Ответы на засыпку

Глава III. ПЕРЕПИСКА

Я и впрямь забыла, однако Зойке в этом признаваться не собиралась. Иначе наверняка она обидится. А мне сегодня для полноты ощущений только хорошей ссоры с ней не хватало. Вот уж тогда действительно удачное получилось бы первое сентября.

Вытащив из сумки тетрадку, я принялась читать: «Вот и прошло еще одно школьное лето. Теперь мы девятиклассники. Ты, конечно, Агата, можешь засмеяться и сказать, что мы всегда после каждого школьного лета кем-то становились: семиклассниками, восьмиклассниками и так далее, и тому подобное. Но это ведь совсем другое. Вот я сегодня на всех наших посмотрела и тут же врубилась: девятый класс — это действительно настоящий этап. Только, конечно, совсем в другом смысле, чем нам два урока талдычила Предводительница. Дело совсем не в том, что кого-то там могут не взять в десятый. Это меня как раз сейчас меньше всего колышет. Уж мы-то с тобой в десятом точно будем учиться. И даже Винокур, уверена, тоже. Он, конечно, на голову совсем не Исаак Ньютон, разве что его запросто могли каким-нибудь яблоком по кумполу треснуть. Только, по-моему, это было скорее не яблоко, а арбуз, потому что Серега после этого совсем отупел и у него вместо всякого мысленного процесса остался лишь один условный рефлекс: если мячик летит, нужно в темпе закинуть его в корзину, иначе снова по голове ударит. Но все равно Винокура и в десятый возьмут, и в одиннадцатый. Потому что без него наша баскетбольная команда закиснет. А Макарка В.В. и Ника очень ею гордятся. Ведь мы в прошлом году выиграли все межшкольные городские соревнования. Поэтому неправдочка ваша, Мария Владимировна: знания и прилежание не единственный залог успеха».

Представив себе, как Винокура в детстве огрели большим арбузом, я фыркнула.

— Дольникова! — тут же раздался обиженный голос Изольды Багратионовны. — Разве я сказала что-нибудь смешное?

— Нет, извините, просто чихнуть захотелось, — смущенно ответила я.

— А почему ты улыбаешься? — не сводила с меня глаз литераторша. Кажется, она и впрямь, пока я была поглощена чтением, говорила о чем-то очень серьезном.

— Нет, я не улыбаюсь. — Мне не хотелось обижать ее. — Вам показалось.

Я изо всех сил старалась сделать серьезное лицо. Однако по закону подлости воображение тут же подкинуло мне образ Сереги Винокура с надетым на голову, очень большим и спелым арбузом, из которого по его щекам обильно струится розовый сладкий сок. В тот момент мне это почему-то показалось очень смешным. Еще немного, и я взорвалась бы от дикого и неконтролируемого хохота. Однако Изольда, к счастью, сменила гнев на милость:

— Ладно, Дольникова. Дело твое. Улыбайся, если хочешь. Хотя я так и не понимаю, что ты нашла смешного в моих словах.

И она продолжила урок, а я села.

— Слушай, — немедленно зашептала мне в ухо Зойка. — Читай потише. Иначе нас с тобой сейчас из класса выставят.

— А ты не пиши смешно, — откликнулась я. — И вообще, почему ты начала с Винокура? Никогда не думала, что он тебе так нравится.

— С чего ты взяла? — вытаращилась она на меня. — Винокур мне совсем не нравится.

— Странно, — прошептала я. — Первый человек, о котором ты написала, — Серега.

У Зойки сделалось очень задумчивое лицо.

— А ведь и впрямь, — после короткой паузы произнесла она. — Думаешь, это что-то значит?

— Это тебе, а не мне нужно думать, — откликнулась я, на всякий случай косясь на Изольду.

Зойка еще чуть-чуть помолчала. Наконец, решительно тряхнув головой, ответила:

— Нет, Винокур меня не захватывает. Просто он к слову пришелся. Скорее как предмет неодушевленный. И вообще, читай лучше дальше. Разве тебе неинтересно?

— Очень интересно, — вполне искренне сказала я и перевернула страницу в Зойкиной тетради.

«И вообще, мне эти разговоры об учебе жутко надоели. Больше об этом писать не буду. В жизни существует масса гораздо более интересных вещей. Думаю, мы с тобой, Агата, будем в эту тетрадку записывать все, что происходит у нас в классе. А главное — как мы к этому относимся. А потом, лет через десять, а может, и двадцать будем читать опять и вспоминать, какими мы были. Кстати, мне вообще ужасно любопытно, какими мы с тобой станем через двадцать лет. Хотя бы одним глазком взглянуть. Понимаешь, это не только интересно, но даже важно. А то будешь жить, добиваться чего-то, вертеться, а после окажется, что все зря. Превратишься годам к тридцати пяти в постную занудную мымру типа матери Таньки Мити́чкиной, которая только и твердит, что принято делать, а что не принято и что прилично, а что неприлично. Кстати, Мити́чкина, — понятное дело, не мама, а дочь — уже два раза оглядывалась на меня с большим интересом. Видно, пытается понять, что я пишу. Аж шею, как жирафа, вытянула.

