Печаль на двоих

ГЛАВА 6

Хильда Ридер вышла из метро на Пиккадилли-серкус в мир, преображенный свежестью и светом. Снег валил всю ночь напролет, а в небесах уже затаились предвестники новых снегопадов. Хильде всегда казалось, что зима Лондону к лицу больше любых других времен года. Вот и сейчас город сиял ярким блеском морозного утра, и Хильда радовалась, что решилась выйти из спертого воздуха подземки на остановку раньше и насладиться этим утром. На улицах снег уже пал жертвой автомобилей и детских проказ, но на крышах и навесах он лежал все еще не тронутый, и окраска верхних этажей домов стала черно-серо-белой, словно эти дома отпечатали на фотографиях. И только возле неунывающих продавцов цветов, расположившихся на ступенях вокруг «Эроса», пестрели яркими красками букеты, на фоне зимнего пейзажа казавшиеся куда более ценными, чем были на самом деле.

Хильда зашагала по Ковентри-стрит и пересекла Лестер-сквер, как всегда, радостно предвкушая новый рабочий день. Заказов у сестер Мотли сейчас было выше головы, и Хильда приходила в мастерскую почти каждую субботу, чтобы спокойно поработать самой, что по будням, когда ей приходилось присматривать за тридцатью девушками, часто бывало просто невозможным. К счастью, второй муж Хильды, закупщик компании «Дебенемс», ценил ее карьеру не менее своей, и потому не возражал против субботних посещений жены мастерской Мотли.

После войны Хильда, которой к тому времени минуло тридцать, осталась вдовой, и ей пришлось смириться с мыслью, что возможность создать любящую семью вроде той, в которой выросла она сама, похоронена в бельгийской земле, там же, где похоронили ее мужа. Хильда радовалась хотя бы тому, что ее профессия в отличие от других вряд ли заинтересует вернувшихся с войны мужчин, и с удовольствием предалась работе в студии сестер Мотли. Позднее, когда ее дружба с Джоном стала перерастать в нечто большее, она со страхом ждала, что ей в конце концов придется сделать выбор — семья или профессия. Но Хильда недооценила Джона: он был добр и умен и легко догадался, что, если поставит ее перед подобным выбором, она за него замуж не выйдет.

Их супружество оказалось удачным, и оба они ценили проводимые вместе часы. В субботу вечером Джон и Хильда обычно отправлялись развлечься, и ей всегда было известно, куда стоит пойти, — театры и кинотеатры Уэст-Энда она знала так же хорошо, как иные знают своих близких друзей. Сестры Мотли поощряли эти ее походы, поскольку хотели, чтобы Хильда была в курсе всех новинок переменчивой моды на сцене. И это стремление — включать других людей в круг своих интересов — особенно нравилось Хильде в ее хозяйках. Несмотря на приобретенную в последние годы известность, сестры Мотли прислушивались к ней с тем же вниманием, с каким когда-то учились у Хильды искусству шитья. С каждым днем бизнес, разрастаясь, становился все хаотичнее, и порой Хильду, с ее склонностью к порядку, эта хаотичность доводила до безумия, но зато у нее появилась большая семья, какой никогда прежде не было, да и работницы, слава Богу, оказались все как на подбор. Хильда честно признавалась, что раньше ее ужасала одна только мысль о том, чтобы взять на работу бывших заключенных, но она оказалась не права. И теперь ее главной заботой было удержать Марджори: с одной стороны, помочь ей не сбиться с пути, а с другой — вовлечь в работу настолько, чтобы ее не увели другие ателье мод, в которых настоящий талант умели распознавать с первого взгляда.

Когда Хильда свернула на Мартинс-лейн, на землю уже ложились первые снежинки — надвигался новый снегопад. Она пошарила в сумке, чтобы достать связку ключей, как вдруг с удивлением заметила, что чугунные ворота, ведшие с улицы к служебному входу, не заперты. Наверное, сестры пришли сегодня пораньше, подумала Хильда. Но нетронутый снег на булыжной дорожке свидетельствовал о том, что утром в помещение никто не проходил. Не могла же Марджори работать всю ночь? Возможно, она, уходя, просто забыла запереть ворота, и если так оно и есть, в понедельник надо ей тихонько сказать об этом.

Отворив ворота и заперев их за собой, Хильда пошла по двору, с удовольствием прислушиваясь к хрусту своих шагов по нетронутому снегу. Но, свернув за угол, она резко остановилась: у подножия чугунной лестницы, возле самого дома, на снегу, невидимый с улицы, полуприкрытый белоснежным одеялом неподвижно лежал человек. Господи, подумала Хильда, только бы не Марджори! Неужели бедняжка в темноте поскользнулась на ступенях? Если она пролежала здесь всю ночь, то наверняка замерзла. Но, подойдя ближе, Хильда увидела на снегу вовсе не женщину, а мужчину, и, склонившись над ним, обнаружила, что это был отец Марджори.

Спасти его уже невозможно — это она поняла мгновенно. Он лежал на боку: лицо, обросшее щетиной, глаза полуоткрыты, к ресницам примерзли снежинки. Хильда подумала о том, как ужасна была эта смерть в одиночестве, и в то же время поблагодарила Господа, что подобного несчастья не случилось с Марджори.

