Пастыри чудовищ. Книга 3

Глава 1

ЛАЙЛ ГРОСКИ

— Что ты делаешь в питомнике, Лайл?

Я как раз раздумывал сразу над несколькими вопросами: куда нас таки несёт, чей это воздушный корабль, что подарить красотке-нойя… и на кой брал я с собой «горевестник» с Пустошей.

Вопрос Нэйша был пожалуй что и лишним.

— Произвожу закупки, нахожу плотников-торговцев-вольерных, ловлю шнырков, стараюсь не попасться на зубок гарпиям-благотворительницам, спасаю свою печень от Лортена… О, точно, ещё выезды с одним устранителем, в оплату предполагаемого долга жизни. Хватит или списочек на полсотни пунктов оформить?

Под бортом воздушного судёнышка сменялись туманные пейзажи. Нэйш примостился на скамье напротив, вытянув ноги. Терпеливый, как смерть.

— Гильдии больше нет. И за свою жизнь ты можешь не опасаться. По крайней мере, настолько, как раньше. Ты, конечно, допускаешь, что кое-кто из Гильдии избежал ареста. И есть ещё законники на Рифах и их друзья, которые так и не в курсе, кто их сдал.

— …ты же, вроде, пообещал не отравлять мне жизнь?

— Просто хочу понять. Что ты делаешь в питомнике до сих пор? Скоро будет месяц, как мы вернулись из Айлора. Ты сотню раз мог бы сбежать, нырнуть в уютную норку… А вместо этого вчера тебя могли убить.

— Ребятишки всего-то с мухоморами в настойке перебрали. Может, через четверть часа я убедил бы их, что я — второе пришествие Арианты-Целительницы.

Штурман воздушного кораблика нырнул в свою будчонку — отслеживать курс, а может, проверять воздушные кристаллы. Так что нельзя было сослаться на то, что у разговора есть свидетели. И некем было заслониться от «клыка», который явно на досуге заглянул в мою черепушку, вытащил самые дрянные вопросы и принялся их озвучивать вслух.

— Не вчера, так завтра. Через девятницу. Через месяц. Спроси у Арделл — сколько «тело» потеряло с момента основания. Быть ковчежником — риск, мне казалось, ты понял это после той истории с геральдионом и небольшого случая с йоссами. А ты ведь не склонен рисковать на пустом месте. Так что же тебя держит — деньги? Но ты бы мог заработать гораздо больше в других местах.

— Может, мне хочется полюбоваться на то, как твоя кукушечка наконец-то упорхнёт за Рифы окончательно. Или как ты наконец-то нарвёшься — а с твоей способностью повсюду наживать себе друзей, — это вопрос времени.

— Сомневаюсь, что ты стал бы рисковать жизнью ради того, чтобы увидеть, как я сверну себе шею.

— Да ты, никак, себя недооценивать начал, — умилился я в туман.

Дали бы мне гарантию, что одному отморозку какая-нибудь тварь что-нибудь отгрызёт в ближайшую девятницу — я бы точно не стал паковать чемоданы.

— Клык за клык, хвост за хвост. Или как это там? Скажу тебе, почему я торчу в питомнике, если ты прояснишь — что тебе-то здесь понадобилось, — Нэйш вскинул брови, и я добавил: — Только не надо гнать про «Мне чертовски нравится видеть, как Гриз Арделл сигает через огненные обручи, а ещё я препарирую зверушек, у меня чудо, а не жизнь!» Давай уж начистоту — ты ни шнырка не похож на того, кто сидит в занюханном питомнике и огребает штрафы за каждое второе устранение.

— На кого же я похож, по-твоему?

В голосе у Нэйша зазвучали опасно мягкие нотки. Сразу как-то вспомнилось, что у меня нет ни ответа, ни понимания — что прячется за личиной Шева Сакриста, охранника с Рифов. Устранителя из Вейгордского питомника. Коллекционера в белом костюмчике.

— Ты бы тоже мог получше устроиться.

Нэйш тоже посматривал через перила — в сырую утреннюю мглу.

— Не могу сказать, чтобы меня интересовали деньги…

— Сказал тот, у кого костюмчик стоит как этот корабль.

Устранитель пожал плечами — почему бы и нет, мол?

— Ты имеешь в виду, что я мог бы сделать карьеру охотника-одиночки. Свобода в перемещениях, свобода в выборе союзников, меньше ответственности и меньше ограничений. Но конкуренция среди одиночек высока. У них бывают времена простоя, когда к ним не обращаются. Заказы приходится искать самому… Да ещё масса сопутствующей работы — переговоры с заказчиками, опросы населения, выслеживание. Если добавить возможности для наблюдения и некоторых… практических исследований, то работа в команде почти всегда перевешивает.

— А. Экземпляров в коллекции больше.

— Можно и так сказать. А если учесть направленность моей работы…

— Это ты про «покажи зверушкам, кто тут главный»? Ты что-то такое говорил во время нашего первого выезда. Всякое там про круг «жертва-хищник» и возможность напомнить бестиям, что не они тут вершина пищевой цепи.

— Мило, что ты помнишь. Может быть, со временем я сменю место. Но пока что…

— Точно, у тебя есть куча причин оставаться в питомнике, — надо бы добавить в тон побольше изумления. — И притаскивать живыми всех, кто идёт с тобой в рейды. А хотя у тебя же и в других группах было это милое правило? Это ж тоже так выгодно! Правда, можешь случайно за компанию с кем-нибудь в Водную Бездонь прогуляться, но ты ж такой весь заинтересованный в грани между жизнью и смертью, так что почему бы и нет?

