Паутина прошлого

VII

1993 год…

Алеша резко остановил мопед, взметнув вверх гравий и сухую пыль. Поздним вечером дорога была пустынна, солнце давно скрылось за макушками деревьев. Скоро станет совсем темно, и ее трудно будет отыскать. Чертыхнувшись сквозь зубы, парень вошел в лес. Где теперь ее искать? Он объездил весь город. Эта девчонка совсем отбилась от рук, а все отец, который с детства ей потакал! Как же — младшая дочь, его маленькая девочка! Умная не по годам, смелая, вот только своенравная и упрямая. Она обладала способностью выводить из себя спокойного и уравновешенного Алексей. Все его спокойствие разлеталось в пух и прах, стоило ей только посмотреть на него этим своим невинным взглядом огромных синих глаз. Поскольку телесных наказаний отец не одобрял, да и у парня рука никогда бы не поднялась на эту малолетнюю ведьму, а все его доводы разбивались о ее невозмутимую улыбку, Алексей махнул рукой, впредь борясь лишь с последствиями ее деяний. Благо, их пока можно было покрыть несложным косметическим ремонтом или толстым слоем зеленки. На этот раз Танька получит сполна, — удовлетворенно улыбнулся Алексей, вспомнив, как батя, прежде чем отправиться на поиски ненаглядной дочурки, приготовил для нее роскошный ремень.

Но вскоре его лицо приобрело хмурое выражение — в конце концов, девочку можно понять. Расти без матери, видеть ее лишь на старых фотографиях, и тут на тебе — «милая доченька, люблю, скучаю, жду, когда ты приедешь». Откуда она взялась, через столько лет? И почему решила, что имеет право вмешиваться в их семью? Алеша понимал, как трудно отцу было прочесть ее письмо, тем более, показать его детям. Но он нашел в себе мужество, за что парень был ему благодарен. В конце концов, ребенку важно знать, что оба родителя думают о нем. С другой стороны — Таня еще ребенок, и при всей своей природной смекалки, она многого не понимает. Что, если она никогда не сможет простить свою мать? А если простит, более того — решится бросить отца и брата и переехать к ней и ее новому мужу? Алешка сразу почувствовал — то, что мать практически не уделила ему в письме никакого внимания, не очень-то его задело. В нем были живы воспоминания их совместной жизни втроем — отец, мама и он, еще совсем ребенок. Эти ежедневные скандалы, взаимные обвинения, демонстративные обиды. Даже рождение Таньки ничего не изменило — напротив. Все стало гораздо хуже и когда, наконец, мать сбежала, бросив двоих детей, одному из которых едва исполнилось семь, а другой было лишь несколько месяцев от роду, жизнь со временем стала налаживаться. И хотя отцу было тяжело с двумя детьми, Алешка не помнил, чтобы он когда-нибудь в чем-то их упрекнул, или выразил недовольство. Он их любил, и они платили ему тем же.

Но после письма все изменилось. До сих пор Таня практически не задавала вопросов о маме, и они с отцом старались обходить эту тему стороной. Но сегодня, им пришлось поговорить с ней начистоту. И как бы это ни было для него тяжело, Татьяне было в сто раз тяжелее. Никогда еще Алешка не видел свою сестру настолько испуганной. Она по-прежнему не показывала своих слез, но стоило их отцу с ней заговорить — столько в ее взгляде, было боли, страха и печали! Как будто хрупкий, неприступный мирок, которым она себя окружила, внезапно рассыпался на мелкие осколки, впустив в ее жизнь холодную жестокую реальность.

— Все будет хорошо, слышишь? — отец смотрел на расстроенную Таню, искренне веря в свои слова, — мы никому тебя не отдадим.

Больше всего отца пугал суд — он не верил, что его, работающего простым сторожем и живущего с детьми на крошечную зарплату, предпочтут обеспеченной матери, способной дать ребенку новую жизнь, красивые игрушки, хорошее образование.

