Пантера. Начало

2

Босс все организовал как надо, поэтому я шла со спокойной душой. Был двенадцатый час ночи. Свернув в пустынный переулок, украшенный светящимися в темноте гирляндами окон хрущевских пятиэтажек в Марьиной Роще, я прошла три дома и вошла во двор. Там села на край песочницы среди деревьев и стала ждать развития событий. Минут через пятнадцать послышалось цоканье каблучков у дальнего конца дома, потом громкий топот и почти сразу же истошный девичий крик:

— Помогите, насилуют!!! Пустите, сво…

Ей не дали закончить, видно, заткнули рот и потащили в кусты насиловать. Я поднялась и направилась в ту сторону. Парни, которых нанял босс, все сделали правильно. Их было трое. Уложив трясущуюся от страха жертву на землю за кустами, двое держали, а третий, с ножом в руке, неспешно рвал на ней одежду, изображая исступленного маньяка-насильника. Играл он плохо, но девица ничего не замечала.

— Ну-ка, ребятки, — скомандовала я, — оставьте сестренку в покое!

— Ух ты, еще одна чувырла! — осклабился один и стал подыматься. — Иди сюда, родная!

Не видя смысла затягивать представление, я шутя раскидала артистов, и те, трусливо поджав хвосты, разбежались в разные стороны. Девчонка с благоговейным ужасом смотрела на меня и ничего не понимала. Протянув ей руку, я сказала:

— Вставай, подружка, тебе сегодня повезло.

Она с трудом поднялась и стала поправлять разорванную блузку. Она была вполне симпатичной, но более крупной, чем я, и лицо у нее было какое-то слишком простое. Отыскав в траве ее сумочку, я сунула ее ей под мышку и спросила:

— Ты здесь живешь?

— Д-д-да, — стуча зубами от пережитого шока, ответила она и показала пальцем на подъезд. — В-в-вот т-т-там.

— Успокойся, все уже позади, идем провожу.

Я обняла ее за дрожащие плечи, она послушно приникла ко мне, и мы пошли к ней домой. Она даже не спросила, кто я и что здесь делаю— так перепугалась, бедняжка. И только когда мы вошли в квартиру, она приняла ванну и переоделась, хряпнула полстакана водки из холодильника и закурила сигарету, только тогда ей стало немного лучше. Мы сидели на маленькой кухоньке, пили водку и болтали так, словно были знакомы с пеленок.

— Мне еще повезло, — смеясь, рассказывала она, пережевывая яичницу с колбасой, — а другие бабы до сих пор маются. Он меня на Ярославском вокзале нашел. Меня как раз кинули в очередной раз. Я стояла и ревела, как дура, у кассы — денег на билет не было…

— Как это кинули?

— Ну как, сама, что ли, не знаешь? — удивилась она. — Как обычно эти кобели делают: снял, пообещал сто тысяч заплатить, затащил в подъезд, я ему минет, а он мне пинка под зад да еще и все бабки отобрал, мудак гребаный! — Ее лицо потемнело от злости. — Да ладно, первый раз, что ли, — она снова повеселела. — Давай тяпнем по маленькой.

Мы выпили.

— Ну вот, стою я и реву, как последняя дура, а он подходит, важный такой, прилично одетый, и говорит: «Что случилось, дитя мое?» Я ему говорю: «Обокрали, сволочи! Домой не на что уехать». А он мне: «Хотите, я дам вам денег? А еще лучше так: куплю вам квартиру, будете там жить и меня иногда принимать». Представляешь?! Я чуть не обалдела от счастья! О таком только мечтать можно, а тут в самом деле. И мужик вроде симпатичный, даром что пожилой. В общем, позволила я ему себя купить. А что тут такого? — она пожала плечами. — Я нисколечко не жалею. Уже месяц живу, а он только три раза приходил, да и то… — она скривилась. — Странный он какой-то.

— В каком смысле? Не трахнул, что ли?

— В том-то и дело, что трахнул, но как отец дочку. Все дочкой меня называл, в ванной купал, с ложечки кормил, паинькой дразнил и все такое. Потом в пеленки замотал, в постель уложил и нянчить начал, как младенца. Придурок, в общем, — она усмехнулась. — Я ему говорю: давай, мол, делом займемся, хватит дурью маяться, у меня уже горит все, а он, балбес, все сюсюкает, улыбается и по головке гладит.

— Так это же здорово, — улыбнулась я. — Твоя честь осталась нетронутой.