Нэйш вскинул брови особенным манером — мол, а ты на что вообще-то намекаешь?

— Забываешь, что я видел, чем ты был раньше, на Рифах. Так вот, знаешь что? Ты можешь даже сам верить в то, что навешиваешь мне тут на уши. Вот только ты в питомнике не поэтому и из рейдов всех притаскиваешь живыми по другим причинам.

Крыса внутри грызла, верещала, вертелась ужом. В попытках заставить меня заткнуться. Но заткнуться я с чего-то не мог. Может, придавал опрометчивости «горевестник» во внутреннем кармане или амулет Аманды — в нагрудном. А может, взгляд Нэйша: напарничек чуть-чуть склонил голову к левому плечу, по губам порхает очаровательнейшая улыбка, но взгляд — нацеленный, тускло-стальной, словно вырывает из меня слово за словом, выдирает крючьями, как куски мяса.

— Вариантов на самом деле куча. Питомник — отличное прикрытие. Или укрытие — если ты вдруг бежишь от чего-то. Или кого-то. Бывшей супруги, или закона, или, к примеру, памяти. Или, может, кого-то разыскиваешь и потому постоянно отлучаешься из питомника. А может, у тебя это личное, с бестиями? Сожрали кого-то, на кого тебе не было плевать? Вот ещё вариант — ты натворил что-то такое, что пытаешься искупить — оттого и лезешь из кожи вон, чтобы каждый раз все вернулись живыми.

Ветерок пробивался через воздушный барьер, подхватывал мои слова и швырял их в лицо устранителя. О которое слова и разбивались благополучно в пыль, в пену и щепки. Ни на одном из вариантов лицо не дрогнуло, глумливая улыбочка не дёрнулась и взгляд не изменился.

Вопли крысы наконец-то дошли до адресата, я выдохся и смолк. Нэйш ещё какое-то время полюбовался на меня не мигая.

— Но даже если и так — ты же не ожидаешь, что я тебе об этом скажу?

— Точно, совсем забыл — выдохнул я, повалился на лавку и прикрыл глаза. — Гильдия же сдохла, и мы теперь не лучшие друзья.

— Хочешь сказать, тебя это разочаровывает?

— Хочу сказать — иди ты к чёрту со своими вопросиками.

Нэйш качнул головой укоризненно. Но больше играть в «запрепарируй крысу» не пытался и оставшийся час полёта малевал что-то в блокнотике.

Мы держали курс на юго-восток Вейгорда, и когда неразговорчивый штурман опустил судёнышко на специальной площадке — на западе чернели пики Милтаррских гор, неподалёку от которых у нас случился славный замес с пьющим яприлем.

А на востоке красовалась реликтовая тейенховая роща. Громадные, пузатые, перевитые светящимися прожилками стволы возносились кверху, раскидывали вечнозелёные руки, будто здороваясь. И переплетали кроны в однородную кровлю с подсветкой из высохших плодов-фонариков.

— Мертейенх, — выдохнул Нэйш над ухом и запихнул меня в поджидавший неподалёку экипаж. И весь путь я упорно, зачарованно пялился на Пламенные Деревья, которые Даритель Огня Йенх сотворил для своей любовницы Травницы. Соединив огонь и живое.

До «прихода вод» рощи тейенха красовались чуть ли не по всей Кайетте. Даже в родимом Крайтосе, хотя говорят, что Ледяная Дева не терпит тейенха как свидетельства неверности мужа. У корней «теплых деревьев» селились даарду и вили гнёзда фениксы. Только вот с годами люди распробовали, что это за древесина — сохраняет тепло, не горит, переливается, да ещё отменно накапливает магию, потому годится для артефактов. Так что сейчас по всей Кайетте не наскребётся дюжина рощ, а кусочек такого вот деревца продаётся едва ли не на вес золота. Вырастить тейенх до полноценного размера — нужны столетия, а прорастают и приживаются на новых местах они плохо.

Пока экипаж тащился по распутице мимо тейенховых угодий, напарничек с чего-то щурился на чудо-рощу так, будто вымерял — куда нужно тюкнуть топориком.

— Память одолела? У тебя же была какая-то история с рощей тейенха, фениксами и эффектом, как его бишь…

— Овхарти, Лайл, — отозвался Нэйш тихо. — Там была другая роща. Теперь её не существует, в любом случае.

— Эта-то тебя чем не устроила?

— Ты разве ещё не понял, кто заказчик? Ах да, ты же не вращаешься в кругах охотников. Но ты ведь не мог не слышать про Мертейенх.

— Мерте… — я глянул на ограду, бегущую вдоль рощи «тёплых деревьев», углядел герб, — «Т» в виде дерева, увешанного то ли тушками, то ли петлями, — и родил абсурдное: — Погоди… мы что, сейчас едем в поместье Мейса Трогири?

— Теперь уже его сына. Мертейенхский затворник… любопытно, правда?

Будь на моем месте Янист — малого пришлось бы откачивать при помощи зелий.

