Ответы на засыпку

Глава VI. ОПЕРАЦИЯ «ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ».

После того, что я имела несчастье минуту назад подслушать, настроение мое резко переменилось. И я с уверенностью ответила Зойке:

— Да. Решила. Согласна.

— Давно бы так, — просияла она. — Сколько лет уже тебе твержу: подлецов надо учить.

— И, наверное, ты права, — у меня в ушах все еще продолжали звучать голоса Таньки и Гальки.

— А я всегда, подруга, права, — с наглостью заявила Зойка. — Просто ты этого иногда не понимаешь.

Дальнейшие наши разговоры прервал звонок. Едва мы оказались на истории, Зойка пододвинула ко мне тетрадь. В начале новой страницы было написано:

«Учти, теперь нам в школе необходима строжайшая конспирация. Здесь у всех стен есть уши. Поэтому будем обмениваться мнениями о предстоящем только письменно».

«Согласна!» — написала я ниже и отправила тетрадь на другую половину парты. Правда, она немедленно вернулась назад:

«Что ты согласна, не сомневаюсь. Меня интересуют твои мнения и предложения».

Я задумалась. Праздника в том виде, как наметила его Мити́чкина, мне теперь явно не хотелось. Однако своего способа сорвать его у меня не было. Правда, мы вчера с Зойкой говорили про магнитофонную запись, однако я по-прежнему всерьез сомневалась, что этот план возможно осуществить.

Пока я, усиленно изображая, будто с предельным вниманием слушаю историчку, продолжала весьма безуспешно ломать голову, тетрадь от меня уехала и возвратилась с вопросом:

«Почему ты так ничего и не написала?» — Мне пришлось честно признаться:

«Пока не придумывается».

«Ты хоть помнишь, о чем мы вчера говорили?» — письменно осведомилась Зойка.

«Про Тимку и запись, — ответила я. — Но как мы заставим его говорить гадости о Мити́чкиной, да еще в микрофон?»

Тут меня с силой ткнули в спину. Я обернулась. На меня пристально взирал Будка:

— Агата, алгебру сделала? Дай списать.

Алгебру я, как ни странно, вчера все-таки сделать успела. Однако мне не хотелось, чтобы Будка у меня списывал. Что я, в конце концов, нанялась их обслуживать? Мог бы и сам домашкой заняться. И я жестко ответила ему:

— Сделала, но не дам.

— А почему? — горестно вытянулось лицо у Митьки.

— По кочану, — огрызнулась я. Вообще-то Будка просто попался мне под горячую руку. А виной всему было мое паршивое настроение и злость на Клима.

— Заткнись и посмотри в тетрадь, — вдруг заговорщицки прошептала мне в самое ухо Зойка.

— Ага-ата, ну будь человеком, — ныл сзади Будка.

Я перевела взгляд на тетрадь. Зойкина надпись, против обыкновения, была сделана нарочито крупными буквами: «Ты что, спятила? Без Будки нам не справиться. Он позарез нам в союзники нужен. Гони ему срочно алгебру!»

«А ведь и впрямь! — пронеслось у меня в голове. — Какая же я идиотка! Чуть все не испортила».

— До-ольникова, — снова ткнул меня в спину Будка. — Ну, будь человеком. Мне позарез нужно. Я совершенно ничего не сделал. И перемена перед математикой короткая.

Вытащив из сумки тетрадь, я протянула ее Митьке.

— Держи.

Он, кажется, сперва не поверил собственному счастью, а затем резко выхватил тетрадь у меня из рук. Ну, вылитый Бесик, когда ему в виде исключения протягивают со стола кусочек мяса! Я отвернулась, чтобы не раздражать понапрасну историчку. А Митька тут же бурно зашелестел страницами. Затем до меня донесся его шепот. Он обращался к Винокуру:

— Серега, ты чего-нибудь понял?

— А чего я должен понимать? — Винокуров никогда понапрасну не напрягал мозгов. Правда, и не понапрасну, в основном, тоже.

— Ну как же, — снова принялся шептать Митька. — Сперва сказала: «Не дам», — а потом спокойно тетрадь вручила.

А Винокур на полном серьезе ответил:

— Дурак ты, Будка. Это ведь женская психология в чистом виде. Они завсегда говорят «нет», когда им хочется сказать «да».

— Правда? — по-моему, даже забыл об алгебре Будка.

— А ты чего, сам не знал? — тоном бывалого знатока женской психологии продолжал Серега.

— Не знал, — откликнулся Митька. — Но теперь буду знать.