Вокруг царило полное безмолвие, и Хильда вдруг заметила то, на что раньше никогда не обращала внимания: стоит только войти в их внутренний двор, как мгновенно стихает шум Сент-Мартинс-лейн. В растерянности от этой неожиданной смерти, Хильда мучительно пыталась понять, что же все-таки произошло. Может быть, отец Марджори пришел за ней и с ним произошел несчастный случай? Или случилось нечто гораздо худшее? Хильда вспомнила, как расстроена была Марджори, когда вернулась с ленча. Они подрались? Может, он пытался ее обидеть и она в ответ сделала то, чего вовсе не хотела? Хильда на минуту заколебалась. Она знала, что должна подняться наверх и вызвать по телефону полицию, но ей почему-то не хотелось оставлять мертвого человека одного. Конечно, это было глупо — что еще могло с ним случиться? Ни холод, ни одиночество ему уже не грозили, но если говорить откровенно, Хильде самой сейчас хотелось общения, пусть даже с незнакомым человеком.

Хильда поспешно зашагала назад к Мартинс-лейн и, увидев молодого мужчину, который, проходя мимо, заглянул в ворота, позвала его. Потрясенный случившимся, он предложил помочь — поискать на улице полицейского, — но Хильда решила, что будет быстрее дозвониться в полицию из студии, да и в любом случае следовало немедленно позвонить сестрам Мотли и сообщить о трагедии. Оставив молодого человека рядом с покойным, Хильда стала осторожно подниматься по скользким ступеням. Она крепко держалась за перила, которые, впрочем, тоже были скользкими и ненадежными, снова и снова возвращаясь мыслями к Марджори и пытаясь понять, где она сейчас и что все-таки произошло.

Поднявшись на верхнюю ступеньку, Хильда обнаружила, что наружная дверь отперта. Ветром в коридор намело немного снега, и он, растаяв, превратился в сероватую кашицу. Хильда бесшумно подошла к студии и инстинктивно почувствовала, что она не одна, еще до того, как увидела сидевшую в дальнем конце комнаты, спиной ко входу, девушку.

— Марджори, радость моя, слава Богу, с тобой все в порядке! Что же все-таки случилось? — У девушки, наверное, шок, подумала Хильда, так как Марджори ничего не ответила и не пошевелилась, даже когда она снова позвала ее по имени. — Ничего, милочка, не волнуйся. Что бы ни случилось, ты теперь не одна. Мы о тебе позаботимся.

Хильда подошла поближе, протянула к Марджори руку и тут почувствовала неприятный запах, который ее удивил. Непроизвольно посмотрев в зеркало, расположенное всего в нескольких футах от Марджори, она увидела в нем отражение девушки. С ужасом и отвращением Хильда взирала на кровь и синяки вокруг рта девушки, на иглу, болтавшуюся на свисавшей с ее губы нитке, и на саму себя, склонившуюся над недвижной Марджори. Осознав наконец, почему девушка не ответила на ее зов, Хильда заорала во все горло — за них обеих.

Инспектор Арчи Пенроуз сидел за столом в Новом Скотленд-Ярде и раздумывал о том, как бы ему заключить договор с дьяволом и прибавить к суткам хотя бы еще несколько часов. Он сидел за работой с семи утра, но разобрал едва половину докладов, поступивших с вечера. Среди прочего перед ним лежал отчет Фоллоуфилда о кражах и анонимных письмах в «Клубе Каудрей», и хотя Пенроуз обычно делами такого сорта не занимался, начальник полиции требовал, чтобы он уделил заявлению мисс Бэннерман особое внимание и разобрался с ними как можно скорее.

Арчи поднял телефонную трубку, чтобы договориться о визите в клуб, но не успел он и слова сказать оператору, как в дверь просунулась голова Фоллоуфилда.

— Простите за вторжение, сэр, но нам срочно надо ехать. С поста только что позвонил Томпсон. Какой-то человек заявил о двух трупах, и адрес мне знаком. Это дом ваших кузин, а одна из умерших — молодая женщина.

Пенроуз, пытаясь переварить смысл услышанного, на мгновение потерял дар речи. Затем он снова поднял трубку и гаркнул оператору номер телефона Леттис.

— Ну давай же, возьми трубку, — бормотал он, выслушивая протяжные гудки.

Но ему никто не ответил. И никто не ответил, когда он позвонил Ронни.

— Что еще сказал Томпсон? — спросил Арчи по пути к машине. — У нас уже есть описание этой мертвой женщины? — Фоллоуфилд замешкался, и Пенроуз понял, что сержанту не хочется рассказывать о том, что ему известно. — Так есть или нет?

— Ну, у нас, сэр, нет описания женщины; мы знаем только, что с ней сделали.

— Так что? Господи, Билл, скажите же!

— Кто-то зашил ей рот.

— Боже мой! — Пенроуз, перед тем как сесть в машину, замер, пытаясь отделаться от роившихся в его голове образов. — Господи, только не это, — произнес он тихо.

— Ладно, сэр, мы ведь еще ничего толком не знаем. — Фоллоуфилд взял у Арчи из рук ключи и направился к водительскому сиденью. — Ее нашли в мастерской. А второй труп нашли во дворе — похоже, человек, выйдя из дома, упал с лестницы.

— А кто об этом заявил?

— Парень по имени Гонт. Эллис Гонт, кажется.