Слава охотника на бестий Мейса Трогири ого-го как гремела по всей Кайетте в пору моего детства. Года не проходило, чтобы он не уложил какую-нибудь здоровенную и страшенную тварь — лютейшую мантикору, виверния-людоеда, а то и альфина. Если тварей не подворачивалось, красавчик Трогири направо-налево укладывал в свою кровать не последних женщин в Кайетте. Рассказывали, что это из-за него королева Ракканта осталась вечной девой, а уж про всяких там графинь-герцогинь-маркиз и говорить нечего. А потом за безродного охотника скаканула девица из знати второго круга — с солидным приданым в виде рощи тейенха. Из этого самого тейенха Трогири отстроил себе поместье, стал в нём поживать и воспитывать сынка-наследничка. Да только лет двадцать назад наскочил на несговорчивую животинку на охоте — то ли драккайну, то ли виверния.

«Переломала ему все кости до единой, — со знающим видом пересказывал Эрли на законнической посиделке. — Однако же этот Трогири — крепкий мужик, вон, почти два месяца продержался. Лекари всё пытались собрать его по косточкам, а жена даже у Кормчей в ногах валялась — просила милости и исцеления, только Девятая не снизошла, к убийце-то зверушек, ха!»

По такому случаю жена Трогири скоро отправилась в Омут Душ вслед за мужем. А сынок, на глазах которого папанька попал под виверния, говорят, нехило поплыл рассудком. Закрылся в Мертейенхе, носа из него не кажет и никого не принимает — то ли оплакивает папочку, то ли предаётся безумствам. Особо отчаянные щелкопёры пытались пролезть, только вот перед поместьем… раз… два… тройная линия защиты, тейенховая роща обнесена оградой с защитными артефактами, вон там стоят сигналки…

— Не Цветочный Дворец, — шепнул Нэйш, глядя на ограду и сигналки так, будто они поубивали его родных, — но совсем неплохо.

Поместье Мейса Трогири казалось частью тейенховой рощи вокруг. Колонны-стволы, зелёная резная крыша — и древний, диковатый вид.

Типчик, который нас встречал, к поместью не подходил. Типчик был низковат, хлипковат, а напомаженной и заглаженной причёсочкой напоминал мелкого банковского служащего.

— Неприемлемо! — вякнул типчик, едва мы с напарничком выгрузились из экипажа. — Неприемлемо и недопустимо! Нарушает все договорённости! Как вы их сюда пропустили? — это уже вознице. — Вы будете наказаны за то, что привезли их! А вы — как вы посмели нарушить уговор, это… даже и не думайте, что вам сойдёт это!

Нэйш переваривал истерику со спокойствием того, кто время от времени убивает зверушек на глазах у Мел. А вот возница втянул голову в плечи так, будто его кнутом шибанули, да и руки тряслись. Если только это не боязнь лютого управляющего, то…

— Господин Трогири, так? — изрек в этот момент напарничек. — Не хотите объяснить, о чём идёт речь?

Хлыщ выпучил глаза и ткнул пальцем в меня, будто дамочка, в будуар которой принесли блохастую левретку. Нэйш окинул меня взглядом, который говорил «Отчасти понимаю и даже разделяю ваше негодование, но…»

— Это Лайл.

— Оговаривалось, что вы будете один!

— Оговаривалось, что охотник будет один, — поправил Нэйш педантично. — Лайл не охотник, он…

Пауза вышла оскорбительной, и я поспешил в разговор:

— Помощник на все руки — ну, знаете, переговоры, прикрытие, иногда вот приманкой поработать приходится. А в чём проблема? Если волнуетесь за конфиденциальность, то я как раз отвечаю за полное неразглашение в пользу клиента.

— Никто из группы, — сипел Мертейенхский затворник, — не должен был знать. С-секретность… На этой территории…

— Если вы настаиваете — мы можем покинуть территорию прямо сейчас.

Таким тоном можно перекинуть в лёд пару средних речек. Хозяин поместья заморгал и утратил воинственный пыл. Личико с мелкими чертами исказилось испугом — будто у мальчишки, когда урок не выучил, а учитель выдернул отвечать.

— Я должен по… поразмыслить, да. Немного поразмыслить. Несколько минут. А вы подождите. Я сейчас… пойду… поразмыслю, да.

Хлопнула тяжёлая дверь из тейенха. Оставляя нас пялиться на сложную резьбу.

— Слышал, конечно, что на детях талантливых людей природа отдыхает, — высказался я вполголоса. — Но тут она уж прямо длительный отпуск взяла.

Попытался было разговорить возницу, но тот отворачивался, мотал головой и трясся так, что аж в лошадях отдавалось. Ладно, если только сынок знаменитого Трогири не примет нужные таблеточки и не передумает — поездка может оказаться слишком короткой.

Таблеточки оказались что надо: за распахнувшейся вновь дверью, открылась бездна гостеприимства.

— Прошу прощения, даже не знаю, как оправдаться… Такой нелюбезный приём, входите же, входите. Господин Нэйш и господин… Лайл, ах, это не фамилия, какой я недогадливый. Гроски, да, очень приятно познакомиться, и мне правда, очень жаль. Приветствую вас в Мертейенхском поместье — обители лучшего из охотников Кайетты!

