Пастырь крови

Глава 5. Исповедь отступника

Спустя двадцать минут

Этиен стал подобен тени, что крадётся среди домов. В груди быстро стучит сердце, руки и ноги напряжены. Хмель и всякое опьянение выветрились на холодном ветру. Он ступает аккуратно, прислоняясь к стенам и быстро перебегая. За ним осторожно следовала его соратница, присматривая за тылами – дабы никакой стражник из ночных патрулей не поплелись за ними, либо сельчане или даже ловкие гоблины не увязались.

В чёрном камзоле, со вздыбившимися перьями, он стал похож на гневного ночного призрака, дыхание ангела мести или потайного охотника, идущего по следам жертвы. Он опасливо высунулся из-за угла, в поле его зрения попала невысокая фигура под чёрным кожаным плащом. Крупно сложенный мужчина также двигается довольно осмотрительно – постоянно оглядывается по сторонам, крадётся среди невысоких домов, сильнее натягивая капюшон на лицо и будто бы скользя по улочкам. Без всякого сомнения, они следили за единственным гномом в этой деревне и её правителем, который намылился куда-то посреди тёмной ночи.

Люссиэль медленно шла за Этиеном. Её острые глаза всматривались в непроглядную ночь, ища тех, кто бы мог их заметить, но никого не находила. Она сама удивилась тому, как Фаринг выбрал путь – ни одного ночного патруля, ни одной живой души. Либо же, она подозревала, что староста мог дать вольную солдатам или вообще пустить их по другим путям патрулирования. Несмотря на то, что воины служат напрямую маркграфу, звенящие монеты или пара бутылок вина никогда не бывают лишними.

Они всё дальше и дальше уходили от центра Лациасса. Тут и там промелькнут немногочисленные горящие факелы или «фонари» с тускло горящими масляными светильниками. Фаринг не спешит, хоть и соблюдает некую осторожность, всё равно немного расслаблен, что даёт мысль Этиену – он уже довольно давно этим промышляет.

Быстро преодолев улочку, инспектор едва было не споткнулся, но удержал себя – руки чуть не проскользили по пыльной улице. Мгновенно подняв голову, он выдохнул… староста ничего не заметил и всё продолжает уверенно двигаться к цели.

Они неумолимо шли за ним, словно тень, будто призраки, преследовали, шаг за шагом, если были бы охотниками, а он жертвой. Но проблема в том, что всё может оказаться иначе, ибо кто они для опасного убийцы, тайного республиканца и вероотступника на посту старосты? И ради того, чтобы скрыть свои деяния он готов пойти на всё – вплоть до умерщвления детей, и отравлений. В таком случае над ними висит опасность – один лишь Бог знает, что будет, если глава Лациасса вздумает их убрать.

Староста остановился, Этиен же прилёг за небольшой кустик. Слуга Инквизиции понял, что они находятся где-то на северном краю деревни. Фаринг посмотрел по сторонам, ещё раз крутанулся и, убедившись, что никто его не видит, пошёл в сторону. Мужчина аккуратно подступил к небольшому домику, над которым сквозь сумрак проглядывается резная фигурка птицы, поднялся по деревянным ступеням и слегка стукнул по массивной дубовой двери.

- Господь с нами, - прозвучал шёпот.

- Святой Бог рассеет туман заблуждения и разобьёт оковы тирании, - ответил староста, и ему тут же открылись «врата» в общину.

Фаринг быстро вильнул вперёд, за ним резко закрылась дверь.

Инспектор кивнул эльфийке, дав знать, что делать. Девушка стремительно подбежала к небольшому заборчику возле которого раскинул ветви пышный кустарник. Даже половины его жёлтых листьев хватит, чтобы покрыть её от ненужных взоров из окна странного домика.

Этиен осторожно подобрался к стене, удобно пристроился у окна, «накрывшись» ветвями куста у стены. Дочь лугов встала поодаль, за деревом, смотря за тем, чтобы ночные патрули их не заметили в не самый подходящий момент. Он нашёл довольно солидную щель, а тишина в Лациассе позволяла прекрасно слышать о чём идёт речь. Эмиссар Лаодикия смог увидеть в плохо, тускло освещённом помещении, немного народа. Все они в простенькой деревенской одежде смотрели на высокую фигуру в тёмной рясе. Он стоял у небольшого камина и был хорошо освящён.

- Ты пришёл, брат, - протянул руки иерарх общины. – Мы ждали тебя.

- Да, брат. Я задержался. Простите меня, Господа ради.

- Всё в порядке, брат, - поддержали старосту люди. – Мы рады, что ты здесь.

