Падение Иерусалима

Глава 20

Дежурный в министерстве иностранных дел Израиля принял телекс из Гааги в восемь вечера, отыскал в списке некоего Шайе С-5 — он числился по министерству обороны — и тут же позвонил. К его удивлению, ответили немедленно, голос в трубке звучал раздраженно:

— Слушаю, кто говорит?

— Это из МИДа. Тут для вас сообщение, получено по телексу из Гааги. Это вы — Шайе С-5?

— Я. Читайте вслух.

— «План ухода на завтра, вторник, 21:00». Подписи нет. Вы хоть что-нибудь поняли?

— Понял. Сожги эту бумажку.

— Может, вам ее переслать как подтверждение?

— Не надо, я же сказал.

— Хорошо.

Бен Тов положил трубку, не промолвив ни «спасибо», ни «до свидания». Дежурный обиженно хмыкнул, перечитал дурацкое послание и швырнул его в корзину для бумаг, подлежащих уничтожению. А Бен Тов, засидевшийся допоздна на службе, хотя дома его ждали к ужину, набрал по телефону номер и в ожидании ответа нетерпеливо забарабанил пальцами по столу.

— Лев? Это Бен Тов. Шалом.

— Шалом.

— Я тебе помешал?

— Конечно.

— Ну, ничего не поделаешь. Надо увидеться. Прямо сейчас. Я зайду?

— У нас гости. Потерпеть не можешь?

— Нет, не могу. Выйди ко мне на пару минут, пока твоя жена побудет с гостями.

— Ладно, давай.

Через несколько минут он сидел у генерала Льва Шапиро, в его домашнем кабинете. От бренди отказался, зато закурил, несмотря на все свои зароки, и, облокотясь локтем о колено, уставился на собеседника встревоженным и хмурым взглядом.

— Надо забрать моего агента из Сирии.

— Срочно?

— Завтра вечером после девяти, как только твой самолет сможет вылететь.

— И так-то трудная задача — да еще такая срочность. Не знаю, не уверен…

— Потому я и пришел сегодня — я же понимаю, что понадобится время на подготовку.

— Ничего себе время — сутки!

— И, кроме того, нужна стопроцентная гарантия. Придется организовать диверсию, отвлечь внимание…

— Такие решения принимает кабинет министров. А не командование воздушных сил.

— Лев, дорогой, времени нет. От этой операции зависит не только жизнь моего агента — куда больше! Кабинет министров пока соберется да пока обсудит — неделя уйдет. К тому же они еще и откажут, ссылаясь на процесс мирного урегулирования. Им не захочется сирийцев обижать, американский сенат тоже, пожалуй, выразит неудовольствие — они на это не пойдут.

— Давай хоть без диверсий обойдемся.

— Ты сам сказал — риск слишком велик. Если даже не засекут самолет радары, его обязательно заметят с земли — вдоль иордано-сирийской границы полным-полно наблюдателей.

Генерал Шапиро поднялся с кресла и принялся шагать по комнате.

— Как же я отправлю бомбардировщик в чужое небо без ведома политиков? Ты что, сирийцев не знаешь? Они тут же завопят, что мы бомбим их больницы…

Собеседники помолчали. Бен Тов снова полез в карман за сигаретами.

— К министру, что ли, ткнуться?

— Выкинь это из головы — у нас нынче не Шарон.

— Сколько времени надо, чтобы организовать диверсию?

— Часа за три бы управились, раз надо. Ты все готовь, а разрешение министра будет. На худой конец, отменить можно в самый последний момент, так ведь?

Наступила пауза. Глаза Бен Това, по-прежнему хмурые, не отрывались от лица генерала — тот тяжко вздохнул и снял телефонную трубку:

— Дайте командование базой. Каган где? Кто я? Генерал Шапиро. Откуда тебе знать? Ну пусть Каган мне домой перезвонит после нашей беседы. Для проверки. Идет? Молодцы — соблюдаете осторожность… Ну, теперь давай, найди Кагана немедленно и передай, что завтра ночью требуется провести операцию С-5. Правильно — С-5. Скажи ему — никаких там «но» и «если бы». Нет подходящего транспорта — пусть из-под земли достанет. Мне наплевать, где возьмет. И пусть даст классного пилота — самого лучшего, дело того требует. Да, диверсия, все по плану. Пусть свяжется со мной утром.

— Ну что, доволен? — генерал повесил трубку.

— Надеюсь, они тебя послушаются. Позвоню утром в девять узнать, как и что. Можно от тебя позвонить?

Он достал записную книжку, набрал номер и с мрачным лицом дождался ответа:

— Мне нужно поговорить с министром — передайте, что это Бен Тов из «Моссада». Дело весьма срочное.

