Озерный мальчик

1

До туристской базы «Гончар» мы добирались на газике по какой-то невообразимой дороге, словно грубо высеченной топором прямо в скалах. Все выше и выше поднимались мы по почти отвесному горному склону. Воздух стал прозрачно-голубым, плоские облака висели над гигантской долиной, как бетонные плиты, готовые в любой момент рухнуть и раздавить ее своей тяжестью. Дорога делалась все уже, кое-где встречались небольшие осыпи, и широкие шины автомобиля едва не касались края пропасти. Мне становилось не по себе, я уже не смел смотреть вниз, в бездну, где белая ниточка реки становилась все тоньше и незаметнее. Газик трясся на своих жестких рессорах, мотор хрипел и захлебывался. На дороге появилась вода, сочившаяся прямо из рассеченной плоти скал, по которым ползли влажные лишайники. Путь становился все более каменистым. В лучшем случае здесь могли разминуться две лошади, но ни в коем случае не две машины. Я даже не осмеливался спросить, что будет, если нам действительно кто-то встретится. Мои спутники как будто вообще об этом не думали. Терпеть не могу людей без воображения или без нервов, все равно. Полковник небрежно расположился рядом с шофером, его крупное смуглое лицо казалось совсем безучастным. Лейтенант колол своими мускулистыми руками грецкие орехи и любезно предлагал их мне. А меня так и подмывало выругаться, выйти из машины и в сердцах на самого себя отправиться назад. И все-таки я знал, что никогда этого не сделаю. В конце концов они карабкались к облакам без всякой на то необходимости, только ради меня.

Когда мы наконец добрались до места, я потерял всякий интерес к рыбалке. Озеро лежало подо мной, неподвижное и мертвое. Оно походило на огромный, хорошо отполированный агат с твердыми концентрическими кругами, которые бледнели ближе к берегам. Тень от облаков делала его в центре почти черным, похожим на мрачный вход в ад. Мои спутники отправились по тропинке, ведущей к базе. Оставшись одни, они заговорили так оживленно и по-свойски, словно не виделись несколько лет. Я опустился на влажную траву и чуть ли не перекрестился от облегчения. Потом все еще дрожащими пальцами собрал свой легкий английский «телескоп» — лучший спиннинг, какой у меня был. Закрепил катушку, протянул через кольцо леску. Долго гадал, какую блесну выбрать, потому что до сих пор никогда не ловил рыбу в высокогорном озере. Наконец остановился на той, которую, будь я на месте рыбы, заглотил бы сам, и начал медленно спускаться вниз. И еще раз убедился в том, как обманчивы расстояния в горах, где прозрачный воздух делает все предметы необыкновенно ясными и близкими. Спускался я почти десять минут. Озеро медленно увеличивалось в размерах. И только приблизившись вплотную, почувствовал свежее дыхание воды, чистое, как аромат цветка, только немного суровее. Но впечатление безжизненности осталось — какая рыба может водиться в этих холодных, мертвых водах? На всем берегу не было ни одного рыбака, никого вообще, ничего, кроме камней, пустоты и пресного дыхания сползающего с вершины льда.

