Паруса над волнами

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ Паллада ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Четыре прибора дали возможность морякам плавать по всем морям земного шара и выбирать любой курс в океане.

Это — секстан, компас, лаг и часы.

Компас люди изобрели примерно в 2600 году до нашей эры.

Лаг для измерения скорости корабля появился, вероятно, еще в Древнем Риме.

Песочные часы для отсчета времени стали применять тоже римляне.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

А вот на вопрос «где мы находимся?» моряки долго не могли дать ответа. Определить точное место корабля в море стало возможным только тогда, когда знаменитый Меркатор начертил первые географические карты с меридианами и параллелями.

Достаточно было измерить высоту солнца или какой-нибудь яркой звезды над горизонтом, чтобы сказать, на какой широте находится корабль. И математики многих стран стали изобретать морские угломерные приборы.

В конце XV века в руках моряков появилась астролябия, потом ее сменило астрономическое кольцо. В XVII веке знаменитый мореплаватель Джон Дэвис изобрел квадрант. И наконец, в 1731 году англичанин Гадлей изобрел прибор, названный октаном. Октаном можно было измерять углы до 90°.

Двадцать шесть лет надежно прослужил октан морякам, пока в 1757 году капитан Кампелл не усовершенствовал его, увеличив шкалу (лимб) отсчета углов с ¹/₈ доли окружности до ¹/₆. Так на свет появился секстан, прибор, которым до сих пор пользуются капитаны и штурманы всех морских судов. И недаром этот прибор изображен на значке капитанов дальнего плавания.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

ыстро старятся деревянные корабли.

В двадцать лет любой парусник — уже дедушка. Обшивка корпуса и медные скрепы расшатаны волнами. Стонут, плачут шпангоуты. В трюмах плещется гнилая вода, затекающая в щели. Паруса изуродованы заплатами фантастических форм и размеров. Ванты в местах сплёсов^[10] растрепаны. Палубные надстройки, множество раз сносимые штормами, заменены новыми. Издали старик еще выглядит бодрячком, но вблизи видны все его морщины.

В 1846 году на Охтенскую верфь, недалеко от моста через Неву, привели старый фрегат с красивым названием «Паллада». Богиня-хранительница городов и крепостей, в честь которой корабль получил свое имя, наверное, покраснела бы и отказалась покровительствовать этой развалине, если бы увидела ее.

А этот старик прошел за двадцать лет славный путь.

Его строили здесь же, на Охте, из самого лучшего дерева, самого лучшего железа, самой лучшей меди и из самой лучшей в России парусины сшили ему паруса. Первого сентября 1832 года сошел он со стапеля.

Старые моряки любовались изящной отделкой корпуса и подчеркнутой строгостью линий. Обводы «Паллады» не нарушались ни одним лишним штрихом. Они как бы струились от длинного косого бушприта к невысокой корме и выражали главную идею строителя: «Вперед! Только вперед!»

А строительством «Паллады» руководил опытнейший в России «мастер фрегатов» полковник Стоке. Наблюдал за работами на верфи прославившийся кругосветным путешествием на фрегате «Крейсер» будущий адмирал Павел Степанович Нахимов.

Стоке, прикидывая «добрые пропорции», записал в своем строительном журнале основные размерения корабля:

«Длина — 175 футов (52,7 метра), ширина — 45 футов (13,3 метра), скорость под полными парусами примерно 12 узлов. Вооружение — 52 пушки».

Эти начальные данные выдержаны были русскими строителями с точностью до одного фута.

Самым красивым кораблем на Балтике считалась «Паллада». И самым удачливым.

Слава пришла к «Палладе» и к ее командиру Павлу Нахимову в первый же год жизни корабля на воде.

Моряки долго вспоминали тот осенний переход эскадры Беллинсгаузена, когда погиб, растерзанный скалами Дарерорта, фрегат «Арсис».

Эскадра шла кильватерным строем на северо-запад. Серое балтийское небо текло над мачтами. Порывами налетали шквалы такой крепости, что малые корабли ложились на борт, чуть не касаясь реями волн. Вдалеке на берегу, как тревожное видение, поблескивал огонь маяка. Нахимов, кутаясь в плащ, стоял на палубе фрегата, наблюдая за проблесками. Рядом с ним, глубоко засунув руки в карманы дождевика, стоял молчаливый штурман. Огонь расплывчато светил красноватым пятном сквозь туман прямо по носу «Паллады».

