Паутина прошлого

XVII

Остаток дороги я провела в какой-то полудреме, то и дело ощущая на себе внимательный взгляд Димы. В такие мгновения хотелось спрятать лицо, чтобы он не смог прочесть и десятой доли того, что я чувствовала. Все подозрения, сомнения, тревоги, которые я испытывала в последнее время, готовы были захлестнуть меня целиком, и я не могла ничего с этим поделать. Совсем недавно приехав сюда, я даже не подозревала, чем это может обернуться для меня и моих друзей… Друзья… Я по прежнему так их называю. Что это: сила привычки? Ирония? Или слабая искра надежды, до сих пор не угасшая где-то в глубине души? Возможно, всего понемножку. Прикрыв глаза и отгородившись от всего мира, я мечтала только об одном — поскорее узнать правду, а потом уехать. Уехать навсегда из этого городка, забыв обо всем, чему я стала свидетелем за столь короткое время.

Автомобиль слегка занесло на повороте, и моя голова склонилась на Димино плечо. Свою машину он оставил прямо там, где я так неразумно притормозила, и сказал, что заберет позже. Наверное, я все же устала больше, чем предполагала, потому что как только мы подъехали к городу, тут же вырубилась.

Шторы пропускали узкую полоску солнечного света. Я отвернулась от окна и, вспомнив все, резко приподнялась на кровати. То, что я оказалась в одном нижнем белье, не добавило настроения, и когда дверь в комнату приоткрылась, тут же постаралась укутаться в одеяло как можно плотнее.

— Доброе утро! — бодрым голосом поприветствовал меня Харламов, держа в руках поднос. Черт! Что происходит? Мы же с ним не спали? Нет… Вроде нет. Ну точно нет! Он мне никто, ничем передо мной не провинился. Так к чему все это?

— Решил тебя покормить, прежде чем ты захочешь мне все рассказать.

Это было произнесено насмешливо-снисходительным тоном, будто он прекрасно понимал, что я не собираюсь ни во что его посвящать. Понимал, однако же, все равно настаивал. А это значит, что он заинтересован в этом куда больше, чем я могла позволить себе думать. Чего он хочет? Кто он такой? И почему глядя на него, мне становится нечем дышать? Если бы не тот пожар… Но факты вещь упрямая. Харламов никак не мог быть нашим преследователем. Но тогда почему он так явно мной заинтересован?

Я была не настолько самоуверенна, чтобы предполагать, будто его ко мне притягивает лишь симпатия и желание помочь. Я давно не верила в альтруистов и рыцарей без страха и упрека. Это что-то другое.

— Решил припереть меня к стенке? — насмешливо спросила я, отламывая кусочек хлеба с маслом.

— Ну что ты! Я же не садист, — искренне возмутился он, — но внутреннее чутье подсказывает, что единственный способ добиться от тебя правды, это застать утром в постели. Полураздетую, растрепанную и еще сонную. Я прав?

— Не совсем, — я смутилась, — это ты меня раздел?

Знаю, вопрос прозвучал довольно банально, даже глупо. Разве я вижу здесь еще кого-нибудь? Да и поздно мне строить из себя оскорбленную невинность.

— Я, — улыбнулся Харламов.

— Спасибо. Не хотелось бы помять одежду. У тебя новая квартира? — я огляделась по сторонам.

— Там уже было небезопасно, — он оседлал стул, опершись руками на спинку, — кто тебя преследует?

— Не знаю, — и мой ответ был вполне искренним.

— И никого не подозреваешь?

— Никого.

— Врешь, — тихо сказал он.

— Вру, — согласилась я.

— Жаль, что ты так и не поняла, насколько это важно. Ты обещала все мне рассказать.

— Женщины часто лгут. Тебе ли не знать?

— Только когда у них есть выбор. У тебя его нет, — отрезал Харламов.

— Кто ты?

— Скажи мне то, что я хочу знать.

— Кто ты?

— И обещаю — ты не пострадаешь.

— Кто ты? — он внезапно схватил меня за руку, и притянул к себе. Чтобы не свалиться, я вынуждена была опереться другой рукой о мягкий матрац. Опора так себе, но это лучше, чем лежать перед ним распластанной на животе.

— Где то, что вы украли у старика Пахомова?

— Не понимаю, о чем ты? — дерьмо! Похоже, этот человек знает об этом куда больше, чем я.

— Девочка, не стоит меня злить. Я и так был достаточно терпелив. Учти, я могу задать этот вопрос твоим друзьям. И они не посмеют мне отказать. Вот только тебе это уже не поможет.

Он говорил очень спокойно, но от этого спокойствия мне становилось не по себе. У него в руках не было оружия, но почему-то в тот момент я поверила, что он способен на то, о чем говорит.

— Это был ты? Ты поджог свой дом, чтобы меня убить? И в нашем доме?

