Пастыри чудовищ. Книга 3

Глава 7

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ

Хей, Дженни, Дженни, хей!

Тридцать три куплета — и бесконечность догадок о том, кого же любит Дженни. Благородного Мечника? Пирата, а может, разбойника? Жреца, рыцаря, короля?

Тридцать три куплета — и две строки после них, как ответ. Вот только никто обычно не допевает до последних строк длинные песни.

В песнях и в сказках важнее история. Поиск достойного. Прекрасного принца.

В коридоре у комнаты Касильды Виверрент прогуливаются люди с неприметными лицами. Уважительно кивают и не покушаются на дверь.

За дверью — первая линия обороны. Дремотно-вялые служанки с вышивкой, книгами, сплетнями…

— Вы все свободны, — сообщает Гриз. — Можете возвращаться к своим обязанностям.

В комнате Касильды ей навстречу вскакивает Янист, всем видом кричит: «Узнали что-нибудь?»

— Я потом расскажу, — отвечает Гриз. — Мел, займитесь остальными веретенщиками.

Следопытка фыркает: «Давно пора!» — и уволакивает Олкеста с собой.

Лицо Касильды Виверрент бледно и спокойно. Дышит ожиданием.

— Что-нибудь можно различить? — спрашивает Гриз у Уны.

— Я не… не очень. Она бродит… кажется, среди оранжерей. Огромных, только тёмных… там повсюду цветы, фонтаны, зеркала… а выхода нет, и она совсем в них запуталась. И там как будто есть голоса. Зовут её, манят… Они… вроде как ласковые, такие усыпляющие…

Голос Уны становится дремотным — сколько девочка уже использует свой Дар без перерыва?

— Да… а ещё там ответвления, и иногда в них как будто кто-то стоит. Там была девушка — такая, с золотыми волосами…

— Королева Арианта.

— Да, наверное… и этот… Йеллт Нокторн? И Хорот Эвклинг Разящий — я… я его портрет в газетах видела… и ещё остальные… и все её зовут, но она… будто кого-то ищет. Только она как будто не помнит, кого, я и не знаю — кто это может быть…

— Лучший из людей, — отвечает Гриз тихо. — Спасибо за всё. Тебе нужно поспать, Уна. Пока не нужно больше смотреть чужие сны. Можешь пойти к себе.

Уна недоверчиво глядит из-за завесы волос, выходит нерешительно, с оглядкой. Гриз ей вслед выстукивает всё тот же развесёлый мотивчик: «Хей, Дженни, Дженни, хей!»

— Понадобится барьер целителя, Аманда.

Аманда ничуть не удивляется. Извлекает артефакт из неизменного кофра, помогает установить — по комнате словно растекается лёгкая бирюзовая дымка. Полная непроницаемость от магии. В том числе от всех видов прослушек.

— И мне нужно, чтобы ты была в соседней комнате. Присмотрела бы… если что.

Травница деловито кивает. Собирает нужные ингредиенты, баночки, складывает в кофр. Пощёлкивает пальцами: так-так, ещё листья подлунницы, они были в пакетике…

— Мне сказать тем, в коридорах? — вопрос звучит мимоходом и совсем невинно. Аманда встречает взгляд Гриз и сочно улыбается алым ртом.

— Я знаю все тридцать три куплета той песни, утренняя моя. И две последние строки тоже.

Гриз приподнимает брови: и что скажешь обо всём этом?

— Нойя любят риск, любят безумие. Ты идёшь на безумный риск, сладкая, — разве я могу это не одобрить?

И выходит, посмеиваясь и напевая о Дженни и её малорослом муже.

Гриз вздыхает, прислоняясь лбом к бежевым кружевным обоям. Осталось совсем немного времени.

Стук трости за дверью — неожиданный и быстрый, будто старинные часы. Раз, потом два, три — стук разбавляется быстрыми, неровными, почти неслышными шагами.

— Госпожа Арделл, — насмешливо говорит Шеннет от двери, — как поживает моя драгоценная женушка?

— Становится хуже, — отзывается Гриз, плотно прикрывая дверь и бросая в щелку Аманде: «Смотри», — Мы ведем поиски тех, кто… был близок к ней.

Взгляд Хромого Министра скользит по лицу жены, задерживается на бледных, плотно сомкнутых губах.

— Ее любовников, госпожа Арделл, к чему все эти недомолвки. И…?

— Сон уже вошел в ту стадию, когда требуется поцелуй человека, чувства которого взаимны.

— Иными словами — вам нужен не просто тот, кто любит ее, но кого еще и она любит? — Шеннет встряхивает седой головой. — Это все напоминает древние баллады. Что же вы предпринимаете, госпожа Арделл, чтобы вернуть мою дражайшую супругу к жизни?