— Пал Степаныч, — шевельнулся вдруг штурман. — Это — маяк Дарерорта. Здесь много камней, подобных зубам акулы. Опасно…

Нахимов прикинул расстояние до огня.

Почувствовал, как похолодели плечи.

Еще несколько минут — и эскадра сломает строй, и большие и малые корабли беспомощно забьются между камнями, теряя снасти, разбивая в щепы борта, умирая на скалах…

— К пушке, штурман! К пушке! — закричал Павел Степанович. — Сигнал: «Флот идет к опасности!»

Штурман исчез в накате шипящих брызг. Волна прошла по правому борту, моя палубу.

Глухо грянула пушка, следом за ней — вторая.

Пауза. И еще двойной удар выстрелов.

Флагман «Арсис», шедший первым в строю, не продублировал грозного сигнала.

И тогда Павел Степанович решился на невероятное.

— Поворот оверштаг! — закричал он палубной вахте. И следом за этим приказал выстрелами подать сигнал по эскадре: «Всем вдруг идти за «Палладой!»

Если бы мутный огонь не был маяком Дарерорта, на этом служба Павла Степановича и кончилась бы. Беллинсгаузен не простил бы ему самоволия. Выйти из ордера, сломать походный порядок… Капитанов за куда меньшие проступки разжаловали в простые матросы, а то и просто изгоняли из флота.

Но огонь был маяком Дарерорта, и это доказал своей смертью «Арсис», далеко выскочив на острые камни.

А эскадра, круто изменив курс, последовала за новым флагманом и благополучно обошла рифы.

Трепетно ожидал Нахимов решения Фаддея Фаддеевича Беллинсгаузена по своему поступку. Перечить самому вице-адмиралу, поправить его ошибку… На это бы решился не всякий.

Но и Нахимов не был бы Нахимовым, если бы предпочел не оспаривать флагмана. Слепое подчинение субординации было противно его духу.

Беллинсгаузен, снятый с погибшего «Арсиса» и оказавшийся на палубе «Паллады», ни слова не сказал Нахимову. Только подошел к нему, положил обе руки на плечи Павла Степановича и посмотрел ему в глаза. Потом отвернулся и сбежал по трапу в каюту. И все…

Остальное сказал царь Николай I на флотовом смотре.

Сам подошел к Нахимову и, оглядев его с ног до головы, пристукивая носком правой ноги, молвил:

— Обязан тебе сохранением эскадры. Благодарю тебя. Никогда этого не забуду!

Так начала свою воинскую службу «Паллада».

Двадцать лет она исправно несла ее на океанах и морях, пока в 1846 году не подошла пора стать фрегату на капитальный ремонт.

К тому времени со стапелей Охты сходили другие, более совершенные, оснащенные новейшей техникой корабли, и среди них «Паллада» выглядела, несмотря на свои обводы, утенком среди лебедей. Но когда на верфи обновили надводную часть корпуса и обшили золотым медным листом подводную, фрегат вновь засверкал былой красотой. И руководство русского военного-морского флота решило доверить старому паруснику совершить то, что дано немногим, — кругосветное плаванье.

С какой радостью, с каким старанием готовились офицеры и матросы к предстоящему путешествию! Четыре года ушло на подготовку. Тщательно был укомплектован экипаж.

Командовал «Палладой» капитан-лейтенант Унковский, воспитанник адмирала Лазарева, прекрасный мореплаватель, находчивый, решительный, подчас жестковатый. Старшим помощником назначили капитан-лейтенанта Посьета. В список были включены лейтенанты В. Римский-Корсаков, И. Бутаков, П. Тихменев, Н. Криндер, С. Тырков, Н. Савич, С. Шварц, И. Белавенец, А. Шлиппенбах, а также мичманы П. Анжу, А, Болотин, П. Зеленый, А, Колокольцев, морской артиллерии капитан К. Лосев, унтер-цейхватер В. Плюшкин, штабс-капитан А. Халезов, старший врач штаб-лекарь А. Арефьев, младший врач Г. Вейрих, архимандрит Аввакум, гардемаринов — 4, юнкер — 1, унтер-офицеров — 32, рядовых — 365, нестроевых — 30, музыкантов — 26.

