Патриот. Смута. Том 4

Глава 20

Блеск, металл. Что-то там было.

Лезть через озерцо, полное ледяной воды, показалось мне глупой идеей. Поэтому я сделал полтора десятка шагов вдоль русла ручья, нашел место, где было поуже. Приловчился, толкнулся, прыгнул, взмахнул руками, устоял.

Удачно.

Прошел обратно уже по другой стороне, обогнул край маленького водоема.

Вода была кристально чистая, прозрачная, аж блестела в лучах, пробивающихся через кроны. В ней виднелись камни, лежащие на дне, а ближе к берегу — следы пребывания зверя. Отсюда в лес, к зарослям кустарника вели следы. Истоптано было прилично. Косолапый пришел, побродил немного, попил и ушел. Это точно не было ночным кошмаром, не привиделось. Мы смотрели ночью друг на друга, и я каким-то чудом убедил лесного хозяина убраться восвояси.

Присмотрелся. Во взрытой земле действительно что-то поблёскивало.

Подошел, наклонился. Что там?

Невероятно, но это был маленький, серебряный нательный крестик. Извлек его из грязи, встряхнул, омыл в ледяной воде озера. Осмотрел. Узор был плохо отчеканен, имелись какие-то надписи, но что это все значило не разобрать. Проведение? Или совпадение?

Да тут, как посмотреть.

Мог ли монах знать, что я приду к нему? Скорее да. Мог ли припрятать здесь крестик? Сомнительно, но… Серебро! Это же невероятно ценная штука для этого времени. Но, знай, что я буду здесь, почему нет? Может, он со своим собратом вторым старцем, решил сыграть в свою политическую игру. А для этого их протеже в моем лице нужно осознать некое божественное провидение и воздействие на себя высших сил.

Или… Я задумался, вздохнул. Как-то слишком уж сложная многоходовка получалась. Может, и правда, это судьба и божественное проявление.

Да… Чего гадать?

Факт есть факт — крест в моей руке.

Пожал плечами, сжал находку в кулаке и двинулся обходить дуб, забираясь на довольно крутой с этой стороны холм. Пробрался аккуратно через заросли орешника, вышел к месту своей ночевки. Посмотрел на свернутый лагерь.

Взял вещи и двинулся в обратный путь.

Сегодня день не простой. До полудня должны добраться казаки Чершенского. Мое остальное воинство подойдет чуть позднее, к обеду. До вечера нам нужно переправиться на другой берег Дона. Там разбить лагерь и завтра поутру двинуться дальше.

Куда?

А вот здесь очень сложный вопрос. Ответ на него я знал, план у меня был. Но! Для его реализации основные силы надо будет оставлять на Тренко. Или на Якова. Кого выбрать, пока не решил, но подходили оба. Григорий отлично справился бы со всякими организационными задачами. Однако в плане боевых взаимодействий лучше бы положиться на человека, имеющего опыт руководства людьми.

Сотника — стало быть.

Мне с малым отрядом предстояло воплотить в жизнь хитрый план по дезорганизации Елецкого воинства. Воевать с ним я не собирался. Воеводу на свою сторону перетащить, либо одного его захватить, одолеть, убить на крайний случай. Люди мне нужны, но верные и готовые к присяге, клятве. А сомневающихся и упертых лучше удалять подальше.

Тропа петляла между деревьев. В лучах восходящего солнца она выглядела более хоженой и приметной. Да и окружение не казалось таким мрачным. То ли эффект времени дня, то ли я начинаю верить во всякие мистические явления.

Шел сюда на закате с тяжелым сердцем, а возвращаюсь с рассветом и улыбкой.

Где-то полчаса брел и наконец-то услышал звуки ударов топора. Приближался шум лагеря, голоса людей, запах костров и еды.

Тут я понял, что проголодался невероятно. За весь прошлый день нормально только позавтракал. Обед — в седле что-то перекусил. Вечером вообще со всей этой вылазкой, налетом, разговорами с монахами парой сухарей обошелся. И как-то не приметил даже. Спал нормально, без давящего чувства голода.

А почувствовав запах… Слюнки так и потекли.

Вышел на опушку. Осмотрелся. Двинулся к своим.

— Воевода! — Пантелей приметил меня первым. — Игорь Васильевич!

Махнул ему рукой, поприветствовал. Там же сидел и Богдан с Абдуллой. Они кивнули в знак уважения и радости, что вернулся я.

Остальные служилые люди поднимали головы, улыбались. Видно было, что лагерь оживился, пробуждается, готовится к работе. Вся сотня была счастлива видеть меня в добром здравии и показывала это.

Яков вышел меня встречать.

— Ну что там, Игорь Васильевич? Кха… Как оно?