Тьфу! Опять эта Мити́чкина! Во вредина! Вечно меня с мыслей сбивает. Мне ж про нас с тобой писать хочется. Ужасно, ужасно интересно, какими мы будем через двадцать лет. Наверняка уже институты закончим, замуж выйдем, детей нарожаем... Я, лично, больше двух не хочу. Один мальчик, одна девочка — и хватит. Впрочем, я даже на одну девочку согласна. Потому что если больше двух — это уже будет, как в сумасшедшей семье Кругловых. Кстати, учти. Агата, если выйдешь замуж за Клима, тебе это грозит. Он тоже наверняка много детей захочет. Потому что привык. А много детей — прощай карьера. Хотя мать Круглого как-то ухитрилась ее сделать. Но, по-моему, все равно тяжело.

И вообще, неизвестно, за кем ты в результате окажешься замужем. Как говорит моя мама, «жизнь такие кульбиты выдает»! Вот встречаетесь вы сейчас с Климом, а замуж ты выскочишь за Сидорова. Кстати, о нем. Ты заметила, как наш мальчик за лето изменился? Не знай я его, как облупленного, с первого класса, я бы сегодня сказала: «А мальчик очень ничего!» Увы, это только внешнее. Внутри такой же пафосный хам. Но зато внешность... Агата, тебе не кажется, что он теперь стал выглядеть гораздо старше Клима? Круглый с ним рядом смотрится, как мальчишка. И, между прочим, ты тоже стала выглядеть старше Клима. Может, мне показалось, но вроде стала даже выше его ростом. Или это твои каблуки? Как-то в этом году его развитие застопорилось. В этом смысле даже Винокур авантажнее выглядит. Особенно если его не знать, а он молчит. Многие люди вроде него очень проигрывают от своей разговорчивости. Потому что, если такой мужик молчит, то может сойти за почти умного. Тьфу! Дался мне этот Серега. Хочу все про нас с тобой, а выходит — то про Мити́чкину, то про Серегу. А они мне до фонаря!»

Мне тоже стало это странно. То есть Мити́чкина-то у Зойки все время на языке. Но почему она уже второй раз сворачивает на Винокура — понять не могу. Наверное, он все же чем-то ее зацепил. Возможно, она даже сама пока этого не понимает.

Хотя нет. Глупости. А вот по поводу Клима она, пожалуй, права. Правда, мне об этом было читать неприятно. Он совершенно не виноват, что в этом году почему-то не вырос. Во-первых, с мальчиками такое бывает. Может, пройдет полгода или год, и он вымахает сразу на двадцать сантиметров. Тогда Тимку с Винокуром догонит и перегонит. Вот мы с Зойкой тоже по-разному выросли. Ростом она меня немного ниже. Зато грудь у нее, как у взрослой женщины, а я в этом плане, как бы вам это точнее объяснить... в общем, приближаюсь к Мити́чкиной. Вернее, ситуация у меня не столь безнадежная, но тоже похвастаться нечем. А какие у нас будут фигуры через два-три года — вообще неизвестно. И уж тем более через двадцать лет. Кто знает, может, к этому времени Мити́чкина станет самой стройной и привлекательной из всех нас. Если, конечно, не пойдет в свою маму. Зойка на многих лишнее наговаривает, однако по поводу Мити́чкиной-старшей совершенно права. Такая занудная и противная тетка. И ведет себя, словно истина в последней инстанции. Она однажды вызвалась сопровождать наш класс в Палеонтологический музей. Измучила всех: и нас, и экскурсовода, и вроде даже экспонаты. Там стоял такой большо-ой скелет динозавра. Так, по-моему, он был готов ее укусить. Честно говоря, мне тогда этого очень хотелось. Может, она хоть после укуса наконец замолчала бы. Но — не сбылось.

А Клим что? Он все равно очень даже привлекательный. И уж, конечно, гораздо симпатичнее Тимура. И вообще это мое дело. Сама как-нибудь разберусь. Но разбираться придется. Что с ним все-таки произошло? Ведь он сегодня явно меня избегает. Неужели только из-за того, что больше не хочет заниматься в Театральной студии?

И вдруг меня будто кольнуло. Господи, как же я раньше не догадалась? Мы ведь после летних каникул так и не успели с ним увидеться. Только по телефону болтали. Вот все и было как прежде. А сегодня он на меня посмотрел. И, наверное, тоже застеснялся, что по сравнению со мной кажется вроде бы маленьким. Ну, да. Он ведь едва подошел, и они с Тимой немедленно смылись. Точнее, утянул его от нас Сидоров. Но я хорошо знаю Клима. Если бы он не захотел от нас уйти, никакой Сидоров увести бы его не смог. Значит, он сам захотел. И тут меня пронзила еще более горькая догадка: ведь я вообще, возможно, ему такая, как сейчас, не понравилась. Раньше нравилась, а теперь нет.

