреннее проявление чувств. Глаза у девушки защипало. Губы задрожали. Пожав плечами, она попыталась улыбнуться.

— Не знаю, Риата. Какие бы испытания не приготовили боги, мы их обязательно выдержим. С тобой это гораздо проще.

Всхлипнув, невольница упала на колени и попыталась поцеловать руку хозяйки.

— Не нужно, — досадливо поморщилась та. — Иди. Нехорошо, если тебя тут застанут.

Кивнув, рабыня торопливо вышла, а девушка, вытерев слёзы и со вкусом высморкавшись, вновь взялась за тряпку.

Едва появившись в дверях, Клио вопросительно вскинула брови. Ника без слов кивнула на очаг. Глаза жрицы расширились. Возможно, она подумала, что безмолвная собеседница просто сожгла мешок со всем его содержимым. Но сейчас же, видимо, заметив перевёрнутую корзину, понимающе улыбнулась.

Воспрянувшая духом стряпуха с удовольствием рассказала своей помощнице, как чудесно госпожа Маммея провела утреннюю церемонию, в конце выразив уверенность, что посвящённый новолунию ритуал тоже пройдёт, как полагается, и жительницы Этригии вновь убедятся в благосклонном отношении к ним богини Луны.

Девчонки за завтраком радостно болтали, обсуждая наряды собравшихся на церемонию женщин и внешность немногих заглянувших в храм мужчин.

Однако, проведённое днём жертвоприношение вновь испортило им настроение. Во-первых, Маммея не сумела аккуратно перерезать горло овце и сильно забрызгалась кровью. Во-вторых, гадальщик, уже не Донат Кенсий Ротс, а другой вновь подтвердил прошлое предсказание об ожидающих храм Рибилы потрясениях.

Несмотря на эти неприятности, жрицы, продолжавшие держаться с напускной бодростью, после полудня отправили всех помощниц, кроме Аполии Тармы, украшать зал перед вечерней церемонией. Супруг какой-то богатой горожанки прислал две корзины сосновых веток, источавших крепкий смолистый аромат. Вот их-то девушки и развешивали вперемешку с сушёной травой и цветами.

Ближе к вечеру из-за ограды стал доноситься шум с каждым часом увеличивавшейся толпы. Когда помощницы жриц побежали в спальню переодеваться, Прокла Комения задержалась на кухне и с выпученными от страха глазами сообщила Нике, что кроме большого числа мужчин и женщин, на площади выстроился целый отряд, вооружённых копьями и щитами стражников.

— Неужто они хотят схватить тебя и госпожу Маммею, если Луна и сегодня не очистится?

— Нет, — поспешила успокоить её путешественница. — Слишком много для нас двоих. Просто магистраты боятся беспорядков, вот и приготовились на всякий случай.

Собеседница смешно наморщила брови, видимо, тщательно обдумывая её слова, потом согласно кивнув, убежала в комнату.

Служанке святилища парадного платья не полагалось, поэтому она просто сняла заляпанный фартук и поправила накидку.

Она подумала, что по сравнению с прошлым разом, количество зрительниц, явившихся лицезреть чудо, увеличилось по меньшей мере вдвое. Хотя казалось невозможным, что зал смог вместить столько людей. Женщины теснились, как пассажиры в общественном транспорте в час пик.

Двери главного и заднего входа распахнули настежь. По храму гулял сквозняк, оказавшийся не в силах освежить спёртый воздух.

На тяжёлых бронзовых стойках горели все светильники. Кроме них на задней стене, по сторонам статуи Рибилы пылали два факела. Из-за их колеблющегося красновато-жёлтого света скульптура казалась больше и словно нависала над притихшей толпой.

Подхватив затянутый верховной жрицей мотив, Ника исподтишка наблюдала за Дорой. Внешне та казалась уверенной и абсолютно спокойной, как и её "старшая сестра". А вот Клио явно нервничала, часто оборачиваясь и переглядываясь со своей ученицей.

Повторяя надоевшие слова, путешественница буквально кожей ощущала стремительно нарастающее напряжение. Даже жрицы, как будто пели быстрее, словно торопились, как можно скорее перейти к главному действу.