А что я ему мог ответить.

— Яков, да как… Ну, родник, дуб. — Я пожал плечами. — Медведь ночью приходил.

Глаза сотника полезли на лоб от удивления.

— Медведь и ты… Воевода. — Даже кашель его отступил.

— Да что? Пришел косолапый, потоптался немного и ушел. Я же там костер развел, не просто сидел ночью, сторожил.

— Вот оно что. Знак это. Думаю, Игорь Васильевич. Благой знак.

— А еще вот. — Я раскрыл ладонь, показал ему. — Крест нашел.

Яков взглянул на меня, ошалело, растеряно. Перекрестился!

— Это же крест чужой. Точно знак это, Игорь Васильевич. Ей-богу.

— Так, отставить домыслы. — Улыбнулся я ему. — Пойду, с монахами поговорю. Кстати, как они? Что вечером было?

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя и осознать, что ему задают вопросы по службе.

— Да что, монахи. Что… Они люди святые. Ты ушел, а их группа с той стороны леса пришла. — Махнул рукой в противоположном направлении, за монастырь. — Пришла, получается ну и в острог. Сегодня никуда не уходил никто, все тут работают.

— Ясно. Спасибо. Пойду я говорить с ними. — Сделал паузу короткую. — А к тебе просьба, поесть чего оставьте, это раз. А второе, уже приказ, готовьте переправу. Чтобы как люди, подводы и все воинство наше подходить будет, сразу переправляться начинали.

— Сделаю!

— Ну и на том берегу, на правом, лагерь готовьте. Нужно, чтобы уже на готовое место люди становились. Сегодня, край до ночи, нам всем там нужно быть. Чтобы утром выступать без проволочек. Ясно?

Яков вздохнул, покачал головой.

— Торопишь воевода, ох торопишь.

— Битву выигрывает умеющий маневрировать. — Выдал я фразу, принадлежность которой относят одному известному Британскому политическому деятелю.

Сотник только затылок почесал.

— Давай, завтракай и начинай. — Отдал я приказ. — А я к монахам и подключусь сразу.

Он кивнул, а я, торопясь, добрался до открытых ворот в острог.

Ждал меня на входе все тот же старец. Смотрел пристально.

Я остановился, на него взглянул. Ну что — спросишь чего или мы вот так и будем стоять, друг на друга смотреть? Время шло, есть хотелось, а монах продолжал сверлить меня взглядом и молчать.

Надоело. Поднял зажатый в кулаке крест, раскрыл, показал.

Лицо настоятеля от увиденного приобрело удивленный характер.

— Твой?

— Нет, нашел у родника.

Монах поднял бровь, перекрестился.

— Ты пойми, Игорь Васильевич, знамение это.

— Батюшка, отец, ты мне так имени своего и не сказал. — Улыбнулся я по-простому в ответ. — Кирилл, ты или Герасим, не ведаю я. Скажи. В чем знамение-то? Пришел медведь…

Я занял позицию человека, который сходил куда-то и просто пересказывает произошедшее. Естественно, священник найдет во всем этом божественное проявление. Но мне виду подавать нельзя, нужно проще быть и просто рассказать обо всем. Сам пускай выводы делает и трактует так, как посчитает нужным. Глядишь — сам себя запутает.

Глаза монаха тем временем на лоб полезли, а я продолжил:

— Медведь. Воды испил, землю там взрыл у бережка этого маленького озерца или пруда, не знаю, как назвать-то. Ушел. Ну а утром…

— Ты понимаешь, сын мой, что говоришь? — Он смотрел на меня с нескрываемым и очень сильным удивлением.

— Ну да, отец. Говорю же. Ты мне велел идти туда, к роднику. Я пришел, воды испил, костерок затеплил, лег, думал, задремал. Слышу медведь…

Священник двумя ладонями лицо свое потер, слушал.

— Медведь пришел, рычал. Я проснулся, вышел, встал на краю овражка того. — Старался сделать лицо попроще, поглупее. — Посмотрели мы друг на друга…

— Посмотрели. — Почти что простонал монах. — С медведем посмотрели?

— Ну да. Сказал я ему уходи… Раза три…

— Три, стало быть.

— Может, и два. Но вроде три. Он потоптался, развернулся и ушел. Я воды еще испил, жажда за день замучила прямо. — Говорил как есть, максимально просто описывая, что со мной там происходило. — Опять задремал. Утром проснулся, спустился попить еще.

— Третий раз значит?

— Выходит так. Да не в этом дело-то, батюшка.

