Пацифист. Берта

18

Какой сегодня день? Число какое? Сколько дней они роют эту землю? День, два, три? И сколько же дней он женат?

Вопросы всплывали в голове медленно. На каждую лопату песка по одному вопросу. Лопата отшлифовалась, блестит, как топор гильотины, мягко вонзается в сырой песок, но как он тяжел! Нет сил, нет воли. А может быть, это так действует радиация, расслабляет, и спать хочется, и руки будто ватными становятся, а в голове стоит надоедливый звон, точно прислонился ухом к колоколу. И дышать через респиратор трудно, все время кажется, что потеет подбородок, чешется, но не почесать его. На сколько времени еще хватит человеческих сил?

С очередным вертолетом, вернувшимся с заправки, прилетело пополнение. В толпе прибывших Миляев увидел знакомые лица. Окликнул работающих рядом Игоря Лихолета и Гиви Кабаидзе.

- Ребята, смотрите, наши прибыли.

А Лукьянчук и Сорока тоже заметили своих, подбежали, как к братьям.

- Здорово, мужики! Живы?

- Живы, генацвале, - ответил за всех Гиви.

Они даже обнялись, настолько приятно было здесь увидеть знакомые лица.

- А мы смотрим, погоны-то голубые, значит, наверное, наши. Скажи, Петро? - Мишка Сорока похлопывал по плечам солдат. - Я даже в этих масках вас узнал!

- Что нового в Петривцах? - спросил Женя.

- Баб беременных увезли сегодня. Сам видел, как бегали по селу да собирали.

- Куда? - спросил Женя, будто и Оксана была беременной, и ему непременно надо знать, куда их вывезли.

Мишка пожал плечами:

- Этого я не знаю.

Женя шел к палаткам и вдруг подумал: а что, если Оксана тоже беременная? Мысль эта будто хлыстом ударила. Что тогда будет? Плод любви? Зараженный плод любви…

Засыпая, он вспомнил фильм «Москва, любовь моя», японскую актрису Комаки Курихару с печальными раскосыми глазами. А потом что-то вспыхнуло, растеклось малиновым свечением по небосводу, и вот показалась поляна в лесу, цветы в траве, много-много цветов, а по поляне навстречу ему бегут двое - женщина и ребенок, и он узнает - эго Оксана. Ее брови мягко изогнуты, и рот приоткрыт, только прозрачная она какая-то, платья на ней нет, и сквозь нее виден лес. Потом он понял, что это - дивный пекинский парк Ихэюань, и он сам убегает от ласковых объятий цветущей японской сакуры. И даже не сакура это, а мейхуа - дикая китайская слива…

Его еле растормошил через два часа старший лейтенант Капустин. И он, увидев склонившееся над собой лицо в маске, вскрикнул.

- Спокойно, Женя. Это я, Капустин.

Старший лейтенант снял респиратор и устало присел на нары. Миляев помотал головой, прогоняя сон.

- Летчики просят одного солдата для выполнения сложного задания.

- Какого задания?

- Надо зависнуть над реактором и опустить прибор в его жерло, чтобы измерить температуру и состав выходящих газов. А я не знаю, кого послать. Напросился сам, но полковник Рогов отказал: мол, твое дело - командовать людьми.

Миляев задумался. Почему он к нему обратился? Только ли потому, что он сержант? А если сержант, то тоже отвечает за личный состав. Значит.., Похолодело внутри.

- Я готов.

Но Капустин покачал головой.

- Нет. Тебя не пошлю.

- Это еще почему?

- Потому что… По кочану! У тебя уже семья, ты теперь не один, черт побери!

- Ну, это ты не трожь! - Женя впервые позволил назвать командира на «ты» и даже не заметил этого.-

Это моя личная жизнь, и тебя не касается.

- Не петушись, я все равно тебя не пошлю. Я думаю Хромова послать. Он в партию вступать собирается и это будет ему достойным испытанием.

- Хромова? - удивился почему-то Женя.

- А что? Принадлежность к партии надо доказывать делом, а не словами.

Ребята выходили из палаток заспанные, помятые, многие не бриты, в грязных «хэбэ» - тут не до внешнего вида. Респираторы не надевали. Потянулись за сигаретами.

- Дело такое, мужики, - начал издалека Капустин, и Миляев подумал, что, наверное, неправильно поступил старший лейтенант. Если уж решил посылать Хромова, то и сказал бы ему об этом лично. Но офицер действовал иначе. - Ученые просят помочь. Именно нас просят, потому что мы как-никак летчики. Надо опустить с вертолета прибор точно в реактор для замера температуры.

Солдаты молчали. Ждали, что еще скажет командир. Это только в кино вся шеренга сразу делает шаг вперед, в жизни - не сразу. Капустин стоял молча, опустив голову. Потом добавил:

- Меня не пустили. А надо, ребята, - поднял глаза и посмотрел прямо на Хромова. Не назвал его фамилию, только посмотрел, но увидел, как у того отразился в глазах ужас, как он зыркнул по сторонам, будто искал защиту.

- Я пойду, - вдруг сказал Алик Свинцицкий и как-то виновато всех оглядел, будто просил извинить, если кому дорогу перешел и первым назвался.

Но вдруг неожиданно выступил вперед «молодой» Зотов:

- Товарищ старший лейтенант, пошлите меня. Я ведь крепче.

Но Алик неожиданно сказал то, что от него никто никогда не ожидал услышать:

- Молчи, салага! Знай свое место! - и подошел к командиру.

- Ладно, - сказал Капустин. - Скоро приедут ученые. Отдыхай пока.

Зотов обиженно махнул рукой:

- Так всегда. Как бычков пасти, так посылаете, а на дело - так нет. Салага…

Из леса на поляну выкатил бронетранспортер, остановился у вертолетов. Из него вышли гражданские в спецодежде и генерал. Тут же к прибывшим подошел полковник Рогов, отдав честь, доложил. Все вместе пошли краем карьера, потом полковник подозвал к себе Капустина, что-то сказал ему, и тот побежал к палаткам.

- Наверное, за мной, - сказал Алик. - Пора.

Прибывшие были членами правительственной комиссии. Человек в роговых очках оказался академиком, с ним - два физика-ядерщика и генерал-майор химслужбы.

- Как зовут, солдат? - спросил академик,

- Рядовой Свинцицкий.

Ученый не обратил внимания на фамилию.

- Зовут как, спрашиваю?

- Ал… Александр.

- Ну вот, Саша. Дело предстоит тебе необычное. Предупреждаю сразу, опасное дело.

- Я понимаю, - сказал Алик.

- Это хорошо, что понимаешь. - Академик снял очки, потер пальцами уставшие глаза. Похоже, он не спал уже несколько суток, потому что глаза слезились, на запавших щеках светилась седая щетина. - Но дело, быть может, еще серьезнее, чем ты себе представляешь. Скажу больше. Несколько пожарных скончались от острой лучевой болезни. Их не удалось спасти. Я говорю тебе это, Саша, чтобы ты осознал всю реальную опасность. Мне так будет легче. Ты меня понимаешь?

- Понимаю, товарищ академик.

- Что ж, спасибо тебе. - Академик отвернулся, будто именно он был виноват в случившемся.