Это имя Пенроузу ничего не говорило, а все остальное казалось каким-то бредом. Короткое расстояние от набережной до Сент-Мартинс-лейн он проехал будто в тумане, и не успел Фоллоуфилд остановиться перед домом номер шестьдесят шесть, как инспектор стремглав выскочил из машины. Сразу за воротами Арчи увидел Ронни и Леттис, утешающих женщину постарше, в которой он признал их главную закройщицу. Какой-то мужчина — вероятно, Гонт — смущенно стоял в стороне от этой группы женщин, видно, не желая в их тяжкой скорби быть помехой.

— Слава Богу! — воскликнул Арчи, ничуть не задумываясь о том, что такое приветствие было далеко не самым профессиональным. — Я на минуту подумал, что это одна из вас…

— Нет, Арчи, с нами все в порядке.

Леттис слабо улыбнулась, однако обе сестры, с тех пор как он их видел в последний раз, казалось, постарели лет на десять. Ронни изо всех сил старалась сдерживать эмоции — скорее гнев, чем слезы, — но Арчи ничего другого и не ожидал: еще с детства горе или несправедливость, с которыми она сталкивалась, не столько ранили ее душу, сколько вызывали у нее злость. А третья женщина, имя которой Арчи никак не мог вспомнить, мужественно пыталась совладать с собой, но ей это никак не удавалось. Она трясла головой и не сводила глаз с носового платка, кончиком которого без конца обматывала свой палец, и с благодарностью посмотрела на Леттис, когда та вызвалась рассказать о случившемся.

— Убили Марджори, Марджори Бейкер, одну из наших девушек. Сегодня утром, когда Хильда пришла на работу, то нашла внизу возле лестницы тело ее отца. Она поднялась наверх, чтобы позвонить в полицию, и там нашла убитую Марджори.

Пенроуз бросил взгляд на чугунную лестницу:

— В мастерскую можно подняться и другим путем?

— Да, через переднюю дверь, там, где вход для клиентов. — Леттис открыла сумочку и вынула связку ключей. — Возьми, они тебе понадобятся.

Пенроуз вернулся на улицу, где Фоллоуфилд доставал из машины резиновые перчатки и все остальное, что могло пригодиться для расследования, и протянул сержанту ключи.

— Билл, пойдите и бегло осмотрите внутреннюю часть здания. Я хочу всех увести со двора. Они в состоянии шока, и им не надо торчать на улице в такой холод, но в первую очередь осмотрите все вокруг. Сюрпризов нам больше не нужно. — Пенроуз вернулся к собравшейся во дворе группе и мягко обратился к женщине, которая нашла тела погибших: — Мне очень жаль, что вам пришлось такое пережить. Мой сержант сейчас проверит все помещения и опечатает мастерскую. Это много времени не займет. Потом я задам вам несколько вопросов. Мы можем сделать это в одной из комнат дома, но если вам не хочется туда возвращаться, найдем для беседы какое-нибудь место поблизости.

— Нет-нет, можно и здесь. Я не хочу доставлять вам лишние хлопоты.

— Мы через минуту можем подняться в квартиру наверху, — сжав Хильде плечо, предложила Леттис. — Она битком набита рулонами материи, но там тихо, уединенно и можно попить чаю и согреться.

Пенроуз был благодарен кузине и за предложение, и за ее тактичность. Налетят фотографы, полицейские, работники морга, и тому, кто ни с чем подобным не сталкивается по работе, от всего этого будет не по себе, а Пенроузу нужно было, чтобы Хильду ничто не отвлекало и не расстраивало.

— Вы, наверное, мистер Гонт? — Он протянул руку мужчине, стоявшему возле ворот. — Я инспектор Пенроуз. Вы тот, кто заявил об убийстве?

— Верно. Я шел на работу, и тут увидел, как миссис Ридер выходит из ворот. Она явно была чем-то огорчена, и я подошел к ней спросить, что случилось. Миссис Ридер попросила меня постоять рядом с этим умершим человеком, чтобы посторонние не вошли во двор, пока она сходит позвонить в полицию. А потом я услышал, как она кричит, и бросился к ней наверх — думал, с ней что-то случилось. — Он умолк и посмотрел на Хильду Ридер. — Когда увидел, что произошло, я очень расстроился из-за того, что отпустил ее наверх звонить. Но тогда мне казалось, что так будет вернее, поскольку она знала, где телефон, и вообще… Если б я мог ее уберечь от этого зрелища. Там, наверху, ужас что такое, особенно для того, кто был знаком с погибшей девушкой.

— Откуда вам было знать? — Пенроуз приятно удивился благородству молодого человека. — А что вы сделали, когда поднялись наверх?

— Я спросил миссис Ридер, где телефон, и попросил ее подождать в коридоре. А потом позвонил вам.

— А после того как позвонили, вы вместе спустились вниз?

— Нет, Арчи. Они вытерли в комнате пыль и дошили нашу весеннюю коллекцию. Конечно же, они спустились сразу вниз — вряд ли им хотелось оставаться с искалеченным мертвецом. — Ронни сердито посмотрела на Арчи — в глазах ее стояли слезы.

Гонт смутился, но Пенроуз ободряюще кивнул ему и попросил продолжать.

— Мы почти сразу спустились вниз, сэр. Миссис Ридер хотела, чтобы я позвонил и ее хозяйкам, так что мне пришлось вернуться, а затем мы оба спустились сюда и стали ждать.

— Мы сразу же приехали, — добавила Леттис. — Мы просто не могли всему этому поверить. Мы, наверное, приехали минут за пять — десять до тебя.

