Отважная лягушка

Глава III Самый гуманный суд в мире

Этой ночью Ника почти не спала. Тюремные шестиногие вампиры как с цепи сорвались. Словно предчувствуя близкое расставание, они старались выпить как можно больше её крови. С трудом удерживаясь от того, чтобы не разодрать ногтями зудящую кожу, девушке оставалось только молиться высшим силам и надеяться, что никто из этих милых насекомых перед визитом к ней не обедал на больном чумой или ещё какой холерой узнике.

Но, возможно, она просто очень сильно волновалась, и от этого укусы казались особенно болезненными?

Ника прекрасно понимала: приговорят ли её к быстрой и мучительной смерти на колу или к медленному умиранию на руднике, — ни она, ни другие арестантки в эту камеру больше не вернутся.

Кирса и Вилпа привычно ожидали наказания у каменного столба и просили богиню правосудия Цитию лишь о том, чтобы число ударов не оказалось слишком велико. Впрочем, проститутки тоже время от времени почёсывались во сне.

Внизу попискивали, шурша соломой, недовольные крысы, которым так и не удалось добраться до еды арестанток. В темноте грызуны безбоязненно забирались на лежанку, где, привстав на задние лапки, жадно нюхали воздух.

Девушка мысленно поблагодарила строителей тюрьмы за такие длинные камеры, позволявшие ей держаться подальше от этих милых зверюшек. Какой-то особо наглый крысюк попытался устроиться совсем близко от узницы, а когда та собралась сбить его полой плаща, неторопливо с достоинством удалился примерно на полметра, после чего вновь стал принюхиваться к запахам, доносившимся от высоко привязанного узелка. Грызуны и раньше их донимали, но Нике вновь показалось, что сегодняшней ночью они ведут себя особенно нагло и вызывающе.

Несмотря на богатый опыт проживания в различных частях этого мира, путешественница не считала близкое соседство с голохвостыми пушистиками приятным и способствующим спокойному сну.

Возможно, ещё и поэтому она так плохо выспалась, задремав только под утро. Тем не менее нервы у неё оказались настолько взвинчены, что девушка мгновенно проснулась от лёгкого шороха, прозвучавшего совсем рядом, и тут же встретилась глазами с резко отпрянувшей Кирсой.

— Я только хотела узнать, проснулись вы или нет, госпожа, — потупила взор проститутка.

— А чего тебе от меня надо? — нахмурилась Ника, сгибая в коленях прикрытые плащом ноги и нашаривая прикреплённый к голени клинок.

Почувствовав нешуточную угрозу в её голосе, сокамерница явно растерялась.

— Так утро уже, госпожа, — пришла к ней на помощь подруга. — Сегодня же суд.

— И что? — продолжая "давить" Кирсу взглядом, спросила девушка, зацепив пальцем колечко на конце рукоятки кинжала. — Из-за такой мелочи надо меня будить?

— Простите, госпожа, — криво усмехнулась представительница древнейшей профессии, отступая от лежанки. — Нечаянно получилось.

Убедившись, что соседка по камере больше не пытается приблизиться на опасное расстояние, Ника спустила ноги на грязный пол, мельком подумав, что у неё, кажется, начинает развиваться паранойя или мания преследования.

Из соседних камер тоже стал доноситься шум. Тюрьма просыпалась. За время дриниар количество арестантов заметно выросло. Вчера днём привели какого-то бедолагу, попытавшегося стащить на рынке кошелёк у зазевавшегося прохожего. Добрые жители Этригии как следует отдубасили незадачливого воришку и передали его в руки правосудия.

Брезгливо стряхнув с плаща катышки крысиного помёта, видимо, какая-то мерзкая тварь сидела на нём, пока узница спала, девушка вспомнила о подвешенном к стропилам узелке. Уж если ей не суждено сюда вернуться, то незачем оставлять здесь продукты.

Выбрав себе лепёшку поподжаристее и насыпав сверху горку изюма, она протянула остатки сокамерницам. Те не заставили себя упрашивать, с жадностью набросившись на остатки сушёного винограда и последнюю лепёшку.

Не обращая на них внимание, Ника вновь забралась с ногами на лежанку, где стала лениво, без аппетита пережёвывать скудный завтрак, показавшийся ей совершенно безвкусным.

Чем закончится суд? Как выступит Олкад, и насколько его речь повлияет на решение магистрата Проба Фаба Лисы и преторов? Всё ли сделал адвокат, чтобы спасти её от казни или каторги?

Ужасно выматывала неопределённость. Однако больше всего душевных страданий причиняло нарастающее чувство бессилия. Девушка отчётливо понимала, что сейчас от неё самой почти ничего не зависит. Из обладавшего хоть какой-то свободой воли игрока она вновь превратилась в игрушку великого множества обстоятельств, или того странного существа, которое явилось ей ещё в Некуиме. Неприятное воспоминание заставило путешественницу нервно передёрнуть плечами.

Проникавший сквозь узкие окна дневной свет решительно разогнал ночной сумрак, заставив клочки того прятаться по углам.

Лязгнула входная дверь, донёсся озабоченный голос эдила Аква.

— Заходите быстрее!

— Гляди, Рояш, с утра новеньких привели! — рассмеялся кто-то из узников.

— Заткнись, тупая скотина! — рявкнул смотритель тюрьмы. — Если не хочешь ещё до суда плетей отведать!

Облегчённо вздохнув, Ника почти бегом бросилась к решётке, но увидев за ней Олкада, невольно отпрянула, удивлённо вскинув брови.

На щеке и ухе алели многочисленные царапины, словно молодого человека вдумчиво возили рожей по камням. А левую скулу украшал небольшой, но симпатичный синяк, явно добавлявший брутальности в облик адвоката.

— Что с вами, господин Ротан? — как-то само-собой вырвалось у узницы.

— Всё в порядке, госпожа Юлиса, — пренебрежительно и даже несколько высокомерно махнул рукой Олкад, отводя в сторону глаза с покрасневшими белками.

Тут девушка обратила внимание на набрякшие под ними мешки, которые раньше она у своего защитника не замечала.

Почти прижавшись лицом к брусьям решётки, писец сделал ей знак приблизиться.

— Сто шестьдесят пять империалов, госпожа Юлиса, — еле слышно выдохнул он. — Прямо сейчас, не то будет поздно.

— Подождите немного, — только и успела прошептать арестантка, перед тем как к двери подошли эдил Акв и не посмевшая обогнать такого важного человека Риата с корзиной за плечами и амфорой в руке.

Едва не оттолкнув на секунду замешкавшегося адвоката, хмурый смотритель тюрьмы вставил ключ в прорезь замка.

— Заходи, — скомандовал он рабыне, но решительно пресёк попытку молодого человека войти вслед за ней. — Там без вас справятся.

Писец с тревогой посмотрел на узницу. В глазах его мелькнула тень паники. Арестантка ободряюще улыбнулась.

— Быстрее намывайтесь, — проворчал эдил. — Некогда мне тут с вами торчать.

— Я вас не задержу, господин Акв, — заверила Ника.

Под недоуменно-выжидательными взглядами сокамерниц она помогла невольнице снять корзину и достала оттуда свёрнутый кусок полотна.

— Помогите мне, — обратилась девушка к всё ещё пребывавшим в ступоре проституткам.

— А что делать, госпожа Юлиса? — растерянно спросила Вилпа.

— Подержите за концы, — попросила Ника.

— Это ещё зачем? — мгновенно насторожился эдил. — Что, я голых баб не видел?

— Тогда зачем вам ещё и на меня смотреть? — вымученно улыбнулась арестантка, предусмотревшая в своих планах подобное развитие событий.

— В самом деле, господин Акв, — вступил в разговор адвокат. — Стоит ли смущать девушку?

Собеседник презрительно фыркнул.

— Ноной и Артедой прошу вас позволить мне хотя бы до суда остаться свободным человеком, — голос узницы дрогнул, губы скривились, глаза заблестели. — И сохранить последние остатки чести…

Эдил заколебался.

— Ну куда я отсюда денусь? — умоляюще проговорила Ника, отчаянно выжимая слёзы и обводя рукой серые, мрачные стены.

Кажется, на этот раз у неё получилось. Видимо, сказался приобретённый за долгое путешествие опыт лицедейства и некоторые природные актёрские способности. Во всяком случае, смотритель тюрьмы, отвернувшись, досадливо махнул рукой.

Окрылённая первой пусть и совсем крошечной победой, арестантка, переведя дух, тут же развила кипучую деятельность.

Поставив сокамерниц лицом к решётке, она заставила их растянуть полотно так, чтобы сверху оставалась видна только её голова, а нижний край не доставал до пола всего сантиметров пять.

Действуя по заранее разработанному плану, Риата подхватила подол платья госпожи, одновременно вытаскивая из закреплённых на голени ножен кинжал.

Нашарив под материей завязки набитого деньгами пояса, невольница, повозившись, ловко разрезала узлы и стащила его вместе с одеждой, лишь пару раз оцарапав кожу хозяйки.

Если бы хмуро наблюдавший за ней эдил что-то заметил или хотя бы заподозрил наличие тайника, Ника наверняка осталась бы без денег. Даже присутствие адвоката не спасло бы её золото от конфискации. Да и проститутки, увидев пояс, могли сообразить, что рядом с ними всё это время находились большие деньги. И кто знает, какая блажь могла прийти в их дурные головы? Обиделись бы на то, что сокамерница их одурачила, и подняли бы шум. Просто так, из вредности.

Поэтому неудивительно, что взведённая, наподобие туго перекрученной пружины, девушка, оставшись обнажённой, абсолютно не ощущала царившего в камере холода.

Приняв от рабыни смоченную тёплой водой тряпицу, она торопливо протёрла себе лицо, шею, грудь, живот и вдруг буквально шкурой почувствовала пронзительный, буравящий взгляд Кирсы.

"Чего это с ней?" — настороженно удивилась Ника. Нижнее бельё, дабы ещё сильнее не смущать окружающих, она уже сняла ночью и теперь недоумевала: что же вызвало столь пристальное внимание проститутки? Неужели Кирса так бурно реагирует на пустые ножны на ноге? Но сокамерница смотрела куда-то выше.

"Одни педики кругом! — презрительно фыркнула про себя девушка. — Да лесбиянки. Ну ты смотри, как таращится?! Того и гляди слюни до полу пустит… Вот батман!"

Мысленно выругавшись, она инстинктивно дёрнулась, пытаясь отвернуться, но тут же сообразила, что точно такие же пятна у неё на боках и спине.

За последние дни тяжёлый пояс с деньгами, который арестантка носила не снимая, успел основательно натереть кожу. Именно на эти болезненно-розовые следы раздражения и уставилась Кирса, видимо, пытаясь сообразить: что же это такое?

Стараясь ничем не выдать своего беспокойства, госпожа, тем не менее, знаком приказала невольнице поторопиться.

Понимающе кивнув, та отставила в сторону амфору и метнулась к корзине за новым платьем. Несмотря на явно неподходящую обстановку, Риата, перед тем как помочь хозяйке одеться, продемонстрировала ей обновку.

Как та и заказывала, новое платье смотрелось скромно. Привычный длиннополый фасон, узкий матерчатый пояс и короткие до середины предплечья рукава. Однако из-за добротной ткани оно не выглядело слишком убого, но, самое главное, на нём отсутствовали разного рода подозрительные пятна, и оно ещё не походило на прокрученную через мясорубку тряпку.

Оправив подол и ворохнув печами, примеряясь к не обношенной одежде, Ника кивнула сокамерницам.

— Всё, отдайте сукно Риате.

Едва проститутки опустили импровизированную ширму, девушка с достоинством поклонилась насупленному смотрителю тюрьмы.

— Спасибо, господин Акв. Благодетельная Нона, покровительница слабых женщин, щедро вознаградит вас за такое благородство.

— Вы закончили? — хмуро поинтересовался эдил, хотя арестантка могла поклясться, что её слова явно пришлись мужчине по душе.

— Уже скоро, — заверила его Ника. — Надо только немного причесаться. Всё-таки я предстану перед лучшими людьми Этригии.

Криво усмехнувшись, собеседник демонстративно скрестил руки на груди, всем видом показывая, что долго ждать он не намерен.

Пока хозяйка любезничала с тюремным начальством, невольница, сложив полотно, постелила его на край лежанки, чтобы госпожа не испачкала новое платье.

Усевшись, девушка поставила корзину на колени и в то время, как рабыня расчёсывала грязные, слипшиеся волосы, отыскала прикрытые тряпками пояс и кинжал.

Не вынимая их, она осторожно разрезала остро отточенным лезвием кушак примерно напополам, аккуратно свернув каждую часть. Одну засунула поглубже, вторую оставила сверху.

Данные манипуляции приходилось проделывать под пристальным взглядом внимательных и недоброжелательных глаз, стараясь сохранять на лице спокойно-отрешённое выражение, хотя сердце работало со скоростью матричного принтера.

А вот её адвокат никак не мог скрыть охватившего его беспокойства. Он уже начал нервно топтаться на месте, словно школьник у закрытой кабинки туалета.

Поймав его бегающий беспокойный взгляд, подзащитная ободряюще улыбнулась. В ответ Олкад выразительно кивнул в сторону выхода.

— Поторопись! — прикрикнула Ника на невольницу. — Просто заплети косы и всё. Сейчас не время думать о красоте причёски.

— Слушаюсь, госпожа, — привычно отозвалась Риата.

Новая тёмно-коричневая накидка тоже выглядела более чем скромно, зато по размеру мало уступала плащу, закрывая плечи и спину.

Прикрыв голову, девушка, достав из корзины завёрнутые в тряпочку лепёшки и продемонстрировав их смотрителю тюрьмы, улыбнулась.

— Надеюсь, вы не будете возражать, господин Акв?

— Ешьте, — пренебрежительно махнув рукой, эдил уставился на торопливо собиравшую вещи рабыню.

Стараясь отвлечь от неё внимание, арестантка вежливо поинтересовалась:

— Как долго ещё ждать суда, господин Акв?

— Скоро начнётся, — усмехнулся собеседник. — Госпожа Юлиса… Или как вас там на самом деле?

— Так и есть на самом деле, господин, — заверила Ника.

Заскрипели петли, выпуская Риату, нагруженную полной корзиной и пустой амфорой. Пока смотритель тюрьмы возился с замком, невольница успела что-то шепнуть переволновавшемуся адвокату. Выслушав, тот с явным облегчением выдохнул и, коротко кивнув своей подзащитной, вытер выступивший на лбу пот.

При этом она успела заметить, что кисть правой руки выглядит слегка распухшей, а на костяшках пальцев содрана кожа.

"Ого! — усмехнулась про себя девушка. — Юрист, кажется, успел вчера с кем-то подраться. Надо бы как-нибудь аккуратно узнать: из-за меня или сам по себе?"

Оглядев на прощание узницу с ног до головы, эдил одобрительно хмыкнул. Едва смотритель и сопровождавшие его лица вышли, из глубины тюрьмы раздался зычный голос.

— Эй ты, богохульница! Чего это они к тебе припёрлись всей кучей?

Проигнорировав вопрос, Ника посмотрела на сокамерниц.

Наклонившись к самому уху подруги, Кирса что-то рассказывала, помогая себе движениями рук.

Глаза у Вилпы потихоньку лезли на лоб, а нижняя челюсть наоборот стремительно опускалась. Натолкнувшись на пристальный взгляд девушки, она быстро захлопнула рот, резко ткнув локтем приятельницу. Та замолчала и, зло ощерившись, втянула голову в плечи.

В этот момент любопытному заключённому ответили из соседней камеры.

— Эдил ей баню устроил, чтобы она на суд чистенькой пришла!

— Богачам везде хорошо, — поддержал разговор товарищей по несчастью третий голос. — Мы тут голодаем, а этой аристократке рабыня каждый день жратву таскала!

— Заплати, и тебе принесут! — насмешливо фыркнул четвёртый узник. — И баню со шлюхами устроят!

— Да хоть зад подставят! — поддержал первый.

Арестанты дружно заржали, хотя сквозь смех ясно слышалось горечь и обида.

Благополучно пропустив весь этот диалог мимо ушей, Ника, не спуская глаз с нахохлившихся проституток, чем-то похожих на приготовившихся к прыжку облезлых, помойных кошек, нашарила присыпанный соломой кинжал.

— Чего это с вами? — растянула она губы в подобие улыбки. — Лучше съешьте лепёшки, пока на суд не повели. Я так понимаю: кормить нас здесь больше не будут?