И вот Маммея торжественно, хотя и не без усилий, извлекла камень из ниши. Но вместо того, чтобы сразу уложить на алтарь, она подняла его над головой, как фокусник, демонстрирующий пустую шляпу перед тем, как извлечь из неё кролика.

Вновь раздалось пение, вспыхнули под решёткой щедро политые смолой щепки. Толпа подалась вперёд, нависая над выстроившимися помощницами, некоторые из которых испуганно втягивали головы в плечи.

— Есть! — прорезал зал ликующий крик. — Кровь! Кровь!

Со своего места Ника хорошо разглядела, как на серой поверхности стали проступать красные пятна. Разумеется, каждая из собравшихся на церемонию женщин непременно желала лицезреть это собственными глазами. Помощницы жриц попробовали упираться, но их просто передвинули почти вплотную к алтарю. Девчонки испуганно завизжали, а служанка святилища без слов двинула локтем какую-то растрёпанную горожанку, пытавшуюся пробраться поближе к святыне по стеночке, но напоровшейся на непреодолимое препятствие.

Пришлось срочно вмешаться Маммее.

— Остановитесь, дочери Этригии, не гневите богиню!!!

В ответ раздались истерические выкрики.

— Камень! Покажите нам камень! Здесь не видно!

Только сейчас Ника обратила внимание на свёрнутую тряпку, заткнутую за пояс верховной жрицы. Там оказались две толстые рукавицы.

"Не забыла, как в прошлый раз обожглась", — усмехнулась про себя девушка, наблюдая, как женщина осторожно берёт горячую реликвию и с усилием вновь поднимает над головой.

— Хвала Рибиле! — широко улыбаясь, возгласила Дора, и к ней тут же присоединились десятки восторженных голосов.

— Хвала луноликой! Она нас простила! Слава богине! Хвала милосердной!

Маммея опустила камень, но не вернула его обратно на алтарь, а положила на почему-то стоявшую возле светильника скамью, бросив рядом рукавицы.

Словно не замечая всеобщего ликования, к ней подошла Клио, и "старшая сестра" без слов отдала ей висевший на поясе кошель. Сделав знак своей помощнице, " сестра хранительница знаний" поспешила к проходу в коридорчик, ведущий к заднему выходу из храма.

Дора что-то спросила, но верховная жрица, досадливо отмахнувшись, опять подняла руки, явно привлекая к себе внимание. Ника разглядела красное пятно от ожога, выделявшееся на белой ладони. Видимо, рукавица оказалась недостаточно толстой, или эта часть камня оказалась горячее остальных.

— Все видели?

— Видели, госпожа Маммея! Видели, слава Рибиле! Услышала нас небожительница!

— Хвала богине Луны! — лицо верховной жрицы блестело от слёз. — Не оставила она женщин Этригии. И никогда не оставляла!!!

Последнюю фразу она проорала во всю глотку так, что даже лицо побагровело. По мере того, как до слушательниц доходил смысл её слов, в зале становилось всё тише.

— Никогда! — уже не так громко, но с прежним накалом отчеканила ораторша.

— А как же прошлое новолуние? — с нескрываемым сомнением спросили из толпы. — Это что, действительно, была задержка?

— Да, что тогда случилось? — дружными голосами поддержали вопрос женщины. — Почему Луна не очистилась?

Другие кричали.

— О чём она там говорит?! Нам не слышно, госпожа Маммея!

— Потому что в прошлое новолуние произошло ужасное, невиданное святотатство!!! — вопль верховной жрицы едва не перешёл в визг. — Накануне ночью какой-то негодяй тайком пробрался в храм и выкрал священный камень!

Зал дружно охнул, а Ника почувствовала себя ужасно неуютно под десятками ошарашенно-изучающих глаз.

— Это она?! — возопила какая-то молодуха, и крыша в храме едва не рухнула от гвалта. — Как вы узнали?! Не может быть! На кол её! Смерть богохульнице!!!