— И никто из вас не уходил со двора?

— Конечно, нет. Мы знаем, что ничего нельзя трогать.

— Правда, случилась одна вещь. — Хильда Ридер говорила так тихо, что Пенроуз едва ее слышал. — Там, наверху, я… Видите ли, там был запах… Я не могла ничего с собой поделать… Когда я увидела ее в таком положении, увидела, что он с нею сделал… Боюсь, что меня… Меня там стошнило… Я не могла ничего с собой поделать, — повторила она. — Простите меня. Надеюсь, я ничего не испортила.

— Хильда. — Леттис обняла ее за плечи. — Какой это был ужас! Тебе не за что просить прощения.

— Миссис Ридер, Леттис права, — сказал Пенроуз. — Вам действительно совершенно не за что извиняться — это абсолютно нормальная реакция.

— Видите ли, я не сразу поняла, что Марджори мертва. Она сидела спиной ко мне, и когда я увидела ее, то подумала: что-то произошло между ней и ее отцом. Если говорить по-честному, я подумала, что она на него напала… но потом поняла, что все было наоборот.

— Почему вы подумали, что Марджори напала на своего отца? — спросил Пенроуз.

— Потому что вчера он слонялся возле нас в обеденное время и спрашивал про нее. Она пошла в это заведение, что на другой стороне улицы, с ним встретиться, а когда вернулась, то выглядела расстроенной… нет, скорее сердитой. Мне кажется, Марджори его стыдилась — она вообще никогда ничего не рассказывала о своей семье. И после своего возвращения Марджори без конца извинялась за то, что он меня потревожил.

— Это мы должны извиняться, — сказала Леттис. — Пока это все здесь происходило, мы сидели вон там через дорогу — в театре. — Боже мой! — вдруг вспомнила она. — Мы даже видели, как здесь погас свет. Мы же могли ей помочь!

— Когда это было?

— Сразу после того как закончился спектакль, пятнадцать минут одиннадцатого. Мы должны были подняться к ней, как поначалу и хотели. Нельзя было этого допускать.

— Черт подери, конечно, не должны были! — Ронни закурила сигарету и вызывающе посмотрела на Арчи: пусть попробует запретить ей курить на месте преступления. — Почему мы не знали, что Марджори в беде? Да потому, что у нас никогда нет времени поговорить с нашими девушками о чем-то помимо работы, — вот почему. Мы так заняты нашими пьесами, нашими рецензиями, нашими чертовыми благотворительными балами, что не видим, что происходит под нашей собственной крышей. Клянусь Богом, если бы этот ублюдок не раскроил себе череп, я бы охотно сделала это сама.

Тут во дворе снова появился Фоллоуфилд:

— В остальном здании все в порядке, сэр. Кроме как в мастерской, похоже, нигде ничего нетронуто.

— Хорошо, Билл. Сейчас все поднимутся наверх, в квартиру, и я, как только смогу, присоединюсь к вам. А вы, мистер Гонт, и так уже, наверное, опаздываете на работу, так что мы больше не будем вас задерживать. Нам в свое время понадобятся ваши свидетельские показания, и, возможно, еще будут к вам кое-какие вопросы. Так что объясните, пожалуйста, сержанту Фоллоуфилду, как вас можно найти, и вы свободны. Вас нужно куда-нибудь подвезти?

— Нет, спасибо, сэр. Я работаю в нескольких минутах отсюда — в «Колизее».

— Рабочий сцены? — спросил Пенроуз, и Гонт кивнул. Они проводили взглядом Ронни и Леттис, которые повели Хильду Ридер к противоположному, парадному входу в здание. — Спасибо за то, что вы сегодня сделали. Это, конечно, было нелегко. И я буду вам благодарен, если вы никому ничего не расскажете. Мы, разумеется, оповестим остальных родственников мисс Бейкер, и я должен разобраться в том, что действительно здесь произошло, но все это будет сделать гораздо проще без вмешательства вечерних газет. Могу я положиться на то, что вы не назовете никому никаких имен?

— Да, конечно.

И это был тот нечастый случай, когда Пенроуз поверил свидетелю на слово.

— Команда уже в пути? — спросил он Фоллоуфилда. — Снегопад еще только начинается, но вскоре снег повалит всерьез.

— Они, сэр, вот-вот прибудут. Я застал Спилсбери уже на выходе, и он сказал, что сразу же приедет сюда.

— Отлично.

Пенроуз, оставив Фоллоуфилда, чтобы тот взял у Гонта нужные данные, подошел к подножию лестницы. Стоя на некотором расстоянии от места, где лежал труп, он стал внимательно разглядывать покойника. Тот лежал головой к лестнице, параллельно дому, одна рука его почти касалась лица, а другая была заведена назад и касалась ступеньки так, словно, ударясь о землю, он все еще пытался спасти себя. Ему явно за шестьдесят, предположил Пенроуз, и, судя по облачению, которое еще выглядывало из-под снега, одет он довольно убого. Наклонившись поближе, Арчи заметил на ничем не прикрытых костяшках пальцев покойного, там, где кожу обожгло морозом, красные пятна. Если только этот человек не погиб при падении, то последние жизненные силы из него неприметно вытянул снег, что тихой сапой расползался и укутывал тело, заметая следы и усложняя расследование смерти Бейкера.