— Не будь дурой, детка, это тебе не идет, — усмехнулся Харламов. — Мне совершенно незачем тебя убивать. Тебе достаточно лишь сказать — куда вы дели то, что украли. Где камень?

1993 год…

Марина никак не могла заснуть. Сегодня была та самая ночь! Она была вынуждена остаться дома, чтобы никто не смог бы ее заподозрить, но в тот момент дом казался ей тюрьмой, из которой она мечтала вырваться. Полночи девушка ворочалась на кровати, ставшей вдруг жутко неудобной. Она прислушивалась к звукам, раздающимся с улицы, в любой момент ожидая громких шагов и звонка в дверь, означавших, что все кончено, их раскрыли. Но шли минуты, часы, и ничто не нарушало тишину ночи, кроме сопения пьяного отца.

Она боялась и ожидала, что этой ночью ее жизнь изменится безвозвратно. Ее охватило почти детское нетерпение и предвкушение чего-то невероятного. Скоро наступит утро, и они встретятся в условленном месте. Она снова увидит ребят, и, конечно же, Алешку. Девушка знала, что он ее не подведет, и вытащит из этого городка. А дальше начнется совершенно другая, новая жизнь, о которой раньше они могли только мечтать. Были мгновения, когда ее терзали сомнения в правильности того, что они делают. Вспоминая доброту старика, его заботу, ее совесть претерпевала невиданные доселе муки. Марина успокаивала себя лишь тем, что они никому не причиняют вреда. Снотворное будет действовать всю ночь, а утром старик ничего и не вспомнит. Возможно, даже не сразу поймет, что его ограбили. Поймет ли он, что она участвовала в ограбление? Но разве это будет иметь значение, когда они будут уже далеко отсюда, в той новой жизни, что манила их столько лет.

Уже наступил рассвет, когда что-то ударило в стекло, и девушка в страхе подскочила. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, когда она мелкими шажками приближалась к окну.

— Алешка! — увидев парня, она тут же приоткрыла окно, и он смог легко влезть в комнату, — что случилось? Почему ты здесь? Мы же договаривались…

Она осеклась, когда увидела лицо своего любимого: мертвенно бледное, с лихорадочно горящими глазами. Он был на грани. Попав в комнату, молодой человек тут же схватил девушку за плечи, сжав изо всех сил.

— Мы его убили!

— Что ты говоришь? Кого убили?

— Старика! Пахомов мертв! Ему выстрелили прямо в сердце!

— Что ты несешь? Откуда у вас взялся пистолет?

Алешка довольно грубо встряхнул Марину, и тихим вкрадчивым голосом, стараясь не разбудить ее родителей, четко разделяя слова, произнес:

— Мы влезли в его квартиру. Он нас застукал, вытащил пистолет, и началась драка. Рыжик разбил ему голову, и мы сбежали.

— Но ты же говорил, что его застрелили.

— Пашка остался в квартире и добыл старика, — твердо ответил Алешка.

— Но ты же этого не видел, — пробормотала девушка. Откуда ты знаешь, что Пашка его добил?

— Я только что был у дома старика. Там полно милиции. Я видел, как выносили его тело. А потом вывели его сына. В наручниках.

— Вот видишь, — обрадовано начала Марина, — значит вы здесь ни при чем! Это сделал его сын!

— Что ты несешь! — возмутился Алешка, — я говорю, что мы стали убийцами. А ты хватаешься за первое попавшееся объяснение.

— А может быть оно самое верное? Старик был одинокий, это знали все! Как-то слишком вовремя он там появился, этот неизвестно откуда взявшийся сын! Увидел отца без сознания, решил воспользоваться моментом, но было уже поздно.

Алешка ошарашено посмотрел на нее, будто видел впервые. Марина не замечая реакции парня, продолжала говорить:

— Ты подумай! В любом случае, что бы там ни произошло, нас никто подозревать не будет!

Алешка опустился на кровать, обхватив голову руками. Он не хотел слышать голос своей девушки, но тот врывался в его мысли, мешая сосредоточиться. Услышав ее последние слова, парень встрепенулся:

— Что там было? Вы взяли много денег?

— Там не было денег, — тихо произнес он.

— Не было денег? Как же так? — Марина встревожено сжала кулачки.

— Камень, — Алешка приподнял голову, и усмехнулся. Улыбка вышла жалкой и вымученной. Улыбка проигравшего, а не победителя. — Один единственный камень. Будь он проклят!

2008 год…

— Какой камень? — сглотнув внезапно возникший в горле комок, спросила я.

— Не надо со мной играть! — жестко ответил Харламов, — ты прекрасно знаешь, о чем я говорю. И не изображай мне здесь потерю памяти. Иначе последнее, что ты хорошо запомнишь, будет мой кулак.