В зал вошли Клио и Патрия Месса, тащившие большую двуручную корзину.

"В сокровищницу ходили, — догадалась путешественница, вспомнив массивную дверь в коридорчике. — Дальше не успели бы, и ключ от неё только у Маммеи. Самое удобное место что-то спрятать от Доры".

— Рибила послала мне вещий сон! — голос верховной жрицы вновь перекрыл всеобщий ор, призывая к тишине.

Едва вопли слегка притихли, она продолжила:

— Луноликая сама поведала мне о страшном преступлении и показала место, где богохульница спрятала реликвию.

Ораторша вновь всецело завладела вниманием аудитории, а Ника отыскала глазами бледную и явно растерянную Дору.

Достав из корзины очередной "священный камень", Маммея продемонстрировала его ошарашенным зрительницам. Тем временем Клио с помощницей выложили на почти погасшие угольки охапку свежих щепок, и пламя вспыхнуло вновь.

— Восславим хозяйку ночного светила! — объявила верховная жрица. — Ту, которая помогает нам, женщинам, исполнять своё предназначение: рожать здоровых мальчиков и красивых девочек, будущих матерей!

И обратившись к статуе Рибилы, громко, с чувством запела гимн тут же подхваченный совершенно обалдевшими, но ужасно вдохновлёнными помощницами. Даже кое-кто из охваченных эйфорией женщин стал подпевать. Многие вытирали слёзы, а самые экзальтированные, упав на колени, в мольбе простирали руки к мраморному изображению богини.

Ника не спускала глаз с Доры, а та в свою очередь, не отрываясь, смотрела на камень, по которому стали неторопливо проступать красные пятна.

"Что, стерва, поплохело? — девушка не смогла отказать себе в удовольствии позлорадствовать. — Думала, вы с Клеаром самые умные? Одним ударом, и тёплое местечко себе освободить и Юлису на каторгу спровадить. А вот тебе гранд батман жете!"

Появление этой крови собравшиеся встретили уже как должное. Кажется, все они окончательно поверили Маммее и не ожидали ничего другого.

— Луна очистилась! — торжественно объявила та. — Никогда Рибила не гневалась на вас, добрые женщины Этригии. Как и раньше будет она помогать вам обрести радость и…

— Кто посмел подменить камень? — довольно-таки невежливо прервал её чей-то властный голос.

Из толпы, энергично раздвигая стоявших впереди, вышла статная женщина бальзаковского возраста и такой же комплекции. — Кто совершил столь отвратительное святотатство? Неужели снова она?

Толстый палец с ухоженным ногтем обличающе указал на скромно притулившуюся у стенки Нику.

— Луноликая сказала, что преступник на самом деле прячется в нашем святилище, госпожа Фаба, — со вздохом призналась верховная жрица, но тут же к разочарованию знатной дамы добавила. — Но она сама укажет на богохульницу

— Сама? — переспросила озадаченная собеседница. — Но как? Спустится к нам с небес?

— Боюсь, мы ещё недостойны лицезреть саму хозяйку ночного светила, — со вздохом покачала головой Маммея и вытащила из корзины большую серебряную миску, украшенную кроме всего прочего изображениями Луны.

— Много лет назад это блюдо подарила храму госпожа Фулия Сервака Коста. Ласковая и строгая мать, добродетельная супруга, чей муж так много сделал для города в "эпоху горя и слёз".

Судя по тому, как одобрительно загомонили собравшиеся, ту женщину до сих пор добром вспоминают в Этригии.

Пока ведущая "артистка" общалась с публикой, "ассистентки" в лице Клио и Патрии Мессы убрали с алтаря решётку с очередной реликвией, а не сгоревшие угольки сгребли на угол.

Водрузив миску на освободившийся каменный куб, верховная жрица торжественно извлекла всё из той же бездонной корзины глиняный кувшин.

— Здесь вода из колодца у перекрёстка трёх дорог, набранная ночью, в час, когда в ней отражалась полная Луна. Всё это я приготовила по приказу богини.