Оставив на земле труп, Пенроуз двинулся к машине забрать свою сумку, а потом зашагал к парадному входу, пытаясь на ходу представить себе последние минуты жизни Марджори. Арчи вошел в мастерскую и остановился возле двери, чтобы, пользуясь безмолвием, все еще царившим до приезда криминалистов, вобрать в себя сцену преступления во всей ее целостности. Как только начинался детальный анализ отдельных свидетельств преступления, подобное становилось уже невозможным, поэтому Арчи всегда чувствовал облегчение, когда ему удавалось появиться на месте преступления первым. Фотографии, разумеется, были бесценны, и немало жестоких преступлений удалось раскрыть с их помощью, но Пенроузу ничто не могло заменить его собственного первого впечатления.

Он осторожно опустил сумку на ближайший к двери стол и вынул из нее перчатки, а потом не спеша двинулся по комнате. Передним предстала сцена тошнотворного ужаса. Марджори была посажена на деревянный стул с прямой спинкой, и хотя инспектор уже в зеркало видел нанесенные ей тяжелые травмы, к тому, что обнаружил, взглянув мертвой девушке прямо в лицо, оказался не готов. Арчи не мог представить, как она выглядела при жизни, — настолько искажены и изуродованы были черты ее лица. Кровь и рвота вытекали у нее из носа и через швы на губах. Они протекли тонкими струйками по лицу и вниз, на форменную одежду, запятнав монограмму Мотли. Пенроуз заметил, что к ним примешались мелкие кусочки черного стекла, и понял, что страдания Марджори начались еще до того, как ее кожи коснулась игла. Приглядевшись, он обнаружил вокруг ее носа и на щеках мелкие порезы и щербинки, скорее всего от стекла, не попавшего ей в рот во время жестокого нападения. Некоторые бусины все еще оставались на столе рядом с убитой, и Арчи заметил, что они были грубо расколоты на куски для того, чтобы края их стали смертельно острыми. Опухшие губы Марджори обесцветились и покрылись синяками, а игла — около четырех дюймов длины и загнутая на конце — болталась изо рта на толстой черной нитке. Стежки выглядели настолько грубыми, что Пенроуз и представить себе не мог, какую они причинили боль. Но по правде говоря, ему и не надо было этого представлять — о боли яснее ясного свидетельствовали глаза Марджори. Они словно застыли при виде своего беспощадного отражения и тем не менее точно молили его прекратить эту пытку. Он присел возле нее, заслонив девушку от кошмарного зеркального отражения, и ему вдруг на миг почудилось, будто она посмотрела на него с благодарностью.

Руки Марджори покоились у нее на коленях, но по красным отметинам на запястьях можно догадаться, что они прежде были связаны. Похожая ссадина виднелась на шее, и ширина отметины явно совпадала с шириной измерительной ленты, висевшей на спинке стула. Пенроуз старался не думать об исходившей от тела вони, но это оказалось невозможно. Только после вскрытия станет ясно — являлось ли недержание мочи результатом отравления или просто страха, однако он весьма удивится, если не обнаружится, что девушку с самого начала обезвредили. Она была молода и выглядела довольно сильной, однако в комнате не имелось никаких следов борьбы: столы стояли аккуратными рядами, ни стулья, ни манекены не перевернуты и не повреждены. Убийца, конечно, располагал достаточным временем, чтобы навести порядок, но Пенроуз почему-то был уверен, что в том не имелось необходимости. Нет, он нутром чувствовал, что это жестокое нападение тщательно продумано и методично выполнено.

Арчи обвел взглядом рулоны материй и эскизы — комната полна была тканей всевозможных расцветок и разнообразной фактуры. Смерть уродлива независимо оттого, погиб человек от милосердной пули в лоб или, как в данном случае, от долгих, мучительных пыток. Однако чаще всего подобные преступления случались в бедных районах и в простой, если не сказать убогой, обстановке, и то, что убийство произошло в окружении такой красоты, а Марджори была изуродована самым отвратительным образом среди элегантных атрибутов моды, показалось Арчи чрезвычайно значимым.

Пенроузу вдруг пришло в голову, что впервые в жизни он находится на месте преступления в хорошо знакомой ему комнате, и его поразило, насколько совершенное в ней насилие переменило ее атмосферу — куда сильнее любого материального ущерба. Он подумал о том, смогут ли смириться со случившимся Ронни и Леттис и в состоянии ли будет Хильда Ридер хоть когда-нибудь снова работать в этой студии. Арчи вдруг вспомнил, о чем на днях они говорили с Джозефиной: ее история была не столько об убийствах или их расследовании — темах, близких ему самому, — сколько о том, как после совершенного преступления складывалась жизнь людей, причастных к случившемуся. Если наиболее очевидное объяснение окажется правомерным и отец Марджори действительно погиб, свалившись с лестницы после того, как убил свою дочь, его, Арчи, причастность к этому делу кончится, практически не начавшись. Но для всех остальных: членов семьи Марджори и ее коллег, — в общем, всех, чья жизнь будет разрушена позорным поступком ее отца, это только начало. Арчи вдруг переполнило сочувствие к таким вот неформальным жертвам убийств, тысячам людей, которым предстоит еще долго страдать, в то время как профессионалы вроде него, умыв руки после одной смерти, переходят к расследованию следующей.

