Отважная лягушка

Глава II Госпожа Юлиса умеет удивить

Ещё нигде в этом мире Ника не чувствовала себя так легко и свободно, как на "даче" недавно обретённого дядюшки. Даже висящая над душой угроза того, что он может узнать о её письме к императрице, словно бы поблёкла, отступила под обволакивающим ощущением сельской безмятежности и затаилась где-то в глубине сознания.

Девушка вкусно кушала, много спала, часто мылась, до изнеможения тренировалась с кинжалом, занималась гимнастическими упражнениями и даже вспомнила кое-какие танцевальные движения. Погода радовала тёплыми, солнечными днями, позволявшими девушке проводить много времени на свежем воздухе.

Управитель предупредил обитателей имения о том, что племянница хозяина облюбовала лощину у озерка для своих прогулок, и Нику никто не беспокоил, хотя бдительная Риата Лация несколько раз замечала неподалёку рабов из усадьбы: то ли направлявшихся куда-то по своим делам, то ли приглядывавших за госпожой Юлисой. В любом случае, они девушку не тревожили, и та решила просто не обращать на них внимания, вполне понимая тревогу Фрона Беста. Должен же отпущенник знать, где находится и что делает доверенная его заботам родственница покровителя.

Благодушное настроение не омрачил даже некстати зарядивший с утра дождик. Естественно, Ника в этот день никуда не пошла, а завалившись на кровать, взялась за один из присланных тётушкой трактатов. Не будь произведение достославного Растора Кларийского так пропитано духом женоненавистничества, она, скорее всего, заснула бы уже через двадцать минут. Однако, строчки, буквально источавшие высокомерие и спесь, заставляли её пыхтеть, фыркать от возмущения, но упрямо продираться через мутный поток сознания только затем, чтобы узнать: какую очередную феерическую глупость выдаст сей высокоучёный муж?

"Как там пишут в Интернете? — усмехнулась попаданка. — Аффтор жжёт! Можно подумать, сам появился на свет откуда-то из другого места? Ну никак не могло такое глупое и испорченное существо, как женщина, породить столь выдающегося гиганта мысли!"

Тем не менее, она постаралась запомнить несколько наиболее хлёстких выражений, намереваясь при случае блеснуть эрудицией.

Хорошо хоть, погода не испортилась окончательно, и уже на следующий день девушка вернулась в полюбившуюся лощину, с огорчением убедившись, что опасения служанки насчёт обилия комаров начинают сбываться. В воздухе уже плавали стаи этих надоедливых кровососов.

Зная неспешность радланской жизни, Ника надеялась, что неожиданно подаренные ей судьбой каникулы продлятся по крайней мере месяц. Но уже на шестнадцатый день её пребывания в усадьбе управитель передал приказ дядюшки о немедленном возвращении.

— Завтра надо ехать, госпожа Юлиса, — виновато вздохнул толстяк. — Так что пусть ваша служанка вещи собирает.

— А почему так срочно, господин Бест? — с трудом сдерживая дрожь в голосе, спросила девушка, у которой внезапно ослабели ноги, и она про себя порадовалась, что уже сидит на табурете. — Что-то случилось?

— Не знаю, госпожа Юлиса, — развёл пухлыми руками отпущенник, и его обманчиво-добродушную физиономию исказила гримаса самого искреннего и неподдельного огорчения. — Только господин Септис велел не задерживаться.

— И госпожа Септиса ничего вам не говорила? — продолжала допытываться Ника, всё ещё не теряя надежду выяснить хоть какие-нибудь подробности столь внезапного и сильно насторожившего её вызова.

— Так я с ней в этот раз даже не виделся, госпожа Юлиса, — разочаровал собеседницу управитель.

С сожалением вздохнув, та отодвинула тарелку. Недвусмысленное распоряжение регистора Трениума начисто отбило аппетит, и тушёные со свининой овощи, которые она только что уплетала за обе щёки, внезапно показались совершенно безвкусными.

— Вы тоже завтра едете, господин Бест? — спросила девушка, поднимаясь из-за стола.

— А как же, госпожа Юлиса! — вроде бы даже обиделся толстяк. — Господин Септис приказал проследить, чтобы с вами ничего не случилось.

— Да пошлют ему боги долгих лет жизни за такую заботу, — криво усмехнувшись, она прошла в свою комнату, где тяжело опустилась на кровать.

"Неужели узнал о письме? — с возрастающей тревогой подумала Ника, тут же возразив: — Вроде бы слишком рано. Здесь всё так медленно делается… А вдруг? И что теперь делать?"

Не в силах справиться с охватившим её волнением, она встала и принялась торопливо ходить из угла в угол, натыкаясь то на столик, то на сундук, то на табурет. В тусклом свете крошечного язычка пламени, застывшего на кончике носика масляного фонаря, по стенам, сложенным из кое-как обработанных камней, металась её чёрная изломанная тень.

Задев за спинку кровати, девушка зашипела от боли и внезапно успокоилась.

"Ну, и чего ты разбесилась? — мысленно спросила она себя, потирая ушибленное место. — Мало ли зачем я могла понадобиться? Септис что-то говорил о слухах, которые вроде бы вот-вот пойдут по Радлу. Вдруг кто-то важный пожелал взглянуть на внучку казнённого сенатора Юлиса? А удрать всегда успеем, если получится. Вот только кинжалы надо будет надеть оба. Так. На всякий случай".

Эти рассуждения помогли взять себя в руки и обрести душевное равновесие. Так что появившаяся вскоре Риата Лация застала свою покровительницу мрачной, но сосредоточенной. Сидя на кровати, она неторопливо водила точильным камнем по узкому лезвию клинка.

— Мне собирать вещи, госпожа? — втянув голову в плечи, с, казалось бы, забытой робостью пробормотала служанка, глядя в пол. Судя по её виду, она явно чувствовала себя в чём-то виноватой.

— Да, — коротко ответила Ника, осторожно трогая режущую кромку. В своё время Наставник учил, что та не должна быть слишком тонкой.

— Там бельё сохнет, госпожа, — почти шёпотом пробормотала отпущенница. — Его сейчас забирать… Или до утра оставить?

— Ночи тёплые — пусть повисит, — подумав, решила девушка и только после этого обратила внимание на странное поведение собеседницы. — Что с тобой?

— Ой, я уж и не знаю, госпожа, — залепетала та, не поднимая взгляд. — Уж больно скоро господин Септис вас назад потребовал.

— Тебе это тоже показалось подозрительным? — поинтересовалась покровительница, возвращая клинок в ножны.

— Не только мне, госпожа! — шагнув ближе, служанка торопливо заговорила, понизив голос. — Бест с Зетой о чём-то шептались и на меня так нехорошо посматривали…

Она зябко поёжилась.

— Вот батман! — зло выругалась Ника.

Успевшая привыкнуть к этим словам, то и дело срывавшимся с уст госпожи, но ни разу не спросив об их значении, Риата Лация скорбно поджала губы.

— Думаешь, Септис узнал о моём письме императрице? — напрямик спросила девушка.

— Ой, да что вы, госпожа! — испуганно замахала руками отпущенница. — Да сохранят нас небожители от такой беды!

— Значит, и тебе такая мысль в голову приходила, — сделала напрашивавшийся вывод покровительница. — Тогда…

Она на миг задумалась.

— Может, тебе лучше задержаться в имении? Например, заболеть на пару дней? До Радла я и без тебя доберусь. Если там всё в порядке — дам знать. Нет — беги — ты теперь человек свободный.

— Нет, госпожа, — решительно тряхнула отросшими волосами собеседница. — Я с вами останусь.

— Ну смотри, — смахнув набежавшую слезу, Ника отвернулась. — Дело твоё.

Само собой, она вновь очень плохо спала и проснулась в прескверном расположении духа.

Провожать племянницу хозяина вышло всё семейство управителя. Гевия пожелала госпоже Юлисе покровительства богов в дальней дороге, Танар, сын Беста, просто почтительно поклонился, а их матушка сунула в корзину Риаты Лации ещё тёплые пироги.

Сердечно поблагодарив за гостеприимство, воспрянувшая духом девушка забралась в фургон, где привычно расположилась на большой охапке соломы.

Жирный отпущенник слишком хитёр, чтобы устраивать подобные проводы попавшей в немилость родственнице покровителя. Будь у Беста хоть малейшее подозрение в том, что Ника вызвала неудовольствие регистора Трениума, он бы ограничился гораздо более формальным прощанием.

Дальнейшее поведение управителя только подтвердило её догадку. Толстяк уселся на переднюю лавочку рядом с возницей и по мере сил старался развлечь спутницу, рассказывая занятные истории.

Поскольку отпущенник явно не горел желанием разбрасываться деньгами, в трактир он не пошёл. Повозка остановилась метрах в двухстах от уже знакомого девушке заведения местного общепита, и путники спокойно пообедали прямо на обочине. Раб-возничий, естественно, в сторонке, дабы не мешать управителю настойчиво потчевать племянницу хозяина имения пирогами с сушёными грибами, ветчиной и разведённым вином.

Несмотря на любезность спутника, хорошую погоду, делавшую путешествие лёгким и даже приятным, по мере приближения к столице, казалось бы, исчезнувшая тревога вновь стала напоминать о себе.

Нику опять начали донимать навязчивые вопросы: Зачем она так срочно понадобилась дядюшке, и что там с письмом к императрице? Как Докэста Тарквина отнеслась к её просьбе?

Настроение покровительницы передалось и служанке. Она тихо сидела в углу, нахохлившись, словно воробей в мороз, и нервно теребила край накидки.

Бест, как опытный путешественник, так рассчитал скорость движения, что они оказались у Радла как раз после того, как основная масса скопившихся за день повозок уже въехала на улицы города. Здесь управитель приказал невольнику спешиться и взять ослика под уздцы, а сам, тревожно оглядываясь, извлёк откуда-то короткую, окованную железными полосами дубинку, из чего девушка сделала вывод, что даже интенсивное движение гужевого транспорта не мешает ворам и грабителям отчуждать лежащую на повозках собственность в свою пользу. Улучив момент, она извлекла из ножен за спиной кинжал и прикрыла его полой накидки.

Чуть отодвинув край прикрывавшей вход занавески, Ника напряжённо следила за проплывавшими мимо тёмными громадами домов.

То и дело встречались короткие обозы, сопровождаемые группами вооружённых дубинками и мечами факельщиков. Кричали, ничуть не заботясь о покое горожан, возчики и грузчики, ревели невольные ослы с волами, звонко грохотали по камням деревянные колёса.

Девушка с иронией подумала, что у жителей квартир, чьи окна выходят на столь оживлённую улицу, очень крепкие нервы, иначе им ни за что не уснуть под такую какофонию.

Шум доносился даже до кварталов особняков, хотя здесь он уже не резал уши, теряясь среди высоких, глухих стен, где сгустившуюся тьму пытались разогнать лишь горевшие у каждых ворот факелы, позволявшие запоздалым путникам отыскать нужный дом.

То ли на Нику так повлияла мрачная пустота улиц, то ли давала о себе знать нарастающая тревога, только ей стало казаться, что едут они как-то уж слишком долго. Она уже начинала беспокоиться: не завёз ли её Бест куда-нибудь в другое место?

Но фургон внезапно остановился и толстяк, бодро спрыгнув на мостовую, провозгласил:

— Приехали, госпожа Юлиса.

Когда девушка выбралась из повозки, калитка в воротах распахнулась, и знакомый широкоплечий раб в кожаном панцире склонился перед племянницей в почтительном поклоне.

— Здравствуйте, госпожа Юлиса.

Благосклонно кивнув, та приказала:

— Помоги моей служанке, Янкорь.

— Слушаюсь, госпожа, — с готовностью прогудел раб.

Не глядя на него и чувствуя, как внутри всё сжалось, словно перед схваткой, она решительно шагнула в тёмную прихожую, из которой, благодаря раздвинутому занавесу, открывался вид на передний внутренний дворик.

Масляный светильник на парадном хозяйском столе освещал довольную физиономию развалившегося в кресле регистора Трениума и сидевшего напротив молодого мужчину, лет тридцати, чем-то неуловимо напоминавшего владельца дома.

— Хвала богам, вы наконец-то приехали, госпожа Юлиса! — вскричал дядюшка, едва падавший сквозь прямоугольное отверстие в крыше лунный свет озарил озабоченное лицо племянницы. — А то я уже думал, что этот негодник Бест захотел оставить вас в имении ещё на пару дней.

— Как можно, господин Септис! — обиженным голосом возопил шагавший позади Ники управитель. — Бессмертные боги свидетели: все ваши повеления я выполняю точно и в срок.

— Знаю, знаю, — рассмеялся покровитель, приказав. — Отправляйся к Ирбену. Завтра утром придёшь. Да посмотри, чем этот мошенник осла кормит! Может, из-за гнилого овса его тогда понос прошиб?

— Прослежу, господин Септис, клянусь Гиппией! — заверил отпущенник, пятясь к прихожей. — А если что, сам ему рёбра пересчитаю!

— Ступай, мне надо с госпожой Юлисой поговорить, — обернулся регистор Трениума к Нике, застывшей в трёх шагах от стола и гадавшей: кто этот более чем прилично одетый незнакомец?

— Вот, — разрешил сомнения племянницы дядюшка. — Это мой сын — Лептид Септис Сенс. Они с женой гостили у её родителей в Преграме и только три дня как вернулись в Радл.

— Рада познакомиться с вами, господин Септис, — поклонилась девушка стараясь улыбаться как можно благожелательнее.

Но на хорошо различимом в тусклом свете масляного фонаря лице старшего отпрыска хозяина дома застыло выражение такого равнодушия и скуки, что Нике стало даже как-то обидно: "Ему, что совсем неинтересно: ни кто я такая, ни откуда взялась? Или он по жизни тормоз?"

— Я тоже рад, госпожа Юлиса, — небрежно, словно невольнице, кивнул Лептид. — Хвала богам, хранившим вас в такой дальней дороге.

"Да он мне не верит! — догадалась девушка, ибо не нашла иного объяснения ни брезгливо опущенным кончикам губ, ни подчёркнуто холодному, почти насмешливому тону. — Небось считает, что наглая самозванка втёрлась в доверие к наивным родителям".

— Всё в руках небожителей, господин Септис, — улыбнулась она одними губами. — Но я им благодарна за то, что обрела семью.

И демонстративно теряя интерес к собеседнику, поинтересовалась у довольно ухмылявшегося дядюшки:

— Почему вы вызвали меня так срочно, господин Септис?

— Простите, что не дал вам отдохнуть, госпожа Юлиса, — с наигранным сожаление вздохнул регистор Трениума. — У нас с вами ещё много дел. Вот выйдете замуж и сможете спокойно насладиться жизнью. А пока увы…

Он развёл руками и тут же сделался пугающе-серьёзным.

— Как я и думал, едва в Радле узнали о нашем прошении, как о вас сразу же заговорили. История о внучке оклеветанного сенатора Юлиса вызвала всеобщий интерес. Госпожа Лукста Дарция Писа, супруга регистора Фиденария, приглашает вас с госпожой Пласдой на церемонию поклонения Великой богини…

Наставник рассказывал Нике, что так иногда называют Нону — богиню домашнего очага и супругу Питра-громовержца. Вот только он не упоминал о каких-то особенных ритуалах.

Поскольку собеседница и не думала скрывать своё недоумение, дядюшка счёл уместным пояснить:

— Ну, это что-то женское. Подробности спросишь у тёти. Главное, это большая честь, потому что в доме господина Дарция соберутся жёны многих влиятельных людей. Сенаторов, аристократов, жрецов. Я слышал: ждут госпожу Нейсу Клавдину — супругу императорского казначея. И мне кажется — это неслучайно.

— Понимаю, господин Септис, — чуть поклонилась племянница. — Постараюсь произвести на них самое благоприятное впечатление.

— Я надеюсь на вас, госпожа Юлиса! — напыщенно провозгласил хозяин дома. — Вы должны показать себя достойной внучкой Госпула Юлиса Лура.

— Приложу все усилия, господин Септис! — клятвенно пообещала девушка. — А когда будет церемония?

— Через три дня, — ответил регистор Трениума. — Но к ней надо ещё как-то готовиться. Пласда расскажет.

И добавил, давая понять, что разговор окончен:

— Ну, ступайте.

Поклонившись, Ника направилась к занавесу, отделявшему парадную часть дома от семейной.

Риата Лация, всё это время остававшаяся в тени у алтаря домашних богов, бесшумно проследовала за покровительницей.