- Хорошо, что ты пришёл, брат. Теперь мы можем начать, - радостно объявил бородатый мужчина, его пальцы погладили книгу на кафедре и открыли её, разнёсся шелест листов. – Теперь, братья и сёстры, давайте помолимся.

Все присутствующие взялись за руки, медленно и ритмично стали покачиваться, словно пшеница на ветру. Спустя секунду полился неспешный мелодичный молитвенный гул:

- Господи, послушай нас, детей Твоих. Вот мы молимся Тебе, при ночи, потому что днём мы презираемы и гонимы. Пошли ангелов Твоих, чтобы они скрыли нас от всякого недруга. Помоги нам в делах наших, потому что они трудны. Мы любим Тебя, Отец Небесный. Вот мы собрались ради изучения писаний, научи нас правильно их исследовать.

Молитва была завершена. Пастор общины поклонился, после чего вновь обратился к тем, кто собрался тут ради «Слова»:

- Братья и сёстры. Сегодня мы поговорим с вами о верных Богу, о тем, что действительно составляет «Слово Господа», - мужчина в порыве экзальтации поднял руки. – Воистину, те, кто опираются больше на предание, больше на нормы Церкви и на учения сомнительных святых, которых считают едва ли не абсолютными посредниками между нами и Богом всемогущим, сбились с пути, который нам уготовил Господь.

«Еретики», - точно квалифицировал их действия Этиен. Но это заставило его задуматься о том, что творится в деревне, чем стал Лациасс. При свете все сельчане идут в храм, где отец Иннори становится посредником между Богом и народом, а потом начинается глубокая и разносторонняя жизнь. Народ отправляется на поля, где работает весь день, а потом в тавернах претворяет в жизнь мистерии пьянства и безудержного веселья. Орки возвращаются к себе, где вновь сливаются с древними традициями. Иннори и горсть слуг храма продолжают развивать духовную жизнь в лоне учения иерархов. Но есть и те, кто сохраняет внешнюю верность матери-Церкви, внутри давно уже идут по другому пути. Этиен видел не менее двадцати фигур, отринувших храмовую стройность, поправших святость преданий и учений святых ради простоты и тотального упрощения религиозной жизни. И он может их понять… всё его тело и душа сотряслись от того, что он может их понять, на спине проступил холодный пот. Странный призрак неповиновения повеял в душе, но штраффалец быстро его подавил.

- Братья, - продолжил иерарх. – Верные Господу это те, кто исполняет его заповеди. Как писал праведный Вальд – «Господь не говорил нам собирать предания человеческие и жить по ним. Господь не говорил нам в заповедях – покупайте индульгенции за них вы получите прощение от Меня. И тем более Он не говорил – поступайте так, как вам прикажут иерархи. А если мы более предпочитаем слушать людей, то мы не верные Господу», - старик по-отечески посмотрел на них, и вдохновенно сказал. – Братья и сёстры, говорю вам – все те, кто облачён в рясу, уже более не служат Богу, ибо они отошли от слов Его. Мы же – вот истинные верные Господу. И не только мы, а и наши братья из Фарции, и братья Лютора, восставшие на севере. Они сбросили с себя цепи иерархической тирании, они стали свободны. Они приносят жертвы так как сердце велит, а не по текстам канонов. А теперь, давайте помолимся, - после сих слов к небесам вновь вознёсся вой.

Что же он тут узрел? Это не чёткое последовательная полуношница, которую сейчас служит отец Иннори, а вместе с ним немногие, но что-то странное, рождённое из общего решения, служащего для народа и обслуживающего его желания. Инспектор тряхнул головой, продолжив внимать отравленному ядом неповиновения учению:

- Братья и сёстры, я хочу вам напомнить, что слово Бога живого это слово, обращённое к нам. Но вот те учения и речи, которые к нам обращают с амвона это учения человеческие, - иерарх опустил руки; выдержав театральную паузу, он проникновенным голосом продолжил. – Во имя Господа, все таинства и молитвы, под дланью отца Иннори небогоугодны, ибо он учит более учениями человеческими, но вот мы – истинные дети Бога. Церковь под руководством Великого Понтифика больше зиждется на словах святых отцов и прочих посредников между небом и землёй. Но не всемогущ ли Бог услышать нас без молитв священников? Не всемогущ ли Творец простить нам грехи наши без жертв и таинств, потому что он просто любящий Отец? Не всемогущ ли наш Отец Небесный сам построить Церковь ему угодную без рук человеческих? А мы дети Его.

В уме Этиена начала мгновенно начала выстраиваться чёткая и выверенная сеть опровержений слов еретика. Она состояла из чудесного и глубокого синтеза слов непосредственно из «Завета», логических схем и убедительных фактов из жизни. Однако он тряхнул головой и развеял все мысли о споре, сконцентрировавшись на наблюдении.