Разговор позади вновь сменился шелестом страниц. Видимо, несмотря на ошеломившую его информацию Винокура, Будка все же решил заняться алгеброй, а уж после перейти к осмыслению женской психологии.

Зойка тоже с явным восторгом внимала их беседе, а едва она завершилась, потянула к себе тетрадь. Мгновение спустя я прочитала: «Подруга, положение осложняется. Теперь Будка, изучив с Серегиной помощью нашу женскую психологию, станет любое «нет» принимать за «да». И как же теперь нам себя вести? Вот, предположим, мы сообщим ему, что Мити́чкина не захотела приглашать его на свой день рождения. Прежний Будка после такого мигом бы выпал в осадок. А теперь, боюсь, он нас выслушает, горячо поблагодарит и, дождавшись субботы, явится к Таньке с подарком и букетом цветов».

Я ответила: «Это, конечно, хорошо и смешно. А если серьезно: ты не боишься, что он выслушает нас, но не обидится на Мити́чкину, а, наоборот, пойдет и все ей расскажет?»

«Если серьезно, — написала Зойка, — такая опасность действительно есть. Поэтому надо с ним вести себя крайне осторожно. Иначе спугнем птичку. И вообще все испортим. Представляешь, как развернется Мити́чкина, если окажется во всеоружии?»

Я даже представлять себе этого не хотела. Потому что начался бы и впрямь полный кошмар. Теперь-то я не сомневалась, что, оказавшись в курсе нашего с Зойкой плана, Танька не подумает молчать, а тут же доложит все Климу. И тогда на наших с ним отношениях можно ставить жирную точку.

Подумав о Климе, я невольно посмотрела на них с Тимуром. Ну, прямо как издевательство. Клим именно в этот момент взял записку из рук Мити́чкиной и, не удостоив меня даже беглого взгляда, вновь отвернулся, прочел записку, передал ее Таньке и с сосредоточенным видом начал что-то втолковывать Тимке. Тот слушал и мерно кивал головой.

— Видела? Видела? — мимо всевидящей Зойки, естественно, не прошла эта короткая сцена. — Ну, совсем парень с катушек. Необходимо срочно лечить.

— А по-моему, эта записка была адресована Тимке. — Я и сама не знала, действительно верю в это или хочу верить.

— И Тимку тоже надо лечить, — снова заговорила моя подруга. — И Будку, между прочим, тоже.

— Его-то от чего? — не поняла я.

— От Мити́чкиной, — воинственно отозвалась Зойка.

Началась первая перемена. Будка вернул мне тетрадь.

— Спасибо, Агата, ты настоящий друг.

— Друзья познаются в сдувании, — хохотнул Винокур.

И они выбежали из класса. Мы с Зойкой, выйдя в коридор, устроились возле своего любимого подоконника. Она огляделась по сторонам и, убедившись, что нас никто не подслушивает, уже открыла рот с явным намерением продолжить беседу по поводу предстоящей операции. Но именно в этот момент к нам подбежал Тимка. Без Клима.

— Так. Время дорого. Перемена короткая, — пробасил он. — К тебе, Адаскина, не обращаюсь. Ты вчера меня по телефону обидела. А ты, Дольникова, гони в темпе алгебру. Переписать надо. Я вчера из-за Гаврилы не успел.

В поведении Сидорова не было ровным счетом ничего нового. Он, по крайней мере, три дня в неделю из шести учебных именно подобным образом требовал или у меня, или у Зойки что-нибудь списать. Однако сейчас его наглость вывела меня из себя. Глаза мне затмила мутная пелена, и Тимка замаячил передо мной, словно в тумане. И вот этому-то, туманному, Тимке я очень зло и определенно ответила:

— А ты у Мити́чкиной попроси. Уж она тебе не откажет. А лучше у Гальки Поповой. Она всегда все уроки делает.

Наверное, видок у меня был соответствующий. Потому что у Сидорова отвалилась челюсть. Какое-то время он ошалело смотрел на меня. Затем, пожав плечами, отправился восвояси.

— Ну, ты, Агата, даешь, — тут же накинулась на меня с упреками Зойка. — Второй раз за сегодняшний день едва нам все не испортила.

— А мне что, по-твоему, алгебру ему давать списывать? — возмутилась я. — Может, еще к Климу подойти? Мол, если ты сегодня не делал домашку по математике, спиши, пожалуйста, у меня. Ну, очень тебя прошу.

От злости голос мой прозвучал слишком громко, и Зойка самым решительным образом поволокла меня на лестницу. Там подруга моя сердито сказала:

— Слушай, ты какая-то вообще непредсказуемая. Просто не понимаю: то подлость готова простить, а то по пустякам взрываешься. И как раз в тот момент, когда нам это совершенно не нужно.