Полутёмный холл и без того орал о том, чья это обитель. Он был устлан шкурами альфинов, а по стенам красовались головы бестий. Кое-где стояли и чучела — а на почётных местах было развешано аж шесть высоченных портретов Мейса Трогири. Охотник на единороге, охотник со сворой собак, охотник поставил ногу на голову поверженного альфина…

— Боюсь, я совершенно одичал в своём уединении. Но когда сберегаешь наследие знаменитого отца… тяжкая ноша… и столько недостойных людей хотят проникнуть сюда, ходят и вынюхивают… Впечатляет, правда? Вот это знаете что? Шкура Мартакского людоеда, три года и почти двести жертв, отец выслеживал его две девятницы… А вот чёрный альфин, он нападал на добытчиков серебра в Айлоре. О, вы, конечно, слышали про этого огнистого лиса, он разорял и поджигал птичники в Ирмелее, виртуозно обходил ловушки, несколько лет водил за нос охотников и из облав уходил! Венец коллекции — скортокс, эти твари очень опасны, особенно их хлысты, и то, что отец одолел одну такую…

Хлысты скортокса — с десяток длинных, кожистых кнутов Гриз Арделл — свисали со стены безжизненно. А сынок Трогири вился вокруг — сам как хлыст, пригибался, хихикал, заглядывал в лица.

— …да, тот игольчатый волк со своей стаей зарезал немало овец под Фениа… В коридорах и других залах тоже немало памяти об отце — вы, конечно, слышали о нём и о той давней трагедии… ужасной трагедии. Я стараюсь сберечь его славу, однако что я… недостоин, и репутация — поймите, репутация моей фамилии…

Прогулка закончилась в небольшой курительной, где над камином примостился очередной портрет Мейса Трогири — в компании золотистого алапарда. Хозяин указал на диван, сам плюхнулся в кресло и позвонил в колокольчик.

— Виски? Вино? Может быть, несколько затяжек водной трубки? И если вы не завтракали… Да-да, я вижу, вы хотите скорее к сути, просто хочу заверить, что если вам только что-то понадобится — достаточно сказать… да, сейчас.

Бледная служанка скользнула в комнату, выставила на столик бутылки, выложила водную трубку, тенью ускользнула в коридор. Сынок Мейса Трогири принялся прикуривать, причём руки ну него подрагивали.

— Репутация… великая вещь, правда? Ваша репутация, господин Нэйш, великолепна, просто великолепна. Ваше имя ещё не гремит, как у моего отца, но со временем, я не сомневаюсь… а я вот ни на что не годен в охоте, представляете себе? Из-за того и попал в эту ужасную ситуацию. Вынужден прибегнуть к сторонней помощи здесь, когда…

Он сделал крепкую затяжку и позеленел. Выдохнул вместе с дымом:

— Понимаете, в нашей роще… там хищник.

И вытянул шею, чтобы рассмотреть ошеломление на наших лицах.

— Ну, знаете ли, — высказался я поосторожнее. — Бывает такое.

— Да-да-да, бывает, но подумайте — роща ограждена! Об ограде позаботился ещё мой дед, а отец хотел соорудить здесь вечные охотничьи угодья. Нечто вроде заповедника для самых разных тварей, из тех, на которых он охотился, а охотился он только на самых опасных…

Да уж, по поместью видать — фанат своего дела. Даже в курительной по стенам разгуливают деревянные мозаичные твари. Когтистые и клыкастые.

— Отец покупал их, выпускал туда. Пару алапардов и пару виверниев. Пару грифонов. Яприлей у нас было пять. Мантикор и альфинов он не успел… Игольчатники, огненные лисицы, драккайны… Бестии не нападают друг на друга, а пищи было вдоволь: косули быстро плодятся, и кабаны, в озёрах рыба, птица. Нет-нет, это не те хищники. Тех мы знаем. Я после отца заботился об угодьях: хотел, чтобы всё осталось при нём, да. Но это… эта тварь… это не алапард, не виверний, не драккайна. Это… иной Хищник. Зверь.

Заглавные буквы так и засияли перед глазами. А лицо у Трогири дёргалось, бутылка виски звякала о край стакана.

— В прошлом году, летом, лесничие начали замечать тела. Всегда только бестий. Она… оно не ест их, только убивает. Чаще без крови. Переламывает кости: хребет или позвоночник. Иногда душит. И… оно не оставляет следов: ни шерсти, ни меток, ни крови. А охотится по всем нашим угодьям тейенха, которые… вы же понимаете, вокруг поместья. Только сначала Зверь охотился далеко, а теперь начал… сужать круги.

Он полувсхлипнул-полухрюкнул и приложился к своему стакану с виски.

— А егеря и лесничие теперь боятся ходить в тейенховые рощи… Говорят, у них такое чувство, будто кто за ними следит. И ловушки мы пробовали ставить, но оно не идёт на ловушки и манки, оно будто… знает.

— Стало быть, никаких следов, и его не видели… а нападения на людей были?

Мертейенхский затворник замотал головой как будто даже с облегчением.

— Люди… нет, с людьми был только один случай: какая-то сила налетела, ударила одного молодого егеря — он говорил, будто из пустоты. Он перепугался, отполз за кусты, но трогать его не стали. Да и ещё некоторые лесничие рассказывают, что вдалеке мелькало что-то — словно бы ожившая часть леса, но они так и не могли понять, что это за тварь.

— А тела убитых зверей или хоть шкуры? Нет? Извиняюсь, конечно, но получается — всё известно только со слов слуг?

Трогири странно хихикнул, покосившись на портрет.