Главная цель экспедиции, которую возглавил адмирал Е. В. Путятин, — заключить торговый договор с Японией.

Для составления летописи плаванья и ведения протоколов во время переговоров с японцами адмирал включил в состав команды столоначальника департамента внешней торговли коллежского асессора Гончарова.

Иван Александрович Гончаров был хорошо известен русской читающей публике как замечательный писатель, автор недавно прогремевшей «Обыкновенной истории».

Иван Александрович, узнав о своем назначении в экспедицию, сразу же начал вести дневник. Ступив на палубу фрегата «Паллада», он записал на первой странице толстой тетради в кожаном переплете:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Разве думал Иван Александрович, начиная вести дневник, что фрегат «Паллада» сохранится в памяти потомков не благодаря военным подвигам, а благодаря нескольким тетрадям, исписанным четким, почти каллиграфическим почерком!

Итак, 7 октября 1852 года с Кронштадтского Большого рейда красивейший фрегат русского военно-морского флота ушел в кругосветное плаванье.

Путь от острова Котлин до Портсмута оказался весьма тяжелым. Грозно штормовала осенняя Балтика. Неожиданные налеты ветра сносили паруса вместе с реями. Корпус трещал от ударов волн. В нескольких местах разошлась обшивка и в трюмах объявилась течь. В довершение всего у мыса Драго при входе в пролив Зунд «Паллада» села на мель, однако при помощи датского лоцмана была быстро сдвинута с нее и пустилась в проливы Каттегат и Скагеррак, которые пробежала за сутки.

Немецкое море задержало фрегат на десять дней.

Когда шторм утих, матросы увидели недалеко от фрегата сильно накренившееся на борт судно. Унковский приказал спустить шлюпку. Подъехали к гибнущему кораблю и не нашли на нем ни одного человека. В трюме плескалась вода, палубные надстройки были разнесены в щепы…

«Паллада» двинулась дальше, к Портсмуту.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В портсмутском доке «Палладу» осмотрели. Оказалось, что старик фрегат плохо перенес балтийский переход: нужно снова ремонтировать кое-какие крепления корпуса и сменить несколько поясов обшивки.

Полтора месяца отняли ремонтные работы. Только 6 января 1853 года фрегат снялся с якоря. Из Портсмута «Паллада» уходила не одна: ее сопровождала купленная в Англии Путятиным паровая шхуна «Восток» под командой капитан-лейтенанта В. А. Римского-Корсакова.

Задержка в Портсмуте заставила Путятина отказаться от прежнего маршрута — обогнув мыс Горн, идти через Тихий океан в Японию. Решили идти восточным путем — через мыс Доброй Надежды в Индийский океан.

Атлантика встретила русских моряков таким же затяжным штормом, что и родная Балтика.

Все иллюминаторы и полупортики закрыли наглухо. Убрали верхние паруса. Пушки закрепили талями. В каютах не только стоять, сидеть было невозможно, если не во что было упереться ногами…

Огромные холмы волн с белыми гребнями вставали, падали опять вставали выше бортов. Как дым поднимались брызги. Ветер на разные голоса выл в снастях. Фрегат взбирался на голову волны, задерживался там, дрожа, на несколько мгновений, потом падал на бок и начинал скользить с водяной горы. Спустившись на дно меж двух волн, выпрямлялся, тяжело переваливался на другой бок и вновь лез на следующую волну…

Сначала качка нагнала на Гончарова страх — он был непривычен к морю. Когда «Паллада» катилась с вершины волны к ее подножию, она делала такой размах, что казалось — сейчас рассыплется вдребезги. Но когда Иван Александрович убедился, что этого не произойдет, пришла досада: сколько драгоценного времени уходит на то, чтобы отлеживаться в каюте! Даже читать невозможно. Время идет медленно, его измеряешь уже не минутами, а ровными, тяжелыми размахами судна и глухими ударами волн в борта и корму.

Иван Александрович томился. Приходили странные мысли: «Неужели есть берег? Неужели он ходил когда-то по земле, спал в постели, гулял в петербургских садах, наслаждался теплым воздухом и запахом цветов, писал на столе, который не пляшет? Неужели приключения, тревоги, бури, волнения, о которых он мечтал на берегу, заключаются в такой вот болтанке на море, в тесной душной каюте, в отупляющем безделье? Зачем поехал? Зачем?..»