И наконец: — Позвольте зайти к вам на десять минут, это необходимо. Прямо сейчас. Спасибо, господин министр, что согласились меня выслушать. Речь пойдет о деле, которое мы недавно обсуждали на комитете, — я докладывал. Почему не Мемуне? Он дома, ужинает. Я нарушаю порядок? Да, сэр, но настали времена, когда порядка вообще нет. Благодарю вас, господин министр, буду через четверть часа.

— Ну ты и отважный! — в голосе генерала прозвучало сомнение.

— Не могу я допустить, чтобы парня замучили до смерти. Даже если его жизнь не так уж важна для страны. Не считаю нужным действовать, как мне велят. Кой черт вечно выполнять этот их протокол — в Армагеддоне никакого протокола не было, — а к тому идет, к Армагеддону! Пусть тебе Бог пошлет удачу, Лев. Прощай.

Через пятнадцать минут, как и было обещано, он входил в дом министра обороны, расположенный в тихом квартале Гиват Хананаия. Министр — бывший военный, получивший свой нынешний пост от партии Ерут, давно и по праву считался весьма искушенным политиком. Сейчас он сидел на веранде, перед ним стояли бутылки, фужеры, и он был готов к беседе с поздним и нежданным гостем.

— Ваш визит — нечто чрезвычайное, не так ли?

— Безусловно, господин министр.

— В любом случае Мемуне надлежит поставить в известность, нельзя действовать через голову шефа.

— Само собой разумеется, господин министр.

— Ну так расскажите, что вас привело сюда в такой час.

Бен Тов отпил содовой, устроился поудобнее в кресле и минут десять держал речь перед хозяином дома, излагая то, что тому вовсе не хотелось знать. Потом откинулся на спинку, полагая услышать одобрение и согласие, — пустая формальность, не более того, как ему казалось. Однако он ошибся.

— Исключено, — вымолвил министр. — Абсолютно исключено!

— Но, господин министр, при всем моем уважении не могу согласиться. Информация, которой располагает агент, жизненно важна для страны.

— Ну так и вытащите его оттуда — но никаких диверсий, это же просто смешно!

— Без диверсии шансы на удачный исход уменьшатся ровно наполовину. Риск слишком велик, вся операция пойдет насмарку, это неприемлемо.

— А полет бомбардировщика над территорией Ливана и Сирии, по-вашему, приемлем? Разговоры на следующей же неделе отзовутся на политике Вашингтона в отношении Израиля.

— Вас волнуют слухи и разговоры, а меня — вопрос, уцелеет ли страна. Мы говорим на разных, языках.

— Вот именно, Бен Тов, — на разных языках! — Сказано было жестко, и Бен Тов понял, что настаивать нет смысла.

— Вы позволите мне обсудить этот вопрос с премьер-министром?

— Нет, не позволю!

— Может быть вы еще измените свое решение, господин министр?

Министр поднялся.

— Повторяю: моего разрешения вы не получите. Другого ответа не ждите.

Встал и Бен Тов.

— Как ни странно, я ожидал именно другого ответа.

— Вы затеяли опасную игру.

— Это мне, представьте, безразлично. Чего будут стоить все ваши тонкие политические соображения, если мы не сумеем остановить этих людей? Будьте здоровы, господин министр, и спасибо, что потратили на меня время.

Бен Тов медленно дошел до машины, сел за руль и двинулся к дому. Спешить теперь не было смысла, надо хорошенько обдумать, как объяснить жене, где он был, почему не позвонил и не предупредил, что опоздает к ужину, и почему от него несет табаком. Что дальше предпринять насчет того, главного дела, он просто уже не знал.

В 19:30 Эссат пересек шоссе возле деревни Кутайфе. Здесь было неспокойно. Жители стояли на обочине, лениво переминаясь босыми ногами в придорожной пыли и провожая глазами транспорт, несущийся по асфальту. То и дело какой-нибудь мальчишка швырял в окно машины горсть песка и камней — жест бесполезный, но многозначительный. Прислонясь к глинобитной стене то ли недостроенного, то ли разрушенного дома, коротал время вместе с остальными нездешний молодой человек. Заметив пикап и проследив взглядом, как он сворачивает с шоссе на дорогу, ведущую к востоку, он незаметно отвернулся и достал «воки-токи».

Спустя полчаса Эссат решил, что в темноте ехать дальше не стоит. Он сбавил скорость, осторожно съехал с колеи, медленно двинулся вдоль песчаного бархана и остановился там, где его нельзя было заметить с дороги. Отчаянно хотелось спать — но заснешь ли тут?