Падает мрак

Глава тридцать вторая

Многие лица были ей смутно знакомы. Некоторые она знала почти так же, как собственное отражение в зеркале. Печально известные убийства, большинство — нераскрытые преступления. Клара вдруг почувствовала абсолютный, нелогичный страх. Он убил их! Он всех их убил. Страх чуть не вырвался животным воем, и она зажала обеими руками рот. Не кричи, Клара. Пожалуйста, не кричи. Она пыталась не думать о том, как они погибли, о том, что он с ними сделал, и впервые в жизни прокляла свою отличную память, которая в прошлом позволяла ей без труда сдавать экзамены.

Постепенно, когда безумные водовороты и потоки ее мыслей успокоились, она убедила себя, что убийства не могли быть совершены одним человеком. Первые убийства — фотографии из газет уже истрепались и пожелтели — были совершены в середине шестидесятых, последнее — тело девушки было обнаружено около ночного клуба в Брайтоне — всего несколько месяцев назад. Четыре десятилетия насилий и убийств. Эти девушки были жертвами мужчин, которых Клара сажала за решетку, но кое-кого и защищала. Одним из них был Фаррел Смит, считавший, что имеет Богом данное право подчинять, унижать, мучить женщин.

Девушек на фотографиях объединяло то, что они были жертвами оставшихся безнаказанными убийц. Ее тюремщик упивался их неслышными предсмертными криками. Это трудно понять, но теперь, по крайней мере, она могла разглядеть за действиями похитителя его исковерканную логику. Потом до нее дошло, что не все убийства остались нераскрытыми. Жертвы серийных убийц — Фреда Уэста, Иэна Брейди, Йоркширского Потрошителя занимали свое место рядом с фотографиями фотомодели Рэйчел Никелл, чей убийца был пойман через шестнадцать лет после ее гибели, и Сьюзи Лэмплаф, пропавшей в восемьдесят шестом и так и не обнаруженной.

Может быть, его восхищает количество униженных и убитых женщин? Или он возбуждается, воображая их слабость и покорность? Глаза Клары переходили от одной части стены к другой, и, хотя она не могла разглядеть собственную руку прямо перед лицом, она видела их лица так ясно, будто они освещены прожектором.

Он пытается мне что-то сказать, но я не понимаю. Или это просто гроза? Ты следующая.

Питер Сатклифф, Иэн Брэйди, Фред Уэст и Джон Даффи. Маньяки, серийные убийцы. Сколько женщин стало их жертвами? Потребовалось чертовски много времени, чтобы отдать их под суд, и они продолжали убивать, пока не были пойманы. Он это пытался сказать — что будет убивать и убивать, пока его не остановят?

Засов с грохотом отодвинулся, и Клара непроизвольно вскрикнула. Похититель стоял в дверном проеме. От страха он показался ей огромным, неповоротливым, он заслонял свет и глядел на нее сверху вниз, а она беззвучно молилась, пытаясь унять дрожь, изо всех сил пыталась казаться храброй, борясь с побуждением умолять: не теперь, пожалуйста, только не теперь.

Этот монстр отнял у нее свободу, оторвал от семьи, разрушил доверие ее дочери в людскую доброту и порядочность, но Клара не могла позволить ему отнять у нее остатки человеческого достоинства.

— Сними кофту, — сказал он.

Клара инстинктивно сжала отвороты, с силой стягивая их вокруг шеи.

— Мне она нужна, сними ее.

Возражать бесполезно, это только приведет его в ярость. А ты этого не хочешь, Клара. Он — твоя единственная связь с внешним миром, и ты не хочешь раздражать его. Она встала, чтобы он не выглядел таким огромным, стоя на ступеньках лестницы, и завозилась с пуговицами замерзшими и дрожащими пальцами.

Он медленно спустился по лестнице, забрал у нее кофту и на мгновение прижал к скрытому маской лицу:

— Мм, еще теплая. — На его руке висела какая-то ткань. — Ты замерзнешь. Вот, надень.

Клара взяла, вопросительно взглянув на него. Еще одна изощренная психологическая пытка? Новая игра?

— Чего же вы ждете, адвокат Паскаль?

