Озноб

ТОСКА ПО ЛЕРМОНТОВУ

О Грузия, лишь по твоей вине,

Когда зима грозна и белоснежна,

Печаль моя печальна не вполне,

Не до конца надежда безнадежна.

Одну тебя я счастливо люблю,

И лишь твое лицо не лицемерно.

Рука твоя на голову мою

Ложится благосклонно и целебно.

Мне не застать врасплох твоей любви.

Открытыми объятия ты держишь.

Вое говоры, вое шепоты твои

Мне на ухо нашепчешь и утешишь.

Но в этот день не так я молода,

Чтоб выбирать меж севером и югом.

Свершилась поздней осени беда,

Былой уют украсив неуютом…

Лишь черный зонт в руках моих гремит,

Живой, упругий мускул в нем напрягся.

То, что тебя покинуть норовит,

Пускай покинет — что держать напрасно!

Я отпускаю зонт и не смотрю,

Как будет он использовать свободу.

Я медленно иду по октябрю,

Сквозь воду и холодную погоду.

В чужом дому, не знаю, почему,

Я бег моих колен остановила.

Вы пробовали жить в чужом дому?

Там хорошо. И вот как это было.

Был подвиг одиночества свершен,

И я могла уйти. Но так случилось,

Что в этом доме, в ванной, жил сверчок,

Поскрипывал, оказывал мне милость.

Моя душа тогда была слаба,

И потому — с доверьем и тоскою -

Тот слабый скрип, той песенки слова

Я полюбила слабою душою.

Привыкла вскоре добрая семья,

Что так, друг друга не опровергая,

Два пустяка природы: он и я -

Живут тихонько, лесенки слагая.

Итак, я здесь. Мы по ночам не спим,

Я запою — он отвечать умеет.

Ну, хорошо. А где же снам моим,

Где им-то жить? Где их бездомность реет?

Они всё там же, там, где я была,

Где высочайший юноша вселенной,

Меж туч и солнца, меж добра и зла

Стоял вверху горы уединенной.

О, там под покровительством горы,

Как в медленном недоуменьи танца,

Течения Арагви и Куры

Ни встретиться не могут, ни расстаться.

Внизу так чист, так мрачен Мцхетский храм,

Души его воинственна молитва.

В ней гром мечей, и лошадиный храп,

И вечная за эти земли битва.

Где он стоял? Вот здесь, где монастырь

Еще живет всей свежестью размаха,

Где малый камень с легкостью вместил

Великую тоску того монаха.

Что, мальчик мой, великий человек,

Что сделал ты, чтобы воскреснуть болью

В моем мозгу и чернотой меж век,

Все плачущей над, маленьким, тобою?

И в этой Богом замкнутой судьбе,

В твоей высокой муке превосходства,

Хотя б сверчок любимому тебе,

Сверчок играл средь твоего сиротства!

Стой на горе! Не уходи туда,

Где — только-то! — через четыре года

Сомкнется над тобою навсегда

Пустая, совершенная свобода!

Стой на горе! Я по твоим следам

Найду тебя под солнцем возле Мцхета,

Возьму себе воем зреньем, не отдам,

И ты опасен уже, и вечно» это.

Стой на горе! Но чем к тебе добрей

Чужой земли таинственная новость,

Тем яростней соблазн земли твоей,

Милей ее сладчайшая суровость.