— Предприняла, — быстро и тихо отвечает Гриз. — Дверь закрыта, на комнате барьер целителя. Никто ничего не увидит и не услышит. Осталось последнее.

Улыбка в глазах Эвальда Шеннетского гаснет.

— Последнее?

— Последнее, — шепчет Гриз Арделл и делает шаг в сторону с его пути. — Ваша жена умирает. Торопитесь.

Маска лжи сползает с лица Хромого Министра еще до того, как она произнесла это слово. Стирается, опадает прахом, оставляя бледность и волнение. Взмах ресниц — и у него другие глаза, короткое сжатие губ — и на лице проступают тревога, смятение… и другое, более глубокое чувство.

Чувство, в котором нельзя заподозрить Эвальда Хромца. Если, конечно, вы не безумная Гриз Арделл.

Тихо стучит трость, которую Шеннет поставил у кровати, опускаясь на колени рядом с изголовьем жены. Словно перед киотом с изображениями древних божеств — и ее волос он касается с таким же благоговением. Пальцы, в которые вселилась дрожь, осторожно гладят ее щеку.

Наверное, сказочники сказали бы — все неправильно, — думает Гриз Арделл, глядя, как он поднимается, чтобы прижаться губами сначала ко лбу жены. Они сказали бы — прекрасная принцесса должна быть более юной. Облаченной в бальные одежды и возлежащей на хрустальном ложе. А тот, кто преклонил перед ней колено — он не может быть презираем, не может носить трость, не должен быть седым, будто старец. А я сказала бы — это правильная сказка. Пусть ее губы бледны. Зато его — горячи. И дрожь пальцев, и мелькнувшие в глазах слезы — настоящие.

И разве не важнее всего то, что в ответ на ее поцелуй на ее щеки медленно, по капле возвращается румянец?

И с покрасневших губ медленно, тихо слетает то, что чуть не запечаталось на них навсегда:

— Эв…

— Я, Касси, — шепчет самый могущественный министр Кайетты, улыбаясь вымученной улыбкой. — Я здесь. Пора просыпаться.

— Эв, там было… — она опять прикрывает глаза, но тут же приподнимается с усилием, затрепетав ресницами, пытаясь сделать так, чтобы лицо мужа не расплывалось перед ней. — Такие странные сны. Они манили… звали… Только среди них не было тебя.

— Это потому, что я здесь, Касси, — он берет жену за руку и подносит к губам ее ладонь. — Просто я ждал тебя здесь.

— Эв, — она видит Гриз Арделл и вздрагивает, тревожно приподнимается, — как же…

— Все хорошо, дорогая, не волнуйся. Тихо… тихо. Тебе нужно отдыхать.

Голос Шеннета мягок, но Гриз чувствует вдруг усталость. Думается вяло: найти бы веретенщика, вложить ему палец между челюстей. Да, госпожа Виверрент — вам нужно отдыхать. А мне нужно придумать, как избежать смерти от рук вашего мужа, чью тайну я случайно раскрыла.

— Поцелуйте ее еще раз, — тон сухой и лекарский, комок в горле лучше всего растворяется именно в таком. — Я отвернусь. Думаю, у вас есть минут десять, пока ни у кого не возникли вопросы.

Ей приходится созерцать дверь минут семь, прежде чем из-за плеч не раздаётся бодрый голос Эвальда Хромца.

— Госпожа Арделл, думаю, нам с вами нужно побеседовать ещё раз. Может быть, чаю?

* **

— Как вы узнали? — интересуется Шеннет.

Его глаза кажутся чересчур синими — потому что Гриз вместе с Хромым Министром сейчас сидят в Сапфировой гостиной.

Гриз предпочла бы разговаривать с тем Эвальдом Шеннетским, которого видела минут десять назад. Но по пути в Сапфировую гостиную от мужа, измученного тревогой за жизнь жены, в нем не осталось больше ничего, и беседовать приходится с Хромым Министром.

— Господин Шеннетский…

— О, можно просто Эвальд. Если правду говорят, что близкий человек — тот, кто знает твои секреты… то вы внезапно стали мне ближе, чем половина моих так называемых друзей. Так я настолько плохо скрываю чувства?

— Если хотите — назовите это интуицией. И потом, вы скрывали свои чувства даже слишком хорошо. Но тогда зачем вы хотели остаться с женой наедине? Вы ведь не могли не понимать, что она умирает. И если бы вы хотели ее смерти — вам было бы достаточно отойти в сторону. Эвальд.