— Какая там честь! — махнула она ложкой. — У меня ее сроду не было. Даже не помню, когда и лишилась. У нас в деревне мужики как нажрутся, так давай по деревне бегать и право первой ночи использовать, козлы! — Она весело рассмеялась. — По двадцать раз это первое право у каждой девки использовали, кто еще в деревне остался. А че там еще делать? Работы нет, денег нет, только пить и трахаться остается, — она вздохнула. — Надоело мне, и я в Москву подалась на заработки. А тут еще похлеще. Там хоть свои, не обидно, а тут все чужие, никому веры нет, одни сволочи и подонки сифилисные…

— А кто он такой, этот твой благодетель? — как бы невзначай спросила я.

— Хрен его знает. Говорит, научный работник, а по-моему, просто чокнутый импотент,

— У него что, и не встает?

— Встает, когда сам начинает верить, что я его дочка. Тогда только и трахает, ублюдок, — она брезгливо поморщилась.

— Ничего, — успокоила я, — зато живешь в тепле, о деньгах думать не нужно, забот тебе никаких.

— Ну да, никаких, — она хмыкнула. — Он тут меня обязал в секту ходить: «Братья и Сестры» называется. Сказал, обязательно все службы посещать. Я сегодня как раз оттуда шла.

— Что еще за маразм?

— А, ерунда какая-то, — пожала она плечами. — Отец Серафим несет какую-то белиберду про конец света, а все поют и танцуют, как заведенные. Все там какие-то сумасшедшие, как зомби, честное слово. Мне легче, я ничего не понимаю, а они все слушают, заклинания учат, суетятся, куда-то все бегают. Я сегодня там третий раз была, так отец Серафим меня к себе в комнату позвал и говорит: «Я тебя богородицей сделаю, если помогать будешь во всем». То же мне, посланник небес,

— А зачем ты ему понадобилась?

— Какую-то штуку включать, когда он свои речи толкает. Сказал, что это новое слово Божье, что оно теперь напрямую, без слов, в людей проникать будет, поможет им от скверны очиститься и святым духом насытиться.

— И ты согласилась? — А что мне было делать? Папочка сказал, чтобы я во всем Серафима слушалась и никому ничего не рассказывала. Пошел он, извращенец, на хрен! — Она пьяно икнула и посмотрела на меня слегка осоловевшими глазами. - А что туда никого постороннего не пускают, проходят только по паролям, как на тайную квартиру, мать их за ногу. Слушай, а давай прямо сейчас этот аппаратик стырим? Сейчас ночь, там наверняка никого нет. Поймаем тачку и махнем на Фрунзенскую.

— А ты не боишься?

— Боюсь, — она пьяно мотнула головой. — Но я туда и не полезу. Расскажу тебе, как все найти, и ты сама все сделаешь. Ты же говорила, что мне нельзя светиться. Ну, погнали всех святых?

— Тебе, смотрю, не терпится, — ласково пропела я, чувствуя радость в душе.

— А чего тянуть? — весело прощебетала она и пошла переодеваться… Было уже почти три часа ночи, когда мы добрались до небольшого особняка, утопленного в гуще деревьев на Фрунзенской набережной, в это время совершенно пустынной. Прикинув, сколько может стоить аренда такого домика в таком месте, я поняла, что у какого-то там отца Серафима просто не может быть таких денег, как бы ни обворовывал он свою немногочисленную паству. Значит, здесь что-то нечисто.

Окна в доме не светились. Мрачный силуэт здания зловеще вырисовывался в темноте, отпугивая своим видом нежданных гостей, но только не меня. Ирина подробно объяснила, где и что находится внутри, и спряталась за деревьями. Прислушиваясь к малейшим звукам, я дважды обошла вокруг особняка, но так ничего и не услышала. Тогда подошла к входной двери и стала разглядывать замок. Над входом тускло горела плохо закрашенная коричневой краской лампочка, но даже если бы ее не было, огромный амбарный замок все равно был бы хорошо виден. Дверь была обита жестью. Осмотревшись, я вытащила из сумочки отмычки и вскрыла несложный механизм. Сняв замок с петель, я осторожно потянула ручку двери на себя, но она даже не шелохнулась. Вот это да! Никаких замочных скважин или других признаков запоров на двери больше не было. Может, амбарного громилу повесили лишь для вида, а сама дверь закрывалась с помощью какого-нибудь хитрого устройства, как у Родиона? Замуровались, демоны проклятые! Я еще подергала дверь, но та только немного погремела. Окна во всех двух этажах были забраны железными решетками, а все другие дверные проемы, как я уже видела, были заложены кирпичной кладкой. Что ж, первый блин комом, не повезло…

Я уже было собралась уходить, как вдруг за дверью послышался какой-то шорох — внутри кто-то был! Я замахала руками, подзывая Ирину, та сразу подскочила, и я показала ей на дверь. Глаза ее испуганно округлились, когда она услышала звуки, и я зажала ей рот рукой.

