Овладей мной

Глава 17

Эверли

Когда я открываю глаза, мое тело словно онемело, и я не узнаю ничего вокруг.

Похоже, я нахожусь в больничной палате. Я слышу звуки, издаваемые аппаратами рядом с кроватью.

Мое сердцебиение учащается, и я замечаю капельницу в левой руке.

Где я?

В голове проносятся воспоминания о моем пленении, и я вспоминаю, как в меня стрелял отец Алека.

О, Боже!

Алек! Он выжил?

Внезапно в комнату заходит пожилой мужчина.

Я не узнаю старика и смотрю на него, страх и паника наполняют мою грудь.

Когда он замечает, что я проснулась, его глаза расширяются. Он бормочет что-то по-русски и, похоже, ожидает ответа.

— Я американка, — говорю я хриплым голосом, словно давно не говорила. — Я не говорю по-русски.

— Оххх. — Он подходит ближе, его глаза скользят по моему лицу. — Я нашел тебя в поле недалеко от моего дома. И привез тебя в больницу.

Меня охватывает чистое облегчение, и напряжение, которое стало для меня нормальным чувством, спадает. Ошеломленная осознанием того, что я больше не пленница, мой подбородок дрожит, и горячие слезы катятся по щекам.

— Вы нашли меня?

Он кивает.

— В плохом состоянии. — Его брови сходятся вместе в серьезном выражении. — Почему в тебя стреляли?

После всех пережитых травм я не доверяю ни единой душе. Что, если он в Братве или знает их? Что, если он скажет им, что я выжила, и они придут меня убить?

Кроме того, кто поверит в мою безумную историю?

Вряд ли этот человек знает отца Алека, иначе меня бы сейчас не было в живых. Но, не желая рисковать, я качаю головой и лгу:

— Я не помню.

Я вижу, что он мне не верит, но не продолжает тему.

— Ты американка? Не нашел паспорта.

Черт!

Отель. Надеюсь, мои вещи все еще у них.

— Полиция придет, — упоминает он, и наблюдает за мной, как ястреб.

Полиция? Вот дерьмо. Что мне им сказать?

Сердцебиение ускоряется, и мое беспокойство снова резко возрастает.

Что произойдет, если я скажу им правду?

Они, вероятно, возбудят дело, и Братва узнает, что я жива.

Отец Алека снова попытается убить меня.

Этого не может случиться!

Я просто притворюсь, что ничего не помню. Я просто хочу домой.

— Как долго я здесь? — спрашиваю я.

— Три недели, — отвечает он.

Боже, это долго.

Но ведь были еще недели, которые я провела в плену.

— Какое сегодня число?

— 24 февраля.

Срань Господня!

Я изо всех сил пытаюсь подсчитать, и когда понимаю, что прошло почти три месяца с тех пор, как меня похитили, мне становится физически плохо.

Мне понадобится паспорт, чтобы вернуться домой. И мои личные вещи. Каковы шансы, что отель будет хранить мои вещи в течение трех месяцев?

Нас прерывает медсестра, входящая в палату. Ее акцент не такой сильный, как у старика, когда она спрашивает:

— Как вы себя чувствуете?

Как я себя чувствую?

Нет слов. Эмоции переполняют меня.

Я изо всех сил стараюсь не дать ужасу перенесенной травмы, захлестнуть меня.

Не в силах ответить правдиво, я лгу:

— Я чувствую себя нормально.

Она проверяет мои жизненно важные показатели, затем говорит:

— У вас было три пулевых ранения, инфекция мочевыводящих путей и сильное недоедание. — Она похлопывает меня по предплечью, а затем проверяет капельницу, чтобы убедиться, что я получаю те лекарства, которые они мне дают. — Инфекция прошла, и вам удалось набрать вес. Доктор придет навестить вас во время обхода.

Она смотрит на старика и что-то говорит ему по-русски. Он кивает и выходит из палаты.

— Мистер Власов — хороший человек. Он беспокоился и проверял вас каждый день.

Мистер Власов. Я должна поблагодарить его.

Медсестра смотрит мне в глаза.

— Вы знаете, что беременны?

Что?!

Сердце колотится в груди, а рот приоткрывается. Волны шока накатывают на меня одна за другой.

Она успокаивающе улыбается мне.

— Судя по вашей реакции, предполагаю, что вы не знали. Вы на девятой неделе беременности. Это чудо, что у вас не случился выкидыш из-за всех травм, которые перенес ваш организм.

Я не могу произнести ни слова, мой разум замирает.

Она сжимает мою руку.

— К счастью, у вас с малышом все хорошо. Хорошие новости, верно?

Хорошие новости?

Мне всего восемнадцать, и я одна в чужой стране.

Одна в этом мире.

Ошеломленная, я могу только кивнуть.

— Что с вами случилось? — спрашивает она.

Все, и я имею в виду каждое отдельное мгновение, проносится у меня в голове, как в фильме ужасов.

Мое горло сжимается, а мышцы напрягаются. Травма слишком сильна, и я изо всех сил пытаюсь воздвигнуть ментальную стену.

Мой голос все еще хриплый, но на этот раз это из-за хрупкого состояния моего разума.

— Не могу вспомнить. — Мой язык высовывается, чтобы облизать губы. — Когда я смогу выписаться из больницы?

— Врач должен осмотреть вас. Он решит, когда вас можно будет выписать.

Мне нужно позвонить в отель, чтобы узнать о своих вещах, и я спрашиваю:

— Здесь есть телефон, которым я могу воспользоваться?

— Кому вам нужно позвонить? — спрашивает она.

— В отель, в котором я остановилась.

— Сообщите мне данные, и я позвоню за вас, — предлагает она.

От ее доброты у меня на глаза наворачиваются слезы, и я сообщаю ей название отеля и свои данные.

Если я смогу забрать свои вещи, то у меня будет на одну заботу меньше.

— Спасибо, — шепчу я, выражая благодарность.

Ее улыбка становится теплой.

— Не за что. Отдыхайте. Я проверю вас, когда снова буду делать обход.

Я смотрю, как она выходит из палаты, а затем перевожу взгляд на окно. За окном темно.

Здесь всегда темно.

Беременна?

Боже.

Я ношу ребенка Алека.

Дрожащей рукой я кладу ладонь на свой живот.

Выжил ли Алек?

Мысль о том, что он мертв, слишком сильна, и я быстро отгоняю ее.

Он сильный. Он выжил.

Возможно, он думает, что я умерла.

Мое сердце разрывается на части, когда я понимаю, что не смогу связаться с ним. Не смогу, если хочу жить.

Слезы начинают катиться по моим щекам, потому что я не знаю, как отпустить Алека. Я даже не успела попрощаться.

Я не знаю, как он себя чувствует. Должно быть, у него разбито сердце из-за потери Винсента.

Боже, как бы я хотела обнять его.

На какое-то безумное мгновение мне хочется снова оказаться с ним в темной комнате.

Я закрываю лицо рукой и плачу, потому что не знаю, что еще делать.

Я не могу смириться со всем, что со мной произошло.

Не могу смириться с беременностью и одиночеством.

Не могу смириться с тем, что больше никогда не увижу Алека.

Лучше бы я умерла в поле.