— Я не стану… Что вы… Зачем?..

Она чувствовала, что вот-вот сломается, а зловещий огонек в его глазах говорил, казалось, что он только этого и ждет. Он вручил ей черную мантию — в такой она выступала в суде. Клара бросила ее на пол.

Он пожал плечами:

— Как угодно. Но у тебя не будет ни тепла, ни еды, пока ты не сделаешь то, что я прошу.

Клара молчала, опустив глаза.

— Я специально ходил в гардеробную, чтобы принести тебе мантию.

Клара с удивлением взглянула на него. Неужели он действительно ходил в коронный суд, мимо судебных приставов, полиции, адвокатов?

— Я не уверен, твоя ли это мантия, — заметил он. — Она не пахнет тобой, но, с другой стороны, какая разница? И заметь: ни один не остановил меня, никто меня не заметил. Люди вроде меня невидимы для таких, как ты. Пока мы не заставляем вас обратить на нас внимание.

Клара смотрела на мантию, черной лужей распластавшуюся на полу.

— Не понимаю, почему ты не хочешь ее надеть, — продолжал он. — Это твоя униформа, ты носишь ее каждый день. В мантии ты должна чувствовать себя уютно.

Почему ей так не хотелось поддаваться на его уговоры? Почему оскорбляла просьба надеть мантию, которая в той, отнятой у нее, жизни придавала ей уверенности, внушала чувство принадлежности к уважаемым людям? Потому что он смеется над всем, что для тебя важно. А если она подчинится, что за этим последует? Она думала, что знает. Ее начало трясти от холода, она нагнулась, подняла мантию, накинула ее на плечи. Широкие тяжелые плечи, толстая саржа придали ей уверенности. Клара закуталась в складки мантии и почувствовала себя в большей безопасности.

— Ну-с, а теперь, адвокат Паскаль, — торжественно начал он, — скажите, что вы думаете о ваших компаньонках?

Она почувствовала, как от страха болезненно сжалось сердце:

— О каких компаньонках?

— Вы жили с ними в течение многих дней. — Он обошел подвал, ведя пальцем по фотографиям на стене. — Позвольте услышать ваше мнение.

— О чем?

Чего он хочет? Услышать, что она боится стать следующей?

— Вы соответствующим образом одеты, вы готовы. Давайте выслушаем ваш приговор.

Он что, совсем рехнулся?

— Я не выношу приговоров, — начала Клара с запинкой, а потом продолжила более твердо: — Это не моя работа. Я только представляю интересы своего клиента.

Похититель смотрел на нее в течение бесконечно долгой минуты. Клара заставила себя выдержать его взгляд.

— Хорошо, — сказал он, не спуская глаз с ее лица. — Давайте предположим, что вы защищаете убийцу. Вы ведь защищаете виновных, это ваша работа. Оцените ситуацию. Решите, какую часть обвинений должна взять на себя девушка.

— Каких обвинений? — Она растерянно заморгала. — В чем? Эти девушки подверглись нападению. Они убиты. Как они могут быть виновны?

— Значит, с вашей точки зрения, они невиновны. — Он почтительно наклонил голову. — Мои поздравления, адвокат Паскаль, вы только что вынесли приговор. Правда, в их пользу и против вашего клиента, но тем не менее приговор.

— В глазах закона всегда виновен убийца.

— А что бы вы сказали, если бы девушка вышла на улицу в коротенькой юбке и с таким вырезом, что груди чуть ли не вываливались наружу?

— То, как она одевается, не оправдывает изнасилование и убийство.

— Ладно, — сказал он. — Другой сценарий. Что, если девушка напивается, приходит к обвиняемому домой, они занимаются сексом, а она вдруг передумывает и начинает сопротивляться. Он пытается успокоить ее, но она будто спятила. Он не может заставить ее замолчать. Закрывает ей рот ладонью, чтобы она прекратила орать….

Клара лихорадочно старалась вспомнить похожее дело из своей практики, но ничего не приходило в голову. Мужчина в маске пытается ей что-то сказать, но она не понимает. Что он от нее хочет? У него руки тряслись от возбуждения, он ждал от нее ответа.