И все-таки Арчи сомневался, что его расследование дела Бейкеров закончено: возможно, очевидный сценарий убийства выглядел логично, но ему почему-то в него не верилось. Он бросил взгляд поверх стола на тело покойной, на рулоны хлопчатобумажной ткани и куски отрезанной матери, коробки с иголками и булавками — все эту пестроту, из-за которой не так просто было проанализировать сцену преступления, — и взгляд его остановился на бутылке водки и двух стаканах. Это могло бы объяснить опьянение Марджори, но после слов Хильды Ридер не верилось, что девушка на своем рабочем месте уселась с отцом распивать водку. Очень сомнительно.

Тут он заметил еще кое-что: на полу рядом с зеркалом лежала точно такая же форма, как была на Марджори. Арчи нагнулся, чтобы изучить ее, почувствовал, что от нее исходит слабый запах рвоты, и увидел на ней мельчайшие пятна крови. Эта форма явно была на убийце. Почему ее здесь оставили? И если это был Бейкер, то зачем он ее вообще надевал? Не следует торопиться с выводами, пока криминалисты не сделали свои заключения, но инстинкт подсказывал Пенроузу, что если бы Бейкер решил убить свою дочь, то ударил бы ее по голове или столкнул с лестницы — сделал бы что-нибудь бестолковое и лишенное всякого воображения. Но это убийство было совсем иного рода: в нем ощущались обида и злоба, и такого сорта преступления свойственны скорее не мужчинам, а женщинам. Зашитый рот явно подразумевал, что Марджори или о чем-то проболталась, или кому-то солгала. А потом убийца, насмехаясь и издеваясь над ее беспомощностью, заставил девушку наблюдать собственную смерть. Возможно, найденные улики и опровергнут его мнение, однако пока Пенроуз никак не мог приписать совершенное здесь убийство тому, кто сейчас лежал на дворе.

Погруженный в свои мысли, Пенроуз услышал позади себя какой-то шум и обернулся, ожидая увидеть Фоллоуфилда или присланного для расследования полицейского, но это была Ронни.

— Какого черта ты сюда явилась?! — вскричал он, обеспокоенный ее появлением, и потому намного более сердито, чем ему хотелось бы. — Я же сказал вам идти наверх, в квартиру.

Пенроуз подошел к двери и взял Ронни за руку, но она сбросила его руку.

— Арчи, я хочу увидеть ее, и не думай, что тебе удастся меня остановить. Это наш дом, и мы за Марджори отвечаем… отвечали. На этот ужас наткнулась Хильда, а должен был наткнуться кто-то из нас, и она теперь будто находится в своем персональном аду. Я не могу прятаться наверху и делать вид, что знаю, как все это ужасно. Я этого делать не стану. Это неуважение по отношению к Марджори, а по отношению к Хильде — мерзкая трусость. Пожалуйста, разреши мне посмотреть на девушку.

Она пыталась прошмыгнуть мимо, но он не пустил ее.

— Хильда знает, что ты здесь? — спросил Арчи, и Ронни отрицательно замотала головой. — Я так и думал. Мне не показалось, что Хильда из тех женщин, что норовят поделиться своей болью. Ты можешь ей помочь другим способом — для этого не надо проходить по ее стопам лишь потому, что ты чувствуешь себя виноватой. — Они с Ронни были во многом похожи, и Арчи прекрасно понимал, почему она так сердилась. — Поверь мне, хоть ты и знала Марджори, а я нет, но ни одна женщина не захотела бы, чтобы ее увидели в таком виде, — не в этом состоит уважение к ней. Можешь побыть со мной рядом минуту-другую, но к Марджори я тебя не подпущу.

Ронни, видно, поняла, что у нее нет выбора и ей придется смириться с его решением. Она бросила пристальный взгляд в другой конец комнаты, и теперь стояла потрясенная, в ужасе оттого, что увидела. Арчи наблюдал, как менялось выражение ее лица, в то время как Ронни пыталась совладать с совершенно незнакомыми ей чувствами: там, где обычно ощущала себя хозяйкой, она вдруг почувствовала себя чужой и беспомощной.

— Здесь, в комнате, что-нибудь не так? — спросил Арчи после минутного молчания.

— Ты имеешь в виду помимо мертвой швеи?

— Да, помимо мертвой швеи.

Ронни обвела взглядом комнату.

— Зеркало передвинуто, — помолчав, сказала она. — Оно обычно там, возле окна, чтобы в нем отражалось солнце. А в остальном все как обычно. — Она горько рассмеялась. — Можно было бы подумать, что наступил обычный рабочий день, верно? О, Арчи, почему он решил убить ее за столом Хильды? Мне кажется, что это такая ничтожная деталь. Какое имело значение, где именно убивать, когда ее убиваешь таким страшным способом? Теперь, честно говоря, я просто не знаю, как мы можем продолжать здесь работать.

Не было никакого смысла ее обманывать.

— Я согласен с тобой: поначалу это будет очень тяжело, а для Хильды, вероятно, невозможно, — но он постепенно померкнет… я имею в виду этот образ в твоем мозгу. Может быть, ему и не следует меркнуть, но он померкнет.

— Убийца действительно зашил ей рот?

Арчи кивнул, а Ронни задумалась, пытаясь подобрать слова, чтобы выразить свои чувства. В конце концов она просто сказала:

— Мне Марджори нравилась. По-настоящему нравилась.

