Патриот. Смута. Том 4

Глава 22

Нас окружала ночь. Вокруг гудел, отходя ко сну, лагерь. Костер потрескивал, отбрасывал длинные танцующие тени. Собратья вновь задавали мне вопросы, на которые я не очень-то хотел отвечать.

Улыбнулся криво, взглянул на всех них.

— Так я, откуда же знаю, что Яков тебе сказал-то. И тем более монахи.

Обратился к сотнику над конницей дворянской.

— Чего ты ему рассказал-то, собрат?

Тот напрягся, глаза отвел.

— Я, воевода, кха… — Начал сбивчиво, но кашель прервал его речь.

Помрет он так. Нехороший это кашель, ох плохой. Что делать с таким, не знаю, я все же не врач.

— Медведя и крест. — Проговорил Тренко, посмотрев на продолжающего кашлять товарища, потом на меня.

Ясно. В целом — так и думал. Ничего нового, старая песня.

— Собратья. — Вновь обвел их взглядом. — Дело так было. Монах послал меня ночь у священного ручья, родника провести. Сказал, это как-то очищению моему духовному поможет, просветлению, как я понял. Я, собратья, больше с саблей, чем по храмам ведь. — Решил, что добавить нужно, и перекрестился заодно. — Прости меня господь. — Продолжил. — Да, медведь приходил к роднику. Потоптался, попил, поревел, ушел. Там место такое…

Они слушали. Глаза всех расширялись, ползли на лоб. Я видел, что им невероятно интересно и во взглядах их растет невероятное уважение. Так и до культа личности дожить недалеко. А мне этого ой как не хотелось. Служение — это одно. Но фанатичное прислуживание и стремление сделать все, не думая своей головой — иное.

Продолжил. Рассказал кратко, как дело было, что со мной произошло. Костер потрескивал, шипел, дым танцевал на ветру.

Первым Григорий поднялся.

— Знак это, воевода. Как и все происходящее. Точно, знак. — Он поклонился глубоко, прямо такой царский поклон отвесил. — Может, не говоришь ты нам чего, Игорь Васильевич. Может…

Он замолчал, смотрел на меня пристально.

— Собратья. — Я тоже поднялся. — Еще раз повторяю. Мы идем не мне трон отбивать, а Собор Земский собирать. Кого вся Земля Русская назовет царем, так-то и будет. Все эти знаки и символы, это хорошо. Но, слово мое и дело мое — Собор.

Они закивали. А я решил продолжить.

— Но, собратья. Раз вокруг нас создается, как вы верно сказали, нечто знаковое. Думаю я, для дела нашего этим воспользоваться. Помните, только для дела. А как в Москве будем, Собор будет.

Смотрел на них и чувствовал, что все воинство мое на этом самом Земском Соборе за меня встанет. Прошло всего немного времени, но столько уже случилось. А я кто? Какой-то боярин, худородный. Какого рода неясно. Не припоминал я Даниловых в летописях и каких-то свершений великих за ними. И вроде бы к Рюриковичам не могли они отношения иметь.

Как тогда на престол садиться? Чем лучше я лжеца Дмитрия буду? Нет. Такого мне не нужно. Кого выберут, кого земля назначит — как тому и быть. Ну а если меня…

Если меня, тогда и думать буду.

Вздохнул.

— Елец и дальнейший путь покажут. — Сказал я холодно. — Провидение это или совпадение, собратья.

Обвел их взглядом, добавил.

— И еще. На время отсутствия. Чершенский — главный над своими речными сотнями. Над основным воинством, думаю, Тренко. Он воин опытный. В походе я бы Григория поставил, как хозяйственного человека. Но здесь и бой случиться может, хотя… — Я взглянул на них. — Постарайтесь, чтобы не было боя. Собратья. Они не враги нам. Такие же, как и мы. Часть земли Русской. Нам их жизни нужны. Чтобы за нас они встали, а не убитыми были.

— Спасибо за доверие. — Тренко поднялся, тоже поклон отвесил, добавил. — Игорь Васильевич, спасибо, не подведу.

Хорошо, что в войске моем родовитых бояр еще не было. Все подчиненные, более или менее одного статуса. Не начались у меня местнические споры среди дворян. Та и в целом. Вся эта заслуженность родовая. По итогам Смуты ее бы искоренить. В чем заслуга, если люди от царя отступились? Бегали от одного к другому? Каждый род себя чем-то да запятнал. И, по идее, для прогресса Руси нужно выделять не родом крепких, а своей головой думающих, ответственных, волевых, сильных, талантливых.

Но, не о том думаю. Это все, потом. Да и не мне, а Царю решать.

— Всем отдыхать. — Проговорил я холодно.

