Парижские дамы

Глава XIX ЖЕНЩИНЫ-ИГРОКИ

Игра почти всегда бывает страстью горячих и нервных натур; понятно поэтому, что женщина, у которой все основано на нервах и ощущениях, пристрастна к игре уже по одному своему темпераменту.

Игра случая, колеблющаяся судьба поля битвы, возбуждение, происходящее от неуверенности и неизвестных результатов — все эти обстоятельства, связанные с игрой, подстрекают женщину; восторг и отвращение, гнев и радость, удовольствие и боязнь — через этот ряд противоположностей проходит настоящая женщина в продолжение всей своей жизни, и с ними она умирает. Мне рассказывали, что между куртизанками высшего разряда и между обыкновенными лоретками квартала Бреда, в тех кругах, где игра в любовь уже не возбуждает более участия, — демон баккара, ландскнехта и железных дорог[10] увлекает всех в всеобщее разорение и погибель.

Назад тому каких-нибудь два-три года у одной очень знатной и титулованной куртизанки были накрыты два элегантных шулера с фальшивыми картами и представлены в суд. Французская знать сама свидетельствовала против них на суде и поэтому, вероятно, об этом скандале помнят еще и теперь.

Есть женщины-игроки, которые тоже, вероятно, хотят что-нибудь выиграть, но разыгрывают по преимуществу сами себя; это по преимуществу занимательные девицы из части города Notre-Dame des Lorettes; их каждый проходящий мимо кофейного дома может видеть сидящими с картами в руках. Играют они в обыкновенные игры, Rammes или trente et un[11] и больше для того, чтобы дать возможность желающим любоваться ими. Партии разыгрываются с таким лихорадочных усердием, что часто продолжаются с утра до обеда.

Лишь только окончится обеденное пиршество, возвращаются они с трепетом опять к игре и, чтобы им не мешали, они забиваются куда-нибудь в первый этаж в уютный уголок! «Живо ковер и карты! Не дожидаясь кофе и прочего!»

С первой минуты игра идет оживленно. Пока карты тасуются и вскрываются, пальцы нетерпеливо перебирают марки, глаза блуждают, лица разгораются, сердца трепещут; кризис ужасен. Наконец слышится вздох и в тоже время восклицание.

— Trente et un, — объявляет m-lle Фантазия.

— Brelan de rois[12], — отвечает m-lle Розовая почка и обе сияют радостью вплоть до начала новой игры.

Наконец полночь; газ тухнет, камин потухает и слышится торжественный возглас garçon’a: «Сейчас запираем!»

Как, запирают? Великий Боже! Это им кажется равносильным возгласу:

— Сестры! — вы должны умереть!

Если им не жаль времени, они продолжают игру у m-lle Фантазии, героини Rammes’a и trente et un.

M-lle Фантазия живет в очень миленьком жилище, в улице Фонтана. Она очень изящная дама и через это она приобретает время и средства для карточной игры.

Она недурна, не смотря на то что красота ее уже созрела и принесла плоды, одевается со вкусом и изящно; посещает всевозможные общества; не сближается с игроками своего круга; ей известны правила игры в Бадене и Гомбурге[13].

Иногда она принцесса — парижанка с иностранным выговором, как m-me Меттерних.

Вы ее знаете или можете узнать, изучить, потому что она везде: в Монако — зимой, в Петербурге весной. В Бадене и Гомбурге летом, в Париже — осенью. Это изящная аристократка, необходимая принадлежность всех столиц, вод и игр. Эта женщина достойна поклонения. Говорят, в 30 лет она вдова уже в 3-ий раз и разъезжает теперь по Европе, отыскивая четвертого. Слезы, которых она пролила множество при своих несчастиях, не испортили, однако, ее прекрасных глаз. Она поддерживается во всех своих семейных несчастиях двухмиллионной рентой и страстью к игре, исключающей все воспоминания и мысли.

Принцесса всегда спокойна, мягка и весела и проникнута насквозь важностью своего дела.

