Ответы на засыпку

Глава X. КТО ВИНОВАТ?

Теперь близнецы орали в унисон, ибо Мишкина голова, естественно, тоже никак не желала вылезать обратно.

— Пилите, пилите, скорей! — Аида Ипполитовна трясла за плечи полностью ошалевшего Горбанюка.

— Ни за что! — еще сохранял военную выдержку тот.

— А вас уже никто не спрашивает, — ответила мама близнецов и, повернувшись к Нике и Макарке В.В., потребовала: — Ради всего святого, уберите его от меня.

Наш директор, видимо, понял: Кругловская мама сейчас за себя не отвечает. Поэтому счел самым безопасным убрать с авансцены Горбанюка:

— Петр Тарасович, зайдите ко мне в кабинет. Там мы с вами все и обсудим.

— Есть, — не смог оспорить приказ начальства майор в отставке и спешно ретировался в кабинет Виктора Владимировича.

Тут как раз и прибыла бригада Службы спасения.

— М-м, — повертел головой один из спасателей. — А говорили, один. Или у меня в глазах двоится?

— Пока вы ехали, стало два, — с осуждением произнесла Аида Ипполитовна.

— А вы как-нибудь успокоить их можете? — обратился к ней другой спасатель. — И еще, — обратился он к многочисленным зрителям, — посторонних прошу удалиться. Работать мешаете.

Публика неохотно потекла в коридор. Нам с Зойкой тоже пришлось выйти. Правда, до нас напоследок донесся голос Горбанюка:

— Виктор Владимирович! Пилить произведение искусства не положено!

На чем мы и отбыли. Потому что как раз прозвенел звонок на урок.

Уже у самого класса мы увидели Клима и Тимку.

— Клим! — кинулась к нему Зойка. Я не успела ее остановить. — Ты что, разве не знаешь?

— А что я должен знать? — похоже, он был совершенно не в курсе.

— Мишка с Гришкой застряли в решетках Цинандалидзе! — выпалила моя подруга. — Сейчас их спасатели вынимают.

Клим поперхнулся:

— Какой Цинандалидзе? Говори, что с ними случилось? Ох, да! Их ведь мама должна была привести сегодня записываться в школу.

И он со всех ног кинулся вниз.

— Куда ты? — окликнула его Зойка. — Тебя все равно не пустят! И мама твоя там!

Однако Клим даже не обернулся. А Сидоров побежал следом за ним. Нам с Зойкой ничего не оставалось, как войти вместе с учителем в класс.

— Ну зачем ты ему сказала? — усевшись за парту, поинтересовалась я.

— Но он ведь должен знать, — ничуть не смутилась она.

Логика у нее, как всегда, железная. То говорила, что мне не следует даже близко подходить к Климу и Тимуру, во всяком случае, пока мы не разберемся с Мити́чкиной, а теперь вот сама... И, конечно, она сейчас мне скажет, что в исключительных случаях нечего идти на принцип.

Не успела я об этом подумать, как на лице моей подруги воцарилось выражение воплощенного долга, и она, склонившись к моему уху, многозначительно прошептала:

— Бывают в жизни случаи, когда амбиции неуместны. И, кстати, мы совсем отвлеклись от объекта.

С этими словами она выразительно покосилась туда, где сидели Мити́чкина и Попова. Однако поведение «объекта» было прежним. Танька безмятежно перешептывалась с Галькой. Будто действительно со вчерашнего дня ничего не произошло.

Понаблюдав за ними еще какое-то время, Зойка сказала:

— Одно из двух: либо Мити́чкина хорошо притворяется, и тогда все пойдет по нашему плану, либо накладочка вышла. Третьего не дано. Однако совесть моя спокойна: мы с тобой, подруга, сделали все, что могли.

Я промолчала. У Зойки, по-моему, совесть постоянно спокойна. Какое-то время она сидела молча, и я даже смогла послушать информатичку. Однако затишье длилось недолго.

— Эй, — снова затормошила меня подруга. — А Клима-то с Тимкой до сих пор нет. Пол-урока уже прошло. Вдруг там стряслось что-то серьезное?