Я забросил спиннинг как можно дальше, дал блесне опуститься до дна и начал медленно наматывать леску на катушку. Уже при втором броске клюнула огромная рыбина. Медленно подвел ее к мелкому месту, но как ни внимательно маневрировал, леска не выдержала, и рыба ушла. Я ясно видел, что это была «американка», наверное, около килограмма весом. Мне никогда раньше не попадалась такая крупная форель. Как все опытные рыбаки, я использовал для блесен как можно более тонкую леску, не рассчитывая на такие исключительные экземпляры. Всегда думал, что такие рыбины существуют только в воображении рыбаков. После неудачи забрасывал спиннинг еще целый час, распалившийся, полный видений и надежд. Блесна зацепилась за подводные камни и оборвалась, и я сразу же заменил ее новой. Наконец подцепил небольшую форель, граммов на сто, и повел ее к берегу. Еще когда она схватила блесну, я увидел, как в глубине сверкнуло ее белое брюшко. Хотя и маленькая, она очень сильно рвалась, отчаянно борясь за свою жизнь. Как я понял позднее, не только за свою. Человек никогда не знает, что ему готовит судьба. На шаг больше или меньше, всего минута или даже секунда — и на нас с огромной силой обрушивается счастье или печаль, грусть или горькое разочарование, начинает сиять надежда, которую мы таили в своем сердце всю жизнь. Все равно какая, великая или страшная, бессмысленная или жалкая, ласковая или суровая, судьба никогда не предупреждает нас о своем приходе. Я тащил рыбу, не сознавая, что, по сути дела, делаю. Просто вертел катушку, немного обрадованный, но больше, конечно, разочарованный. Потом вскинул спиннинг, рыба блеснула в воздухе, как острие топора, направленное в мое сердце. Я опытной рукой схватил на лету ее холодное гладкое тело. В отличие от первой это была горная форель, пеструха, с нежными розовыми крапинками на темной спинке. Необыкновенно чистая и гладкая, необыкновенно красивая. И если у меня была хоть капля настоящей человеческой совести, я должен был сразу же выпустить ее обратно в озеро. Было ясно, что я вряд ли поймаю еще одну. Зачем мне всего одна рыба, — только чтобы потом бросить ее, высохшую и потерявшую свою красоту, где-нибудь на берегу. Но я положил ее в корзинку и сразу же забыл о ней, хотя она все еще билась о ее плетеные стенки.

И вскоре после этого я увидел мальчика. Он появился внезапно и бесшумно, как какой-то озерный дух. В первый момент я даже вздрогнул, хотя ничто более невинное и милое не могло появиться здесь перед моими глазами. На первый взгляд это был самый обыкновенный мальчик, довольно худенький, в длинных синих брючках и сером свитере. В его внешности как будто не было ничего особенного. И все же я чувствовал, что это не так. У него было очень одухотворенное тонкое лицо, хотя его черты были размыты, словно я видел его сквозь слой воды. Это ощущение мучает меня до сих пор. Наверное, этот странный эффект был вызван отблесками озера. Самое сильное впечатление на меня произвели его глаза — круглые и черные, похожие на перезревшие вишни… Мальчик приблизился к корзине и осторожно ее открыл. Его лицо словно засветилось. Только сейчас я заметил, сколько в нем таилось внутренней красоты.

— Какая красивая! — воскликнул мальчик. — Даже красивее озера!

Я не ответил, только обернулся и посмотрел на его сияющее лицо. Никогда раньше я не видел, чтобы кто-нибудь так смотрел на обыкновенную мертвую рыбу.

— Но она живая! — вздрогнул внезапно мальчик, словно угадав мои мысли.

— Что-то не верится, — ответил я.

В самом деле, форель очень нежная рыба, и по сравнению с другими умирает довольно быстро.

— Я могу ее оживить! — вдруг сказал мальчик.

— Вряд ли, — я наконец улыбнулся. — Вряд ли, мой мальчик.

— На самом деле могу! — ответил он серьезно.

— Хорошо, тогда возьми ее и делай что хочешь.

Облегчение и радость, которые я в этот момент почувствовал, показались мне совсем детскими. И я попытался перевести все в шутку.

— Если ты ее оживишь, она, может быть, исполнит три твоих желания.

— Три — это ужасно много! — сказал мальчик. — Одного вполне достаточно. — И он улыбнулся, чтобы показать, что принимает шутку. — А если она спросит меня, какое ваше самое большое желание?

— Не знаю, — ответил я. — Может быть, чтобы снова выросли волосы.

Он с любопытством посмотрел на меня, но моя лысая голова была тщательно прикрыта рыбацкой кепкой.

— Наверное, потом вы будете жалеть! — сказал мальчик. — На свете есть так много более важных дел.