— Нет, госпожа Юлиса, — настороженно усмехнулась Вилпа.

— Тогда тем более надо поесть, — наставительно проговорила Ника, и поставив ногу на край лежанки, приподняла подол, демонстрируя закреплённые на ноге ножны.

— Ловко придумано, — одобрительно кивнула Кирса. — А стражники знают?

— Хочешь им рассказать? — вскинула брови девушка.

— Почему бы нет? — проститутка встала, с наглым вызовом глядя на сокамерницу. — И про оружие, и про то, что ты под платьем прятала.

— Так чего эдилу не сказала? — издевательски усмехнулась путешественница, уже догадавшись, что шлюха не выдала её из-за элементарной трусости. Видимо, в уголовной среде любого из миров не поощряется открытое сотрудничество с властями, и другие заключённые могли неправильно понять благородный порыв уличной жрицы продажной любви.

Вернув клинок в ножны, Ника аккуратно оправила платье.

— А сейчас поздно. Дорога жертва к празднику.

— Так у тебя там в самом деле что-то было? — ошарашенно охнула Кирса, переглянувшись с Вилпой.

— Может было, — тем же тоном ответила девушка. — А может нет? Теперь-то какая разница?

Не сказав больше ни слова, она аккуратно присела на краешек лежанки и приготовилась терпеливо ждать. Узники всё ещё лениво переговаривались, жалуясь на богатеев, аристократов, начальников и всеобщую несправедливость жизни.

Сокамерницы жадно лопали лепёшки, бросая в сторону Ники взгляды, где явная злоба мешалась со скрытым восхищением. А арестантка мысленно готовилась к предстоящей схватке. И пусть оружием в ней послужат не кинжал и копье, а ум и находчивость, от этого она не перестанет быть менее опасной.

Как часто случается в подобных случаях, ожидание тянулось нестерпимо медленно, но тем не менее девушка вздрогнула от неожиданности, когда вновь хлопнула входная дверь, наполнив тюрьму лязгом доспехов и грубыми голосами.

Вытянувшись в струнку, она напряжённо прислушивалась к происходящему. Судя по всему, перед тем как вести на суд, узников связывали, а подобная перспектива не могла не настораживать.

Слух её не подвёл. Когда за решёткой опять появился эдил, на этот раз в сопровождении стражников и незнакомца с унылой физиономией в коричневом плаще, сокамерницы дружно, как по команде, посмотрели на Нику, словно уступая ей право первой покинуть их общее узилище.

— Вы называете себя Никой Юлисой Терриной? — даже голос у неизвестного оказался какой-то тусклый, как лицо.

— Я и есть Ника Юлиса Террина, — гордо вскинула голову девушка, с удовлетворением отметив, что не только тюремщики, но и ещё какое-то несомненное начальство обратилось к ней на "вы".

— Выходите, — не дослушав, скомандовал собеседник.

Противно заскрипели петли, и узница, пригнувшись, вышла из камеры.

— Я, претор Попм Курий Аст, обязан препроводить вас на форум славного города Этригии, где справедливый суд рассмотрит предъявленные вам обвинения в нарушении закона об умиротворении Дрина. Вам понятно?

— Да, господин Курий, — кивнула арестантка, слегка заворожённая такой торжественностью.

— Вяжите её, — скомандовал претор.

Глянув ему за спину, где стражники уже вели к выходу узников из соседних камер, Ника послушно вытянула вперёд сложенные руки. Один из тех, кто четыре дня назад лишил её кошелька, ловко обвязал запястье толстой грубой верёвкой.

Подобную процедуру проделали и с проститутками. Только к ним претор обращался на "ты" и обвинил в непристойном поведении.

Связанных сокамерниц вывели во двор, где их горячо и громко приветствовали товарищи по несчастью. Их заросшие щетиной грязные рожи расплывались в похотливых улыбках, слезящиеся от яркого солнца глаза раздевали арестанток, а щербатые рты щедро несли похабщину.

Впрочем, самых говорливых быстро заставили заткнуться стоявшие вокруг стражники с короткими копьями.

Один из них толкнул в плечо на секунду замешкавшуюся путешественницу.

— Ну, чего встала?

Нике очень не хотелось толкаться среди грязных, одетых во вшивые лохмотья вонючих мужиков, вот только её желание никого не интересовало.

Стоило девушке встать возле них, как рядом тут же оказался Сухан и прошипел на редкость противным голосом:

— Думаешь, чистое платье защитит твою задницу от кола? Или ты хочешь получить его в другое место, и поэтому подмылась?

— Заткнись, лагир, — презрительно фыркнула девушка. — В твоей заднице столько всего побывало, что любой кол будет болтаться, как ведро в колодце.

— Зато тебе в диковинку будет, ослица беременная! — мерзко хихикнув, парнишка попытался сдёрнуть с неё покрывало.

Та отшатнулась и едва не налетела на Кирсу.

— Чего на людей бросаешься, меретта подзаборная? — зло фыркнув, проститутка болезненно ткнула в бок бывшую сокамерницу.

— А ну стоять, обезьяны облезлые! — рявкнув, стражник звонко приложился древком копья к спине представительницы древнейшей профессии.

Зашипев рассерженной кошкой, Кирса попыталась втянуть голову в плечи. А Ника, все эти дни подкармливавшая проститутку, лишний раз убедилась в бессмысленности расчёта на человеческую благодарность.

Претор Курий, обменявшись на прощание со смотрителем тюрьмы парой слов, накинул на плечо сумку с документами и зашагал к воротам, даже не глядя на арестантов.

— Пошли! — скомандовал стражник, в котором путешественница узнала мнимого Курция Таила Пипа, принявшего якобы на хранение её кошелёк. Встретившись с ней взглядом, тот нагло усмехнулся.

"Козёл!" — скорбно поджав губы, подумала девушка, отворачиваясь и предоставляя ему возможность продолжать гордиться своим умом и сообразительностью.

В воротах вновь непонятно как оказавшийся у неё за спиной Сухан попытался сбить Нику с ног. Но будучи настороже, та с силой толкнула юношу на стражника, который тут же ударил его тупым концом копья в бок.

— Куда прёшь, гниль помойная!

— Ну, меретта, всем богам молись, чтобы мы на один рудник не попали! — процедил сквозь зубы малолетний правонарушитель. — Там я тебе матку через глотку вырву!

— Это тебе, сопляк, надо небожителей благодарить, что у меня руки связаны, — насмешливо фыркнула девушка, на которую уже давно не производили впечатление ни грозно выпученные глаза, ни громогласные угрозы.

Содержание ответа и его тон явно озадачили правильного пацана, который тут же замолчал, потирая ушибленный бок.

— Ловко она тебя, Сухан, — хрипло рассмеялся узник в вытертой овчиной безрукавке поверх двух рваных туник. — А ещё хвалился, будто драться умеешь.

Кто-то рассмеялся. Парнишка огрызнулся, послав всех к Такере. Но большинство арестантов, казалось, совсем не заметили этого маленького междусобойчика. После того, как они покинули тюремный двор, их поведение разительно переменилось. Мужчины разной степени зрелости шли молча, казалось, полностью погрузившись в свои думы. Даже Кирса с Вилпой притихли, время от времени ёжась то ли от холода, то ли от невесёлого предчувствия.

Мерно шагавшая по улицам Этригии процессия вызывала нешуточное любопытство прохожих. Причём Ника сразу сообразила, что именно она больше всего притягивала взоры горожан. Люди показывали пальцем на неё, тихо переговаривались. Какая-то женщина в цветастой накидке, выслушав свою спутницу с крысиным лицом записной сплетницы, охнула, прикрыв рот рукой, и уставилась на узницу расширенными от ужаса глазами.

Та надвинула покрывало на глаза. Несмотря на успокоительные слова Ротана, перспектива угодить на рудники уже не казалась такой туманной.

"От кола он, может, меня и отмажет, — с тревогой думала попаданка. — А вот загреметь на каторгу — вполне возможно".

Мелькнула шальная мысль о побеге. Пусть руки связаны, но ноги свободны, а арестантов столько раз проводили мимо узких, терявшихся в глубине квартала переулков. Ей бы только на пару минут оторваться от погони, а там можно разрезать верёвки и затеряться в большом городе.

"Который я совсем не знаю", — горько вздохнула Ника, понимая полную бесперспективность подобного плана. Чудо само по себе — явление достаточно редкое. Но даже если допустить, что оно случится дважды, и ей не только удастся скрыться от стражников, но и добраться до дома Асты Бронии, вряд ли та захочет ей помочь. Одно дело подыскать адвоката за чужие деньги, и совсем другое — прятать беглую преступницу.

Занятая грустными мыслями девушка не заметила, как их скорбное шествие приблизилось к форуму. В уши мягко, но настойчиво влезал многоголосый шум, а в конце улицы показалась заполненная людьми площадь.

Хмурясь, горожане расступались перед бодро шагавшим претором, невольно выстраиваясь в две шеренги, образуя коридор, по которому двигались стражники и связанные по рукам арестанты. Мужчины, из которых в основном и состояла толпа, также тыкали в сторону Ники пальцами, таращась сотнями любопытных, осуждающих и просто равнодушных глаз.

Вдруг девушке показалось, как чей-то взгляд полыхнул чистейшей, неподдельной ненавистью, и над притихшим форумом раздалось пронзительное:

— Богохульница! Мерзавка! Потешаться над нами вздумала?! Сколько рудокопов теперь погибнет из-за тебя!?

Немолодой человек в заплатанном плаще, покраснев и выпучив налитые кровью глаза, надрывался, потрясая над лохматой головой сжатыми кулаками:

— Казнить её! На кол, чтобы другим неповадно было!

— На кол! — дружно поддержали крикуна зеваки. — Смерть потаскухе!

Ника с трудом удержалась, чтобы по примеру Кирсы не втянуть голову в плечи.

— Не дадим чужакам позорить Этригию! — внезапно грянуло совсем рядом, и в её сторону устремилась сутулая фигура, показавшаяся удивительно знакомой.

— Прости, владыка Дрин! — верещала Калям. — Отомщу я за поругание твоё!

Стражник попытался остановить безумную старуху, но на пути у него вдруг оказался мужчина в меховой безрукавке поверх серой туники с рукавами, а другого охранника схватил за копьё молодой парень с горящими глазами истинного правдоруба.

Арестантка шарахнулась в сторону, только сейчас заметив блеснувшее в руке бывшей сокамерницы лезвие. Не зная, что ещё предпринять, девушка в отчаянии сорвала с головы покрывало и швырнула в лицо Калям.

Люди вокруг заорали, словно футбольные фанаты на финале кубка чемпионов.

Полоумная старуха замешкалась от неожиданности. Да и прожитые годы резвости не добавляли, так что стражник успел вырвать оружие из цепких пальцев юноши и, не задумываясь, ткнул тупым концом в спину Калям.

Тоненько, по-заячьи завизжав, она неестественно выгнулась, и тут Нику сзади кто-то с силой толкнул прямо на неё. Глаза фанатичной почитательницы владыки подземного царства вспыхнули радостью.

Но девушка успела подставить под удар связанные руки. Тонкое, сточенное лезвие рассекло верёвку, попутно вспоров кожу на обратной стороне ладони.

В этот момент рассвирепевший стражник вонзил копьё в спину издавшей победный клич Калям. В горле старухи заперхало. Она ещё раз взмахнула рукой с зажатым в сухоньком кулачке ножом. Но с губ на подбородок уже поползла кровавая пузырящаяся пена. Выцветшие от времени глаза несчастной женщины прояснились, делая её чем-то похожей на обиженного ребёнка.

Это оказалось настолько неожиданно, что Ника едва не попыталась поддержать бывшую сокамерницу, когда ноги той подломились в коленях.

Опомнившись, девушка отвернулась, напоровшись на насмешливо-презрительный взгляд Сухана. Видимо, этот поганец и толкнул её на нож.

Кругом стоял невообразимый ор. Люди кричали, размахивали кулаками. Кто-то склонился над застывшей в неестественной позе Калям. Претор метался, пытаясь восстановить какое-то подобие порядка.

Повинуясь его командам, стражники согнали арестантов в кучу, оградив их копьями, как барьером. Путешественница почувствовала, что не может позволить себе упустить такой подходящий момент. Лошадиная доза адреналина заставила кровь бурлить, словно только что раскупоренное шампанское. Не обращая внимание на боль и кровотечение, девушка разорвала уцелевшие волокна верёвки и, развернувшись, ударила стоявшего слева Сухана.

В своё время Наставник заставлял её многократно отрабатывать данный приём. Изначально он предназначался для вооружённой кинжалом руки. Но удар и простым кулаком по печени получился очень болезненным.

Вскрикнув, парнишка стал заваливаться на мостовую, а Ника, достав из-за пояса свёрнутый льняной платочек, принялась торопливо перевязывать рану.

— Возьми, — вдруг услышала она над ухом. — Прикройся.

Тот самый конвоир, кто лишил её кошелька, протягивал поднятую накидку. Заметив, что руки арестантки свободны, он резко насторожился.

— Это не я! — поспешила оправдаться девушка. — Старуха хотела порезать ножом, я защищалась. Вот она по верёвке и полоснула.

— Господин Курий! — крикнул добросовестный стражник, глядя, как собеседница поспешно накидывает покрывало. — Тут одна развязалась!

— Кто такая? — раздражённо отозвался претор.

Он с мрачно-унылой физиономией выслушивал гневную речь представительного мужчины в белом плаще.

Путешественница узнала одного из тех магистратов, которых она видела на ступенях базилики, и к кому по глупости обратилась за помощью в свой первый день пребывания в Этригии.

Глянув на узницу, продолжавшую аккуратно бинтовать раненую кисть, стражник, поколебавшись, ответил:

— Госпожа Юлиса.

Первый раз назвав её по фамилии.

С тоской глядя вслед гордо удалявшемуся члену городского совета, претор раздражённо махнул рукой.

— Некогда нам возиться. Пусть так идёт. Ты там приглядывай за ней.

— Да, господин Курий, — кивнул конвоир, перехватывая копьё, и скомандовал, словно стараясь задеть арестантку напускной строгостью.

— Шагай!

Скромно потупив взор, девушка пошла вслед за то и дело оглядывавшимися проститутками. Своим нарядом и свободными от пут руками Ника стала привлекать ещё больше внимания. Решив воспользоваться этим, она придерживала зверски болевшую кисть так, чтобы окружающие могли как следует рассмотреть стремительно пропитывавшуюся кровью повязку.

Негромкий ропот толпы прорезал пронзительный женский крик:

— Мама! Где мама?! Мамочка!

Расталкивая сгрудившихся зевак, к лежащему на мостовой телу Калям устремилась женщина в синем шерстяном плаще и сбитой на плечи накидке.

— Что же ты наделала, мамочка?! — заломив руки, дочь рухнула на колени перед матерью, и упав ей на грудь, разрыдалась.

Буквально через несколько секунд рядом очутился встрёпанный супруг, заботливо придерживавший правой рукой привязанный к поясу кошелёк. Наклонившись к жене, он что-то горячо зашептал, оглядываясь по сторонам. Прежде, чем зрители бесплатного представления заслонили его от глаз Ники, та успела заметить на его лице выражение нескрываемого облегчения.

Судьи терпеливо дожидались обвиняемых за длинным столом перед колоннадой базилики. Ступени, ведущие ко входу в главное общественное здание Этригии, были свободны, но перед ними толпились многочисленные зеваки, собравшиеся поглазеть на процесс.

Повинуясь окрику претора Курия, люди расступились, пропуская на сцену главных действующих лиц предстоящего представления.

По сторонам широкой лестницы архитектор расположил площадки с каменными чашами светильников. Арестантов подвели к правой платформе, возле стены которой они и расселись. Только Ника осталась стоять, лишь время от времени опираясь плечом о каменную кладку. Помня об аристократическом положении, она всячески старалась выделись себя из общей массы обвиняемых, твёрдо решив оставаться на ногах всё время процесса.

— Богохульница! — вновь донеслось из толпы. — Казнить её! На кол! Только так великий Дрин простит нас!

Впрочем, кричали натужно, без огонька, словно отрабатывая не слишком щедрую оплату. Видимо, поэтому призывы не получили поддержки со стороны горожан. Более того, на горлопанов, мешавших следить за процессом, кое-где громко зашикали.

Тут Нику кто-то окликнул:

— Госпожа Юлиса!

