Озноб

Одна из гостий, протянув бокал,

туманная, как голубь над карнизом,

спросила с неприязнью и капризом:

— Скажите, правда, что ваш муж богат?

— Богат ли он? Не знаю. Не вполне.

Но он богат. Ему легка работа.

Хотите знать один секрет? Есть что-то

неизлечимо нищее во мне.

Его я научила колдовству -

во мне была такая откровенность! -

он разом обратит любую ценность

в круг на воде, в зверька или в траву.

Я докажу вам! Дайте мне кольцо!

Спасем звезду из тесноты колечка! -

Она мне не дала кольца, конечно,

в недоуменье отстранив лицо.

— И, знаете, еще одна деталь -

меня влечет подохнуть под забором.

(Язык мой так и воспалялся вздором.

О, это Дождь твердил мне свой диктант.)

Всё, Дождь, тебе припомнится потом!

Другая гостья, голосом глубоким,

осведомилась:

— Одаренных Богом

кто одаряет? и каким путем?

Как погремушкой, мной гремел озноб:

— Приходит Бог, преласков и превесел,

немного старомоден, как профессор,

и милостью ваш осеняет лоб.

А далее — летите вверх и вниз,

в кровь разбивая локти и коленки

о снег, о воздух, об углы Кваренги,

о простыни гостиниц и больниц.

Василия Блаженного, в зубцах,

тот острый купол помните? Представьте

всей кожей об него!

— Да вы присядьте! -

она меня одернула в сердцах.

Тем временем, для радости гостей,

творилось что-то новое, родное:

в гостиную впускали кружевное

серебряное облако детей.

Хозяюшка, прости меня, я зла!

Я всё лгала, я поступала дурно!

В тебе, как на устах у стеклодува,

явился выдох чистого стекла.

Душой твоей насыщенный сосуд,

дитя твое, отлитое так нежно!

Как точен контур, обводящий нечто!

О том не знала я, не обессудь.

Хозяюшка, звериный гений твой

в отчаянье вседенном и всенощном

над детищем твоим, о, над сыночком

великий поникает головой.

Дождь мои губы звал к ее руке.

Я плакала:

— Прости меня! Прости же!

Глаза твои премудры и пречисты!

Тут хор детей возник невдалеке:

— Ах, так сложилось время 1-

смешинка нам важна!

У одного еврея -

хе-хе! — была жена.

Его жена корпела

над тягостным трудом,

чтоб выросла копейка

величиною с дом.

О, капелька металла,

созревшая, как плод!

Ты солнышком вставала,

украсив небосвод.

Все это только шутка,

наш номер, наш привет.

Нас весело и жутко

растит двадцатый век.

Мы маленькие дети,

но мы растем во сне,

как маленькие деньги,

окрепшие в казне.

В лопатках — холод милый

и острия двух крыл.

Нам кожу алюминий,

как изморозь, покрыл.

Чтоб было жить не скушно,

нас трогает порой

искусствочко, искусство,

ребеночек чужой.

Родителей оплошность

искупим мы. Ура!

О, пошлость, ты не подлость,

ты лишь уют ума.

От боли и от гнева

ты нас спасешь потом.

Целуем, королева,

твой бархатный подол.