— Там могли быть смягчающие вину обстоятельства, — сказала она. — Я могла бы предложить ему признать себя виновным в непредумышленном убийстве.

— По-моему, вы только что сказали, что убийство — это всегда нарушение закона.

— Я сказала, что убийца априори виновен.

— А если убийство непредумышленное?

— Существуют разные степени вины…

— Вот ответ адвоката!

— В глазах закона…

— Я говорю не о законе, адвокат Паскаль. Я говорю о том, что справедливо, а что нет.

Тогда почему он заставил меня облачиться в судебную мантию? Клара попробовала еще раз:

— Закон помогает нам докопаться до правды в сложных ситуациях…

— Хорошо, — прервал он ее снова, взволнованно шагая взад и вперед. — Вот ситуация для вас. Некто подбирает на улице девятнадцатилетнюю девчонку. Она не трезва, но он все равно тащит ее домой, рассчитывая, что она слишком пьяна, чтобы отличить хорошее от дурного, овладевает ей, а когда она начинает сопротивляться, убивает. Ну, и каков ваш приговор? — Он заглянул ей в лицо, глаза предательски поблескивали — неужели слезы?

Во рту у Клары пересохло. Она кашлянула и, собравшись с силами, ответила:

— Я думала, вы предлагали гипотетическую ситуацию.

Он отвел глаза:

— Гипотетическая или нет, мне интересно ваше мнение как адвоката.

— Говорю вам, я не сужу своих клиентов, — ответила она, решив, что не позволит ему увести себя по опасной дороге. Если он пытается заставить осудить его, она на это не клюнет.

— Вы хотите сказать, что у вас нет никакого мнения об этом человеке и о том, что он совершил? Вы только представляете дело и позволяете суду выносить приговор?

— Мое мнение не имеет значения, — сказала Клара, тщательно подбирая слова. — Именно поэтому у нас существует институт присяжных — чтобы не оставлять решение одному человеку.

— А как вы лично относитесь к тому, что он с ней сделал? Неужели вам все равно?

— Я не имею права руководствоваться чувствами. В расчет берутся только конкретные факты.

— Не вы ли только что говорили о смягчающих вину обстоятельствах?

Вот она и попалась. Она начала мысленно формулировать ответ: благоприятствующие факторы, ограниченная ответственность — что-нибудь, чтобы успокоить его, но она устала и замерзла, ее находчивость притупили лишения долгого заключения, она уже не могла соображать быстро.

— Нет ответа? — торжествующе сказал он. — Хорошо. Давайте рассмотрим ситуацию, так сказать, ближе к дому.

Клара почувствовала отстраненный интерес к тому, что происходит. Непрекращающийся глухой стук сердца о ребра вызывал головокружение. Возможно, ей не хватало воздуха. У нее кружилась голова — так иногда случалось, когда у нее начиналась лихорадка. Ей казалось, что она догадывается, куда он клонит, и думала, что, возможно, могла бы получить от него нужную информацию, признание. Он хочет говорить о себе. Очевидно, надеется, что она сама освободит его от ответственности. Ну что ж, она согласна, если это поможет ей выбраться отсюда.

— Давайте, — согласилась Клара.

— Мать подвозит дочь к школе, идет назад к машине и подвергается нападению. Никакой провокации с ее стороны.

Клару бросило в пот. Она заставляла себя не думать о семье. Внушала, что этот человек и чудовищное существование, на которое он ее обрек, есть единственная реальность. При упоминании о дочери спокойная отстраненность покинула Клару. Она сжала зубы и медленно, тяжело задышала, стараясь не сорваться.

— …Ей заклеивают рот, связывают и бросают в багажник фургона, в то время как ее маленькая дочка — о черт, отбросим анонимность! — Пиппа плачет навзрыд на обочине дороги.

Произнесенное мучителем имя дочери обрушилось на Клару как удар плетью. Но он не сказал, что Пиппа пострадала. Он не говорил этого… Или он предпочитает, чтобы я изводила себя вопросами, задыхалась от беспокойства? С Пиппой все в порядке. Ведь я слышала ее крики, когда тронулся фургон.