— Кто там, что вам нужно? — послышался недовольный старческий голос из-за двери.

Ирина оторвала мою руку ото рта, нагнулась ко мне и прошептала на ухо:

— Скажи ему пароль — «Гирлянда».

— Гирлянда, — громко повторила я. — Открывайте, срочное дело.

Ирина на цыпочках ускакала за деревья, а я осталась, понятия не имея, зачем и что буду делать внутри. Если там люди, то с похищением ничего не выйдет. Хотя осмотреться не помешает. Я не чувствовала никакой опасности. Сектанты всегда казались мне темными и забитыми личностями, помешавшимися на вере, но совершенно безобидными и неопасными для окружающих.

Наконец дверь со скрипом отворилась, и в проеме показался маленький, помятый со сна дедок с остренькой бородкой и подслеповатыми глазками. На поясе у него висела кобура, и из нее недвусмысленно торчала рукоятка пистолета иностранного производства. Пока он меня разглядывал, я нежно ткнула его ладошкой под дых, втолкнула внутрь так, что он упал навзничь, и тихонько прикрыла за собой дверь. Под высоким потолком горела такая же крашеная лампочка и почти не давала света. Слева наверх вела каменная лестница, по которой мне нужно было подняться, чтобы попасть в комнату с прибором. Вытащив у дедка пистолет, я оттащила его тщедушное тело под лестницу и пошла наверх. Стояла мертвая тишина. Видимо, здесь, кроме деда-сторожа, больше никого не было. Наверное, они специально вешали снаружи замок, чтобы сторож, чего доброго, не сбежал ночью со своего поста. Надежная система, ничего не скажешь.

Наверху было совсем темно, и я включила свой фонарик. Мне нужна была дверь справа, ведущая в коридор. Ее я и толкнула, осветив пол перед собой. Волосы мои встали дыбом, когда в тонком лучике фонаря я увидела чьи-то огромные ботинки, стоящие прямо передо мной. Я начала машинально поднимать фонарь, осветила смятые брюки, расстегнутую на широкой волосатой груди рубаху и, наконец, о ужас! На меня смотрела страшно оскаленная рожа, густо заросшая Породой. Глаза жутко сверкали, скривившиеся в ухмылке губы подрагивали, и, похоже, товарищ был готов броситься на меня и разорвать в клочья. У меня все опустилось внутри, и я тихонько пискнула. Перед моим лицом тут же появилось дуло огромного пистолета, а сзади раздался тонкий насмешливый голосок:

— Как мило, что вы зашли. Не поворачивайтесь, дитя мое, и не дергайтесь, а то Семен нажмет на курок.

Меня прошиб холодный пот, коленки ослабли, но я взяла себя в руки и жалобно пропищала:

— Извините, я, кажется, адрес перепутала.

— Семен, проводи заблудшую в комнату для гостей, — скомандовал тонкоголосый и ехидно хихикнул мне в спину. — Наставим ее на путь истинный.

Громадный Семен сграбастал меня в охапку и потащил по коридору, как котенка. Я не сопротивлялась, Меня усадили на стул и включили свет. В комнате не было окон, стоял письменный стол, несколько стульев, стены были голыми, и все это больше походило на камеру. Семен выхватил у меня сумочку, в которой лежал пистолет деда, и протянул ее вошедшему за нами следом человеку. Это был высокий седовласый мужчина с представительным животиком, одетый в просторный светлый костюм из хлопка. Его шустрые, смеющиеся глазки быстро пробежались по мне, он подошел к столу и уселся на его край, положив сумку рядом с собой.

— Итак, сударыня, — вежливо начал он, — за каким, простите, хером вы сюда приперлись? И откуда знаете пароль?

— Какой пароль? — прохныкала я, чувствуя у виска холодное дуло пистолета, приставленного Семеном.

— Вы пришли одна?

— Да. Хотя нет, посмотрите в сумочке, там должна быть церковная мышь, а-а! — плаксиво проревела я.

