Ответы на засыпку

Глава VIII. ПРИВЕТОВНА

Первым, кого я наутро увидела возле школы, был Клим.

— Привет, Агата, — остановился он возле меня.

— Привет, — холодно откликнулась я.

— Как мы с тобой сегодня рано, — он продолжал таким тоном, словно между нами вообще ничего не произошло.

Мне даже на мгновение показалось, будто все предыдущие дни были просто навязчивым кошмаром, а теперь вот я проснулась и передо мной стоит прежний Клим. «И вообще, — вдруг мелькнула у меня совершенно дикая мысль. — Может, Зойка все наврала и Клим вообще не идет ни на какой день рождения? А она сочинила эту историю, чтобы с моей помощью сделать гадость Мити́чкиной?» Однако я тут же спохватилась: «Почему же тогда Галька и Танька так злобно прошлись вчера по моему адресу? И потом, я ведь Клима звала погулять в эту субботу, а он отказался. Нет, к сожалению, это не кошмар, а реальность».

— Агата, ты что? — как-то странно взглянул он на меня.

Видно, опять сработало мое проклятое свойство. Зойка давно уже мне говорит, что все мои мысли немедленно отражаются на моем лице, и с этим надо решительно бороться. Наверное, действительно надо, но у меня пока не получается.

— A-а? — с деланным равнодушием протянула я. — Что ты имеешь в виду?

— Да нет, ничего, — замялся Клим. — Просто, наверное, мне показалось.

— В жизни вообще много чего кажется и даже мерещится, — вырвалось у меня.

Глаза у Клима забегали. Он опустил голову. Нет. Это все-таки был совсем не прежний Клим.

— Знаешь... я тут хотел... — так и не поднимая головы, медленно начал он.

Я молчала.

— Ну, видишь ли, Агата... Вот... тут... так...

Он явно подбирал слова, но я не собиралась ему помогать. Да, в общем, и не могла бы при всем желании, ибо не понимала, куда он клонит и зачем после всего затеял этот странный разговор.

— Круглый! Агата! Привет! — как джинн из бутылки, возник у Клима за спиной Тимур, очень оживленный. — Ну, чего? Пошли?

— Да, да, — Клим испытал явное облегчение и, почему-то бросив мне: — Созвонимся! — спешно последовал за Сидоровым.

Я, совершенно ошарашенная, посмотрела им вслед. Ну, ничего не понимаю! То ли все вокруг сошли с ума, то ли я спятила?

— Агата! Ты уже здесь! — подбежала ко мне запыхавшаяся Зойка.

— Как видишь, — вздохнула я.

— А почему вид такой смурной и глаза на мокром месте? — осведомилась моя подруга.

— Совсем не на мокром.

Мне не хотелось рассказывать ей о разговоре с Климом, и уж тем более я совсем не собиралась рыдать посреди школьного двора. То-то был бы хороший подарочек Мити́чкиной в преддверии дня рождения!

Однако обмануть проницательную Зойку — дело достаточно непростое. Особенно, когда она, как сейчас, впадает в раж, преследуя врага.

— Нет, подруга, — с уверенностью проговорила она. — Признавайся, что с тобой случилось, пока мы не виделись. Вчера ты уходила от меня совсем в другом настроении.

— Но это было вчера, — пыталась я отделаться общими фразами. — А сегодня...

— А сегодня все обстоит еще лучше, — явно, на мое счастье, не терпелось сообщить Зойке, поэтому о моем состоянии она больше не заговаривала.

— Почему лучше? — с удовольствием перевела разговор я.

— Потому что, — кинула она на меня ехидный взгляд, — пока некоторые занимались вечером у себя дома всякой ерундой вроде уроков, я довела нашу кассету до совершенства.

— Каким образом? — не поняла я.

— Удалось убрать мой голос с еще одного милого высказывания о Мити́чкиной, — перешла на шепот Зойка. — Вот я и добавила его. Как говорится, Таньке на радость, и нам приятно.

И подруга моя с довольным видом хихикнула.

— Кстати, Агата, дай сюда геометрию. Придется мне у тебя сдуть.

Мне это очень кого-то напомнило, о чем я и сказала ей.

— Чушь, — схватив мою тетрадь, отрезала она. — Сидоров постоянно списывает, не говоря уже о Будке. А у меня сегодня особые обстоятельства. Так что сравнения твои неуместны.

Спорить с Зойкой бесполезно. Она все равно в результате окажется права. Но я и не собиралась.