— Вряд ли, — ответила я. Когда мы уходили из канцелярии, Мишка с Гришкой, несмотря ни на что, были вполне бодры. И я почти не сомневалась, что происшествие кончится для них легким испугом.

— И Будки тоже нет, — продолжала Зойка.

Я посмотрела: Винокур сидел в одиночестве.

— Серега, — шепотом обратилась к нему Зойка. — Куда соседа потерял?

— Сам удивляюсь, — откликнулся Винокур. — С утра нету. И вчера он чего-то резко в осадок выпал. Может, заболел?

— Может, — Зойка отвернулась и немедленно атаковала мое ухо: — Помяни мое слово, Агата, с Будченко это все неспроста.

Я сама считала, что неспроста. Митька был вчера сам не свой. А мы все же знаем его с первого класса. И видели, так сказать, и в горе и в радости. Но никогда таким, как накануне.

— Может, он долгов наделал? — предположила Зойка. — Эти его кретинские занятия бизнесом вполне могли чем-то таким кончиться.

— Могли, — снова согласилась я.

Клим и Тимка появились только на следующей перемене. Мы подбежали к ним, пока их не перехватили Мити́чкина и Попова.

— Ну, как? — спросила я.

— Обошлось, — устало выдохнул Клим. — Даже в школу потом записали. Естественно, в подготовительный класс.

— Да-а, — с иронией протянул Тимка. — Решетки-то распилили. Горбанюка с горя чуть кондратий не хватил. Его при нас с Кругловым Ника валерианкой отпаивал. Никогда не думал, что наш обежешник валерианку употребляет.

Зойка поцокала языком:

— Какое-то у него к этим решеткам особое чувство было.

Ребята весело засмеялись. Я поймала себя на том, что мы сейчас разговариваем, как прежде. Будто и не было этих тяжелых трех дней. А может, Зойка права и действительно некоторые обстоятельства все переворачивают?

Начался последний урок. Сегодня был короткий день. Когда мы уже двинулись к классу, Клим вдруг коснулся моей руки и быстро шепнул:

— Обязательно надо поговорить. Я позвоню тебе.

Хорошо, Зойка ничего не заметила. Иначе мне на последнем уроке не жить. Она бы меня извела. Но я и так дожила до конца урока лишь с большим трудом. О чем Клим собирается со мной говорить? И нужно ли мне после всего с ним говорить? И если нужно, то как мне себя вести? Сами понимаете, все, происходившее на уроке, прошло для меня словно в тумане.

Кажется, Зойка опять занялась наблюдениями за Мити́чкиной. И по какому-то поводу вся закипела. Но мне уже было наплевать. И на ее вопросы и сообщения я лишь автоматически бросала то «да», то «нет». Некоторое время мне это сходило с рук, однако в конце концов подруга сердито осведомилась:

— Интересно, почему «нет»?

— Ну-у, — растерялась я, ибо совершенно не усекла, о чем речь.

К счастью, Зойка повторила:

— Почему ты говоришь «нет»? Меня просто хочешь позлить? Я совершенно точно заметила, как Мити́чкина очень помрачнела.

Я сделала вид, будто смотрю на Таньку, а сама покосилась на Клима. Он было скользнул по мне взглядом, как в прежние дни, однако потом вдруг едва заметно кивнул головой. А я повернулась к Зойке и тихо сказала:

— Да. Ты права. Танька действительно какая-то мрачная.

— То-то же, — моя подруга осталась вполне довольна.

После уроков Зойка принялась усиленно зазывать меня к себе, чтобы как следует, по ее словам, «обсудить создавшуюся ситуацию». Однако я отказалась:

— У меня жутко голова разболелась. Давай созвонимся попозже.

Она окинула меня исполненным подозрительности взглядом.

— Да не расстраивайся ты раньше времени. Почему-то интуиция мне подсказывает, что этот праздник все равно не состоится.

— Ну, раз так... — и я поспешила домой.

Опять хваленая Зойкина интуиция! Впрочем, меня сейчас волновал лишь предстоящий разговор с Климом.

Он позвонил через полчаса после моего возвращения домой.

— Как близнецы? — немедленно поинтересовалась я.