— Нет, не только со слов… впрочем, это потом. Ещё можно услышать странный вой при молодой луне. Жуткие звуки, не принадлежащие ни одной твари в Кайетте. И я полностью уверен в своих лесничих, некоторые из них служили ещё при моём отце, и я им доверяю! Зверь там. Я просто знаю, что он там.

— А вы не думали, откуда он мог там взяться?

Трогири-младший замер так, будто я высадил в него всю свою магию заморозки с Печати. В руке — поднятый стакан с виски, тихо позванивает кубиками.

— В-взяться? От-ткуда в-взяться?

— Ну, если вы уж так доверяете вашим егерям и лесничим и это правда не какая-нибудь сбрендившая драккайна… или кто там у вас — вивернии? То как-то же должна была у вас в угодьях появиться эта тварь? Вы разве это не пытались понять?

— Н-нет?! То есть, д-да, я… я пытался, но… — он мучительно кривился, будто на что-то решаясь. — Сперва я думал, может — ну, вы знаете, когда бестии вместе живут… возникают мощные гибриды, да? Особенно если там драккайны?

Ну и отмороженным же охотничком был Трогири-старший, если закинул к себе в хозяйство драккайн! Эти твари легко скрещиваются и образуют гибридов второго-третьего порядка. Только вот драккайна-гарпия будет размножаться с гарпиями, а не с алапардами.

— Потом… может, он как-то через ограду — она очень надёжная, рассчитана на лазающих тварей, даже на летающих. И был ещё перенос — где-то полгода назад…

И зачастил, пряча глазки, что он старается сохранять наследие отца, а земли и активы, которые были в банках, — всё равно истощаются, а поместье требует денег, приходится идти на крайние меры, и это было не так уж много, всего десяток деревьев, но ограду пришлось перестраивать и переносить, и может быть, какой-то хищник смог проникнуть…

Видно было, что в собственную теорию местный отшельник не верит ни на грош, а настоящую озвучить боится.

— Господин Трогири, вы же понимаете, что чем полнее изложите свои догадки, тем проще нам будет обнаружить этого… Зверя? Если есть какие-то предположения…

Сыночка знаменитого охотника конвульсивно хихикнул. Всосал дозу виски до конца и принагнулся вперёд, чтобы выдохнуть вместе с алкогольными парами:

— Я думаю… думаю, что это Он.

Чёртовы заглавные буквы, почему они тут повсюду вообще?

— Он. Ну, вы понимаете… — Трогири взмахнул руками — руки тряслись. — Он. Тот самый. Зверь. Хищник. Который сделал Это.

— Это?

— Да. Убил отца.

Широкоплечий охотник с портрета глядел на отпрыска хмуро, как бы не понимая — как у него такое-то могло народиться. Зато Нэйш соизволил поднять ресницы и упереться в Трогири взглядом, под которым тот затрясся только сильнее.

— Я… я был там, девятнадцать лет и три месяца назад… был там. Болота Тильвии. Отец часто брал меня с собой, всё пытался научить, передать… Но я был плохим учеником. И там… там тоже были тела. Мы находили с ним. Алапардов. Гарпий. Керберов. Отец сначала думал — какой-то капкан или артефакт. Потом он напал на след — я не знаю, что это было, я не видел, как он, не умел применять такие заклинания поиска… Отец вернул меня в лагерь, оградил артефактами. Он сказал, что долго искал эту тварь. Я просил его, понимаете, просил — не ходить одному… взять слуг, свору… Но он взял только Приала. Это был его охотничий алапард, вот он с ним вместе на портрете.

Золотистая кошка на картине улеглась у ног хозяина, подставилась под ладонь. На плече у Мейса Трогири красовался знаменитый атархэ — раздваивающийся при надобности метательный серп.

— Они ушли, а я… я ждал в лагере, под защитой. Со мной были егеря, свора… хорошая защита на артефактах… отец всегда брал, когда шёл со мной… И всё было тихо. Всё ночь тихо.

Он раскачивался в кресле, глядя на портрет отца. Будто маленький мальчик, который рассказывает страшную историю.

— А потом один егерь — он был Следопыт — он услышал рычание. Далеко. Дрался алапард и… ещё были звуки. Будто бы плач, только жуткий, заунывный. Потом всё опять смолкло, и я подумал — отцу нужно помочь… приказал взять свору, мы пошли туда…

А по виду так и не скажешь, что отчаянный. Сколько ему тогда было? Лет двадцать

— для охотника прилично, многих с малых лет обучают.

— Отец, наверное, пытался выйти к лагерю с другой стороны. А тот… Зверь… он шёл следом. И мы услышали.

Он зажмурился и замотал головой, выдавил через силу:

— Там… был крик… потом хруст костей. Я бежал обратно, к лагерю… мы все бежали. И слышали, как кричал отец. И плач, жалобный, как у ребёнка. А потом я… потом я увидел.

Голос у него совсем осип, а глаза вытаращились безумно.

— Отец был в воздухе. Будто… словно его Дар обезумел, вышел из-под контроля. И его словно смяло, искорёжило… отшвырнуло. Метнулась какая-то тень. Потом — всё. Мы после не нашли следов. Даже Следопыт — признался, что Дар почему-то не берёт.

Трогири клацал краем бутылки о стакан. Нэйш щурился на местного отшельничка. Я прикидывал, а не пора ли и мне выпить, после такой-то истории.