Чуть повернув голову, она увидела широко улыбавшегося Ротана и выглядывавшую у него из-за плеча Риату. Судя по сияющей физиономии адвоката, тот пребывал в полной уверенности в благополучном исходе дела, а вот рабыня смотрела на госпожу с тоской и сочувствием. Поймав взгляд девушки, молодой человек энергично кивнул.

"Золото взяли, — сделала логический вывод арестантка. — Теперь только бы не кинули. Чего доброго, отправят на рудники — тогда плакали наши денежки. И жаловаться не пойдёшь. Вот батман".

Убедившись, что его поняли, Олкад куда-то исчез, а невольница осталась. Прижав к груди небольшую корзину, она только отступила в глубь толпы, освобождая место впереди для самых любопытных.

Девушка взглянула на судей.

"Ну, и кому из них достались мои империалы? Одному магистрату или он с преторами поделился?"

Высокий, пожилой мужчина со строгим, обрюзгшим лицом задумчиво смотрел куда-то поверх голов зрителей. В кресле с высокой спинкой, прикрытый плащом, отороченным серебристым белым мехом, он словно олицетворял собой солидность и респектабельность. Со стороны казалось невероятным, что человек такой благообразной внешности способен взять у беззащитной девушки последние деньги.

Преторы по бокам смотрелись далеко не так импозантно. Один — молодой, вертлявый, — то теребил завязки плаща, то поправлял украшенную зелёными камешками пряжку, одновременно вертя головой и болтая с угодливо склонившимся перед ним мужчиной в длинном, подбитом серым мехом плаще.

Второй — старше и солиднее, — лениво перебирал исписанные листки, казалось, не обращая никакого внимания на происходящее.

Кроме документов и бронзовой чернильницы на столе расположились серебряный гонг, величиной с хорошую суповую тарелку, и странный агрегат, состоящий из ярко начищенной медной воронки и стоявшей под ним миски литра на два.

Попаданку несколько удивило присутствие этих предметов, в её понимании не имеющих никакого отношения к судопроизводству.

Всё разъяснилось при рассмотрении первого же дела.

Некий пожилой, благообразного вида лавочник утверждал, что мужчина, куковавший в тюрьме с первого дня дриниар, украл у него рулон материи.

Назвавшись грузчиком, подсудимый вызвал смех и улюлюканье зрителей, видимо, посчитавших его обычным бродягой. Но поскольку ткани у подсудимого не обнаружили, не нашлось и свидетелей, готовых подтвердить обвинение; в итоге одни слова выступили против других.

Торговец на адвоката тратиться не захотел, а грузчик явно не имел для этого средств, поэтому они обменялись гневными речами. Каждый по мере сил доказывал свою правоту, обращаясь к богам и судьям. Причём, выступать оратор имел право столько времени, за сколько сочившаяся по каплям вода перетекала из воронки в миску.

Очевидно, речь лавочника показалась суду более убедительной, и грузчика отправили на каторгу. Как с нарастающей тревогой поняла Ника, каких-либо сроков наказания не объявили, из чего напрашивался пугающий вывод, что несчастный проведёт в руднике остаток своих дней.

Следующим судили Сухана. Суть обвинений высказал претор Помп Курий Аст. Громким, хотя и по-прежнему скучным голосом он поведал о том, как этот милый юноша забрался в чужую квартиру, а обнаружив там полуслепую старушку, забил её до смерти медным светильником. Прибежавшие на крик соседи попытались схватить малолетнего налётчика, но тот сумел скрыться и лишь перед праздниками попался стражникам.

Полностью оправившись от удара Ники, юноша горько плакал, размазывая слёзы по грязным щекам, пытаясь доказать свою невиновность, уверяя, что его с кем-то спутали. В ответ претор пригласил из толпы двух свидетелей, поклявшихся именем Цитии, богини правосудия, в том, что именно этого мальчика они застали в чужой квартире, где убили старушку, и участь Сухана была решена.

Услышав приговор, юноша рухнул на колени, и вереща, как недострелённый заяц, огласил форум громогласными клятвами в своей невиновности и мольбой о пощаде.

Досадливо морщась, магистрат Проб Фаб Лиса лениво махнул рукой. Тут же вспомнив о своих обязанностях, стражники подхватили воющего паренька и потащили вниз по лестнице. Люди на площади расступились, провожая малолетнего убийцу злобными криками и улюлюканьем.

"Вот тебе и рудник, — не смогла удержаться от мысленного комментария Ника. — На колу сдохнешь, подонок!"

Очередной обвиняемый честно признался в попытке ограбления винной лавки, попросив суд принять во внимание состояние опьянения и горячее желание продолжить празднование первого дня дриниар.

Учитывая смягчающие обстоятельства, его приговорили к двадцати ударам плети. Следующий подсудимый получил тридцать плетей за пьяный дебош на форуме.

Постепенно очередь дошла и до сокамерниц Ники. Едва секретарь или глашатай выкрикнул их имена, пылавший служебным рвением стражник схватил поднявшихся на ноги проституток под мышки и почти поволок их вверх по лестнице, остановившись примерно на полпути до верхней площадки, так чтобы их могли хорошо рассмотреть с площади. Кирса и Вилра тихо поскуливали, дрожа то ли от страха, то ли от холода, видимо, всячески стараясь вызвать у зрителей жалость. Но судя по насмешливым выкрикам, горожане сочувствовать им явно не собирались.

Обвинителем опять выступил претор. Неожиданно судьи, до этого безучастно слушавшие мерно журчавшую речь Курия, встрепенулись. Подавшись вперёд, Кост Упилий Фак обменялся тревожными взглядами с Ресом Лунием Бутом, а магистрат плотнее сжал губы, став ещё суровее на вид.

По толпе зрителей прошло какое-то движение. Люди торопливо расступились, и Ника увидела торжественно вышагивавшего Клеара в коротком тёмно-синем плаще поверх знакомого чёрного балахона.

Остановившись у нижней ступни лестницы, верховный жрец храма Дрина, опираясь на посох, мрачно уставился на девушку тёмными, глубоко сидящими глазами. Небольшая свита из пяти-шести человек, развернувшись полукругом, словно отделила его от прочих горожан. При этом их насупленные рожи не предвещали обвиняемой в святотатстве ничего хорошего.

По форуму как будто прошла какая-то невидимая волна. Люди стали возбуждённо переговариваться. Кто-то из задних рядов начал чересчур активно пробираться вперёд. То тут, то там вспыхивали перебранки, грозившие перерасти в драки.

— Тихо! — загромыхал над площадью голос Проба Фаба Лиса. — Уважайте свой суд, граждане славной Этригии.

Нужные слова, произнесённые в точно угаданный момент с необходимой интонацией, произвели надлежащий эффект.

Едва шум утих, претор вновь с самого начала зачитал текст обвинения Кирсы и Вилпы в непристойном поведении, выразившемся в чрезмерном приставании к мужчинам.

Понимая всю бессмысленность, проститутки не упорствовали в отрицании, и выслушав приговор суда, назначивший им по пятнадцать плетей, с плачем покинули форум под конвоем всего одного стражника.

Олкад, машинально поправив плащ, зачем-то разгладил несуществующую складку на тунике. Ему давно не приходилось выступать на публике, поэтому он с удивлением ощутил нешуточное волнение. И это после нескольких процессов, блестяще проведённых в столичных судах!

После того, как двух приставучих шлюх приговорили к наказанию плетьми, магистрат Проб Фаб Лис о чём-то долго совещался с преторами и секретарём.

Горожане на форуме уже начали проявлять признаки нетерпения, когда глашатай, вальяжно кивнув, отошёл от стола и, окинув притихшую площадь орлиным взглядом, громогласно объявил:

— На суд вызывается господин Клеар, верховный жрец храма Дрина, для оглашения обвинения, выдвинутого им против неизвестной женщины, называющей себя…

Сделав вид, будто что-то позабыл, секретарь взглянул на висевшую на поясе навощённую дощечку.

— Никой Юлисой Терриной!

Предчувствуя интересное развлечение, зрители довольно загомонили.

Выступивший из толпы преосвященный торжественно поднялся по лестнице, остановившись всего лишь в двух ступенях от стола судей. Резко развернувшись, так что полы короткого плаща взметнулись за спиной, словно вороновы крылья, он звонко ударил металлическим наконечникам посоха по камню и мрачно оглядел притихшую площадь.

В этот миг спокойно стоявшая у стены Юлиса, не дожидаясь разрешения или приказа, внезапно зашагала вверх по лестнице с таким гордым и независимым видом, словно позади неё стоял не застывший от подобной наглости конвой, а по меньшей мере верные телохранители.

Остановившись на полпути, она отвесила лёгкий поклон судьям, после чего, обернувшись, повторила его, обращаясь к горожанам.

"Настоящая аристократка! — охнул в восхищении Олкад. — Даже перед судом не забывает о достоинстве своего рода!"

По толпе пробежали удивлённые и недовольные восклицания. Видимо, подобное поведение понравилось далеко не всем.

Старательно делая вид, будто ничего не случилось, секретарь, прокашлявшись, выкрикнул:

— Есть ли здесь тот, кто возьмёт на себя защиту обвиняемой?

Все прошлые подобные призывы оставались без ответа, но сейчас второй писец рудника "Щедрый куст" решительно шагнул вперёд, не очень вежливо оттолкнув плечом невесть откуда взявшегося впереди горожанина.

— Найдётся! — гордо заявил начинающий юрист. — Я, Олкад Ротан Велус — свободный гражданин Империи, берусь отстоять доброе имя госпожи Ники Юлисы Террины!

Члены суда обменялись короткими, неслышными репликами, и магистрат сделал приглашающий жест рукой.

— Прошу, господин Ротан.

Поднявшись по лестнице, адвокат, нимало не смущаясь, остановился на одной ступени с верховным жрецом, смело, хотя и не без некоторой внутренней робости, встретив его мрачный, красноречиво обещавший большие неприятности, взгляд.

Словно напоминая о вчерашнем происшествии, заболела разбитая кисть правой руки, и молодой человек машинально прикрыл её левой.

— Господин Клеар, — обратился к преосвященному Опт. — Расскажите суду суть ваших обвинений.

При этих словах секретарь торопливо наполнил водой воронку из стоявшего возле ножки стола кувшина. Капли звонко забарабанили по дну пустой миски, ясно давая понять верховному жрецу, что "его время пошло".

Однако тот почему-то не торопился и, выждав несколько секунд, неожиданно заявил:

— Полагаю, что для начала суд обязан выяснить личность женщины, чей сознательный проступок способен принести жителям Этригии неисчислимые бедствия. Попирая законы Империи и священные обычаи наших предков, эта безнравственная особа присвоила себе чужое имя, опозорив древний, всеми уважаемый род и совершив тем самым ещё одно тяжкое преступление. Поэтому к обвинению в святотатстве я добавляю самозванство!

Он оглядел начинавший волноваться форум.

Воспользовавшись паузой, Олкад закричал, наплевав на очерёдность:

— Ложь! У господина Клеара нет никаких оснований называть мою подзащитную самозванкой!

— Ещё скажи, что она действительно Юлиса! — презрительно скривился верховный жрец.

— А вы можете доказать обратное? — огрызнулся адвокат и затараторил. — Госпожа Юлиса ни коем образом не пользовалась своим именем для причинения ущерба кому-либо из жителей Этригии или…

— Тихо! — властно оборвал его магистрат. — Ещё раз нарушите порядок ведения, я наложу запрет на ваше участие в процессе.

— Простите мою несдержанность, господин Фаб, — смиренно покаялся писец, с удовлетворением отметив, что миска под часами наполнена уже наполовину.

— Мы не имеем права игнорировать столь вопиющее нарушение закона и попрание норм общественной морали! — продолжал обличать Клеар. — Поэтому обвиняемая обязана понести суровое и справедливое наказание не только за святотатство, способное вызвать праведный гнев владыки недр, но и за преступное использование чужого имени.

Он говорил о том, что горожане должны дорожить теми особыми отношениями, которые сложились у них с грозным и непостоянным богом-покровителем, и о том, как легко потерять благорасположение Дрина. Однако, так и не сказал, что же такого страшного натворила Ника Юлиса Террина.

Едва в миску упала последняя капля, секретарь ударил медной палочкой в гонг, давая знать, что время выступления обвинителя закончилось.

Послушно умолкнув, верховный жрец замер, словно статуя, устремив взгляд к горизонту.

Оценивая его речь, Олкад отметил, что та составлена по всем правилам ораторского искусства, а сам Клеар кроме того виртуозно владеет голосом: где-то повышая его почти до крика, а иногда затихая настолько, что стоявшие в задних рядах невольно тянули шеи, стараясь лучше расслышать.

Тем не менее, писцу показалось, что большого впечатления на горожан выступление верховного жреца не произвело. Раздалось всего несколько одобрительных выкриков, кто-то один потребовал казнить богохульницу. Однако большинство недоуменно переглядывались. Похоже они явно рассчитывали на что-то более захватывающее.

Адвокат воспрянул духом. Теперь его очередь говорить. Вот только магистрат почему-то жестом остановил секретаря, готового залить в воронку новую порцию воды, и обратился к обвиняемой:

— Как ваше имя, госпожа?

— Ника Юлиса Террина, — звонко отчеканила девушка, смело глядя ему в глаза. — Дочь Лация Юлиса Агилиса из рода младших лотийских Юлисов.

— Кто сможет это подтвердить? — продолжал расспрашивать Фаб.

— Письма моего отца к нашим родственникам в Радле, — ответила подсудимая. — И его фамильный перстень.

— А где сейчас ваш отец? — неожиданно поинтересовался претор Кост Упилий Фак. — Почему его нет с вами?

— В Некуиме, — спокойно пояснила Ника. — Он слишком стар и болен для путешествия через океан.

Верховный жрец храма Дрина рассмеялся. Но его почти никто не услышал из-за прокатившегося по площади гомона: кто-то свистел, кто-то выкрикивал ругательства, кто-то громогласно хохотал во весь голос.

Поморщившись, магистрат что-то сказал секретарю, и тот несколько раз ударил в гонг. Резкий, дребезжащий звон заставил толпу притихнуть.

— Да отыщется ли здесь хотя бы один разумный человек, готовый поверить в эти россказни?! — воздев руки к небу, патетически вскричал Клеар.

— Я! — счёл своим долгом отозваться Олкад, вызывая новый шум среди зрителей.

Вновь зазвенел гонг, настоятельно требуя тишины.

— Мне приходилось слышать, будто в Западном океане есть остров с таким названием, — медленно проговорил судья, и его сухие губы чуть дрогнули, обозначив насмешливую улыбку. — Но как там оказался Лаций Юлис Агилис?

Гомон на площади резко прекратился. Особо ретивых крикунов соседи успокоили тычками. Все уставились на обвиняемую в ожидании ответа.

Даже адвокат с удивлением почувствовал, что невольно затаил дыхание, хотя уже прекрасно знал печальную историю сына сенатора Госпула Юлиса Лура.

Однако сообразив, что ничего нового не услышит, молодой человек начал рассматривать лица горожан, стараясь определить: какое впечатление производит на них рассказ госпожи Юлисы.

Образованные жители Этригии не могли не знать о заговоре Квитуна и тех репрессиях, что обрушились на его участников. Да и многие простые горожане могли слышать эту историю. Наверное, поэтому Олкаду казалось, что судьи и собравшиеся на площади люди с нарастающим волнением слушали девушку.

— … Понимая, что даже на Западном побережье ему не укрыться от гнева Императора, и не желая становиться причиной раздора между Радлом и Канакерном, отец попросил одного морехода отвести его с супругой как можно дальше от цивилизованных земель, — спокойно и размеренно говорила Ника. — Но только не в те места, жители которых отличаются особой кровожадностью. И тогда Вотунис Картен переправил моих родителей в Некуим.

Едва рассказчица прервалась, чтобы сделать очередной вдох, верховный жрец, видимо, заметив, что обвиняемая начинает вызывать сочувствие у горожан, поспешил её прервать:

— Чем ты можешь это доказать?

Ответ Юлисы заставил адвоката вздрогнуть.

— Я вернулась, проделав такой долгий, полный опасности путь не для того, чтобы доказывать что-то вам, господин Клеар! Я хочу обрести родину, разлука с которой невыносимо мучительна для любого из Юлисов и любящих родственников. А им мой отец написал письма и велел передать слова последнего прощания!

