Падшие

Глава 9

Зет

Четыре дня спустя

Что-то подсказывает мне, что я потерял время. Ты, как правило, знаешь такие вещи, когда они случаются — чувствуешь это всем своим телом. Когда просыпаешься, у тебя возникает чувство бодрствования — приятное, в основном апатичное состояние. Затем происходит внезапное пробуждение, когда сознание перезагружается и снова включается, как будто ты был выключен, пока твое тело восстанавливалось, а затем нажимается кнопка перезагрузки, когда все становится терпимым, чтобы ты очнулся.

Пробуждение ощущается как нажатие кнопки перезагрузки. Это чертовски больно, п*здец. Я пытаюсь открыть глаза, когда слышу голоса. Жужжание мобильного телефона.

— Кто это?

Голос Лейси, тихий и приглушенный, обращается к кому-то. Снова звонит телефон. Глубокий вздох.

— Это Пиппа. Она хочет поговорить со мной. Мы поругались перед твоим последним сеансом.

Теперь Слоан. Голос Слоан. Я чувствую чертовски приятное покалывание, когда слышу ее голос. Это как огромный груз, свалившийся с моей груди. Она была ранена. Я это помню. Кто-то причинил ей боль.

— Ты собираешься ей позвонить? — спрашивает Лейси.

На мгновение наступает пауза, потом Слоан говорит:

— У меня сейчас нет на это сил. Она не из тех, кто готов спустить конфликт на тормозах.

—Ты должна быть честна с ней. Вот что она мне сказала.

Еще одна пауза, на этот раз более долгая.

— И ты собираешься последовать ее совету? Ты... ты не думаешь, что тебе стоит ему все рассказать? — Слоан запинается, словно обходит очень щекотливую тему.

— Я… я не думаю… нет, пока нет. Будет лучше, если я подожду еще немного.

Лейси тоже с трудом выговаривает слова. Я внезапно вспоминаю, как Сэм говорил, что Чарли послал их забрать ее, чтобы защитить.

— Я прекрасно понимаю, что ты нервничаешь из-за этого, Лейс, — мягко говорит Слоан. — Но ты не думаешь, что он имеет право знать? Я имею в виду, ты же не можешь скрывать это от него вечно, верно?

Мои руки начинают сжиматься в кулаки. У меня в голове возникает абсурдный образ — Лейси с огромным круглым животом и какой-то тупица, который ее обрюхатил, стоит рядом. Если кто-то втянул ее в неприятности, я выйду на гр*баную тропу войны. Насколько я знаю, Лейс держалась подальше от каждого парня на планете, кроме меня. Может быть, она встретила кого-то в церковном лагере отца Слоан. Какой-то хиппи — мудак, который играет на гитаре и любит жарить зефир. Сама идея… да, это, бл*дь, смешно. Думая о смехе, я понимаю, как чертовски пересохло мое горло. И начинаю кашлять.

— Он проснулся. Он... Боже мой, он проснулся! Что мне делать?

Лейси запаниковала.

Что-то прохладное и твердое касается моего лба, затем мои веки приоткрываются, и яркий свет светит прямо в них. Я борюсь, чтобы снова не закрыть их.

— Твою. Мать, — стону я.

— Вот и он. Так красноречиво, — говорит Слоан.

В ее голосе слышится насмешка.

— Ты пытаешься убить меня, не так ли? — рычу я.

— Не убить тебя. Просто подтолкнула твою ленивую задницу тащиться обратно в страну живых.

Я открываю глаза по собственной воле, она сидит на краю кровати, держа на коленях маленький фонарик.

— Голова болит? — спрашивает она.

Я мог бы сказать ей, что мне кажется, будто что-то давит на мой череп очень долгое время, но вместо этого резко киваю. Даже это вызывает у меня волну тошноты.

— У тебя обезвоживание. Сейчас ты под капельницей, но этого, вероятно, недостаточно. Вот.

Она протягивает мне стакан воды, и мой желудок, бл*дь, противится мысли о том, чтобы выпить его. Впрочем, она права: я должен пить. Тянусь к нему, и моя рука сталкивается с препятствием — в моей гр*баной руке катетер. Нет, бл*дь, спасибо. Я выдергиваю его, Слоан вяло протестует. Я бросаю его на кровать, раствор вытекает на одеяло, и беру у нее стакан воды.

Мне приходится прилагать немалые усилия, чтобы рука не дрожала, когда я пью. Бл*дь, требуется немалое усилие, чтобы не уронить, чертов стакан. Может быть, минуту назад я и не хотел этого, но как только вода касается моих губ, не могу остановиться. Жидкость на вкус лучше любого пива или спиртного, которое я когда-либо пил.

— Спокойно. Притормози. Если будешь пить слишком быстро, тебя будет тошнить, — говорит Слоан.