— Она не имеет право так с нами поступать! — твердил отец, сжимая в руках смятое письмо. Но и он, и Алешка понимали — Валентина сможет забрать у них девочку. Возможно, именно это чувствовала и Таня. Чувствовала, и опасалась. Иначе как объяснить ее внезапное исчезновение из дома? Раньше она никогда не позволяла себе подобного.

Алешка видел, как переживает отец, как постепенно им овладевало отчаяние. Он был готов на все, чтобы сохранить их маленькую семью. И теперь предложение Мишки не казалось таким уж безумным.

Парень шел по сумрачному лесу, пытаясь угадать — куда же могла сбежать эта малолетняя чертовка? Неужели не понимает, как они с отцом за нее волнуются?

— Ну Танька! Попадешься ты мне под горячую руку, — зло пробурчал Алешка, еще толком не представляя, что же он с ней сделает, но в глубине души точно зная — его сестрице все снова сойдет с рук.

2008 год…

В палату к Пашке я заходила с неким трепетом и опасением, что ему стало хуже. К счастью, опасения не оправдались, и он встретил меня слабой улыбкой на сине-бордовом от синяков лице. Но в палате Пашка был не один — ночная медсестра, увидев меня, нахмурилась, и попросила выйти, чтобы не мешать готовить пациента на рентген. По взгляду, которым она меня окинула и усиленной заботе, отдаваемой Пашке, я поняла, что наш друг не будет страдать от недостатка внимания. Наклонившись над раненым и коротко чмокнув его в щечку, я бросила «Пока, братишка!», и, провожаемая уже вполне миролюбивым взглядом медсестры, вышла из палаты.

— И что теперь? — первым огорошил меня вопросом Никита. В принципе, было бы неплохо, если бы кто-нибудь ответил на этот вопрос и мне. Что дальше? Куда идти? Что делать? Впрочем, одним из вариантов было — найти безопасное место. Весьма затруднительно в городе, где каждый друг друга хорошо знает, и любой приезжий не остается незамеченным. Хотя, на данный момент, единственная мысль, которая была способна пробиться в мою голову, кроме панической «бежать отсюда к чертовой матери», была: принять ванну, переодеться и почувствовать себя полноценным человеком. Что же, с этого и начну.

— Твое предложение все еще в силе? — устало поинтересовалась я у Миши.

— Какое именно? — улыбнулся он.

— Ты приютишь меня в своем доме?

— Спрашиваешь! — искренне воскликнул он, слегка сжав за плечи, — я позвал сюда своих парней. Не хочу рисковать.

Это звучало словно оправданием, хотя в данный момент я полностью разделяла его опасения. Открытка, приведшая нас в город, была, возможно, чьей-то невинной шалостью, чего никак нельзя было сказать о действиях нашего преследователя.

Дом встретил нас небывалым оживлением — два уже знакомых мне «эксперта» и один тип бандитского вида, представленный мне как Олег, начальник Мишкиной охраны, успели здесь основательно подготовиться к обороне. По крайней мере именно такое у меня создалось впечатление, стоило осмотреть первый этаж.

— Поднимайся наверх, — предложил Миша, — там уже все готово. Мышь не проскочит.

На первый взгляд в комнате ничего не изменилось, хотя, присмотревшись поближе, я могла заметить сигнализацию и видеокамеру.

— Дверь запирается изнутри, — сказал Миша, — ключ только у тебя. В общем — отдыхай.

Легко сказать! Я проследила, как за Мишкой закрылась дверь, и заперла ее на ключ. Все-таки, последнее событие оставили в моей психике неизгладимый отпечаток.