— Я действительно не понимаю, о чем ты говоришь! — дождавшись, когда он чуть ослабил хватку, уже не думая о последствиях, я вскочила с кровати, и рванула к приоткрытой двери.

Я успела сделать несколько шагов, когда он меня догнал, резким ударом ноги захлопнул дверь и, схватив за волосы, потащил назад.

— Не так быстро — с дьявольской улыбкой произнес Харламов.

Извиваясь и отбиваясь от него изо всех сил, почувствовала, как он оторвал меня от пола и сперва грубо прижал к себе, потом, слегка оттолкнув, не обращая внимания на крики ярости и боли, резко заломил руки назад. У меня было достаточно времени, чтобы убедиться, настолько он силен и зол. Мое сердце готово было вырваться из груди от страха и ярости на саму себя. Как я могла так глупо попасться? Неужели я настолько ему доверяла? Должно быть, события прошлой ночи совсем выбили меня из колеи, раз я позволила ему подобраться ко мне настолько близко! Неужели я хотела просто использовать его как других? Знала же, что он не из тех, кто позволяет играть с собой. Вот только не ожидала, что ему известно то, что успешно удавалось скрывать все пятнадцать лет.

— Отпусти! — сжав зубы, выдавила я.

— Нет, сначала ты ответишь мне, — он смотрел мне прямо в глаза, — почему ты убегаешь? Ты меня боишься?

Он сильнее сжал мои руки, заставив поморщиться:

— Я сделал тебе больно? — словно издеваясь, спросил Харламов, не ослабляя хватки, — прости, если так. Но ты мне не ответила!

Я отвернулась, понимая, что выхода нет. Он никогда мне не поверит, а я не смогу сказать ему всей правды. У меня оставалась лишь слабая надежда на то, что он не посмеет исполнить свою угрозу. На дворе день, а я не собираюсь терпеливо ждать пока меня будут убивать. Хотя, если дом достаточно удален от людей, вряд ли мои крики его остановят.

— Мне нечего тебе сказать, — прошептала я, с трудом выдерживая этот полыхающий гневом и жесткостью взгляд.

— Тогда я спрошу по-другому! — Харламов схватил меня в охапку и прижал к стене, навалившись всей тяжестью своего тела.

Я отчаянно попыталась вырваться из его цепкого захвата, и у меня получилось вырвать одну руку. Давая выход гневу, я со всего размаху ударила его ладонью по лицу. Звук пощечины раздался, словно выстрел, и мы оба на мгновение застыли. Затем Дмитрий, словно в замедленной съемке, поднял руку и несколько раз сильно ударил меня по лицу.

— Не зли меня, детка! — холодно произнес он, — мне нужны ответы. И сегодня ты мне их дашь. Где камень?

— Я не знаю!

Я чувствовала, как выступившие от боли слезы катятся по щекам, и мне стало горько и обидно под его внимательным, чуть насмешливым взглядом.

— Не заставляй меня делать тебе больно, — прищурившись, прошептал мужчина, его рука медленно прошлась по моему телу, а губы легонько коснулись моей шеи, волос, губ. Я задрожала, понимая, что он просто играет со мной, и это лишь начало. Почувствовав на своем лице прикосновение его пальцев, я закрыла глаза, и застонала, ощутив резкую давящую боль.

— На теле человека около ста болевых точек, — прошептал Харламов, — эта была лишь одна из них. Как долго ты сможешь мне сопротивляться? К чему терпеть боль?

Чтобы скрыть слезы, я низко опустила голову, но он приподнял мое лицо за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза

— Кто ты? — снова спросила я. Потом, отбросив последние сомнения, решилась, — ты Максим Пахомов?

Тишина, воцарившаяся после моего вопроса, была прервана громким и искренним смехом. Я удивленно смотрела на веселящегося Харламова, прикидывая, как бы мне удачнее вырваться из рук этого психа.

— Детка! — отсмеявшись, Дмитрий с искренней симпатией посмотрел на меня, — ты все еще веришь в сказки?

— Но ты его знал? — настаивала я.

— Ты права. Я его знал, — легко согласился Харламов, — мы познакомились с ним в колонии, где я мотал срок. Ты даже не представляешь, насколько охотно люди говорят о прошлом, если их готовы слушать.

— Значит, это он рассказал тебе об ограблении и о камне?

— Милая, ты забыла? Здесь вопросы задаю я.

— Пожалуйста, ответь мне! — попросила я.

— Он лишь твердил, что ни в чем не виноват. Впрочем, для тех мест это обычная песня. Про камушек он заикнулся случайно, когда готовился уйти на рывок.[2]

— Значит, он жив? — с какой-то странной надеждой спросила я.

— Он мертв, детка. Мертвее не бывает.