Перестаю пить воду и ставлю стакан на маленький столик рядом с кроватью. У меня в голове вертится около тридцати разных вопросов, и я полон решимости задать их, но как только внимательно рассматриваю Слоан, все меняется. Солнце светит сквозь стеклянную крышу над моей кроватью, освещая дымку отдельных волосков, которые торчат вокруг ее головы, выбивающиеся из-за карандаша, который удерживает сзади сделанную наспех прическу. Просто сижу и смотрю на нее. Я пару раз чуть не умер, но никогда не испытывал таких гр*баных эмоций. Раньше хотел встать и двигаться, чтобы найти мудака, который пытался прикончить меня, чтобы отомстить. Эта ситуация совсем другая. Сейчас я испытываю облегчение. Облегчение от того, что снова вижу женщину, сидящую на краю моей кровати. Что, черт возьми, со мной не так?

Лейс прислонилась к стене, манжеты ее (моего) свитера закрывают ее руки. Он слишком большой для нее. И она выглядит бледной, гораздо бледнее, чем должна быть. Вся история, с моим ранением, самая глупая гр*баная вещь, и, похоже, эти женщины переживали из-за этого. Это заставляет меня чувствовать себя чертовски хреново.

— Твои родители, — говорю я, глядя на Слоан.

Она качает головой, мягко улыбаясь.

— С ними все в порядке. Я не хотела, чтобы они оставались дома, потому что Чарли знал, где они живут, поэтому оплатила их отпуск. Они будут две недели греться под солнцем на Карибском море.

Хммм. Умно. Это означает, что у меня есть две недели, чтобы разобраться с Чарли, прежде чем они снова окажутся в опасности.

— Как долго? Как долго я был без сознания? — спрашиваю я.

— Четыре дня.

Слоан наклоняется и берет маленькую тарелку с печеньем. Она предлагает его мне, но я отрицательно качаю головой.

— Я был в коме четыре дня?

Она смеется, протягивая тарелку Лейси, которая берет одно печенье и послушно откусывает ломкий кусочек. Может, они пытаются показать пример, но я ни за что не засуну в рот это сухое дерьмо.

— Не в коме, — говорит Слоан. — У тебя была высокая температура. Инкогерентность (прим. пер.: Инкогерентность — бессвязность мышления и речи, проявляется тем, что в высказываниях отсутствуют как логические, так и грамматические связи). Долгий сон.

Она ухмыляется.

— Ты был в беспамятстве, но приходил в себя на некоторое время.

Я не хочу знать, почему она находит это таким забавным. Наверное, я кудахтал, как курица или что-то вроде этого дерьма. Надеюсь, Майкл был занят, иначе он записал все это на мобильный. Мудак.

Как по команде, дверь в мою комнату открывается, и входит сам мужчина. На нем нет пиджака, рукава рубашки закатаны до локтей.

— Наконец-то, — вот и все, что он говорит.

— Да. Наконец-то.

— Слоан сказала, что сегодня ты окончательно придешь в себя, — шепчет Лейси, приближаясь.

Она колеблется в течение секунды, прежде чем сдаться и решить какого черта ей делать. Она осторожно садится на край кровати с противоположной стороны от Слоан.

— Она не оставляла тебя, — говорит она, кивая на Слоан. — Все это было очень похоже на Флоренс Найтингейл (прим. пер.: Флоренс Найтингейл — 1820-1910 гг., сестра милосердии, создательница самостоятельной сестринской профессии, общественный деятель Великобритании).

Слоан бросает на нее смущенный взгляд, ее щеки краснеют.

— Да, мы не оставляем больных пациентов, когда они нуждаются в наблюдении.

На лице Лейси появляется странное выражение. Она смотрит на нас, переводя взгляд с меня на Слоан, потом снова на меня, а потом вздыхает. И, кажется, очень довольна.

— Вы двое очень странные. Ты, — она тычет меня в ногу, — заботишься о ней. А ты, — она тычет пальцем в Слоан, — заботишься о нем. Какого черта вы ходите вокруг да около, как первокурсники в старшей школе во время первого танца?

Я мог бы, бл*дь, задушить ее. Майкл прочищает горло, почесывая подбородок, говорит:

— Хорошо. Ну ладно, — и снова выходит из комнаты. У нас есть молчаливое соглашение, что мы не говорим об эмоциях и девчачьем дерьме — это заставляет его чувствовать себя так же неловко, как и меня. Это чертовски неудобно. По крайней мере, когда это исходит из уст Лейси.

— Ты не дашь нам минутку, Лейс? — спрашиваю я.

Обычно этого было бы достаточно, чтобы вывести ее из себя, но она, кажется, вполне довольна тем фактом, что я жив. Она делает то, о чем я ее прошу, и уходит, мой свитер такой длинный на ней, что почти доходит до колен.

— Она спала здесь, — тихо говорит Слоан.

О Боже. Находиться со мной в одной комнате, пока я сплю? Это п*здец как опасно. Я мог причинить ей боль. Если бы был не в беспамятстве, а в бреду, мог бы убить ее.

— Я... — не знаю, как спросить. Может быть, Лейси надела мой гигантский свитер, потому что я напал на нее, и она вся в гр*баных синяках.

— Нет, нет. Не волнуйся. — Слоан качает головой. — Ты был слишком слаб, чтобы поднять голову, не говоря уже о том, чтобы швырнуть кого-нибудь через всю комнату.

Я смотрю на нее и вижу, что она выглядит усталой. Совершенно измученной.