Он опять руками лица коснулся, потер. Вздохнул тяжело, а я продолжал:

— Испил, смотрю, а там, где медведь ходил, блестит что-то. Ну я и пошел, достал, а это крест. Вот показать принес, может, кто из вас обронил. Кому же туда еще ходить-то, а? Ваше?

Последнее я уже добавил, чтобы удочку закинуть, не терял ли кто креста. Чтобы максимально отстраниться от навязывания мне всяческих мистических моментов. Священник должен видеть и понимать, что не вижу я ничего необычного в произошедшем. Лучше так.

— Обронил…

Он поднял на меня взгляд, помолчал. Смотрели мы друг на друга какое-то время, буравили взглядом.

— Игорь Васильевич. Ты воин отменный, вижу это. Силы в тебе… — Он двумя пальцами коснулся груди мой, стукнул, как бы показывая, что именно вот здесь эта сила хранится. — Силищи невероятно. Сам хозяин леса с тобой связываться не стал. А крест…

— Что крест, отец?

— Ты же понимаешь, что знак это?

— Как знак, если крест?

Я решил максимально идти в непонимание факторов причастности ситуации к мистике и божественному проявлению. Ну медведь, ну крест — чего здесь такого-то?

— Отрицаешь, значит. — Вздохнул старик, бороду погладил. — Это… Это… Невероятно.

— Отец, я не очень понимаю. — Продолжал я косить под рядового, отважного, но не очень разумного и хитрого служаку. — Крест нашел, хорошо это или как? Что за знак?

Он смотрел на меня, вздохнул тяжело. Уже в который раз. Перекрестил. Плеч коснулся.

— Благословение мое и всех нас, рабов божьих… Оно с тобой. И с войском твоим оно, Игорь Васильевич.

— Спасибо, отец. — Я подумал, надо ли падать на колени, но решил, что это прямо совсем уже перебор, переиграю. Просто поклонился неглубоко. Так, чуть-чуть совсем.

Монах тем временем продолжал:

— Поможем мы тебе. Поможем. И словом, и делом, и молитвой.

— А за такие слова, вдвойне спасибо.

— Иди, мы здесь поговорим, обсудим и как войско твое явится все, тогда всех ратников, всех твоих людей знамением крестным обнесем, кадилом окропим, молитву прочитаем. — произнес он, помолчал секунду, добавил. — А ты, Игорь Васильевич, храни господь тебя. Простоту твою, святую.

Я еще раз поклонился.

— Скажи, отец, с крестом то что?

Решил добить монаха.

— Носи, раз в воде святого источника омыл ты его, то и он свят стал и чист. — Батюшка перекрестил меня. — Твой он теперь, по праву.

Пришлось еще раз поклониться. А монах протянул мне нить плотную, чтобы на шею повесить.

— Храни. Это великий дар. Благословляю тебя, Игорь Васильевич…

— Данилов я. — Продолжал я давить монаха.

Тот с невероятным удивлением, которое сопровождало всю нашу дискуссию, взглянул на меня. Моргнул раз, другой, продолжил:

— Да… Благословляю тебя. Игорь Васильевич Данилов. — Трижды перекрестил и отправил к сотне.

Вышел я из острога. Наконец-то завтрак. Горячая пища.

Быстрым шагом добрался до лагеря. Бойцы смотрели на меня с круглыми глазами. Яков, зараза, вот зачем я ему про медведя сказал и про крест. Одному скажешь, тот другому и уже бурый мишка превращается в стадо эти самых зверей, которых я не прогнал, а голыми руками в озерке том утопил. Хотя забавно вышло и в целом, даже полезно, пожалуй.

Один воин подскочил, миску подал, поклонился.

— Игорь Васильевич, извольте.

— Спасибо. — Сел я, начал наворачивать.

Простая каша на воде, но с голодухи это как манна небесная. Какие там ваши трюфеля, крутоны и прочие яства — вот оно. Сутки нормально не поешь, и самая обычная еда покажется вкуснее экзотики неимоверно дорогой.

Наслаждение.

После завтрака пошла рутинная работа. Лично контролировал подготовку к переправе. На другом берегу полсотни моих бойцов готовили место под лагерь. Своих лошадей, чтобы не тормозить переправу основного обоза, уже переправили.

Солнце поднималось все выше. Теплело, хотя облаков на небе становилось больше. Как бы дождь к вечеру не пошел. Но, на погоду повлиять я никак не мог. Делал то, что можно.

Первые разъезды основного войска добрались до нас где-то через час после завтрака. Доложились, что все в порядке. Подводы обоза скоро будут, пехота марширует, все ладно и справно. Врагов не замечено.

Еще часа через два по моим прикидкам слева из-за поворота батюшки Дона появились лодки казаков Чершенского. Флот двигался быстро. Скоро они уже начали приставать, вытаскивали суденышки на берег. Выглядели утомленными, но довольными.