— Это совершенно точно, отец! — долетел до ушей девушки абсолютно иной, энергичный, взволнованный голос Лептида Септиса Сенса. — Вы же знаете, сколько сейчас стоят в Радле чернокожие рабы? Затраты окупятся двукратно!

"Барыга, — усмехнулась про себя попаданка. — Или лох".

Что ответил папочка на пылкую речь наследника, она уже не расслышала.

Выскочившая из-за спины служанка торопливо отвела в сторону тяжёлую расшитую ткань.

В первый миг Нике показалось, что во втором внутреннем дворике никого нет.

— Внучка! — окликнула её бабуля. — Иди сюда.

Торина Септиса Ульда с невесткой сумерничали, сидя на скамеечке под навесом круговой галереи. Неподалёку на фоне светлой стены выделялись тёмные силуэты, в которых девушка узнала Триту и Ушуху.

— Как добрались, госпожа Ника? — спросила тётушка, едва племянница приблизилась. — Всё ли благополучно?

— Хвала небожителям, всё в порядке, госпожа Септиса.

— Уже познакомилась со своим двоюродным братом? — поинтересовалась старушка.

— Да, госпожа Септиса, — ответила девушка. — К сожалению, нам не удалось поговорить. Они с отцом обсуждают что-то важное.

— Лептид уже взрослый, — вздохнула супруга регистора Трениума. — У него уже есть семья, о которой он обязан заботиться. На пустые разговоры просто не остаётся времени.

"Ну да, — усмехнулась про себя Ника. — Это типа мне делать нечего — вот я и болтаю".

— Эй, Трита! — окликнула хозяйка дома рабыню. — Принеси табурет госпоже Юлисе.

— Слушаюсь, госпожа, — тихо отозвалась невольница.

— Как твоё здоровье, внучка? — внезапно встрепенулась бабуля. — Тебе лучше?

— Да, госпожа Септиса, — кивнула внучка. — Эликсир, что передал господин Акций, оказался по-настоящему волшебным!

— По тебе видно, — важно подтвердила матушка регистора Трениума, а его племянница с иронией подумала: "Да что ты можешь рассмотреть в этой темноте? Хоть бы светильник зажгли. Сидят в темноте, масло экономят".

— Мало ты, конечно, отдохнула, — с сожалением проговорила Торина Септиса Ульда. — Тебе хотя бы до лета в усадьбе пожить.

"Да бы", — мысленно согласилась с ней Ника.

— От таких предложений не отказываются, — сварливо проворчала Пласда Септиса Денса. — Незамужних девушек вообще редко приглашают на церемонию прославления Великой богини. Это большая честь!

— Да разве я не понимаю! — раздражённо фыркнула бабуля. — Нельзя упускать возможность представить нашу Нику самым уважаемым женщинам Радла!

— Вы же тоже там будете, госпожа Септиса? — спросила племянница, опускаясь на наконец-то принесённый Тритой табурет. — А то я совершенно ничего не знаю о церемонии, посвящённой Великой богине, и опасаюсь случайно сделать что-нибудь не так.

— Это понятно! — хмыкнула старушка. — Ты же выросла среди дикарей! А моя несчастная дочь умерла слишком рано и ничему не успела тебя научить.

— Там нет ничего сложного, госпожа Ника, — успокоила её супруга регистора Трениума. — Великая богиня одна из ипостасей бессмертной Ноны. Она же не только хранительница семейного очага, но и покровительница честного супружества и заступница жён. Замужние женщины, ещё не вышедшие из детородного возраста и девушки, кому пришла пора выходить замуж, собираются у кого-то в доме, славят небожительницу, приносят ей жертву, поют и пляшут. Подробности я тебе потом расскажу. Но для церемонии надо будет сшить специальное платье.

— Как скажете, госпожа Септиса, — покладисто согласилась собеседница. Она уже поняла, что любимые родственники пока ничего не знают о её письме к императрице. А какие-то там церемонии девушку не пугали. Она считала, что после плясок обкурившегося Колдуна племени аратачей радланские дамы вряд ли смогут её чем-нибудь удивить.

— Эх, жаль, государь не вернул тебе имение, — вдруг совершенно невпопад посетовала бабуля. — А то можно было бы объявить о вашей помолвке с господином Аварием. Вот бы все обзавидовались!

"Это вряд ли", — подумала внучка, и не удержавшись, передёрнула плечами, вспомнив жёлтое, одутловатое лицо жениха.

— Вот если нас позовут на весенние дионалии, то там всем и расскажем, — усмехнулась хозяйка дома. — Сенатор Юлис обещал сделать всё, чтобы наше дело рассмотрели как можно скорее.

"Ого, это меньше чем через месяц", — с тревогой подумала девушка, натянуто улыбаясь.

— Да они у себя в Сенате год будут языками чесать! — недовольно проворчала старушка.

Однако невестка, судя по всему, не желала развивать эту тему, потому что, проигнорировав слова свекрови, поинтересовалась:

— Вы, наверное, голодны, госпожа Ника?

И хотя обиженный желудок тихо ворчал, а рот тут же наполнился слюной, племянница решила не беспокоить тётушку, опасаясь, как бы бабуля за столом вновь не принялась расхваливать главного смотрителя имперских дорог.

— Уже слишком поздно, — вымученно улыбнулась девушка. — Я лучше пойду спать.

— Эй, Ушуха! — скомандовала супруга регистора Трениума. — Сходи на кухню и принеси в комнату госпожи Ники хлеба, сыра и разбавленного вина.

— Да, госпожа, — поклонилась невольница.

— Спасибо, госпожа Септиса, — искренне поблагодарила девушка, поднимаясь на ноги.

— Молодой девушке вредно ложиться спать голодной, — наставительно проговорила хозяйка дома. — Поешь, и пусть Яфром пошлёт тебе хорошие сны.

Пока покровительница болтала с тёткой и бабушкой, служанка зажгла светильник, разложила по местам вещи из корзин и разобрала постель.

Разделив с отпущенницей поздний ужин, Ника завалилась спать.

Оказалось, что для участия в церемонии чествования Великой богини необходимо широкое платье без рукавов и пояса. Нечто вроде балахона из тёмной материи.

Сняв мерки, рабыни госпожи Септисы принялись за шитьё, а их хозяйка вместе с дочерью, свекровью и племянницей отправилась в гости к Анне Олии Сене, которая давно и настойчиво их приглашала.

Поскольку путешествовать вчетвером в одном паланкине не очень удобно как для пассажиров, так и для носильщиков, пришлось взять второй, куда деловито забралась супруга регистора Трениума.

А Ника составила компанию бабули и двоюродной сестре. Всю дорогу старушка рассказывала о горькой доле своей средней дочери, уже в пятнадцать лет выданной замуж за Маммерка Олия Бонса, сына зерноторговца.

— Семья богатая, уважаемая, — шмыгая носом и вытирая слезящиеся глаза, вздыхала Торина Септиса Ульда. — Хотя и не знатная. Всё бы хорошо, только вот свадьбу в неподходящий день сыграли. Отец Маммерка в Банар торопился, ну и настоял на своём. Барыш сохранил, а сыну и дочке моей жизнь испортил.

Она шумно высморкалась и продолжила:

— Я-то ещё на свадьбе поняла, что небожители от Анны отвернулись. Маммерк был парнем рослым, здоровым. Да видно уж так суждено. Когда он невесту на руках в дом вносил, та сандалией за дверной косяк задела… А это примета верная: счастья молодым не видать.

Пустившись в воспоминания, рассказчица смотрела куда-то в пустоту, нервно комкая узловатыми пальцами мокрый платочек. Стараясь узнать как можно больше о своих родственниках, девушка внимательно слушала грустную историю Анны Олии Сены, а вот дочь регистора Трениума откровенно скучала, время от времени посматривая на улицу из-за занавески.

— Двух мальчиков она родила. Один ещё младенчиком помер, а второму боги целых восемь лет отмерили. Бойкий был мальчик, весёлый, а умирал тяжело. Криком кричал, пока сил хватало, а потом только плакал да скулил, как мышонок. После этого бессмертная Элифтя их дом стороной обходила, деток не приносила. Анна кому только не молилась, жертвы по храмам приносила, на лекарей и колдунов гору золота извела. Наконец сжалилась над ними богиня и послала дочку. Маммерк, понятно, сына хотел — наследника, а родилась Фора. Уж такая хорошенькая!

Старушка как-то по-особенному светло улыбнулась.

— Прямо маленькая нимфа! Только Анна после родов полнеть начала. Муж, понятное дело, наложницу завёл. Та ему уже и ублюдка родить сумела, которого он усыновить собирается да дело передать. Анна жалуется, плачет, за дочку переживает. Ну, как отец её без приданного оставит? Итур ей предлагал развестись, но та ни в какую.

Торина Септиса Ульда ещё долго вздыхала, сетуя на судьбу, а слушательница с грустью думала, что человеческие чувства одинаковы во всех временах и вселенных.

Внезапно носильщики повернули налево.

— Хвала богам, вот и добрались, — тут же прервав жалобы, пробормотала бабуля, и достав из висевшего на поясе кошелька маленькое серебряное зеркальце, деловито принялась приводить себя в порядок.

Ещё минут через пять паланкин мягко опустили на землю, и Ника услышала облегчённый вздох носильщиков. Всё-таки дом, где проживала госпожа Олия, располагался гораздо дальше, чем святилище Сенела.

Девушка знала, что иметь особняк в столице могут либо очень крутые богачи вроде Постума Авария, либо представители родовой аристократии, чьи предки обосновались на радланских холмах ещё в незапамятные времена.

Подавляющее большинство горожан, причём не только бедных, или представителей среднего класса, но и вполне состоятельных, снимали или покупали квартиры.

Господин Маммей Олий Бонс владел роскошными апартаментами на первом этаже трёхэтажного дома, расположенного то ли в скверике, то ли в недопарке. Ника просто не знала, как назвать открытое пространство почти вытоптанной травы с чахлыми кустарниками и шестью высокими, похожими на зелёные свечки, кипарисами.

Оглядевшись, девушка с удивлением отметила, что соседние пятиэтажки ничуть не превосходят по высоте здание, где проживает сестра регистора Трениума.

"Элитное жильё, сразу видно, — усмехнулась попаданка. — Потолки, небось, под три метра. А те, видно, местные хрущёвки".

На последние обстоятельства указывали и деревянные лестницы, густо облепившие стену дома. У их подножия ходили какие-то неряшливо одетые люди, дымили костерки, на которых крикливые женщины готовили еду, казалось, не обращая никакого внимания на богатых соседей.

Обернувшись к жилищу тётушки, Ника окинула взглядом ровные ряды окон, часть из которых была закрыта ставнями, а другая поблёскивала вставленными в переплёты пластинами слюды. Она с удивлением отметила, что даже самые нижние из них расположены на высоте не менее двух с половиной, а то и трёх метров от земли. То есть, фактически в доме имелось четыре этажа, однако, привычные лавки отсутствовали, зато кладка стен радовала глаз повторяющимся узором.

Зная рачительность радлан, девушка предположила, что внизу, скорее всего, расположены какие-нибудь склады.

К подъезду, над которым выступал поддерживаемый двумя колонами карниз, вела чисто выметенная лестница. У широких двустворчатых дверей гостей поджидала сама госпожа Анна Олия Сена в сопровождении знакомой смуглой рабыни и невысокой женщины средних лет в тёмно-зелёном платье и лёгкой накидке поверх сложной причёски.

Осторожно подхватив бабушку под локти, внучки помогли ей подняться по мраморным ступеням. Не успев отдышаться, старушка тут же бросилась обнимать дочь, шепча что-то ласковое и неразборчивое. Терпеливо дождавшись своей очереди, госпожа Септиса чмокнула губами возле рыхлой, густо набелённой щеки золовки и уступила место племяннице. Стараясь в точности копировать её движения, Ника осторожно коснулась ладонями полных плеч тётушки и чуть прижала её к себе, ощутив сквозь резкий аромат благовоний кислый запах пота.

Гэая в силу возраста ограничилась низком поклоном.

Кивнув в ответ, Анна Олия Сена обернулась к улыбавшейся незнакомке.

— Это моя подруга — госпожа Мирва Тита Вела.

— Здравствуйте, госпожа Септиса, — поприветствовала та матушку регистора Трениума. — Не узнали меня? Мы с вами виделись на свадьбе сына сенатора Гордена восемь лет назад. Помните?

Подслеповато щурясь, старушка пристально уставилась на неё, сведя редкие бровки к переносице.

— Ваш супруг императорский претор? — спросила Пласда Септиса Денса.

— Да, да, — кивнула женщина.

— Он ещё подарил молодым великолепный сосуд для смешивания вина старинной либрийской работы? — уточнила Торина Септиса Ульда.

Собеседница довольно улыбнулась.

После обмена любезностями Анна Олия представила Тите свою племянницу.

— Это госпожа Ника Юлиса Террина, дочь моей несчастной сестры Тейсы и внучка оклеветанного сенатора Госпула Юлиса Лура.

— О, я слышала эту ужасную историю, — скорбно поджала губы женщина. — Сенатор и его семья погибли безвинно. Но, как удалось спастись вашим родителям, и где вы скрывались столько лет, госпожа Юлиса?

Та хотела ответить, но тётушка её остановила:

— Не стоит разговаривать на улице, госпожа Тита. Пройдёмте в дом, посидим, восславим Диноса, и госпожа Юлиса нам всё расскажет. Не так ли?

— Обязательно, госпожа Олия, — подтвердила девушка.

За толстой дверью на массивных бронзовых петлях располагался небольшой коридорчик, где гостей встретил широкоплечий раб-привратник, чей бронзовый ошейник крепился цепью к вделанному в стену кольцу.

Нике ещё ни разу не приходилось бывать в подобных апартаментах, поэтому она с интересом разглядывала разрисованные цветами и наивными пейзажами стены, выложенный из мрамора пол, ярко начищенные медные светильники.

С первого взгляда становилось понятно, что расположение комнат в квартире Анны Олии Сены разительно отличалось от планировки особняка Септисов. Само собой, здесь не оказалось никакого внутреннего дворика, зато имелись большие, высоко расположенные окна.

Заметив у стены узкий столик, где красовалось поставленное вертикально серебряное блюдо с затейливой чеканкой и два блестящих сосуда для смешивания вина, девушка решила, что именно это помещение выполняет функцию переднего зала. Подтверждением этому служил расположившийся в углу алтарь домашних богов и массивный стол хозяина дома с высоким креслом.

Дав возможность гостям оценить росписи на стенах и потолке, а также мозаичный пол и выставку посуды, хозяйка пригласила их в соседнее помещение, отделённое ярко расшитым занавесом.

"Комната ткацкого станка", — догадалась Ника, заметив в углу знакомое сооружение с натянутыми нитями основы.

Кроме него тут стоял круглый столик на одной ножке, за которым сидели две женщины позднебальзаковского возраста и кушали фрукты из красивой керамической вазы. Это оказалась тётушка госпожи Олии по мужу и её подруга.

Вызванная хозяйкой дома рабыня отвела Гэаю к двоюродной сестре, а гостьи, удобно расположившись в креслах без спинок, завели светский разговор.

Для затравки самые старшие обменялись вопросами и ответами о здоровье, затем обстоятельно обсудили погоду. Но всё это время женщины откровенно и беззастенчиво разглядывали Нику.

Невольница принесла кувшин с сильно разведённым вином, и Олия провозгласила тост в честь Диноса, после чего собравшиеся дружно осушили серебряные бокалы.

Видимо, на этом женщины посчитали "обязательную" программу встречи выполненной и дружно накинулись с расспросами на самую младшую гостью.

Той пришлось подробно рассказать историю спасения своих родителей и их жизнь среди варваров. Не удовлетворившись этим, слушательницы требовали всё новых и новых деталей, большинство из которых касались простых, житейских мелочей вроде одежды дикарей и их нравов, но некоторые откровенно раздражали своей тупостью.

Так госпожа Мдея настойчиво допытывалась, почему её родители всю грязную работу делали сами, а не завели себе рабов, как подобает истинным радланским аристократам?

Пришлось объяснить, что аратачи слишком не цивилизованны, поэтому не понимают: зачем силой заставлять кого-то делать то, что сами могут выполнить гораздо быстрее и лучше?

— Эти варвары не строят городов, не обрабатывают землю и не пасут многочисленные стада. Они просто охотники, а зачем охотникам рабы?

— Неужели вашему отцу тоже пришлось добывать себе пропитание таким способом? — вскинула подщипанные брови собеседница, и её лицо скривила гримаса плохо скрываемого отвращения.

— В тех местах по-другому не выжить, — спокойно ответила Ника.