Наполнив блюдо, Маммея опустила туда ладони, и немного подержав, под недоуменный шум зала подняла их над головой. Следом за ней подобную процедуру проделала Клио, после чего жрицы вопросительно уставились на бледную, как мел, Дору.

— И ты иди! — нетерпеливо выкрикнул кто-то из толпы.

— Подходи, сестра, — улыбнулась одними губами верховная жрица. — Исполни волю луноликой.

Нервно сглотнув, женщина машинально вытерла ладони о платье, и шагнув к алтарю, осторожно опустила в воду кончики пальцев.

— Чего стесняешься? — раздалось из толпы. — Полабий небось глубже суёт.

Собравшиеся отозвались редкими, нервными смешками.

"Так вот как зовут её бойфренда", — усмехнулась Ника, затаив дыхание наблюдая за происходящим.

То ли не расслышав оскорбительных выкриков, то ли просто пропустив их мимо ушей, жрица быстро коснулась руками дна, и резво выдернув, вскинула их над головой. Несколько секунд в храме царила полная тишина

— Ой, — пискнула какая-то помощница жриц. — Пятнышки…

На длинных, ровных пальцах "сестры хранительницы добра" явственно проступили голубоватые отметины.

— Нет! — вскричала охваченная ужасом Дора, глядя на свои руки. — Нет! Это не я!

— Луноликая указала преступницу! — голос Маммеи дрожал от еле сдерживаемой ярости. — Как ты пос…

— Не я, не я, не я! — подвывая, запричитала женщина, изо всех сил стараясь оттереть предательские пятна. — Это не я!

Убедившись, что глубоко въевшуюся краску можно содрать только вместе с кожей, женщина отчаянно закричала, тыча поголубевшим пальцем в с трудом сдерживавшую улыбку Нику.

— Это она богохульница! Она подменила!

— Юлиса! — гаркнула верховная жрица, в который раз привлекая всеобщее внимание. — Подойди!

Вновь стало тихо.

— Опусти руки!

От воды слегка попахивало гнилыми апельсинами, тем не менее девушка безропотно погрузила в неё руки, подержала, досчитав до десяти, и подняла над головой.

Какое-то время зал молчал, потом по нему прокатился громкий вздох разочарования.

— Рибила ясно указала на того, кто совершил святотатство! — со скорбной торжественностью объявила Маммея.

И тут её "младшая сестра", видимо, совершенно обезумев от всего случившегося, бросилась к выходу.

— Держите её!!! — заорала Фаба.

Само-собой служанка святилища не могла не откликнуться на столь благородный призыв. Два длинных, насколько позволило платье, прыжка, левая рука хватает беглянку за плечо, а когда та испуганно оборачивается, пытаясь вырваться, правый кулак от всей широкой русской души до боли в костяшках бьёт по носу и верхней губе. Противный, хлюпающий звук прозвучал в душе попаданки радостным гимном восстановленной справедливости. Дору отбросило к стене, по которой она начала потихоньку сползать на пол.

— Стойте! — верховная жрица бестрепетно заступила дорогу разъярённым женщинам, легко прорвавшим шеренгу совершенно обалдевших помощниц. — Не сметь осквернять храм убийством! Назад, или прокляну именем Рибилы!

Толпа бесновалась, орала, визжала, махала кулаками, но больше не сдвинулась ни на шаг. Маммея не только вернула, но и значительно укрепила свой авторитет.

К Нике подбежала Патрия Месса. Вдвоём они подняли всё ещё пребывавшую в прострации жрицу.

— Преступницу должен судить суд, — назидательно увещевала разбушевавшихся "прихожанок" Маммея. — Освободите дорогу! Небожительница сказала своё слово, теперь дело за властью закона!

Словно только того и ожидая, посетительницы дружно повалили к выходу, то ли торопились как можно скорее передать богохульницу стражникам, то ли спешили рассказать собравшимся на площади людям о только что случившемся чуде её разоблачения.

Верховная жрица подошла к бывшей "сестре".

— Рано ты меня похоронила, Дора!

— Фуф… фы… фофля…, — зашлёпала разбитой губой женщина, но закончить проклятие не сумела, заскулив от боли.