На этом совет был окончен. Люди разошлись от костра.

Я поднялся. В голове был полный кавардак. Точнее, на душе.

Что делать здесь и сейчас — я знал точно. Но все эти мистические приключения. Татарские дары, казаки, рассказывающие про Царя — меня. А теперь еще и монахи. Медведь, крест, знамя. С одной стороны — это же все только к лучшему. А с иной — не видел я себя Царем Русским. Подле него — воеводой, человеком на особых поручениях да. А самим государем…

Подумать надо.

Прошелся по лагерю, чтобы мысли в порядок привести. Телохранители мои и Франсуа сидели с Ванькой впятером. Пытались о чем-то болтать. Богдан посмеивался, Пантелей ворчал, Ванька истории какие-то рассказывал.

Он-то, слуга мой, знает меня с детства.

Ну да ничего. Дело покажет, его делать надо, а на иное всякое не отвлекаться. Вернулся, завалился спать на скатку у костра. По-военному, по-походному мы сегодня стояли.

Вырубился быстро.

Утро встретило прохладой. Солнце с трудом пробивалось через серое небо. На горизонте было еще темнее, чем над нами. Дождь, скорее всего, будет. Может, часа через два, а может, к полудню.

Плохо.

Хотя… Может это и к лучшему. Мы-то на лошадках за день с заводными точно дойдем до Ельца. Только если буря разыграется — можем не поспеть, но это вряд ли. Вроде бы грозовых черных туч не видно. Больше такая — осенняя погода.

Дождь, сырость, это хуже бдительность гарнизона на стенах. Утомленные, озябшие бойцы, желающие как можно быстрее в тепло. Так что — из погоды можно выкрутить плюс нашей вылазке. Если под верным углом все сформировать.

Что до прочего войска. Ему время с запасом дано. Два дня. Даже с учетом плохой погоды и размытой колеи… Ну ладно, пускай направление продолжу я называть дорогой. За два дня дойдут они до переправы. Может, оно даже лучше. Воевода Елецкий нас ждать так быстро не будет. Расслабиться. Опять же его дозоры в сырость не такие ретивые будут. И, может быть, удастся с ними не в бой вступить, а как-то по-иному дело решить. Подумает Семен Белов, что в грязи утопаем, бдительность потеряет. Может сам на маневры не решиться. Сидеть будет тихо, спокойно и ждать.

Лагерь собирался быстро, а мы с Яковом и телохранителями моими изготовились выступать. Оставались последние приготовления и уточнения.

К завтраку вернулись разведчики, что уходили на запад и север. Спокойно все было. Разъездов противника не встретили.

Я подошел к Тренко. Хлопнул его по плечу.

— Не геройствуй. Боя остерегайся. Людей сохраняй.

— Хорошо, воевода. — Он поклонился. — Спасибо за доверие.

Что же они все такие раболепные становятся. С одной стороны. Может, и хорошо, слушать лучше будут, не думать. Но с другой, иногда без инициативы-то никак. Я же сам не могу быть везде и за всех все решать, думать и указывать. Чем больше будет войско, тем сложнее будет заниматься этим. Уже сейчас сотникам почти вся работа делегирована. Дальше нужно будет их всех производить в полутысячные или даже тысяцкие.

А еще лучше перейти к отточенной столетиями тактике формирования боевых единиц, где все кратно трем. Где каждый место свое знает. Так и управлять проще, а эффективное управление залог победы.

Пока буду трястись в седле, обдумаю этот момент.

Ведь с одной тысячей у Москвы мне делать нечего. Сейчас Елецких людей заберу еще тысячу или даже больше, если учесть Лебедянь и Ливны. Ну и дальше на север к нам же люди подтягиваться будут. Тысяч восемь надо иметь к Серпухову. А там Нижегородцы подойдут.

А этим всем нужно хорошо управлять, чтобы как единый кулак. Без разброда и шатаний. Насколько помнил я историческую литературу, следующие лет двести со Смуты и до Наполеоновских войн и даже чуть после них не менялось в технологии вооружения практически ничего, адаптировалось только. Все то же дульно-зарядное оружие, а также холодное. Отступление стальных доспехов и небольшой прогресс артиллерии и средств доставки к полю боя.

Но основное, это наращивание объемов армий. Улучшение и осмысление организации их снабжения, муштра, тренировки, психологическая, патриотическая обработка каждого бойца. Именно в этом заключался прогресс профессиональной армии на ближайшие две сотни лет.

Здесь не техникой прогрессировать надо, под нее ресурсов еще нет. А организацией, тактикой и стратегией. А еще — пропагандой, доктриной, идеей и идеологией. Чтобы каждый, последний боец знал — ради чего он в бой идет, за что сражается. Не за Царя-батюшку, а за землю Русскую. За Родину. За лучшее будущее.