Вот именно, Клара. Ты слышала только ее крики. Но ты ее не видела.

— Он едва не задушил ее, — продолжал похититель, — и она приходит в себя в темной яме под землей, прикованная цепью к стене, как собака. Она замерзает, испытывает муки голода, боится за свою жизнь.

Клара с трудом сглотнула и, сделав над собой нечеловеческое усилие, заговорила спокойно:

— Это не все факты. — Он что-то делал, где-то был до того, как привез ее сюда, в подвал, связанную по рукам и ногам, и приковал цепью к стене. Но она не собиралась его поправлять.

— Итак? — потребовал он.

— Что «итак»?

— Какова линия вашей защиты?

— Почему я должна защищать вас?

— А теперь вы скромничаете, миз Паскаль. Вы защищаете таких, как я, чуть ли не каждый день. Все имеют право на защиту своих интересов, верно?

Человек в маске стоял так близко, что мог разглядеть бусинки пота на ее лице. Он видел ее страх и упивался им. Клара с трудом подавила желание наброситься на него, лишить самодовольства. Но она должна была понять, почему она здесь, почему он выбрал именно ее.

И она сказала с самообладанием, которое почти напугало ее саму:

— Я не могу построить грамотную защиту без всех фактов.

— А вы могли хоть раз в своей практике с полным основанием утверждать, что располагаете всеми фактами?

Клара заглянула ему в глаза и улыбнулась:

— Можно знать все мельчайшие подробности того, что случилось, и при этом не владеть информацией ни об одном факте.

— Надо понимать, вы имеете в виду психологический контекст.

Она молча кивнула, не доверяя себе, не решаясь заговорить, испугавшись, что, если скажет что-то неправильное — с его точки зрения, — он замолчит, и она так и не сможет ответить на главный вопрос: «Почему?»

— Вы — уважаемый адвокат, спокойно ведете свой законный бизнес, и вдруг — БАМ! — Он ударил кулаком в стену рядом с ней. Клара вздрогнула, но глаз не отвела. — Какое оправдание может быть тому, кто поступил с вами подобным образом?

Дураком он не был, да и сумасшедшим тоже: он знал, что она не могла простить его, и Клара сказала:

— Что ж, пусть не оправдание, но могут существовать… неизвестные мне обстоятельства, которые по-другому осветили бы эту ситуацию.

— И вот мы снова вернулись к смягчающим обстоятельствам. — Похоже, он издевался над ней. — Вероятно, вы что-то мне сделали и это вынудило меня так с вами поступить. — Мужчина помолчал и окинул ее внимательным взглядом. — Однако что бы вы ни сделали, это должно быть что-то очень плохое… Посмотрели бы вы сейчас на себя…

Клара услышала презрение в его голосе и внезапно со всей мучительной ясностью осознала свою отталкивающую непривлекательность: грязная, растрепанная, с красными глазами, дурно пахнущая, — и он все это видит. В момент озарения она поняла, как можно не признавать за деградировавшим человеком право на человеческое достоинство, даже если ты сам довел его до такого состояния.

Она нахмурилась, отказываясь жалеть себя.

— Если есть причины… — начала она, избегая его пристального взгляда.

Он громко захохотал, и она содрогнулась всем телом.

— Вы все еще хотите выяснить причины?! — воскликнул он. — Это уже рефлекс, как дыхание.

— Я просто пытаюсь…

— Да знаю я, что вы пытаетесь сделать. Зарубите себе на носу, адвокат Паскаль: я не нуждаюсь в вашем понимании. — Он акцентировал каждый пункт ударом пальца. — Я не нуждаюсь в вашем одобрении. И конечно же не нуждаюсь в оправдании.

Он придвинулся ближе, и она — помимо собственной воли — съежилась.

— Хочешь знать, почему ты здесь?

Я просто хочу домой! Но этого никогда не случится, если она не сможет убедить его, а чтобы сделать это, она должна попытаться понять его.

— Да.

Это был скорее беззвучный хрип. Его глаза сияли. Неужели он улыбается?

— Ты здесь, — торжествующе произнес он, — потому что я так хочу.