— Замечательно, и к тому же горды собой, — усмехнулся он. — Теперь месяц будут рассказывать, как их спасали настоящие спасатели. Уже бабушке рассказали. И, между прочим, подрались. Потому что Мишка доказывал, что его больше спасали, чем Гришку, а Гришка уверял, что больше как раз спасали его, потому что он дольше Мишки в решетке башкой торчал.

— Ясно, — мне стало вдруг весело.

Клим резко сменил тон, тихим голосом произнес:

— Мне надо с тобой поговорить.

— По-моему, мы уже это делаем, — спокойно ответила я и даже хохотнула, хотя ноги у меня вмиг сделались ледяными.

— Я имею в виду серьезно, — как-то совсем уж загробно изрек он.

— А ты уверен, что это требуется? — холодно переспросила я. — По-моему, и так все ясно. Можешь не тратить лишних слов.

— Да нет, ты ничего не знаешь, — перешел на бешеную скороговорку он. — Тут такая история идиотская вышла. Понимаешь, эта Мити́чкина пригласила меня на день рождения...

— Ну и что? — мне показалось, что мой голос звучит совсем невозмутимо. — Пригласила и пригласила.

— Я согласился, — ответил Клим. — Думал, она и тебя пригласит, и всю нашу компанию. А когда выяснилось, что нет, тут Тимка встрял. Ему почему-то жутко хотелось пойти, но не одному, а обязательно со мной. А Мити́чкина просила никому не говорить про день рождения, и я оказался в совершенно идиотской ситуации.

— А чего такого? — спросила я. — Тебя пригласили, вот и иди. Я-то при чем?

— Во-первых, я без тебя не хочу! И сразу не хотел! — с жаром продолжил Клим. — И вообще, давай, я не пойду, а?

— Бэ! — передразнила я. — Во-первых, ты уже согласился. По-моему, перед самым днем рождения отказываться от приглашения некрасиво.

Хорошо, что он меня в тот момент не видел. Ибо я вспомнила о кассете и покраснела.

— А ты... — Клим осекся. — Ты на меня не очень обидишься, если я пойду?

— Нет, — на сей раз я ответила вполне искренне.

После того как он мне все так рассказал, обида куда-то улетучилась, и я даже немного посочувствовала Мити́чкиной, ибо самой бы мне совсем не хотелось, чтобы гости приходили с такими чувствами. Одновременно я просто сгорала от любопытства:

— Слушай, а почему Тимке-то так приспичило посетить торжество Мити́чкиной? Кажется, раньше она никогда ему особо не нравилась.

Тут я вновь вспомнила о кассете и покраснела.

— Да он и сейчас к ней совершенно инертен, — внес ясность Клим. — Ему просто к Башлыку нужно подъехать. Знаешь ведь: Сидор на видеокамерах и фотоаппаратах сдвинутый. А у Башлыка новая цифровая камера появилась. Вот Тимка и решил воспользоваться случаем, чтобы посмотреть, как она работает.

— А ты знаешь, что Потемкин тоже приглашен? — ляпнула я.

— Ты-то откуда знаешь? — удивился Клим.

— Слухи ходят, — расплывчато ответила я.

— Вот это да! — нервно хохотнул он. — В общем, я так и думал. У нас в классе сохранить секреты совершенно невозможно. А Потемкин... Да он вроде нормальный стал, после того, как мы мозги ему вправили. И вообще, плевать нам с Тимкой, кого там еще пригласили. Слушай, Агата, я все-таки, наверное, пошлю этот праздник подальше. Пойдем лучше в субботу погуляем.

— Нет уж. Иди туда — твердо произнесла я. — А то потом твой Тимка мне не простит порушенного свидания с цифровой камерой.

— Да ну тебя, — хмыкнул Клим.

— Нет, — продолжала настаивать я. — Ты лучше иди.

Я словно бы раздвоилась. Одна моя половина ждала, что он все-таки скажет решительное «нет». А другая на самом деле была убеждена: в сложившейся ситуации отказываться некрасиво. И я с напряжением ждала от него ответа, сама, впрочем, не зная, что больше хочу услышать.

