Память

Глава 19

В большом кабинете, из окон которого, по некоторым народным верованиям можно было увидеть Магадан, проходило совещание. Беготня, связанная с «возвращенцами», заканчивалась и пора было уже подводить итоги. В связи с этим генерал собрал офицеров, колдунов, пригласив и волхвов, чтобы прояснить вопросы, оставшиеся открытыми.

— Начнем с Григория Лисицына, — предложил генерал. — Что удалось по нему установить?

— Изначально, товарищ генерал, — встал начальник следственного отдела, докладывая материалы. — Наш мальчик. Родился в британском роддоме, в связи с тем, что родители не уследили за сроками беременности. Ребенка объявили мертвым, а родителей депортировали, но…

— Только не говорите, что это упавший «Боинг», — попросил его коллега, сидевший рядом.

— Именно так, — кивнул докладчик. — Правда, нам не удалось точно установить, зачем это было проделано, да и как заманили родителей в Британию, но мы работаем.

— Тогда понятно, как мальчик оказался в России, — тихо произнес волхв. — Видимо, у него был дар перемещения…

— Поясните свою мысль, пожалуйста, — попросил товарищ генерал, колдовской классификации не знавший.

— Ребенок без корней может быть использован в специфических ритуалах, — начал объяснения Евлампий, поглаживая бороду. — А раз он нашей крови, то в минуту наивысшей опасности использовал дар, вот только отчего попал он именно в то время, сие мне не ведомо.

— Советник считает, что это из-за девочки, — прокомментировал мужчина в сером костюме. — Время для богов ничто, так что вполне возможно.

— То есть имело место божественное вмешательство? — удивился начальник следственного отдела.

Существование богов сомнению не поддавалось, ибо случаи вмешательства были вполне задокументированы соответствующими органами. Да и в битвах высшие сущности, бывало, помогали. Но вот почему именно та война… Евлампий, правда, точно знал, почему. В той войне погибло очень много народа, особенно детей, отчего в ткани времени создалась своеобразная воронка, притягивавшая души, но вот тела — это было что-то новым, ибо и Григорий, и Мария, изначально звавшиеся совсем иначе, оказались в прошлом в своих собственных телах. Именно это было необычным.

— У меня вопрос к волхвам, — произнес главный следователь. — Все ли дети относятся к кол… одаренным?

— Глупый вопрос, — прямо ответил волхв. — Все люди являются одаренными, по крайней мере, в нашей стране, но нам столько просто не нужно, поэтому и берем мы только тех, кого брат безболезненно для них самих.

— Подождите, но в Британии же… — попытался возразить генерал, для которого сказанное явилось откровением.

— Для того, чтобы были колдовские силы, — принялся объяснять Евлампий. — Нужно иметь или светлую душу, или черную. Но чернодушные быстро выгорают, ибо им нужно питаться страданиями и болью, а светлодушные…

— Страданиями и болью… Как в ту войну? — тихо спросил молодой лейтенант, некомфортно чувствовавший себя среди созвездия погон.

— Именно так, — кивнул волхв. — Основных уничтожили еще тогда, затем прошлись гребенкой по оставшимся, а потом пришел Советник и довершил сделанное.

Советник был самой загадочной фигурой Советского Союза. Появившийся из, казалось, ниоткуда, он мало того, что сумел остановить гниение, так еще и очень быстро навел порядок. Ни имени его, ни лица известно не было, из-за чего версии возникали самые различные, но дальше версий дело не шло, а оправившаяся страна смело шла в свое будущее.

Маша снова была в том самом бараке. Почему-то ей казалось, что она гораздо младше себя-той, которая была тогда. Будто слыша мысли совсем другой девочки, Маша замерла. «Мамочку увели убивать… И других тоже… Как же мы теперь без мамочки?» — бежали в голове мысли, от которых хотелось просто плакать. Девушка, снова вернувшаяся в барак, вспомнила, она знала, что сейчас случится, не понимая, за что ей это опять.

И действительно, едва продрав глаза и получив от старшей девочки, казавшейся такой взрослой, кусочек хлеба, та, которой сейчас была Машенька, попыталась спрятаться, чтобы эти не нашли. Так учила их мама, которую уже, наверное, убили проклятые эти. Но спрятаться она не успела — открылась дверь, в ней показался черный страшный этот, у которого не было лица. В следующее мгновение от него хлынул огонь, от которого не было спасения, и она закричала…

Буквально взлетевший с кровати Гришка кинулся к Машке, чтобы растормошить ее. Давненько уже не приходили к его любимой девушке такие сны, но сегодня было что-то слишком страшное — Маша кричала так, что сорвала горло, переполошив весь дом. Через минуту в комнате оказались и Эмма, кутавшаяся в халат, и Марк, ошалело смотревший на рыдавшую дочь. Им было уже пятнадцать, но Маша буквально ревела, как маленькая, не в силах успокоиться.