Он действительно выражался слишком изысканно для десятилетнего мальчика.

— Пока мне хватит и этого, — пожал я плечами.

Мальчик улыбнулся, с бесконечной осторожностью взял рыбку в ладони и направился к мелководью. Мне больше нечего было здесь делать. Я отцепил блесну, собрал спиннинг и нехотя пошел к турбазе. Как и все рыбаки, я очень чувствительно относился к успехам и неудачам. Сразу же представил себе, с каким безмолвным пониманием переглянутся мои спутники. Кроме всего прочего, я израсходовал и государственный бензин. Поднявшись к базе, я прежде всего увидел новенькую «Ладу», сверкавшую на полуденном солнце всеми своими никелированными частями. И никакой другой жизни. В ресторане тоже было очень тихо и сумрачно, небольшие окна, прорезанные в крыше, пропускали слишком мало света. В уютном полумраке я сразу же заметил моих приятелей, которые не спеша угощались домашней ракией, налитой в бутылку из-под растительного масла.

— Как дела, маэстро? — шутливо спросил полковник.

— Пусто, — я фальшиво улыбнулся.

— А мы все равно будем есть рыбу! — довольно сказал полковник. — И не какую-нибудь!

Мне протянули бутылку. Они с ней немного опоздали, надо было предложить мне выпить, когда у меня на горной дороге душа уходила в пятки. Я все-таки отхлебнул довольно большой глоток. В глазах лейтенанта появилось уважение. Усевшись на массивный деревянный стул, я еще раз приложился к бутылке, чтобы прийти в себя. И вдруг все мое плохое настроение, последние остатки напряжения от дороги — все куда-то улетучилось. Я почувствовал себя легко, расслабленно, освободился от давившего на меня чувства вины. В сущности, какой вины? Что плохого я совершил? Только намного позднее я понял, чем было вызвано это ощущение — я просто избавился от рыбы. Мальчик, конечно, ее не оживит, но так или иначе, я от нее избавился. У нас со спутниками сразу завязалась беседа, подогретая выпитым алкоголем. Я рассказал им о сорвавшейся рыбине. Они снисходительно улыбнулись. Наверное, не первый раз слушали рыбацкие россказни. Но о мальчике, не знаю почему, я им ничего не сказал. Только огляделся вокруг, чтобы узнать, с кем он приехал.

Во всем ресторане был занят еще только один столик. Довольно далеко от нас, но я все же успел рассмотреть сидевших за ним, не привлекая их внимания. Это были мужчина и женщина, не очень молодые, но и не старые, около сорока. Наверно, мать и отец мальчика. Он явно походил на мать, которая была такая же стройная и худенькая, с таким же бледным, словно только что вымытым лицом, без каких бы то ни было следов грима. По сравнению со своим мужем она казалась чуть-чуть увядшей и жалкой. Тот выглядел солидным, у него было очень массивное и тяжелое лицо и какой-то странно прозрачный взгляд, словно под веками находились не глаза, а лимонадные шарики. Одет он был в пальто-жилетку крупной вязки, с красивой кожаной отделкой, и в безупречно сидевшие на нем спортивные брюки. И в этом отношении его жена в своем выгоревшем студенческом костюмчике выглядела совсем непримечательной. У меня было такое чувство, что она постепенно увяла во властной тени своего мужа, что безропотно передала ему все свои права. Позднее, когда судьба заставила меня внимательно изучить жизнь этих совсем незнакомых мне людей, я понял, что мои первые впечатления оказались весьма поверхностными. В общем, они оба не произвели на меня особого впечатления, мальчик словно не был их сыном. Или точнее, они вряд ли его заслуживали, он очевидно превосходил их по интеллигентности и чувствительности.

Мы действительно ели рыбу. Заведующий принес ее нам на грубых алюминиевых тарелках, зажаренную по-мужски, крупными кусками. Ее мясо было нежно-розовым, как у форели-пеструхи, хотя это была настоящая «американка», по словам заведующего, «скрещенная» с нашими породами. Я спросил, как ему удалось поймать это маленькое озерное чудовище.