Принцесса за зеленым столом окружена маленькими графами и иностранными маркизами (герцогами); из них каждый хочет быть ее patito[14]; все они очень похожи на подмастерьев цирюльника. Ее друзья знают, когда можно черпнуть из ее кошелька, который, даже будучи тощим, все-таки содержит хорошенькую сумму.

— Долго вы будете сегодня играть? — спрашивают ее вечером, за столом.

— Нет, едва ли — со мной только 15.000 фр.

Принцесса умеет приобретать и терять одинаково хладнокровно. Доказательство — следующий случай:

В Монако проиграла она однажды почти 10.000 фр. в trente et quarante[15]; затем бросила последние свои пять луидоров и пошла, не дожидаясь результата. Она выиграла 1, 2… до 7 и наконец ставка перешла максимум в 4000 фр.

Начинают искать принцессу и наконец находят ее за карточным столом.

— Милостивая государыня — ваш выигрыш превзошел максимум!

— Очень вами благодарна — возьмите это себе.

И с полнейшим спокойствием продолжает игру.

Не правда ли, вот что значит быть принцессой, даже в игре.

Графиня большого роста, блондинка с курчавыми волосами. Она высоко носит голову, выступает смело, по-солдатски, как будто бы у ней были шпоры на пятках.

В игральную залу она является как блистательный дикий Мюрат на поле битвы. С необузданным усердием бросает она горстями золото на ковер рулетки.

Нужно видеть, как она вдохновляется после повторяющихся проигрышей. Пока идет рулетка, пока не скажет croupier свое страшное: «Rien ne va plus!»[16], она все меняет свои ставки и планы.

Если ей нужно отойти от рулетки на несколько времени, она сообщает свои приказания крупье голосом фельдмаршала. Если она выигрывает, взгляд ее снова разгорается. Но ни выигрыш, ни проигрыш не в состоянии ее успокоить; постоянно кажется по ее жестам, как будто бы она выдирается из какой-нибудь свалки.

Если память о куртизанках наших дней должна перейти в потомство, то, по всей вероятности, имя знаменитой Бивоннь будет бессмертно.

Никто не знает, откуда она добыла это древнее, знаменитое и звучное имя. Любовницей одного из Бивоннь она не могла быть, так как эта фамилия давно вымерла.

Она обязана своим шиком по преимуществу своему имени, даже скорее, чем красоте; она сделала бы эпоху при дворе в Версале даже во времена Дюбарри. Ее пороков и желудка хватило бы для поглощения французских миллионов.

Бивоннь перешла уже за сорок. Никто не помнит ее как брюнетку, теперь она белокура, как хлебные колосья при солнечном свете. Если рассмотреть ее вблизи, то она окажется рябоватой, но тем восхитительнее издали, благодаря туалетным тайнам. Искусство живописи и красок, употребляемых женщинами — эта столь привлекательная тайна для многих мужчин — сделало теперь большие успехи.

Кроме других страстей, Бивоннь чрезвычайно усердно предается карточной игре. Любовь, обогатившая ее, ей наскучила и она утешается теперь карточной игрой, хотя она ей очень дорого стоит.

Желудок, о котором уже была речь, дает ей большую силу за карточным столом. Иметь хороший желудок — это в игре называется — быть королевой, т. е. не теряться ни при счастье, ни при несчастье.

Бивоннь имеет адский желудок, т. е.: играла ли она на максимум ставки во времена изобилия, или на последние карманные деньги — она никогда не колебалась и не уступала. Удары судьбы ее не смущали, а выигрыш не ослеплял.

Другую женщину-игрока назовем Герминой. Для приобретения известности она прежде разыгрывала комедии. Посредственная как актриса, как женщина она обладает вызывающим взором, округленными плечами и восхитительной ножкой: она прекрасна.