Презрительно хмыкнув, женщина замолчала, сжав губы в куриную гузку.

А госпожу Титу чрезвычайно заинтересовало, почему, так рано овдовев, Лаций Юлис Агилис не женился второй раз, и даже не завёл наложницу?

Ну, ответ на подобные вопросы они с Наставником предусмотрели.

— Он не хотел осквернять наш дом присутствием женщины чужого народа.

— Но кто же готовил еду, шил и стирал одежду? — не унималась настырная дама. — Неужели господин Юлис сам ощипывал дичь?

— Нет, конечно! — рассмеялась рассказчица, зная, как болезненно относятся радланские мужчины к работе, неподобающей сильному полу. — Сначала приходили женщины аратачей, а потом я выросла.

Но, похоже, эти слова не убедили собеседницу. Во всяком случае, девушке показалось, что в её глазах появилось ещё больше недоверия.

— Но, как же он теперь будет без вас, госпожа Юлиса?! — с искренним негодованием вскричала Мдея. — Значит, вы бросили его одного?

— Мне пришлось, — скорбно поджав губы, Ника достала из-за пояса сложенный платочек. — Я так уговаривала отца ехать вместе! Но он оказался наотрез. Сказал, что слишком стар для столь долгого и опасного путешествия. Клянусь Анаид, мне очень не хотелось ехать одной, я даже хотела остаться. Тогда отец просто приказал мне взойти на корабль и отправиться в Империю. Ну, и как я могла его ослушаться?!

Ей наконец-то удалось взвинтить себя настолько, что глаза защипало от слёз, и по щеке пролегла мокрая дорожка.

Видимо, она сыграла неплохо, потому что женщины какое-то время дружно помалкивали, переваривая услышанное.

Когда Ника складывала платочек, ей показалось, будто Олия собирается о чём-то спросить. Не желая выпускать из рук инициативу, она заговорила первой:

— Отцу приснился какой-то вещий сон. И хотя он никогда не рассказывал о его содержании, думаю, отец остался в Некуиме именно из-за него.

Женщины растерянно переглянулись.

— Так вы проделали весь этот путь в одиночку? — охнула Тита.

— Нет, конечно! — рассмеялась девушка. — Океан я пересекла на судне доброго друга моего отца — господина Мерка Картена, и это, действительно, оказалось очень долгое и опасное путешествие.

— Вы плыли одна на корабле полном мужчин?! — вытаращила глаза Мдея.

— Господин Картен поклялся моему отцу именем Нутпена, что со мной ничего не случится, — с ноткой снисхождения пояснила Ника. — И он сдержал клятву. Моряки обращались со мной очень почтительно.

Судя по многозначительно поджатым губам и дружно опущенным в пол взглядам, её пылкая речь собравшихся явно не убедила.

"Ну и батман с вами, клуши старые! — мысленно выругалась попаданка, беря из вазы большое, слегка подвявшее яблоко. — Теперь, небось, растрезвонят, что в любовниках у меня вся команда корабля перебывала".

Дав ей возможность слегка подкрепиться, Олия поинтересовалась:

— Госпожа Юлиса, расскажите, как вы едва не угодили в царство Такеры?

— Вы побывали так далеко на севере? — несказанно удивилась помалкивавшая до этого дама, самая пожилая из присутствующих. — Там правда так холодно, что сияющий Нолип по полгода не показывается на небосклоне, а люди впадают в спячку подобно медведям?

— Хвала богам, до таких мест мы не добрались, — мягко улыбнулась девушка. — Грозный Яроб вырвал наш корабль из объятий Змеи Андих и отбросил к берегу Континента.

Она постаралась как можно красочнее описать терзавших матросов голод и жажду, их отчаянные молитвы богу северного ветра, в ответ на которые тот прислал шквал с дождём, помчавший корабль Картена к югу.

Слушательницы, поначалу относившиеся к её словам с большой долей скепсиса, постепенно увлеклись повествованием и скоро уже напряжённо следили за испытаниями, выпавшими на долю отважных мореплавателей.

Рассказчица коротенько упомянула о пребывании в племени северных варваров и разразившейся там войне, а так же о том, как консул Канакерна в благодарность за заботу и доброе отношение спас их женщин и детей.

— Благородный поступок, клянусь Ноной! — не выдержав, заявила хозяйка дома, и гостьи дружно закивали головами.

— Странное поведение для купца, — недоверчиво скривила губы Тита.

— Наоборот, — смело возразила Ника, вспомнив, у кого в доме они находятся. — Как честный торговец, господин Картен добросовестно исполнил взятые на себя обязательства.

— Вы совершенно правы, госпожа Юлиса! — горячо поддержала её тётушка Анна. — Купец, не исполнивший клятвы, теряет расположение богов и уважение людей, а значит, обязательно разорится!

— Господин Картен не только доставил варваров в Канакерн, но и помог им устроиться на новом месте, — нисколько не кривя душой, продолжила расхваливать морехода девушка.

— Друг вашего отца — весьма достойный человек, — заявила пожилая дама, очевидно, выражая мнение всех собравшихся.

— Но как же вы добирались в Империю из Канакерна, госпожа Юлиса? — светским тоном поинтересовалась Мдея.

— К сожалению, я немного приболела, и караван, с хозяином которого договорился господин Картен, ушёл через Рифейские горы без меня, — вздохнула рассказчица. — Можно было подождать до весны, когда сойдёт снег на перевалах. Но я так торопилась встретиться с родными, что решилась ехать вдоль Западного побережья и попросила найти мне попутчиков.

Девушка горестно вздохнула. На сей раз ей почти не пришлось притворяться. При воспоминании о коварстве артистов из урбы Гу Менсина слёзы обиды и злости сами набежали на глаза.

— Даже мудрые люди — всего лишь простые смертные — и могут ошибаться, — голос Ники дрогнул. — А чёрное коварство в низких душах неистребимо.

История о том, как Мерк Картен доверился бродячим артистам, всё лето выступавшим в городском театре Канакерна, вызвала у собравшихся бурю возмущения. При этом ругали они его не менее эмоционально, чем хвалили буквально несколько минут назад.

— Друг вашего отца поступил крайне опрометчиво и даже глупо! — возмущённо фыркала самая пожилая дама. — Ни в коем случае не стоило отпускать молодую благородную девушку с подобными проходимцами!

— Но вы-то сами как могли согласиться ехать с ними, госпожа Юлиса?! — осуждающе покачала головой Мдея.

— Всем известно, что эти бродяги воры и мошенники! — поддержала её Тита.

— А мне они показались вполне приличными людьми, — всхлипнула Ника. — И представления их очень понравились.

— Даже изображая богов и героев, они всё равно остаются проходимцами! — резко, словно забила гвоздь, заявила супруга регистора Трениума. — И господин Картен не мог этого не знать!

— Возможно, я была слишком настойчива в желании поскорее отправиться в Радл, — пробормотала девушка, стыдливо опустив глаза. — Но мне же никогда раньше не приходилось встречаться с артистами! К тому же они сначала вели себя очень прилично и не давали никаких поводов подозревать их в чём-то недостойном.

— Они же обманщики! — снисходительно хмыкнула Тита. — Лгать — их работа.

Оставив реплику без ответа, рассказчица продолжила:

— Но однажды ночью рядом с Эригией артисты напали на меня. Хвала богам, я сумела вырваться и убежать в лес, где укрылась на склоне горы. И откуда мне было знать, что она посвящена владыке недр и считается запретной для посещения в дни дриниар? Я просто пряталась в какой-то расщелине, когда услышала пение.

— О боги! — всплеснула руками пожилая дама. — Так вы видели тайный ритуал?!

— Хвала небожителям, нет, — покачала головой Ника. — Мы с рабыней всю ночь продрожали в той яме, боясь даже выглянуть! К тому же пещера Дрина располагалась на противоположной стороне горы. Тем не менее, когда я утром пришла в город, меня схватили и обвинили в святотатстве.

— Это очень серьёзное преступление, госпожа Юлиса, — сурово свела брови к переносице Тита. — За него могут приговорить к смерти.

— Бессмертная Цития прислала мне замечательного адвоката! — улыбнулась девушка. — На суде он заявил, что если бы владыка недр пожелал моей смерти, то не стал бы укрывать меня от убийц на склоне своей священной горы, следовательно, я не вызвала его гнева.

Ника знала, как любят судиться радлане, и решила, что слушательницы по достоинству оценят ловкость Олкада Ротана Велуса.

— Проявив милосердие и снисходительность, суд Этригии приговорил меня к двум месяцам служения в храме Рибилы. Кроме того, магистрат послал письмо господину Септису в Радл и сообщил обо мне.

Слушательницы дружно, как по команде, посмотрели на потягивавшую разведённое вино супругу регистора Трениума.

— Не очень-то они торопились в своей Этригии, — проворчала та, вытирая губы. — Мы его только через месяц получили. Муж как узнал, что дочь его сестры объявилась, сразу послал туда коскида. Ему удалось добиться помилования от префекта провинции, после чего он привёз госпожу Юлису в Радл.

— Я, как увидела её — сразу поняла, что она дочь Тейсы, — вступила в разговор Торина Септиса Ульда. — Ника как две капли воды похожа на свою мать. От отца только рост и достался.

Вытерев набежавшую слезинку, старушка с нежностью посмотрела на скромно потупившуюся внучку.

Женщины переглянулись. Видимо, почувствовав их недоверие, хозяйка дома проговорила:

— Госпожа Юлиса привезла письма от своего отца. Мне он написал, что часто вспоминает о том, как во время нашей прогулки по их имению у Тейсы лопнул ремешок на сандалии. Она хотела идти босиком, но Лаций поднял её на руки и нёс до самого дома.

Олия всхлипнула. Дряблая щека затряслась от сдерживаемых рыданий, а Ника в который раз мысленно поблагодарила предусмотрительного Наставника. Именно такие вот приведённые им подробности служат ещё одним доказательством её происхождения.

— Так же он писал, что никогда не забывал Тейсу и просил помочь дочери обрести счастье на земле предков.

— Это правда, госпожа Юлиса, что вы собираетесь вернуть себе поместье деда? — спросила Мдея.

Под внимательными взглядами собравшихся девушка, не желая отставать от тётушки Пласды, демонстративно плеснула себе разбавленного вина, промочила горло и со стуком вернула бокал на стол.

— Да! После того, как сам государь признал обвинения в адрес сенатора Госпула Юлиса Лура и его сыновей клеветой, по закону я имею полное право на родовое имение младших лотийских Юлисов.

— По какому такому закону, госпожа Юлиса? — недоуменно вскинула брови самая пожилая из слушательниц.

Ника хотела объяснить, но её опередила супруга императорского претора.

— В "эпоху горя и слёз" Сенат Радла принял закон, позволяющий женщинам наследовать земельные владения, — веско проговорила она. — Но лишь в том случае, если нет прямых наследников мужского пола.

— Никогда о таком не слышала, — недоверчиво поджала губы женщина.

— А вы расспросите мужа о битве при Ривее, — с нескрываемым превосходством посоветовала Тита. — Он вам всё расскажет.

Бросив на неё испепеляющий взгляд, пожилая гостья отвернулась.

После чего разговор завертелся вокруг извечных как Вселенная тем: распущенность современной моды, отсутствие у нынешней молодёжи почтения к старшим, мужской эгоизм и всеобщее несовершенство окружающего мира.

Первой, сославшись на некие неотложные дела, принялась прощаться госпожа Мдея. Её слова как будто послужили сигналом для остальных. Даже супруга регистора Трениума вспомнила, что ей необходимо проследить за приготовлением к обеду. Однако госпожа Торина Септиса Ульда выразила желание задержаться. Очевидно, матери захотелось поговорить с дочкой наедине. Тогда невестка оставила ей маленький паланкин, а сама с Никой и Гэаей загрузилась в большой, сильно огорчив носильщиков, терпеливо поджидавших их на скамеечке у ведущей в дом лестницы.

Удобно устроившись на подушках, хозяйка коротко бросила рабам:

— Поторапливайтесь.

И криво усмехнувшись, уставилась на племянницу.

Та чувствовала себя, словно после многокилометровой пробежки. Мышцы внезапно ослабели, в голове зашумело, а на лбу даже выступила лёгкая испарина. Гостьи госпожи Анны Олии Сены буквально измотали её своими вопросами. Причём во время разговора она явственно ощущала не только вполне понятное любопытство, но и какую-то плохо скрываемую враждебность.

"Теперь ещё и эта пялится! — после долгого, тягостного молчания подумала девушка, стараясь не встречаться взглядом с сидевшей напротив тётушкой: — Я что-то не так сказала? Или её просто развезло? Как никак литра два на грудь приняла. Винцо, конечно, слабенькое да ещё и разбавленное, но всё же… И чего смотрит? Ну уж спрашивать я не буду. Захочет, пусть сама говорит!"

С этой мыслью она отодвинула край занавески и принялась демонстративно глазеть на улицу.

— Как вам понравилось у госпожи Олии, госпожа Юлиса? — внезапно поинтересовалась супруга регистора Трениума.

— Красивая квартира, приятные люди, — устало улыбнулась Ника. — Вино вкусное, а вот яблоки уже нет. Чувствуется, что долго лежали.

— Скоро свежие будут! — с хмельным пренебрежением отмахнулась собеседница и слегка заплетающимся языком стала рассказывать о тех, с кем они только что встречались. По её словам, Атея Мдея Бела вхожа в дом сенатора Васоса, а его молодая жена, в свою очередь, считается одной из приближённых супруги наследника престола принца Гания.

— У госпожи Олии такие влиятельные знакомые? — удивилась девушка.

— Вот это вряд ли! — презрительно скривившись, супруга регистора Трениума повернулась на бок и подпёрла щеку ладонью. — Я часто бываю у госпожи Олии, всех её знакомых и родственниц по мужу знаю. Из тех, кто в Радле живёт. С госпожой Титой не раз виделась, а вот о Мдее даже не слышала. Клянусь Геладой, она специально в гости к Олии напросилась!

— Полагаете из-за меня? — вскинула брови Ника.

— А зачем же ещё? — фыркнула собеседница. — О вас много говорят. Будь вы мужчиной, вас бы уже завалили приглашениями на ужин из самых богатых домов!

Внезапно глаза её расширились, а на губах заиграла странная, какая-то блудливая улыбка, которая, впрочем, тут же исчезла.

— Фора сказала, что Мдея с тёткой Кереной пришла, — неожиданно заявила Гэая, не отрывая взгляда от улицы. — А раньше она у них дома не была.

— Ну, что я говорила?! — победная улыбка пьяненькой супруги регистора Трениума плавно перешла в широкий зевок.

Выдернув из-под низа одну из маленьких подушечек, она приставила её к поддерживающей крышу стойке, и привалившись плечом, устало задремала.

Осуждающе глянув на мирно посапывающую мать, Гэая подвинулась к двоюродной сестре, чтобы прошептать на ухо:

— Не люблю ходить в гости к тётке Олии. Мама у неё всегда очень много пьёт.

— А у других? — так же тихо спросила девушка.

— Что вы, госпожа Юлиса! — искренне возмутилась собеседница, но сейчас же грустно вздохнула. — Да я с ней больше нигде и не была.

Внезапно супруга регистора Трениума громко причмокнула губами, и Гэая, испуганно замолчав, отодвинулась от сестры.

Остаток пути они провели молча, каждая глядя в свою сторону.

Едва носильщики остановились, Пласда Септиса Денса сейчас же открыла глаза, несколько раз недоуменно моргнув, словно стараясь понять: кто она такая и что здесь делает? Потом, видимо вспомнив, сладко потянулась, выпятив увядшую грудь, и быстро, будто не спала, выбралась из паланкина, не дожидаясь помощи рабов.

Оправляя платье, Ника ненадолго задержалась, пропуская вперёд маму с дочкой, а когда те скрылись в прихожей, поинтересовалась у привратника.

— Моя служанка уже вернулась, Янкорь?

— Да, госпожа, — кланяясь, прогудел здоровяк. — Недавно пришла.

Судя по помятому лицу и наспех расправленному одеялу, отпущенница только что беззастенчиво дрыхла на постели покровительницы.

Будь на её месте любая другая радланская аристократка, бывшая рабыня в лучшем случае схлопотала бы пару хлёстких затрещин, но попаданка только коротко спросила:

— Нашла?

— Да, госпожа, — кивнула Риата Лация, подходя ближе и переходя на шёпот. — За Кринифийскими воротами — примерно полторы тысячи шагов на восток. Красивый такой склеп с колоннами и статуей Гелады. Кладбищенские нищие сказали, что его недавно ремонтировали. Новую черепицу на крыше сразу видно, да и краски на стенах свежие.