— Да, — говорит Хромой Министр с легким сожалением, — я-то полагал — вы не обратите внимания. Скажите, жизнь Касси теперь…

— Думаю, вне опасности. Если, конечно, веретенщик не нанесет еще один удар, но и в этом случае у нас ведь есть надёжное средство. Однако Касильде в любом случае безопаснее под присмотром… — она встречает вопросительный взгляд Шеннета и добавляет тихо: — Я отвечаю за Аманду, она… будет молчать об обстоятельствах выздоровления Касильды.

— Молчаливая нойя, честная нойя, верная Диаманда Энешти… госпожа Арделл, вы так странно влияете на людей.

Гриз берет кружку — тонкую, с искусно выписанными синими птицами. Вдыхает травяной аромат и задумчиво глядится в насыщенные коричневым глубины чашки.

Напоминает себе — если вдруг захочется спать или вдруг сведет тело… ну что ж, ты сама приняла этот вызов.

— Нет, я проще отношусь к противоречиям человеческой натуры. Например, допускаю, что тот, кого считают бездушным, может любить.

Чаю хочется нестерпимо, но жить хочется еще больше. Парок от кружки невинно поднимается в воздух. Дразнит ароматом.

— Там нет яда, — смешок у Эвальда Шеннетского — мальчишеский, заливистый. — Честно. Хотите — могу отпить первым. Послушайте, я не собираюсь устранять вас, или нойя Энешти, или кого бы то ни было из вашей группы, хотя, может, кое-кого и стоило бы — исключительно ради вашего блага. Но я не разбрасываюсь людьми, и выбор останется за вами. Я скорее имел в виду, что вам придется обсудить с нойя Энешти — как мы объясним внезапное выздоровление моей супруги.

Гриз Арделл делает осторожный глоток. Терпкий вкус багульника проливается внутрь теплом, дарит силу.

— Вы, конечно, полагаете, что слухи о веретенщиках и смертях слуг всё равно просочатся…

— Больше половина персонала замка эвакуирована, и не на всех есть кровный обет тайны.

— Значит, при дворе могут узнать и о том, что Касильда была укушена. Тогда… скажем, отыскался тот, кто любит Касильду по-настоящему, и мы сумели тайно привести его в замок. Воспользовавшись вашим… ну, не знаю, отсутствием.

— Зыбко, — отзывается Шеннет, откидываясь в кресле. — В то, что вы сумели обставить меня — двор поверит в последнюю очередь. Вы уж извините, но я тут вроде как вселенское зло.

Чашка звякает о блюдце, Хромой Министр поднимает глаза и обнаруживает, что Гриз Арделл смотрит на него трудноопределимым взглядом.

— Хотите спросить о чем-то? Ах да — насчёт Касси…

И делает глоток, и начинает с такой непринуждённостью, будто он в любимом клубе или салоне:

— Никогда не думали, что таким, как я, лучше не жениться? Или жениться по расчету — это я о том сорте браков, когда на похоронах жены муж натирает глаза луком, чтобы не было видно, как у него душа поет. Одно время я даже подыскивал себе такой вариант. А Касси… просто пришла. Думаю, против меня сыграло то обстоятельство, что подлецы, оказывается, тоже могут любить. Особенно забавно получается — если мы вдруг влюбляемся в тех, кто на нас разительно непохож. Прекрасных и чистых душою дев, которые нас презирают за то, чем мы являемся.

— Презирают?

— О, вы же понимаете, вынужденный брак не слишком-то способствует пробуждению горячей любви. Касси и впрямь видела во мне отъявленного мерзавца и окончательно изменила мнение только после Ночи Искупления, — Шеннет барабанит пальцами по трости. — Если точнее — когда в Храм Целительницы в Айлор-тэне доставили то, что от меня осталось. Думаю, сжалилась надо мной, а может, рассмотрела во мне что-то… и всё осложнилось ее ответными чувствами.

— Осложнилось?

— Гризельда… можно по имени, так ведь? Думаю, вы понимаете. Любая женщина, которая окажется рядом со мной, будет в опасности. Если, конечно, она не та, кто меня ненавидит.

— Значит, с той поры вы и разыгрываете этот спектакль?

Эвальд Шеннетский разводит руками, показывая: да, выходит как-то так.

— Весьма удачное представление, за которое известнейшие драматурги душу бы продали. Я вовсю делаю вид, что супруга мне требуется для далеко идущих планов. Касси заводит тех, кто считается ее любовниками в свете… И каждый ухажёр полагает, что вот-вот достигнет желаемого, а пока что — счастлив его соперник. И, конечно, интриги против меня. Иногда это помогает узнавать об очередных кознях знати. Ух, если бы вы знали, сколько покушений жены на мою жизнь мне якобы удалось пресечь. Осуждаете?

Синие, слишком юные глаза. На незапоминающемся лице человека средних лет. Под волосами, которые словно иссеребрила Ледяная Дева.