— Чего стоишь? Времени мало.

И она решительно потянула меня ко входу в нашу родную Школу у Сретенских ворот. Сразу за турникетом мы оказались свидетелями впечатляющей сцены. Взъерошенный и набыченный Тимка стоял перед Приветовной, а она, тыча ему в плечо острым, ярко накрашенным ногтем, вещала на весь вестибюль:

— Сидоров, это же вопиющее безобразие! Как ты смел налететь на меня? Я едва не свалилась.

— Нет, Варвара Приветовна... — начал Тимур и тут же осекся. — То есть, извините, Привета Варваровна. То есть Варвара... Эта... Аветовна, — наконец ему с трудом удалось выехать на правильную дорогу.

Нас с Зойкой душил смех. Биологичка покраснела до самых корней крашеных волос. И Сидоров, тоже красный и мрачный, взирал на нее сверху вниз.

— Попался Тимурчик, — прыснула Зойка.

— Что, что? — захлебнулась от возмущения Приветовна. — Как ты меня назвал, Сидоров?

— Нормально назвал, — пробасил Тимка. — А чего такого? Варвара Приветовна, — очень четко произнес он. — Варвара Приветовна.

— Все. Заело Сидорова, — с удовольствием констатировала Зойка. — Компьютер в башке завис.

Я уже отвечать не могла. Как у Тимки, так и у биологички был одинаково потрясенный вид. И они таращили глаза друг на друга, будто первый раз в жизни увиделись.

— Сидоров! — наконец прорвало ее. — Как ты себя ведешь? Ты что, надо мной издеваешься? Думаешь, очень умный? Учебный год, между прочим, только начинается!

— Извините, Варвара Приветовна, я знаю, — с покаянным видом пробасил Тимка.

— Ну, окончательно переклинило парня, — Зойка упивалась его жалким видом.

Аветовна тем временем уже лезла на стенку. Ей, видимо, показалось, что Сидоров и впрямь нарочно над ней издевается, стремясь развеселить публику. А публики собралось, между прочим, достаточно. В нашем вестибюле наступил самый час «пик», и, естественно, каждый из вновь прибывших с большим восторгом присоединялся к толпе зрителей.

— Ты у меня сейчас пойдешь к Николаю Ивановичу! — метала громы и молнии Варвара Аветовна, и ее остро отточенный ноготь все чаще вонзался в плечо несчастного Тимки. — Уж он научит тебя разговаривать с преподавателями! И родителей в школу вызовем!

Услыхав про родителей, Сидоров, кажется, потерял последние остатки разума. Чем иначе объяснить, что он, вместо покаянного молчания или, в крайнем случае, лепета: «Извините, извините», — вдруг гордо и четко заявил:

— Да чего вы вообще ко мне привязались? Подумаешь, оговорился!

Приветовна уже тоже к этому времени была явно не в себе, потому что, забыв о плотной толпе, окружившей их, истошно заверещала:

— Ты не оговорился, Сидоров! И сначала хотел нарочно сбить меня с ног, а потом еще обозвал... — Голос у биологички было сорвался, но после короткой паузы она громко выкрикнула: — Приветовной!

В вестибюле повисла гробовая тишина. Теперь уже никому не хотелось смеяться. Все с ужасом ждали развязки. Даже Зойка присмирела. Я по личному опыту давно знаю: вслед за подобным затишьем всегда разражается буря. И она действительно разразилась. Правда, с совершенно неожиданной стороны.

— Смотри, смотри, — вдруг привлекла мое внимание Зойка.

Я проследила за ее взглядом. В дверь школы торжественно вошли Макарка В.В., Ника и еще несколько оживленно болтающих по-английски людей. Мне стало все ясно: в нашу образцовую школу нагрянула очередная иностранная делегация.

Однако Аветовну, кажется, переклинило не хуже, чем Сидорова. По-моему, она заметила только вошедшее начальство и кинулась навстречу с жутким воплем:

— Виктор Владимирович! Николай Иванович! Этот Сидоров совсем дошел! Он...

— О Сидорове потом, — сухо процедил в ответ Макарка В.В. И, не дав Приветовне больше произнести ни слова, громким голосом добавил: — Вот познакомьтесь, пожалуйста, господа преподаватели из Стратфорда-он-Эйвона.

— Так сказать, с родины Шекспира, — зачем-то уточнил Ника.