— А про Дакра и его учеников спрашивала? — усевшись на кровать, девушка знаком пригласила служанке сесть рядом.

— Их там часто видят, госпожа, — сообщила та, скромненько присаживаясь на самый краешек кровати. — Позавчера как раз приходили. Но когда в следующий раз заявятся — никто не знает.

— И ты полдня искала могилу Комения Альтирского? — подозрительно прищурилась Ника.

— Ой, да что вы такое говорите, госпожа! — привычно заканючила собеседница. — Я как узнала, что Дарка и учеников у склепа нет, так сразу на Фиденарский форум пошла. Там и нашла этого пьяницу. Сидел на ступеньках портика и что-то болтал о мироздании, а шесть пацанов записывали на восковых табличках.

— Кто из них Валий, узнала?

— Хвала богам, госпожа, — важно кивнула служанка. — Дакра какие-то важные господа слушали. Так я за ними спряталась и дождалась, когда кто-то из учеников Валия позвал.

— Спасибо, Лация, — поблагодарила Ника женщину. — Теперь мы знаем не только, где искать, но и кого. Ну и как выглядит племянник Авария?

— Ой, да сморчок какой-то, госпожа, — поморщилась служанка. — Вроде посмотришь — молодой парень, а держится, как старый старик или раб забитый. Сутулится, смотрит всё время вниз, да ещё и вздрагивает, как позовут.

— Неудивительно, — хмыкнула девушка. — Поживёшь с таким дядюшкой — поневоле постареешь.

Госпожа Торина Септиса Ульда вернулась от дочери уже в полдень, но от обеда отказалась, сославшись на то, что поела у Олии.

А Ника, сидя за столом, с удивлением поглядывала на бодрую и энергичную хозяйку дома. Казалось, выпитый в гостях у золовки алкоголь испарился, не оставив никаких следов. Супруга регистора Трениума торжественно сообщила, что рабыни почти закончили шить платье для ритуала поклонения Великой богини, и теперь его необходимо померить.

"Мешок и есть мешок", — с раздражением думала племянница, стараясь рассмотреть себя в ярко начищенном серебряном зеркале.

На классический силуэт "трапеция" творение тётушкиных невольниц походило не больше, чем бальное платье на шотландский кильт. Складки висели неровно, подол впереди оказался короче, чем сзади. Широкий ворот то и дело соскальзывал на плечо, заставляя его постоянно поправлять, а отсутствие рукавов только подчёркивало убогость наряда. Казалось даже странным, как подобные мастерицы могли сшить вполне приличную одежду, вроде того платья, в котором девушка ходила сейчас.

Она предельно вежливо высказала свои соображения госпоже Септисе, но та безапелляционно заявила, что "так положено", и приказала рабыням обмётывать края.

Оценив качество ткани, попаданка не на шутку удивилась подобному расточительству. Учитывая крайнюю практичность радлан, ей показалось странным шить одежду, предназначенную только и исключительно для одного единственного события, поскольку появляться в ней на людях или даже расхаживать по дому считалось едва ли не святотатством. Ввиду отсутствия достаточно производительных станков, жители этого мира относились к тканям очень бережно. Даже родственницы регистора Трениума щеголяли в чрезвычайно застиранных набедренных повязках, а тут прижимистая Пласда угрохала на платье племянницы целую прорву дорогой материи.

Только поговорив с бабулей, Ника поняла, что данная вещь здесь является статусной и даёт право не только участвовать в церемонии прославления Великой богини, но означает принадлежность едва ли не к высшему свету Империи.

— Кроме этого платья на тебе не должно быть никакой одежды! — строго напутствовала старушка. — Все свои лоскутки дома оставь!

— Хорошо, госпожа Септиса, — кивнула девушка, сообразив, что так та называет её трусики.

— И не забудь вымыться накануне! — погрозила сморщенным пальцем Торина Септиса Ульда. — А лучше прямо в тот день. Славить Великую богиню и просить её покровительство следует с чистой душой и телом.

— Неужели придётся идти в чужой дом с мокрыми волосами?! — ахнула весьма обрадованная этими словами внучка.

— Да нет же, глупая! — обиженно заворчала бабушка. — Как ты могла такое подумать? Чествование будет ночью, а помыться можно и днём. Высохнут твои волосы.

— Я вас поняла, госпожа Септиса, — смиренно поклонилась Ника.

— Ну вот и хорошо, — смягчилась собеседница. — Я сама не раз участвовала в церемонии.

Она мечтательно улыбнулась.

— А как я танцевала! Не только тарату вместе со всеми, но и фарангу. Это уже потом, когда легли пировать.

— Так там ещё и танцуют? — живо заинтересовалась девушка.

Торина Септиса Ульда, недовольно морщась, оглядела внутренний двор, и, видимо, убедившись, что кроме них да дремавшей у стены Дедеры никого нет, заговорила, понизив голос для пущей таинственности:

— Когда все соберутся, распорядительница церемонии даёт клятву именем Ноны, Фиолы и Такеры, что в доме нет ни одного мужчины, юноши, мальчика, младенца и даже раба! Это главное условие совершения церемонии. Потом поют гимн Великой богини.

— Какой? — тут же поинтересовалась слушательница, поспешно пояснив. — Я имею ввиду слова там какие?

— Да просто повторяй вслед за Пласдой и всё! — досадливо отмахнулась старушка. — Нет там ничего сложного.

"Забыла, наверное, — усмехнулась про себя Ника. — Склероз".

Заметив её реакцию, собеседница со значением заявила:

— Есть слова, которые не в каждом месте произнести можно. Поняла?

— Да, госпожа Септиса, — поджав губы, кивнула девушка, мысленно фыркнув: "Опять какие-то заморочки".

Ещё раз строго посмотрев на неё, рассказчица продолжила:

— А уж после все вместе танцуют тарату вокруг стола.

Однако Ника вновь бесцеремонно прервала сеанс воспоминаний:

— Как? Какие движения в этом танце?

И заметив, как гневно раздуваются крылья бабушкиного носа, добавила:

— Мне обязательно надо знать. Вы же не хотите, чтобы ваша внучка опозорилась, как какая-нибудь дикарка?

Подобная постановка вопроса явно заставила Торину Септису Ульду задуматься. Пожевав сухими, ярко накрашенными губами и повозившись на скамейке, она с сожалением выдохнула:

— Стара я танцы показывать. Спроси у Пласды. Она тоже не раз участвовала в чествовании Великой богини.

Однако, беспокоить хозяйку дома в это время, как раз распекавшей в кладовой нерадивого раба, девушке не захотелось, поэтому она жалобно заканючила:

— Ну, хотя бы расскажите, госпожа Септиса! Вы так хорошо объясняете, а мне ужасно не хочется выглядеть неумехой!

— Ну хорошо, — минут через десять дала себя уговорить бабуля. — Фаранга слишком сложная. А про тарату расскажу, чтобы ты имела хотя бы какое-то представление.

Внучка поднялась с табуретки и выжидательно уставилась на рассказчицу.

— Как только заиграют флейты, женщины идут друг за другом по солнцу, раскачиваясь из стороны в сторону и делая руками вот так.

Матушка регистора Трениума очень правдоподобно изобразила царапающуюся кошку, но когда Ника попыталась повторить эти странные движения, поморщилась, как от уксуса.

— Не так! Ты как будто дерёшься, а надо плавно, мягко, как уточка лапками.

Учительница танцев из неё получилась преотвратная. Мало того, что Торина Септиса Ульда очень плохо объясняла, она ещё и кричала по каждому поводу.

Привлечённая шумом, появилась её невестка. Узнав в чём дело, она, всецело одобрив начинание племянницы, показала, как правильно выполнять движения и уточнила их порядок. К сожалению, хозяйку скоро отвлёк привратник, сообщив, что явился торговец, непременно желающий что-то уточнить.

Тем не менее, после её разъяснений дело пошло веселее, и уже к вечеру ученица примерно знала, что из себя представляет тарата. В общем-то простенький, легко запоминающийся танец. Нечто подобное попаданка танцевала, только начав заниматься в кружке.

За ужином супруга регистора Трениума поинтересовалась у свекрови успехами племянницы, и та, причмокнув губами, уверенно заявила:

— Теперь она хотя бы не перепутает движения.

— Это хорошо, — благожелательно кивнула невестка. — Я хотела вам завтра всё рассказать о церемонии, госпожа Юлиса. Но это даже лучше, что вы узнали всё от госпожи Септисы.

— Мне всё равно нечего делать, — прошамкала старушка.

— Я слышала, что на церемонию почитания Великой богини следует приходить чистой, — сказала Ника, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Это так, — важно подтвердила тётушка. — Утром помоемся, а вечером сядем в паланкин и отправимся в дом Луксты Дарции Писы.

— Госпожа Септиса, — попыталась поймать её взгляд девушка. — Я много слышала о императорских банях Глоритарква. Будто бы это самое чудесное место в городе, и что там красиво, как в храме или во дворце самого императора.

— Лучше, гораздо лучше! — рассмеялась бабушка. — Наш государь, да хранят его небожители, заботится о гражданах Империи больше, чем о самом себе. В этих банях повсюду мрамор, гранит, большие бассейны, фонтаны, статуи, мозаики, огромные окна из множества стёкол…

Она неожиданно всхлипнула.

— Уж и не помню, сколько лет там не была.

— Вот и сходите завтра с внучкой, — делая знак Эминею, предложила хозяйка дома.

— Что ты, что ты! — замахала высохшей, похожей на куриную лапку, ладонью свекровь. — Нечего людей моими старыми костями пугать.

— Тогда, может быть, вы, госпожа Септиса, согласитесь проводить меня туда? — жалобно попросила Ника.

— Нет у меня сейчас времени по баням ходить, — проворчала тётушка, осушив бокал с разведённым вином.

"Вот батман!" — мысленно выругалась девушка, пытаясь придать лицу умоляющее выражение.

Свежая порция спиртного, попав на не успевшие окончательно выветриться "старые дрожжи", заставила дрогнуть суровое сердце супруги регистора Трениума.

— Хорошо, госпожа Юлиса, я постараюсь помочь вам увидеть бани Глоритарква.

— Спасибо, госпожа Септиса, — горячо поблагодарила Ника, сейчас же поинтересовавшись. — А когда?

Собеседница на миг прикрыла глаза, словно что-то прикидывая.

— Если боги помогут, то, возможно, уже завтра.

— Я буду молить их об этом, — пообещала племянница.

Зная, сколько у тётушки по-настоящему важных и совершенно пустых забот, она всё же не рассчитывала на благосклонность небожителей, но решила зря не надоедать и напомнить ей об обещании уже после праздника чествования Великой богини.

Пользуясь прекрасной, солнечной погодой, внучка под придирчивым взглядом бабули уже с утра вновь взялась разучивать движения тараты. Неожиданно появилась Трита, сообщив, что госпожа Септиса ждёт её в переднем зале.

Набросив покрывало, встревоженная девушка поспешила вслед за рабыней. Шагнув за заботливо отодвинутый занавес, Ника увидела хозяйку дома, мирно беседующую с незнакомой женщиной у стола с расставленной серебряной посудой.

— Вы звали меня, госпожа Септиса?

— Да, — обернулась к ней супруга регистора Трениума. — Познакомься, это госпожа Лута Морония Грота, жена нашего коскида. Я попросила её показать тебе бани Глоритарква.

— Благодарю вас, госпожа Морония, — чуть поклонилась девушка. — Подождите немного. Я только соберусь.

— Разве у вас нет служанки, госпожа Юлиса? — нахмурившись, с металлом в голосе поинтересовалась тётушка. — Если есть, то вам нужно просто приказать ей приготовить всё необходимое.

— Служанка у меня есть, госпожа Септиса, — вздохнула племянница. — У меня нет грудной повязки, а без неё нельзя появляться на площадке для занятий гимнастикой.

Усмехнувшись, собеседница окинула её странно-оценивающим взглядом и распорядилась:

— Ушуха, возьми в сундуке мою повязку и отдай служанке госпожи Юлисы. Да скажи, путь поторопится!

— Да, госпожа, — откликнулась невольница.

Мельком глянув ей вслед, хозяйка дома вновь обернулась к Нике.

— Только я не смогу дать вам паланкин. Один забрал господин Септис, а для другого не хватает носильщиков.

— Не беспокойтесь, — заикнулась было девушка, но собеседница знаком велела ей замолчать.

— До бань Глоритарква путь не близкий, госпожа Юлиса. Чтобы вернуться засветло — надолго там не задерживайтесь.

— Хорошо, госпожа Септиса, — покладисто согласилась племянница.

— Вот возьмите, — тётушка царственным жестом протянула тощий кошелёк. — Вдруг захотите сделать массаж или выпить разведённого вина.

Выслушав слова благодарности, супруга регистора Трениума обернулась к госпоже Моронии. Но тут как раз появилась запыхавшаяся Риата Лация, и хозяйка дома быстро свернула разговор, ещё раз наказав не задерживаться.

На улице их терпеливо поджидала низенькая пожилая рабыня в застиранном хитоне и с узелком в руках.

— Я буду очень рада показать вам бани Глоритарква, госпожа Юлиса, — затараторила Морония, едва они отошли от дома Септисов. — Там так красиво! А в бассейне с прохладной водой можно даже плавать!

— Я столько всего слышала об этом чуде, что мне очень захотелось их посмотреть как можно скорее, — охотно поддержала разговор Ника. — И как только появилось свободное время, попросила госпожу Септису сводить меня туда.

— А вы на самом деле приплыли из-за моря? — почему-то понизив голос, спросила собеседница.

— Да, госпожа Морония, — подтвердила девушка.

Явно обрадовавшись, спутница сейчас же засыпала её градом вполне стандартных вопросов, отвечая на которые с обычной обстоятельностью, рассказчица не забывала оглядываться по сторонам.

Покинув квартал особняков, они немного прошли по Орлиной дороге, потом свернули в широкий проход между двух четырёхэтажных домов и долго плутали по каким-то закоулкам, прежде чем вышли на более-менее широкую улицу, где Ника впервые обратила внимание на два поднимающихся в небо столба непривычно густого, чёрного дыма.

Решив, что отвечала достаточно, девушка поинтересовалась у Моронии, что это такое?

— Так это бани Глоритарква и есть, госпожа Юлиса! — довольно усмехнулась та. — Там воду в котлах греют дровами, политыми земляным маслом, потому и дым такой.

Ника понимающе кивнула. Наставник как-то рассказывал, что на севере Империи есть места, где из-под холмов сочится густая, маслянистая жидкость, горящая жёлтым, коптящим пламенем. Тамошние жители используют её для освещения жилищ, но в Радле всё же предпочитают оливковое масло. От него меньше сажи, и запах не такой гадостный.

Спутница ещё что-то говорила, но девушка не слушала, машинально кивая головой.

Завернув за угол, они вышли на небольшую, заставленную паланкинами площадь, в противоположном конце которой возвышалось монументальное сооружение, окружённое высокой кирпичной стеной.

Лавируя между разнообразными носилками и стараясь не обращать внимания на торопливо отступавших с её пути рабов, дожидавшихся пока хозяева закончат водные процедуры, Ника с интересом разглядывала одну из главных достопримечательностей города.

За широко распахнутыми воротами её взору открылся небольшой парк, где по вымощенным камнем дорожкам меж молодых платанов неспешно прогуливались мужчины и женщины.

Как и все сколько-нибудь значимые строения в Империи, бани Глоритарква располагались на невысокой насыпи, а к украшенному колоннами главному входу вела широкая лестница. Только в отличие от других общественных строений, которые уже видела путешественница, здесь отсутствовал выступавший вперёд фронтон, и колонны поддерживали непосредственно часть крыши, отгораживая большой прямоугольный альков, вдававшийся в фасад здания.

За колоннами из глубокой ниши в стене на посетителей с мягкой отеческой улыбкой взирала мраморная статуя самого Константа Такрвина Лаврия, ещё при жизни удостоившегося от современников пышного титула "Великий". Выполненная в полтора человеческих роста, великолепная скульптура одной рукой придерживала край короткого воинского плаща, а в другой держала мраморный свиток. Вокруг от пола до потолка красовались ярко раскрашенные барельефы, изображавшие легионеров, всадников, какие-то сражения и корабли с множеством вёсел.

Нельзя сказать, что увиденное поразило попаданку, тем не менее она невольно замедлила шаг, разглядывая тщательно с мельчайшими деталями выполненные фигурки.

— Нам сюда, госпожа Юлиса! — с плохо скрываемым превосходством столичной жительницы над провинциалкой проговорила Морония, указав на обитую медью дверь в боковой стене гигантского алькова.