— Не хамите, дорогуша, — строго проговорил мужчина. — Семен, дай мне пушку и пойди проверь все вокруг. А это отнеси сторожу, — он протянул ему пистолет деда.

— У вас здесь что, подпольный приют для сумасшедших? — поинтересовалась я, когда громила вышел. — Говорю же вам, что ошиблась. Отпустите меня, пожалуйста, дяденька…

Он наставил на меня пистолет и грозно спросил:

— Кто вы такая?

— Меня зовут Маруся, — я честно посмотрела ему в глаза. — Я из Семипалатинска, приехала погостить к родственникам и заблудилась…

— Заткнись! — резко оборвал он и вытряхнул содержимое сумочки на стол.

Со звоном упали отмычки, косметичка раскрылась, и все рассыпалось по столу, а кошелек с деньгами свалился на пол. Он поднял его, осмотрел, сунул деньги в карман своих необъятных штанов и посмотрел на меня.

— Где документы?

— Я же говорю, что меня обокрали, — проныла я, хлопая глазками. — Сперли все вещи и бумажку с адресом, поэтому я и ошиблась, ведь по памяти искала. А фамилия

моя — Гирляндова Маруся Львовна, честное слово.

— А замок тоже по ошибке вскрыла? — усмехнулся он, разглядывая отмычки.

Я виновато опустила голову и пробормотала:

— Скорее по привычке.

— Ха! Так ты воровка?! — радостно воскликнул он.

Я пожала плечами и проговорила: —Пожалуйста, не сдавайте меня ментам, дяденька! Я же не успела ничего украсть…

— Ну-ка, голубушка, выкладывай все начистоту, да не пудри мне мозги, твою мать, а то хуже будет!

— Да что рассказывать-то? — поникла я. — Иду, смотрю, замок висит, окна не горят. Дай, думаю, зайду, может, поживлюсь чем — особнячок-то богатый вроде. Ну и зашла…

— Гонишь ты все, — поморщился он. — Зачем же тогда на зов сторожа откликнулась? Любой воришка бы сразу убежал.

— Не знаю. Растерялась поначалу, а потом, голос уж больно дряхлый у деда, подумала, справлюсь… Отпустите меня, дяденька, очень прошу, я больше не буду, — снова захныкала я.

— Нет, родная, не отпущу, — усмехнулся он. — Потому что ты не воровка. И не строй из себя идиотку — я тебя насквозь вижу. Ты и на зоне-то ни разу еще не была, фени не знаешь и одета ты не так. Колись давай!

— А может, я интеллигентная воровка! — с вызовом заявила я. — У меня учитель, между прочим, профессором был и тоже на зоне не был, вот так-то!

— Он-то, может, и профессор, а ты — дура набитая, и долго возиться с тобой я не собираюсь…

В дверях появилась огромная фигура Семена.

— Все спокойно, отец Сераф…

— Заткнись, придурок! — оборвал его тот. — Тащи сюда излучатель, сейчас мы эту паиньку просветим. Она нам все сейчас выложит, — он злорадно посмотрел на меня.

Семен вышел, а я испуганно спросила:

— Какой такой излучатель, гражданин начальник? Не нужно меня пытать, прошу вас! Лучше в ментовку сдайте! Я тока боюсь, у меня аллергия на высокое напряжение!

— Не будет никакого тока, не бойся, — успокоил он меня. — И перестань сопли пускать.

Вошел Семен с небольшим металлическим ящиком в руках и поставил его на стол. Прибор был похож на видеомагнитофон. На передней панели виднелись какие-то переключатели и лампочки, а сверху торчало что-то вроде малюсенького радара. Отдав пистолет Семену, отец Серафим включил шнур в розетку и начал что-то включать и настраивать, повернув антенну в мою сторону и тихо напевая себе под нос. Ему было весело, а я поняла, что на мне сейчас будут проводить какой-то опыт. Может, это и есть биогенератор, о котором говорил Кох? А что, если моя биозащита не сработает? Они меня введут в транс и все выпытают?! — мелькнула паническая мысль. Тогда наверняка прикончат и прощай мечты о светлом будущем…

— Ну-с, — довольно промурлыкал Серафим, поворачиваясь ко мне, — начнем. Семен, отойди в сторону, чтобы на тебя не попало, а то опять начнешь косяки грызть. Вот так, достаточно. И держи ее на мушке. Кстати, дед уже очухался?