Резко вывернув ей руку, Ника тихо прошептала:

— Заткнись, дура!

— Спасибо, госпожа Юлиса, — чуть улыбнулась Маммея. — Но её слова лишь пыль под лучами вечной славы небожителей!

Узнав от своих жён, сестёр и матерей, что ритуал новолуния прошёл, как полагается, и Этригии больше не грозит гнев богини Луны, явившиеся на площадь мужчины искренне радовались вместе с женщинами. Хотя кое-кто из них выглядел явно разочарованным.

Гордо вскинув голову, верховная жрица торжественно спустилась по храмовой лестнице под приветственные крики горожан. За ней две девушки вели окровавленную Дору.

— Богохульница! — отчаянно завизжала какая-то старуха.

— Мерзавка! — мгновенно подхватила толпа. — Смерть! На кол её! Пусть поплатится за своё святотатство!

Люди почтительно расступались перед царственно вышагивавшей Маммеей, открывая ей дорогу до фонтана, возле которого блестели щиты и доспехи стражников, и стоял хорошо знакомый Нике чиновник.

— Господин Курий! — церемонно обратилась к нему верховная жрица. — Передаю в руки правосудия преступницу, совершившую ужасное святотатство, подменившую священную реликвию храма Рибилы. Больше я не могу сказать, дабы не нарушать тайны обряда, доверенные мне хозяйкой ночного светила.

— Кто её обвиняет? — в своей обычной унылой манере поинтересовался претор.

— Сама богиня Луны, — мрачно объявила собеседница, а в ответ на его недоуменный взгляд подошла к Доре и продемонстрировала пятна на пальцах.

— Сотни добропорядочных горожанок, матерей и жён Этригии могут подтвердить, что это знак, которым Рибила отметила богохульницу!

— Да! — ударил по ушам дружный визгливый рёв. — Всё видели! Мы видели! На форум придём! Так и было! Клянёмся всеми небожителями и владыкой недр!

— Я забираю её, — дав женщинам немного поорать, крикнул претор. — И отведу в тюрьму. А вам, госпожа Маммея, надлежит завтра явиться на форум. Уверен, суд захочет вас выслушать.

— Непременно, господин Курий, — пообещала верховная жрица. — Это мой долг перед городом.

Видимо, стремительность разоблачения, боль в разбитом лице и всеобщая ненависть так подкосили бывшую "хранительницу добра", что та не могла держаться на ногах, и стражники поволокли её прочь, грубо подхватив подмышки.

А её коварная "старшая сестра", наоборот, купалась в лучах славы и всеобщего обожания. И ничего удивительного. Она не только успокоила горожан, но и доказала, что все страхи, будоражившие Этригию целый месяц, оказались беспочвенны. Рибила всегда благоволила к ним, а неудачный ритуал — всего лишь преступление богохульницы.

Сквозь толпу к верховной жрице то и дело протискивались какие-то богато одетые дамы с выражениями почтения, одобрения и пожеланиями всяческих благ.

С иронией наблюдая за всей этой суетой, Ника внезапно почувствовала страшную усталость, как будто кто-то выключил напряжение. Мышцы ослабели, а рот сам собой растянулся в широком зевке.

— Прости, старшая сестра! — неожиданно громко обратилась к той Клио. — Но испокон веков в храме Рибилы служили три жрицы.

Столпившиеся вокруг люди замерли, а "сестра хранительница знаний" с требовательным ожиданием смотрела на начальницу, нервно теребя пояс.

— Так нас трое, сестра, — с мягкой усталостью улыбнулась Маммея. — Госпожа Патрия Месса давно показывает пример ревностного служения владычице ночного светила. Если она согласится отказаться от имени и посвятить себя луноликой Рибиле, мы проведём обряд и назовём её своей сестрой.

Верховная жрица отыскала глазами помощницу. Шагнув вперёд, та, не задумываясь, опустилась на колени. Голос девушки дрожал от сдерживаемого волнения.

— Это величайшая честь, госпожа Маммея! Клянусь всеми небожителями, положить жизнь служению великой богини!