— За желание быть рядом с любимой женщиной? Или за желание уберечь её? Тут не за что осуждать, а я… надо признаться, не люблю судить. Но у меня остались вопросы.

Эвальд Шеннетский дарит ей благосклонный кивок.

— Хотите спросить меня, почему я медлил? Зачем дал вам эти сутки, рискуя при этом жизнью жены? Риск был не так уж велик — если бы Касси стало намного хуже…

Гриз качает головой. Медленно ставит чашку на столик со сложной деревянной мозаикой: дуб и тейенх.

— Нет. Хочу спросить: зачем вам понадобилась моя группа?

Синие глаза на бледном, тусклом лице словно искрятся. Подначивают — решишься сделать ход?

— Идея пригласить нас в поместье исходила не от Касильды, верно ведь? У неё было полно возможностей обратиться к кому угодно. Раз уж по-настоящему она вас не опасается. Но Касильда вызвала нас, из враждебной страны, выказала нереальное доверие и говорила со мной так, будто давно меня знает. И потом, Линешенты…

Эвальд Шеннетский только чуть прищуривает глаза — а в комнате слышится эхо аплодисментов.

— Та история, с геральдионом, была три месяца назад. Но Джиорел Линешент уже тогда обмолвился о друге из Айлора, который дал мне лестную характеристику. А Дэймок Линешент писал о могущественном покровителе, которого обрёл.

— Чудесные люди, — светло улыбается Хромец. — Передавали, к слову, горячие приветы. Навещаю их время от времени — у Джиорела замечательная деловая хватка. Сейчас, правда, он больше занят с сыном, маленьким Янистом… Но зато Дэймок делает успехи. Не сомневаюсь, что из него выйдет отличный Глава Рода — и в вир болотный все эти предрассудки насчёт происхождения. Не знаю, можно ли это назвать покровительством — просто мне нравится работать с… подобным типом людей, что ли. Возможности у меня немалые, и если я что-то могу сделать — почему нет?

В чашке тончайшего фарфора остывает чай. Манит терпким ароматом. За этой чашкой так удобно укрыться — и сделать вид, что не понимаешь. Намёков и интонаций.

— Итак, вы следите за моей группой с Луны Глубинницы как минимум.

— Чуть дольше, но предлагаю услать в вир болотный ещё и календарь. Тем более что следующий ваш вопрос будет явно не о сроках.

— Энкер и то, что случилось там на Луну Мастера… Служба Закона вдруг как-то слишком внезапно забыла о нашем существовании.

Дзынь-дзынь — это чашка встречается с блюдцем. Приветствует собрата фарфоровым смешком.

— А, не благодарите. Недолюбливаю все эти допросы, протоколы… наверное, сказывается печальный опыт — как-никак, я побывал под следствием. Если ещё учитывать — сколько бравые законники могут создать проблем своим ненужным любопытством… В общем, я решил, что надо бы вас от этого избавить. К тому же, у сыскарей и без того работы хватало: там же куда-то исчез этот, как его, юный Мастер со странными идеями.

Лукавый прищур ненавязчиво сообщает, что фанатик Петэйр исчез не просто так, а в нужном направлении.

— Значит, вы просто воспользовались моментом. Когда на территории объявились веретенщики — вы увидели в этом возможность…

— Завязать наконец знакомство с вашей группой и с вами в особенности. Очень непросто, знаете ли, сводить знакомство с кем-то из Вейгорда при Хартии Непримиримости. Здесь же Касильда разыграла карту «О нет, мой коварный супруг явно подкупил уже всех, кроме вейгордцев» и получила возможность пригласить вас — вполне оправданно, заметьте, и даже если вас попытаются обвинить в работе на вражеское государство, вы можете сообщить, что занимались разрушением моих козней против жены. Возможно, король Илай даже выдаст вам награду… впрочем, о ваших гарантиях чуть позже. Тем более, что у вас ведь есть ещё вопросы?

Гриз прикрывает глаза, плавая в синеве. В комнате слишком много синего: обивка кресел, и хризантемы в вазах, и по обоям разбегаются синие волны. Из-за этого ты словно в июльских небесах или в «Балладе о васильковой деве».

— Один вопрос. Эвальд. Зачем вам понадобился варг? Зачем… понадобилась я?

Синь плывёт и безмолвствует, а Хромец слишком хорошо сливается с местностью: у него темно-синий костюм, только волосы серебрятся, да ещё белый лис подмигивает глазками-изумрудами с трости.

— Вы наблюдали за группой и вызвали всех. Это понятно — всё-таки веретенщик. Но эти сутки… вы очень тревожились за жену — я видела своими глазами, чего вам стоило ждать. Но вы рискнули. Неужели вам настолько важно было меня испытать?