Напротив, справа от ниши с мраморным императором, была ещё одна, почти такая же. Только в каменных узорах вокруг них сплетались дубовые листья, а не васильки. Поскольку именно туда направились три явно подвыпивших горожанина, девушка поняла, что это вход в мужскую часть бань. Стало быть, ей со спутницами в другую сторону

Свет, пробивавшийся сквозь узкое окно над дверью, освещал маленькую комнатку, где посетительниц встретила пожилая рабыня, столбом застывшая возле узкого столика с закрытым на висячий замок ящичком, окованным металлическими полосами.

— Посмотрите, госпожа Юлиса, здесь тоже цветы расцвели! — вскричала Морония, указав на три больших глиняных горшка с какими-то пышно разросшимися растениями, за которыми Ника увидела сидевшего прямо на полу невольника.

Опустив в щель на крышке ящичка одну за другой четыре медных монетки, Ника вслед за спутницей шагнула в занавешенный пологом проход, ведущий в просторную раздевалку с множеством квадратных ниш в стенах, деревянными лавками и чем-то вроде ресепшена в центре.

За низкой стойкой, где в вазах лежали фрукты, орехи и печенье с прочей выпечкой, а рядом стояли кувшины с вином и водой, дежурно улыбались две молоденькие рабыни в лёгких, мало что скрывавших хитончиках. Невольница постарше елозила мокрой тряпкой по мозаичному полу.

Кроме них в помещении находилось несколько посетительниц. Одни раздевались, другие одевались с помощью рабынь, а две непринуждённо болтали.

Морония вполголоса сообщила, что в банях часто воруют одежду, и предложила оставить здесь свою рабыню.

— Мы всё равно ненадолго. А вещи пусть понесёт ваша служанка.

— А разве нам ещё что-то понадобится? — удивилась Ника, кивнув на совершенно нагую особу позднебальзаковского возраста, бойко семенившую к двери в противоположном конце зала.

— Конечно! — безапелляционно заявила спутница. — Надо взять деревянные сандалии для жаркой комнаты, кувшинчик разведённого вина и повязки, если вы хотите заняться гимнастикой.

Покровительница глянула на Риату Лацию, и заметив еле заметный кивок, согласилась.

"Да тут в футбол можно играть! — мысленно охнула попаданка. — Ну или в баскетбол. Тогда и для зрителей места хватит".

Потоки солнечного света, струившиеся из огромных окон, собранных из множества стёклышек, падая в большой прямоугольный бассейн, разлетевшись по залу, вновь отражались от мрамора пола и стен, от яркой росписи потолка, играли на холодном граните колонн и ласкали обнажённые тела женщин, плескавшихся в почти прозрачной воде или возлежавших на каменных скамьях, отдав себя в умелые руки мускулистых массажисток.

В воздухе пахло влажным теплом и благовониями.

— Хвала государю, одарившему нас таким великолепием! — с придыханием провозгласила Морония. — Не правда ли, госпожа Юлиса, что это место напоминает нам обитель небожителей?

— Не знаю, — приходя в себя, покачала головой девушка. — Но, наверное, очень похоже.

По сравнению с заведением Терания в Этригии, бани Глоритарква казались дворцом и буквально подавляли своим великолепием.

Однако и там и тут обычай требовал начинать сложную процедуру омовения с посещения комнат для потения. Вот где пригодились полученные в раздевалке сандалии, состоявшие из деревянной подошвы и пары верёвочек.

Жёлтый огонёк большого масляного светильника, с трудом пробиваясь сквозь раскалённую тьму, позволял лишь смутно различать бледные фигуры трёх исходивших потом женщин, расположившихся на деревянных щитах, уложенных поверх каменных сидений. Слегка удивлённая столь незначительным количеством желающих погреться, Ника без обиняков поинтересовалась у спутницы, почему здесь так мало народа.

— Разве вы не знаете, госпожа Юлиса, что женщинам вредно долго находиться в такой жаре? — удивилась Морония. — Мы тоже немного посидим и пойдём в тёплый зал.

Поскольку девушка явилась в бани Глоритарква вовсе не затем, чтобы любоваться их великолепным убранством, и уж тем более не для того, чтобы париться, она охотно согласилась.

В соседнем помещении, где курился лёгким парком бассейн с тёплой, почти горячей водой, народа оказалось гораздо больше.

Осторожно спустившись по широким каменным ступеням, Морония уселась на проходившую вдоль борта скамеечку, и откинувшись спиной на стенку, прикрыла глаза, явно наслаждаясь процедурой.

Рядом, так же погрузившись в воду почти по шею, две молодые женщины лениво перебрасывались словами, изредка потягивая разведённое вино.

Недолго думая, Ника решила последовать их примеру. Зря что-ли она купила целый кувшин этого кислого пойла?

Сделав глоток, её спутница блаженно улыбнулась, а девушка поинтересовалась, как пройти на гимнастическую площадку.

— Что же вы раньше не сказали, госпожа Юлиса? — страдальчески сморщилась женщина. — Упражнения следует выполнять до посещения жаркой комнаты.

— Но откуда мне это знать? — усмехнулась Ника, пообещав. — В следующий раз так и сделаю.

Глядя на недовольную гримасу собеседницы, которой явно никуда не хотелось идти, девушка поспешила её успокоить:

— Вы оставайтесь здесь. А чтобы не скучали — пусть с вами побудет моя служанка…

"И кувшин с вином", — добавила она про себя.

Судя по облегчённому вздоху, подобный вариант супругу коскида более чем устраивал. Она быстро и толково объяснила, как выйти на площадку, а Риата Лация помогла одеть необходимые для этого повязки.

Выйдя в соседний зал, девушка ещё раз полюбовалась на его пышное убранство и быстро нашла обрамлённый причудливой каменной резьбой проём. За ним оказался короткий коридорчик в виде буквы "Г", заканчивавшийся массивной двустворчатой дверью.

Приоткрыв её, Ника встретилась взглядом с пожилым мужчиной, на одутловатом лице которого застыло выражение глубокого уныния, а глаза смотрели с сонным безучастием, как у жующей коровы.

— Проходите, госпожа, — проговорил он высоким, надтреснутым голосом.

"Евнух", — решила девушка, делая шаг и чувствуя, как прохладный камень под ногами сменился чем-то жёстким и шершавым.

Внизу лежали циновки, сплетённые из каких-то толстых растительных волокон, предназначенные видимо затем, чтобы посетительницы не таскали в баню прилипший к ступням песок, устилавший обширную площадку, с трёх сторон защищённую от ветра зданиями, а с четвёртой — кирпичной стеной, вдоль которой тянулась длинная колоннада с каменными скамейками и лёгкими деревянными столиками.

Оценив размер дворика всё с той же спортивной точки зрения, Ника подумала, что здесь тоже можно играть в футбол, во всяком случае в пляжный, и так же хватит места зрителям.

Однако в данный момент народу здесь было немного. Три женщины разного возраста перебрасывали друг дружке чёрный мяч, подчёркнуто не замечая компании беззастенчиво разглядывавших их мужчин, живописной группой расположившихся у входа в свою часть бань. Гордо демонстрируя мускулистые торсы и могучие мышцы на руках и ногах, они вполголоса переговаривались, время от времени оглашая воздух жизнерадостным смехом сильных, здоровых и ужасно довольных жизнью людей.

Почему-то сразу решив, что нужного человека среди них нет, девушка тем не менее обратилась к стоявшему у двери рабу.

— Ты Гнута Постумия Гига знаешь?

Радл, конечно, город большой, но Ника надеялась, что бывший пугнатор и нынешний любовник одного из богатейших людей Империи известен обслуживающему персоналу того заведения, где он предпочитает проводить большую часть времени.

— Конечно, госпожа, — пухлые губы евнуха растянулись в мерзко-понимающей улыбке. — Только господин Постумий ещё не выходил. Обычно он появляется немного попозже.

— Как только придёт — дашь мне знать, — велела девушка, строго предупредив. — Да не ори на весь город! Просто махни рукой.

С этими словами она вытащила из-за нагрудной повязки припасённую для такого случая медную монетку и бросила на циновку под ноги угодливо согнувшегося раба.

Выйдя на площадку, Ника подошла к выступавшей из песка каменной плите, где в живописном беспорядке лежали каменные ядра с ручками и без, бронзовые диски, тяжёлые, непривычного вида копья с тупыми наконечниками и предметы, сильно напоминавшие гантели самых разнообразных размеров.

Она подняла одну из них, но подумав, отложила в сторону. Кто знает: вдруг девушки здесь не занимаются силовыми упражнениями? Не желая привлекать к себе внимание, стала просто выполнять энергичные наклоны из стороны в сторону.

Всякий раз, едва на площадке появлялся новый мужчина, она искала взглядом знакомого евнуха. Но тот лишь отрицательно качал головой.

Она уже начала уставать и собралась вновь вернуться тёплый зал, когда невольник наконец-то энергично замахал рукой, указывая на кого-то пухлым подбородком.

Обернувшись, Ника увидела, как к плите с разложенным на ней инвентарём неторопливо шествует субъект, сильно напоминающий бегемота Мота-Мота из второй части мультфильма "Мадагаскар".

Такие же широченные плечи, туповатая с грубыми чертами лица физиономия, могучая грудь с рельефными мышцами и ясно различаемой щетиной, а главное — выступавший из-за верхней губы зуб.

Большинство состоятельных радлан или тех, кто хотел ими казаться, как правило, удаляли растительность на теле при помощи бритвы, воска или эпиляции, делая исключение лишь для самых интимных мест. Гнут Постумий Гиг либо не любил бриться, либо у него просто очень быстро росли волосы, делая мужчину похожим на коротко стриженного ёжика.

Легко подняв тяжёлое копьё, он, явно рисуясь, принялся размахивать им, словно какой-то шаолиньский монах.

Дав ему сделать несколько энергичных движений, Ника подошла ближе и громко проговорила, восхищённо качая головой:

— Как это у вас просто получается! Вы как будто не чувствуете веса этой здоровой палки!

Грубое, как будто вырубленное из камня, лицо собеседника скривилось в снисходительной усмешке.

— Это копьё либрийских фалангитов, госпожа.

— Так вы легионер! — вскричала девушка, тут же возразив сама себе. — Нет, нет. Наверное, сотник! Никак не меньше.

Грубая лесть явно пришлась мужчине по вкусу. Тем не менее, он пренебрежительно фыркнул, картинно опираясь на своё оружие.

— Ни один сотник не умеет так владеть копьём!

— Тогда, во имя Фиолы, скажите: кто же вы? — скорчила умоляющую гримаску Ника. — Не заставляйте бедную девушку умирать от любопытства.

— Когда-то я был лучшим пугнатором Радла! — с апломбом заявил он.

— Я люблю слышать истории о призовых бойцах, — проговорила собеседница. — Надеюсь, вы откроете мне своё славное имя?

— Гнут Постумий Гиг! — представился он, выставив вперёд кривую, покрытую шрамами ногу.

— О боги! — всплеснула руками девушка. — Так вы тот, чья сила и отвага так поразили господина Авария, что он выкупил вас из рабства и даровал свободу!?

Важно кивнув, отпущенник уже едва не лопался от гордости и самодовольства.

Шагнув вперёд, девушка заговорщицки понизила голос:

— А правда, что ваш покровитель просто ужасно богат?

— Даже больше, чем вы можете себе представить, госпожа, — губы бывшего призового бойца растянулись в улыбке, сверкая чернотой вместо выбитых зубов, а оценивающий взгляд прошёлся по телу собеседницы, явно освобождая его от остатков одежды.

— И ещё я слышала, что он очень стар? — как ни в чём не бывало продолжала расспрашивать Ника.

— Да кто вам такое сказал, госпожа? — искренне возмутился Постумий. — Ему нет и сорока!

"Надо же, — усмехнулась про себя девушка. — Почти не соврал".

— Господин Аварий силён, как банарский лев!

— Странно! — вскинула брови племянница регистора Трениума. — А мне говорили, будто он очень болен. Разве господин Аварий не страдает от болей в животе и зуда по всему телу?

— А чего это вы всё расспрашиваете? — подозрительно набычился отпущенник.

— Просто меня собираются выдать за него замуж, — пожала плечами Ника, подумав: "Значит, я права, и он поэтому так дёргался при нашей встрече. У него всё чесалось!"

— Мне правда не очень-то и хочется, — поморщилась она. — Но уж если брака не избежать, то следует позаботиться, чтобы супруг написал правильное завещание.

Девушка жёстко усмехнулась, бесстрашно глядя в небольшие, глубоко посаженные глазки собеседника, где всё сильнее разгоралось раздражение пополам с недоумением.

— А то я слышала, господин Аварий собирается растранжирить своё богатство, оставив будущую вдову голой и босой.

Постумий резко подался вперёд, едва не толкнув её широченной грудью, покрытой мощными пластинами мышц.

Она отпрянула, попятившись назад, но сумела удержаться на ногах, по-прежнему не отводя взгляда от перекошенной физиономии отпущенника.

"Сейчас как даст в лоб! — внезапно мелькнуло у неё в голове. — И останусь я без зубов. Нет, не решится, вон сколько народа кругом".

Видимо, почувствовав её страх, бывший пугнатор победно ощерил щербатый рот.

— Ты что же, меретта безродная, думаешь, какая-то нищенка будет указывать моему господину, как ему распоряжаться своими деньгами?

— Ты дважды ошибся, боец, — криво усмехнулась Ника. — Я совсем не безродная. А если кто-то, как твой покровитель, всю жизнь гоняется за деньгами, то от полумиллиона империалов он точно не откажется! Да он всё что угодно подпишет, лишь бы их получить!

Мягко отступив назад, девушка оставила явно ошарашенного собеседника приходить в себя, а сама поспешила к выходу с площадки.

— Да кто ты такая!? — рявкнул ей вслед Постумий.

— У отца спроси! — с нескрываемым торжеством бросила через плечо девушка. — Он-то небось уже давно знает!

Вытирая ноги о циновку, Ника, не в силах побороть переполнявшие её эмоции, щёлкнула пальцем по лысине склонившегося перед ней в поклоне евнуха, и хихикнув, проскользнула в просторный светлый зал.

Народу и здесь заметно прибавилось, так что в помещении стоял неумолчный гул отражавшихся от стен голосов.

— Госпожа Юлиса!

Морония стояла посередине бассейна, и широко улыбаясь, призывно махала рукой.

Подбежав к покровительнице, Риата Лация помогла ей избавиться от повязок, после чего девушка мягко соскользнула в прохладную воду.

— Где вы так долго пропадали, госпожа Юлиса? — озабоченно поинтересовалась спутница. — Я уже собиралась вас искать.

— Увлеклась, госпожа Морония, — виновато улыбаясь, Ника присела, чтобы сполоснуть плечи. — Там так тепло, вот и забыла обо всём. Но нам, наверное, уже пора собираться?

— Да, госпожа Юлиса, — с сожалением вздохнула женщина. — Госпожа Септиса велела не задерживаться.

Усладив тётушкин слух ворохом восторженных комментариев, племянница озабоченно поинтересовалась: какая причёска подойдёт для нынешней церемонии?

Оказалось, что ничего сложного и фундаментального лучше не сооружать, поскольку чествование проводят с распущенными волосами. Учитывая это, служанка просто тщательно причесала покровительницу и перехватила пучок широкой синей лентой.

Напялив тёмный, мешкообразный балахон, девушка глянула на себя в зеркало, после чего, не выдержав, прикрыла данное безобразие самой большой из своих накидок. Не одна она оказалась такой умной. Хозяйка дома тоже задрапировалась в цветастое покрывало.

Проводить их вышли Торина Септиса Ульда и Гэая. Старушка, видимо, вспоминая молодость, грустно улыбалась и хлюпала носом, а девочка, судя по хмурой физиономии и надутым губам, явно завидовала двоюродной сестре, удостоившейся такой чести.

На этот раз сопровождать свою покровительницу Риате Лации госпожа Септиса запретила.

— Нечего зря по ночам шататься. Нам одной Ушухи хватит, а ты иди спать.

После столь категоричного заявления служанке оставалось только тяжело вздохнуть и поклониться на прощание.

Кроме личной рабыни и носильщиков, супруга регистора Трениума взяла с собой ещё одного невольника, приказав ему прихватить толстую дубинку.

Дождавшись, когда паланкин оторвут от земли, тётушка, подавшись вперёд, сделала племяннице знак приблизиться и глухим шёпотом рассказала о тех подробностях предстоящей церемонии, о которых почему-то умолчала бабуля.