"Теперь понятно, что потребовала Клио за свою помощь, — с лёгкой грустью подумала Ника. — Не только оставить любовницу при храме, но и повысить её статус. Но, кажется, не очень-то она верит "старшей сестре", если напомнила ей об этом при всех".

Наблюдая столь трогательную картину, многие женщины, расчувствовавшись, захлюпали носами.

Поднявшись по ступеням к храму, Маммея, перед тем как скрыться внутри, обратилась к изрядно поредевшей толпе с прочувственной речью, смысл которой сводился примерно к тому, что необходимо чтить Рибилу, её святилище, её жриц, и тогда непременно будет всем счастье.

Девчонки в спальне ещё долго обсуждали подробности во всех смыслах уникальной церемонии, горячо поздравляли скромно помалкивавшую Патрию Мессу и искренне радовались избавлению от вредной Доры. Пытались втянуть в разговор и Юлису, но та сначала делала вид, что спит, а потом и в самом деле заснула.

Каким бы знаменательным и необыкновенным не казалось ночное происшествие, оно ни коим образом не отменяло священных обязанностей служительниц Рибилы. Так что им вновь пришлось вставать ни свет, ни заря и тащиться на утреннюю службу.

Мысленно возблагодарив Маммею за то, что та лишила её такого удовольствия, Ника ушла убираться в "мастерскую" Клио, где продремала ещё с полчасика.

Возможно поэтому, она чувствовала себя значительно бодрее Аполии Тармы, которая буквально засыпала на ходу. Пожалев стряпуху и нагло воспользовавшись временным отсутствием в святилище новой "сестры хранительницы добра", девушка отправила стряпуху спать, а сама взялась мыть миски.

Она почти закончила, когда в ворота громко и требовательно постучали. Узнав голос, Ника выскочила из кухни и заглянула за угол.

На сей раз Гвоздь и не подумал заставлять гостя ждать. С удивлением оглядев пустой двор, претор решительно направился к лестнице, ведущей в квартиру верховной жрицы. Но та уже вышла к нему навстречу.

— Доброе утро, госпожа Маммея, — гораздо почтительнее, чем раньше поприветствовал её чиновник. — Да пребудет с вами милость Рибилы.

— Благодарю, господин Курий, — озадаченно кивнула собеседница. — Что случилось? Неужели я опоздала на суд?

— Нет, нет, госпожа Маммея, — поспешил успокоить её гость. — Преступников ещё не привели на форум. У меня к вам другое дело.

— Какое? — нахмурилась женщина.

— У меня распоряжение городского совета об освобождении госпожи Ники Юлисы Террины по приказу префекта.

— Помилование? — усмехнулась верховная жрица.

— Да, госпожа Маммея, — претор достал из сумки свиток. — Право слово, не стоит заставлять госпожу Юлису ждать. Тем более, за ней уже пришли.

— Поднимайтесь, господин Курий, — подумав, пригласила верховная жрица. — Прямо сейчас всё и оформим.

Закрыв глаза, Ника в изнеможении прижалась спиной к холодной каменной стене. По щекам внезапно, будто кто-то открыл кран, потоком хлынули слёзы, губы скривила жалкая гримаса, лишь отдалённо напоминавшая улыбку.

"Неужели я наконец-то уберусь отсюда? — колоколом билось в голове девушки. — Ну, дорогие родственники, не знаю, как там дальше будет, но я от всей души благодарна за то, что вы помогли мне выбраться из этого города, где меня столько раз пытались убить. Спасибо сенатору и регистору".

— Эй, Юлиса, ты чего здесь? — оборвал её мысли встревоженный голос стряпухи. — Что с тобой?

— Помилование! — выдохнула Ника. — Представляешь, Тарма, меня помиловали!

— Откуда знаешь? — недоверчиво сощурилась собеседница.

— Курий пришёл, — вытирая слёзы, ответила путешественница. — Он сейчас у Маммеи.