— Ваш отец, — сказал я, когда Трогири таки нацедил себе выпивки, — умер не сразу. Простите, что спрашиваю, но… он не говорил, что это была за тварь?

Наследничек мотнул головёнкой, на которой встопорщилась не до конца залакированная прядь.

— Вершина цепи, — вышептал, улыбаясь кривовато. — Вот, что он твердил. Вершина цепи и проклятие охотника. И просил, чтобы никто не узнал. Потом я понял: он опасался, что другие тоже пойдут искать… и будет как с ним. И я долго пытался понять — что это могло быть… Думал даже, что это какая-то демоническая сущность — знаете, как бывают твари, которые преследуют всех членов рода, или… Я думал, что Зверь убивает охотников. Но я — я ведь не охотник.

Он икал и захлёбывался виски, и часто дышал, кидая взгляды то на меня, то на Нэйша:

— Если это Он… что ему тут надо? А? Зачем пришёл? Я никудышный наследник своего отца, я могу только беречь, но… не умею, как он. А ваша репутация, господин Нэйш — выше всяческих похвал, и вы сделаете это, вы же согласны, да? Просто закончите с этой тварью, прошу. Хотите пятьсот золотниц? Или тысячу?

Нэйш по-прежнему молча таращился на хозяина. В светло-голубых глазах отражалось каминное пламя. Разговаривать приходилось мне:

— По части устранения господин Нэйш большой специалист, не сомневайтесь. Но вы как-то… не думали, что лучше бы вызвать команду больших специалистов? Вот наша группа ковчежников — там есть Следопыт, есть варг, нойя со снадобьями и амулетами…

Интересно, спасёт «Милость Перекрестницы» от странных заказчиков? Трогири взвился, как укушеный, даже виски расплескал, пока махал руками:

— Нет! Нельзя! Я же вам всё время толкую — репутация моего отца… что скажут, если узнают? Трогири? Нанял охотников?! Тайну не соблюсти, и эти репортёры, постоянно вокруг, они бы вынюхали, узнали! Отец так рассердился бы, он… он надеялся, что я смогу, но я не смогу, я не как он, а вы же сможете, да, господин Нэйш? Ваши характеристики, и Дар Щита… Вы сможете. Я не сомневаюсь.

«Ты чего молчишь?» — поинтересовался я у внутренней крысы и у Нэйша — мысленно. «А чего говорить, — резонно пискнул грызун, — валить надо от такой работёнки. Если уж эта тварь замочила когда-то лучшего охотника Кайетты, а теперь пришла за его отпрыском…»

На удивление, Нэйш думал примерно так же.

— Господин Трогири. Что, если мы откажемся от этой миссии? Мы ведь сейчас не связаны клятвами или контрактами. Так что можем просто выйти из поместья, сесть в экипаж. И мы не давали пока что никаких обещаний о том, что будем молчать — так что если мы выедем отсюда и пойдём прямиком в газеты…

Мертейенхский отшельник перестал размахивать руками и застыл с приоткрытым ртом. Видок у него был глуповатый — будто у деревенского дурачка, который ухитрился заблудиться между соседних домов.

— Вы… вы же шутите, да? Шутите? Я же знаю, ваша репутация… вы же не отказываетесь от вызовов, вы не можете! И вы выразили согласие, когда явились сюда — как это вы можете отказаться? И… я оказываю вам честь! Выбрал вас… среди других… охотиться во владениях Трогири. Я — Нарден Трогири — прошу вашей помощи, а вы мне… вы не можете! Вы просто не можете!

Последнее — в полный голос, с негодующе-визгливыми интонациями и размахиванием рук.

— Не могу?

Нэйш сидел на месте — ногу за ногу заложил. А наследничек торчал посередь комнаты во весь рост. Только вот не было сомнения насчёт того — кто тут хищник, а кто жертва.

— Прошу вас… — Трогири заламывал руки с безумным видом. — Умоляю, не бросайте… не бросайте меня… с Ним. Крах… сейчас… искать ещё кого-то…

— Есть много более опытных и известных охотников, и я могу подсказать, как с ними связаться.

— Но они все… промахивались.

Мертейенхский отшельник зыркнул на портрет своего отца, подступил к Нэйшу вплотную и зашептал ему чуть ли не в лицо:

— Я выбирал, я знаю… у них у всех были промахи. У каждого. Они скрывают… не хотят себе портить репутацию. Но у них были ранения. Или от них уходила дичь. О вас же говорят, что вы безупречны. Господин Нэйш, этот Зверь сумел справиться с моим отцом. Лучшим охотником из всех, кого я знал. И теперь, чтобы убить эту тварь, нужен не просто охотник. Нужен кто-то… кто-то…

«Сверххищник», — попросилось в мысли.

— «Вершина цепи», — выдохнул Трогири благоговейно. — Да, точно. Чтобы убить того, кого так назвал отец — нужен тот, кто выше, чем просто охотник. Умоляю, позвольте мне… скажите мне, что я могу надеяться на вас.

«Откажись», — чуть не завопил я. Плевать, что не отказываешься от вызовов (это, кстати, что — ещё одно правило?). Плевать на предложенную цену. Откажись, потому что здесь всё не так в этом клятом доме, начинённом портретами и трофеями — неужели ты не слышишь, не чуешь?!