— Я был вполне уверен в вашей проницательности. Но понять, с кем ты по-настоящему имеешь дело, легче всего в сюжете.

— В сюжете?

— Выражение, конечно, не очень, но суть… — Шеннет поднимается, не прихватывая трость. Лезет за пухлые тома в книжном шкафу, достаёт слегка запылившуюся коробку. — Во что вы играли в детстве, Гризельда? В Айлоре в годы моего детства постоянно… вот.

На плоской коробке — потускневшая витиеватая надпись «Сказка о Великом Созидателе». Внутри — пухлый том, карта Кайетты, несколько листков бумаги, перья. Резные фигурки — Мечника, Стрелка, короля, Дарителя Огня. И карточки с правилами.

— В моё время в моду вошли игры, прививавшие детям аристократов литературный вкус. Эта одна из таких. «Сочини сказку о Великом Созидателе — собери Кайетту воедино!» Фигурки распределялись по жребию, и вы становились персонажем сказки. Героем или злодеем. У героев была задача соединить то, что было разделено в древние времена. Айлор и Вейгорд — в Таррахору Сияющую. Крайтос и Ничейные Земли — в Дайенх Пламяннольдистый. Тильвию, Раккант и Ирмелей — в Эллейсалин Благословенный, Дамату и Велейсу — в Ирвилию Полноводную. И всё вместе — в единый корабль. В единый Ковчег.

Он обводит пальцем государства на карте, рисуя вотчины божественных пар — Мечника и Целительницы, Дарителя Огня и Снежной Девы, Стрелка и Травницы, Глубинницы и Мастера. Древние государства, которые вместе — Кайетта, разбитый в незапамятные времена Ковчег.

— А злодеи должны были им мешать, в рамках заданных правил. Всё это требовалось излагать высоким литературным языком — какой-нибудь слуга записывал. Мы часто играли с сестрой — к слову, у неё отлично получалось завоёвывать Вейгорд. Найра мечтала, что однажды по-настоящему его завоюет — с клинком в руках, во главе армии.

На лице Эвальда Шеннетского — печальная нежность, чуть снисходительная, словно говорит о ребёнке. В пальцах медленно поворачивается изящная костяная фигурка — мечник, только слишком тонкий, изящный… юноша, наверное.

— А мне вот вечно приходилось быть Тёмным Властелином — другие-то роли быстро расхватывали. Братья и соседские ребятишки смеялись, знаете ли…

— И неужели вы проигрывали?

— Злодей должен быть повержен, — Шеннет жмёт плечами. — А если он не будет повержен — тебя же потом отлупят как следует. Когда ты в сказке и в окружении храбрых героев… вариантов концовки не так много, а? Я быстро усвоил, к чему идёт, и принялся развлекаться на свой лад.

Хромец бережно ставит фигурку Мечника на карту Кайетты.

— Да… одна фраза, маленькая фраза — и храбрые рыцари уже сражаются друг с другом. И со временем становится так просто предсказывать повороты истории для каждого персонажа. Нигде человек так не раскрывается, как в творчестве, особенно когда пытается спрятать свою физиономию под сияющим забралом. А когда начинается настоящий сюжет — становится отлично видно — кто жаден, кто упрям, кто непостоянен… кого можно взять в союзники.

Едва заметный нажим на последнем слове — и непринуждённый шелест страниц. Какие победы над Тёмным Властелином записаны в пухлом томе? И собрал ли кто-нибудь в своей сказке полный Ковчег?

— В союзники?

— Вас это удивляет, наверное. Как там меня изображают в слухах — армия наёмников, куча продажных людишек на службе, да ещё те, которые дрожат под моей ужасной хромой пятою, — Шеннет укоризненно смотрит на правую ногу. — Будь я идиотом или законченным циником — я бы так и поступал. И моя история оказалась бы на редкость короткой. Понимаете, трусы, лжецы и продажные людишки — крайне полезные существа, когда их используешь. Но работать с ними по-настоящему решительно невозможно — сбегут, предадут или будут перекуплены, или всё вместе. Вы знаете историю Даггерна Шутника? Вот он делал ставку на такие кадры. Льщу себе надеждой, что я-то уж немного поумнее этого покойного монарха, а потому я предпочитаю людей верных. Нет, не лично мне, а… своим принципам, если хотите. Если человек не умеет предавать, если по-настоящему служит какой-то идее…

— Тогда он может от вас отвернуться. Если вдруг увидит, что вы слишком жестоки, к примеру.

Гриз изо всех сил старается, чтобы её голос не зазвучал мелодией горевестников — из погибающего поместья Нокторнов.