— Интересуются нашей школой, — Макарка В.В. не сводил пытливых и строгих глаз с Приветовны. — Кстати, среди них есть ваш коллега. Преподает естественные науки. Уверен, вам будет о чем побеседовать.

Приветовна, зардевшись, зачем-то сделала книксен и с отнюдь не стратфордским акцентом произнесла:

— Вери плиз то мит ю!

Господа из Стратфорда-он-Эйвона почему-то пришли в бурный восторг, а самый молодой из них представился:

— Иен Доббсон. Преподаватель естественных наук.

Он сказал это, конечно, по-английски. Приветовна вновь сделала книксен и ответила:

— Май нэйм из Варвара Приветовна.

У Ники челюсть отвисла. Но Макарка ничего, держался. А мистер Доббсон осведомился:

— Варвара? Барбара?

— Иес, иес, — часто-часто закивал головой уже очухавшийся Ника, и все они удалились в директорский кабинет.

Тимка по-прежнему столбом стоял там, где его покинула биологичка.

— Сидорову теперь не жить, — злорадно шепнула мне на ухо Зойка. — Может, даже до Танькиного дня рождения не дотянет.

— Типун тебе на язык, — откликнулась я. — Пусть живет.

— Конечно, лучше бы это случилось с Мити́чкиной, — снова заговорила Зойка. — Но Тимурчику тоже так и надо. Он заслужил.

Тем временем Клим, стремясь вывести Тимку из ступора, усиленно тряс его за плечи:

— Пошли, пошли, Сидор, от греха подальше.

Тот, словно очнувшись от летаргического сна, вдруг сердито пробасил:

— Она сама виновата. Не я на нее налетел. Это она на меня налетела.

— Теперь уже неважно, — методично толкал его в сторону лестницы Клим.

Тут к ним с хохотом подбежал Винокур:

— Ну, Тимка, ты даешь.

— Отстань, — Сидорова явно не обрадовало его появление.

— Да брось расстраиваться! — с добродушным видом хлопнул его по плечу Серега. — Нормальный затык мозгов. У нас однажды на баскетболе у одного мужика то же случилось. Перепутал свою корзину с чужой и всю дорогу своей команде мячи забрасывал. Мы говорим ему: «Беги туда». А он кивает и по-прежнему по своим лупит. Ну, конечно, потом мы ему наваляли. Теперь больше никогда не ошибается.

— Святые слова, — сказала мне Зойка. — Приветовна теперь тоже Тимчику наваляет. Боюсь, ему придется все темы по анатомии в конце года сдавать. Ой! — спохватилась она. — А геометрию-то я так и не переписала.

— Где уж там было, — слушая звонок, отозвалась я.

— Это все Сидоров виноват! — со свойственной ей несокрушимой логикой констатировала моя подруга, и мы побежали на математику.

К счастью для Зойки, наша Предводительница то ли забыла, то ли не захотела собрать тетради с домашкой. Хотя на прошлом уроке грозилась именно так и сделать. Поэтому все обошлось, и Мария стала объяснять новую тему.

Едва урок вошел в нормальную колею, Зойка подсунула мне зеленую тетрадь. Там было написано:

«Ты помнишь, что нам сегодня нужно решить сверхзадачу с сумкой Мити́чкиной?»

«Помню», — перепасовала я тетрадь на другую половину парты.

«И когда намечаем операцию?» — немедленно последовал новый вопрос.

«Когда получится, — написала я. — А то наметишь, а Танька куда-нибудь смоется. Или сумка ее окажется вне зоны нашей досягаемости».

Тетрадь мигом снова переехала ко мне:

«Согласна. Кстати, Сидоров, по-моему, так еще и не оправился».

«Ну и что?» — ответила я.

«Да так, — написала моя подруга. — Просто, как говорится, к слову пришлось».

Прежде чем предложить письменный обмен мнениями, я украдкой посмотрела на Тимура и Клима. Впрочем, видно мне было совсем немного: два затылка с ушами. Зойке наверняка с ее места открывалось не больше. И трудно было понять, на каком основании она пришла к выводу, что Сидоров еще не оправился от шока. О чем я и спросила ее.

«Мне его лица и видеть не надо. — Я тут же ознакомилась с ее ответом. — Посмотри: у него вся спина напряженная. И ухо горит».

Я проверила. Спина вроде как спина. Но ухо и впрямь горело. Зойка, вновь потянув к себе тетрадь, начала строчить что-то более пространное. А я пока на всякий пожарный преданными глазами взирала на доску, где Мария Владимировна вычерчивала геометрические фигуры.