Иван, бывший атаман, а теперь полутысячный соскочил с первой, подошел. Выглядел он утомленным и напряженным.

— Здрав будь, воевода. Как вы тут?

— Да как. Переправу спалить не дали. Монастырь тоже.

Он уставился на меня.

— Монастырь?

— Да, приказ у Елецких местных дозорных был. Сжечь постройки все, когда татары подойдут.

Лицо его стало еще более удивленным.

— Вот твари. Храм святой… А что за татары, откуда?

— Так это мы, татары. — Я усмехнулся.

— Как так?

— А вот так. Воевода Елецкий решил, что мы, и есть воинство татарское. То ли он так обхитрить своих людей решил, чтобы против русских их не настраивать. То ли уверовал, что татарские рати в сговор с нами вступили. И мы первыми идем, а за нами целая орда. Тут не ведаю, что ему в голову взбрело. — Пожал плечами, добавил. — Пока только десятника одного поймали и допросили.

— Чудно. — Протянул он.

— Вы как, Иван?

— Да как. — Он сокрушенно махнул рукой. — Трудно, вот как. Течение сильное, выгребать против, дело не легкое. Но, казак, коли надо, все сдюжит. Вот и здесь, смогли и если надо еще, еще сделаем.

— Надо. Думаю, до бродов тоже на судах идти. Но, поглядим. Сотников ждем и обсудим. Мысли-то у меня насчет Ельца есть.

На лице Чершенского застыло выражение, показывающее, что не сомневается он в том, что план у меня насчет дальнейших действий имеется. Опыт военных советов и действий против Кан-Темира показали, что готовлюсь я заранее и примерно понимаю, как и куда двигаться для выполнения поставленной задачи.

Мы продолжили работать.

Еще через пару часов стали подтягиваться сотни основного воинства. Вначале пришла одна конная, затем потянулась пехота и обоз. Его я сразу распорядился отправлять на паром, перевозить телеги за телегами без промедления.

И тут, встречая служилых людей во всеоружии, приметил, что от острога к нам, собравшимся здесь близ него, движется процессия монахов с большим деревянным крестом в руках.

Что за крестный ход? Что за суета?

— Построение! — Заорал я что есть мочи.

Сотники подхватили мой приказ. Стали гонять своих людей. С марша строить войско в шеренги, преодолевая хаос. Загудел один рог, затем другой. Бил барабан, раздались звуки свистулек. Войско разворачивалось, перестраивалось в парадные коробки. С правого берега Дона на пароме и на лодках Чершенского поспешили бойцы, охранявшие там лошадей. Все хотели быть причастны к происходящему священному действу.

Монахи пели что-то. Разобрать у меня их речь не очень получалось.

Процессия их медленно двигалась ко мне. Впереди двое тащили тот самый крест. Один — мой знакомый старец, с которым я разговоры говорил… Второй — чуть помоложе, но тоже преклонных лет. Он нес какой-то сверток в руках.

Что бы это могло быть?

Приближались, я все больше изучал — что же там. И, казалось, мне, что расшитое что-то. Яркое, пестрое. Странно — откуда такое у монахов в таком вот монастыре-то?

Остановились они, замерли. Монахи все, кроме двух старцев, тянули какой-то напев. Не очень складно, но достаточно воодушевляюще, чтобы воинство мое воспрянуло духом после полуденного перехода.

— Православному же воинству нашему, на Тя уповающему, подажь…

Дальше не разобрать.

Потом еще:

— Подаждь нам силу и крепость на всех врагов наших… Аминь!

Монахи проследовали прямо ко мне, занявшему место где-то, примерно в центре строящегося для парада и смотра войска. Люди замерли. Ждали. За спиной моей продолжался хаос, но он постепенно сходил на нет.

Минута, две.

Монахи пели. Двое старцев смотрели на меня. Взглядом буравили. А я просто смотрел на них. Время на переправу мы, конечно, теряем. Но, укрепить боевой дух и благословение — это то самое, что я хотел. Ради этого здесь мы и пошли.

Наконец-то началось.

— Игорь Васильевич, воевода! — Вещал старик, с которым говорил я. — И вся рать твоя христолюбивая. Все воинство господне, что стоит здесь пред нами и на дело великое подвиглось. Прими благословение господне. А мы, рабы божие вручаем в руци твои, воевода, дар сей!

Один из старцев, тот, что до этого был мне не знаком, шагнул вперед и развернул полотно, что до этого держал.

Красное знамя — больше похожее на стяг, икона на нем, желтые кресты, звезды. Стоп!

За спиной моей люди замерли в оцепенении.