— Оправданные риски, я считаю, — Шеннет подкупающе улыбается. — К тому же даже в этом случае такой человек не станет втихомолку перебегать на сторону противника. И если уж плюнет в твою физиономию — сделает это честно, от всей души. Я ценю эту породу людей — если позволите так обозначить. Породу верных. Чистосердечных и желающих действительно что-то изменить в этом мире. Может, вам покажется, что это сентиментальщина — ну, я всегда полагал, что лучшие правители получаются из романтиков, которые со временем поднабрались цинизма. Из романтиков неизменных получается в лучшем случае Илай Вейгордский, а из изначальных циников — м-м-м… Даггерн Шутник подходит к этому сравнению?

Гриз кивает, показывая, что услышала. И неявно высказанный комплимент («Вы из той породы, которую я так ценю»). И приглашение в союзники. И то, что как-то потерялось за жизнерадостной болтовнёй первого министра Айлора.

— Это еще не ответ на вопрос — зачем вам варг?

Пустое, конечно. Ясно, что Шеннет приготовил по три ответа на каждый ее вопрос. Ложь, ложь поменьше, псевдоискренность. Вот бы хотя бы знать, что он ей выдаст.

— Гризельда. Гриз. Вы ведь, наверное, слышали о том, что я самый могущественный человек в Кайетте? О том, что я решаю судьбы ее мира, нависая зловещей тенью над тронами королей?

— …а стук вашей трости приходит в кошмарах к другим министрам. Я слышала, Эвальд. К чему был вопрос?

— Ну так вот, я — не самый. Наверное, это очевидно не для всех, — Шеннет беспечно жмёт плечами, задвигая коробку с игрой на место. Однако больше не улыбается. — Но понимаете… чем выше взбираешься, тем сильнее осознаешь свою ничтожность. Тем ближе оказываешься к силам, с которым не можешь совладать. И тем яснее видишь, насколько иногда бесполезна и беспомощна наша возня. То, что мы считаем великими интригами. Дворцовыми переворотами, войнами. Какой смысл писать любые истории — к примеру, хоть и о Великом Созидателе… К чему собирать корабль, который в ближайшем же будущем ждет крушение?

— Крушение?

Эвальд Шеннетский возвращается в кресло. Погружается в синь, словно в мягкие, лазурные волны.

— Вы же сами не раз говорили, что мир идёт к катастрофе. Не скрою, меня очень заинтересовала эта ваша теория. Более того — местами она, кажется, оправдывается.

Говорила… не раз и не два, и в основном — когда приходилось выступать перед важными шишками — вроде тех же благотворительниц. Когда доказывала — насколько нужен питомник. Или рассуждала о тех же прогрессистах — они-то явно тащат Кайетту в вир болотный со своими теориями! Только вот она не бросается такими высказываниями на каждом шагу, и невольно возникает вопрос — сколько же за ней следили по-настоящему?!

— Вы выражаетесь довольно туманно, Эвальд.

— Это потому, что я не знаю всего. Зачерпнул из колодца горстью и не вижу дна… пока что. Но в Кайетте назрели перемены. Что-то, что, возможно, отразится на всех нас. Может быть, разрушит все, что я создал. Что вы делаете, когда сталкиваетесь с угрозой, в которой ничего не смыслите, Гриз? Думаю, идете к тому, кто в ней хоть сколько-нибудь разбирается. Или к тому, у кого есть возможное оружие.

Гриз сглатывает, закрывая глаза.

— Оружие?

Голос Эвальда Шеннетского доносится теперь словно через толщу каменных стен.

— Я думал, между нами притворство уже и ни к чему. Мне известно, что вам удалось найти, Гриз. Мне назвать это вслух? Не нужно? Так и думал. И лишь вопрос времени — когда союза с вами будут искать и остальные. В Кайетте полно проницательных людей — а к Энкеру и без того было приковано излишнее внимание. Так что я не единственный, кто обратится к вам, Гриз… я просто хочу быть первым.

Гриз подавляет дурноту, потирая искромсанную шрамами ладонь — нервный жест, выработался после уходы из общины. Оружие — проклятый приговор, с которым хочется спорить — и не получается. Не после того, что она видела и помнит.

— Если вы знаете о том, что я нашла… вы понимаете, что я не могу этим управлять.

— Пока что, — улыбается ей мальчик, который так удачно просчитывал — куда свернёт чужая история. — Но я, как-никак, вырос в семье Мечников. Я лучше других знаю, что тот, у кого есть при себе меч, рано или поздно вынет его из ножен. Поверьте, я счастлив буду оказать вам любую помощь в ваших исканиях — а мои возможности… может, не так велики, как твердит молва, но кое-что я всё-таки могу, не так ли? К примеру, помочь с теми, кто захочет… хм, продолжим нашу метафору и скажем — отнять у вас найденное. И использовать по своему усмотрению. Выглядит так, будто мы можем оказаться друг другу исключительно полезными, Гриз. Когда то, что приближается — начнётся.