Потянувшись, чтобы снять свитер, вспомнила про камеру, и тут же остановилась. Черт! Ненавижу, когда за мной наблюдают. Запершись в ванной, сбросила испачканную, кое-где порванную одежду, и с облегченным вздохом встала под душ. Обжигающие струи воды заставили мое тело задрожать и напрячься. На несколько минут я постаралась выбросить из головы все мысли и просто дышать, слушая звук падающей воды. Просто стоять, ощущая, как капли бегут по телу, оставляя влажную дорожку. Ни о чем ни думать, ничего не чувствовать…

Набросив белоснежный махровый халат, я протерла зеркало от пара и посмотрела на свое отражение. Мои глаза… иногда мне казалось, что мама с трудом выдерживала мой взгляд, стараясь тут же отвернуться. Порой я сомневалась — а есть ли между нами родство? С детства мне казалось, что я не такая как все, другая, хуже, намного хуже. И кажется, сейчас мне повстречался человек, который думал так же.

— Ты сможешь. У тебя получится! — шепнула я себе.

Вот только на этот раз мне придется бороться не только с собой, но и с тем, кого я не знаю, но кто хорошо знает меня.

1993 год…

Марина долго и разочарованно рассматривала туфли, только что взятые из ремонта. Что же, пока придется потерпеть, ничего не поделаешь. Завернув их в пакет, она посчитала оставшиеся деньги, и поняла, что, пожалуй, на сок с пирожным ей уже не хватит. Не жизнь, а полное дерьмо! Она вспомнила вчерашний скандал, когда мать обнаружила, что отец вынес из дома несколько банок с солениями. Что же, это только начало: в прошлый раз, когда у него был запой, они лишились телевизора и магнитофона, на который Марине пришлось откладывать деньги несколько месяцев. Сволочь! Как же она ненавидела своего отца за пьянство, мать — за слабость, этот город, жизнь, в которой никогда ничего не менялось, а только становилось хуже. Беспросветность — вот что она могла сказать о ней.

Внезапно, ее взгляд наткнулся за знакомую темноволосую головку. Подойдя ближе, Марина с удивлением увидела на скамейке у самого выхода из парка сидящую в полном одиночестве Таню. Даже с расстояния было заметно, что девочка чем-то расстроена, но прилагает усилия, чтобы не заплакать. Ее худенькие плечики были напряжены, она словно отгораживалась от остального мира

— Привет, — сказала Марина, садясь рядом с девочкой, — что ты делаешь здесь одна? Где Алеша?

— Я уже взрослая, и мне не нужен присмотр, — с какой-то странной злостью выдавила Таня.

— Уже поздно, наверное, твои сейчас переживают.

Девочка молчала, и Марина поняла, что, похоже, у Алешки в семье назревает проблема. Она слышала о письме, и могла только посочувствовать своему другу, который искренне любил сестру и переживал за нее.

— Пойдем со мной. Я кое-что тебе покажу, — она поднялась, и предложила девочке руку, — не бойся, я не кусаюсь.

— Я ничего не боюсь, — дерзко возразила Таня, и последовала за девушкой.

По мере их продвижения, девочка поняла, что они отошли далеко от парка и сейчас подходят к небольшому дому, находящемуся в нескольких кварталах от их собственного.

— Куда ты меня привела?

— К себе домой, — кротко сказала Марина, — думаю, тебе нужно кое-что увидеть.

Девочка лишь пожала плечами и снова замолчала. Марина грустно улыбнулась — было забавно наблюдать, как она изо всех сил пытается скрыть свой внезапный интерес.

— Мы пришли, — они остановились возле толстого дерева, полностью скрывающего девушек.

— И что? — с вызовом спросила Таня.

— Смотри и слушай, — Марина кивнула на ближайшие окна, где горел тусклый свет, откуда доносились громкие голоса ее родителей. Опять скандал. Когда же они, наконец, поймут, что так жить невыносимо! Неужели им совсем наплевать на то, что их дочь каждый вечер возвращаясь домой, думает лишь об одном — уйти, исчезнуть, испариться. Сбежать как можно дальше. Уехать, чтобы никогда больше не видеть и не слышать этих голосов, криков, прорывающихся сквозь детский сон, привычных настолько, что с годами перестаешь их замечать. Но глубоко в душе переживаешь, и ненавидишь их, себя и все вокруг.

— Я привела тебя сюда, чтобы показать — в этой жизни есть кое-что похуже непонимания. Они ненавидят друг друга. А я ненавижу их.