А фрегат шел вперед. Штурман регулярно докладывал командиру: сорок, тридцать восемь, тридцать пять градусов северной широты, параллель Сан-Винцента, параллель Кадикса…

Прошла мимо Европа, проходит Испания…

18 января открываются берега острова Мадейры.

Шторм кончился. Только ровная крупная зыбь на море. Ветер уже не хлещет по лицу, а шелковисто гладит щеки. Настил палубы тепел, даже горяч от солнца. Матросы работают босиком.

Невиданная, великолепная, громадная картина гор и врезанной в берег зеленой бухты разворачивается перед глазами. Белые облака плывут над вершинами. Темные леса на склонах гор перемежаются светлой зеленью виноградников. В зеленой пене листвы утопают белоснежные виллы. Высокая колокольня церкви тонким шпилем поднимается в ярко-голубое небо. И все это называется городом Фунчал.

Двое суток простоял фрегат на рейде Фунчала. Покупали быков для мяса, запасались зеленью и свежей горной водой. Матросы и офицеры гуляли по городу, осматривали окрестности. Многие видели южные острова впервые.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— пишет Гончаров, —

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Через неделю, пройдя 1750 верст, «Паллада» ненадолго причалила к опаленным свирепым тропическим солнцем островам Зеленого Мыса, а затем начала спускаться дальше на юг.

Громадные черные скалы, похожие на развалины крепостных стен, ограждают южный берег Африки. Здесь ветры и горы, вечный прибой, постоянные бури. Далеко в море выдается скала Хенглип, у подножия которой лепится городок Саймонстоун. Рядом — уютная бухта Саймонсбей, укрытая от юго-западных ветров горами. Пейзаж угрюм, зелень скудна, голо и мрачно кругом… Десятка четыре домов английской постройки стоят у подножия гор. Между ними две церкви — протестантская и католическая. У адмиралтейства стоит английский солдат на часах, в заливе качается английская эскадра. В одном из лучших домов живет начальник эскадры коммодор Тальбот.

«Паллада» бросила якорь недалеко от берега.

Началась полоса штилей.

«Хотя ни фрегат, ни шхуна не потерпели повреждений, — докладывал в Петербург Путятин, — но необходимо было фрегат снова выконопатить внутри и снаружи, и вообще привести суда в состояние совершить как можно надежнее предстоящий им еще значительный переход».

Пока шел ремонт корабля, группа научных работников и матросов занялась исследованием берега, совершила экскурсию в глубь страны, где еще ни разу не доводилось быть русскому путешественнику. Экспедиция под руководством известного естествоиспытателя капитан-лейтенанта Константина Николаевича Посьета провела важную для науки съемку и опись берега, уточнила карты, которыми пользовались тогда мореплаватели разных стран, и открыла три новых удобных причала для кораблей. Новые якорные стоянки назвали бухтой Унковского, портом Лазарева и заливом Посьета.

Индийский океан встретил «Палладу» и «Восток» штормом, но вскоре волнение улеглось, и дальнейшее плаванье было довольно однообразно.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— писал Гончаров, —

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

10 мая корабли пересекли тропик Козерога.

Стало проглядывать солнце, такое же свирепое, огненное, как у островов Зеленого Мыса. Его лучи были похожи на раскаленную проволоку. И чем ближе к берегу, тем жарче становилось.

Завидели берега Явы. Вошли в Зондский пролив. И тут попали в мертвый штиль. Вода как зеркало, небо безоблачно, леса красного дерева на берегу неподвижны, будто отчеканены из металла.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

— записывал Гончаров в путевую тетрадь.

В Анжере осмотрели корабль. Пережитые в Атлантике и в Индийском океане бури потрепали надводную часть корпуса. Унковский опасался, что фрегат не выдержит дальнейшего плаванья к берегам Японии.

Путятин срочно отправил в Петербург донесение, в котором сообщал, что корабль хотя и считался отличным по своему устройству и «лучше других соответствовал назначению для предстоящего нам плаванья, но выбор этот сделан единственно за недостатком новых фрегатов, а как теперь имеется при Балтийском флоте вновь построенный фрегат «Диана», то я считаю долгом представить, не благородно ли будет испросить разрешение об отправлении в нынешнем же году фрегата «Диана» нам на смену…»

Проводив курьера с донесением, команда фрегата отремонтировала надводную часть корпуса и двинулась в Гонконг.