— Но тогда… я ничего не понимаю, — в растерянности я смотрела на него. — Если ему не удалось выжить, а ты не тот, кто пытался меня убить, то кто же нас преследует?

— Вот это то, что меня интересует больше всего, разумеется, после места нахождения камня. Конкурентов нужно знать.

— Конкурентов? — переспросила я одними губами, теряясь в догадках.

— Думаю, что о камешке Пахомов проболтался не только мне.

— Что это за камень? — увидев его ироничный взгляд, я поспешила пояснить, — я действительно ничего не знаю. Но раз уж ты горишь желанием расправиться со мной, перед смертью хотелось бы понять, за что страдаю.

Внезапно я почувствовала, что свободна. Он отступил от меня на шаг, жестом приглашая присесть. Обойдя кровать, и завернувшись в покрывало, я села на стул, ожидая его дальнейшие действия. Он опустился на кровать, разлегшись в довольно небрежной позе, имея возможность следить за каждым моим движением.

— Не думай, что теперь свободна, детка. Это лишь короткая отсрочка.

Это я понимала слишком хорошо. Даже если мне удастся встать до того, как он сможет меня остановить, до двери мне никогда не добраться. Значит, придется играть по его правилам. Возможно, он говорил правду, что не хочет причинять мне боль. Убить человека не легко, а, судя по всему, этот человек убийцей не был.

— Значит, ты по-прежнему настаиваешь, что ничего не знаешь?

— Я говорю правду, — глаза опущены вниз, ресницы чуть подрагивают от волнения и страха, лицо раскраснелось от слез. Ну, прямо комсомолка на допросе в гестапо! Вот только комсомолкой я никогда не была, а жить хотелось.

— Допустим, я тебе верю, — в голосе Харламова чувствовалась насмешка и легкое презрение, — значит, про камушек ничего не знаем? Странно! Ведь именно твои дружки заделали скачок,[3] а ты была шмельцером.[4]

Переварив в себе непереводимые идиоматические выражения, которые использовал мой собеседник, я пришла к выводу, что ему известно все о нашем прошлом. Или, почти все. Вот только камень… достаточно неожиданно.

— Только не строй из себя целку, милая. Тебе это не идет. Этот камушек стоит кучу бабок, и для твоего здоровья будет лучше, если я найду его с твоей помощью. А если будешь хорошо себя вести, то отстегну на тряпки, чтобы помнила мою доброту. Ну так как? Мы с тобой поладим?

Именно сейчас я стала подозревать истинную причину, по которой мои друзья загорелись желанием вернуться в город. Не открытка была стимулом, точнее, не только она, а страх! Страх, что кто-то другой первым доберется до добычи. Что бы ни думал Харламов, ребята бежали из города с пустыми руками. А это значит…

— Я помогу тебе найти камень, — после нескольких минут раздумья, ответила я, — но и ты должен мне помочь.

— Наглеешь, детка, — ласково произнес он.

— Просто хочу остаться целой и невредимой, — твердо ответила я, — а как ты заметил, в последнее время мне стало это делать все труднее.

— И ты решила, что тебя преследует безвременно ушедший Макс?

— У меня были все причины так думать.

— Даже если бы он был жив, этот фраер никогда не сделал бы ничего подобного. Кишка тонка. Значит, у нас с тобой две цели: найти камушек, и того придурка, который может нам помешать.

Внезапно, его взгляд изменился, в нем промелькнуло что-то пугающее, он схватил меня за руку и грубо потянул к себе на кровать лицом в низ. Оказавшись сверху, он распластался на мне, прижался грудью к моей спине, удерживая одной рукой мои руки над головой, чтобы я не могла вырваться, а другой пробрался под бюстгальтер и, высвободив груди, начал их поглаживать. Я почувствовала его возбуждение, и невольно сжалась, боясь спровоцировать на большее.

— И учти, — угрожающе произнес он, — если ты или твои дружки встанут у меня на дороге, вы пожалеете, что вообще родились. Ты меня поняла?

Я кивнула, молча, глотая слезы. Похоже, на это раз я действительно попала в передрягу. Всегда верила, что смогу найти выход из любой ситуации, и никогда не позволю никому прикасаться к себе против моей воли.

Неожиданно, он слез с меня, и покинув кровать, насмешливо следил, как я, забившись подальше от него, кутаюсь в тонкое покрывало. Рядом с моей рукой упал телефон:

— Позвони своим дружкам, чтобы они тебя не искали. Скажешь, что с тобой все в порядке. Вякнешь что-то лишнее — придушу. Усекла?

Я снова кивнула, набирая номер Мишки. Надеюсь, они уже дошли до дома. Во всяком случае, что бы ни произошло, пока что Харламов не собирается меня убивать или насиловать. А значит, у меня есть время, чтобы подумать, и принять важное решение. Вот только не знаю, насколько оно будет разумным…