Обнимавший ее Гришка никак не мог успокоить дрожавшую от пережитого ужаса любимую, поэтому Марк вызвал Роднину и врачей. Мужчине было понятно, что это не просто память — что-то случилось. Слишком уж давно не было этих снов, поэтому этот оказался сюрпризом.

— Что случилось? — первой примчалась товарищ уже старший лейтенант госбезопасности.

— Дочка сон увидела, успокоить не можем, — объяснил Марк Захарович. — Есть мнение, что неспроста она этот сон-то увидела.

— Вот как… — задумчиво проговорила офицер госбезопасности, входя в спальню. — Что тебе приснилось, девочка?

— Я бы-была… там… номер девять-четыре-ноль-пять… ма-ма-маленькая… — попыталась объяснить Маша, что у нее не получалось — она сильно заикалась. — Эт-ти… ог-ог-онь…

Старший лейтенант Роднина нахмурилась — девочке приснилась не ее история, а совсем другого ребенка. О таких случаях предупреждали волхвы, поэтому посуровевшая женщина чуть ли не бегом отправилась восвояси. Нужно было объявлять тревогу и начинать поиск. Не дай Маркс ребенок в своем теле! Но именно этого и следовало ожидать, поэтому не прошло и получаса, как розыскная машина КГБ СССР заработала на полную мощность.

Прибывшие врачи с трудом успокоили Машеньку, то порывавшуюся куда-то бежать, то снова начинавшую дрожать от страха. Постепенно девушка пришла в себя, с трудом переводя дух. Гришка тоже выдохнул, поблагодарив намучившихся с любимой докторов.

— Так, вы двое, завтракать — и гулять, — распорядился Марк Захарович. — Школа сегодня без вас обойдется.

— Да, учиться мы не сможем, — согласился Гришка. — Слишком уж сон случился непростой, да, любимая?

— Да, милый, — ответила ему Маша, вспоминая тот день, когда они друг другу признались, отчего на лице расцвела улыбка.

Мысль отправиться на прогулку была хорошей — свежий воздух должен был успокоить Машу окончательно, ну и хлеб… Время шло, но по-прежнему, в минуту грусти или страха, всем этим детям нужен был кусочек хлеба. «Чтобы положить за щеку и рассасывать, как леденец»…

Быстро позавтракав, молодые люди уже было двинулись на улицу, но Маша, которую мучило неясное предчувствие, остановила своего Гришку. Помолчав некоторое время, девушка будто пыталась что-то понять, но так и не смогла.

— Форму надень, пожалуйста, — наконец попросила она своего сержанта. — И пилотку.

— Хорошо, — кивнул Гришка, не понимая, отчего такая просьба, но и не возражая против нее.

На дворе стояла весна, было довольно тепло, поэтому юноша переоделся в летнюю форму, споро натянул сапоги, привычно пристегнул санитарную сумку и через четверть часа был уже готов. Хоть и не нужна ему уже была эта сумка, но это движение было вполне рефлекторным, а Маша и не заметила, будучи погруженной в свои мысли.

— Марк, — позвала Эмма мужа, глядя вслед ушедшим на прогулку детям.

— Что не так? — поинтересовался невыспавшийся Марк.

— Гриша в форме, муж, — произнесла мучимая неясным предчувствием женщина. — Позвони Саше, чувствую я, она понадобится.

— Что за день, что за день… — покачал головой мужчина, двинувшись к телефону.

Отчаянно визжащий ребенок в обгоревшем платье, на котором виднелась знакомая Маше лента, упал прямо на траву перед гулявшими подростками. Первым среагировал Гришка, кинувшись к ребенку, навскидку, лет трех от роду. За ним уже поспешила и девушка. Немногие гулявшие в тот момент просто замерли, глядя на то, как парень в форме осматривает тело, как его рука ныряет — не глядя! — в санитарную сумку.

— Тише, маленькая, сейчас тебе помогут, — Маша узнала эту девочку. — Хорошая моя… Гриша, у нее ожоги огнесмесью немецкой, — девушка была серьезна и собрана.

— Вижу, — кивнул смазывавший девочку специальным составом юноша, отчего боль уходила, оставляя только ужас. Издали нарастали звуки сирены.