Руководитель общины, завершив проповедь, перешёл к своеобразным таинствам. Конечно, он полностью проигнорировал повеление Господне о священстве, которому сам Бог дал право и обязанность приносить жертвы и творить все таинства, и сам взял в свои руки святые деяния.

«Непомерное богохульство и дерзость!», - возмутился вазиантиец, плюнув.

- Преломим хлеб в знак жертвы мирной пред Господа, - пропел иерарх, подняв лепёшку и разломав её. – Он повелел совершать жертвы, чтобы получили мы очищение. Отдавая самое дорогое, Он увидит нашу любовь.

На большое блюдо посыпались куски и крошки, после чего морщинистые руки взяли сверкающую рыжую медь и понесли её в сторону импровизированного алтаря, который стоял почти что у задней стены. Этиен оторопев увидел несколько листов металла, которые лежали на больших и мелких камнях. Внутри импровизированной «печи» лежал хворост, а из задней «стенки» выходила труба, ведущая на улицу.

- Вот Ты заповедовал нам приносить жертвы мирные, в благодарение Тебе за всё, что Ты нам дал, - вознёс блюдо мужчина, инспектор смог разглядеть, что это пожилой старик с широкой белой бородой.

- Брат, - внезапно кто-то обратился из собравшихся.

- Да, брат?

- Почему мы приносим жертвы, а не священники? Ведь в Книге Закона говориться – «пусть священник жертвы Мне приносит, который происходит из рода святого, освящённого».

- Ты прав, брат, - проникновенно заговорил мужчина. – Но у нас нет священника из рода святого, или того, на кого возложил руки священник из рода святого дабы он нёс служение святое. Но разве Бог не услышит и не примет жертвы нашей? Разве не Он ли её заповедовал и не Ему ли её принять? На всё воля Бога.

- Хорошо, брат. Ты прав, на всё воля Бога.

Предводитель общины, положив хлеб и чашу, осторожно взялся за палку, вытащил её из камина и обратную сторону сунул в сено и хворост. Огонь довольно быстро пожрал топливо, с треском проглотил дерево и нагрел чашу. Хлеб на ней стал нагреваться и чернеть, иерарх вылил масло и бросил туда лучину… всё вспыхнуло с пущей силой, «выкрасив» помещение в ярко-оранжевые всполохи света, на стенах играли отчётливые чёрные тени.

- Аромат, приятный Господу, - втянул дым ноздрями псевдосвященник, повернувшись, он погладил бороду и мерно говорил. – Братья, мы верим и исповедуем, что Богу не нужны посредники. Священники за тысячелетия пребывания в Миддивалагарде[1], несомненно развратились. Они отступились от повелений Господних, и мы не можем приходить к ним. А теперь, давайте помолимся.

Вся община подняла руки, Этиен вновь услышал грубые, но исходящие от сердца молитвы:

- Вот мы принесли жертву, как Ты и просил. Прими её и не ругайся на нас. У нас нет священника, сохранившего бы чистоту и следовал бы неуклонно повелениям Твоим. Прости нам наши грехи, мы благодарим Тебя за всё, что имеем. Помоги нам, покрой от властей.

После этого иерарх поднял листы, и громогласно объявил, народ впился глазами в действие:

- Я зачитаю послание Вальда праведного, - иерарх развернул пару пергаментов. – Братьям и сёстрам в Лациассе и Сафэ – радоваться. Несу вам благую весть, которая зажигает радость в душе моей. Братьев и сестёр по деревням становится всё больше, но мы всё ещё слабы, чтобы заявить о себе в полной мере. Но могу вас заверить, что я заручился помощью фарцузских братьев по духу свободы, и наш брат Лютор шлёт помощь. Радуйтесь, ибо Господь с нами, Он послал нам своего нового апостола и пророка Лютора, вместе нам дано сокрушить всевластье и богопротивную тиранию Церкви Штраффаля. Помните, что иерархичность, индульгенции, освящение предания и наделение его статусом Писания, раболепское подчинение священнику есть грех. Господь призывает нас к полной свободе, жертвы дал нам, чтобы мы имели возможность иметь очищение грехов и благодарить Его. С любовью вам шлю это послание, братья и сестры. Да пребудет с нами Господь».

«Теперь всё сложилось», - Этиен услышал всё, что ему нужно… состав преступления и квалификация определились полностью и учитывая, что Церкви хватит только одного его отчёта, вазиантиец мог действовать свободно.

