Содержание этой главы не совсем радостно.
Мы просим многоуважаемого читателя последовать за нами в верхнюю ложу над оркестром.
Там он увидит бывшую знаменитость, Ирму Обер, 55-летнюю актрису. Она все еще недурна, — туалет ее полон вкуса.
Глаза ее обращены на сцену — она с насмешливой миной наблюдает за всеми движениями молодой дебютантки; она держит у своего рта носовой платок, который защемила губами. Рядом с нею сидит ее подруга.
Ирма (тихо).
Какие неестественные позы, фальшивые, поддельные жесты! Это кукла, какой голос! В ней ничего нет самобытного. (В театре раздается гром аплодисментов. Ирма перегибается через барьер ложи, аплодирует сильнее, чем другие и громко кричит: «Отлично! Превосходно!»)
Подруга.
Это недурно.
Ирма.
Пожалуйста, не мешай мне — дождемся, каков будет четвертый акт. Тебе не нужен твой бинокль? Дай-ка я посмотрю (она лорнирует дебютантку). Во свою жизнь я не видала такой негритянки: она смугла, как уголь. Признаюсь, ценное приобретение. Этот алмаз не слишком чистой воды.
Подруга.
Ей, кажется, не более 18 лет.
Ирма.
А между тем, она ангажирована для главных ролей. В этом возрасте едва еще начинают выговаривать «папа» и «мама». Ах, я также играла главные роли, могла бы и теперь, если б захотела. Но, тише! вот она начинает входить в свою роль. О, как это пошло!
Подруга.
Зачем ты сама оставила театр?
Ирма.
Да, почему? потому что я была убеждена, что опять ангажируют, что без меня не сладят; я думала, что вместе с моим отсутствием исчезнет успех, талант и красота сцены. Теперь ты видишь, как я ошиблась! Я закапризничала — и мне предоставили возможность капризничать, сколько я хочу. Я подала в дирекцию просьбу об отставке и дирекция очень просто, на другой же день, прислала мне отставку на большом листе бумаги. Целую неделю я не отходила от окна: я ждала депутации, думала, что меня будут упрашивать остаться. Но увы! они и не думали обо мне, трусы и неблагодарные! В каком-нибудь предместье нашли они эту молоденькую девчонку, которой с сегодняшнего вечера передан весь мой репертуар.
Подруга.
Но ты могла бы поступить куда-нибудь в другое место.
Ирма.
Куда же, в провинции? Но там имеет успех только одна опера, в театр Porte-Saint-Martin или в Gaite, где полнейшее непонимание искусства и арлекинадство? И когда я вспомню, что здесь я каждый раз выручала, во время своей игры, по 6.000 тысяч фр.; как они от меня наживались! Все мужчины в театре были всегда во фраках и белых галстуках; сюртуков не было видно даже на галереях.
Во время антракта ко мне довольно часто наведывался сам министр с своими поздравлениями. Ха! вот это была слава!
Голос из партера.
Тише вы там, — в ложе над оркестром.
Ирма (смотря вниз в бинокль).
Кто это там распоряжается, кому это говорят?
Подруга.
Нам; тебе — ты говоришь слишком громко.
Ирма.
Скотина! Назад тому 10 лет он постоянно толкался у театрального подъезда, чтобы мне аплодировать. В его спальне, я знаю, и теперь еще висит моя фотографическая карточка; но нам пора идти. Теперь во Франции нет более комедии.