— Да вчера в озеро молния ударила, — ответил он небрежно. — Поймал голыми руками, оглушенную.

Мои приятели недоверчиво усмехнулись. Да и я что-то не мог припомнить, чтобы вчера была гроза. Мы с удовольствием поели, ракия совсем нас развеселила. Она не была чем-то особенным — в этом суровом краю алычи, ежевики и щавеля нет хорошей ракии. Мы как раз собрались уходить, когда в ресторан влетел мальчик. Он выглядел очень возбужденным, его лицо просто горело.

— Дядя, рыба ожила! — громко крикнул он. — Действительно ожила!

— Как ты это понял? — спросил я недоверчиво.

— Она уже плавает… Хотя и на спине.

— Ты пустил ее в озеро?

— Нет, в маленький бассейн… Загородил его камнями.

В этот момент отец мальчика сердито прикрикнул со своего места:

— Валентин, не мешай чужим людям!

— Они не чужие, — смущенно сказал мальчик.

— Не имеет значения. Иди сюда! — голос отца звучал все более властно.

— Папа, пусти меня к рыбе! — попросил мальчик.

— К какой рыбе?

— Этот дяденька подарил мне одну рыбку. И она ожила.

Мужчина посмотрел на меня своими прозрачными глазами — холодно, даже немного враждебно.

— Ты уже два часа висишь там. Простудишься.

— Папа, я тебя очень прошу! — в его голосе звучало чуть ли не отчаяние.

«Пусти мальчика, дурак! — подумал я, немного возбужденный выпитым алкоголем. — Оставь свои манеры для другого раза!»

Мне был знаком этот тип людей, которые, не имея возможности как-то иначе удовлетворить свою жажду власти, вымещают ее на детях. Его жена, до сих пор безучастно слушавшая разговор, неохотно вмешалась.

— Да пусть идет! Ведь мы приехали сюда из-за него. Пусть насытится своим озером.

Мужчина секунду поколебался, снова посмотрел на меня — на этот раз уже совсем неприязненно, как на человека, который без разрешения ворвался в его квартиру.

— Хорошо, иди… Но чтоб через четверть часа был здесь…

Мальчик бросил на меня просветленный взгляд и молча выскочил наружу. Вскоре встали и мы. Выйдя на террасу, я увидел его сидящим перед озером на корточках, спиной к нам. Наверное, он все еще занимался своей рыбой, которая вряд ли когда-нибудь по-настоящему оживет. Или, кто знает, — может быть, этот одухотворенный мальчик действительно вернул ей жизнь. Мне очень хотелось окликнуть его и попрощаться, но я воздержался. В конце концов это был просто мальчик, и наши отношения не могли быть равноценными. Тогда я еще не понимал, как это глупо.

В Самоков мы вернулись по хорошей туристской дороге, удобной и для автомашин. Там на короткое время зашли в Городское управление. Как-то неудобно было распрощаться с моими гостеприимными хозяевами просто так, на улице. Когда мы вошли в кабинет полковника, его телефон громко и настойчиво звонил. Я почувствовал какое-то смутное беспокойство — мне показалось, что ищут меня. Полковник сделал несколько шагов к столу и небрежно взял трубку. До нас донесся неясный человеческий голос, — как мне показалось, довольно встревоженный. Полковник какое-то время слушал, потом его лицо вдруг потемнело и словно окаменело.

— Да, хорошо, — ответил он. — Я немедленно пошлю к тебе людей.

Он положил трубку и обернулся к нам.

— Мальчик утонул, — сказал он просто.

— Какой мальчик? — вздрогнул я.

— Тот, которого мы видели на базе. Упал в воду и утонул.

Если бы меня даже ударили под ложечку, я вряд ли почувствовал бы себя так. Я стоял, ошеломленный, стараясь глотнуть воздух. И в тот момент просто не смел поверить своим ушам.