С такими мыслями взлетел я на заводного коня и повел сотню Якова и своих телохранителей за собой к Ельцу.

Шли быстро, но не так чтобы коней не заморить нагрузкой большой. Доспехи стальные были только у меня, Якова и Пантелея. Но и лошади у нас соответствующие имелись, более сильные, специально отобранные. Чтобы не подвели и вынесли.

Богдан и Абдулла снаряжены были тигеляеми.

Казак отказался в кольчугу влезать. Сказал, что скорость важна. От пули не защитит его полотно, а от стрел и сабли и такая защита сгодится. Я спорить не стал. Время покажет.

Ефим Войский тоже пренебрегал. Потом стрелу в руку словил и как-то сразу более покладистым стал. Но, в нашем деле каждому нужно было как-то в своей тарелке быть. Все же это личная охрана. Хочет так воевать — пускай. Татарин так вообще от огнестрела отказался, по старинке с луком саадаком скакал. Тоже неплохо — из него хороший снайпер выйдет. Он же на коне и с этим оружием, считай, родился.

Шли мы, выставив вперед и по бокам дозоры. Мили на две.

Они наши глаза и уши — без этого никак.

Нашим пленным тоже выдали лошадей из запасных. Каждому по две. Чтобы пересаживаться могли во время конного похода. Иначе никак. По-другому те тридцать пять верст по пересеченной местности могли бы стать для нас большой проблемой. А так — с заводными, может, и за полдень поспеем. По моим прикидкам времени, часам к трем, четырем.

Если погода окончательно не испортится.

Начали мы шустро. К полудню действительно преодолели почти все расстояние. Пересекли несколько небольших речушек — руручьев. Обогнули пяток рощ дубовых и сосновых, если издали смотреть.

Дороги здесь, считай, вообще не было. Колея травой заросла. Какое-то направление прослеживалось, но не более того. Мало людей к Задонску здесь ходило, тем более с телегами гружеными, которые могли укатать землю.

Солнце, взошедшее в зенит, нам было не видать. Пряталось оно в тучах, скрывалось. Небо до горизонта затянуло. Серость полнейшая. Накрапывать начало, мокрядь, осенний угрюмый дождик давил и как-то на душе становилось уныло. Поэтому останавливаться на обеденный привал не стали. Костры разводить в такое время — не с руки, очень долго. Да и сидеть в сырости, как-то не с руки.

Коней помедленнее повели вперед. Перекусывали на ходу, их кормили тоже припасенным овсом из седельных сумок.

Примерно после полудня слева по ходу нашего движения стала проглядываться возвышенность. Рельеф этого края я знал плохо. Все же это неродной Воронеж и Чертовицкое. Здесь только в общих чертах помнил, что Елец стоит на левом берегу реки Сосна в месте, где вподает в нее еще одна речушка то ли Елец, то ли Ельчик.

— Знамя развернуть!

Его я загодя вручил Пантелею, как самому первому моему и приближенному телохранителю. Все же это не сотенный стяг Якова, а наш армейский прапор. Богатырь перехватил копье, размотал завязки, вскинул, упер в бушмат. Перехватил рукой повыше.

Да, скоро ткань наберет влагу, и стяг будет тяжело висеть на древке, но пока что — он всколыхнулся на ветру, во всей своей красе.

Скорее всего, на возвышенностях стоят дозоры. Пускай видят, кто едет по степи, кто идет к Ельцу и с каким знаменем.

Внезапно раздались крики, показался наш дозор. Как раз от холмов. За ними шел еще один всадник, почти вровень.

— Ждем! — Выкрикнул я, останавливая сотню.

Разведка с новым человеком приблизилась. Какой-то боец, видимо, дозорный Елецкий.

— Кто таков? — Я толкнул коня пятками выехал на полкорпуса вперед, слева также двинулся Пантелей, справа Богдан. Татарин чуть позади. Уверен я был, что Абдулла держит лук на изготовку.

Парень, которого вели бойцы из сотни Якова, привстал в стременах, глаза его округлились. Уставился он на знамя, потом на меня взгляд перевел, вновь на прапор смотрел. Кашлянул, выпрямился как-то сразу. Приосанился.

— Кто таков⁈ — Громче и максимально холодно произнес я.

— Из Ельца, дозор. — Он замялся. — Засосенский стан. Мы на Козьей горе всегда дозор держим. И окрест нее. Разбойничков, лиходеев гоняем. Татар сторожим. Видно, оттуда все… — Добавил как-то неловко. — Г… Государь.