— Ну, дочитала? Дочитала? — вклинилась в мои мысли Зойка,

— Нет, почерк твой разбираю. Очень мелко и непонятно, — соврала я.

— По-моему, вполне четко, — заспорила она. — И вообще, я всегда так пишу, и раньше у тебя трудностей с этим не возникало.

— А теперь возникли, — отмахнулась я. — И вообще, если хочешь, чтобы я дочитала, не мешай.

— Нервная ты сегодня какая-то, — поморщилась Зойка.

Я не ответила. Станешь тут нервной. Посмотреть бы на Зойку в такой ситуации. Она вообще от любой ерунды закипает со скоростью современного электрического чайника. Но что толку ей объяснять? Помочь она в данном случае мне все равно не в силах. Только наговорит еще чего-нибудь про Клима, а с меня и так хватит.

— Опять не читаешь? — ткнула она меня в бок. — Куда ты уставилась?

— Читаю, читаю, не волнуйся, — скороговоркой бросила я. — И вообще, если мы будем болтать, сейчас Изольда привяжется.

В это время меня потыкали в спину. Это была явно не Зойка. Обернувшись, я увидела широко улыбающегося Будку:

— Что это у вас там такое интересное? Дайте мне почитать.

— Отвали, не дадим, — огрызнулась Адаскина.

Однако подобной реакцией она лишь подогрела Митькин интерес, и он, распластавшись по собственной парте, предпринял попытку переползти к нам.

— Да чего ты, Зойка, — наступив ей на ногу, вмешалась я. — Наоборот, дадим. Разве не знаешь? Митенька обожает читать любовные романы. У своей матери крадет и ночи напролет читает.

— Любовный роман? — брезгливо скривился Будка. — Не понимаю, как вы эту гадость читаете?

— Не дорос, вот и не понимаешь, — поддерживая мою игру, с презрением бросила Зойка.

— Ха! — выдохнул Митька. — Сами-то вы много понимаете? Мурлин-Мурлы!

— Кто-о? — начала закипать Адаскина.

— Что слышали, те и есть, — торжествовал победу Будченко.

— Адаскина! Дольникова! Будченко! — крикнула Изольда. — Что у вас там происходит?

— Этот... литературный диспут! — громко объявил Будка. — Во вкусах не сошлись.

— Вот как, — заинтересовалась Изольда. — Может, классу расскажете? Мы можем принять участие. В дискуссиях часто рождается истина.

— А пожалуйста, — расплылся в улыбке Митька. — Только я с места, можно?

— Будь любезен, Митя, — разрешила Изольда. — В честь первого сентября можно и так.

И этот подлец начал:

— Понимаете, Адаскина с Дольниковой обожают любовные романы. А я считаю все эти сюси-пуси обыкновенной туфтой.

Мы с Зойкой переглянулись. Только бы этот умник не объявил, что любовный роман лежит сейчас на нашей парте, а Изольда не поинтересовалась, какой именно. Однако наша литераторша с воодушевлением заговорила о другом:

— К этому жанру можно, в принципе, отнести самые разные произведения. Например, «Анну Каренину» Льва Толстого или «Красное и черное» Стендаля, «Мадам Бовари» Флобера, «Консуэлло» Жорж Санд... Это шедевры мировой литературы.

— Да Дольникова с Адаскиной не в принципе! — выкрикнул Будченко. — Они эту дрянь в мягких обложках покупают. Ну, где они сюси-пуси?

— И красавцы-принцы с поцелуйчиками! — подхватил Винокур.

Класс оживился.

— Ах, ты это имел в виду. — Изольда поморщилась и махнула рукой. — Нет, конечно, и это имеет право на существование, — добавила она, однако ее отношение к подобной литературе было ясно.

Впрочем, наши с ней мнения совпадали. Конечно, и среди таких книг попадаются изредка ничего, интересные. Однако большинство написано словно бы под копирку. Только имена и места действия разные. А так все одно и то же. И все действующие лица такие приторно-сладенькие. Прямо как карамельки.

Изольда еще хотела что-то добавить, но тут прозвенел спасительный для нас с Зойкой звонок. Литература сегодня была последним уроком. Первого сентября учебные дни всегда короткие. Я видела, как Клим и Тимка рванули к выходу из класса, и, резко вскочив, устремилась следом, надеясь поймать Клима хоть в коридоре. По-моему, он заметил меня, но даже не подумал остановиться. Наоборот, ввинтился в толпу и вскоре исчез на лестнице. Я, естественно, не собиралась носиться за ним наперегонки. Поэтому, остановившись, подождала Зойку.

Она вышла из класса в крайней степени возмущения. Даже ее кудрявая челка распушилась сильнее обычного и стояла дыбом.