— Вы бросили его умирать в чужой земле?! — неожиданно громко проворчал претор Упилий. — Одного среди дикарей! Кто проводит его последний вздох, зажжёт погребальный костёр и принесёт жертву богам?

Тут же секунду назад зачарованно внимавшая девушке толпа неодобрительно заворчала, словно очнувшийся после зимней спячки медведь в далёких северных лесах. Тонкие губы преосвященного скривились в довольной улыбке.

— Я сделала так, как обязана поступить любая радланская девушка! — Ника гордо вскинула голову, но глаза её заблестели от еле сдерживаемых слёз.

— Я исполнила волю своего родителя! — почти выкрикнула она. — Хотя больше всего на свете мне бы хотелось остаться с ним и покоить его старость.

Олкад почувствовал, как после этих слов спазм невольно сжал горло. С каждой новой встречей госпожа Юлиса нравилась ему всё больше и больше. Он даже начинал испытывать к ней что-то вроде благоговения.

Столь прочувственное заявление впечатлило не только его одного. Форум одобрительно зашумел, а стоявшие в первых рядах горожане важно закивали, всем видом демонстрируя полную поддержку слов обвиняемой.

Встревоженный верховный жрец Дрина тут же перешёл в наступление.

— Слышите, граждане?! Она даже не скрывает, что ей нечем подтвердить свои лживые россказни! Совершенно ясно, что перед нами обычная мошенница и самозванка! В довершение уже совершённых преступлений она намеревалась втереться в доверие к лучшим людям Империи! Именно поэтому суд должен покарать её не только за святотатство, но и за самозванство, которое та даже не пытается замолчать!

Адвокат напрягся. Становилось очевидно, что Клеар, понимая зыбкость своей позиции, старается увести суд в сторону, сконцентрировав его внимание на обвинении Ники в присвоении чужого имени.

"Неужели они с ним согласятся?" — озабоченно думал молодой человек, с тревогой глядя на членов суда и вспоминая, как едва оказавшись за воротами тюрьмы, чуть не вырвал из рук рабыни госпожи Юлисы глухо звякнувший матерчатый свёрток. Сейчас Олкад понимал, что это был пояс с деньгами, который та носила под платьем всё это время. Но тогда писца это совершенно не интересовало.

Ругаясь, он с трудом дождался, пока невольница, разорвав какие-то нитки, аккуратно отсчитала сто шестьдесят пять золотых монет. Спрятав деньги в заранее припасённый кошелёк, он почти бегом отнёс их терпеливо поджидавшему за углом Мету Фулию Хобу.

После этого адвокат пребывал в полной уверенности в благоприятном решении суда. Однако теперь, наблюдая, как Фаб и преторы с благожелательным вниманием слушают разглагольствование обвинителя, писца начали терзать смутные сомнения.

"Неужто я совершенно напрасно заплатил этому прохиндею такую прорву денег? — едва не взвыл от обиды писец. — О громовержец Питр — царь богов, порази своей молнией мошенника и негодяя Мета Фулия! О Семрег — вестник бессмертных, куда катится этот мир?! О Канни — хозяйка удачи, куда ты меня привела? В этой дыре даже взятку нельзя дать по-хорошему!"

К счастью, вскоре выяснилось, что он слишком плохо думал о родственнике своего соседа по дому. Едва верховный жрец умолк, истощив фонтан красноречия, магистрат вкрадчиво поинтересовался:

— У вас есть свидетели или какие-то иные доказательства самозванства обвиняемой?

И воспользовавшись минутным замешательством собеседника, предложил:

— Тогда перейдём к выдвинутому вами обвинению в святотатстве.

— Если есть что сказать, то говори, какой закон она нарушила! — неожиданно выкрикнул кто-то. — А нет — так помалкивай!

На какой-то миг над форумом повисла удивлённо-напряжённая тишина. Люди в передних рядах недоуменно оглядывались, стараясь рассмотреть нахала, дерзнувшего столь непочтительно обращаться к верховному жрецу главного городского святилища. Но уже очень скоро по заполненной народом площади прошёл разноголосый гул, в котором Олкад с удовлетворением расслышал нотки одобрения. Очевидно, какая-то часть зрителей успела проникнуться симпатией к обвиняемой и теперь желала услышать нечто более конкретное о её преступлениях.

А вот то, что она выдаёт себя за родственницу известных аристократов, похоже горожан как-то не особенно заинтересовало. Возможно потому, что Юлисы не пользовались большой известностью в Этригии. Не имели они в этих местах земельных владений и сколько-нибудь значительной собственности, принадлежавшей бы исключительно представителям этого рода.

Видимо, Клеар ожидал противоположной реакции слушателей, потому что выражение благородного негодования каменной маской застывшее на выразительном сухощавом лице на какую-то секунду сменилось раздражённым недоумением.

Однако, он тут же поспешил взять себя в руки.

— Те, кто потворствует одним жуликам! — гневно загремел над форумом сочный голос верховного жреца. — Рано или поздно сам станет жертвой других!

Площадь опасливо притихла, а адвокат с грустью подумал, что симпатии толпы слишком непостоянны и зависят исключительно от умения оратора внушить ей нужные мысли.

— Но бессмертные небожители видят всё! — победно улыбнувшись, продолжил с прежним накалом Клеар. — Даже то, на что люди в глупой гордыне своей предпочитают не обращать внимания! По воле богов путь справедливости порой бывает тернист и извилист. И если данную вульгарную, безнравственную особу наказать по всей строгости закона за то святотатство, что она совершила по злой воле своей подлой души, это станет достойной карой и за самозванство.

Он насмешливо оглядел прячущих глаза зрителей и повернулся к застывшим истуканами судьям. Губы Проба Фаба Лиса сжались в тонкую нитку, претор Упилий отвернулся, а его коллега, мрачно насупившись, уставился в стол.

— Пусть справедливый суд не забывает об этом, когда будет решать судьбу богохульницы!

На сей раз форум отреагировал на паузу в речи оратора гораздо живее и одобрительнее. Кто-то даже потребовал посадить преступницу на кол и как можно скорее.

Однако на магистрата подобное выражение воли народа, казалось, не произвело никакого впечатления. Подавшись вперёд, он упёрся локтями о стол и негромко осведомился:

— Может, теперь, господин Клеар, вы расскажете, в чём конкретно обвиняете эту женщину?

Верховный жрец, пренебрежительно скривившись, обвёл взглядом вновь притихшую площадь и заговорил отрывисто, словно вколачивая гвозди:

— В первую ночь дриниар она своим присутствием нарушила таинство церемонии умилостивления Дрина, что может вызвать гнев владыки недр и принести неисчислимые бедствия жителям нашего города. Свидетелем столь бесстыдного поступка является один из стражей посвящённых, уполномочивший меня представлять его на процессе.

И вновь адвокат с возрастающей тревогой заметил, с каким жадным интересом судьи и зрители внимают каждому слову обвинителя.

— По причинам, о коих я не должен здесь говорить, — продолжал витийствовать тот. — Ещё до возвращения процессии в Этригию этому стражу пришлось вернуться к священной горе. Вот тогда на дороге титанов у моста он увидел эту женщину и её рабыню.

— Почему страж не исполнил свои прямые обязанности и не схватил их? — неожиданно перебил верховного жреца Проб Фаб Лиса.

— Они успели скрыться в лесу, — на секунду замешкавшись, ответил Клеар и энергично продолжил. — Вернувшись, страж посвящённых сразу же доложил мне о негодяйках, осмелившихся нарушить таинство ритуала. Я уже тогда понимал, что подобным проступкам нет и не может быть оправдания, и молил великого Дрина помочь отыскать богохульниц. Но мне и в голову не могло прийти, что у преступницы хватит наглости не только навестить наш город, который она подвергла такой опасности, но и явиться на священный форум!

Последние слова верховный жрец почти прокричал, и толпа послушно отозвалась грозным ворчанием, полным праведного гнева.

— Учитывая тяжесть содеянного, — понизил голос преосвященный. — Я требую приговорить особу, столь преступно присвоившую себе чужое имя и совершившую несомненное святотатство, к каторжным работам!

"Почему не к смерти?" — удивился Олкад и тут же получил ответ на свой невысказанный вопрос.

— Пусть владыка недр сам решает её судьбу!

Какое-то время люди на площади молчали, очевидно, обдумывая услышанное. Но не успело сердце адвоката отсчитать пару ударов, как форум разразился восторженными криками.

Охваченный ужасом, молодой человек наблюдал, как горожане, оживлённо переговариваясь, кивают головами, с уважением поглядывая на верховного жреца.

"Это катастрофа!" — в отчаянии беззвучно взвыл писец, понимая, что обвинителю ловкими речами окончательно удалось завоевать расположение зрителей.

Клеар искусно переиграл их с госпожой Юлисой, потребовав не казнить девушку, а отправить в рудники поближе к Дрину, который сам определит, как поступить с богохульницей: забрать её жизнь сразу, похоронив под обвалом, или дать возможность умереть от тяжкого, непосильного труда.

Опять зазвенел гонг, призывая к тишине.

Едва шум стих, магистрат торжественным голосом поинтересовался:

— Вы признаёте свою вину, госпожа?

Взгляд адвоката метнулся к подзащитной.

Со своего места он не мог видеть лица Юлисы. Но её неестественно прямая, словно натянутая струна, и неподвижная, будто статуя, фигура ясно давала понять, в каком душевном напряжении находится сейчас девушка.

— В чём? — её звонкий, чистый голос дрогнул, когда она, отвернувшись от площади, обратилась к судьям.

И у Олкада вновь перехватило дыхание при взгляде на свою знатную подзащитную. На резко обозначившихся скулах алым горели красные пятна румянца, крылья прямого, тонкого носа трепетали от с трудом сдерживаемой ярости, хотя в уголках больших светло-серых глаз уже поблёскивали слезинки отчаяния.

Не дожидаясь, пока слегка озадаченный Фаб конкретизирует вопрос, Ника с гневом продолжила:

— Разве в том, что там за океаном, где я родилась и выросла, мне никто не рассказал о законах вашего города? Или в том, что спасая свою жизнь, я спряталась в расщелине горы, по доброте своей укрывшей меня от убийц? Но откуда мне знать, что она священна и так почитаема вами особенно в дни дриниар? Если я виновата, то только в том, что убегая от тех, кто меня ограбил и собирался лишить жизни, случайно оказалась там, где не должна была быть. Но я клянусь…

Внезапно девушка патетически вскинула руки к небу.

— Я и помыслить не могла оскорбить великого Дрина или вас, жители славной Этригии! И пусть бессмертные боги обрушат на меня свой гнев, если я лгу!

После этих слов обвиняемая, словно устыдившись своего неожиданного порыва, скромно опустила глаза, поправив соскользнувшее с головы покрывало.

А в сознании адвоката мелькнула какая-то важная мысль, однако, прежде чем ему удалось на ней сосредоточиться, форум загудел подобно растревоженному улью, выплёскивая из себя отдельные выкрики.

— О чём это она?! Какие ещё убийцы? Кто на неё напал? Ограбили? Где? Опять разбойники объявились?

Секретарю вновь пришлось прибегнуть к помощи гонга, чтобы хоть немного утихомирить горожан. И тут Олкад наконец-то догадался, какой важнейший аргумент в свою защиту, сама того не подозревая, предоставила ему госпожа Юлиса.

— Кто вас ограбил, госпожа? — хмуро поинтересовался магистрат.

— Артисты из урбы Гу Менсина, — ответила Ника. — Они за плату взялись сопровождать меня от Канакерна до Этригии. Мы спокойно проехали всё Западное побережье, но у вашего города они почему-то вдруг решили меня ограбить и убить.

Зрители вновь разразились криками, суть которых сводилась к настоятельному требованию подробностей.

Обменявшись многозначительным взглядом с Фабом, претор Упилий усмехнулся.

— Бродячие артисты — неподходящие спутники для одинокой, порядочной девушки, — проговорил он, явно выделив голосом предпоследнее слово.

Толпа отозвалась редкими смешками, которые, однако, очень быстро стихли.

Гневно сверкнув блестевшими от слёз глазами, Юлиса заговорила о своём пребывании в Канакерне, о болезни, помешавшей ей отправиться в Империю через Рифейские горы с караваном купца Канира Наша, об урбе Гу Менсина, всё лето дававшей представления в городском театре, покровителем которого являлся друг Лация Юлиса Агилиса — консул Канакерна Мерк Картен.

По мере её рассказа адвокат вновь стал замечать, как смягчается выражение лиц некоторых горожан. Другие, перешёптываясь с соседями, активно обсуждали трагическую историю Ники Юлисы Террины.

О очередной раз подчеркнув своё глубокое сожаление о том, что она ненароком нарушила закон Этригии, девушка опять попросила прощения у судей, после чего замолчала, аккуратно вытерев платком заплаканные глаза.

— А кто подтвердит ваши слова? — вкрадчиво спросил претор Луний.

— Она лжёт! — не давая возможности обвиняемой ответить, вскричал Клеар, раздражённо ударив посохом по мраморной ступени. — Нет никакого Гу Менсина! Артист с таким именем никогда не был в Этригии!

Чувствуя, что пора вмешаться, Олкад обратился к суду:

— Вы позволите мне опровергнуть это утверждение, господин Фаб?

Видимо, довольный тем, что хоть кто-то придерживается установленного порядка ведения процесса, магистрат величаво кивнул, а секретарь поспешил налить воду в воронку.

— Это письменные показания владельца постоялого двора в Кинтаре, — молодой человек извлёк из холщовой сумки на поясе свиток. — Он подтверждает, что в ночь перед первым днём дриниар в его заведении ночевали артисты из урбы Гу Менсина, а также снимала комнату Ника Юлиса Террина. Рано утром они вместе покинули город.

С этими словами адвокат подошёл к столу и с поклоном протянул папирус судьям. Пробежав взглядом ровные строчки, Фаб одобрительно хмыкнул.

— Заверено магистратом Фамием. Достойный и уважаемый гражданин. Этого вполне достаточно для подтверждения того, что урба Гу Менсина и обвиняемая одновременно покинули Кинтар, собираясь добраться до Этригии. Продолжайте.

Понимая, что избежать обвинения в нарушении закона, запрещавшего непосвящённым появляться возле священной горы в дни праздника Дрина, всё равно не удастся, Олкад попытался воззвать к милосердию и здравому смыслу, доказывая непреднамеренность и случайность проступка своей подзащитной, а когда увидел, что вода в часах почти закончилась, торопливо выпалил:

— Если бы владыка недр разгневался на госпожу Юлису, он мог бы просто позволить убийцам отыскать её в ту роковую ночь. Но бессмертный бог проявил великодушие и милосердно укрыл невинную девушку от разбойников в одной из расщелин своей священной горы, тем самым сохранив жизнь дочери Лация Юлиса Агилиса. Так если сам Дрин простил госпожу Юлису, вправе ли люди её наказывать?

И тут форум забурлил, словно кипящий котёл на кухне у нерадивого повара. Люди орали, размахивая руками, выкрикивали проклятия, кто-то грозил адвокату кулаками, и тот с запоздалым сожалением подумал, что от последних слов, пожалуй, стоило бы воздержаться.

— Да как ты смеешь говорить за владыку недр? — подтвердил его опасения свирепый рык верховного жреца, чьи грозные очи пылали праведным гневом, а костяшки пальцев, сжимавших посох, побелели от напряжения.

— Но разве я неправ? — повысил голос молодой человек, понимая, что теперь терять ему уже всё равно нечего. — Госпожа Юлиса пряталась от убийц рядом с тем местом, где в первую ночь дриниар проводится ритуал умилостивления Дрина, и бог позволил ей сделать это!

— Она нарушила таинство! — бушевал Клеар, потрясая посохом.

— Она не присутствовала при нём! — огрызнулся Олкад.

— Откуда ты это знаешь, чужак? — перекрыл гомон форума чей-то громоподобный бас.

— Даже мне, уроженцу великого Радла, известно, что перед началом церемонии место её проведения осматривает стража посвящённых! — выкрикивая подобное утверждение, писец сильно рисковал, ибо опирался при этом только на свой здравый смысл и рассказ рабыни госпожи Юлисы.

Поэтому неудивительно, что Клеар, тут же указав на него пальцем, буквально впился в лицо тяжёлым, давящим взглядом.

— Кто вам такое сказал? Немедленно назовите имя этого человека!

— Никто! — решительно тряхнул головой адвокат во внезапно наступившей тишине и с жаром продолжил. — Но разве обязанность любой стражи не состоит в том, чтобы беречь и охранять порядок, законы, город или церемонию от любых посягательств? Иначе зачем она нужна?