— Ты тоже спала здесь? — спрашиваю я, хотя знаю ответ.

Она нигде не спала. Похоже, она вообще не спала. Она пожимает плечами.

— Как я уже сказала, врач не оставляет пациента, который нуждается в наблюдении.

Я хмыкаю.

— Так это не потому, что ты боялась, что я умру, и паниковала, как сумасшедшая?

Ее глаза слегка расширяются. Ей следовало бы уже знать, что я не люблю угадывать эмоции людей. Особенно когда вижу их достаточно ясно. Никогда не понимал, почему люди, бл*дь, скрывают то, что думают или чувствуют. Это бессмысленно. Это их ни к чему не приведет, мне это также не помогает.

— Да, — говорит она, поднимая подбородок. Честность настолько нова для нее, что она все еще думает, что это самый трудный путь, а на самом деле, самый легкий. — Ладно, да, я волновалась. Более чем волновалась. Я не хотела, чтобы ты умер.

— Хорошо.

— Хорошо? — она смеется, качая головой. — Ты даже не представляешь, через какое дерьмо мы прошли за последние несколько дней, ожидая, что с тобой все будет в порядке. Мне пришлось украсть плазму с работы. Меня могут уволить, если узнают, что я это сделала. У меня был…

Я оборвал ее.

— Стоило ли это того?

Мгновение она смотрит на меня с открытым ртом.

— Стоила ли кража с работы того, чтобы тебе стало лучше? — спрашивает она.

Я киваю — еб*чая головная боль — немного приподнимаюсь на кровати.

— Да. Стоило ли рисковать своей работой и репутацией, чтобы спасти меня?

На этот раз она не задумывается.

— Да.

— Тогда хорошо. Я рад, что мы на одной волне.

Нежный красный румянец начинает подниматься от ее шеи, окрашивая щеки и делая кончик носа розовым. В сочетании с напряженной линией ее губ, я думаю, что вывел ее из себя.

— То есть тебе наплевать на мою работу, ты это хочешь сказать? — требует она.

Она думает, что я веду себя как придурок, говоря ей, что ценю свою жизнь выше всего, что может иметь для нее значение.

— Нет, — я наклоняюсь вперед, как могу, стараясь не показать, как сильно болит мой живот. — Я прекрасно знаю, как важна для тебя твоя работа. Хочу сказать, что если ты готова рисковать своей работой тем, что тебя больше всего волнует, ради меня, то мы с тобой... мы с тобой в одинаковом положении.

Полагаю, это мой способ отблагодарить ее; пытаюсь, хоть и чертовски плохо, дать ей понять, что благодарен ей за то, что она сделала. Что сделаю то же самое. Что я тоже рискну всем… знаю, что неправильно это сформулировал. Я мог бы начать все сначала и, бл*дь, сказать это, но сердитое выражение ее лица смягчается и исчезает, и думаю, что она все поняла.

— Ты собирался приехать и забрать меня, не так ли? — спрашивает она.

— Я же сказал, что да. Я всегда отвечаю за свои слова, Слоан.

Она кивает, опустив глаза на покрывало.

— Значит, ты не хочешь, чтобы я уезжала?

Эта девушка. Эта сумасшедшая, бл*дь, девчонка. Она спрашивает меня о том же, о чем я спрашивал ее в парке возле офиса Ньюан. Как только мы выяснили, что она может признать свои чувства и владеть ими, подумал, что мы единое целое. Что даже если у нее были проблемы с признанием своего влечения ко мне, она в полной мере осознает мою потребность в ней. Но, с другой стороны, я знаю, что большую часть времени остаюсь хладнокровным мудаком.

— Я не позволил тебе потерять девственность с парнем, который, как я думал, будет плохо с тобой обращаться, — говорю я ей, стараясь, чтобы мой голос звучал мягко. — Я доверил тебе жизнь человека, за которого несу ответственность, когда не смог сделать ничего, чтобы помочь ей; пошел против человека, который вырастил меня, чтобы найти твою сестру; подверг себя прямой опасности, когда пошел, чтобы вернуть ее тебе; единственная жизнь, которую я знал, не только перевернулась вверх дном, но и сгорела дотла с тех пор, как встретил тебя. Я все время возвращаюсь, Слоан. Тебе не нужно спрашивать меня, хочу ли я, чтобы ты ушла. Тебе никогда не нужно спрашивать меня об этом. На этой стадии разбирательства, не думаю, что кто-то из нас уйдет.

Наблюдаю, как с ее лица исчезают краски. Я не из тех, кто произносит речи или умело оправдывается, но не могу сказать ей это яснее. Ее руки дрожат, когда она переплетает пальцы, а затем меняет свое решение, быстро просовывая их под бедра, чтобы она сидела на них.

— О, — говорит она.

Я не могу сказать, выглядит она счастливой или чертовски напуганной. Слоан — умная девушка, поэтому знаю, что творится у нее в голове. В какой ловушке она чувствует себя прямо сейчас. Потому что я плохой парень. Темная тень, от которой ты бежишь. Кошмар, от которого ты с облегчением просыпаешься.

И теперь она застряла со мной, нравится ей это или нет.