Парни

Глава XIX «МИЛАЯ МАМОЧКА»

Неустроев потом не вернулся к компании. Не видно было и Сиротиной. Это всем бросилось в глаза. Пождали их, пождали — так и пришлось уехать без них. Невеселое было возвращенье. Мозгун всю дорогу не сказал ни слова, и оттого девицы озадаченно и хитро молчали. Только Иван буйствовал да Вандервельде пробовал юродствовать, но ничего из этого не получилось.

Костька пешком проводил свою спутницу, раньше всех пришел в барак и сперва не находил себе места от волнения. В бараке никого не было. Он ложился на койку, опять вскакивал с нее, рылся в газетах, спрятанных под тюфяком, потом брал бумаги какие-то из-под подушки, пробовал их читать, бросал, зарывался под одеяло и опять вскакивал. Потом он полез под подушку Мозгуна, вынул оттуда бумажки, прочитал их и бросил. Так же он осмотрел у Переходникова. Вдруг взгляд его остановился на торчащих из-под тюфяка Шелкова книгах. Он откинул тюфяк и нашел под ним три тома «Графа Монте-Кристо». Он взял его и стал перелистывать. Из одного тома выпал конверт, адресованный гражданке Шелковой в город Арзамас — матери Владимира Шелкова. Конверт был заштампован и разорван. Неустроев поглядел на дверь пугливо, закрыт ее изнутри, потом посмотрел в окно, в сторону эстакады, и вынул письмо из конверта. Там был большой лист бумаги, исписанный рукою Шелкова:

«Милая моя мамочка!

Здравствуй тысячу раз. Целую тебя, мамочка, и поздравляю с наступающим Троицыным днем. И желаю тебе от Господа Бога доброго здоровья и всякого в делах твоих благополучия. Скоро у вас радость — хоть пирога поедите да послушаете звон, а мне все одна и та же линия — штурмуй прорыв, догоняй темпы и всякая такая история, от которой никуда не провалишься, — такое время. Милая мамочка, пригласи на пирог в торжественный этот день Симочку, и пускай мой любимый цветок — белую черемуху, которую ты для меня всегда срезала, когда я в церковь уходил, возьмет себе, положит на столик и целый день без отрыву вспоминает меня.

Мама, ты приглядывай за ней, чтоб она ни с кем не гуляла и вообще. Милая мамочка, твое письмо я получил и так был ему рад, что думал — хожу по воздуху. Ты мне пишешь, чтобы я приобрел чесанки, я их приобрел, мне выдали как ударнику. Посланная тобою справка насчет того, что ты в кино на рояле играешь и, значит, трудовой элемент из интеллигенток, а не какая-нибудь, мне не пригодилась; я за нее тебя очень благодарю, но на курсы техника я и так принят — без справки. Из нас каждый где-нибудь вечером учится, потому что тут много курсов и школ пооткрыли, но важно, конечно, не ихнее ученье, а бумажка. И сейчас я курсант и не знаю, хожу ли я по земле или по воздуху: уж очень это все обрадовало меня. Милая мамочка, спорить я с тобой не буду, но советую тебе: в коммуну ты вступай первая. Хоть ты в колхозе ничего не будешь делать, но вступай. Поднимется твоя репутация, и тогда я смело буду говорить: сын колхозницы, а сейчас, коли спросят, кто родители, — отвечаю: служащие; а это очень неприятно. Конечно, вот я живу в коммуне, у нас общая еда и вообще общие расходы и приходы, но разве, ежели бы время было другое, я бы пошел в коммуну? Наплевал бы я на коммуну, а сейчас приходится. Ах, мамочка, ежели бы время было другое, разве бы я стал состоять в комсомоле, разве бы я стал жить с этими чрезвычайно необразованными людьми, которые считают себя умнее каждого интеллигента из порядочных и воображают построить социализм? А теперь, мамочка, я прошу тебя, опиши, кто у нас в городе женился и вышел замуж из моих знакомых. У нас здесь на строительстве очень скучно, и весело бывает только тогда, когда сходишь в выходной день в кунавинское кино. Но только и там одно и то же. Поэтому, мамочка, пришли мне книжку Александра Дюма «Граф Монте-Кристо», пришли все три тома, а названье «Граф» соскобли с книг, а то товарищи по бараку увидят, уличат в уклоне, и от такого пустяка, пожалуй, с работы вылетишь; а без «Графа» ни один не догадается, что это за книга, и подумает, что это про французскую революцию.

Прощай, милая, дорогая, неоцененная, единственная моя мамочка!

Мамочка, дальше ты не читай: это все дальше приписано для Симочки, и прошу тебя в мои интимные секреты не заглядывать и передать этот клочок письма Симочке.

Симочка, это для тебя.

Душечка моя Симочка!

Я тебе опять напоминаю и говорю, погоди, не приезжай ко мне, это вовсе неудобно: нам даже жить негде будет, я сам живу в бараке, и вот когда кончу курсы и пустят завод, — потерпи, это недолго: через три-четыре месяца, — ты тогда приедешь, и мы поженимся. А сейчас тебе в эту обстановку никак нельзя: грязь, грубые люди и вообще развращенье. А мамаше своей скажи, что пожить тебе всего несколько месяцев в городе Арзамасе, пусть она это поймет и служить тебя не торопит. Ты только успела кончить девятилетку и можешь отдохнуть. Прижимаю тебя к сердцу, жди, когда кончу курсы…

В этом месте я поцеловал, поцелуй и ты.

До скорого свиданья, до скорого свиданья, до скорого свиданья. Твой, твой, твой вековечный Вольдемар.

Автозавод. Май 1931 г.».

Неустроев сложил письмо вместе с конвертом вдвое и спрятал в свою записную книжку.