Глядя, как резко стушевался собеседник, молодой человек с издёвкой отметил про себя: "Что, подловил? Это тебе не с тупыми провинциалами дело иметь! Я в Радле процессы выигрывал, а уж там риторы искуснее тебя попадались".

И продолжил, обведя деланно-удивлённым взглядом затаивших дыхание зрителей:

— Как могли доблестные и искусные воины не заметить девушку в такой маленькой пещере?

— Но обвиняемую видели на дороге титанов! — напомнил претор Луний, бросив быстрый взгляд на верховного жреца.

Тот, уже успокоившись, важно кивнул, усмехаясь

— Или слова стража посвящённых вы тоже ставите под сомнение?

— Ни в коем случае! — энергично запротестовал адвокат. — Я не отрицаю того, что госпожа Юлиса ненароком, сама того не желая, нарушила закон Этригии, но во имя богини справедливости Цитии и благодетельной Ноны призываю вас быть милосердными и проявить снисхождение.

Он хотел привести несколько общеизвестных исторических примеров, когда обвиняемых оправдывали именно из-за того, что их поступки являлись не сознательно совершёнными преступлениями, а лишь роковой цепью случайных обстоятельств.

Но тут резко звякнул гонг, и глашатай с удовольствием объявил, что время защиты истекло. Зрители, с увлечением следившие за перепалкой между верховным жрецом святилища бога — покровителя Этригии и никому неизвестным молодым юристом, разочарованно зашумели.

Довольный писец подумал, что теперь, какое бы решение не принял суд, этот процесс запомнится горожанам надолго. Чего, собственно, он и добивался.

Как полагается, перед вынесением приговора магистрат пошептался сначала с Костом Упилием Факом, потом с Ресом Лунием Бутом, затем они что-то горячо обсудили втроём.

Невольно подавшись вперёд, Олкад напряг слух, пытаясь хоть что-то расслышать. Но многоопытные судьи совещались так тихо, что до адвоката не донеслось ни слова.

Наконец, важно кивнув помощникам, Проб Фаб Лис на какое-то время задумался, сведя к переносице густые седые брови и неслышно барабаня по столешнице старческими узловатыми пальцами, на одном из которых тускло поблёскивал массивный золотой перстень.

Писец посмотрел на свою подзащитную. Чуть сдвинув накидку назад, та пристально наблюдала за застывшим в раздумье магистратом, решавшим сейчас её судьбу. Одна рука девушки пряталась под покрывалом, а вторая крепко вцепилась в его край. Приглядевшись, молодой человек ясно различил мелкие капельки пота, выступившие на верхней губе Ники Юлисы Террины, несмотря на прохладу.

— Суд имперского города Эригии, — как-то опять неожиданно для Олкада заговорил Фаб, чётко выговаривая каждое слово. — Признал подсудимую виновной в нарушении закона "О днях умилостивления Дрина".

Адвокат прикусил губу, чтобы не застонать от гнева и разочарования. Площадь отозвалась единым, одновременно вырвавшимся у множества людей вздохом. На тонких губах Клеара зазмеилась победная улыбка.

Глаза обвиняемой внезапно сузились, и писцу показалось, что мысли девушки унеслись куда-то очень далеко от суда, форума и всего происходящего вокруг.

"Да хранят нас бессмертные боги! — охнул про себя Олкад. — Уж не обезумела ли она от горя?"

— В соответствии с кодексом Тарквина и принимая во внимание искреннее раскаяние подсудимой, а также другие смягчающие обстоятельства, — так же размеренно продолжал магистрат. — Она приговаривается к двум месяцам служения в храме Рибилы.

Не поверив своим ушам, молодой человек нервно сглотнул. Кто-то из зрителей рассмеялся, но на него зашикали, ибо Фаб и не думал останавливаться.

— Кроме того, городской совет обязан как можно скорее известить родственников Лация Юлиса Агилиса о том, что в Этригии объявилась девица, выдающая себя за его дочь, и пригласить их, дабы подтвердить её личность или обвинить в самозванстве.

Услышав столь странное решение, адвокат открыл было рот, но тут же захлопнул его, чувствуя себя обескураженным. Судя по мрачному сопению верховного жреца храма Дрина, тот тоже не пребывал в восторге от приговора.

Однако, если стороны процесса всё же удержались от комментариев решения суда, то народ на площади обсуждал его на редкость горячо и бурно. Одни горожане спорили, отчаянно размахивая руками, другие орали, требуя: кто более сурового приговора, кто полного оправдания подсудимой.

Кое-где дело дошло до потасовок, но драчунов быстро успокоили. Тем не менее, стражники всё же шустро выстроились поперёк лестницы, отделяя круглыми щитами бушующую площадь от сохранявших приличествующее их высокому званию спокойствие судей. Похоже ситуация на форуме их совершенно не интересовала. Обменявшись несколькими словами с преторами, магистрат Фаб подозвал к столу откуда-то появившегося Курия.

Скорее всего, весь процесс над госпожой Юлисой тот провёл в базилике и вышел оттуда только сейчас. Выслушав судью, он всё с тем же равнодушно-скучающим выражением лица направился к подсудимой.

Олкад пошёл вслед за ним.

— Вам понятно решение суда? — спросил у девушки претор.

— Да, господин Курий, — кивнула та.

Адвокат обратил внимание, что, несмотря на обвинительный приговор, выглядит она совсем не расстроенной. Скромно поджатые губы время от времени дёргались, пряча прорывавшуюся улыбку, а в глазах читалось явное облегчение. Молодой человек с обидой подумал, что госпожа Юлиса, кажется, не очень верила в его адвокатские способности и готовилась к гораздо более суровому наказанию.

— Вы поступаете в распоряжение верховной жрицы храма Рибилы госпожи Маммеи и обязаны в течении двух месяцев выполнять все её приказы и распоряжения.

— Признавая свою вину, я готова подчиниться, — поклонилась Ника. — Но только в том случае, если это не запятнает мою честь. Я не могу позволить оскорбить род младших лотийских Юлисов.

Впервые Олкад увидел, как с лица претора сползло лениво-равнодушное выражение, сменяясь удивлённо-раздражительным.

— Вы не в том положении, чтобы ставить условия!

— Это не условия, — покачала головой собеседница. — Просто я сочла своим долгом предупредить вас, чтобы потом не возникало никаких недоразумений. Я обязуюсь со всем старанием и прилежанием служить в святилище богини Луны, но не потерплю покушений на свою честь.

— Успокойтесь! — презрительно скривился претор, критически оглядев Нику с головы до ног. — В храме Рибилы мужчин нет.

— Я рада, что мы понимаем друг друга, — чуть поклонилась девушка.

— Вам запрещено покидать храм без разрешения верховной жрицы, — пропустив её последние слова мимо ушей и вновь приняв свой обычный унылый вид, продолжил Курий. — Так же вы не имеете право выходить за городскую стену ранее чем через шестьдесят дней, считая сегодняшний. Нарушение первого условия повлечёт за собой наказание плетьми, второго — отправку на каторгу.

— Я могу взять с собой рабыню? — так же сухо и деловито осведомилась Юлиса, кивнув на скромно стоявшую в стороне Риату со свёрнутым плащом госпожи в руках.

— Это вам придётся решать с госпожой Маммеей, — равнодушно пожал плечами претор.

— Я понимаю вас, — вежливо кивнув, девушка попросила. — Вы позволите поговорить с моим адвокатом?

— Болтайте, — усмехнулся собеседник. — Пока господин Луний готовит распоряжение суда.

Глянув на молодого человека, он направился к стражникам, всё ещё зорко наблюдавшим из-за щитов за начинавшим пустеть форумом.

— Простите, — тихо пробормотал Олкад, испытывая неприятное смущение под благодарным взглядом больших светло-серых глаз. — Я подвёл вас, госпожа Юлиса. Моих знаний и способностей не хватило, чтобы доказать вашу невиновность.

— Вы сделали всё что могли, господин Ротан, — мягко остановила его самобичевание Ника, жестом подзывая невольницу.

Проигнорировав недовольные окрики стражников, Риата, ловко увернувшись от пары тумаков, подскочила и торопливо прикрыла плечи хозяйки мятым, обсыпанным соломой плащом.

— Боги услышали наши молитвы, — кивнув рабыне, продолжила девушка. — Два месяца служения Рибиле — это всё же не смертная казнь и даже не рудники. Вы проявили себя более чем достойно, особенно учитывая то, кто вам противостоял.

— Вы полагаете? — настороженно пробормотал писец, изо всех сил стараясь определить: не прячется ли в голосе собеседницы скрытая издёвка?

— Конечно! — улыбнулась Ника, ёжась и плотнее запахиваясь в плащ. — Всё вышло совсем неплохо. Город даже поможет мне связаться с дядей.

— Вы полагаете, что он откликнется? — молодой человек не смог удержать напросившийся на язык вопрос и тут же пожалел об этом, потому что глаза девушки сверкнули ледяным холодом.

— А как бы вы поступили на его месте, узнав, что где-то появилась дочь вашей родной сестры?

— Ну, — замялся Олкад, отводя взгляд. — Я бы, наверное, постарался выяснить, кто вы такая.

— Тогда почему господин Итур Септис Даум должен поступить по-другому? — вновь улыбнулась она.

В ответ писец тоже попытался растянуть губы в улыбке.

— Вы честно заработали свои деньги, господин Ротан, — понизив голос, Ника требовательно глянула на невольницу. Та тут же достала из корзины что-то маленькое, завёрнутое в старую засаленную тряпицу.

С удовольствием ощутив льнущую к ладони тяжесть, адвокат спрятал золото за полу плаща, не позабыв с достоинством поклониться.

— Благодарю, госпожа Юлиса.

— Если мне понадобится помощь опытного юриста, надеюсь, я могу рассчитывать на вас? — внезапно спросила девушка.

— Конечно! — вскричал окрылённый Олкад. Теперь у него появится повод чаще видеться с Юлисой и, может быть, да поможет ему Дилоа, даже добиться её благосклонности.

— В таком случае, — как-то вдруг резко посуровев, свела брови к переносице собеседница. — Постарайтесь найти способ встретиться со мной послезавтра днём.

— Только вечером! — умоляющим тоном возразил писец. — С утра мне надо на рудник. Вы же, как я понимаю, пока не сможете взять меня на службу?

— Увы, нет, — печально вздохнув, покачала головой Ника. — Тогда приходите вечером.

Она посмотрела ему за спину. Молодой человек тоже оглянулся.

К ним направлялся Курий с двумя стражниками.

— Приговор надлежащим образом оформлен, — проворчал претор, убирая свиток в холщовую сумку. — Теперь я должен отвести вас в храм Рибилы.

— Я готова, — покладисто согласилась девушка и поинтересовалась. — Но зачем вы берёте с собой столько воинов? Я бежать не собираюсь.

Неподвижно-унылая физиономия собеседника дрогнула.

— Затем, чтобы с вами дорогой ничего не случилось.

Ника смутилась, и Олкад решил, что она вспомнила бросившуюся на неё с ножом сумасшедшую старуху.

Победно усмехнувшись, Курий стал спускаться по лестнице,

Коротко бросив писцу:

— Я жду вас послезавтра, — девушка поспешила за претором.

Невольно заглядевшись на неё, молодой человек получил чувствительный толчок в плечо.

— Посторонитесь, господин, — проворчал над ухом грубый голос.

Олкад быстро отпрянул, пропуская поскрипывавшего кожей доспехов стражника.

"Мог бы и обойти", — раздражённо подумал молодой человек.

Стало как-то неудобно из-за того, что он столь поспешно и даже суетливо уступил дорогу грубияну.

"Теперь этот тупой вояка невесть что о себе возомнит", — мысленно скривился писец, и стараясь поскорее избавиться от чувства неловкости, оглядел начинавший пустеть форум.

Приближалось время обеда, и горожане стали разбредаться по трактирам, харчевням и прочим забегаловкам, дабы набить животы едой, количество и качество которой напрямую зависело от наличия денег в кошельке.

Только у платформы, на которой мрачно возвышался храм Дрина, собралась небольшая толпа, со стороны которой до Олкада доносились неясные голоса.

Через площадь к святилищу владыки недр неторопливо шествовал Клеар со свитой. По мере их приближения к собравшимся, крики звучали всё яростнее и нетерпеливее.

"Неистовым решение суда тоже не понравилось", — сделал очевидный вывод писец.

Подойдя к толпе, верховный жрец властным движением руки остановил разгоравшийся галдёж.

С такого расстояния молодой человек не мог слышать Клеара, но люди вдруг начали быстро успокаиваться.

Кто-то прокричал здравицу владыке недр, и "неистовые" её дружно подхватили.

"Как бы они опять не попытались Юлису убить, — с возрастающей тревогой подумал Олкад, но тут же возразил себе, — Нет, она же будет в храме под защитой Рибилы, бессмертной подруги и почитательницы Дрина. Кто же решится разгневать бессмертную богиню Луны, совершив столь тяжкое преступление в её святилище?"

Слегка успокоив себя подобным образом, молодой человек тоже стал спускаться по лестнице. Полученные за процесс деньги наполняли душу сладостным предчувствием разнообразных благ и удовольствий. Он уже начал неспешно подбирать трактир, куда направится, и блюда, которые закажет.

Приятные размышления беззастенчиво прервал знакомый голос:

— Господин Ротан!

Оглянувшись, Олкад увидел стоявшего возле конной статуи Императора Мета Фулия Хоба. На заросшем неровной щетиной лице коскида магистрата Сервака сияла широкая самодовольная улыбка.

Вспомнив о куче золота, заплаченной за по сути обвинительный приговор, адвокат мрачно нахмурился. В его понимании за такие деньжищи суд мог бы отнестись к госпоже Юлисе гораздо более снисходительно.

Заметив реакцию молодого человека, Фулий торопливо приблизился и церемонно поклонился.

— Примите мои поздравления, господин Ротан! Клянусь Цитией, богиней правосудия, и божественным мастером красноречия Семрегом, вы совершенно блестяще провели процесс!

Второму писцу рудника "Щедрый куст" показалось, что в льстивых словах собеседника сквозит не слишком искусно скрываемая насмешка.

— Ваша шутка вышла крайне неудачной, господин Фулий! Или вы пытаетесь казаться глупее, чем есть на самом деле? Мою клиентку осудили совершенно безвинно! А кое-кто, между прочим, обещал, что ничего подобного не случится!

— Потише, господин Ротан! — тут же становясь серьёзным, понизил голос собеседник, воровато оглядываясь по сторонам. — Никто не говорил, что её обязательно оправдают! Не к каторге же вашу подзащитную приговорили? Да у неё даже рабыню не отобрали! Подумаешь, пару месяцев послужит в храме Рибилы. Вам надо ценить хотя бы такой результат. Или забыли, как ловко Клеар всё вывернул?

Надвигаясь на Олкада, коскид жарко зашептал, обдав молодого человека крепким запахом лука и чеснока.

— По городским законам он был прав, требуя отправить её на каторгу. А как людям понравилось его предложение, передать решение судьбы вашей клиентки самому Дрину? Так что возблагодарите небожителей за то, что они надоумили вас обратиться ко мне за помощью. Если бы не я…

Фулий многозначительно поджал губы, всем видом демонстрируя свою причастность к некой страшной тайне, недоступной пониманию собеседника.

Писец недовольно засопел, всё ещё продолжая чувствовать себя одураченным. И хотя он отдал в загребущие руки мошенника чужие деньги, ощущение обмана всё равно оставалось очень неприятным.

— Вы совершенно напрасно сомневаетесь в своём успехе на этом процессе, господин Ротан, — продолжал увещевать коскид, аккуратно беря его под локоть. — Не каждому юристу в столь молодом возрасте удаётся так удачно выступить против обвинений, выдвинутых самим верховным жрецом храма Дрина. Если вы хотели заставить горожан говорить о себе, то у вас это получилось.

Олкад по-прежнему хмурился, хотя с удовлетворением понимал, что какая-то доля истины в речах собеседника все же есть.

Ника вымоталась так, как будто целый день гонялась за подраненным оленем, который в конце-концов всё равно сбежал.