— Ну, ты, подруга, совсем, — с гневом взглянула она на меня. — Тетрадь на парте оставила. Действительно хочешь, чтобы весь класс прочитал? Так дала бы ее сразу Будке.

— Ой, Зойка, — виновато пролепетала я. — Просто мне казалось: ты к себе в сумку хочешь ее убрать.

— Ты ведь еще не дочитала, — по-прежнему бурлила Зойка. — Я тебе ее доверила. А ты из-за своего Клима обо всем готова забыть!

— Зойка, ну, извини меня, пожалуйста, — продолжала оправдываться я. — Просто так случилось. Дай мне тетрадь. Я дома обязательно дочитаю.

Она хмыкнула:

— Вообще, если тебе неинтересно, можешь и не дочитывать. Насильно не заставляю.

— Да мне интересно, интересно. — Я вполне искренне принялась ее убеждать. Мне и впрямь было любопытно, что она там еще написала.

— А по-моему, — кинула на меня испытующий взгляд она, — тебе интересно совсем другое.

Ну, что я на это могла возразить? Не доказывать же Зойке что по сравнению с ее тетрадью Клим для меня ничего не значит.

— Молчишь, — произнесла Зойка с таким видом, точно я оскорбила ее в лучших чувствах.

— А ты бы в подобном случае как себя повела? — напрямик осведомилась я.

— Совет, между прочим, тебе уже дан, — сухо изрекла она. — С Сидоровым надо бороться. Но ты ведь ничего не слушаешь. У тебя своя голова на плечах.

Это было, по-моему, сказано слишком сильно. Голова на плечах у меня и сейчас, конечно, есть. Но какая-то совершенно пустая. И в душе полнейший раздрай.

— Знаешь, — с усилием проговорила я. — Пожалуй, я дома еще как следует подумаю, попытаюсь поговорить по телефону с Климом, твои записи дочитаю, а завтра, может, и приму твой совет.

— Где записать, подруга? — всплеснула руками Зойка. — В кои-то веки ты решила меня послушаться!

— Я еще пока окончательно не решила, — сочла своим долгом уточнить я.

— Решишь, решишь, куда тебе деваться, — с уверенностью произнесла Зойка. — Другого выхода у тебя нет.

Видимо, я как-то нехорошо на нее посмотрела. Потому что Зойка вдруг принялась тараторить:

— Учти, я на тебя совсем не давлю. Сама думай, окончательное решение отложим до завтра. Но я все равно сегодня обмозгую детали борьбы с этим хамом.

Лицо у нее сделалось крайне воинственным. Убеждена, что она уже мысленно уничтожала Сидорова. Ну, не может она жить без внешних врагов! Хотя в данном случае, несомненно, она от всей души рвалась мне помочь.

Выбравшись из огромнейшего школьного двора, мы вместе прошли вверх по Сретенке и вскоре поравнялись с моим переулком.

— Ты домой? — замедлила шаг Зойка. — А то хочешь — ко мне пойдем. Еще раз спокойно все обсудим.

Вообще-то я люблю посидеть у Зойки, однако сегодня у меня не было никакого настроения идти даже к ней. И я покачала головой:

— Нет. Сегодня ничего не получится.

— А вечером? — не отставала она.

— Знаешь, лучше давай попозже созвонимся, — вышла я из положения. — Будет возможность, приду.

— Или, может, пойдем погуляем, — возник вариант у Зойки.

— Там видно будет. — Я не хотела ничего обещать.

— Тогда до скорого, — и, махнув мне рукой, Зойка быстрым шагом устремилась по направлению к Сретенскому бульвару.

Я медленно побрела домой. Странная штука жизнь. Всего несколько часов назад я в самом радужном настроении спешила той же дорогой в школу. А вот теперь возвращаюсь обратно, и на душе кошки скребут. Словно за этот короткий учебный день я несколько лет прожила, и годы эти были совсем для меня не лучшими.

Вот уже в конце переулка показался мой дом, но в подъезд входить не хотелось. Бабушка сейчас, как всегда, начнет расспрашивать про ребят, про школу и, конечно же, про Клима. Она к нему очень хорошо относится. Он с таким аппетитом ест ее пирожки. А для моей бабушки нет большего удовольствия, чем когда хвалят ее готовку. В общем-то, меня прежде радовало, что она нормально воспринимает Клима. У некоторых знакомых девчонок родители и бабушки с дедушками их мальчиков вообще не переваривают. И дружить не разрешают. По-моему, очень глупо. Ведь если люди хотят, они все равно будут встречаться. А какая радость предкам, если мальчик их дочери или внучки звонит и молчит в телефонную трубку? Или дежурит на лестнице, пока девчонка не выйдет, потому что в дверь позвонить боится?

Но сейчас мне, естественно, на расспросы бабушки: «Ну, как там твой Клим?» — отвечать совсем не хотелось. Потому что изображать, будто все в порядке, у меня сейчас нет сил. А про то, что действительно вышло, я ей, понятное дело, рассказывать не собираюсь. И, кстати, я вообще еще ничего толком не знаю. Одни наши с Зойкой предположения.