Несильный тычок в бок ознаменовал возвращение тетради на мою половину:

«Что-то у них сегодня общение заглохло!!! К чему бы это? Полагаю, к дождю. А если повезет, и к грозе. В общем, подруга, пусть сильнее грянет буря!»

«Бурю, пожалуй, гарантирую, — начала быстро писать я. — Приветовна сегодняшнего инцидента просто так не забудет. Тем более что Тимка никогда не ходил у нее в любимых учениках. Но что нам это с тобой даст?»

«Это только тебе кажется, что не даст, — не согласилась Зойка. — И вообще, я про другую бурю».

«Что значит другую? — не поняла я. — Объясни для тупых».

«Если для тупых, то, пожалуйста, — начертала в тетради подруга. — Которую мы устроим».

«Тогда при чем тут их заглохшее общение?» — совсем запуталась я.

«Не умеешь ты комплексно мыслить! — Почерк у Зойки сделался еще мельче обычного, и я с трудом разбирала слова. — Чем сильнее между ними угасает общение, тем лучше подействует наша кассета. В общем, я почти уверена: и гроза, и буря обеспечены».

«А по-моему, ты, Зойка, что-то намудрила. Слишком сложно. Но, в общем, это не имеет значения. И вообще, я вдруг подумала: нужно ли все это писать в тетради? Представь, если кто-нибудь ее у нас стырит!»

«Агата! — последовал панический ответ. — Не смей больше о таком не только писать, но даже думать. Но в чем-то ты права. Надо быть осторожными. А с другой стороны, если мы ограничимся только тем, что можно дать прочесть посторонним людям, то и писать не стоит. Ведь самое интересное как раз то, о чем ни в коем случае не должны узнать другие».

А ведь Зойка совершенно права. Что мы тогда о себе вспомним через двадцать лет? Сидели на математике, и было очень интересно. Ведь напишешь «неинтересно». Предводительница может прочесть и обидеться. Дальше: «Мити́чкина вертелась». Больше ни слова, иначе будет обидно для Таньки. Ну, еще, например, Будка попросил у меня сдуть домашку. Стоп! Даже это не годится. Попадет наша тетрадь в лапы учителей, и Митьке влетит. Какой кошмар! А интересно и важно как раз то, что никому нельзя показывать.

«И все-таки, — ответила я Зойке. — Давай подождем с дальнейшими откровениями, пока не осуществим задуманное. А тетрадку спрячь подальше».

Зойка быстро пробежала глазами страницу, кивнув, захлопнула зеленую обложку и запрятала наши секреты в потайное отделение сумки.

— И с сумкой в школе не расставайся, — шепнула ей на ухо я.

— Меня о таких вещах можешь не предупреждать, — она даже немного обиделась.

Каждую перемену мы пытались подкинуть Мити́чкиной кассету. Но Танька будто что-то почувствовала. Вцепилась в сумку не хуже, чем Зойка в свою. И обе они на переменах ходили, чуть ли не баюкая свои сумки на груди.

— Интересно, — Зойка была сильно заинтригована. — Что у Мити́чкиной там такое? Наверняка какая-то очень важная вещь. Смотри, она все время снаружи сумку ощупывает.

— Да какая нам разница, — мне было глубоко наплевать, что носит в сумке Мити́чкина. — Подсунуть бы только скорее ей эту кассету и отделаться.

— Ничего себе, какая разница! — крепче прежнего обняла собственную сумку моя подруга. — Жутко ведь интересно. Ой, Агата, а ты случайно не заметила? Может, у них с Поповой тоже какая-нибудь переписка? Вот бы добыть. Уверена: это была бы бомба. Танька и Галька наверняка там обсуждают мальчишек. А мы бы взяли и показали им.

— Зойка, а вдруг бы мальчишкам, наоборот, понравилось, что Танька и Галька их обсуждают? — вполне допускала я.

Но Зойка без тени сомнения отозвалась:

— Не понравилось бы. Совершенно уверена. Ой, как мне хочется хоть одним глазком туда заглянуть! — Она аж пританцовывала на месте в обнимку со своей сумкой.

— Да ну, — мне почему-то не верилось, что Мити́чкина носит в сумке переписку с Поповой. — Скорее всего у нее там лежат какие-нибудь деньги. Вот она и боится их потерять.