— Нет еще, — рыкнул тот, — я его в каморку оттащил.

— Как оклемается, пусть валит отсюда к гребаной матери, сторож хренов, — проворчал священник и посмотрел на меня. — Так, милашка, сейчас ты нам все подробненько расскажешь, а мы с удовольствием послушаем. Моли Бога, чтобы ты оказалась воровкой, — он осклабился. — Ну поехали!

И нажал какой-то рычажок на панели. Послышалось ровное гудение. Душа моя ушла в пятки, и я зажмурилась, хотя ничего особенного не почувствовала.

— Ага, действует! — радостно взвизгнул попик. — Пусть пока в этом режиме побудет, а потом расспрашивать начнем. Хорошо, что эта дурочка подвернулась, да, Семен? А то я все думал, на ком бы его проверить.

Я еще немного посидела, прислушиваясь к себе, но ничего странного не почувствовала — защита действовала безотказно. Тогда я приоткрыла один глаз и невинным голоском спросила:

— Так что, провода присоединять не будете, что ли?

Серафим обалдело уставился на меня, потом посмотрел на прибор, нажал еще один рычажок, тот загудел сильнее, но даже легкая тень не омрачила моего ясного сознания, и ничего не отразилось на моем глупо улыбающемся лице.

— Ты что, ничего не чувствуешь? — удивленно спросил поп.

— А что я должна чувствовать? Вы скажите, и я обязательно почувствую, только бы отпустили потом.

— Странно, — озадаченно произнес Серафим, разглядывая прибор. — Ты уже вообще ни о чем не должна думать.

— Как же можно — ни о чем не думать? — глупо улыбнулась я. — Всегда о чем-то думается.

— Не думать можно, Маруся, — поп почесал в затылке и что-то еще покрутил, — и даже полезно. А таким, как ты, вообще нужно запретить думать, чтобы не тратили зря драгоценную энергию.

— Это вы загнули, дяденька. Думать нельзя запретить. Это вам не на газоны гадить…

— Наивная ты, Марья, — хмыкнул он. — Раньше было нельзя, а теперь — можно. Так, мне все это не нравится, — задумчиво произнес он и повернулся к нам с Семеном. — Ну-ка, Семен, встань-ка в зону действия, проверим на тебе, а то, может, пока нес, он сломался. Давай, давай, не боись, — подбодрил он его. — В прошлый же раз живой остался, не свихнулся.

Тот содрогнулся, физиономия его испуганно перекосилась, но послушно придвинулся ко мне, сел рядом на стул и уставился, не мигая, на прибор, как кролик на удава, уперев пистолет мне в ребра.

Серафим снова щелкнул тумблером, и я почувствовала, как резко дернулось дуло у меня под боком. Взглянув на бородача, я обомлела. Блаженно-идиотская улыбка расплылась по всему лицу, глазки сонно и счастливо заморгали, голова провалилась в плечи, он весь обмяк и стал похож на олигофрена. Рог открылся, и по бороде потекла слюна. Издав какой-то нечленораздельный звук, он поерзал на стуле и начал подниматься.

Серафим удовлетворенно крякнул и налил на кнопку. Бородач мгновенно подобрался, тело его согнулось, руки обвисли почти до пола, как у гориллы, рот оскалился, глаза по-звериному сверкнули, он стал озираться, словно в поисках добычи, и громко зарычал. Я вжалась в стул, забыв про все на свете от страха, а Серафим, полюбовавшись на творение своих рук, снова повернулся к прибору. Тут пистолет выпал из рук гориллы и с грохотом упал на пол. Поп резко обернулся, но было уже поздно — я подхватила пушку и направила на него, отскочив в угол. Семен, как видно, ничего не соображая, никак не отреагировал, продолжая озираться по сторонам.

— Стоять! — крикнула я. — Выруби свою машинку, живо!

Челюсть священника отвисла, он побледнел, глазки в страхе забегали, но все же он протянул руку и что-то переключил в приборе. Лучше бы я ему не приказывала это делать!