Я стояла перед собственным подъездом. Хочешь не хочешь, придется в него войти. Не век же вековать тут и думать. Тем более ни настроение мое, ни положение от этого не улучшатся. И, глубоко вздохнув, я открыла ключом дверь.

К счастью, бабушка была сегодня неразговорчива. К тому же она куда-то торопилась и, быстро покормив меня, удалилась, оставив нас вдвоем с Бесиком. Впрочем, и на Бесика сегодня напала какая-то вялость, и он в основном дремал у родителей в комнате. Что характерно — когда мои предки дома, он этого не делает. Но бабушка его распускает, и, когда папы с мамой нет, Бесик дрыхнет везде, где ему угодно. А сегодня бабушка явно его контрабандно перекормила. Хотя делать ей это строжайше запрещено. Но она все равно, когда никого дома нет, поступает по-своему.

В общем, Бесик на всю квартиру храпел с родительской тахты. Всегда удивляюсь: каким образом маленький пес-левретка может храпеть, словно бегемот. Однако у нашей дорогой собаки именно так и получается. Итак, он храпел, а я, устроившись в большой комнате у телефона, набрала номер Кругловых.

— Алле! — оглушил меня голос то ли Мишки, то ли Гришки. Их, даже когда видишь, различить невозможно, а уж по телефону — тем более.

— Мишка-а! — еще громче прежнего проорали в трубку. — Дай мне! Дай мне! Я тоже хочу «алле» сказать.

— Не да-ам! — сопротивлялся Мишка. — Я первый взял.

— Нет, я, — и не думал уступать Гришка. — Я первый взял, а сказал ты первый.

В трубке глухо стукнуло. И тут же раздался душераздирающий вопль. По-моему, один из близнецов угостил другого телефоном по голове. Если он продолжит в том же духе, — а достаточно хорошо зная их, я не сомневалась, что скорее всего так и случится, — от телефона ничего не останется. Поэтому я спешно и, как могла, громко крикнула:

— Мишка! Гришка! А ну, быстро позовите мне Клима!

— Мишка гад! — немедленно проорали мне в трубку. — Он никого не позовет! Его сейчас бабушка накажет! Он телефоном дерется!

Выходит, прогнозы мои полностью оправдались. Телефонному аппарату Кругловых действительно грозила смертельная опасность. Я собралась еще раз потребовать Клима, но опоздала: Мишка с поистине индейским воплем обрушил телефон на Гришку. Видимо, противник понес большой урон. Сужу по силе удара, ибо телефон мигом отключился.

Правда, меня это не слишком обескуражило. Я точно знала, что всего в квартире Кругловых четыре аппарата. Так что возможности дозвониться у меня еще были, и я снова набрала номер.

На сей раз трубку подняли не сразу. Моих ушей достиг хоровой рев Мишки и Гришки, однако где-то на заднем плане. Зато голос их бабушки, Елизаветы Павловны, прозвучал очень четко:

— Ванда-алы! Марш в угол!

— Не хоти-им в угол! — удалялись голоса близнецов.

— Кому я сказала! — вновь воскликнула бабушка. — Или немедленно в угол, или сейчас вызову из мастерской отца!

Вопли разом смолкли. Видимо, встреча со Станиславом Климентьевичем в такой ситуации Мишке и Гришке не улыбалась.

— Ну, что ты с ними будешь делать! — в сердцах произнесла Елизавета Павловна, После чего, словно бы спохватившись, виновато добавила: — Ой, простите, кто говорит?

— Здравствуйте, — тут же отозвалась я. — Это Агата.

— Ах, Агаточка. Ну, как дела? Как летом отдохнула? — мигом начала она задавать вопросы. В отличие от Клима, с ней мы после летних каникул еще не разговаривали.

— Да все нормально. — Я не стала особо вдаваться в подробности.

— Хоть у кого-то нормально, — усмехнулась Елизавета Павловна. — А вот я с этими варварами, наверное, отдохну только на том свете.

— Разве они теперь в детский сад не ходят? — удивилась я.

— Нет, — тяжело перевела дух Елизавета Павловна. — Там заведующая сменилась, и садик очень испортился. Поэтому мы решили, что Мишенька с Гришенькой будут с октября три раза в неделю ходить в подготовительный класс вашей школы. На будущий год все равно в первый класс идти. Вот и пусть привыкают. Но я, наверное, совсем тебя, милая, заговорила. Ты ведь Климу звонишь. Но его нету.

— Как нет? — Я почему-то совершенно этого не ожидала. — Он разве еще не приходил?

— Наоборот, пришел, поел и уже ушел, — внесла ясность Елизавета Павловна.

— Куда? — против воли вырвалось у меня.

— Да к Тимуру, — пояснила Елизавета Павловна. — Позвони им туда.