— Ну, извини, — со злостью откликнулась я. — Знаешь ли, я взрываюсь в тот момент, когда меня что-нибудь раздражает, а не тогда, когда нужно.

— Вот в этом и заключается твоя ошибка, — назидательно изрекла Зойка. — Неужели не врубаешься? Ты вот на Сидорове сублимировалась, а в результате чуть нас не выдала.

— А почему он считает, что в такой ситуации имеет право просить у нас математику? — все еще не могла успокоиться я.

— А тебя, значит, только это в нем возмущает? — с ехидной усмешкой осведомилась Зойка.

— Да нет, — я нашла силы выдавить из себя кислую улыбку. — Наверное, не только это.

— Тогда владей собой и укрепляй волю, — с пафосом проговорила Зойка. — Нас ждут великие дела, и мы не должны размениваться по мелочам.

Два последних урока мы с Зойкой вели весьма вялую переписку, можно сказать, ни о чем. Ну, приблизительно что-то вроде того: «А ты посмотри, как она посмотрела». Эти страницы нашей тетрадки явно не предназначены для далекого будущего. Если только через двадцать лет не захочется убедиться, что в пятнадцатилетнем возрасте на нас иногда нападал временный паралич мозгов.

На большой перемене мы отправились в столовую. Входя туда, я больше всего опасалась, что сейчас увижу, как наглые Танька Мити́чкина и Галька Попова сидят и жуют за одним столиком с Климом и Тимуром. Однако, к моему удивлению, никого из этих четверых там вообще не оказалось. Так сказать, ни вместе, ни отдельно. Я даже подумала: «Интересно, Клим, чтобы со мной не видеться до субботы, вообще решил в школе не есть?»

Но я ошиблась. Сперва на горизонте, а вернее у прилавка, возникли Галька и Танька. Мне сделалось любопытно, подойдут они к нам или нет. Однако они, упорно прикидываясь, будто нашего присутствия не замечают, устроились за столиком с видом на входную дверь.

Зойка, естественно, тихо прокомментировала их действия:

— Сечешь маневр, подруга?

Я кивнула. Маневр Мити́чкиной и Поповой был столь примитивен, что не просечь его мог разве полный идиот. Делая вид, что полностью поглощены едой, обе стреляли глазами в каждого входящего. Наконец появились Клим, Тимур, Будка и Винокур.

Глаза у Таньки и Гальки загорелись. Однако мальчишки сделали вид, будто не видят ни нас, ни их. И, набрав гору неизменных булочек, уселись за столик в самом дальнем углу. Ох, какие лица стали у Таньки и Гальки! Полное разочарование!

— Не знаю, как тебе, а мне понравилось, — немедленно сказала Зойка. — А то разбежались! Держи карман шире. И вообще, то ли еще будет.

— Кстати, — несмотря на жуткий гвалт, стоящий в столовой, я предпочла перейти почти на шепот. — До «то ли еще будет» осталось всего два дня, не считая сегодняшний.

— Вот и думай, — отозвалась Зойка.

— А ты? — внимательно посмотрела я на нее.

— Я всегда думаю, — наморщила она лоб.

— И? — не сводила я с нее глаз.

— Да все то же самое. Только некоторые моменты мне еще до конца не ясны, — медленно произнесла она.

— Слушай, — вдруг что-то забрезжило у меня в мозгу. — А может, мы как раз настрополим Будку, чтобы он спрятал у себя диктофон и потом разговорил Тимку по поводу Мити́чкиной?

— Будку? — засмеялась Зойка. — Да он про Мити́чкину ни с кем не согласится разговаривать. А тем более с Тимкой.

— Погоди, Зойка, — возразила я. — Но кто-то ведь мне недавно говорил, что ревность делает чудеса.

— Чудеса, да не те, — отрезала Зойка. — Вот если бы Тимка, предположим, влюбился в Мити́чкину, а к ней бы стал клеиться Потемкин, а мы бы на это аккуратненько намекнули Тимуру, вот он тогда бы точно набил ему морду.

— Это не чудеса, — отмахнулась я, — а, как пишут в газетах, «бытовуха».

— Ну и что, — усмехнулась Зойка. — Зато добились бы результата.

— Боюсь, мы с тобой вообще пока точно не знаем, кто там и кем интересуется, — напомнила я. — И результат нам нужен совсем другой.

В глубине души мне по-прежнему больше всего хотелось, чтобы эта история попросту разрешилась как-нибудь сама собой.