Семен опять переменился. Резко развернувшись и издав звериный рык, он бросился на меня с горящими от ненависти глазами. Это был дикий, разъяренный зверь, и, если бы я не всадила в него пять пуль, он бы непременно растерзал меня своими скрюченными пальцами в мелкие клочья. Тяжелым мешком свалился он на пол, отчего содрогнулись стены, и, хрипя и извиваясь, вцепился зубами и руками в ножку стула и начал ее неистово грызть, причем явственно слышался треск перекусываемого дерева. Кровь разлеталась во все стороны, и смотреть на это без содрогания было невозможно. Я еще раз выстрелила, на этот раз в голову питекантропа-стулоеда, обезумевшего от загадочного излучения, пуля попала в висок и вышла с другой стороны вместе с мозгами, которыми, как видно, он и раньше-то редко пользовался, потому что даже после этого не перестал пожирать ножку стула, и только огромное тело его застыло без движения у моих ног. Все произошло мгновенно, но я успела заметить, как Серафим дернулся в сторону, и тут же перевела пистолет на него.

— Куда, ублюдок! — сипло крикнула я. — Стоять! Выдерни шнур из розетки!

Он замер, бледный как смерть, и дрожащей рукой потянул за шнур. Прибор наконец смолк. Семен сразу перестал дергать челюстью и оставил почти перегрызенную ножку в покое, словно насытившись до отвала, бедняжка.

— Теперь лицом к стене и руки за спину! — скомандовала я.

Серафим, так и не произнеся ни слова, покорно выполнил приказ, а я подошла к злосчастному аппарату. Мне очень хотелось проверить его действие на отце Серафиме, но я не знала, как им пользоваться. А жаль. Пнув его под задницу, я грозно процедила:

— Веди меня в свой кабинет, папаша! Жалкий и перепуганный, отец Серафим

повел меня по коридору и привел в просторную комнату, обставленную хорошей мебелью, с компьютером на столе и телевизором на тумбочке. Я включила свет, подошла сзади к священнику и врезала пистолетом ему по голове. Он рухнул на пол и затих. Собрав все документы, которые нашла в столе и в сейфе (ключи я обнаружила в кармане попа), я сложила их в подвернувшийся под руку кожаный желтый портфель, сунула туда же свою сумочку с косметикой, вытащила у попа свои деньги и задумалась, глядя на его распростертое тело. Оставлять следов не хотелось. Да и незачем такой мрази ходить по земле и гадить в людских душах. Вздохнув, я приставила к его коленке пистолет и выстрелила. Он дернулся и застыл. Пусть полежит в больнице.

Потом я спустилась на первый этаж, отыскала каморку, в которой на диванчике все еще лежал дедуля, и пощупала его пульс. Сторож был мертв. Сунув ему в коченеющие пальцы пистолет, я вернулась наверх, взяла довольно тяжелый прибор и вместе с портфелем вынесла его на улицу, выключив везде свет. Потом повесила замок на место и закрыла. Дело было сделано.

— Ну нашла? — взволнованно спросила Ирина, подбежав ко мне из кустов. — А что в портфеле?

— Компромат, — сухо бросила я. — Выстрелы слышала?

— Нет, а что, они были?! — Она вытаращила глаза и отступила. — Т-ты это, что т-там наделала?

— Ой, мать, лучше не спрашивай! — Я подхватила прибор двумя руками, положив сверху портфель. — Надо сматываться отсюда.

И пошла к дороге, Ирина посеменила за мной.

— Знаешь, я так перетрусила, когда старший служитель выходил, ужас прям! — нервно тараторила она. — Слава Богу, он меня не заметил.

— Так это ваш старший служитель? — усмехнулась я. — С такой рожей ему нужно пугалом работать, а не Богу служить, — я остановилась у края дороги. — Слушай, сейчас мы разъедемся в разные стороны, чтобы нас не заподозрили. Сделай так, чтобы твой «папуля» не догадался, что ты здесь была. Ничего ему не говори и про меня тоже. Компромат я отвезу к себе, а тебе потом позвоню. Ты притворяться умеешь?

— Спрашиваешь.

— Тогда постарайся удивиться, когда тебе скажут, что секта закрыта в связи с болезнью отца Серафима.

Она внимательно посмотрела на меня, печально вздохнула и произнесла, отвернувшись:

— Так я и думала, что-то должно случиться. И хрен с ним, с Серафимом. Надеюсь, он попадет в ад. А что служитель?

— Отправился ему дорогу прокладывать, — усмехнулась я. — А ты ничего, девка, хорошо держишься.

— Пожила бы с мое, ко всему бы привыкла, — буркнула она. — Ладно, Машулик, не забудь, о чем договаривались, а то я этого папашу сама как-нибудь придушу ненароком. Не пропадай.

Она чмокнула меня в щечку и скрылась в темноте, а я прошла с полкилометра пешком по набережной и только потом поймала машину и поехала в офис.