Но я уже знал, что он согласится. Чуть расширенная улыбочка, немигающий взгляд: «Вам трудно отказать, господин Трогири. Я сделаю, что смогу». Взгляд чуть-чуть соскальзывает на меня — эй, Лайл, заснул? И время изгибать хребет, изображать радость от обретённого задания, кивать: а как же, всё, что только изволите… надо бы контрактик, к слову… говорите, уже есть? Чудненько, чудненько, можно глянуть?

Нэйш подписал, не читая, кивнул в мою сторону — «Лайл изучит и задаст нужные вопросы, где можно переодеться?» Потом напарничка увела куда-то бледная тень слуги, а я застрял в курительной с контрактом на тридцати шести страницах, а чокнутый сынок знаменитого охотника заглядывал через плечо, дышал сладковатым дымом из водной трубки, тыкал пальцем с длинным ногтем: «Вот пункты о неразглашении, видите? С тридцать седьмого по шестьдесят третий… А тут вот ограничение по срокам… не хотелось бы, понимаете, чтобы это длилось долго… И — вот — вам придётся не покидать поместье, пока всё не будет выполнено. О привлечении моего персонала…»

И то ли от пахнущего ванилью дымка, то ли от мерного чтения пунктов, шелеста страниц — я впадал в утлое, покорное оцепенение. Безнадёжное, как похмелье после четырехдневной пирушки. Пробегал взглядом один за другим многословные, спорные пункты, привязывающие нас к поместью Мертейенх, пока тварь в угодьях тейенха не будет «стопроцентно мертва». И покорно кивал, хотя мог бы сказать: «Эй, постойте, пункты с сорок второй по семидесятый что-то спорные, мне надо бы посоветоваться с напарничком». Потом разыскать комнату, выделенную Нэйшу, взять коллекционера за грудки, спросить напрямик: «Ты что творишь?! Ты зачем на это вообще подписался?!»

«Вам покажут вашу комнату, господин Гроски» — почему у них тут всё-таки не слуги, а бледные немочи? Мысли путаются, тонут среди переливов тейенха, как в сладковатом дыму, нужно потянуть время, нет, опросить лесничих. И только приставучий, неотвязный звон в ушах… нет, это как будто визг где-то изнутри… тейенх, тейенх, что же я помнил про тейенх, что-то важное про эту рощу. «Ваш напарник зовёт вас, господин Гроски», — и я покорно иду на зов, будто жертва, которая понимает, что от прыжка хищника не уклониться — а в мире же есть только жертвы и хищники, я же от кого-то слышал это…

Коридоры тоже путаются, путаются и ветвятся. И в них полно трофеев — шкур, и клыков, и голов с мёртвыми глазами. Трогири снова прилип по пути — Боженьки, откуда только выскочил? В его рассказе сменяются ловушки, взлетают в прыжке обречённые звери, пытаются уйти из облавы, скрыться от преследования, не понимая — что обречены, что по пятам идёт охотник… Чучело оскаленного кербера. Панно с перьями пятнадцати грифонов. Два жала мантикоры — глядятся друг в друга…

Вывели не к воротам — к выходу за правым крылом поместья. «Вот помещения егерей, а за ними вход на территорию тейенховых рощ, вы можете зайти, оглядеться, ознакомиться …» Нэйш в чёрном плотном костюме (расстался с трауром?), с сумкой на боку кивает — «Да, разумеется. Нет, оружие всегда при мне. Начну с небольшой вылазки вдоль ограды. Посмотрю местность, следы, сигналы в лесу. Тем временем Лайл опросит лесничих, у него это получается куда лучше, да, Лайл?»

Мантикора забери — да он улыбается. Мягкой, почти светлой улыбкой того, кто вот-вот чудо узрит! И Мертейенхский наследник кивает, успокоенный, осеняет даже вслед каким-то знаком благословения…

— Идём же, Лайл.

Мне-то куда? А, туда, где высокая зубчатая ограда и невысокая калитка, в которой светится хранящий артефакт. Калитку уже с приглашением приоткрывают, а за ней возвышаются, приветственно протягивают руки теплые деревья, навсегда впитавшие то ли солнце, то ли огонь Йенха Пламядарителя… А под деревьями, гуляют алапарды, и драккайны, и яприли, а ещё гуляет Зверь, который — над ними… Но мне ведь не туда? Нэйшу туда, точно. А мне вон в те домики, справа и слева, мне — говорить с вольерными, мне повезлоя не хищник, меня уберегли… кто? От дурных дорог бережёт Перекрестница…

Пальцы правой руки подползли к карману, где лежал подаренный Амандой амулет. Коснулись сложной вязи — сходящиеся-расходящиеся пути… колет кончики пальцев — или, может, это Печать откликается холодом…

Пальцы левой руки сжали чёрную ткань. Нэйш остановился на полушаге. С искренним интересом опустил взгляд на свой локоть, в который вцепился я.

— Не ходи.

— Лайл. Ты здоров? На нас вообще-то смотрят.

— Я здоров, а ты окончательно рехнулся. Куда тебя вообще сейчас несёт? Ты хоть карту их угодий запросил?

— Думаешь, она нужна на этой маленькой охоте?

Ресницы приподнялись, открывая застывший, тусклый голубоватый лёд. Обращая светлую, полную ожидания улыбочку во что-то жуткое.