Да, одного подозрения в ереси и отступления от Церкви хватит, чтобы, Фаринг, да и пол села, будут отправлены на невыносимые каторжные работу в долину рудников.

«Это не то», - уколом возникла болезненная мысль в уме инспектора. С одной стороны, он имеет всё, чтобы арестовать старосту, да и его дело заключалось в том, чтобы выявить ересь в душе гнома. Но… он инстинктивно чувствует, что не всё так просто – язва на теле Лациасса, зараза, уходит куда глубже. Он всё ещё не может поверить в то, что Фаринг был способен убить двенадцатилетнюю девочку, и потравить орочью общину.

- Люссиэль, - шёпотом подозвал эльфийку парень, возле него спустя пару секунд оказалась рослая девушка. – Ты обладаешь магией…

- Нет, мой милый друг, - она предугадала его мысли. – Ни элементальная школа, ни телекенитика мне не известны.

- Тогда будем импровизировать.

Этиен подошёл к двери и вознёс длань. На миг он задумался, приостановил движение в моменте сомнения. Но всё же парень решился. Дубовая дверь слегка сотряслась от мощных ударов.

- Открывайте! Ночная стража! – стал кричать инспектор, вторая рука удерживала меч.

Из-за двери донёсся шорох, голоса и звуки волнения. Народ стал носиться по комнате, кто-то явно пытался спрятаться. Юноша уже представлял, как кто-то встал будто вкопанный, а кто-то старается успокоить всех, они замешкались, не ожидав такого.

- Стража! Открывай давай! – повторил Этиен, исказив голос до громкого баса. – Быстрее! Иначе дверь вынесу!

Замок тихо скрипнул, ржавые петли застонали и дверь стала медленно отворяться.

- Я Фаринг, - в проходе появился староста, зачесавший волосы в хвост; он уже готовил пафосную речь стражникам, собирался пустить в ход своё положение, но оторопел. Он увидел тех, кого явно не ожидал – слуги Церкви застали его в деяниях ереси. Холодок пробежал по его спине, руки и ноги сковал мистический ужас… перед ним не просто враг на поле боя, которого бей и он умрёт. С них и волоса не должно упасть.

Этиен знал, что не смог оттолкнуть гнома – всех его сил не хватит, чтобы хоть поколебать его. Вместо этого он лишь поднял лезвие, уставив его острие в шею старосте. По железному полотну пробежала сеть молний и всполохов энергии, а металл едва ли не касался плоти.

- Тихо, - спокойно заговорил вторженец, медленно продвигаясь вперёд, заходя в дом. – Только без глупостей.

Люди с трудно переодеваемым страхом смотрели на Этиена. Ему самому стало плохо от остекленевших глаз, от практически абсолютной, «твёрдой» тишины, которая изредка прерывается треском огня. Парня сильно успокаивает, что его спину прикрывает Люссиэль, чей извилистый острозаточенный кинжал готов пролить кровь еретиков, если те решаться на радикальные действия.

- Зачем вы вторглись в дом молитвы? – возмутился старик в белой рясе, отойдя от кафедры и чуть не уперевшись в самодельную раскалённую печь.

- Они из Церкви, - понёсся недовольный шёпот.

- Понятно, - фыркнул иерарх. – Богохульники. Отступники.

- Всё хорошо, - произнёс тихо штраффалец. – Мне нужен только Фаринг. Все остальные, могут быть свободны. Я не Иннори. И понимаю, что ваш кружок долго не просуществует.

Все продолжали стоять, как вкопанные. Чувство страха боролось с общинностью – все они повязаны общей верой, глубиной недовольства Церковью и маркграфом, неприятием сложности ритуалов, строгостью учения и лицемерим некоторых слуг истинной «Общины Завета».

- Ещё раз говорю, - стал уверять юноша. – Я о вас не стану ничего говорить Иннори. Сейчас… это не в моих интересах.

- Ступайте, братья. Идите, пока «милостивая» Церковь даёт нам такую возможность, - тяжело согласился Фаринг. – Надеюсь, мальчик, ты человек слова и не тронешь их.

Народ стал спешно выходить. Они стремглав пронеслись мимо вторженцев, пряча лица, и Этиен не мог не «цапнуть» напоследок выходящего наставника еретиков:

- Иерарх, если ты так рьяно настроен против Церкви, то что ты скажешь против Книги Премудростей – «Бойся Господа, и почитай священника, и давай ему часть, как заповедано тебе: начатки, и за грех, и даяние плеч, и жертву освящения, и начатки святых».

Старик промолчал и одарив нарушителя покоя собрания гневным взглядом, вышел вон. Инспектор дал знак рукой, и Люссиэль закрыла дверь.