Если совсем немного прикрыть глаза, вдохнуть воздух с ароматом цветов и дымка от камина… можно вообразить себя на крепостной стене. Глядящей сверху на далёкие пылающие цветочные поля.

— Вы, значит, предлагаете своё покровительство?

— Именно так. Вашей группе и вам лично. Защиту, деньги и немаленькие возможности в будущем противостоянии. Информацию. И, возможно, наводки на случаи, которые могут пролить свет — я имею в виду, на всю эту чертовщину с варгами крови, прогрессистами, новопровозглашенным Первоваргом, терраантами и вир знает, с чем ещё.

Какая-то часть Гриз хочет рвануться — и улететь из комнаты, сбежать в коридоры и помочь Мел с поимкой терраанта. Эта часть говорит голосом Яниста Олкеста. Что такой человек, как Хромец, не может предложить ничего достойного. Что он из Айлора, что Хартию Непримиримости никто не отменял. И союзников из враждебных стран не выбирают — тем более таких союзников.

Другая часть голосом Лайла Гроски нашептывает: «Вот предложение, от которого нельзя отказаться».

— Мне кажется, вы предлагаете слишком много, Эвальд, — говорит Гриз осторожно. — Это неоправданная щедрость… или же неоправданные ожидания. Я слабый варг, и вам, конечно, известно, — она поворачивает ладонь, — остальные меня не жалуют. Те же силы, о которых мы говорили… очень возможно, что разобраться с ними не удастся вообще никому. Так что причины оказывать мне такую честь…

— …в вас самой, я говорил это раньше. Понимаете, Гризельда — я мог бы стать на ту сторону, которая предлагает более выигрышную программу. Только вот таких сторон нет. Прогрессисты, даарду, Кормчая, Гегемония Равных и эти варги, которые учиняют повсюду террор на своей крови… Сдаётся мне, каждая из сторон будет действовать в точности по кодексу Мечников. Не удивляйтесь, я с такой роднёй его наизусть выучил в детстве. «Щит для одного — меч для другого» — кодекс полон банальностями, но эта кажется подходящей. Защищаешь себя — убиваешь противника или, иными словами…

— «Щит для одной стороны — всегда меч для другой».

«Я клялся, что меч мой будет щитом, — говорил он ей, — для невинных и обиженных, для поругаемых и беззащитных. Это не просто слова, понимаешь? А на дворцовой службе я… о чём ты думаешь?»

«О тех, для кого твой меч будет мечом», — ответила она.

— Отличное знание Кодекса Мечника — впрочем, кажется, у вас были знакомые, которые носили этот знак. Фраза странная, но она отлично отражает то, как мыслят Мечники — и увы, не только они. Философия силы и слабости. Сожри, чтобы жить. Столкни, чтобы возвыситься. Убей, чтобы достигнуть цели. Так вот, все прочие стороны попытаются опрокинуть тех, кого они назначили противником. Прогрессисты — варгов и тех, кто ратует за бережное освоение природы. Гегемония — магов, впрочем, сомневаюсь, что пустошники выступят в открытую, силы не те… Не знаю, кого выбрали себе противником даарду и варги крови — но не удивлюсь, что и эти хотят кого-то прикончить ради достижения великих целей! Вы же слышали, да? «Освободи! Освободи!»

В тонких серебристых узорах обоев мерещатся слепые бельма. Звук биения тел о решётку. Слитные голоса, твердящие одно.

— Вы же, Гризельда… вы попытаетесь спасти всех. Виновных и невиновных, вейгордцев, айлорцев, ирмелейцев, варгов, даарду, жителей Гегемонии, бестий и вир знает — кого ещё. Так что, знаете ли, если на кого-то и ставить, то…

«Всех не спасти», — глядит на Гриз из памяти истина. Глазами всех зверей питомника, которые ушли из него «третьим путём». Но в ответ — поднимается изнутри, толкается упрямое, варжеское: «Всех не спасти, но нужно попробовать спасти как можно больше».

— Кого попытаетесь спасти вы, Эвальд?

— Ковчег, — отвечает Эвальд Хромец и снова смеётся своим заливистым, мальчишеским смехом. — Ковчег из детской игры — слегка разбитый, малость перегруженный не самыми приятными созданиями… Понимаю, как это звучит в моих устах. Но, видите ли, в чём дело. Меня устраивает этот мир таким, как он есть.

Он щедро охватывает рукой Сапфировую гостиную — и оранжереи за ней, и всё, что за оранжереями.