Гончаров записал:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Здесь, в Гонконге, Путятин узнал о разрыве дипломатических отношений между Россией и Турцией. Назревала война с Англией и Францией. Адмирал приказал отвести фрегат подальше от стоянки английских и французских кораблей и спешить на соединение с русской эскадрой, которая уже поджидала «Палладу» у островов Бонин-Сима.

Тихий океан…

Он встретил старый фрегат неистовым штормом.

Ударом шквала разорвало фок. Спустя полчаса вырвало трисель. Следом за ним разлетелся пополам фор-марсель.

Паруса заменили другими, но к вечеру ослабли ванты стоячего такелажа, поползли бензеля, накренилась вперед грот-мачта, грозя обрушить на палубу массу дерева и груды мокрой парусины…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Все три вахты работали до глубокой ночи, натянув в помощь ослабевшим вантам дополнительные — сейтали. От бешеного напряжения, от бессонницы люди на другой день ходили, пошатываясь, как пьяные, но мачта была укреплена и опасность миновала.

Наконец показались острова Бонин-Сима.

«Паллада» подошла к порту Ллойд.

Впрочем, никакого порта не было. Был залив, имеющий вид подковы, окруженной высокими зелеными утесами. Было несколько домиков на берегу. Была белая, кипящая полоса прибоя у береговых скал. Все население Бонин-Сима — человек тридцать, из беглых матросов да бывших пиратов, осевших на земле и разводящих ямс, сладкий картофель, таро, ананасы и арбузы. О стены домиков почесывались пятнистые свиньи, по берегу в поисках устриц бродили куры и утки… Эти острова посещали только китобои, запасаясь здесь пресной водой и продуктами.

На этот раз в бухте стояли сразу три судна — корвет «Оливуц», пришедший из Петропавловска-на-Камчатке, трехмачтовый транспорт «Князь Меншиков», приплывший от берегов Русской Америки из Ситхи, и тот самый «Восток», который сопровождал «Палладу» от Портсмута и был отправлен вперед на соединение с эскадрой.

На Бонин-Сима «Палладу» починили, перекрасили, подготовили для рейса в Нагасаки.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Второй раз русские корабли подходили к Нагасаки.

Около пятидесяти лет назад, 3 октября 1804 года, в нагасакской бухте бросила якорь «Надежда» под командой Крузенштерна. На ней прибыл посланник Резанов, через которого русское правительство попыталось завязать отношения с Японией. Попытка окончилась неудачей. Русских не только не пустили на берег, но даже не разрешили им ездить на шлюпках около своего корабля. Несмотря на это, Крузенштерну удалось составить прекрасную карту залива, которой теперь пользовался командир «Паллады» Унковский.

Многие европейские страны пытались торговать с Японией и установить с ней дипломатические отношения. Но японцы упорно отвергали все эти попытки. С позором были изгнаны из страны испанцы и португальцы, следом за ними последовали иезуиты… Закон 1624 года запретил под страхом смерти покидать пределы страны японцам, а иностранцам приближаться к берегам Японии. Двести тридцать лет действовал этот закон, пока, наконец, 8 июля 1853 года, за месяц до прибытия Путятина в Нагасаки, американский коммодор (адмирал) Перри не вошел в порт Урага в Токийском заливе на линейном корабле «Сусквеганна». «Сусквеганну» сопровождали три канонерки. Перри получил от конгресса Соединенных Штатов неограниченные полномочия вплоть до объявления войны, с задачей во что бы то ни стало «открыть» Японию для торговли с Америкой. Перри направил пушки линкора на порт Урагу и вынудил японские власти принять письмо президента США Фильмора, в котором предлагалось заключить торговый договор и открыть некоторые японские порты для американских кораблей. Предупредив власти, что ответ должен быть положительным и что он вернется за ответом через полгода, Перри ушел с эскадрой в Китай.

Император Японии созвал совет, на котором решалось: как быть? Большинство князей-феодалов высказалось против американского ультиматума и за вооруженный отпор. Сразу же после совета японцы начали строить береговые укрепления и закупать большие партии оружия у голландцев — единственных европейцев, с которыми они торговали.