— Как к Тимуру? — не поняла я. — У них ведь там теперь маленький.

— В том-то и дело, — засмеялась Елизавета Павловна. — Мама Тимура собралась куда-то, а ему поручила стеречь малыша, и Тимур попросил Клима, как человека опытного, — она снова хихикнула, — помочь.

— Ясно, — пробормотала я. — Но мне, по-моему, лучше туда не звонить.

— Почему? — в голосе Елизаветы Павловны послышалось удивление.

— Ну-у... — Я замялась. Естественно, самой мне было совершенно ясно — почему. Вылавливать в сложившихся обстоятельствах Клима у Тимки для меня было попросту унизительно. Однако Елизавете Павловне я об этом докладывать не собиралась. И просто ответила: — Чего зря людей отвлекать. Вернется домой, передайте: пусть сам мне позвонит.

— Обязательно, милая, — пообещала Елизавета Павловна.

Устроившись в кресле, я раскрыла Зойкину тетрадь и продолжила чтение:

«Так вот я и говорю: будет очень интересно прочитать все это через двадцать лет. Ой, Агата! Только не обижайся, пожалуйста. Но я вдруг подумала: а представляешь, если ты в результате выйдешь замуж как раз за Винокура! В жизни-то все бывает. Ну, вдруг он тебе когда-нибудь возьмет и понравится? Тогда у вас будет не семья, а баскетбольная команда. Потому что Серега не только детей, но и тебя в баскетбол играть заставит.

А ка-ак на меня Мити́чкина сейчас посмотрела! И тут же Гальке своей ну на ухо что-то шептать! Тьфу! Опять Винокур с Мити́чкиной. Ну, когда же это кончится? Слушай, я наконец поняла. Наверное, это к тому, что Серега в результате не на тебе, а на Мити́чкиной женится. Вот повезет парню! Знаешь, мне его даже как-то жалко сделалось. Ладно, через двадцать лет проверим.

Кошмар какой-то. У меня башку мысли про нас распирают, а в тетрадь лезут одни Винокур и Мити́чкина. Кстати, я вчера встретила на улице Башлыка, ну, ее старшего брата. Он та-акой стал кру-утой. И шел не один, а с компанией из десятых, вернее, теперь они уже одиннадцатые. И, представляешь, Башлык меня признал и поздоровался. А вся эта компания та-ак на меня посмотрела! Одна девчонка даже потом еще обернулась. Видимо, не понравилось ей, что Башлык со мной поздоровался!»

Я читала и думала: «Неужели Зойка всерьез считает, что нам и впрямь двадцать лет спустя интересно будет читать про Мити́чкину, Винокура и Башлыка? Хотя... Ведь это во многом зависит от того, что из них выйдет. Если, например, наш Серега превратится в мировую баскетбольную звезду, естественно, мы прочтем о нем с удовольствием». Тут я невольно начала прикидывать, способна ли сделаться в будущем знаменитостью Мити́чкина? И если это возможно, то в какой области? На фото-модель она явно не потянет. Фигура не та. Дедушка Мити́чкиной был каким-то академиком. Но его мозги тоже Таньке по наследству не передались. Вот старший брат ее Кеша, по прозвищу Башлык, точно может в какого-нибудь бандюка превратиться. У него, так сказать, для этого есть все задатки. Он, по слухам, уже какими-то темными делишками промышляет. И что? Превратится в главу преступного клана, попадет под суд, будет громкий процесс на всю Россию, а может, и на весь мир. Вот Танька и прославится как сестра крупного мафиози. И тогда мы, конечно же, с большим интересом прочтем, что она делала, учась в девятом «Б».

Тут мне весьма живо представилась сцена двадцать лет спустя. Вот мы с Зойкой читаем ее тетрадь, ну, может, попутно меня какие-то там дети теребят — то ли от Клима, то ли от Винокура (шутка!), а Зойка с торжествующей физиономией твердит:

— Оцени мою проницательность! Я ведь еще тогда говорила, что от Мити́чкиной ничего хорошего ждать не приходится!

Тут у меня прямо над ухом зазвонил телефон, и я услышала в трубке уже не воображаемый, а вполне реальный Зойкин голос:

— Ну? Дочитала?

— Перестань меня доставать, — со стоном откликнулась я. — Как раз, между прочим, сейчас читаю.

— Так я и поверила, — в ее голосе прозвучало сомнение. — Небось с Климом своим трепалась.

— Нет, Зойка, — не стала скрывать я. — Клима дома нет.

— Ага, улизнул, значит, от тебя, — многозначительно изрекла она.

— Не улизнул, а Гавриила нянчит, — объяснила я.

— Как это — нянчит? — захихикала Зойка. — Сидоров, что ли, поручил?

— Нет, они там вроде вместе, — продолжила я. — Мать у Тимки ушла, вот Клим и пошел, как более опытный человек, помогать ему сидеть с Гаврилой.