— Так это настоящее жертвоприношение получается! — удивилась девушка.

Но собеседница отрицательно покачала головой.

— Не совсем. Совершать жертвоприношение столь могущественному божеству могут только особо посвящённые жрицы, а распорядительницу чествования выбирают по жребию, и ей может стать любая женщина, родившая в законном браке двух детей.

Понимающе кивнув, Ника с иронией подумала: "Неужели всю эту таинственную чехарду с какой-то мутной богиней, козлиной кровью и прочей мистической чепухой придумали только затем, чтобы найти повод встретиться, поболтать, выпить вина, потанцевать, попеть песни и вообще отдохнуть от мужа и детей?"

Тем не менее она постаралась проникнуться серьёзностью момента, ибо для внучки сенатора Госпула Юлиса Лура — это по сути первый выход в столичный свет, и ей ни в коем случае нельзя упасть в грязь лицом.

На столицу могучей Империи опускался вечер. Солнце склонилось над горизонтом. Пронзительно голубое небо постепенно синело, а из узких переулков начали расползаться сумерки. Одна за другой закрывались лавки, зато шире распахивались двери трактиров, харчевен, публичных домов и прочих увеселительных заведений, приглашавших горожан приятно провести время после тяжёлого трудового дня. Одни спешили воспользоваться приглашением и растрясти честно или не совсем честно заработанные денежки, другие чинно шли домой, дабы, как полагается добропорядочным гражданам, отужинать в кругу семьи, третьи направлялись в гости разделить с приятелями добрые яства и задушевную беседу.

Путешествие оказалось неблизким. Когда усталые носильщики опустили свой груз на камни мостовой, улица уже погрузилась в полумрак. По сторонам широких закрытых ворот, трепеща и выбрасывая искры, пылали факелы, освещая двух крепких рабов в кожаных панцирях с заткнутыми за пояс дубинками.

Подбежав к паланкину, Ушуха помогла выбраться из него закутанной в покрывало хозяйке, а потом и её племяннице. Не говоря ни слова, один из привратников распахнул узкую калитку и склонился в почтительном поклоне. В полутёмной прихожей горел лишь небольшой масляный фонарик. По стенам с еле различимыми рисунками висели гирлянды зелёных веток, а на полу стояли одуряюще пахнущие корзины с цветами.

Передав покрывало рабыне, супруга регистора Трениума знаком велела младшей спутнице сделать тоже самое. Приняв вещи, Ушуха неслышно скользнула в угол, где Ника рассмотрела сбившихся в группу женщин, очевидно, невольниц, сопровождавших хозяек на церемонию.

Поправив край сползавшего на плечо платья, тётушка направилась к плотному занавесу, отделявшему прихожую от переднего зала. Племянница поспешила за ней.

При их приближении местная рабыня, поблёскивавшая ярко начищенным ошейником на худой девчоночьей шее, с поклоном отодвинула край тяжёлого, расшитого неясным узором полотна.

"А домик у регистора Фиденария побольше, чем у его коллеги из Трениума", — мысленно хмыкнула девушка и тут же забыла обо всём, невольно залюбовавшись открывшимся зрелищем.

В прямоугольном зеркале застывшей воды чётко отражалось синее, почти чёрное небо с проступившими жёлтыми точками звёзд. По краям бассейна, трепеща на еле уловимом ветерке, горело множество плошек с плавающими в масле верёвочными фитилями, а вдоль стен просторного помещения, где уже сгустилась плотная, таинственная темнота, разбившись на группки, тихо переговаривались приглашённые на церемонию женщины.

Осторожно взяв Нику за локоток, тётушка отвела её в сторону, прошептав:

— Наверное, не все ещё собрались.

Мимо них, склонившись в торопливом поклоне, мышкой проскользнула молоденькая рабыня, лет десяти, в одной набедренной повязке.

Очень скоро она прошмыгнула обратно, а вслед за ней явилась высокая женщина с мягкой улыбкой на жёстком, грубоватом лице.

— Здравствуйте, госпожа Септиса.

— Добрый вечер, госпожа Дарция, — поприветствовала та хозяйку дома, и указав на свою спутницу, проговорила. — Это моя племянница госпожа Ника Юлиса Террина, дочь сестры моего мужа и внучка сенатора Госпула Юлиса Лура.

Девушке показалось, что последние слова тётушка преднамеренно произнесла чуть громче, и тут же почувствовала на себе любопытные взгляды.

— Так это правда, что ваши родители чудом спаслись во время разоблачения заговора Китуна? — вполголоса поинтересовалась супруга регистора Фиденария.

— Да, госпожа Дарция, — кивнула Ника. — Но для этого им пришлось бежать за океан.

— После церемонии я попрошу вас рассказать нам эту занимательную историю, — улыбка хозяйки дома из радушной плавно превратилась в откровенно насмешливую, а в голосе прозвучала нескрываемая ирония.

— Почту за честь, госпожа Дарция, — всё так же вежливо и радушно отозвалась девушка.

Оставив тётушку и племянницу, распорядительница церемонии скрылась в темноте, но её место тут же заняли две женщины, оказавшиеся старинными знакомыми госпожи Септисы, и той вновь пришлось представлять Нику. Сейчас же завязался оживлённый разговор, в ходе которого ей вновь пришлось отвечать на набившие оскомину вопросы.

Как-то незаметно подтянулись и другие дамы, так что скоро девушка оказалась в центре небольшой группки наиболее любопытных участниц предстоящего чествования Великой богини.

К счастью, в это время из прихожей появились ещё две женщины, и хозяйка дома зычным голосом прервала затянувшийся допрос:

— Время пришло начать восхваление Великой богини!

Все звуки моментально смолкли, послышалась нежная мелодия флейты.

Две молодые рабыни, одетые лишь в блестящие ошейники, подошли к занавесу, отделявшему первый внутренний дворик от второго, и торжественно раздвинули в стороны его половины, словно открывая залитую светом театральную сцену.

Ярки горели факелы на поддерживавших крышу столбах. В двух бронзовых чашах, установленных на треножниках по краям площадки, пылали щедро политые маслом древесные угли.

На заднем плане среди цветущих кустов белела статуя Ноны в длинной, почти до пят накидке и с простёртыми вперёд руками.

В трепещущем свете расставленных у подножия масляных плошек скульптура казалась гораздо выше, чем на самом деле, а с трудом различимые черты лица делали его таинственным и непостижимо загадочным.

Впереди, примерно посередине замощённой каменными плитами площадке, красовался покрытый короткой скатертью массивный, резной стол из темно-вишнёвого дерева, а на нём сверкала вычурная серебряная чаша, очень напоминавшая сосуд для смешивания вина.

Прохладный вечерний воздух, слитные звуки двух флейт, рассыпанные по чёрному бархату звёзды и нервный, трепещущий свет факелов наряду с сильным, будоражащим ароматом недавно распустившихся цветов создавали атмосферу ожидания чего-то мистического, чудесного, резко отличавшегося от скучных серых будней.

Распорядительница церемонии подошла к столу, и оглядев собравшихся, чётко отрапортовала:

— Я Лукста Драция Писа клянусь Ноной, хранительницей очага и покровительницей жён, мудрой Фиолой, оберегающей покой, свирепой Такерой, властительницей бед и несчастий, что в стенах этого дома сейчас нет ни одного мужчины, мальчика, юноши или раба мужского пола.

— Да услышат тебя богини, госпожа Дарция! — нестройным хором отозвались собравшиеся.

Стоя между тётушкой и одной из её знакомых, Ника быстренько пересчитала присутствующих.

Кроме шестнадцати женщин в одинаковых дурацких платьях, она разглядела двух обнажённых флейтисток. Сидевшая между ними на табуреточке, также ничем не прикрытая, третья музыкантша держала в руках небольшой барабанчик.

Непосредственные участницы церемонии бодренько, но без суеты выстроились полукругом напротив стола.

Хозяйка дома с венком из листьев на голове воздела руки к небу и громко, во весь голос запела:

Собравшиеся поддержали её дружно, но несколько вразнобой.

Опасаясь не попасть в такт, Ника предпочла беззвучно открывать рот, старательно запоминая слова. Ей всё же представилась возможность продемонстрировать свои вокальные способности, потому что гимн Великой богини надлежало исполнять трижды.

Едва хор отгремел в последний раз, девушка услышала жалобное блеяние. Две обнажённые рабыни волокли к столу отчаянно упиравшегося белого козлёнка.

Распорядительница заглянула животинке под хвост, после чего невольницы, повалив будущую жертву, ловко связали ей ноги и водрузили на стол.

Вновь запели флейты, а чуть позже к ним присоединился и барабан. Медленно раскачиваясь и поводя руками, участницы церемонии двинулись вокруг стола мелкими, короткими шажками.

Взяв со стола короткий бронзовый кинжал, хозяйка дома, запрокинув голову назад и простерев руки над блеющим и отчаянно трепыхавшимся козлёнком, заговорила, подвывая:

— О Великая мать всего сущего и сущая в каждой матери! Ты драгоценная жизнедарительница. В тебе всему начало и конец всего…

Она несла ещё что-то столь же пафосное, сколь и непонятное, но Ника уже не слушала, сосредоточившись на танце.

Барабанчик грохотал всё чаще, увеличивая темп. Подошвы сандалий всё сильнее ударяли по каменным плитам, порой не очень слаженно вплетаясь в мелодию музыкального сопровождения, а иногда вступая с ней в откровенный диссонанс.

Тем не менее, женщины, кажется, отдавались танцу самозабвенно, совершенно не обращая внимания на то и дело повторяющуюся несогласованность движений.

Попаданке такое исступление поначалу показалось странным и даже пугающим. Впрочем, учитывая то, что именно Великая богиня "отвечала" в том числе и за счастливое материнство, участниц церемонии вполне можно было понять.

Рождение детей являлось не просто главным, но едва ли не единственным занятием женщин, поскольку они по местным понятиям ни физически, ни умственно больше ни к чему неспособны.

Лишь родив мужу сына-наследника, супруга вправе рассчитывать на хоть какое-то уважение со стороны его родственников.

К многодетным матерям не только относятся с почтением в семье и обществе, они обладают и большими юридическими правами. Только после рождения третьего ребёнка женщина, вступившая в брак по радланским обычаям, выходит из-под опеки отца.

Кроме того, моральную мотивацию явно подстёгивала нежная, но в то же время требовательно-зовущая мелодия флейты, очень органично вписывавшийся в неё рокот барабана и вся таинственно-мистическая атмосфера церемонии.

Только Ника не могла себе позволить полностью отдаться во власть этого танца, не только из-за волнения, подозрительности, но ещё и из-за элементарного опасения на кого-нибудь налететь.

Плавно поводя руками и вместе со всеми двигаясь по кругу, она искренне недоумевала: как участницы сего действа ещё не сбились в "кучу-малу".

Между тем, закончив своё прочувственное обращение к Великой богине, распорядительница полоснула кинжалом по шее несчастного козлёнка, то ли преднамеренно, то ли случайно оросив своё лицо брызгами крови.

Одна из рабынь тут же поднесла к бьющей из рассечённой артерии струе сосуд для смешивания вина.

Всё это время остальные продолжали танцевать под учащавшийся ритм барабана.

Едва козлёнок перестал дёргаться, невольницы подняли его за задние ноги, выпуская остатки крови. И только когда из рассечённой шеи стали падать лишь редкие капли, хозяйка дома торжественно объявила:

— Всё сделано!

Тотчас замолчали барабан и флейты. Тяжело дыша, женщины вновь стали сходиться в группы.

— А вы неплохо танцуете, госпожа Юлиса, — отдуваясь, проговорила знакомая Септисы.

— Я старалась, — скромно улыбнулась Ника, внутренне готовясь к самой неприятной части церемонии.

— Сестра Гипария! — торжественно провозгласила распорядительница, окидывая собравшихся орлиным взором.

К отделившейся от группы женщине подскочили всё те же две рабыни, и одним чётко отработанным движением сняли через голову заменявший платье балахон, так что к столу она подошла совершенно обнажённой.

Макнув указательный палец левой руки в содержимое серебряной чаши, Гипария мазнула себя по губам, соскам и животу чуть ниже пупка, пробормотав:

— Славься, дающая жизнь бессмертных и смертных отрада!

После ритуальных слов невольницы помогли женщине одеться, и хозяйка дома выкрикнула новое имя.

Процедура повторилась. Услышав за спиной шорох, Ника обернулась, увидев одетых в короткие хитоны рабынь, раскладывавших по полу толстые, плетёные циновки.

Она не знала, по какому принципу распорядительница вызывала к столу участниц церемонии, но своей очереди ей пришлось ждать довольно долго.

Для начала хозяйка дома выкрикнула "сестру Пласду". Помазав себя, где положено, козлиной кровью, тётушка отчеканила требуемые слова, и отойдя в сторонку, уставилась на племянницу. Впрочем, та и без неё чувствовала на себе множество оценивающих взглядов. Девушке казалось, что даже обнажённые рабыни исподтишка поглядывают на неё. Видимо, поэтому она несколько замешкалась, выбираясь из платья.

Кровь в широком металлическом сосуде успела остыть и затянуться очень неприятной на ощупь плёночкой. Ника с трудом удержалась от гримасы отвращения, поводя липким пальцем по коричневой коже соска.

Заметив, что после неё остались только две молодые женщины, она подумала, отвечая улыбкой на улыбку супруги регистора Трениума: "К столу зовут в том порядке, как гостьи приехали в дом".

Едва последняя из участниц церемонии вновь облачилась в платье, появилась рабыня с двумя небольшими амфорами, содержимое которых быстро перекочевало в сосуд с козлиной кровью.

— Мы пели хвалебные гимны Великой богини! — радостно-торжественным тоном заговорила распорядительница. — Прикоснулись к её благодати через невинную кровь. Настало время вкусить тех даров, что посылают людям её бессмертные дети. Восславим же светозарную дарительницу жизни с кубком в руке!

После этих слов женщины, смеясь и переговариваясь, отправились к циновкам, поверх которых лежали маленькие разноцветные подушечки.

Пока приглашённые устраивались поудобнее, одни рабыни разливали вино с кровью по красивым серебряным и стеклянным бокалам, другие в коротких хитонах раскладывали вазы со свежими и сушёными фруктами, с медовыми печением и сдобой, мисочки с очищенными от скорлупы орешками, знакомая девочка-невольница в одной набедренной повязке обошла участниц церемонии, украсив голову каждой венком из зелёной травы и полевых цветов.

Как только все приготовления закончились, и гости получили свои кубки, госпожа Дарция произнесла короткую, прочувственную речь, в которой, поблагодарив за оказанную её дому честь, выразила надежду на то, что Великая богиня не оставит никого из собравшихся своей милостью, и каждая получит именно то, к чему стремится.

— Восславлена будет средь смертных, владычица жизни! — нестройно отозвались присутствующие, прежде чем припасть к целительной влаге.

Вино в бокале оказалось подслащённым, а значит, дорогим и почти неразбавленным, не считая оставшейся после церемонии крови козлёнка. Ещё Ника обратила внимание, что каждая из собравшихся осушила свой кубок до дна.

Сидевшая за столом хозяйка дома, удовлетворённо кивнув, слегка откинулась на высокую спинку кресла. Голос её зазвучал мягко, почти воркующе:

— Обычно мы просим кого-нибудь из сестёр исполнить танец или спеть во славу Великой богини. Но сегодня здесь присутствует девушка, которая, прежде чем оказаться среди нас, проделала очень долгий путь. Я говорю о госпоже Нике Юлисе Террине, внучке несправедливо обвинённого сенатора Госпула Юлиса Лура.

Не зная, как реагировать на эти слова, племянница вопросительно посмотрела на тётушку. Однако лицо супруги регистора Трениума оставалось вежливо-бесстрастным.

— Полагаю, всем нам будет интересно узнать, каким образом уважаемые родители госпожи Юлисы спаслись от гнева императора, — продолжила распорядительница. — А так же услышать подробности её необыкновенного путешествия с края земли до благословенного Радла.

— Да, да! — с энтузиазмом отозвались собравшиеся. — Расскажите, госпожа Юлиса! Просим вас!

— Как же я могу отказать тем, с кем только что славила Великую богиню? — любезно улыбнувшись, Ника тщательно вытерла губы, собираясь с мыслями. — Думаю, все вы знаете историю разоблачения заговора Китуна?

Она старалась говорить медленно и достаточно громко, чтобы её слова донеслись до всех участниц церемонии.

К сожалению, слушательницы оказались крайне нетерпеливы, и ей часто приходилось отвечать на градом сыпавшиеся вопросы, порой уводившие рассказчицу далеко в сторону от основной линии повествования.

