Люблю, Марина, что тебя, как всех,
что как меня…
Озябшею гортанью
не говорю: тебя — как свет! как снег! -
усильем шеи будто лед глотаю,
стараюсь вымолвить: тебя, как всех,
учили музыке (о крах ученья!
Как если бы, под богов плач и смех,
свече внушали правила свеченья.)
Не ладили две равных темноты:
рояль и ты — два совершенных круга,
в тоске взаимной глухонемоты
терпя иноязычие друг друга.
Два мрачных исподлобья сведены
в неразрешимой и враждебной встрече -
рояль и ты — две сильных тишины,
два слабых горла: музыки и речи.
Но твоего сиротства перевес
решает дело. Что рояль? — он узник
безгласности, покуда в до-диез
мизинец свой не окунет союзник.
А ты — одна. Тебе — подмоги нет.
И музыке трудна твоя наука:
не утруждая ранящий предмет,
открыть в себе кровотеченье звука.
Марина, до! До — детства, до — судьбы,
до-ре, до — речи, до — всего, что после
равно, как вместе, мы склоняли лбы
в той общедетской, предрояльной позе,
как ты, как ты, вцепившись в табурет! -
о карусель! о Гедике ненужность! -
раскручивать сорвавшую берет,
свистящую вкруг головы окружность.
Марина, это всё — для красоты
придумано, в расчете на удачу
раз накричаться: я — как ты! как ты!
И с радостью бы крикнула, да — плачу.
1963. Октябрь