Путятин понимал всю сложность обстановки, создавшуюся в Японии для иностранцев после «визита» Перри. Он решил действовать иными методами, чем американцы. Переговоры велись на равных правах с обеих сторон и завершились успехом.

Вот что писала газета «Чайна мейл»:

«Удачным решением этого дела мы обязаны русским, а не американцам. Коммодор Перри, по передаче письма президента в Ураге, счел за лучшее дать для ответа шестимесячный срок, адмирал же Путятин отправился прямо в Нагасаки, как будто ему назначили этот город для переговоров, и достиг своей цели».

Выполнив свою главную миссию, эскадра отправилась к островам Рюкю, побывала в порту Напа на острове Окинава, и 9 февраля адмирал направил фрегат в Манилу, не зная того, что именно в этот день Англия и Франция разорвали дипломатические отношения с Россией.

Манила была выбрана Путятиным как нейтральный порт, где можно было отремонтировать суда, запастись продуктами и как следует подготовиться к последнему переходу — домой.

Именно здесь, в Маниле, адмирал узнал об объявленной России Францией и Англией войне. Путятин пригласил к себе в каюту Посьета, Гончарова и Унковского, взял с них обещание хранить тайну и объявил следующее:

— Господа! Я узнал, что англичане зорко следят за «Палладой» и готовы напасть на нее превосходящими силами. Адмирал Прайс собрал в Чили, в Вальпараисо, целую эскадру для нападения на нас. Фрегат стар, истрепан бурями и мало годится для боя с винтовыми кораблями противника. Но мы не можем уклониться от боя: мы — единственная защита наших восточных пределов. Да и недалеко уйдешь на парусах от винта. Я принял решение принять бой, сцепиться во время оного с кораблями неприятеля и взорваться. Повторяю: иного выхода нет! Ваше мнение, господа?

Посьет и Гончаров единодушно поддержали Путятина.

Гончаров записал в своем дневнике:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Однако от встречи с английскими кораблями пришлось отказаться— из Петербурга поступило указание: спрятать «Палладу» в устье Амура.

Больше двух месяцев бился Унковский над выполнением этого приказа. Фарватер Амура не был достаточно глубок для массивного фрегата. Песчаные мели и подводные камни перегораживали путь. Отчаявшись, Унковский повернул судно обратно, ввел его в Императорскую (сейчас Советскую) гавань и поставил на якоря в укромную Константиновскую бухту.

С двух сторон к бухте подступали сопки, хорошо защищавшие корабль от ветров и от посторонних глаз. В спокойной воде можно было отстояться долгую зиму и подремонтировать судно.

На следующий день в бухту вошла «Диана» — новенькая, блестящая свежей краской, выглядевшая щеголихой рядом с «Палладой». Скоро в гавани собралась большая эскадра. Подошли «Восток», «Меншиков», «Двина», «Иртыш» и «Николай». Команды кораблей начали сгружать на берег пушки, боеприпасы, амуницию. Прибывшие вместе с моряками солдаты начали возводить на берегу укрепления. Со дня на день ожидали появления в Татарском проливе англо-французской эскадры. Успокаивало только то, что Императорская гавань была еще неизвестна противнику, — совсем недавно ее открыл исследователь Дальнего Востока Геннадий Иванович Невельской…

Здесь, в Константиновской бухте, сошел на берег Иван Александрович Гончаров. Он увозил с собою несколько кофров памятных вещиц из дальних стран и потрепанный, изъеденный морской солью баул, доверху набитый путевыми заметками. Через год эти заметки превратились в чудесную книгу о плавании фрегата «Паллада» — книгу, которой до сих пор зачитываются любители путешествий и голубых дорог.

Оставляя уютную каюту свою, Иван Александрович в последний раз присел к столу и записал в дневнике:

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В год, когда увидела свет книга Ивана Александровича, кончил свои дни красавец фрегат.

Англо-французская эскадра добралась-таки до Татарского пролива. Неприятель тщетно искал русские суда. Но он не открыл даже Императорской гавани, в которой спокойно стоял блокшиф^[11] фрегата.

Через год туда был прислан корвет «Оливуц». Он должен был отвести «Палладу» в более надежное место, в лиман мыса Лазарева.