Видимо, заметив, что она начинает запинаться и подкашливать, хозяйка дома тут же предложила выпить ещё по бокалу, почтив Диноса, научившего смертных делать вино.

Прежде чем Ника смогла добраться до своего ареста в Этригии, подобную процедуру пришлось повторить ещё несколько раз, последовательно прославляя: богиню мудрости Фиолу, Элифию, отвечавшую непосредственно за деторождение, и даже Цитию, ибо всем известно, что никто так не страдает от несправедливости, как женщины.

Несмотря на изрядное количество неразбавленного вина, девушка ощущала лишь лёгкую эйфорию. Очевидно, сказалось нешуточное нервное напряжение. Она прекрасно осознавала важность этой встречи, где присутствуют супруги весьма уважаемых и влиятельных людей. Как бы не относились к женщинам доблестные радланские мужи, в данном случае свою роль сыграет элементарное любопытство и любовь к сплетням. Именно по этим причинам наиболее любознательные из них наверняка пожелают узнать у своих жён: "Какая она, внучка сенатора Госпула Юлиса Лура?"

Понимая, что окружена отнюдь не подругами, Ника обстоятельно отвечала на успевшие изрядно надоесть вопросы, и эта обыденность заставляла её ещё больше переживать. Она очень опасалась расслабиться и ляпнуть что-нибудь невпопад.

Поскольку прочие участницы церемонии прославления Великой богини подобными проблемами не заморачивались, то и алкоголь на них подействовал гораздо сильнее.

Вопросы звучали всё громче, а ответы всё чаще вызывали бурное обсуждение, которое, с одной стороны, давали рассказчице некоторую передышку, с другой — позволяли услышать о себе много разного и не всегда приятного. И хотя пока никто не опустился до откровенных оскорблений, девушка всё яснее ощущала нарастающее раздражение.

— На чествовании Великой богини принято петь и танцевать, — слегка заплетавшимся языком проговорила одна из женщин, чьё лицо Ника с трудом различила в полутьме. — Так, может, вы, госпожа Юлиса, покажете нам какой-нибудь дикарский танец? Или хотя бы споёте?

— О, это будет интересно! — встрепенулась хозяйка дома.

— Да, да, спойте! — дружно, хотя и нестройно поддержали её присутствующие. — Станцуйте!

— Здесь не принято отказываться, госпожа Юлиса, — мягко, но настойчиво продолжила уговаривать госпожа Дарция. — Покажите нам, как танцуют в тех далёких землях. Или спойте.

"Уже пробовала, — мысленно усмехнулась девушка, вспомнив реакцию верховной жрицы храма Рибилы на песню группы "Кино", и вопросительно посмотрела на тётушку. Но той почему-то именно в этот момент захотелось отведать медового печенья, и супруга регистора Трениума, казалось, всецело отдалась вкусовым ощущениям. Пришлось импровизировать.

— Я не принимала участие в обрядах варваров, — пренебрежительно пожала плечами Ника. — И понятия не имею, как они танцуют.

— Она слишком неуклюжа даже для дикарских плясок! — не слишком громко, но вполне отчётливо фыркнула та самая особа, что пыталась раскрутить её на сольное выступление.

Кто-то негромко хихикнул.

— Ну, что вы! — поспешила заступиться за девушку знакомая госпожи Септисы. — Для первого раза у неё не так плохо получилось. Всё-таки госпожа Юлиса ни разу в жизни не танцевала.

А сама супруга регистора Трениума, не переставая жевать, обожгла племянницу недовольным взглядом.

То ли из-за этого, или взыграло в крови выпитое вино, только подобного оскорбления попаданка выдержать уже не смогла.

— Почему же? — забыв об осторожности, громко объявила она, ни к кому конкретно не обращаясь. — Я и раньше танцевала.

— Отец и танцам вас учил? — проворчала тётушка, недовольно оглядываясь.

— Нет, конечно, госпожа Септиса, — возразила Ника. — Но он часто оставлял меня одну. Сестёр и подружек у меня не было. Играя, я часто танцевала.

— Вот как, — только и смогла пробормотать собеседница.

"И куда тебя опять понесло, дура?" — запоздало опомнилась девушка, сообразив, во что вляпалась. Только слово — не птичка, поэтому пришлось срочно выкручиваться, используя весьма распространённый в этих местах способ развешивания лапши по ушам.

— А однажды мне приснилась музыка, — вдохновенно врала Ника, лихорадочно соображая, какую мелодию из её мира можно более-менее сносно исполнить на здешних инструментах. — И я стала танцевать под неё.

— На чём же вам сыграли, госпожа Юлиса? — с пьяным ехидством осведомилась всё та же вредная дама. — На флейте или арфе?

— Не могу вам сказать, — равнодушно пожала плечами девушка, стараясь не смотреть в переполненные недоумением глаза тётушки. — Я её просто слышала и всё.

— Тогда станцуйте! — резко, почти требовательно проговорила хозяйка дома, и обернувшись крикнула в темноту. — Леспа, флейтистки ещё здесь?

— Да, госпожа, — отозвалась рабыня, выходя из тени.

— Пусть подойдут.

— Что вы делаете? — подавшись вперёд, зашипела супруга регистора Трениума. — Какие танцы, какая музыка?

— Те самые, — усмехнулась Ника, но видя, что собеседница готова взорваться, поспешила успокоить. — Всё будет в порядке, клянусь Анаид.

— Надеюсь, богиня вас услышит, — очень тихо буркнула тётушка. — Иначе ты опозоришь нас всех.

Легко поднявшись на ноги, девушка отвела в сторонку всё ещё нагих музыкантш и тихонько напела.

— Та-та, та-та-та-та, та-та-та, та-та, та-та-та-та, та-та-та, та-та.

Молодые и вполне себе привлекательные женщины удивлённо переглянулись. Потом одна из них поднесла к губам флейту. Однако, в её исполнении музыка из сериала "Игра престолов" прозвучала слишком мягко и чересчур медленно, так что Нике пришлось повторить её ещё несколько раз.

Но, видимо, не зря госпожа Дарция пригласила на чествование Великой богини именно это трио. Его участницы довольно быстро ухватили ритм и мелодию, сообразив, что от них требуется.

Прослушав несколько тактов и отдав последние распоряжения, девушка вышла на площадку между столом, где сидела распорядительница церемонии, и циновками, на которых уже начали скучать её участницы.

Неторопливо, с нарастающим темпом заиграли флейты. К ним опять-таки очень вовремя присоединился барабан.

Прекрасно осознав, во что ввязалась по собственной несдержанности, Ника не на шутку разволновалась. Выступление без репетиций и без какой-либо подготовки казалось авантюрой.

Тем не менее, едва раздались первые звуки, она плавно развела в сторону руки, откинула голову назад и начала танец, который когда-то, невообразимо давно готовила на районный конкурс. Молниеносно нахлынувшие воспоминания подхлестнули сознание, мышцы работали уверенно и чётко, а душа исходила восторгом от власти над собственным телом. И пусть та музыка отличалась от того, что играли флейты, девушка буквально растворилась в танце, лишь иногда сдерживая себя, чтобы попасть в такт.

Она едва не увлеклась, отдаваясь забытому наслаждению, и лишь в последний момент, опомнившись, упала на одно колено, воздев к небу правую руку.

Хорошо запомнившие инструкцию музыкантши замолчали, лишь барабанщица запоздала, слегка смазав впечатление.

— Это было прекрасно, госпожа Юлиса! — с ясно читавшейся растерянностью в голосе проговорила хозяйка дома, поднимаясь с кресла. — Я никогда не видела ничего подобного.

— Я тоже, — эхом отозвалась одна из зрительниц.

— Необычно, но красиво, — поддержала третья.

— Похоже на пляски в честь Ангипы, — задумчиво, но достаточно громко, чтобы привлечь к себе внимание, заявила четвёртая. — Только грубее.

— Нет, нет, — возразила супруга регистора Трениума. — Там совсем другие движения.

Обсуждение танца внучки сенатора Госпула Юлиса Лура получилось громким и затяжным. Женщины, поднявшись со своих мест, сгрудились вокруг скромно помалкивавшей виновницы переполоха, прося показать то одно, то другое движение. Впрочем, этим её участие в дискуссии и ограничилось.

Когда страсти немного улеглись, распорядительница церемонии поинтересовалась, нет ли у госпожи Юлисы "в запасе" ещё каких-нибудь танцев?

— За последний год многое забылось, госпожа Дарция, — тяжело вздохнула девушка. — В дороге просто не до того было.

— Но сейчас вы дома, — напомнила собеседница. — Самое время вспомнить и порадовать нас своим искусством.

— Что вы! — стараясь как можно натуральнее изобразить смущение, потупилась Ника. — Пока об этом не может быть и речи.

— Жаль, — с нескрываемым разочарованием покачала головой супруга регистора Фиденария.

Возможно, выступление сенаторской внучки раздразнило собравшихся, или уже начал выветриваться хмель, возвращая телам гибкость, только две женщины решили вместе сплясать фарангу.

И хотя, на взгляд попаданки, получилось у них весьма неплохо, реакция зрительниц оказалась не столь бурной, и те, кажется, всерьёз обиделись.

Видимо, уловив возникшее среди гостей напряжение, хозяйка дома стала завершать встречу, посвящённую чествованию Великой богини, для чего предложила всем собравшимся вновь спеть гимн.

Успевшая изрядно вымотаться Ника ничуть не возражала. Тем более, что цвет неба над головой заметно изменился, предвещая утреннюю зарю.

Потом все начали долго и прочувственно прощаться. Супруга регистора Трениума получила пять или шесть приглашений посидеть вместе у ткацкого станка, а её племянница вновь удостоилась множества снисходительных похвал в свой адрес.

Забравшись в паланкин, тётушка с минуту провозилась, устраиваясь поудобнее, и проворчала:

— Хвала богам, у вас всё неплохо получилось, госпожа Юлиса.

— Спасибо за столь высокую оценку, — устало улыбнулась девушка.

— Но, если в следующий раз задумаете что-нибудь этакое, — родственница сделала неуловимое движение рукой. — Предупредите заранее, чтобы я так не волновалась.

— Неужели? — отложив в сторону перо, Бар Акций Новум с удивлением воззрился на Мела Криса Спурия.

— Да, наставник, — вздохнул тот, осторожно доставая из корзины глиняный горшок с плотно обвязанной кожей горловиной. — Меня хозяин бойни потихоньку спросил. Он поставляет мясо во многие знатные дома, вот, наверное, и услышал где-нибудь. Не все рабы хранят в тайне разговоры хозяев.

— Сплетничать о господах — любимое занятие этих бездельников! — соглашаясь, проворчал лекарь, озабоченно подумав: "То дочь сенатора Тулия, теперь вот сын детрибуна. Неужели, действительно, кто-то специально распространяет эти слухи о Вилите?"

— Говорят, будто принц соблазнил Мания на Елфальских пустошах во время императорской охоты, — продолжал ученик, вынимая из посудины свиной желчный пузырь. — Мальчик вроде как не посмел отказать сыну государя. Вот только его отцу это очень не понравилось.

— Это понятно, — хмыкнул врачеватель. — Турий Елесий Брас принадлежит к роду, ведущему своё начало от орских вождей. А орски до сих пор не признают любви между мужчинами.

— Но сын его родился и вырос в Радле, — напомнил Крис, ловко орудуя скальпелем. — Я слышал, что он даже учился у знаменитого Анда Солуса. Того самого, что почти открыто живёт со своим отпущенником.

— И всё-таки это странно, — пропустив его последние слова мимо ушей, задумчиво пробормотал царедворец: "Случайно ли жертвой сплетен стал отпрыск детрибуна именно Первого Молниеносного легиона, или кто-то опять-таки целенаправленно пытается поссорить Вилита с расквартированными в столице военными? Но зачем? Он же самый младший из сыновей и лишь третий в очереди на престол". — Я не замечал у него тяги к мальчикам.

— А Лаваний, наставник? — напомнил ученик, аккуратно сливая желчь в пузырёк из толстого мутного стекла. — Разве тот красавчик не пользовался благорасположением его высочества?

— Вилит сам тогда был почти мальчик, — отмахнулся собеседник. — И повзрослев, быстро охладел к этому рабу. Его даже продали за навязчивость.

Он хотел ещё что-то добавить, но в дверь мастерской вежливо постучали.

— Наставник! — взмолился Крис, кивая на свои перемазанные руки.

— Ладно, — проворчал тот, вставая с кресла. — Сам открою.

— Господин Акций, — поклонилась знакомая рабыня. — Её величество желает вас видеть.

— Где она? — тут же поинтересовался лекарь.

— В саду, — пояснила невольница. — В Кленовой беседке.

— Сейчас буду, — кивнул врачеватель, и обернувшись к застывшему в ожидании ученику, проворчал. — Не забудь вымыть горшок со щёлоком.

— Да, наставник, — отозвался молодой человек.

— И закрой за мной дверь.

В саду замечательно пахло распустившимися цветами. Проходя мимо усыпанных бутонами кустов, Акций невольно замедлил шаг, залюбовавшись прелестными творениями богов, создавших столь совершенную, недоступную людям красоту.

"Пусть это совершенство и мимолётно, — думал он, шлёпая подошвами сандалий по каменным плитам. — Но оно лучше всего напоминает смертным о скоротечности жизни".

Лекарь привык к внезапным вызовам со стороны сиятельной пациентки и не очень-то торопился. Будь дело по-настоящему срочным, посыльная прибежала бы с вытаращенными глазами, и вереща от ужаса.

Беседка, где ожидала его государыня, получила своё название от клёнов, в тени которых пряталась её покрытая коричневой черепицей крыша.

Помимо вольготно расположившейся на скамеечке императрицы, её ближайшей наперсницы госпожи Квантии и двух рабынь, лекарь к своему удивлению увидел Виву Комену Белу. Супруга сенатора Комена приходилась троюродной сестрой Докесте Тарквине Домните, однако при её дворе появлялась достаточно редко.

Подойдя ближе, царедворец заметил распухший нос, покрасневшие глаза, скомканный платочек в сухих, покрытых старческими пятнами руках женщины и догадался, что именно привело её в Цветочный дворец.

— Вы желали меня видеть, ваше величество? — почтительно поклонившись, спросил он, придав лицу усталое и сосредоточенное выражение.

— Да, господин Акций, — подтвердила государыня, усаживаясь поудобнее. — У госпожи Комены заболел внук, и она очень просит, чтобы именно вы осмотрели мальчика.

— Я доверяю только вам, господин Акций! — патетически вскричала супруга сенатора. — Именно вас Пелкс отметил своей благодатью!

Поскольку императрица частенько "одалживала" охранителя своего здоровья друзьям и знакомым, подобный приказ его нисколько не удивил. А в данном случае даже слегка обрадовал. Арс Комен Стукс богат и влиятелен, к тому же неблагодарность не входит в число его многочисленных недостатков. Вот только особняк их расположен далековато от Цветочного дворца.

— Хорошо, государыня, — поклонился лекарь. — Я только отдам кое-какие распоряжения и сейчас же отправлюсь в дом господина Комена.

— У меня просторный паланкин, господин Акций, — внезапно заговорила родственница Докэсты Таркивины Домниты. — И десять крепких носильщиков — этусков.

После чего обратилась к императрице:

— Я молю о прощении, ваше величество, но сейчас из меня плохая собеседница. Я не могу ни о чём думать, кроме моего Сципа.

— Вы не должны извиняться, госпожа Комена, — покачала головой государыня. — Я сама мать и бабушка и прекрасно вас понимаю. Надеюсь, скоро у нас появится возможность поговорить в более спокойной обстановке.

Отступив на пару шагов, врачеватель поклонился, и удостоившись ответного кивка августейшей пациентки, поспешил в мастерскую.

— Всё готово, наставник! — бодро отрапортовал Крис, широким жестом указывая на рабочий стол, где лежали миски, чашечки, пучки трав и кореньев, и стоял пузырёк со свежей свиной желчью.

— Её величество посылает меня в дом сенатора Комена, — шагнув к полке со свитками, проговорил лекарь. — Мазь тебе придётся готовить самому.

Быстро отыскав нужный свиток, Акций протянул его явно взволнованному молодому человеку.

— Возьмёшь этот рецепт, он попроще.

— Но я ещё никогда этого не делал, наставник, — смутился ученик.

— Ну надо же когда-то начинать, — небрежно пожал плечами врачеватель. — Государыня утром жаловалась на боль в коленях. Так что начинай. Вернусь, проверю. И сохрани тебя Пелкс опозорить меня перед её величеством.