— Ладно, — мягко промолвил Пенроуз, уводя Ронни из комнаты, — пошли наверх.

Они зашагали по коридору, и, проходя мимо открытой двери, ведшей на лестницу, Арчи заглянул во двор, где Фоллоуфилд подготавливал к работе только что прибывших полицейских. Снег по-прежнему падал, но вяло, и Пенроуз был доволен, что оперативная группа явилась без промедления: чем быстрее сфотографируют место преступления и заберут трупы на вскрытие, тем лучше. Ему как можно скорее нужны предварительные результаты, чтобы понять, с чем он все-таки имеет дело. Арчи знал, что Спилсбери все сделает быстро и тщательно.

Леттис, описывая состояние их старой квартиры на верхнем этаже шестьдесят шестого дома, ничего не преувеличила. Повсюду лежали рулоны материи, а гостиная была превращена в нечто вроде мастерской, где во время запарки с заказами работали временно нанятые швеи. Три примыкавшие к гостиной спальни походили на склады ненужных вещей, предназначенных для дешевой распродажи в Уэст-Энде: каждая из них была набита театральным реквизитом, моделями декораций и костюмами, сшитыми для прошлых спектаклей. «Интересно, — подумал Пенроуз, — сколько времени у сестер займет забарахлить их новые квартиры на Мэйден-лейн?»

Леттис все-таки удалось под всем этим хламом отыскать кушетку, и теперь они вместе с Хильдой сидели на ней и пили чай. Арчи с удовольствием отметил, что обе женщины выглядели получше, чем во дворе. Увидев Ронни, Леттис поднялась с кушетки, обняла сестру и молча обменялась с ней красноречивыми взглядами. И уже не в первый раз Арчи восхитился и позавидовал тому, как они близки.

— Миссис Ридер, вы не против рассказать поподробней обо всем, что произошло, когда вы сегодня утром пришли на работу?

— Ну, когда увидела, что ворота не заперты, я сразу подумала: что-то неладно. Сначала я, правда, решила, что мисс Леттис или мисс Ронни пришли пораньше — у нас сейчас столько работы, и они часто так делают, — но тут же поняла, что это не так, потому что на снегу не имелось никаких следов, — снег был такой красивый.

— Во дворе вообще не оказалось никаких следов или отметин?

— Никаких. Поэтому я решила, что ворота остались открытыми по небрежности. А потом, когда прошла под аркой и завернула за угол, я увидела, что на земле возле лестницы кто-то лежит. Я сначала подумала, что это Марджори — она работала здесь поздно вечером, — и решила, что она в темноте поскользнулась на лестнице, но, подойдя поближе, ясно увидела, что это мужчина. Я сразу вздохнула с облегчением — наверное, с моей стороны это грешно, — но так обрадовалась, что лежит не Марджори.

Пенроуз дал ей минуту-другую прийти в себя, а затем спросил:

— Почему Марджори работала одна? Так было заведено?

На этот вопрос ответила уже Леттис:

— В последнее время мы часто работали сверхурочно, и, как Хильда сказала, работы у нас тьма-тьмущая, да и Рождество на носу. И девочки не прочь подзаработать, так что часто остаются допоздна. Но в пятницу вечером совсем другое дело — все торопятся домой к родным или на свидание и уходят в положенное время.

— Но не Марджори?

— Нет, не Марджори, — ответила теперь снова Хильда. — Ей, похоже, всегда хотелось остаться. У меня сложилось впечатление, что дома ее ничего приятного не ждало, хотя, как я уже говорила, она о своей семье почти ничего не рассказывала.

— Но у вас не было подозрений, что ей хотелось остаться здесь по каким-то другим причинам? Может, она почему-то хотела остаться в здании одна?

Хильда покачала головой:

— Нет, я не думаю, что имелась какая-то причина, по которой ей хотелось бы остаться здесь одной. Видите ли, она все время старалась показать, что ей можно доверять. Нам повезло с большинством из наших работниц — все они честные и трудолюбивые, — но Марджори считала, что из-за своего прошлого должна стараться больше всех.

— Простите, но я не понимаю, о чем вы.

— Марджори сидела в тюрьме, — пояснила Ронни. — Мы взяли ее на испытательный срок полгода назад, когда она вышла из «Холлоуэя» — в третий раз, мне кажется. Ты знаешь Мэри Сайз?

— Заместительницу начальника тюрьмы?

— Именно. Она свято верит, что тем, кто выходит из тюрьмы, надо найти стоящую работу. У некоторых из этих женщин оказался талант к шитью — а практики у них было, Бог ты мой, предостаточно, — поэтому Мэри и обратилась к нам. Марджори уже четвертая по счету за последние два года. Все они оказались хорошими работницами, а Марджори — лучше всех.

— А за что она сидела в тюрьме? — спросил Пенроуз, приятно удивленный тем, что его кузины с таким пониманием отнеслись к отверженным судьбой людям и никогда даже об этом не упоминали.

— В основном за воровство, мелкое воровство, но неоднократное.

— А с тех пор как вы ее взяли на работу, у вас с ней ничего подобного не случалось?

— Нет, — твердо заявила Леттис. — Ни разу.

— А когда Марджори оставалась вчера вечером, кто ушел последним?

— Я, — ответила Хильда. — У нас была поздняя примерка для «Клуба Каудрей». Пришла леди Эшби, и Марджори помогала ей с примеркой, так что мне пришлось подождать, пока они закончат.