— Та-ак, та-ак, — протянула Зойка. — Значит, влияние Сидорова на Клима растет. Ты смотри. А то он вообще там в няньки наймется.

— Не преувеличивай, Зойка, — сказала я.

— И не думаю преувеличивать, — решительно произнесла она. — Уж поверь мне: опасность возрастает. Сидоров что-то задумал. Ты до чего дочитала-то? — безо всякого перехода осведомилась Зойка.

— До того, как я якобы в будущем вышла замуж за Винокура, — отозвалась я.

— Только-то! — воскликнула моя подруга. — Да ты читаешь медленнее, чем я пишу.

— А ты разве опять пишешь? — поинтересовалась я.

— Именно, — подтвердила Зойка. — И из-за того, что ты так долго тянешь с чтением, мне приходится продолжать на листке. Ну, да ладно. Потом вклеим в тетрадь. Ты, кстати, когда дочитаешь, тоже обязательно должна написать ответ.

— Напишу, — пообещала я.

— Тогда до скорого, — и Адаскина повесила трубку.

«Все, Агата, я обещаю — больше про них ни слова. Теперь торжественно клянусь: только о себе. Ты, наверное, не поверишь, но хочу написать об Артуре. Ведь в конце прошлого учебного года я с тобой даже отказалась разговаривать о нем. Ты тогда попробовала, а я просто не могла — до того было больно.

Мне в тот момент казалось, что я всю оставшуюся жизнь буду его ненавидеть. Я ведь в него так была влюблена, а он все разрушил. И я думала, что уже никогда не стану прежней. Внутри у меня сделалось пусто-пусто, словно из меня взяли и душу вынули. Хотя внешне я вроде бы жила, училась, с вами общалась, над мальчишками мы издевались. Но все это было будто бы не со мной, и я видела все словно со стороны. Чувства мои совершенно притупились. Точно местный наркоз вкололи. И я считала, что это у меня уже никогда не пройдет. Я даже над Сидоровым издевалась без всякого удовольствия. Просто автоматически.

Пришла я в себя лишь в середине лета. Только не подумай, что я в кого-то опять влюбилась. Даже близко не лежало. Просто мы с мамой уехали отдыхать к ее друзьям на дачу. Первые дни я и там ходила как деревянная. И вот однажды вечером сидели мы на берегу озера. А оно такое красивое-красивое, как иллюстрация к сказке. Сидим мы, жжем костер, смотрим на закат и едим печеную картошку. И вот хочешь смейся, хочешь — нет, но именно в это мгновение я внезапно почувствовала, что мне так хорошо! И весь мой наркоз куда-то исчез. Будто меня взяли и расколдовали.

И не то чтобы мне перестало быть больно. Наоборот, может, в какой-то момент боль сделалась еще ощутимей. Но я почувствовала, что живу и, главное, хочу жить дальше. Просто, что было, то прошло. Я с этим справилась. Только со страхом ждала первого сентября. Боялась, увижу его и у меня все опять начнется. А так как, кроме боли, это уже ничего принести не может, то сама понимаешь...

Но увидела его, и ничего. Совсем ничего не екнуло. (Кстати, Агата, ты заметила, КАК он на меня посмотрел?) Если не заметила, поясняю: это был взгляд! Прошлой весной я бы за такой полжизни отдала. Но почему-то некоторые вещи приходят совсем не тогда, когда мечтаешь. А потом уже все не нужно. Вот и мне теперь эти взгляды Артура до высокого фонаря без лампочки. То есть пускай смотрит, если хочет. Мне не жалко, а ему так и надо. Потому что он сволочь и гад, и хорошо, если это почувствует».

Очень интересно! В этом вся Зойка: взгляды Потемкина ей до фени, однако она прекрасно их замечает. И подробно пишет о них. По-моему, когда что-нибудь совсем до фени, то это вообще не замечаешь и не пишешь. Я-то думала, она легко пережила историю с Артуром, а в действительности... Не прочитай я сейчас об этом, ни за что бы не догадалась. Она так себя вела. И вообще, в конце года мы с ней так веселились. И смеялась Зойка громче всех. Для меня просто открытие, что она умеет так хорошо скрывать свои чувства.

Мне всегда казалось: у нее что в голове, то и на языке и даже на лице. Чуть какая неприятность, она сразу в слезы, или ехидничать начинает, или кипит от возмущения. Но выходит, это только из-за мелочей. А вот когда с ней произошло что-то действительно серьезное, она запрятала все глубоко внутрь. Даже я, самая близкая ее подруга, не поняла, до какой степени ей было тяжело. Хорошо, хоть теперь из ее записей выяснилось.

Правда, я подозреваю, что кожица на ране еще совсем-совсем тонкая. Раз она ловит взгляды Артура, — значит, еще не совсем зажило. Вот когда она напрочь перестанет замечать его присутствие, тогда и наступит полное выздоровление.