— Ты действительно считаешь, что мне лучше пойти? — голос Клима звучал неуверенно.

— Считаю, — сказала я, но уже совсем не столь твердо, как прежде.

— Ну, если ты настаиваешь...

«Как он легко заставил себя уговорить!» — и облегчение, которое я только что испытывала, вновь сменилось досадой.

— Так, значит, тогда я схожу? — спросил он.

— Иди, иди, — ответ мой неожиданно прозвучал сердито и резко.

Кажется, ему передалось мое новое настроение:

— Нет, Агата, ты правду скажи.

— Именно ее ты от меня и слышишь, — я уже немного взяла себя в руки. — Слушай, по-моему, мы уже обо всем договорились. Давай закроем этот вопрос.

Клим вздохнул:

— Но я не хочу идти.

— Знаешь, тебе не кажется, что о таких вещах нужно думать заранее. Прежде, чем соглашаться, — отозвалась я.

— Впредь так и буду делать, — пообещал он.

— А можно тебе один вопрос задать? — спросила я.

— Хоть сто! — воскликнул Клим, но от меня не укрылось, что он насторожился.

— Почему ты решил больше не ходить в Театральную студию?

Повисла пауза. У меня громко колотилось сердце, и я со страхом ждала, что же он скажет.

— Сложный вопрос, — с явным трудом начал он.

— А ты постарайся проще. Вдруг я пойму? — тоже с усилием промямлила я.

— Да понимаешь... — снова пауза. — Во-первых, немного надоело.

— Вот как, — и я про себя добавила: «Надоело играть со мной».

— Ну, мы с Тимкой решили сосредоточиться на телевидении...

— Ах, значит, вы с Тимкой, — перебила я.

— Нам же обещали, что в этом году можно будет передачу на настоящей студии сделать, — он наконец смог что-то объяснить. — А в театре... Ну, я решил этот год пропустить.

«Итак, в чем-то Зойка все же права, — отметила я про себя. — Тимка тут явно приложил руку».

— Я вообще-то собирался тебе сказать, — тем временем продолжал Клим. — Но окончательное решение у меня созрело на Изольдином уроке. А ты потом так на меня посмотрела, и я решил, что ты обиделась.

Я молчала.

— Так обиделась или не обиделась? — не отставал он.

— Скорее удивилась, — ответила я.

Так мы с Климом проговорили еще целый час, и когда, наконец, старшая сестра Олька согнала его с телефона, я почувствовала себя почти счастливой, но ненадолго. Ибо тут же начала волноваться по другому поводу. Раз Клим и Тимур идут на день рождения, — значит, его до сих пор не отменили и есть шанс, что наша с Зойкой кассета просто по каким-то причинам не попала в руки, а вернее в ухо, Мити́чкиной. А вдруг это все-таки произойдет перед самым торжеством? Или, что еще хуже, на нем самом, и Клим узнает (а он, конечно, поймет, если они с Тимкой услышат запись!), что я имею к этому отношение? Такое было бы просто ужасно. Особенно теперь, после нашего с ним последнего разговора. Ведь он во всем честно признался мне, а я — нет.

Я до такой степени мучилась, что решила позвонить ему и все честно рассказать. Однако у Кругловых было беспробудно занято. И, пока я дозванивалась, решимость моя растаяла. Все-таки признаваться в таком мне было неприятно. Тем более существовала опасность, что он неправильно все поймет и вообще перестанет со мной общаться. И тогда выйдет, что я своими руками... Нет, даже думать об этом не хотелось. Пусть все идет своим чередом. Может, обойдется. Ох, скорее бы этот день рождения прошел!

В субботу нам сделали только четыре урока: две физкультуры и два труда. По меткому выражению Зойки, «сплошная расслабуха». Однако на этот раз никакой расслабухи не получилось. Во всяком случае, у меня с Зойкой.