— Подруга, называй вещи своими именами, — фыркнула Зойка. — Боится не потерять, а что сопрут, ну, или там свистнут, ноги приделают. Но, по-моему, там никаких денег нет. Зачем ей переть их с собой в школу?

— Вдруг она собралась после уроков себе что-нибудь купить? — вполне допускала я.

— Не проще ли сперва зайти домой, оставить там тяжелые учебники, а после уж налегке шопингом заниматься, — сказала практичная Зойка. — Нет уж, поверь мне, там что-то совсем другое.

Танька в этот момент как раз проходила мимо и вдруг икнула.

— Как чувствует, что мы о ней говорим, — обрадовалась Зойка. — Но что же у нее все-таки в сумке?

Танька, уже прошедшая дальше, неожиданно обернулась, посмотрела на нас и, еще крепче прижав сумку, припустилась прочь.

— Ох, неспроста это, неспроста, — проводила ее пристальным взглядом Зойка.

Еще целых две перемены мы безуспешно пытались достичь заветной цели. Мне кажется, теперь Зойка не столько хотела подсунуть Таньке кассету, сколько выяснить, что она сама так тщательно прячет в сумке. Мы следовали за Мити́чкиной буквально по пятам: в библиотеку, в столовую, в канцелярию, два раза в туалет и так далее и тому подобное. Однако возможности осуществить задуманное все не представлялось. В конце концов я стала волноваться, как бы Танька не заметила, что мы ходим за ней, будто пришитые. Правда, пока она вроде ничего не подозревала, однако и с сумкой ни на секунду не расставалась.

На уроках мы тоже пристально следили за «объектом».

— По-моему, они с Галькой все-таки переписываются, — тыкала меня в бок Зойка. — Видишь, как строчит?

— Брось ты, — отмахнулась я. — Это она Изольду конспектирует.

— Ничего подобного, — стояла на своем Адаскина. — Изольду она совершенно в другой тетради конспектирует.

— Откуда ты знаешь? — Мне даже в голову не приходило, что Зойка столь пристально изучает жизнь ненавистной ей Таньки.

Однако, похоже, так оно и обстояло на самом деле. Потому что подруга моя тоном, не допускающим возражений, отозвалась:

— Если я говорю, — значит, знаю. Поверь уж мне: сейчас она конспектирует не Изольду, а свои собственные ценные мысли о Климе, Сидорове, а может, и об этом... — она поморщилась. — Потемкине. Вон. Вон. Смотри. Опять.

Танька и впрямь что-то быстро и увлеченно писала. А Галка заглядывала ей через плечо. Я тоже засомневалась, что они с таким интересом фиксируют мысли Изольды. То есть вообще у нас литераторша хорошая. И рассказывает интересно. Обычно я слушаю ее. Но сегодня мне было совсем не до литературы.

Единственным нашим достижением за первые четыре перемены, если это, конечно, можно так назвать, было наблюдение за объектом. Обычно жизнерадостный, Будка сегодня находился в жутко мрачном настроении и, вместе того чтобы беситься с кем-нибудь из ребят, уныло торчал в одиночестве возле окна.

— Что это с ним? — на мгновение отвлеклась Зойка от Мити́чкиной.

— Наверное, очередной бизнес не заладился, — предположила я.

— У него всегда все не ладится, — возразила Зойка. — Но я никогда его еще таким мрачным не видела.

Когда же и на следующей перемене мы нашли Митьку возле того же самого подоконника и ровно в том же состоянии, Зойка, живущая по принципу «хочу все знать», не выдержала и, подойдя к нему, полюбопытствовала:

— Митенька, какие печали? Чего такой грустненький?

— А не пойти ли тебе, Адаскина! — с такой яростью рявкнул наш добродушный Митька, что отнюдь не робкая Зойка испуганно отскочила в сторону.

Ответом мне был столь тяжелый взгляд, что я мигом сообразила: лучше его сейчас оставить в покое. Тем более нам, в общем-то, не до него. Мити́чкина гораздо важнее.

Шанс подсунуть кассету выпал нам совершенно неожиданно во время последней перемены. Галька и Танька что-то увлеченно обсуждали возле доски. Сумка осталась на стуле открытой. Тогда Зойка, делая вид, будто просто проходит мимо, метко закинула кассету внутрь.

Увидел бы такое Винокур, наверняка позвал бы Зойку в баскетбол. Но, к счастью, никто ничего не заметил.