- Что ж, - меч агента церковного владыки лёг в ножны, он взял небольшой табурет и протянул его старосте; гном не стал отказываться и сел. – Теперь мы можем поговорить более откровенно.

- Давай парень, спрашивай, что хочешь, - фыркнул Фаринг, на его широком лице плясали тени от камина в углу, всё вокруг куталось во мрак, создавая томную атмосферу «беседы».

Этиен вынул из сумки сложенный лист, перо и чернильницу. Нашёл небольшую дощечку и сложив нога на ногу, стал вести протокол. Люсси сильно подивилась, увидев красивый каллиграфический подчерк на манер эльфийских письмен.

- Парень, что ты медлишь? – зарычал гном.

- Давайте соблюдём условности. Настоящим вам сообщаю, что против вас Инквизиция ведёт дело о впадении в ересь, возбуждённое на основе подозрений и доклада «источника». Правом, данным мне Церковью, я проведу ваш допрос, - чиркнул пару строк Этиен. – Так… Фаринг…

- Гзарар-Аргзац’Вогдор, - произнёс он свою фамилию. – Уроженец далёких северных гор «Хвост дракона». Я родом из Цитадели-горы Вогдор, королевства Аргзац. Мне сто пятьдесят лет. Родился двенадцатого числа пятнадцатого месяца «огненного диска».

- Хорошо, - всё успел записать штраффалец; он поднял взгляд, чуть продрогнув от холодного сурового взгляда гномьих глаз. – Итак, вы являетесь членом еретической общины?

- Да, - подавленно ответил Фаринг, закрыв лицо крупными волосатыми ладонями. – Вот потроха дракона, до чего мы докатились – попытку жить свободно, называют ересью.

- Как называется ваша еретическая община? – бесстрастно продолжал представитель Инквизиции.

- У нас нет чёткого названия, - покачал головой мужик, ссутулившись. – Нас возглавляет первоиерарх Вальд, поэтому между собой мы говорим о нашем собрании, как о «Благой общине Вальда».

- Как давно вы участвуете в деятельности «Благой общины Вальда»?

- Три года.

- Каковы ваши основные идеи? – дотошно продолжает Этиен, аккуратно записывая строку за строкой. – Что вы исповедуете?

- Ох, ну и вопросы, мальчик, - выпрямился Фаринг. – Мы хотим жить исключительно по «Книге Завета» и её буквам. Мы отказываемся принимать на себя невозможные требования Церкви. Мы хотим, что её богатства были раздаваемы народу, а не только среди священников, которые утопают в жратве и золоте. Мы утверждаем, что вся эта макулатора, которая называется «преданием» и «соборными учениями» не довлела над нами, ибо это решения рук создания, а не закона Создателя. Вообще, как учил наш иерарх – «Мы отвергаем три невежества Штраффальских – избыточные нормы, индульгенции и мнимая святость священства».

«Субъект ереси – Вальд, объект ереси – искажённое учение о единой пророческой Церкви, основной предмет ереси – отрицание учения о Святом Предании и особой посреднической роли священства, второстепенный предмет ереси – отрицание индульгенций, борьба против церковного достатка, богоустановленной десятины», - методично ответил юноша, вновь приступив к вопросам:

- Что вас побудило вступить в «Благую общину Вальда»?

- Полный…, - готов был выматериться Фаринг, но удержал себя. – Простите, господин, но ты не слепой ли? Ты вырос в Штраффале и видел всё это дерьмо. Разве тебе не претило, что когда мы держим посты по монашеским уставам, по соборным актам и правилам святых, которые написаны несвятыми и вымараны ими ради выгоды, кто жрёт мясо и хлещет пиво в три рыла? Одни за это щедро откупаются. Другие это оправдывают тем, что «служат алтарю, и приносят жертвы, несут службу тяжёлую», что «Бог простит, ибо они посредники», - его голос стал «испускать» веяния отчаяния. – Разве тебя не бесит, что ты, парень, живёшь на пару монет, а они все в золоте!? – Фаринг резко мотнул рукой, показав в сторону храма. – А когда начинаешь говорить обо всём этом, тебя клеймят еретиком, отступником и даже поклонником нечистого. Когда предъявляешь – тебя в ответ затыкают рот и бросают в темницу.

- Я понял, что есть социальные мотивы. А что касается именно личных?

- Какой же ты пытливый, - съехидничал мужчина. – По тебе точно плачет доспех инквизитора. Был у нас нищий… Прошка, - Фаринг опустил голову. – Он просидел у храма три года, прося милостыни. Но Иннори, шельма эта вшивая, ни то, что не приютил его, он ему ни куска колбасы, ни краюхи хлеба не дал. Только диакон и алтарники его кормили иногда.