Физическая и моральная усталость пополам с разочарованием словно насосом выкачала все силы без остатка, и теперь девушка шла за торопливо шагавшим претором на одной силе воли, понимая, что ни в коем случае не должна показать своей слабости ни ему, ни лениво болтавшим за спиной стражникам. Если отбиваясь от обвинений верховного жреца на ступенях базилики она буквально кожей ощущала внимание зрителей, со спортивным азартом следивших за их поединком, то теперь навалившаяся усталость сделала Нику совершенно равнодушной к десяткам, если не к сотням глаз, с разнообразным выражением сопровождавших её путь по форуму.

Послушно расступаясь перед Курием, люди качали головами, громко обсуждали осуждённую, нисколько не заботясь, слышит их та или нет.

Глухо, словно сквозь толстое ватное одеяло до девушки доносились критические замечания по поводу её внешности, сомнительного происхождения и более чем предосудительного поведения.

Нике почему-то казалось, что подавляющее большинство горожан явно недовольно чересчур мягким приговором.

"Хорошо ещё "неистовых" не видать", — подумала она и едва не упала, поскользнувшись на яблочном огрызке.

Шагавшая в стороне Риата метнулась к хозяйке, не обращая внимания на стражников, и не дала ей упасть.

— Вы очень устали, госпожа, — тихо проговорила невольница, придерживая девушку за локоть.

— Есть немного, — вымученно улыбнулась та и тут же озабоченно нахмурилась. — Если Маммея не позволит тебе остаться со мной в храме, придётся искать какое-нибудь жильё. Нельзя же злоупотреблять гостеприимством госпожи Асты Бронии.

— Вы ей хорошо заплатили, госпожа, — воровато глянув через плечо на топавших позади конвоиров, тихо напомнила женщина.

— Не за два же месяца? — усмехнулась Ника. — У неё все же не постоялый двор.

— Ой, вы уж простите рабу глупую, — наклонившись к её уху, торопливо зашептала Риата. — За то, что я без спроса говорила с госпожой Астой Бронией. Если вы разрешите, она позволит мне остаться и даже даст заработать.

— Это как? — нахмурилась хозяйка, уже предчувствуя ответ.

— Знатные гости в дом госпожи Бронии приходят в сопровождении слуги или рабов, — стала объяснять невольница. — У некоторых из них, милостью господ, денежки водятся. Если я возьмусь их обслуживать, госпожа Брония оставит меня в доме на всё время вашего пребывания в Этригии и будет отдавать четверть от того, что мне заплатят.

Видя, что собеседница скривилась, как от зубной боли, рабыня заметила:

— Жильё на два месяца снять — дорого встанет, а вам теперь деньги беречь надо.

Попаданка раздражённо засопела. Несмотря на то, что сама Риата не видела ничего зазорного в занятии проституцией, её владелица во многом ещё продолжала жить представлениями двадцать первого века. Девушке казалось неправильным и даже подлым заставлять зависимого от неё человека торговать своим телом. В то же время она признавала справедливость слов женщины, поэтому тихо проворчала, отведя глаза:

— Посмотрим, что скажет Маммея.

— Как прикажете, госпожа, — с явным разочарованием проговорила невольница.

"Вот нимфоманка! — горько усмехнулась про себя Ника. — Всё никак не угомонится".

Они почти миновали форум. К счастью, их путь лежал в противоположную от храма Дрина сторону, и расстояние между осуждённой за святотатство и собравшимися возле святилища ревностными почитателями владыки недр увеличивалось с каждым шагом. Однако, скоро выяснилось, что опасаться ей стоит не только "неистовых".

Ни стражники, ни девушка не обратили внимания на группку детей, сбившихся плотной стайкой на углу возле выходившей на площадь улицы.

Не замечая сновавших туда-суда прохожих, они, казалось, полностью поглощены своими важными, непонятными взрослым делами. Но едва возглавляемая Курием процессия с ними поравнялась, разновозрастные ребятки заверещали тонкими, противными голосами:

— Самозванка! Богохульница! Меретта!

И на Нику обрушился град из гнилой свёклы, капустных листьев и прочих уже несъедобных овощей и фруктов.

Никак не ожидавшая подобного безобразия девушка на миг растерялась, и что-то мягкое ударило ей в щёку, оставив на коже липкий, мерзко пахнущий след. Стараясь уберечь лицо от новых попаданий малосимпатичных предметов, та, втянув голову в плечи, прикрылась полами плаща, рассудив, что грязнее он от этого уже не будет.

Тут всегда спокойный и даже флегматичный претор заревел пароходной сиреной. Несмотря на то, что малолетние хулиганы даже не пытались покуситься на представителя власти, он орал так, что с крыш соседних домов испуганно взлетели много повидавшие городские голуби.

— Прекратите немедленно, паршивцы, да сожрёт вас Такера, и накажет Ваунхид!

А один из конвоиров, видимо, случайно получив по физиономии капустным листом, бросился на обидчиков. Но те со смехом и визгом порскнули в стороны, словно воробьи с навозной кучи.

— Ой, госпожа! — всплеснув руками, Риата торопливо достала из корзины платок и попыталась вытереть лицо хозяйки.

Но та, с раздражением вырвав тряпку, с силой провела по щеке, спеша избавиться от вонючей гнилятины.

— Вот мерзавцы! — зло прошипела рабыня, грозя кулаком вслед уже затерявшимся среди прохожих мелким пакостникам.

— Ну это не они сами придумали, — криво усмехнулась девушка, брезгливо смахивая с подола прилипший комочек гнилой моркови. — Папаши надоумили, козлы!

— Идёмте быстрее, госпожа! — обернувшись, глухо буркнул Курий. — Чем скорее доберёмся до храма Рибилы, тем лучше. В святилище вас никто не тронет.

К счастью, больше ничего подобного не случилось. Похабные выкрики, которыми несколько раз провожали их процессию подростки, произвели на Нику гораздо менее сильное впечатление, чем обстрел отбросами, устроенный их младшими земляками.

Прогулка на свежем воздухе в приятной компании среди благожелательно настроенных людей заметно взбодрили путешественницу.

Вновь в который раз она ощутила острую неприязнь к этому миру. В душе опять заворочалась жалость к самой себе, захотелось плакать.

"Ну уж вот вам батман!" — подумала девушка, скрипнув зубами и чувствуя, как бешено заколотилось сердце, разгоняя по организму перенасыщенную адреналином кровь. Появилось неодолимое желание сделать что-нибудь этакое и хоть как-то притушить сжигавшую её изнутри обиду.

Оглянувшись и убедившись, что одного из шагавших позади стражников она действительно уже встречала, Ника мило улыбнулась.

— Кажется, кто-то из небожителей очень хотел, чтобы мы с вами снова встретились. Может, это Цития, богиня справедливости?

— О чём это вы? — нахмурился мужчина.

— Как же? — вскинула брови арестантка. Она специально слегка замедлила шаг, чтобы увеличить расстояние между собой и претором. — Неужели позабыли, как четыре дня назад провожали меня в тюрьму?

— Мало ли бродяг я туда отводил? — презрительно фыркнул конвоир. — Всех разве упомнишь?

— И у скольких вы забирали по мешку денег? — зло усмехнулась Ника.

— Какие деньги? — зашипел собеседник, глянув сначала на коллегу, потом на шагавшее впереди начальство. — Да я тебя впервые вижу!

— Ты ври да не завирайся! — презрительно скривилась девушка, не обращая внимания на умоляющий взгляд Риаты. — Хочешь, чтобы я сказала Курию, сколько денег лежало в моём кошельке? Ему интересно будет. Да и эдилу Акву тоже.

— Да кто тебя послушает, дура! — злым шёпотом вступил в разговор второй стражник. — Благодари небожителей, что вообще до тюрьмы довели, а не прирезали где-нибудь по дороге.

Он красноречивым жестом до половины извлёк клинок из ножен.

— И лишили бы Клеара возможности покрасоваться на суде? — ехидно засмеялась арестантка. — Да преосвященный вам бы такого в жизни не простил! На каторгу могли бы и не послать, но со службы попёрли бы точно!

— Заткнись, меретта! — с нескрываемой угрозой посоветовал второй стражник, тоже вцепившийся в рукоятку меча. — Если жить хочешь!

— Ты меня не пугай! — скривилась Ника. — Если не желаешь, чтобы вся Этригия узнала, как вы пятьсот империалов прикарманили, которые мне отец на дорогу дал. Верните кинжал и двести риалов. Остальное так и быть, себе оставьте.

Конвоир тихо, но издевательски рассмеялся.

— Никто тебе не поверит, дура. А будешь болтать и в храме не спрячешься.

Но собеседница, что называется, уже "закусила удила", резко оттолкнув рабыню, попытавшуюся ухватить её за локоть.

— Даже случись что со мной, вам всё равно придётся делиться! Клянусь небожителями, найдутся те, кто сообщит эдилу Акву и вашему сотнику, что вы забрали у меня пятьсот золотых! Думаешь, начальники отдадут такой куш простым стражникам?

Впервые за время разговора мужчины тревожно переглянулись.

— Убьёте меня, другие придут, — продолжала девушка, чувствуя себя словно в драке, когда победа начинает клониться в её сторону. — Только тогда так дёшево не отделаетесь!

— Какие империалы!? — зашипел стражник, принимавший самое активное участие в облапошивании одной наивной дурочки. — Там одно серебро было!

— И кто об этом знает? — нагло усмехнулась собеседница, вновь игнорируя жалобный стон рабыни. — Юлисы — род богатый. А чтобы добраться от Канакерна до Радла, денег много надо. Любой поверит, что отец мне кучу золота отсыпал.

Конвоир хотел ещё что-то сказать, но тут обернулся Курий и недовольно заворчал:

— Чего тащитесь, как улитки беременные? Эй, Верг, поторопи госпожу Юлису! Это ей спешить некуда, а у меня дела есть.

— Живей шагай! — рявкнул стражник, пытаясь толкнуть Нику.

Та шустро отпрянула, прошипев на прощание:

— Завтра к вечеру кинжал с деньгами не принесёте, всё жрицам расскажу. А уж женщины — сам знаешь, как болтать любят. Угадай, как скоро новость до жены Аква дойдёт?

И ответив кривой ухмылкой на злобные взгляды разъярённых конвоиров, поспешила за претором.

— Зря вы так, госпожа, — очевидно, не в силах больше сдерживаться попеняла невольница. — Теперь они нас точно убьют.

— Это вряд ли, — возразила хозяйка с гораздо большей уверенностью, чем испытывала на самом деле. — Побоятся лишиться такого хлебного места.

— Вам виднее, госпожа, — скорбно вздохнула Риата, всем видом демонстрируя полное недоверие к её словам.

В глубине души девушка уже пожалела о том, что поддавшись минутном порыву, вляпалась в историю, которая может иметь для неё чрезвычайно печальные последствия.

"Вот батман! — мысленно костерила она себя. — Не могла помолчать, дура! Теперь тебе за железку и пригоршню монет башку оторвут! И кто только меня за язык тянул?"

Внезапно Ника едва не споткнулась от поразившей её догадки.

"Неужели опять тот… игрок постарался? А что, похоже. Нет, надо брать себя в руки и больше так не подставляться".

Увы, но слово не воробей, да и повернуть время вспять, чтобы по-умному промолчать, она тоже не в силах. Значит, придётся вести себя ещё осторожнее, ожидая пакости не только от Клеара и полоумный "неистовых", но и от этих милых правоохранителей, которые что-то тихо, но очень энергично обсуждали у неё за спиной.

Занимаясь самобичеванием и анализом вновь совершённых глупостей, арестантка не заметила, как их маленькая процессия вышла на площадь, в центре которой располагался фонтан, где вода в шестиугольный бассейн падала из четырёх львиных пастей. А метрах в пятидесяти от него, на невысокой, облицованной камнем насыпи возвышалось здание с привычной колоннадой по фасаду, с полукруглым окном на тёмно-синем фронтоне, украшенном лепниной в виде белых облаков и жёлтых звёзд между ними.

Путешественнице поняла, что они почти пришли, и перед ней то самое святилище Рибилы, куда отправил её суд.

Однако, претор не повёл их к широкой мраморной лестнице, возле которой расположились прилавки торговцев благовониями, голубями и прочими атрибутами, необходимыми при посещении любого уважающего себя храма, а направился вдоль его боковой стены с узкими окнами под самой крышей из сиреневой черепицы.

Девушка не смогла как следует рассмотреть картину на фасаде за выстроившимися в ряд белыми колоннами, зато увидела большие, почти в человеческий рост, статуи сидевших на задних лапах то ли волков, то ли собак. Голову каждого зверя венчала закопчённая бронзовая чаша, где, очевидно, зажигали древесный уголь для освещения святилища.

Представив на секунду, как будут выглядеть скульптуры в темноте с нимбом из языков пламени, Ника невольно поёжилась, поскольку картина в воображении рисовалась довольно мрачная.

Само по себе святилище оказалось не столь велико. Но сразу за ним тянулся высокий забор, сложенный из кое-как обработанных камней, скреплённых белесым раствором.

Ограда привела к запертым воротам, в которые главный их маленького отряда бесцеремонно заколотил кулаками.

— Эй, открывайте! Это претор Помп Курий Аст к госпоже Маммее с решением суда!

— Кто, кто? — послышался с той стороны дребезжащий старческий голос.

— Открывай сейчас же! — ещё громче рявкнул чиновник.

В одной из створок, по местной моде, имелась узкая калитка. Именно из неё показалась голова с лысиной, обрамлённой венчиком седых, пушистых, как у ребёнка, волос.

Подслеповато щурившиеся глаза старика резко распахнулись, когда тот разглядел хмурого претора, пару не менее мрачных стражников и двух женщин, одна из которых носила поверх платья металлическую табличку.

— Что вам нужно, господа? — испуганно прошамкал привратник.

Но раздражённый Курий молча толкнул калитку и шагнул внутрь. Вслед за ним вошли и Ника с Риатой, а вот конвоиры предпочли остаться на улице. Причём претор, кажется, даже не обратил на это внимание. Видно решил, что осуждённая уже никуда не денется и без стражников.

Отметив про себя этот факт, путешественница с интересом оглядела небольшой, вымощенный разнокалиберными булыжниками двор, вокруг которого теснились разнообразные постройки. За одной из них чернели голые верхушки деревьев.

Привлечённые шумом, с каким заявились незваные гости, их встретили несколько девушек в одинаковых серых платьях и такого же цвета накидках, или скорее платках, перехваченных на лбу жёлтыми верёвочками.

Подивившись убогости местной форменной одежды, путешественница обратила внимание, что двое из встречавших носили фартуки. Причём у одной он оказался кожаным, длиной от икр и почти до шеи. Именно эта женщина выглядела здесь самой старшей, лет на тридцать пять или даже сорок.

Остальные были моложе Ники.

"Совсем девчонки", — подумала она, когда за спиной раздался металлический лязг.

Это старик в вытертой кожаной безрукавке с грохотом задвинул засов на калитке, беззвучно шевеля сухими, потрескавшимися губами.

— Мне нужна госпожа Маммея! — громогласно объявил претор, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Она в святилище, — ожидаемо отозвалась особа в кожаном переднике. — Сейчас придёт.

Словно в ответ на её слова отворилась дверь в задней, лишённой каких-либо красивостей стене храма.

Оттуда вышла полная, пожилая женщина с умным, все ещё не лишённым привлекательности лицом, которое портил слишком маленький подбородок, от чего полные губы казались сложенными жеманным сердечком.

Ника догадалась, что это и есть верховная жрица храма Рибилы. На столь высокое положение указывало тёмно-синее одеяние, узор по краю платка, а главное — поддерживавший его тонкий, скорее всего золотой ободок.

Вслед за ней показалась высокая, сухощавая женщина средних лет в подбитом мехом плаще поверх серого платья.

— Здравствуйте, госпожа Маммея, — почтительно поклонился чиновник.

— Добрый день, господин Курий, — кивнула верховная жрица, подходя ближе. — Что привело вас в святилище богини Луны?

— Гражданский долг, госпожа, — ответил претор своим противным, бесцветным голосом, но осуждённая уже понимала, что его деланное безразличие — всего лишь маска, за которой тот довольно искусно прячет свои истинные чувства. — Я принёс решение суда по делу обвинения в святотатстве, которое выдвинул преосвященный Клеар против этой женщины.

Не оборачиваясь, чиновник кивнул себе за спину.

— До нас доходили какие-то слухи, — мельком глянув на притихшую девушку, нахмурилась Маммея. — Но причём здесь наш храм?

— Вам лучше самой ознакомиться с приговором, — вздохнув, Курий достал из сумки свиток.