Один из офицеров «Оливуца» так записал увиденное:

«При входе на шлюпке в Константиновскую гавань нам открылось небольшое селение из нескольких избушек. По обеим сторонам их виднелись батареи пушек, помещенные на берегу, густо поросшем лесом. Между батареями стояла ошвартованная «Паллада». Тени не осталось от того, чем он был год назад. Лишь одно название сохранилось неприкосновенным. Теперь, без балласта, это был какой-то короб с тремя мачтами. Если всматриваться, то еще можно было заметить следы красоты, как иногда сквозь старческие черты можно уловить память былого… В трюме воды было под самую жилую палубу».

25 ноября 1855 года начальник Константиновского оборонительного поста подпоручик Кузнецов сообщил Невельскому, что Императорская гавань покрылась льдом, что неприятель так и не показался, что вся оставшаяся на борту фрегата команда здорова и что провианта имеется на десять месяцев. Почти одновременно с письмом Кузнецова к Невельскому прибыл мичман Разградский, которого начальник Амурского края контр-адмирал Завойко командировал в Императорскую гавань с тем, чтобы затопить там «Палладу», а береговую команду вместе с Кузнецовым возвратить в Николаевское.

Невельской сразу же написал Завойко ответное донесение, в котором утверждал, что «…в уничтожении фрегата «Паллада» не предстоит ныне ни малейшей крайности, потому что до вскрытия Императорской гавани, до мая месяца 1856 года может последовать перемирие и даже мир, а поэтому нужно подтвердить Кузнецову, в случае если мира не последует и неприятель войдет с целью завладеть фрегатом, действовать в точности согласно данным ему инструкциям, то есть взорвать фрегат, а самому с людьми отступить в лес по направлению к Хунгари. Подобное действие будет иметь гораздо большее влияние на неприятеля в нашу пользу, чем затопление безо всякой крайности фрегата, который может быть выведен из гавани, в случае наступления мира с весной 1856 года…»

Завойко ответил Невельскому, что он не может принять этот план. В Петербурге требуют потопить фрегат, а поэтому он приказывает Разградскому немедленно отправиться в Императорскую гавань и затопить там судно.

17 января 1856 года мичман Разградский с несколькими плотниками поднялся на борт корабля. С грустью отдал он приказ прорубить днище фрегата и долго смотрел с берега, как медленно погружается на дно бухты одно из красивейших судов русского флота…

Так нелепо и трагически кончилась жизнь «Паллады».

Паломничество на могилу «Паллады» сделалось традицией русских моряков на Дальнем Востоке. Водолазам порой удавалось ступить на его палубу. В 1885 году матросы клипера «Джигит» подняли с «Паллады» чугунные детали и куски дубовой обшивки. Чугун мялся в руках, как глина, а дерево, пропитавшееся крепким рассолом морской воды, стало твердым, как сталь.

В 1923 году моряки советского корабля «Красный Октябрь» сняли с «Паллады» один из якорей, медный иллюминатор и кусок фальшборта. Сейчас они хранятся во Владивостокском порту как бесценные реликвии.

Перед самой Великой Отечественной войной водолазы вновь подробно осмотрели исторический парусник и установили, что лежит он на двадцатиметровой глубине, припав к земле правым бортом. Ни мачт, ни палубных надстроек на нем уже не было — очевидно, их снесло льдом. Корпус фрегата, хотя и был местами сильно изъеден морским червем и густо порос ракушками, сохранился довольно хорошо. Планировали поднять «Палладу», реставрировать корпус и оснастку и поставить фрегат на вечный якорь во Владивостокском порту как экспонат музея истории Тихоокеанского флота, но этому помешала война…

Сейчас на берегах, где когда-то высаживались отважные моряки с фрегата, несет вахту молодое поколение советских военных моряков. Они не забыли «Палладу». В нише отвесной береговой скалы матросы сложили из дикого камня фундамент и на нем водрузили круглую колонну, на вершине которой на глобусе стоит модель фрегата, отлитая из бронзы. А в бухте Постовая, как теперь называется бывшая Константиновская, лежит на дне, глубоко уйдя в ил, корпус парусника. В редкие ясные дни при высоком солнце можно увидеть днище «Паллады», похожее на длинный подводный камень…

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