- А кто такой Прошка?

- Несчастный. Был не слишком зажиточным крестьянином, но мы ему помогали. На его дом напали лесные стервятники, гастриксы, жену и детей… ты сам понимаешь, парень. В итоге он тронулся башкой, - Фаринг остановился, видимо собираясь с духом. – Я пытался отвести его к лекарю, но отец Иннори, курва долбанная, запретил. Он сказал, что это – «наказание Господне». А ведь я знал, что эта скотина в рясе сцепилась в храме с Прошкой. Крестьянин посмел спросить его – почему священник съел курятину в пост, а так же спросил – почему тот ходит по ночам в лес. Вообще, за самим несвятом отцом Иннори много грешков.

- Хорошо, - оставил ещё несколько пару строк юноша. – Вы признаёте свою вину? Раскаиваетесь в том, что содеяно?

- Нет, - фыркнул мужчина.

- Теперь вы можете ознакомиться с протоколом, сказать о правках в него и выразить несогласие, - протянул лист Этиен, пунктуально добавив. – Так же вам нужно написать в самом низу – «Мною прочитано, с моих слов записано верно». Оставьте подпись и свою фамилию.

- На, - тут же всё сделав, вернул протокол староста.

- Хорошо, очень хорошо, - инспектор получил обратно бумагу с подписью и распиской от Фаринга, которая сейчас становилась опаснее любого меча, ибо её одной хватит, чтобы инквизиторы с радостью нагрянули сюда и не пощадили половину деревни.

- Ох чую я, это ещё не всё, - потёр ладони Фаринг.

- А теперь, когда все формальности улажены, мы можем приступить к более откровенному и интересному разговору, - штраффалец убрал чернила, завернул перо. – Я подозреваю, что в Лациассе творится что-то неладное. Убийство девочки, отравление вождя орков. Ссоры сторонников Гильдии торговцев и маркграфа, особенно после недавней маленькой гражданской войны. Ну и действия мятежников.

- Ты к чему клонишь?

- Скажем так, из надёжных источников нам известно, что вы могли быть отцом этой девочки, - сразу пошёл в лоб Этиен, внутри усмехнувшись от того, как он завернул деревенские слухи из таверны в «надёжные источники». – Вы оказывали семье всякие знаки внимания. Учитывая ваш статус полумонаха, ваш моти…

- Да ты охерел!? – крикнув, сжал кулаки Фаринг. – Я не посмотрю, рожу тебе начищу за такие слова.

- Тогда объясните! – потребовал юноша, краем глаза увидев, как Люссиэль сверкнула кинжалом.

- Из общины нашей они были. Вот я и помогал им. А девчушка действительно способная… была.

- То есть они были в вашей общине, и вы помогали им только по тому, что они отступились от Церкви?

- Ты уши воском видимо моешь, - усмехнулся Фаринг. – Да, что б тебя.

- А кто мог желать её смерти? У семьи были враги?

- Нет. Мы – община дружная, в основном. Токмо порой те, кто на подсосе у маркграфа часто грызутся со сторонниками свобод. Но всё равно и те, и те в пивнухе за одним столом сидят и одно пиво пьют.

- Хорошо, кстати о пиве, - Этиен встал, погнул затёкшую спину. – Вождь орков отравился пивом, которое вы подарили. Как вы можете это объяснить?

- Ну хотя бы тем, что я подарил этот бочонок ему запечатанным, не откупоренным. Он уже был с отравой.

- Это только с ваших слов, - настаивает слуга Инквизиции.

- Этиен, - позвала эльфийка. – Орк рассказывал, что он действительно был непочатый.

- Откуда вы получили этот бочонок пива?

- Хм, - коварно улыбнулся гном. – Отец Иннори подарил. Я этой шельме не доверяю. Решил передарить и как видишь, парень, не зря. Орк он есть орк – помрёт ничего страшного, - на укоризненный взор юноши, Фаринг произнёс. – Я воевал с этими тварями на севере и потерял многих братьев и однополчан. Не могу выражаться иначе, уж простите, кто-то из них меня и уважает.

- Иннори, - пустился в размышления человек. – Откуда у вас к нему такая ненависть? Такое ощущение, что за этим стоит далеко не просто положение Церкви.

- Да потому что я знаю эту суку около десяти лет, когда он тут ещё дьяконом ходил, - фыркнул Фаринг. – Только шесть лет он в рясе священника отравляет Лациасс.

- Расскажи о нём. Как вы сошлись?

- Ох, есть выпить? – горестно выдохнул Фаринг.

- Держи, - протянула напарница небольшую бутылку с прозрачной жидкостью. – Водка.