Единственное у меня в голове никак не укладывается: что она в этом Потемкине нашла? Такой противный тип! Правда, физия у него смазливая, но, по мне, даже Винокур привлекательней. Во всяком случае, Серега добрый и не подлый. Фу! Это сегодня просто наваждение какое-то. Винокуров, наверное, изыкался. А что, если я возьму сейчас, позвоню ему и ласково так спрошу: «Икалось ли тебе, Сережа?» Но нельзя. Неверно поймет. Покажется ему, что это с моей стороны хитрый кадреж. Так сказать, обходной маневр. В баскетболе ведь это тоже существует. А значит, даже Винокуру будет понятно. Не дай бог, действительно клюнет. Во ужас начнется. Он ведь привык действовать быстро и решительно. Как на баскетбольной площадке.

Нет! Все! Дальше я о таком думать отказываюсь. Сказать кому, не поверят: почти целый день только и думаю что о Винокуре. Ну, погоди, Зойка. Я тебе сейчас такое в отместку напишу. Завтра утром прочтешь — и будешь потом всю дорогу думать о Макарке В.В. или о Нике. А интересно, кто-нибудь вообще мог когда-нибудь влюбиться в Нику? Я себе этого даже в кошмарном сне не могла представить. Хотя жена у него какая-то вроде есть и даже дети. По слухам, двое. Еще дошкольного возраста. И, наверное, они все его любят. Может, и кто-то из наших мальчиков лет через двадцать—двадцать пять превратится в такого же, как Ника: маленького, толстенького, лысого, злого и занудного.

Так. И куда меня сегодня все тянет? Просто саму себя не узнаю. Лучше уж буду читать дальше Адаскину. А то вообще неизвестно до чего додумаюсь. На чем, значит, я остановилась? А! Вот:

«... и хорошо, если это почувствует».

Это Потемкин-то почувствует? Как же, Зойка, надейся и жди. Таким, как он, все до глубокой фени. Вот даже ненавистный тебе Сидоров, наверное, после такого стал бы раскаиваться. Я полагаю, он бы даже мучился. Кстати, о Сидорове. Я посмотрела на часы. Клим-то, интересно, уже вернулся или Сидорова-младшего по-прежнему нянчит? Мне, во всяком случае, он звонить не торопится. Что же у нас с ним произошло? Вряд ли он настолько увлекся воспитанием подрастающего поколения Сидоровых.

И вообще мама у Тимки рисковая. Нашла кому доверить жизнь новорожденного. Она бы еще Кругловских близнецов пригласила посидеть с Гаврилой. По-моему, очень легкомысленно. А вдруг у них там действительно что-нибудь произошло? Может, позвонить?

Но в следующее мгновение я поняла, что именно этого никогда не сделаю. И впрямь получится, будто я Клима выслеживаю и навязываюсь. И вообще, даже если что-то произошло, справятся без моей помощи. Клим наверняка бабушке позвонит.

Я снова уткнулась в тетрадь:

«Знаешь, Агата, я вот вначале сказала, что это первое сентября особенное, но совсем не потому, что говорила нам Предводительница. Я действительно ясно чувствую: год будет совершенно другим. Нас ждет что-то новое, интересное, совсем пока непонятное, но замечательное. А еще я хочу влюбиться. Только, конечно, не так, как весной. И, естественно, в совсем другого человека. Правда, человека пока не видно. Но я точно знаю, что встречу его. Он где-то совсем рядом. Просто мы еще друг друга не увидели.

А ты, Агата, хочешь влюбиться? Конечно, я понимаю: у тебя есть Клим, но он ведь уже давно. Или тебе все равно, что давно? Видишь ли, у меня иногда возникает впечатление, что ты к нему относишься почти как к брату. Ну, или просто как к другу. Если не ошибаюсь, вы даже еще ни разу не целовались. Так или не так? Обязательно напиши. Это важно».

Вот интересное дело. Мы с Зойкой дружим с первого класса, как, впрочем, и с Климом. Однако мои чувства к нему ни разу не обсуждали. Ну, за исключением всяких шуточек. Просто как-то оно само собой подразумевалось: мне нравится Клим, а я — ему. Адаскина только иногда злилась, что ей приходится меня с ним делить. Я ей зачем-то позарез нужна, а я в это время ухожу куда-нибудь с Климом.

А ведь действительно: как я к нему отношусь? Могу сказать точно: я в него не влюбилась, как Зойка в Артура. Потому что на нее это накатило внезапно и в четырнадцать лет. А мы с Климом дружим постепенно с первого класса, и с каждым годом все больше и больше. Видно, потому Зойке и кажется, что никаких чувств между нами нет. А вообще-то они есть? Клим ни разу не признавался мне, что влюблен — и все такое прочее. Просто звонил, приглашал куда-нибудь, мы ходили. И... ни разу не целовались. Но почему я должна докладывать это Зойке? Не хочу, и все. Тем более с сегодняшнего дня мне вообще ничего не понятно.