Интересно. Вот так сразу, даже без каких-то экивоков человека, незнакомого Государем, назвал. Что твориться-то. Казаки те, видимо, хорошо поработали с народом. Слухами земля все больше полниться стала.

— А с чего ты, человек служилый, взял, что государь перед тобой? — Буравил его взглядом.

— Так… — Он смешался. — Знамя-то и… Слухи ходят.

Слухи, все, как я и думал.

— Ну так что, веди тогда меня с людьми в Елец? — Сказал так, чтобы не назвать себя Царем, но и не разубеждать этого парня.

— Конечно, отец наш, конечно.

Он слетел с коня, побежал в мою сторону, но Пантелей с Богданом преградили ему дорогу на конях своих. Хорошо сработали. Мало ли что какой человек удумать мог. Этот-то вряд ли. Чувствовался в нем юношеский максимализм и желание выслужиться. А здесь такая возможность. Государя… Вроде же это он перед ним. В город вести!

Дозорный поклонился низко, разогнулся, перекрестился.

Точно! Мысль как-то сама собой появилась в голове.

— Скажи, служилый человек, а есть на этом берегу Сосны церковь? Храм? С дороги, перед тем как в город въезжать, зайти хочу, помолиться.

Интересный план насчет того, как стоит в город входить, формировался.

— Конечно, отец наш, конечно. — Промолвил то же самое, что и первый раз, поклонился.

— Веди.

— Да, сделаю, сейчас. — Вновь отвесил поклон, повернулся, двинулся быстро к коню.

— За мной. — Проговорил я негромко. Затем к Якову, что стоял недалеко обратился. — Вы за дозорным выдвигайтесь, а мы чуть отстанем. В авангард ближе к храму выйдем.

Тот кивнул, начал строить чуть сбившихся бойцов в походные порядки.

А моя личная охрана повернулась и вслед за мной двинулась к бывшим Елецким пленным. Они в арьергарде у нас шли, под надзором. Даже не под охраной, а так больше, приглядывали за ними на всякий случай.

— Сотоварищи. — Обратился к ним, когда подъехал. — Кому знаком этот человек.

Все тот же десятник, который просился у меня выслужиться, делом верность доказать, спешился, ко мне быстро двинулся.

— Государь, батюшка. — Как же, черт возьми, это мне слух режет. — Знаю его. Имя не помню, но в лицо точно и он меня должен. На смотре вместе бывали не раз.

— Хорошо. Езжай к нему, поговори.

— О чем? — Он удивился, смотрел на меня широкими глазами.

— О жизни своей. Расскажи, что было с тобой, что видел, что знаешь. Правду всю. — Усмехнулся я. — Иди.

Тот в недоумении кивнул, тронул коня и помчался исполнять приказ. Ну а мы всеми развернулись и влились в пришедший в движение отряд.

Понеслись по полю зеленому через моросящий дождь.

Царя во мне, значит, увидели. Может это и хорошо. Если ворота крепостей открываться будут. Пускай говорят. Десятник этому дозорному все как есть расскажет. И если нашему какому человеку он может и не поверит, то своему знакомцу, говорящему от всего сердца — уж точно. Когда правду говорят, она же чувствуется. Это врать — уметь надо, чтобы за истину люди принимали, а с правдой это умудриться нужно, чтобы не поверили тебе.

Либо… В ситуацию такую попасть, когда сомнения в тебе имеются.

В это время с разведкой, контрразведкой и вербовкой агентов все еще очень и очень плохо. Направление не развито. В стан врага засылать соглядатаев, конечно, можно, только… А как информацию передавать? Гонцами? Но есть такой момент, важный: если кто-то знает о том, что ты передаешь информацию, скорее всего, узнают о ней многие. И тогда — какой ты шпион и разведчик? Поэтому вся эта привычная мне хитрая игра разведок сейчас в Смуту только в зачаточном состоянии находиться. В хитрости людей и их сообразительности.

И если в высших кругах общества, среди бояр, хитрецов и игроков на две-три стороны найдется, ведь они все в Москве к тому же сидят. Там информация быстро передается. А вот среди простого люда — по большей части обычные, честные вояки служат. Бесхитростные, так, мне кажется. Ну или выгоду себе ищущие, как атаман полковых казаков Воронежских, с которым после битвы с татарами покончить мне пришлось.

Шли мы в направлении к храму под моросящим дождем.

Забирали чуть на север.

Впереди на горизонте показались дымы и по левую руку я в этом сыром мареве начал я разбирать очертания раскинувшейся на берегу реки Елецкой крепости. Но, нас ждал храм. Вначале он, а потом уже городок.

Если все удастся задумка моя, войдем в Елец без боя.