Такое ведь тоже случается. Например, Мити́чкина вдруг подхватит какой-нибудь грипп, заболеет, ну и вопрос с торжеством отпадет. А там, глядишь, и Клим придет в себя. Или, наоборот, станет каждый день навещать ее. Но если у него действительно это так серьезно, тогда и наш с Зойкой план вообще ни к чему. В таких случаях хоть водородную бомбу взорви. Но с чего я вообще взяла, что Танька интересуется именно Климом? Может, она как раз выбрала Сидорова? Надо в первую очередь выяснить именно это. Потому что в этом случае Зойка права, и достаточно просто поссорить Клима с ним. Однако с Мити́чкинским праздником надо что-нибудь сделать. Кстати, о гриппе...

— Слушай, Зойка, — вслух произнесла я. — А может, нам с тобой обойтись безо всякой магнитофонной записи? Пригласим завтра или послезавтра Мити́чкину вместе поесть мороженого. И денег на угощение не пожалеем.

— Можешь дальше не продолжать, — всегда ловила на лету подобные вещи Зойка. — Ангину ей хочешь устроить? Мысль интересна, но, боюсь, это очень ненадежно. Может так выйти, что она просто за наш счет налопается, и все. Представляешь, как нам после будет обидно. И деньги потеряем, и результат нулевой.

Тут она, украдкой покосившись на Мити́чкину, с мечтательным видом добавила:

— Вот если бы мороженое и еще что-нибудь...

— Ты имеешь в виду яд? — спросила я. — Какой-нибудь цианистый калий?

— Экая ты, Агата, радикальная стала, — изумленно откликнулась Зойка. — Не-ет, у меня замысел гораздо скромнее. Я предлагаю такое изысканное блюдо — мороженое со слабительным. Тогда уж, сама понимаешь... — она хихикнула. — Мити́чкиной станет не до дня варенья.

— Нет уж, — запротестовала я. — Обойдемся без твоих изысков. А если у Таньки какая-нибудь болезнь и ей, предположим, нельзя слабительного?

— Слабительное всем можно, — тоном, не допускающим возражений, проговорила моя подруга. — А Мити́чкиной даже, наверное, нужно. Вдруг мозги ее идиотские заодно прочистит? А откажемся мы от этого способа совсем по другой причине, — воздела к потолку указательный палец Зойка. — Ввиду его крайней ненадежности. Я несколько лет назад уже на одном нехорошем человеке это испробовала. Однако средство сработало раньше, чем было задумано, и настоящей мести не получилось.

По-моему, Зойка врала: где и на ком она могла это испробовать, да еще несколько лет назад? Ведь вся ее жизнь практически проходит на моих глазах. И если бы такое действительно произошло, она бы не преминула мне тогда же и рассказать. Однако от споров и возражений я воздержалась. Главное, что месть слабительным не будет применена к Мити́чкиной. И мы снова остались с единственным вариантом: как-то ухитриться записать Тимура.

Правда, способ осуществления этого варианта мы до конца уроков так и не придумали.

Зойка лишь сокрушалась, почему мы не сообразили и не позаботились о подобной записи заранее.

— Но кто же мог предугадать, что она понадобится, — возражала я.

— Никто, но всегда надо предугадывать, — отвечала мне Зойка. — Как видишь, жизнь постоянно подкладывает подлянки, и надо быть ко всему готовым.

— Тогда жизнь превратится в сплошную подготовку к подлянкам, — вздохнула я. — И в придумывание собственных подлянок. Ведь, чтобы подготовиться к подлянке, надо изобрести свою.

— Кончай заумничать, — шикнула на меня Зойка и вдруг хлопнула себя по лбу: — А помнишь, Агата, мы в прошлом году развлекались? Записывали наши посиделки.

— Ну, помню, — кивнула я.

— Может, там что-нибудь про Мити́чкину обнаружится?

— Вряд ли, — сомневалась я. — По-моему, если кто из нас и мог что-нибудь про нее сказать, то только ты.

— А мне кажется, надо обязательно проверить, — настаивала Зойка.

— Ой, — выдохнула я. — Да вообще целы ли эти кассеты?

— Целы! — с уверенностью отозвалась моя подруга. — Я как раз перед осенью свои вещи разбирала, и они мне попались. Надо сегодня же их все прослушать.

— Боюсь, мы там все-таки ничего не найдем, — я по-прежнему была почти уверена, что Зойка лишь зря потратит время.