Они отошли от дома, но, не дойдя до тротуара, остановились, чтобы снова взглянуть на освещенные окна Мариной квартиры, откуда по-прежнему доносились рассерженные голоса и грохот посуды. Внезапно, все смолкло, свет погас, и через несколько секунд из дома выскочил взъерошенный и очень злой невысокий, но плотный мужчина. Он был небрежно одет, слегка пошатывался, и, проигнорировав девушек, свернул за угол.

— Пошел заправляться, — презрительно скривив губы, произнесла Марина.

— Но почему ты не уйдешь? — удивилась Таня.

— Мне некуда идти, — призналась Марина.

— Ты могла бы жить у нас, — наивно предложила девочка.

— Спасибо, — ответила девушка, — но сейчас рано об этом говорить. Надеюсь, ты не в обиде, что я привела тебя сюда.

— Нет, — девочка заколебалась, — я знаю, что ты нравишься Алешке. А сейчас мне пора.

— Ты куда? — спросила девушка, подходя ближе.

— Домой, — твердо ответила Татьяна.

Она знала, что там ее ждет нагоняй. Папа, наверное, будет сердиться из-за исчезновения, да и Лешка тоже. Когда она сбежала из дому, то не совсем отдавала отчет — куда и зачем. Побродив по лесу, снова вернулась в город — ей необходимо было подумать о том, что она узнала. Это письмо… Как же оно не кстати. Когда-то Таня мечтала о том, то мама вернется, найдет их, и они будут жить все вместе, как одна большая счастливая семья. Повзрослев немного, поняла: этому не бывать никогда. Мама ушла. Она бросила отца, Алешку и ее. Они ей были не нужны. И теперь слишком поздно! Нельзя вмешиваться в чью-то жизнь, только потому, что тебе так хочется. И в этот момент, девочка осознала — что бы ни произошло, она сделает все, чтобы никогда больше не расстраивать отца и брата. Они семья, и кто бы ни захотел их разлучить — ему или ей не поздоровится!

Когда рассерженный Алешка вернулся домой, Таня уже была там. Они сидела вместе с отцом, со счастливым видом перебирая старые семейные фотографии. Так и не пригодившийся ремень валялся на полу. Усмехнувшись, парень аккуратно его свернул и положил в шкаф до «лучших времен».

— Думаешь, он согласиться? — Пашка недоверчиво скривив губы, выслушал Мишу, — по мне, так было глупо рассказывать ему все. Ты не хуже меня знаешь, какой Леха моралист.

Ребята сидели на своем излюбленном месте, на берегу реки. Солнце давно село, дул противный холодный ветер, поэтому им пришлось разжечь костер.

— Моралистам тоже надо что-то жрать, — возразил Миша, и оглянулся на Никиту, — а ты что думаешь? Или опять взыграло очко?

От такого предположения парень побледнел и сжал кулаки.

— Даже не пытайся, — остановил его Миша, — ты же знаешь, как я могу ударить. Не хотелось бы отправлять тебя в больницу. Ты нам нужен.

— А ты не боишься? — с вызовом спросил Никита.

— Чего?

— Что нас поймают? Ты хочешь в тюрьму?

— На счет тюрьмы расспроси Пашкиного батю. Он уже третий срок мотает. И для этого гадюшника, это еще не предел. У нас появился шанс, и было бы глупо им не воспользоваться.

В этот момент рядом хрустнула ветка, и все трое обернулись:

— Привет, Леха. Где пропадал? — поинтересовался Миша.

— Сестру искал, — коротко ответил парень, изучая каждого из друзей внимательным взглядом.

— Нашел? — уточнил Никита.

— Можно и так сказать, — не стал вдаваться в подробности Алешка. И через минуту добавил, — я согласен.

— Ты уверен? — Пашка с удивлением воззрился на друга.

— Да, — резко ответил Алеша, и, кивнув на прощание ребятам, скрылся в лесу. На поляне воцарилось напряженное молчание.