Явно не ожидая ничего хорошего, собеседница осторожно, словно заряженное ружьё или гранату, взяла папирус.

Путешественница тут же впилась взглядом в лицо женщины, пытаясь по его выражению угадать отношение будущего начальства к своей скромной персоне.

Буквально через несколько секунд бегавшие по строчкам глаза верховной жрицы расширились, густые аккуратно подщипанные брови взметнулись вверх, а рот сделался совсем маленьким.

Для Ники это вряд ли может считаться хорошим предзнаменованием.

— Да как вы смели?! — тут же подтвердила самые худшие подозрения верховная жрица. — Служение Рибиле — честь, о которой мечтает каждая девушка в Этригии! Здесь нет и не может быть места для преступниц! Я требую немедленно увести её отсюда в тюрьму, на каторгу, куда угодно!

Одетые в серое девицы дружно охнули и начали перешёптываться, с испуганным любопытством глядя на незваную гостью.

— Ваш гнев совершенно неуместен, госпожа Маммея, — возразил претор на редкость бесцветным, даже каким-то сонным голосом. — Я лишь исполняю поручение суда, чью волю обязаны уважать все жители города. Если вас не устраивает вынесенный приговор — обращайтесь к префекту провинции или к самому Императору. Но пока никто из них не отменил вынесенное нашим судом решение, эта особа останется здесь!

Женщина в кожаном фартуке всплеснула руками, торопливо прикрыв ладонью рот.

— Передайте магистрату Фабу, что я обязательно воспользуюсь вашим советом! — с нескрываемой угрозой пообещала собеседница.

— Непременно, госпожа Маммея, — заверил Курий и развернулся, собираясь уйти.

— Подождите! — остановила его верховная жрица. — Расскажите, по крайней мере, кто она такая, и почему вы привели ещё какую-то рабыню?

— Потому что это её невольница, — пожал плечами претор. — А в приговоре ничего не сказано о конфискации имущества.

Окинув путешественницу полным презрения взглядом, Маммея задала новый вопрос, потрясая желтовато-белым листом.

— Что значит: "называющая себя Никой Юлисой Терриной"?

— Суд не знает её настоящего имени, — поморщившись, но также бесстрастно пояснил Курий. — Чтобы это выяснить, городской совет отправит письма к родственникам Лация Юлиса Агилиса, сына сенатора Госпула Юлиса Лура, с просьбой подтвердить или опровергнуть слова осуждённой. В случае, если будет установлен факт самозванства, её вновь привлекут к суду и накажут по всей строгости закона.

— Сенатора? — недоверчиво переспросила верховная жрица.

— Она так говорит, — равнодушно пожал плечами чиновник.

— Мало того, что эта особа богохульница, — скорбно покачала головой его собеседница. — Она ещё и самозванка!

Понимая, что дальнейшее молчание может сильно подпортить образ родовитой аристократки, который она с таким трудом выстраивала в глазах окружающих, Ника решила, что настало время вмешаться в разговор.

— Какие основания есть у вас для столь серьёзного обвинения, госпожа Маммея?

— Как ты смеешь говорить без разрешения?! — вскричала верховная жрица.

— Я не рабыня! — сознавая, что уж если взялась, необходимо играть выбранную роль до конца, смело ответила осуждённая. — А долг каждого свободного человека защищать себя и свою семью. Честь рода младших лотийских Юлисов не даёт мне молчать!

— А ты строптивая! — угрожающе свела брови к переносице Маммея.

— Не более чем любая девушка, волею бессмертных богов оказавшаяся в моём положении, — опустив взгляд, поклонилась Ника.

Воспользовавшись тем, что всеобщее внимание всецело приковано к его спутнице, претор быстро шагнул к воротам, и прежде чем верховная жрица успела его остановить, выскочил на улицу, захлопнув за собой дверь.

И тут же, словно по команде, облачённые в мышиного цвета одежды девушки загалдели, а из низкой, щелястой двери приземистого каменного сарая высунулась седая голова с недовольным, морщинистым лицом.

— Тихо! — властно рявкнула Маммея.

Судя по тому, что разговоры сразу смолкли, а старуха прытко нырнула обратно, приложившись белесым глазом к щели меж грубо отёсанных досок, начальство в храме Рибилы уважали и побаивались.

Восстановив порядок, верховная жрица в сопровождении спутницы в плаще с длинным лошадиным лицом, приблизилась, и обойдя вокруг скромно потупившейся девушки, ещё раз с ног до головы окинула её взглядом мясника, который приноравливается: как лучше разделать только что освежёванную тушу.

— Ну, пойдём поговорим, — наконец проворчала она, направившись к двухэтажному каменному зданию с большой закопчённой трубой на черепичной крыше. — Рабыня твоя пусть здесь побудет.

Ободряюще улыбнувшись озабоченной невольнице, хозяйка послушно зашагала за женщиной. Поднявшись по притулившейся к стене узкой, поскрипывавшей лестнице, та открыла дверь и остановилась, поджидая гостью.

Прихожая или хотя бы какой-нибудь коридорчик отсутствовали. В просторной комнате царил прохладный полумрак. Шагнув к плотно прикрытому ставнями окну, Маммея отворила одну створку, впустив в помещение дневной свет.

Ника увидела заполненный свитками стеллаж, простой стол с начищенным до блеска медным светильником, чернильницей и пучком перьев в малахитовом стаканчике.

Стоявшее рядом кресло имело на взгляд Ники слишком прямую, хотя и украшенную резьбой с красивыми желтоватыми вставками, спинку.

"Вряд ли на нём удобно сидеть, — усмехнулась она про себя. — Хотя смотрится круто".

Из прочей мебели в комнате имелся разрисованный сундук, табуретка и пара сидений с подлокотниками, но без спинки.

Прикинув размер здания, девушка подумала, что данная комната, служащая, очевидно, чем-то вроде рабочего кабинета, занимает чуть больше третьей части второго этажа. Учитывая наличие ещё одной двери, резонно предположить, что за ней расположены жилые покои местной начальницы.

Путешественница только начинала постигать суровые реалии имперской жизни, однако в том же Канакерне дома далеко не самых богатых купцов на много превосходили по площади жилище верховный жрицы храма Рибилы.

Отсюда напрашивался вывод: либо недвижимость в Этригии гораздо дороже, чем в городах Западного побережья, либо святилище богини Луны далеко не так богато, а значит, не столь почитаемо, как совсем недавно заявляла госпожа Маммея.

Расположившись за столом, та жестом указала на стоявшую у стены табуретку. Видимо, сидушка с подлокотниками предназначалась для более уважаемый людей. Решив не заморачиваться по этому поводу, Ника уселась, сложив руки на коленях с видом примерной первоклассницы.

В комнате повисла тягучая тишина. Хозяйка продолжала пристально рассматривать гостью, а та, в свою очередь, не торопилась начинать разговор.

— Ты назвалась Никой Юлисой Терриной, — нарушила молчание верховная жрица. — Из рода младших лотийских Юлисов.

— Я она и есть, — стараясь, чтобы голос звучал, как можно значительнее, сказала девушка. — Дочь Лация Юлиса Агилиса и Тейсы Юлисы Верты.

— Откуда же ты взялась в Этригии без родственников, слуг, с одной единственной рабыней? — не скрывая иронии, спросила служительница Рибилы.

— Это долгая история, госпожа Маммея, — сочла своим долгом предупредить Ника. — Если вы не располагаете достаточным временем, нам лучше отложить разговор.

— Рассказывай, — с тем же иронически-недоверчивым выражением лица предложила верховная жрица.

— Моя семья пала жертвой гнусного навета во время разоблачения заговора Китуна, — начала путешественница.

Слушала Маммея очень внимательно, часто перебивала, задавая множество вопросов, в ответ на большинство из которых рассказчица пожимала плечами.

— Отец мне ничего об этом не говорил.

А вот подробности жизни Лация Юлиса Агилиса у аратачей собеседницу, похоже, совсем не интересовали. Девушке даже показалось, что пока она, выжимая слёзы, описывала обстоятельства собственного рождения и смерти Тейсы Юлисы Верты, жуткую депрессию её супруга, закончившуюся только с постройкой нового дома, слушательница явно думала о чём-то своём.

Но едва Ника заикнулась о желании отца отослать дочурку в Империю, верховная жрица тут же встрепенулась, задав уже набивший оскомину вопрос:

— Почему он сам не вернулся?

Пришлось вновь в который раз говорить о преклонных годах, слабом здоровье папочки и о тяжести путешествия через океан, которое тот просто не переживёт. Воспользовавшись удобным моментом, девушка продемонстрировала перстень с гербом лотийских Юлисов и рассказала о письмах к родственникам в Радл.

Странно, но собеседница почему-то не стала упрекать собеседницу в том, что та бросила отца одного среди дикарей.

А вот само плавание заинтересовало Маммею не на шутку. Причём, судя по вопросам, касавшимся некоторых специфических мелочей, у Ники сложилось впечатление, что женщина знает о море, моряках и кораблях гораздо больше, чем рядовой житель внутренних районов Империи.

Поскольку рассказчица не собиралась говорить ни о бунте на судне Картена, ни о истинных обстоятельствах появления на нём женщин из племени гантов, приходилось тщательно обдумывать каждое слово, при этом внимательно следя за реакцией верховной жрицы.

Девушку слегка озадачило, что та, хотя и промолчав, явно не поверила в существование океанского течения с говорящим само за себя названием "Змея", едва не утащившим их судно далеко на север, зато не проявила никакого интереса к сляпанной на скорую руку истории спасения ганток.

Выслушав её без какого-либо интереса, Маммея принялась расспрашивать об обстоятельствах, помешавших собеседнице добраться до Империи через Рифейские горы. Ника подробно рассказала о договорённости с купцом Каниром Нашем и о своей внезапной болезни, заставившей задержаться в Канакерне почти на месяц.

Верховная жрица вновь удивила девушку, оставив без комментариев сообщение о том, что путешественница отправилась в Империю вместе с урбой бродячих артистов. Только поинтересовалась:

— Тебе посоветовал ехать с ними господин Картен?

Ника подумала, что хотя бы в этой части своей и без того совершенно необыкновенной истории не следует окончательно завираться.

— Нет, я сама так решила. Но он не отговаривал. Наверное, надеялся, что знает этих людей достаточно хорошо, чтобы доверить им жизнь дочери друга.

Девушка прерывисто вздохнула.

— К сожалению, мы оба ошиблись.

— Почему? — вскинула брови хозяйка кабинета. Кажется, рассказ путешественницы не оставил её равнодушной.

— Позвольте обо всём по порядку, госпожа Маммея? — попросила Ника, чувствуя подступавшие слёзы.

Её нервная система перенесла за сегодняшний день столько испытаний, что сдерживать себя с каждой минутой становилось всё труднее. — Очень долго казалось, что всё идёт хорошо, и небожители мне улыбаются. Артисты вели себя прилично, честно выполняя свои обещания всячески помогать мне в дороге. Без особых происшествий мы добрались до Гедора.

— Не спеши, — остановила её верховная жрица. — В каких городах тебе удалось побывать?

Путешественница подумала, что её, кажется, опять собираются проверять, и, чуть прикрыв глаза, стала вспоминать свой маршрут.

— В деревне Каана артисты давали представление на свадьбе, оттуда мы выехали в Меведу…

Внимательно слушая девушку, Маммея то и дело задавала вопросы. Почему-то её больше всего интересовали достопримечательности городов и их боги-покровители.

Ника не смогла вспомнить имена трёх небожителей, но остальные, кажется, назвала верно, рассказав в основном о храмах и городских укреплениях.

Видимо, верховная жрица действительно родом с Западного побережья, отсюда знание о море и тамошней географии.

Выслушав описание Кинтара, хозяйка кабинета удовлетворённо кивнула, после чего гостья перешла к изложению обстоятельств, в результате которых она оказалась арестована и осуждена.

— Посудите сами, госпожа Маммея, — не выдержав, начала горячиться рассказчица, чувствуя, как набрякшая слеза сорвалась и покатилась по щеке. — Откуда я могла знать, что именно сегодня, когда мне пришлось спасаться от убийц, закон запрещает появляться у этой горы? Тем более, я ничего не видела и не слышала, всю ночь прячась в расщелине и дрожа от страха!

Глаза собеседницы в миг сделались колючими и злыми, казалось, верховная жрица изо всех сил старается забраться в голову девушке, чтобы прочитать её мысли. Но та и не подумала прятать взгляд, ибо всё, или почти всё, что она рассказывала о событиях той ужасной ночи, являлось правдой и ничем кроме правды.

— Теперь я понимаю, почему магистр Проб Фаб Лиса вынес такой странный приговор, — задумчиво сказала хозяйка кабинета, кивнув на лежащий перед ней лист папируса. — Но что мне с вами делать?

— Госпожа Маммея, — решив, что немного пафоса в данном случае не помешает, поднявшись на ноги, Ника поклонилась. — Признавая свою невольную вину перед жителями славной Этригии, я готова искупить её ревностным служением Рибиле. Отец воспитал меня в почтении к нашим радланским богам и их служителям. Там, за океаном, где я выросла, всё необходимое для жизни приходилось добывать своими руками. Тяжёлая работа меня не пугает. Но здесь, в Империи, я обязана ещё строже хранить честь рода младших лотийских Юлисов. Поэтому надеюсь и молю небожителей о том, чтобы ваши поручения не заставили меня проявить строптивость и непочтительность. Родитель учил, что принадлежность к нашему роду налагает определённые обязанности, о которых я никогда не должна забывать.

— Вот как? — вскинув ровные, аккуратно подщипанные брови, верховная жрица вытянулась, прижавшись к спинке кресла.

— Здесь сказано, — она с многозначительным видом постучала пальцем по приговору. — Что я могу приказать наказать вас плетьми и даже отправить на каторгу. Разве можно представить себе больший позор для девушки столь знатного рода?

— Вирсавского царевича Статера выпороли за то, что он покинул строй в битве между вирсавийцами и кеттами при Атиохии, — заметив лукавый блеск в глазах собеседницы, решила блеснуть эрудицией гостья, вспомнив один из рассказов Наставника. — Но это не помешало ему взойти на трон после смерти отца и прославить своё имя многочисленными подвигами, а сугдийский каган Урчин в молодости был рабом своего дяди.

— Вы знакомы с Историей Приклита? — с нескрываемым удивлением проговорила Маммея.

— Отец часто пересказывал мне истории из книги этого либрийского философа, — скромно потупив очи, девушка перешла на либрийский и решила приписать Лацию Юлису Агилису выражение давным-давно прочитанное в какой-то книге. — Он говорил, что прошлое помогает строить будущее.

— Подобное знание больше приличествует мужчинам, — поморщившись, заметила по радлански верховная жрица. — Это они занимаются политикой, войной и прочей философией. Женщине нужны другие навыки.

— К сожалению, я давно осталась без матери, — скорбно вздохнула Ника, решив больше не разыгрывать всезнайку, сообразив, что здешняя начальница не любит слишком умных.

— Я заметила, что вам не хватает женского воспитания, — кивнула хозяйка кабинета.

Путешественница молча поклонилась, смиренно признавая справедливость слов собеседницы.

— Хорошо, — Маммея негромко, но увесисто хлопнула ладонью по столу. — Я подумаю над вашими словами. Но не стоит забывать, что вы находитесь здесь по решению суда, который отнёсся к вам весьма снисходительно.

— Я всегда буду помнить об этом, госпожа! — пылко вскричала девушка, подумав: "И во сколько оно мне обошлось".

Верховная жрица благосклонно кивнула.

— Сейчас, когда вы всё обо мне знаете, — торопливо заговорила гостья. — Могу ли я обратиться к вам с просьбой?

— Слушаю, — тут же нахмурилась Маммея.

— Не могли бы вы позволить моей рабыне тоже остаться здесь? Она старательная, аккуратная, умеет готовить, разбирается в целебных травах и не будет зря есть свой хлеб.

— В тюрьме вы тоже с невольницей сидели? — усмехнулась собеседница.

— Нет, — почтительно покачала головой девушка. — Её приютила госпожа Аста Брония. У меня имелось рекомендательное письмо к ней. Только боги распорядилось так, что воспользоваться им я не успела.

— От кого? — тут же заинтересовалась служительница Рибилы.

— Сын канакернского консула Теренца Фарка написал его по просьбе господина Картена.

— Я знакома с госпожой Бронией, — кивнула Маммея. — Она часто заходит в наш храм принести жертву богине Луны.