— Слушаюсь, наставник, — вздохнул Крис.

Акций никогда не стеснялся пускать в дело палки или кулаки. Поэтому ученик и сейчас не сомневался, что наказание за дурно приготовленную мазь не ограничится словесным внушением.

Вива Комена Бела уже ждала лекаря у закрытых ворот дворца, нервно расхаживая у большого паланкина с двускатной крышей из провощённой ткани.

— Ну, что же вы, господин Акций?! — вскричала она, раздражённо взмахнув руками. — Почему так долго?

— Клянусь небожителями, я не задержался ни на миг дольше необходимого, — сухо ответил царедворец, ясно давая понять, что оказывает ей услугу только и исключительно по прямому повелению императрицы.

— Ах! — вновь нервно взмахнула руками супруга сенатора. — Садитесь же!

И крикнула рабам, уже приготовившимся оторвать носилки от земли.

— Бегите быстрее, ленивые бездельники! Если опять будете тащиться, как садовые улитки, прикажу выпороть всех!

Понимая, что хозяйка не шутит, невольники, едва выйдя за ворота дворца, пустились чуть ли не бегом, от чего пассажиров отчаянно трясло так, что не помогали даже мягкие подушечки, в изобилии разложенные на скамейках.

Немало попутешествовавший, в том числе и по морям, Акций почти не испытывал неудобство от подобной качки, а его спутница, кажется, вообще ничего не замечала вокруг.

Постепенно её тревога невольно передалась и лекарю. Он хотел выяснить подробности самочувствия мальчика, но едва не прикусил себе язык.

Однако, вскоре шаг невольников постепенно стал замедляться. Видимо, они просто начали уставать. Хозяйка потянулась к занавеске, очевидно, намереваясь их подстегнуть. Опережая её, врачеватель спросил:

— Расскажите, что случилось с вашим внуком, госпожа Комена?

Женщина какое-то время недоуменно смотрела на Акция, потом до неё, видимо, всё же дошёл смысл вопроса, и она с жаром заговорила:

— Я давно заметила, что Сцип стал какой-то вялый…

— Давно, это когда? — беззастенчиво перебил её лекарь.

— Ну я не знаю! — раздражённо передёрнула плечами собеседница. — Дней пять или шесть. Я говорила невестке, что Сцип бледненький, но та только отнекивалась. Мальчик просто устал, набегался…

Последние слова она произнесла, явно кого-то передразнивая.

— А сегодня утром… Сцип… Мой любимый внучек…

Супруга сенатора и заботливая бабушка громко всхлипнула, вытирая промокшим платочком набежавшую слезу.

— Он не захотел вставать… Отказался от любимого мёда и стал таким горячим…

Опасаясь, как бы она окончательно не разревелась, врачеватель поспешил задать новый вопрос:

— У него что-нибудь болит?

— Да! — встрепенулась женщина. — Горлышко. Он почти не может глотать. Мой птенчик!

Слушая надрывные, сбивчивые ответы госпожи Комены, где описание симптомов болезни внука перемешивались со словами обличения его безалаберной матери, Акций постепенно прояснял ситуацию. Если рассказчица ничего не перепутала и не упустила, с мальчиком не произошло ничего из ряда вон выходящего.

Увидев покрытое красными пятнышками лицо сенаторского внука, лекарь приподнял ему подол туники, дабы убедиться, что они покрывают тело целиком, затем нашарил большие утолщения за ушами, после чего заглянул в рот. Так и есть. Нёбо и глотка покраснели.

— Мальчика рвало? — спросил он у молодой женщины с подурневшим, заплаканным лицом.

Бросив затравленный взгляд на свекровь, та кивнула, с видимым трудом разлепив опухшие, дрожащие губы:

— Да, господин Акций. Утром. Но перед вашим приходом он выпил разбавленного вина с мёдом, и пока, хвала богам, не тошнит.

— А почему вы мне ничего не сказали? — рявкнула хозяйка дома. — Вы специально скрывали это от меня?

— Что вы, госпожа Комена!? — взмолилась собеседница. — Я же вам говорила!

— Так по-вашему я уже совсем выжила из ума и ничего не помню? — голос Вивы Комены Белы звенел от благородного негодования.

Молодая женщина закрыла лицо руками, и плечи её затряслись от с трудом сдерживаемых рыданий.

Врачеватель подумал, что свекровь, кажется, собирается отчитать и без того измученную невестку, не обращая внимание ни на больного внука, ни на присутствие чужого человека.

Последнее обстоятельство его изрядно покоробило. Всё-таки он не какой-нибудь отпущенник или раб, а охранитель здоровья государыни. Возможно, именно поэтому голос придворного прозвучал немного резче, чем следовало:

— Вам необходимо принести в жертву Пелксу белую овцу, госпожа Комена. Также не забудьте помолиться и Ноне с Геладой.

— Непременно, господин Акций, — моментально успокоилась супруга сенатора.

— Мальчик пусть остаётся в постели, — размеренно продолжил лекарь. — Поить его следует молоком с мёдом. Купите в лавке корень петрушки, приготовьте отвар и давайте пить по ложке на полдебена тёплой воды. Рот необходимо полоскать водой с лимонным соком. Ложка на дебен воды.

— Всё сделаем! — заверила хозяйка дома, и словно не замечая раба, торопливо водившего палочкой по навощённой дощечке, вновь зыркнула на невестку. — Вы всё запомнили, госпожа Комена?

— Да, госпожа Комена, — кивнула та, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.

— А колени и локти мальчика полезно будет обмотать шерстяной тканью, — подумав, добавил врачеватель. — И месяц никаких прогулок и игр.

Он строго посмотрел на ребёнка, впервые отреагировавшего на его слова.

— Лучше подольше полежать, чем быстро заболеть по новой.

— Но месяц — это так много, господин Акций, — пролепетал мальчик.

— Терпение — одно из главных достоинств настоящего мужчины, — наставительно сказал царедворец и улыбнулся. — До свидания, маленький господин Комен. Да хранят тебя небожители.

— Спасибо, господин Акций, — робко улыбнулся пациент. — Пусть боги не оставят и вас.

— Что с моим внуком, господин Акций? — с жаром спросила хозяйка дома, едва они вышли во внутренний дворик. — Это очень опасно?

— Всё в руках богов, госпожа Комена, — неопределённо пожал плечами лекарь. — Но я пока не вижу ничего страшного. Дети в таком возрасте часто болеют красной горлянкой, и у большинства она проходит без последствий. Если, конечно, выполнять надлежащие рекомендации.

— Благодарю вас, господин Акций, — супруга сенатора шумно высморкалась в свежий платок. — Вам, наверное, нужно как можно скорее попасть обратно в Цветочный дворец?

— Да, госпожа Комена, — сухо ответил собеседник, вспомнив, как далеко ему предстоит идти.

— В таком случае я приглашаю вас ещё раз проехать со мной в паланкине, — радушно предложила женщина. — Я хочу лично поблагодарить её величество за то, что она проявила такое внимание к моему внуку.

Хозяйка дома всхлипнула.

— Вы же просто вернули меня к жизни! Я так переживала!

— Всё в руках богов, госпожа Комена, — счёл необходимым напомнить врачеватель. — Нам, простым смертным, не дано постичь волю небожителей.

— Я всё понимаю, господин Акций, — заверила супруга сенатора, протягивая ему маленький, расшитый цветными нитками кошелёк. — В молодости я потеряла двух сыновей и дочь, поэтому так беспокоюсь за внука. А тут ещё его мать…

Она замолчала на полуслове, скорбно и многозначительно поджимая губы.

Охранителю здоровья государыни стало грустно. Его откровенно не радовала перспектива всю дорогу выслушивать жалобы свекрови на невестку, так что он даже хотел отказаться от носилок и идти пешком, но приятная тяжесть кожаного мешочка примирила придворного императрицы с предстоящими неудобствами.

Однако вместо ожидаемого потока нелицеприятных слов в адрес супруги сына, госпожа Комена неожиданно поинтересовалась:

— Вы же слышали, господин Акций, что в Радле объявилась племянница господина Септиса, регистора Трениума? Девица называет себя внучкой сенатора Госпула Юлиса Лура. Ну того самого, которого казнили за участие в заговоре Китуна, а потом выяснилось, что он ни в чём не виноват?

— Да, я знаю об этом, — кивнул слегка насторожившийся лекарь. — Господин Септис признал в ней дочь своей сестры, которая была замужем за младшим сыном сенатора Юлиса.

— Так вы считаете, что родители этой особы все эти годы, действительно, прятались где-то на краю земли? — с некоторым замешательством спросила собеседница.

— Ну откуда же мне знать, госпожа Комена? — рассмеялся врачеватель.

— Но разве вы сами с ней не встречались, господин Акций? — совершенно неожиданно для спутника воскликнула женщина. — Когда возвращались вместе с её величеством из Галайской долины?

— Да, — не стал скрывать очевидного царедворец. — Госпожа Юлиса рассказала нам свою историю…

— И государыня её тоже слышала? — с плохо скрываемым недоверием прервала его супруга сенатора.

— Вы же знаете, как утомительны бывают дороги? — снисходительно усмехнулся придворный. — А рассказ госпожи Юлисы помог развеять скуку её величества.

— Государыня ей поверила? — Комена буквально впилась глазами в лицо спутника.

— Не знаю, — как можно равнодушнее отозвался тот. — При мне её величество об этой девушке больше не вспоминала.

— А вы сами как думаете? — не отставала собеседница. — Она на самом деле та, за кого себя выдаёт?

Акций на миг задумался. Жизнь при дворе давно отучила его давать точные и определённые ответы на столь щекотливые вопросы.

— В её рассказе много странного, госпожа Комена, — осторожно заговорил лекарь. — Но она точно издалека и совсем недавно в Империи. Я встречал много чужестранцев, и госпожа Юлиса ведёт себя во многом так же, как они.

— Это многое объясняет, — многозначительно поджала губы супруга сенатора.

— О чём это вы, госпожа Комена? — нахмурился охранитель здоровья государыни.

Какое-то время спутница сурово молчала, хотя мужчина видел, что её буквально распирает от желания поделиться свежей сплетней.

— Я могу рассчитывать на вашу скромность, господин Акций? — подавшись вперёд, шёпотом спросила она. — Поверьте, это не только моя тайна.

— Разумеется, госпожа Комена! — горячо заверил он собеседницу, с иронией подумав, что опять узнаёт какую-то важную новость одним из последних.

— Одна моя хорошая знакомая, — торопливо затараторила супруга сенатора, — рассказывала, что на чествовании Великой богини в доме господина Дарция, регистора Фиденария, госпожа Юлиса поразила всех своим танцем!

— Чем? — не на шутку удивился царедворец.

— Танцем, господин Акций! — резко выдохнув, вытаращила глаза спутница и добавила уже спокойнее, явно повторяя чужие слова. — Варвары любят устраивать буйные пляски, но с простыми и незамысловатыми движениями. А мне сказали, будто госпожа Юлиса показала что-то совершенно необычное, да ещё и под музыку, которую будто-бы услышала во сне!

— Вот как! — только и смог пробормотать весьма озадаченный лекарь, никак не предполагавший подобных талантов у случайной дорожной знакомой. Однако подумав, всё же был вынужден отметить, что движения внучки сенатора Юлиса, действительно, отличались некой изящной, хотя и не сразу бросавшейся в глаза плавностью.

— Моей знакомой, — продолжала между тем собеседница с прежним накалом, — тот танец напомнил выступления уличных плясуний. Но она сказала, что никогда раньше не видела таких резких и отточенных движений.

— А госпожа Юлиса не сказала, кто научил её так танцевать? — поинтересовался врачеватель.

— Говорит, сама всё придумала! — насмешливо фыркнула супруга сенатора. — Но вот вы скажите, господин Акций, разве такое бывает?

— Случается, боги награждают смертных и не такими способностями, госпожа Комена, — дипломатично ушёл от ответа царедворец, не желая давать повод для новых пересудов.

— Вы думаете? — вскинула брови собеседница.

— Небожители непостоянны, госпожа Комена, — вздохнул лекарь. — И нам, простым смертным, порой очень сложно понять их поступки.

— Ах, как вы это хорошо сказали, господин Акций! — всхлипнула женщина, вновь берясь за платочек. — Ну почему они наслали недуг на моего внука!?

Видимо, сообразив, что спутник не горит желанием поддерживать разговор о странной племяннице регистора Трениума, супруга сенатора принялась жаловаться на невестку.

По словам свекрови, та виновата в болезни сына, поскольку не проявляет должного почтения к богам, плохо следит за приставленными к ребёнку рабами и совершенно не заботится о его здоровье.

Часто имевший дело с женщинами и давно успевший кое-что для себя уяснить, охранитель здоровья государыни исправно делал вид, будто внимательно слушает распинавшуюся собеседницу, но рот держал на замке, ограничиваясь многозначительным хмыканьем, односложными восклицаниями и покачиванием головой.

Прибыв в Цветочный дворец, Акций намеревался как можно быстрее распрощаться со своей не в меру болтливой спутницей. Однако та заявила, что её величество по бесконечной милости своей выразила желание сразу же по их возвращению непременно узнать о самочувствии маленького господина Комена.

Первая же встречная рабыня с поклоном сообщила, что императрица пребывает в восточной угловой комнате, где знаменитый художник Некрасис рисует её очередной портрет.

Докэста Тарквина Домнита, как всегда величественно восседала у окна в кресле без спинки. Её красивые руки с унизанными перстнями пальцами расслаблено лежали на резных подлокотниках, сложную причёску украшали золотые заколки с крупными изумрудами, а плечи покрывала ярко-красная накидка.

Напротив, присев на низенькую скамеечку, яростно черкал угольком по широкой, гладко оструганной дощечке пожилой мужчина с большой багровой лысиной в обрамлении седых всклокоченных волос.

— Что с вашим внуком, госпожа Комена, — после приязненного кивка поинтересовалась государыня.

— Красная горлянка, ваше величество, — всхлипывая и вытирая слёзы, ответила супруга сенатора. — Господин Акций сказал, что если небожители не оставят нас своей милостью, мальчик скоро поправится.

— Я буду молить богов о выздоровлении вашего внука, — пообещала императрица.

— Благодарю, государыня, — низко кланяясь, дрожащим от с трудом сдерживаемого рыдания голосом пробормотала собеседница. — Ваша доброта и щедрость во истину не знают границ! Только вашими заботами наша семья обязана своим счастьем!

Стоя у двери, Акций чувствовал себя здесь совершенно лишним, но не мог покинуть комнату без разрешения, а императрица как на зло даже не смотрела в его сторону.

— Как дела у вашего уважаемого супруга? — продолжала она любезничать с дальней родственницей. — Он, кажется, уже не молод. Надеюсь, бесконечные дебаты не сильно его утомляют?

— Господин Комен считает свою деятельность в Сенате служением высшим интересам Империи! — выспренно проговорила собеседница, с обожанием глядя на Докэсту Тарквину Домниту. — И будет трудиться на своём посту, покуда хватит сил!

— Похвально, — любезно улыбнулась государыня.

— Супруг сказал, что на днях они будут рассматривать очень необычный вопрос, ваше величество, — сообщила растроганная от подобного внимания госпожа Комена. — О возвращении земель рода младших лотийских Юлисов нежданно-негаданно объявившейся внучке оклеветанного сенатора Госпула Юлиса Лура.

— Уже? — удивилась императрица, поправляя складку на плаще. — Не ожидала, что они так скоро возьмутся за дело госпожи Юлисы.

— Сенаторы хотят наконец-то отменить закон, позволявший женщинам владеть землёй, ваше величество, — с удовольствием пояснила собеседница. — Но, поскольку прошение госпожи Юлисы уже подано, они обязаны рассмотреть его до прекращения действия закона.

— Вспомнили! — презрительно фыркнула государыня. — После стольких-то лет!

— Мне сказали, что это предложил сенатор Касс Юлис Митрор, ваше величество, — продолжала госпожа Комена. — Он принадлежит к роду старших лотийских Юлисов и…

Сделав короткую паузу, женщина многозначительно улыбнулась.

— … видимо, из родственных чувств всячески помогает госпоже Юлисе.

— Это хорошо, что он не забывает родственников, — лицо императрицы поскучнело, и Акций понял, что разговор стал ей неприятен, однако увлечённая рассказчица, кажется, ничего не заметила.

— И ещё, ваше величество, муж сказал, что госпожу Юлису вызовут на заседание Сената. Они хотят на неё посмотреть и задать много вопросов.

"Надо обязательно послушать, — тут же решил про себя лекарь. — Госпожа Юлиса умеет удивлять.