Видимо, местная бюрократия всё ещё находилась в зачаточном состоянии, потому что верховная жрица с претором появилась буквально минут через десять и объявила, что служанка святилища богини Луны свободна. После чего чиновник вручил ей свиток, удостоверяющий освобождение по распоряжению префекта провинции Ильделия, осуждённой судом Этригии, Ники Юлисы Террины.

Слегка ошалев, девушка поблагодарила господина Курия за хорошую новость, Маммею за терпение, стряпуху и набежавших девчонок за доброе отношение к себе.

Прокла Комения плакала, Патрия Месса громко шмыгала носом. Видимо, кто-то успел предупредил Риату, и та с мокрым от слёз лицом уже скромно стояла в сторонке, прижимая к груди узелок с вещичками.

Подавшись вперёд, непривычно улыбчивый претор тихо сказал, кивнув на ворота:

— Вас ждут, госпожа Юлиса.

Пока рабыня бегала в спальню за хозяйской корзиной, госпожа в последний раз обнялась с Коменией и Таромой, поклонилась жрицам и остальным помощницам.

Видимо, господин Курий куда-то сильно спешил, потому что проскользнул в калитку первым. Шагнув вслед за ним, Ника огляделась. Справа от ворот она увидела лёгкие носилки, завешанные тонкой, полупрозрачной тканью, и четырёх скучающих рабов. Рядом широко, словно рекламируя зубную пасту, улыбался Анк Минуц Декум.

Справа стоял небольшой, запряжённый осликом двухколёсный фургон, чем-то похожий на тот, в котором путешественница проделала путь от Канакерна почти до Этригии, а возле него переминался с ноги на ногу Олкад Ротан Велус.

— Госпожа Юлиса! — громогласно объявил посланец дяди. — Прошу проследовать со мной в гостиницу "Спящая львица", где вы сможете отдохнуть. А завтра…

— Госпожа Юлиса! — подскочил писец. — Садитесь в повозку. Нам надо как можно быстрее покинуть город!

— Вот ещё! — возмущённо фыркнул столичный гость. — Что за глупости!

— Подождите, господин Минуц, — мягко остановила его девушка. — К сожалению, очень может быть, что господин Ротан прав, и задерживаться здесь не стоит.

Писец надулся от гордости.

— Не беспокойтесь, госпожа Юлиса, — усмехнулся посланец Итура Септиса Даума. — Я смогу вас защитить.

— В Радле, наверняка, — нахмурилась Ника. — Здесь, в чужом городе — вряд ли. Поэтому отпустите своих людей…

Она кивнула на носильщиков и продолжила не терпящим возражения тоном:

— Сейчас заедем в "Спящую львицу", вы соберёте вещи, и мы вместе покинем Этригию.

Собеседник поморщился, как от зубной боли.

— В противном случае, вы рискуете не довезти меня до своего покровителя! — решительно заявила девушка.

— Нам нельзя задерживаться, госпожа Юлиса! — раздражённо вскричал Олкад. — Когда "неистовые" узнают о помиловании, то захотят отомстить…

— Господина Минуца прислал мой единственный дядя, господин Ротан! — оборвала его Ника. — Мы поедем все вместе!

— Тогда давайте хотя бы до гостиницы доберёмся на носилках, госпожа Юлиса? — предложил явно растерявшийся коскид регистора Трениума. — За них всё равно уже заплачено.

— Хорошо, — согласилась та. — А вы, господин Ротан, следуйте за нами. И не забудьте взять мою рабыню с вещами.

— Не забуду, — буркнул молодой человек, зло зыркнув на столичного гостя.

Удобно устроившись на низенькой мягкой скамеечке, девушка оглядела своего нового спутника в грядущем путешествии до столицы Империи.

— Я очень рад, госпожа Юлиса, что справедливость восторжествовала, и вы вновь обрели свободу. Как могли эти глупые этригийцы запереть вас хотя бы и в храме?

— Таков закон, господин Минуц, — пожала плечами Ника, гадая, собеседник на самом деле так глуп или только притворяется?

— Пусть случайно, но я на самом деле оказалась там, где не должна была быть. По преступлению и наказание.