— Лайл. Ла-а-айл, — я поклялся, что если уйду из питомника, никогда больше не назовусь своим именем. — Ты ведь с нами восемь лун уже. Пора было бы привыкнуть и научиться распознавать…

— Да что ты несёшь?! — теперь я пытался тащить его назад. Всё равно что пытаться сдвинуть с места королевский дворец Вейгорда. Испарина выступила на лбу, ноги соскальзывали, но я всё не сдавался и шептал, почти не слушая, что говорит он: — Ты хоть понимаешь, что отсюда нужно уходить, этот Трогири лгал, не знаю, в чём, но всё неспроста, куда ты лезешь, не ходи, мы же тут будто в…

Крысы остро чуют ловушки. Даже через дурман.

Амулет Аманды покалывал грудь — или кололо изнутри?

Улыбка Нэйша — выстывшая и жёсткая, теперь казалась высеченной в камне. Хотя и была одобрительной — «Ну вот, молодец, что понял».

— Знаешь, что примечательно, Лайл, — прошептал напарник, мягко нажимая на моё запястье (пальцы разжались сами собой, запястье словно ужалило болью). — Когда в клетку попадают два хищника… никогда не ясно — кто из них окажется добычей.

Он похлопал меня по плечу. Улыбнулся лёгкой и радостной безумной улыбочкой, шепнул: «Осмотри дом, Лайл, только осторожно».

И канул за калиткой между молчаливых егерей — и калитка закрылась за ним, прежде чем я успел пожелать ему хотя бы милости Перекрестницы.

ЗВЕРЬ

Я стою у Запретительной Черты. Черта говорит: не ходи, нельзя. Она длинная и высокая. Если прыгнуть на неё — будет жечься и оттолкнёт. Я не прыгаю. Я слышу ловушки, как голос земли и дыхание травы. Среди деревьев много мелких, глупых (для кого?). Я их всегда обхожу. Но вдоль этой люблю ходить и вслушиваться, и думать.

Запретительных Черты две, у второй я тоже бываю. Та много длиннее, к ней нужно бежать через деревья. Но эта интереснее. У этой другая цель.

Всё живое имеет цель: вода утоляет жажду и прячет следы, а опавшие листья теплы, и в них хорошо спать. Добыча вкусна, а клыки — чтобы рвать её. Особенно имеет цель магия. Я знаю магию. Различаю её запахи, как запахи крови.

Та, что позвала меня в этот мир, дала мне цель, и я несу её в себе. Цель держит, вцепляется, не даёт уйти в тёплое лоно, в сытый, спокойный сон.

Найти Охотника. Убить Охотника.

Я убил многих, но цель звенит во мне. Зудит под кожей и заставляет ходить у Запретительной Черты. Вдыхать запах магии страха.

Там, за Чертой — логово. В логове кто-то есть. Может ли быть там Охотник? Я самый умный, самый хитрый. Читаю следы и знаки. Слышу, как ходят те, кем он повелевает. Они боятся меня. Смешные жертвы, которые мне не нужны.

Он там в засаде. Но я его пока не выманил. Он тоже хитрый, он попытается выманить меня. Может, он пошлёт охотника, который ему покорен, только не так силён? Тогда тот бросит вызов по глупости, и будет схватка. Я самый сильный, самый ловкий. Всегда побеждаю и не промахиваюсь.

Оставляющие следы под деревьями знают это. Некоторые бросили мне вызов. Этих я быстро убил. Другие признали моё превосходство. Все они пахнут этой землёй и кровью её, и они-с-землёй, как со мной клыки и когти. Слабые. Добыча. Жертвы. Не умеют сливаться с землёй, как я. Не умеют ступать без следов, как я…

Все, кого я убивал раньше. Слишком медленные и громкие. Трусливые и хрупкие. И цель царапает, цель холодит. Найти Охотника. Убить Охотника.

Я великий охотник. Самый лучший охотник, которому покорны все меж этими деревьями. Кто лучший охотник у тех, с магией на ладони? Кому они покорны?

Запретительная Черта пахнет логовом Охотника-над-Охотниками. Цели.

Дождь пахнет ловом. Вызовом. Встречей.

Запретительная Черта не сплошная. Открывается в разных местах. Эти места я тоже чую и бываю у них. Но там она толще. Там не пройти.

Оттуда выходят ненужные, шумные жертвы, по которым ясно, что они покорны. Я не показываюсь им. И не трогаю. Они не цель. И невкусны.

Я становлюсь дождём — и знаю, что Запретительная Черта открылась с другой стороны круга. Становлюсь листвой — и знаю, что Черта впустила не жертву, но хищника. Охотника.

Найти Охотника. Убить Охотника.

Чешуйки брони на спине подрагивают смыкаются, скрывая уши. Несколько прозрачных защищают глаза. Я чую его цель. Он пришёл за мной, и это так хорошо.

Сейчас я превращусь в ветер, потом в лес. Буду следить за ним. Гнать его. Потом он бросит мне вызов или я ему.

Тогда я превращусь в смерть.

Может — это всё-таки будет тот самый, самый главный Охотник? Тогда я исполню цель и смогу вернуться.

Я самый сильный. Самый хитрый. Самый быстрый.

Запретительная Черта закрывается за ним. И начинает пахнуть ловушкой.

Я скольжу на зов, к Охотнику, который скоро станет добычей.

У Охотника нет ни шанса.