Проклятая кассета не давала нам расслабиться. Мы обе волновались, очень волновались, только совершенно по разным поводам. Зойка мечтала, чтобы запись нашлась, а я как раз наоборот. И еще Зойка все время твердила: уверена, что во всем виноват Сидоров. Тут я с ней соглашалась. Он и впрямь был в некотором роде виноват. Хотя Зойкины предположения были чисто интуитивными. Про разговор-то вчерашний с Климом я так ей и не рассказала. Из суеверия. Вот кончится день рождения, тогда она обо всем узнает. Я только ей сообщила, что торжество у Мити́чкиной все-таки состоится. Зойка была, естественно, удивлена, откуда я знаю. И тогда мне пришлось наврать, будто случайно сегодня перед уроками я слышала обрывок разговора Мити́чкиной и Поповой.

Будка почему-то вновь не явился в школу.

— С горя, — констатировала Зойка.

— Так он ведь про день рождения не знает, — напомнила я.

— Во-первых, может, уже узнал, а во-вторых, подруга, от долгов еще больше горя бывает, чем от ревности.

— Ты убеждена, что у него действительно долги? — не хотелось мне верить.

— Или долги, или ревность, или заболел, — отрезала она. — Четвертого не дано. Помяни мое слово.

А в субботу вечером мне позвонил Клим:

— Агата, если ты не занята ничем более интересным, предлагаю все-таки пойти погулять.

— Ты не пошел на день рождения? — Честно скажу: в душе у меня запело.

— И да, и нет, — весело ответил Клим.

— Как это? — не поняла я.

— Я пошел, но праздник накрылся, — веселей прежнего объявил он.

Теперь у меня ничего не пело. «Кассета!» — пронеслось в голове.

— А что случилось? — еле выговорила я помертвевшими губами.

— Мити́чкины эвакуированы, и весь их дом — тоже. Там ищут бомбу, — принялся объяснять Клим.

— Какую бомбу? Откуда? — Я совсем была сбита с толку. Стыдно признаться, но все-таки скажу: в этот момент я испытала большое облегчение, потому что кассета была явно ни при чем.

— Мне-то откуда знать, — ответил Клим. — Вроде кто-то позвонил и сообщил: мол, в доме бомба. Ну, а потом — все, как обычно. Если интересуешься, пойдем посмотрим. Там уже куча наших стоит. Слухи-то разносятся моментально. И Сидор там так и остался. Он еще на что-то надеется.

— На что? — не поняла я.

— Ну, — усмехнулся Клим, — он говорит, бомбу могут быстро найти, и Мити́чкины решат: не пропадать же угощению. Ну, так пойдем?

— Только не туда, — поставила я условие.

— Куда хочешь! — воскликнул Клим.

И мы пошли. И, надо сказать, замечательно погуляли.

В понедельник вся наша Школа у Сретенских ворот стояла на ушах. Обсуждали бомбу в Мити́чкином доме. Вернее, ее отсутствие. А еще точнее — кто про бомбу в милицию позвонил... Будка! Его вычислили! Хоть он звонил из автомата, но рядом с собственным домом. И соседские старушки, дышавшие в это время воздухом, его засекли и заложили. Звонки-то по поводу всяких бомб теперь моментально отслеживаются. А, на Будкино несчастье, он оказался единственным, кто звонил из этого автомата.

Когда все выяснилось, Митьку поставили на учет в детской комнате милиции. А с предков его слупили огромный штраф. И, говорят, он еще легко отделался. А виноват во всем Сидоров. Это он в четверг Будку довел. Проговорился: мол, тебя, пальму в тундре, Танька не пригласила на день рождения. Поэтому-то Митька и был таким мрачным. А потом, вместо того чтобы разобраться с Тимкой, решил сорвать торжество. Ну и, конечно, как с Будкой вечно случается, влип. В общем, мы с Зойкой были отомщены чужими руками, но Митьку жутко жалко.

А судьба кассеты так и осталась неясна. Или Танька ее тоже на Будкин счет отнесла. Или, как уже много позже сообразила Зойка, Мити́чкина просто не узнала голоса. Имена-то все были стерты, а голоса, во-первых, вообще при записи меняются, во-вторых, у Тимки и в жизни голос сильно изменился. Но тайна так и осталась покрытой мраком. Единственное, о чем можно говорить определенно в связи с этой историей: во всем виноват Сидоров. Ну, а если совсем честно, то и мы все немножко.