Прошлым летом отправилась она на всех парах в Германию и разыгрывала перед глазами всеевропейской баденской публики адскую игру. В самом ли деле имеет она страсть к игре, трудно решить — быть может, она пристрастилась к ней по привычке; по обыкновению, любила кого-нибудь и неудачно. Недавно, когда прошел слух, что она проиграла сто тысяч франков, в насмешку к ней хотели применить поговорку: игра залечивает любовные раны, только в обратном смысле.

После Бивоннь и Гермины, двух различных типов этих новейших искательниц приключений — другие промежуточные, принадлежащие к их кругу личности не стоят и четырех строчек описания. Но есть другие женщины, из другого круга, которых нужно рассматривать с иной точки зрения, чем m-lle Гермину и грубую Бивоннь.

Посмотрите только на эту женщину-игрока с тонким, худым лицом и большими черными глазами, которые от худобы кажутся еще больше. Ее тело мало и слабо; руки белы как воск; пальцы тонки и костлявы; дышит она чуть заметно.

Она больное избалованное дитя своего мужа, который ни в чем не может ей отказать. Зимой везет он ее в освещенное солнцем Монако; летом она находит необходимым искать развлечений в Бадене.

Ранним утром, лишь только открываются игральные залы — спешит она к зеленому столу. Там сидит она вплоть до обеда, пока не придет супруг и нежно не увлечет ее оттуда.

Возбуждение, приносимое игрой, сделалось необходимым для нее. Она и не может скрывать своих ощущений — в счастье и несчастье она откровенный игрок. Страсти, если не убивают, то сохраняют жизнь — тогда они делаются важнейшими питательными средствами. Кто знает, быть может, этому хрупкому созданию игра так же необходима, как минеральная вода, как солнечный свет.

Странный тип представляет та зрелая, больше чем зрелая дама, которую шутя называют старой rentiere[17]; она часто выигрывает.

Она не играет азартно и на большие суммы; она маленький игрок; она так же спокойно сидит за столом рулетки, как за обедом.

Она сидит спокойно, потому что никто лучше ее не знает, что игра изменчива и прихотлива; она оперла голову на обе руки и внимательно, заботливо наблюдает игру, прежде чем бросить малейшую монету.

Старая rentiere знает нумера цилиндра не хуже азбучного алфавита.

Если игра идет правильно, если выигрывающие №№ колеблются от 1-12, 12–24, 24–36 и от 36 опять возвращаются в первую дюжину, то наша rentiere играет и с редким счастьем; она почти всегда верно угадывает тот нумер, который должен выйти.

Если же игра неправильна, фантастическая и перескакивает с 1 на 36, с 20 на 5, с 5 на 35, с 35 на о — то она изучает ее дальше, отыскивает порядок в этом беспорядке, хочет найти руководящую нить в этом хаосе. Сначала она ищет в дюжинах, потом в поле — и скоро находит.

Ее ничего не удивляет: все странные прихоти игры ей известны. Она так много наблюдала, видела и вычисляла в продолжение долгого дня, что и по окончании игры она живет между катящимся шариком и выпадающими нумерами.

Не говорите, однако, никогда старой rentiere, что она выиграла.

— Я? — воскликнет она тогда. — Я еще проиграла 1200 фр.

— Отчего это вы постоянно проигрываете по 1200 фр., старая rentiere? Лукавая же вы госпожа; вы довольно ловко стрижете невинных овечек и хотите это скрыть из ложного стыда. Ну, вот! Откройтесь лучше! А то игра не стоит свеч.

Женщины после игры, если они выиграют — сдержаннее чем мужчины; в несчастье они выносливее и не так весят носы: они никогда не теряют надежды на завтра.

Несчастные игроки! Я видел их в каюте парохода, возвращающимися из Монако в Ниццу; с ног до головы они были закутаны в дорожное платье, из-под нахлобученных шляп виднелись только их неподвижные глаза; они как будто хотели сказать: «А где наши пистоли?» Женщины, напротив, были веселее и смеялись даже над своим несчастьем; они теперь настолько же героини, насколько перед этим были бесстрашны.

Итак, милостивые государи, полное уважение к игрокам-женщинам.