- Хорошая ты баба, хоть и шлюха, - приложился к бутылке Фаринг, за пару секунд утолив жажду спиртным.

- Я этим уже не промышляю.

Староста вновь потёр лицо руками. Инспектор понял, что этот рассказ для Фаринга будет довольно тяжёлым.

- Начнём с того, что больше десяти лет тому назад, мою головошку тряхнуло. Я служил в войсках нашего великого императора ради гражданства. Рубил врагов Империи и всячески использовал каждую возможность, чтобы получить удовольствия от обычных солдатских утех – столовской выпивки, грабежей и девок, - с тенью смакования и отвращения говорил Фаринг, сложив ногу на ногу.

- К сути, - потребовал Этиен.

- После одного из штурмов… я не знаю, - «споткнулся» Фаринг. – Мой топор забрал жизнь… невинную, слишком молодую. Мне стало тошно. Я пил три дня, я ощутил себя словно в аду… я больше не мог воевать. Оружие выпадало из рук.

- И что же дальше?

- Как три года я был гражданином Империи и мог кинуть службу. Командир бригады не стал меня удерживать и отпустил. Два года я бродил по Империи в поисках душевного покоя… два года я бежал как можно дальше от войн севера. В столице Империи в храме Господа Всемогущего я принял полумонашеский обет, - в голосе прозрел «подъём». – И вот я оказался в Лациассе. Тут меня приняли, накормили и дали работу. В течение года я стал старостой. Армейская служба помогла.

- Как помогла?

- Прошлый староста сошёл с поста – старый мужик был, пришлось уйти. А новый должен был шайку разбойников разбить, вместе с ополченцами наподдать им по самые помидоры! – бахвалился Фаринг, размахивая кулаками. – Вот это была драка! Мы зашли с трёх сторон на их полянку и отпинали. Сельские мужики так их отделали, что те легли в землицу мягкую, и больше не встали. А я снёс башку их главарю. Ну мужики потом меня и выбрали, а маркграф подтвердил.

- Хорошо. Как вы сошлись с отцом Иннори?

- Он был обычным диаконом, который хотел… больше чем, определяет Церковь. Он был слишком амбициозен, рьянен и пылок. Он был мужчиной в рассвете сил, который, - Фаринг лукаво усмехнулся, - хе-хе, не совсем был щепетилен в следовании заповедей и учению святых отцов.

- То есть? – нахмурился Этиен.

- В бытность дьяконом он часто пил пиво и ел бобринное мясо в посты. Когда его спрашивали – почему он это делает, тот отвечал – «бобрятины нет в «Списке запрещённого мяса поучения святого постника Корнелия, а пиво – из пшена», - Фаринг опустил голову, тихо говоря. – Ну и как любой мужик, он не отказывал себе в плотских удовольствиях. Ты должен понимать, что в больших городах за ними ещё следят, а тут – полный разврат. Ну, как-то за кружкой пива мы разговорились. Он поведал, что народ жалуется – нет тут специй хороших, ковров из Араббии, вин восточных и многого доброго.

- Что же вас свело?

- Парень, мы имели общий бизнес – контрабанда. Я нашёл людей и торговцев, которые готовы рискнуть шкуркой и обойти запреты Штраффаля, - в глазах Фаринга сверкнули огоньки. – За время службы я познакомился с парой мужиков, которых смог напрячь. Ещё парочке я сохранил их… бизнес во время походов. Я им написал – что пора возвращать должок, - староста широко улыбнулся. – Запрещёнка потекла рекой в село. Даже в городе такого разнообразия не было.

- А какова роль Иннори была во всём этом?

- Он всё это продавал в церкви. Сначала из-под полы, пока был диаконом, благо прежний священник из-за своей старости и близости к миру иному уже особо ничего видел. А когда сам взял бразды правления, то разгулялся не на шутку. Вот ирония – в церкви продавалось то, на что она же наложила запрет.

- И на что вы пошли ради этого?

- Пару стражников пришлось запугать, чтобы не лезли не в своё дело. Пару торговцев посадить... они стали писать в Гильдию, что тут творится нарушение, а Иннори их в ереси обвинил. Сам понимаешь – их забрали быстро. Часть отпускали… но кто потом захочет иметь дело с тем, кто был обвинён в ереси? – риторически спросил Фаринг.

- Каков он был тогда? Отец Иннори.