— Маленькая моя, — гладила успокаивавшуюся у нее в руках девочку Маша, сейчас во все глаза смотревшую на девушку и на Гришу. Точнее — на его пилотку с красной звездой.

— Наши… Наши… Наши… — шептала малышка, а потом узнала и ту, что держала ее в руках. — Мамочка! — горло у маленькой было сорвано криком, поэтому ее вопль был, скорее, хрипом.

С визгом остановившаяся санитарная машина выпустила из своего чрева двоих врачей и товарища старшего лейтенанта, но доктора не решились подходить, ожидая, пока им передадут ребенка. Оглянувшийся Гришка закрыл малышке обзор, тихо рыкнув на подошедших:

— Халаты снимите, м-м-мать!

— Снять халаты, немедленно! — приказала офицер госбезопасности, чертыхнувшись — об этом она забыла. — Все манипуляции — только из рук подростков, это понятно?

— Понятно, товарищ старший лейтенант, — откликнулся старший врачебной бригады.

— Очень осторожно, — предупредила Маша, перенося истощенную девочку, почти скелетик. — Разговариваем мягко с моей хорошей, да?

— Да-а-а… — прохрипела малышка. — Мамочка… Живая… Мама…

Слышать речь ребенка врачам было жутко до невозможности, но Гришка работал, осторожно срезав платье и накладывая повязки. Девочка была нездорова, но вот чем именно она заболела, юноша не понимал, надеясь на то, что малышка дотянет до больницы. Школа пока отменилась окончательно.

— Это номер девять-четыре-ноль-пять, — произнесла Маша. — Она не знала своего имени, поэтому можем назвать, как угодно.

— Давай Верой? — предложил Гриша, на что девушка кивнула, она помнила, кем именно для любимого была Вера.

— Значит, ты у нас Верочка, — сообщила успокоившейся девочке Маша. — Ты больше не номер, понимаешь?

— Ма-ма… — прошептала новопоименованная Вера, а потом перевела взгляд на юношу: — Па-па…

— Ну, я вас поздравляю, — хихикнула товарищ старший лейтенант. — Ребенок у вас уже есть, она же оттуда?

— Да, — кивнула Маша. — И у нее, кроме нас, никого, так что…

— Так что опеку запишем на твоих родителей, — решила офицер госбезопасности. — Раз уж она, похоже, к тебе притянулась.

Появление Веры, конечно, добавило нервотрепки взрослым людям, ведь ребенка надо было оформить — у нее не было вообще никаких документов. Ожоги помогли вылечить волхвы, но самая большая проблема была отнюдь не в ожогах, а в страхе. Верочка отказывалась расцепляться с мамой, даже когда той надо было в туалет, сразу же начиная плакать. Малышке казалось, что мама может исчезнуть в любой момент и переубедить ее оказалось невозможно.

— Какая милая! — умилилась Эмма, впервые увидев Верочку. — Кто это у нас такая красивая?

— Мама, а кто это? — поинтересовалась малышка у расчесывающей ее Маши.

— Бабушка, получается, — хихикнул Гришка, сразу же получив шутливый подзатыльник от возлюбленной.

— Ба-а-абушка? — заинтересовалась Вера. — Здорово! А как тебя зовут? А ты хорошая? А ты сказки рассказывать умеешь? А у тебя молочко есть?

Засыпав Эмму вопросами, Вера переключила внимание женщины на себя, поэтому, наверное, Гришке и не влетело. Хотя, конечно, Машка хихикала долго.

Проблемы у Веры были все те же, через которые прошли уже и другие «малыши», но к ним добавился страх оставаться без Маши и Гриши. Поэтому в первый раз в школу они пошли втроем, наказав Вере вести себя тихо-тихо. Учителя, предупрежденные госбезопасностью, промолчали, хотя думали, что маленький ребенок сорвет уроки, но… Вера сидела очень тихо, только держалась за Машино платье, чтобы мама не исчезла. Другие девочки, что были лагерными мамами, отлично поняли, что происходит, поэтому взяли класс на себя, объяснив своим товарищам, почему так.

— Ничего, — погладила Верочку Маша. — Скоро мы будем ходить в садик, где много хороших девочек и мальчиков.

— А что они там делают? — поинтересовалась малышка.

— Кушают, играют, учатся, — перечислила улыбающаяся девушка.

— Не лагерь, — констатировала Вера, согласившись.

Хотя поначалу и было сложно, но постепенно стало полегче. Вера обживалась, привыкая к тому, что вокруг нет лагеря, нет страшных этих, а только хорошие, добрые люди. И, конечно же, мама.