— Но мне бы не хотелось и дальше пользоваться её добротой, — вернула разговор в нужное русло Ника. — Именно поэтому я прошу вас позволить рабыне остаться со мной.

— К сожалению, наше святилище не так богато, — ханжески вздохнула собеседница, возведя очи горе. — Кормить двух человек — будет слишком накладно. Городской совет даже за вас платить не стал.

— Я готова пожертвовать храму четыре империала, — сообразив, что начался торг, предложила путешественница. — Понимаю, что мой дар не так щедр, как бы хотелось, но я ещё должна добраться до Радла.

— Господин Курий сказал, что городской совет сообщит о вас родственникам Лация Юлиса Агилиса, — вскинула брови хозяйка кабинета. — Думаю, пока вы здесь, кто-нибудь обязательно откликнется и заберёт вас.

— А если нет? — вопросом на вопрос ответила гостья. — Я уже убедилась, что простому смертному не дано постичь замысла небожителей. Вдруг никто не найдёт нужным приехать? А мне бы не хотелось остаться совсем без денег.

— Так и быть, — после недолгого молчания согласилась верховная жрица. — Пусть остаётся с вами.

— Благодарю, госпожа Маммея, — поклонилась девушка.

Собеседница встала, всем видом давая понять, что теперь-то разговор точно подошёл к концу.

Ника почтительно отошла в сторону, пропуская её к двери.

Ещё спускаясь по лестнице, путешественница поняла, что пока она вешала лапшу на уши местному начальству, Риата успела куда-то испариться.

Верховная жрица тоже заметила отсутствие невольницы и обратилась к двум молоденьким девушкам, со смехом лихо трепавшим циновки на храмовом дворе.

— Комения, Фабия, вы не видели рабыню госпожи Юлисы?

Те дружно пожали плечами.

Тут с шумом распахнулась щелястая дверь, выпустив из знакомого сарая старуху в накинутой на плечи грязной накидке. На тощей, морщинистой шее болталась на кожаном шнурке деревянная табличка. Вслед за ней вышла Риата, тут же согнувшаяся в глубоком поклоне.

— Простите, госпожа, рабу глупую за беспокойство. Уж больно холодно тут стоять, вот Врана меня погреться и пригласила.

— Не смей больше отлучаться без разрешения! — с наигранной суровостью предупредила хозяйка. — В следующий раз я тебя накажу.

Осуждающе покачав головой, Маммея знаком велела Нике следовать за собой.

Риата поспешила к госпоже.

Обходя дом, где проживала верховная жрица, девушка почувствовала упоительный запах свежего хлеба, варёных овощей и ещё чего-то очень вкусного. Рот моментально наполнился слюной, а желудок жалобно заворчал, напоминая о своём существовании.

Скоро выяснилось, что кроме вызвавших столь бурную реакцию ароматов, из широко распахнутой двери в противоположном торце здания доносился визгливый голос, отчитывавший кого-то за леность и расточительство.

Войдя вслед за Маммеей, путешественница оказалась в низком, полутёмном помещении с крошечными окнами, устроенными под самым потолком да ещё и забранными толстыми решётками. Кроме них комнату освещали багровым светом угли в большом, похожем на камин, очаге, где, повиснув на массивной цепи, солидно булькал закопчённый бронзовый котёл, а на решётке стояла сковорода, в которой подрумянивалась пышная пшеничная лепёшка.

Стопка готовых лежала на широком столе, заботливо прикрытая чистой тряпочкой, рядом дожидались своей очереди ещё три куска плотного, сероватого теста.

Невысокая, плотно сбитая девушка, лет шестнадцати, опустив глаза, нервно теребила белыми от муки пальцами край грязного фартука.

Кроме неё в кухне находилась ещё одна особа, резко развернувшаяся на шум в дверях. При виде верховной жрицы, злобное выражение лошадиного лица смягчилось.

— Что случилось, сестра Дора? — с показным добродушием поинтересовалась Маммея. — Тебя за воротами слышно.

— Прости мою несдержанность, старшая сестра, — чопорно поклонилась женщина, придерживая звякнувшую на поясе связку ключей. — Но эти девчонки, как будто специально делают всё мне назло!

И повернувшись к прерывисто вздохнувшей поварихе, протянула указующую длань к прикрытой крышкой плетёной корзине.

— Сколько яиц я велела взять?

— Пять, госпожа Дора, — пробормотала девушка. — Но…

— Тогда почему там нет семи?! — грубо оборвала её собеседница. — И почему мука рассыпана? На полу её ещё на три лепёшки хватит!

На взгляд Ники пол в кухне выглядел вполне себе чистым, но своего мнения она, разумеется, высказывать не стала.

— Я уже говорила! — в заплаканных глазах стряпухи мелькнула искорка упрямства. — Два яйца оказались тухлыми!

— Заткнись! — завопила скандалистка. — Даже если так, ты не должна была ничего брать без спроса!

— Я…я подумала…, — растерянно захлопала длинными ресницами девушка.

— У себя в деревне думать будешь! — вновь грубо оборвала её Дора. — Когда навоз в хлеву месить станешь!

— Не надо так переживать, сестра, — натянуто улыбнулась верховная жрица. — Пара яиц этого не стоит.

— Разве же дело в этом, — страдальчески поморщилась собеседница. — Сегодня они яйца без спроса берут и муку рассыпают, а завтра серебряные светильники из храма уволокут.

Не выдержав, юная повариха заплакала, прикрывая рот тыльной стороной ладони.

"Ну и стерва! — мысленно охнула попаданка. — До слёз девчонку довела! Ох, и достанется мне здесь! А самое обидное — в морду не дашь. Тогда точно на кол посадят. Бр-р-р. Вот батман!"

Она зябко поёжилась. Есть почему-то сразу расхотелось. Даже запах варёной фасоли с мясом и специями уже не вызывал аппетита.

— Не преувеличивай, сестра, — насупилась Маммея. — Наши помощницы чтут луноликую Рибилу и никогда не опустятся до такого. А ты…

Она строго посмотрела на плачущую повариху.

— Прекрати реветь и запомни хорошенько: ни на кухне, ни во дворе, ни в кладовой или в птичнике даже крошку нельзя брать без разрешения госпожи Доры. И собери всё, что рассыпала, только через сито просеять не забудь.

"Она на самом деле такая жадная? — думала Ника, глядя на самодовольную лошадиную физиономию. — Или просто вредная?"

— Поняла, госпожа Маммея, — прошептала стряпуха, шмыгнув покрасневшим носом. — Я больше так не буду.

— Я рада это слышать, — ободряюще улыбнулась строгая, но справедливая начальница и, указав на свою спутницу, обратилась к "сестре".

— У нас новая помощница.

— С каких это пор в храм Рибилы сажают преступников? — фыркнула Дора, презрительно оглядев девушку с ног до головы. — Здесь что: тюрьма или каторга?

— Тут всё не так просто, сестра, я потом тебе объясню, — покачала головой верховная жрица и голосом, ясно дающим понять, кто здесь главный, отчеканила. — Пока покажи госпоже Юлисе спальню помощниц, выдай всё необходимое, найди место для её рабыни и позаботься, чтобы они не остались голодными.

— Хорошо, старшая сестра, — кивнула женщина, не глядя на неё.

А та, озадачив подчинённую, царственной походкой направилась к выходу.

— Подождите, госпожа Маммея! — окликнула её Ника.

— Ну, что ещё? — оглянулась та через плечо.

— Разрешите моей рабыне сходить за вещами, — попросила девушка. — Их немного, но это всё, что у меня осталось.

— Пусть идёт, — кивнула женщина уже в дверях.

Проводив её тяжёлым взглядом, Дора буркнула:

— Пошли, — и двинулась к дверному проёму в дальней стене.

Мельком обратив внимание на сдвинутую в сторону циновку, Ника шагнула в тёмный коридорчик, в противоположном конце которого громоздились какие-то корзины. Девушка с трудом рассмотрела три запертые двери: две с левой стороны, одна с правой. Сделав приглашающий жест, сопровождающая открыла именно её.

В комнате оказалось не на много светлее. Солнечные лучи редкими полосами пробивались сквозь щели в ставнях, прикрывавших узкие окна.

Посередине стоял грубо сколоченный стол с парой лавок, а вдоль стен тянулись две широкие лежанки, где, судя по числу цилиндрических подушек и набитых соломой матрасиков, прикрытых аккуратно сложенными одеялами, спали два и три человека.

— Это комната наших помощниц, — заявила женщина. — Ты тоже будешь здесь жить. Поняла?

— Да, госпожа Дора, — кивнула Ника.

— Пойдём, я выдам тебе постель, — вновь позвала её за собой "сестра" верховной жрицы.

Миновав кухню, где заплаканная стряпуха укладывала на сковороду очередную лепёшку, они вышли во двор. На сей раз путь лежал к неприметному сарайчику. Отцепив от пояса связку ключей, провожатая быстро отыскала нужный. Лязгнул массивный, позеленевший от времени замок.

Почти всё место внутри занимали несколько больших облезлых сундуков. Из одного Дора извлекла засаленную до невозможности подушку, из другого — одеяло и пустой матрас, о соломе для которого новенькая, очевидно, должна сама позаботиться.

— Иди устраивайся, — проворчала женщина, запирая кладовую. — После обеда я скажу, что делать.

Оставшись вдвоём, рабыня с хозяйкой вытрясли из одеяла кучу пыли, едва не порвав его пополам. Решив больше не рисковать, госпожа свернула его и стала отдавать распоряжения.

— Отправляйся к Бронии, поблагодари от моего имени за гостеприимство и забери вещи. Если спросит, расскажи ей, как прошёл суд.

— Слушаюсь, госпожа, — без особого энтузиазма отозвалась Риата.

— Зайди на рынок, купи мне льняную тунику, вместо ночной рубашки пойдёт, и плащ, — продолжила инструктировать Ника. — Только не очень дорогой. Деньги беречь надо. А этот я тебе отдам.

— Спасибо, добрая госпожа, — с тем же постным выражение лица поблагодарила невольница.

— Помолчи, — раздражённо оборвала её девушка. — Я даже не представляю, куда тебя поселят. Хорошо, если со мной. А вдруг в какую-нибудь халупу отправят? Ночи сейчас холодные, ещё заболеешь.

Рабыня хотела что-то сказать, но хозяйка опять заставила её замолчать.

— Найдёшь, где соломой торгуют, набьёшь матрас. Не забудь поесть и купи что-нибудь на ужин. Вдруг тебя кормить не будут, пока я деньги не внесу? Вот теперь иди.

На кухне стряпуха о чем-то шепталась с высокой, худощавой девушкой, одной из тех, кто недавно тряс циновки на дворе.

Заметив гостью, они тут же замолчали, с выжидательным любопытством глядя на новенькую, стоявшую в дверях с прижатым к груди одеялом.

Понимая, что пора знакомиться, путешественница представилась, стараясь улыбаться как можно дружелюбнее.

— Здравствуйте, меня зовут Ника Юлиса Террина.

Девушки переглянулись, и то ли Комения, то ли Фабия спросила:

— Это правда, что тебя прислали сюда за святотатство?

Нике не понравился ни сам вопрос, ни то, с какой бесцеремонностью его задали. Тем не менее, не теряя надежды наладить отношения с местными обитательницами, она постаралась ответить вежливо и подробно:

— Не совсем. Спасая свою жизнь, в первую ночь дриниар я случайно оказалась возле священной горы, не зная, что это запрещено законом Этригии. Поэтому суд проявил милосердие, отправив меня послужить богине Луны.

— А что с тобой случилось? — продолжала расспрашивать настырная девица, по-прежнему не называя своего имени.

Почувствовав, что вместо нормального разговора начинается очередная дача показаний, от которых она уже успела устать за сегодняшний день, путешественница сухо объяснила:

— На меня напали те, кому я доверяла.

И не желая больше подвергаться допросу, направилась к двери в коридорчик. Когда-нибудь она расскажет им о своих злоключениях, но не сегодня.

— Как интересно! — вскричала девушка, заступив ей дорогу. — Подожди, меня зовут Прокла Комения. Скоро год, как я здесь живу. А это…

Она кивнула на застывшую с полуоткрытым ртом стряпуху.

— А это Апулия Тарма Феса, её родители недавно сюда привезли.

— Зачем? — ляпнула Ника и тут же прикусила язык, опасаясь, что такой вопрос вполне может показаться собеседницам неуместным или даже обидным.

Но оправившаяся от удивления повариха спокойно ответила:

— В восемь лет Такера наслала на меня лихорадку. Лекаря ничем помочь не смогли. Тогда мама призвала на помощь Рибилу, пообещав богине, что если я выживу, то два года проведу в её храме.

Теперь настала очередь удивляться путешественнице.

— Как интересно!

Лихорадочно перебирая в памяти рассказы Наставника о жизни в Империи, она так и не смогла вспомнить ничего подобного.

— Ты в спальню? — бесцеремонно прервала её размышления Комения, и не дожидаясь ответа, предложила. — Я с тобой.

Положив свёрнутое одеяло на лавку, новенькая поинтересовалась:

— Где мне лучше расположиться?

— Где хочешь, — легкомысленно махнула рукой спутница, но вовремя опомнилась. — Но лучше подожди пока. Сейчас девочки на обед придут…

Понимая, что не зная обстановки, не стоит качать права, Ника решила дождаться всех соседок по комнате, а пока попытаться получить как можно больше информации о месте, где ей суждено провести ближайшие шестьдесят дней.

— Госпожа Маммея назвала вас "помощницами"…

Усевшись напротив, Комения важно кивнула.

— А кроме неё и госпожи Доры жрицы здесь ещё есть?

— Госпожа Клио, — ответила девушка. — Она больше свитками да травами занимается. Зелья варит, храм потом продаёт их лекарям и повитухам. Ты её видела, когда только пришла. В кожаном фартуке. Помнишь?

— Да, — кивнула путешественница и усмехнулась. — На трёх жриц пять помощниц…

— Вообще-то считается, что девять, — поджав губы, возразила собеседница. — Ещё четверо местные… Важные такие. Являются только на вечерние молитвы и главные церемонии.

Она презрительно скривилась.

— С нами даже не разговаривают… Будто мы служанки или рабыни какие… Ещё бы, их отцы храму деньги заплатили, чтобы дочки могли перед народом покрасоваться! Мы и в храме убираемся, и у жриц одежду их стираем, по ночам гимны поём, а в праздники их в первый ряд ставят…

Из жалоб Комении Ника узнала, что в помощницах у служительниц богини Луны числятся: дочки претора, эдила и двух богатых горожан.

Излияния новой знакомой прервал долетевший из коридорчика шум. В комнату, смеясь и переговариваясь, вошли три девушки в серых платьях.

Попаданка встала из-за стола, поклонилась, кратко объяснив, кто она такая, и что здесь делает. Процедура знакомства много времени не заняла. Самую старшую из помощниц звали Патрия Месса. На первый взгляд, ей было никак не меньше двадцати лет. Это показалось путешественнице странным. Как правило, местные дамы в таком возрасте давно замужем и уже имеют пару-тройку ребятишек.

Судя по всему, именно Месса, как самая взрослая, верховодила в этом маленьком коллективе. Приста Фабия Укла и Тейса Вверга Сета выглядели лет на четырнадцать и вели себя как подростки.

После взаимного представления, Ника, не откладывая, поставила вопрос о своём спальном месте. После недолгого обсуждения, старожилы предложили ей стать третьей на лежанке.

Едва девушка успела разложить одеяло поверх потемневших от времени, гладко оструганных досок, за дверью опять что-то стукнуло, и в комнату заглянула уставшая стряпуха с пустым деревянным подносом.

— Пойдёмте есть, девочки.

Не заставляя себя ждать, помощницы жриц поспешили на кухню, где каждая получила по миске варёной фасоли с мясом, кусок ещё тёплой лепёшки и чашку с разведённой брагой. Кушать там не полагалось, поэтому девушки вернувшись в спальню, чинно расселись за столом.

С аппетитом пережёвывая разваренные зёрна, щедро сдобренные луком, чесноком и кусочками свинины, Ника подумала, что на каторге, скорее всего, кормят гораздо хуже, чем здесь.

По крайней мере, за одно это стоит сказать спасибо местным коррупционерам: магистрату Пробу Фабу Лису и двум преторам.

Совершенно неожиданно девушка едва не подавилась от смеха, вспомнив фразу из старой советской комедии: "Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире!"