Озерный мальчик

6

Но это было не так. Он слышал все. Более того, он до глубины души понял своего испуганного отца. Нет ничего страшнее, чем когда из дому уходит мать. Конечно, она возьмет его с собой, но разве это не бесчеловечно — оставлять отца одного? Как он испугался, когда она бросила ему в лицо те страшные слова!

Ничего, пусть он поспит известное время в комнате отца, не так уж это страшно.

Только позднее он понял, что все намного страшнее, чем предполагалось. В первые дни отец действительно засыпал с трудом. Но потом как будто успокоился, и начинал храпеть сразу, как только голова касалась подушки. Вот это-то и было для мальчика самым неожиданным и страшным.

Конечно, никто не мешал ему мечтать и днем. Он так часто оставался совсем один, что хватало времени на все. К тому же он стал бережливее относиться к своим мечтам. Нельзя каждый день и каждый час придумывать новую интересную мечту. Это бесконечно труднее, чем играть в простые детские игры на улице. Он не только берег свои мечты. Он их и повторял, так что они становились все полнее и богаче. Всегда ведь можно придумать какую-нибудь новую, неожиданную подробность, которая окажется интереснее самой мечты.

Но все дело в том, что самые лучшие мечты рождались ночью — только ночью, когда стихал весь шум и везде гас свет. Он едва дожидался той минуты, когда заберется в прохладную кровать, как в огромный и роскошный зал. Занавес раздвигался, по сцене пробегали первые неясные тени. И именно в это время отец начинал громко храпеть. И как мальчик ни старался его не слышать, звуки эти просто разгоняли его мечты. Рушили замки, убивали принцесс, превращали все в бесформенные, ужасные, безжизненные пожарища. Проходили дни, прошли целые недели, — мальчик все надеялся, что привыкнет. Наконец погруженная в свои театральные видения Лора поняла, что с сыном что-то происходит.

— Что с тобой, мой мальчик? — спросила она однажды. — Ты кажешься очень задумчивым. Уж не по старому ли дому грустишь?

— Нет, мама! — тихо ответил мальчик.

— Что же тогда с тобой?

Валентин с трудом проглотил застрявший в горле комок, но сумел набраться смелости и сказал:

— Мамочка, можно я снова вернусь в свою комнату?

— Почему, сынок?

— Папа ночью храпит. И мешает мне думать…

Мать вдруг его поняла. Она все еще помнила свои детские ночи, когда, лежа с открытыми глазами, видела самые прекрасные сны.

— Хорошо, мой мальчик, — сказала она тихо. — Перенесем твою кровать в мою комнату. Так можно?

— Да, хорошо! — обрадовался Валентин.

Но он знал, что не так уж это хорошо. Все равно в мечты вторгался еще один человек, а каждый новый и посторонний человек может испортить даже самое лучшее представление. Но делать было нечего, приходилось примириться с этим и привыкнуть.

Когда эту новость сообщили Радославу Радеву, он нахмурился. В присутствии сына он не так уж нуждался. Но что крылось за этим шагом Лоры? Может быть, она хотела привлечь сына на свою сторону? И уйти от Радослава вместе с ним!

— Для чего тебе мальчик? — мрачно спросил он. — Ему вполне хорошо и у меня.

— Ты храпишь! — чуть ли не грубо ответила Лора.

— Он не может спать!

— Я храплю? — изумился он. — Я никогда в жизни не храпел.

— Ты всегда храпел! — ответила Лора. — Стоит тебе закрыть глаза, и начинаешь. Пока не продерешь глаза снова.

— Это ложь! — сердито сказал Радослав. — Ты сейчас специально выдумала все это.

— И для чего мне это, по-твоему? — спросила Лора презрительно.

— А я почем знаю? Чтобы оторвать от меня сына!

— Да ведь Валентин сам меня попросил… Не хочешь ли ты сказать, что мы сговорились?

Радослав удивленно смотрел на нее, и просто не мог поверить своим ушам. Но Лора сразу же поняла, что он колеблется, в его голосе исчезла уверенность.

— Если я на самом деле храплю, что ж ты мне раньше об этом не сказала? Просто молчала, так, что-ли?

— Именно так. Что тебе говорить? Как будто после этого ты перестанешь храпеть. У тебя только появился бы еще один кошмар.

Радослав изучающе посмотрел на жену, но на сей раз ничего не сказал. Скорее почувствовал, чем понял, что она его не обманывает. В старой квартире у нее не было иного выхода, кроме как терпеть. Или сбежать от него, что она, наверное, не раз и думала сделать. В этот момент Радослав даже не подозревал, как был недалек от истины.

— Хорошо! Возьми его к себе, если хочешь.

Так Валентин вернулся в свою комнату. Точнее — снова вернулся к себе. Мать ему и мешала, и не мешала. Скоро он свыкся с ее присутствием, хотя и не до конца. Получалось так, что каким-то непонятным образом она тайно присутствовала во всех его видениях. Он уже не смел мечтать о вещах, которые могли его посрамить.

И еще что-то новое и сказочное появилось в его жизни.

Валентину еще не было шести лет, когда он научился читать. Сам, без посторонней помощи. Просто время от времени спрашивал мать о той или иной букве. О раскоряченной и отвратительной «ж», например. О безличном и безгласном «ъ». Но вскоре после того как он выучил алфавит, он стал читать чуть ли не как взрослый — с внутренней легкостью, которая казалась совсем естественной. Естественнее, чем, например, бежать, — никогда в жизни он по-настоящему еще не бегал, быстро, изо всех сил, как другие мальчики.

Он не читал детские книжки, потому что никто их ему не покупал. И зачем покупать? Кто же мог знать, что он читает книги? Но как-то, совсем случайно, мать увидела его склонившимся над каким-то толстенным романом. Судя по переплету, из ее собственной девичьей библиотеки.

— Чем ты занимаешься, сынок? — удивленно спросила она.

— Читаю, — просто ответил мальчик.

— И что же ты читаешь? — улыбнулась Лора.

— «Братьев Карамазовых»⁴!

Лора посмотрела на книгу — она была открыта на середине. Погладила его по мягким волосам, — как и у нее, на макушке они были не такими густыми.

— Хочешь сказать, что ты прочел ее до сих пор?

— Ну… да! Очень интересно! — оживился мальчик.

Но мать все еще не верила. Детская фантазия безгранична, может быть, он только воображает себе, что читает. Когда-то в детстве и она так читала бабушкины книги — не читала, а просто выдумывала все, что придет в голову — о петушке, о лисе, о глупых утятах. И так быстро выдумывала, что бабушка не успевала понять обман.

— Хорошо, прочти мне что-нибудь! — попросила она.

— Сначала?

— Нет, оттуда, докуда дошел.

И Валентин начал читать. Он сразу увидел, что читать вслух намного труднее, чем про себя. И не понимал, почему — ведь буквы-то одни и те же. Сначала начал читать по слогам, чуть ли не заикаясь, но потом пошло все глаже и глаже.

— Хорошо, хватит! — сказала мать.

Она была настолько поражена и изумлена, что не узнала своего голоса. Она не помнила другого случая в жизни, который бы ее так потряс. Только прижала его головку к груди и взволнованно проговорила:

— Сынок!.. Мой милый мальчик!..

Потом отпустила его так же неожиданно, как и привлекла к себе, и отошла к окну. Ей не хотелось, чтобы в этот момент Валентин видел ее глаза. «Что мы знаем о своих детях, — думала она, потрясенная. — Что мы знаем о них?» Немного постояла там, потом обернулась и тихо сказала:

— Читай, читай, дорогой мой… В мире нет ничего лучше этого!