- Он был готов на всё. Мы примерно пять лет промышляли контрабандой. За пять лет он любого, кто задавал неуместные вопросы и сувал нос куда не нужно – готов был сдать инквизиторам. Нищих Иннори выдавливал, травил порой... они вызывали у него прям отвращение. Пугал торговцев – если они будут рыпаться, то наложит на них анафему. Ну и естественно мы подмяли под себя здешних купцов – они платили нам за то, чтобы торговать контрабандой, продавать запрещённое для еды и пития в посты, - Фаринг плюнул под ноги. – За такую жестокость я его не люблю. Бедный народ он готов был выдавить до последней монеты. Да любого вообще. Порой, благословлял покупать на последние деньги или за крохи урожая, запрещёнку или что-то из церковной лавки. Я хоть и воевал, сотворил много зверств, но каюсь в них. А он – священник, творил такое на что способен пойти только самый беспринципный торгаш. Это отвратительно! Он не священник, и тем более не мужик.

- А его благословение проигнорировать нельзя было?

- Нет… конечно же нет. За это он мог и непосильную епитимью наложить.

- Всё кончилось, когда Гильдия и цеха подняли восстание?

- Да. Когда началась вся эта неразбериха, когда появился шанс, что придёт к власти Республика, пришлось свернуть лавочку, - Фаринг почесал голову. – Никто не хотел получить по шапке, если Республика победит. Они ведь за торговцев – горой, реабилитировали даже парочку тех, на кого Иннори руку поднял.

- Естественно, - покачал головой штраффалец. – Как только появилась опасность, вы всё свернули. Видимо и ваше… благорасположение к республиканцам было продиктовано не высокими политическими целями, а страхом.

Молчание Фаринга оказалось знаком согласия на слова человека. Сам юноша набрал полные лёгкие воздуха, запах жареного хлеба разжёг голод в утробе. Он ощутил странное покалывание в груди – ещё один священник предал заповеди, отступился от Бога. Это не могло не ударить инспектора по сердцу, тень печали легла на его лицо. В чёрном камзоле, в тёмной комнате он сам был похож на мрачного инквизитора, чего не смог не заметить староста:

- Эх, парнишка, ты выглядишь как крыса бюрократическая в имперской канцелярии. В твоём возрасте веселиться нужно, молодостью наслаждаться и её дарами. А ты спускаешь её.

- Хорошо, - сложил руки на груди Этиен. – В итоге, что мы имеем? Отец Иннори несколько лет промышлял контрабандой, во времена своего диаконства был не чужд мирских удовольствий, пытался поставить под свой контроль местных торговцев и стать… вторым лицом после старосты. А около трёх месяцев назад он стал ещё более закрытым.

- Человек, милый, - осторожно заговорила эльфийка. – Не хочешь ли ты сказать, что у него есть мотив, чтобы убрать старосту?

- Да, имеется, - стал ходить со стороны в сторону штраффалец, продолжая рассуждать. – Если всё так, как рассказал Фаринг, то мы имеем хороший мотив. Иннори мог попытаться убрать старосту с помощью наших рук – обвинение в ереси — это серьёзно. Если для обычного крестьянина или мелкого купца хватает обычного обвинения от священника, то вот для того, чтобы Инквизиция осудила обличённых властью глав села, деревни, хутора или городища, нужно заключение инспекции. Так говорят циркуляры Инквизиции.

- А пиво? – спросила остроухая.

- Он решил действовать на опережение, - юноша приложил ладонь к подбородку. – Пиво убило бы старосту, а мы доказали бы ересь. Обвинение старосты стало бы для Иннори хорошим подспорьем в стиле – «вон, кара постигла еретика».

- Слыш парень, ты сам во кого веруешь?

- Я – верный сын Церкви, - отчеканил с оттенком дрожи посланец Лаодикия.

- Что-то в твоих словах нет особой уверенности, - подколол его Фаринг. – Давай, скажи это ещё раз и может быть, я в это поверю.

Они могли бы продолжить общение, Этиен уже собирался поведать, что собирается делать дальше, если бы не оглушительный взрыв и последовавшие за ним неразборчивые крики.

- Что там!? – подпрыгнув, обнажил клинок человек. – Что там твориться, чтоб его!

- Ну что парень, ты со мной? – встал гном, потирая руки. – Вот тебе работа для настоящих мужиков!

[1] Миддивалагард – илит или огромная территория, на которой получил распространение и воплощение цивилизационный и культурно-исторический период, посвящённый «средневековью». Вся жизнь народов, населяющих эту часть Митраля, вертится вокруг феодалов и священников, хозяйство примитивное, преимущественно натуральное. Отношения выстраиваются на основе благородства крови. На юге его отделяет от остального мира огромный тёмный непроходимый лес, населённый неведомыми монстрами и дикими племенами. На севере возвышается непроходимая и колоссальная гряда гор, в которых обитают драконы, виверы, василиски, а сражаются против них королевства гномов.