— Нет, он, конечно, несовершенен, кучу всего руки чешутся подправить, но когда это катастрофы доводили до добра. И сдаётся мне, что каждая из сторон — чего бы они там ни хотели… по-своему тащит этот мир к катастрофе. Вы не спорите?

Не спорю, кивает Гриз. Я только думаю — что-ты знаешь что-то или догадываешься о том, что на нас надвигается. Просто держишь при себе… потому что ты всё до последнего привык держать при себе, Эвальд Хромец. Даже поцелуй для собственной жены.

— Так вот, я признаю, что мантия спасителя этого грешного мира мне чертовски не идёт. Но если уж Кормчая, Девятеро или кто там есть не торопятся спасать миропорядок от нового великого катаклизма, то стоит попытаться, как вы считаете?

— Что, конечно, не помешает вам в случае этого катаклизма попытаться развернуть ситуацию в ту сторону, которая будет выгодна Айлору… или вам. Верно?

— Глупо было бы не попытаться, — легко признаётся Шеннет. — Но если вы думаете, что я предлагаю вам союз только ради Айлора… нет — и вы тому лучшее подтверждение. Я же говорил, что вы попытаетесь спасти всех. Поверьте, меня ваши намерения вполне устраивают. Гризельда, — он ставит чашку на столик и наклоняется вперёд, приглашая посмотреть в глаза. — Я… наверное, не лучший человек в Кайетте. Можете считать, что я обратился к вам ещё и поэтому. Потому что вы стараетесь оставлять шансы даже тем, которым едва ли нужно рассчитывать на милосердие. Если хотите — я прошу вас оставить мне шанс. Небольшой шанс… выйти за рамки написанной для меня истории.

Глаза у него блестят, голос скомкался, соскользнул в шёпот, пальцы сжимают трость с головой белого лиса — словно ищут поддержки. И Гриз чувствует там — под бронёй всесильности и интриг — страх. Перед чем-то, что сильнее тронов, перед великим и неизбежным.

Таким, что в попытке остановить это — протянешь руку даже варгу-на-крови.

— Эвальд…

— О, и само собой — я готов платить, — он уже снова безмятежен. — Нет-нет, не поймите неверно — я вижу, что вы не ответите мне сейчас. Не в ваших правилах, да и информации у вас маловато. Это был разговор на будущее. Нет, я готов платить уже за то, чтобы вы подумали. Не деньгами — Касильда и без того собирается неплохо оплатить вашу работу, а сверх вы вряд ли возьмёте… но, скажем, услугами? Число три кажется вам достаточно сказочным? Три услуги от не самого последнего человека в Кайетте. Три ваших желания — Девятеро и Единый, в какой это сказке было, про девочку и чёрного кота?

Нет. Это было в сказке про девочку и белого лиса. Девочка заблудилась в тёмном лесу и избавила от капкана белого лиса с зелёными глазами — и он предложил ей три желания, на выбор…

И Эвальд Шеннетский прекрасно знает эту сказку.

— Три желания за одну фразу. Простую фразу — «Я подумаю над вашим предложением». Даже нойя Энешти сказала бы, что это отличный торг.

Аманда бы сказала не так. Мурлыкнула бы: «Глупо отказываться от таких возможностей».

— Я подумаю над вашим предложением. Эвальд.

Хромой Министр сияет, вскакивая из кресла. Так, будто всерьёз предполагал, что она скажет что-то другое.

— Замечательно, чудно! Тогда до следующего раза. Думаю, представится возможность побеседовать, как только вы выполните контракт — я имею в виду этих оставшихся веретенщиков, да ещё того типа, который придумал протащить сюда этих тварей. Ах да, там же ещё этот странный состав, приманивающий веретенщиков. И лазутчик в вашей команде — право, мне очень интересно, кем он может оказаться. Я попытаюсь выяснить — и ещё посмотрю, как можно обставить в глазах общественности пробуждение Касильды…

— Понимаю, — Гриз не торопится покидать кресло. — Тысяча дел.

Но когда Шеннет, насвистывая под нос что-то задорное, открывает дверь — она всё-таки не выдерживает.

— Вы хотели, чтобы я позвала вас к Касильде, верно? Догадалась и позвала вас к ней сама. Была бы свидетелем её пробуждения. И поняла бы, что вы… не чудовище.

Эвальд Шеннетский с ослепительной улыбкой салютует ей тростью из дверного проёма.

— Три желания, Гризельда. Не сомневаюсь, что вы распорядитесь ими дальновидно.

Мягкий звук прикрытой двери — и удаляющийся стук трости. Гриз остаётся в сплошной синеве Сапфировой гостиной.

Чувствуя себя персонажем в сказке, которую пишет искусный автор.