Мы и впрямь пару раз, собравшись у нее, включали магнитофон, чтобы записывалось все, о чем мы говорим. Просто так, для смеха. Чтобы когда-нибудь потом послушать. Всем идея очень понравилась. Первую запись мы потом слушали и жутко хохотали. Очень забавно. То все одновременно говорят, перебивая друг друга. То вдруг повисает долгая, томительная пауза. Причем даже всего два дня спустя мы уже не могли понять, каким образом она возникла. Вроде нам всем пятерым казалось, что никто ни на секунду не умолкал.

А после паузы началось самое таинственное. Какое-то хрюканье. Но мы все готовы были поклясться, что никто не хрюкал. В результате Клим высказал предположение, что мой диктофон на время выпал в параллельный мир и записал что-то происходящее там. А Тимка добавил, что надо бы попытаться выяснить, не находился ли в прежние времена на месте Зойкиного дома какой-нибудь древний свинарник. Тогда Будка с хохотом внес свою версию: «Бери, Сидор, шире! Это был не древний свинарник, а доисторический динозаврик».

Потом мы еще несколько раз записались, однако вторую кассету даже не прослушивали. Не сложилось. Забыли. Да я бы, наверное, никогда и не вспомнила, что они существуют.

— В общем, я внимательно прослушаю и позвоню тебе, — на прощание пообещала Зойка.

Дома у меня никого не оказалось. Только Бесик и записка от бабушки на кухонном столе: «Буду часа в четыре. Погуляй с Бесиком, а то я перед уходом не успела. И пожалуйста, не забудь пообедать».

Есть мне пока совсем не хотелось. Я ведь не Зойка. Она, когда в плохом настроении, способна, по-моему, умять целый холодильник. Я имею в виду именно весь холодильник, а не только его содержимое. А я, наоборот, в таких случаях даже думать не могу о еде.

Поэтому заботливо приготовленный бабушкой обед остался нетронутым, а я решила как следует выгулять Бесика. Раньше мы с ним часто подолгу ходили, а последние дни все как-то не получалось. Пес, будто почувствовав близость прогулки, поскуливая, прыгал вокруг меня.

— Сейчас, сейчас. Подожди еще совсем чуть-чуть.

И я направилась к себе в комнату, переодеться в джинсы и кроссовки. Во-первых, так гулять удобнее, а во-вторых, новые туфли натерли мне ноги.

Раздевшись, я вдруг снова задумалась: «Неужели Мити́чкина все же права и я на самом деле такая уродина?». Как они с Галькой сказали? «Коса на кривых ногах?» От одного лишь воспоминания я вспыхнула и, дойдя до большого зеркала в коридоре, посмотрелась в него. Нет. Вроде порядок. Нормальные ноги. Длинные и прямые. Да и фигура тоже нормальная. Во всяком случае, куда лучше, чем у Таньки, не говоря уж о Гальке.

Правда, меня тут же одолели сомнения. Может, я как-нибудь не так себя вижу? Вот, например, ведь бывает, что человек в профиль красивый, а анфас — нет. Или наоборот. А случается, что один профиль просто божественный, а взглянуть на другой — урод уродом. Я читала, что некоторые знаменитые актеры даже запрещали снимать свой левый или, наоборот, правый профиль.

Я критически осмотрела себя сперва слева, потом — справа. Вроде пока нормально. Во всяком случае, меня саму ничего не раздражало. И тут меня клюнуло: «Сзади. Наверное, именно сзади ноги выглядят кривыми».

В родительской комнате стояло трюмо. Я кинулась туда. Однако, в отличие от зеркала в коридоре, трюмо отражало лишь половину тела, причем сверху. Пришлось влезать на стул. Маневр мне удался отнюдь не с первого раза. Я никак не могла устроиться так, чтобы увидеть собственные ноги сзади. Наконец мне это удалось, и я поняла: так они выглядят не менее стройными, чем спереди.

Правда, я тут же снова заколебалась: может, я просто, когда смотрю, как-то выгодно для себя встаю? Я попробовала пройтись и едва не свалилась. Попробуйте сами походить по стулу! Правда, после некоторой тренировки мне удалось, глядя на себя в зеркало, сделать несколько шагов на месте. Ноги мои выглядели несколько хуже, однако совсем не настолько, чтобы могла идти речь о «косе на кривых ногах». И у меня громко вырвалось:

— Ничего подобного! Ноги совершенно прямые! И даже красивые!

В этот момент я уловила на себе пристальный взгляд. Это Бесик, склонив голову чуть набок, с большим изумлением меня рассматривал, словно бы говоря: «Ну, ты, хозяйка, совсем!» Это было настолько смешно, что я расхохоталась, спрыгнула со стула и быстро натянула на себя джинсы.

— Пошли! Пошли гулять!