— В котором часу это было?

— В семь. Я точно помню, потому что леди Эшби нужно было успеть в клуб «Хэм Боун» к семи тридцати, и я предложила ей вызвать такси, но она сказала, что у нее достаточно времени и поэтому пойдет пешком. Мы с ней вместе вышли на Сент-Мартинс. Леди Эшби пыталась уговорить Марджори пойти в клуб вместе с ней, но, думаю, она шутила.

— Сомневаюсь, — вставила Ронни. — Когда Джеральдин лихорадит, ни одной хорошенькой девушке в Лондоне несдобровать.

— В каком настроении была Марджори, когда вы уходили? — спросил Пенроуз Хильду.

— После ее встречи с отцом в обеденный перерыв она была расстроена, но к вечеру повеселела. Мы нагрузили ее работой, и за шитьем она, похоже, обо всем забыла. Я объяснила ей, что надо сделать, и ушла. Казалось, что ей просто не терпится поскорее приступить к делу.

— А вы, когда уходили, заперли ворота?

— Нет, я их просто прикрыла. Видите ли, ворота трудно отпирать изнутри — под аркой так темно. Я подумала: когда Марджори станет уходить, ей так будет проще выйти.

Пенроуз не стал спрашивать, легко ли было открыть ворота с улицы, — он мог это и сам проверить. Инспектор вообще избегал каких-либо высказываний, который навели бы Хильду на мысль, будто она виновата в смерти Марджори.

— А когда уходили, вы не заметили, что поблизости слоняется ее отец?

— Нет, если бы я его заметила, то ни за что бы не оставила Марджори одну.

— Само собой. А вы могли бы рассказать мне, что произошло в обеденный перерыв?

— Это было вскоре после полудня. Одна из девушек спустилась отсюда в мастерскую что-то забрать и сказала мне, что какой-то человек на улице спрашивает Марджори.

— Выходит, он зашел во двор?

— Ну да. Когда я вышла поговорить с ним, он стоял на верхней ступени лестницы, прямо за дверью. Я сразу его узнала — он часто слонялся возле студии по пятницам, когда девушки уходили домой, но я не знала, что он ждал Марджори. Он представился — кажется, сказал, что его зовут Джо, — и спросил, можно ли перекинуться словечком с Марджори. Я объяснила ему, что она уехала по делам — девушка отвозила в «Клуб Каудрей» образцы тканей, — но скоро вернется. Он сказал, что подождет ее на другой стороне улицы, и попросил, чтобы я не забыла ей это передать. Он, наверное, имел в виду, что будет ждать ее на другой стороне улицы в кабачке. Я выглянула в окно: на улице его не было.

— И как отнеслась к этому Марджори?

— Она была смущена. Рассержена. И еще, похоже, обеспокоена тем, что он может вовлечь ее в беду.

— Но Марджори все-таки пошла к нему?

— Да, но очень скоро вернулась. Думаю, минут через десять. И не стала использовать оставшийся обеденный перерыв, а сразу приступила к работе.

— И вы говорите, что, когда вернулась, она была расстроена?

— Да, расстроена. Но я не решилась ее расспрашивать о том, что случилось, потому что ей не хотелось, чтобы окружающие считали ее уязвимой. Она старалась казаться сильнее, чем была на самом деле, пыталась создать впечатление, что ее ничем не проймешь, а в действительности это было совсем не так. Когда Марджори поднялась наверх, то лишь сказала: «Будь я проклята, если позволю помыкать мною, как он помыкает моей матерью. Я скорее отправлюсь в ад, чем дам ему еще хоть пенни». Она пробормотала все это себе под нос и, как только заметила, что я слушаю, тут же примолкла. Теперь-то я жалею, что не поговорила с ней об этом, но тогда мне не хотелось ее расспрашивать.

— Марджори ладила с другими девушками?

— В общем-то да. Я никогда не замечала между ними никакой неприязни. Марджори их часто смешила, и думаю, что порой они приходили от нее в изумление — она оказалась прирожденной портнихой и мгновенно осваивала все новое. Когда дело доходило до работы, ей просто не было равных.

— Может быть, девушку за это невзлюбили? Они вполне естественно могли почуять в новичке угрозу, а в подобном положении женщины способны на всякое.

Хильда улыбнулась:

— Это правда, но если даже они нечто подобное и чувствовали, я ничего такого не замечала, а я редко что упускаю. В Марджори были очарование и дерзость, но какая-то привлекательная дерзость. Марджори не была высокомерной, просто молодой и неопытной. Невзлюбить ее было очень трудно, и, честно говоря, я думаю, что большинство девушек восхищались тем, как она старалась стряхнуть с себя свое прошлое, и желали ей удачи.

«Стряхнуть с себя свое прошлое» — занятное определение, подумал Пенроуз.

— А она общалась с кем-то из бывших заключенных?

— У Марджори была одна приятельница, с которой она познакомилась в тюрьме. Они время от времени вместе ходили обедать и куда-нибудь выбирались в выходные, или что-то в этом роде. Но я ее никогда не видела и имени ее тоже не помню. Об этом, наверное, лучше поговорить с мисс Сайз.

— Расскажите мне о других швеях. Большинство из них давно у вас работают? Где вы их нанимаете?

И тут в разговор, не скрывая раздражения, ворвалась Ронни:

— С твоей стороны, Арчи, очень мило проявлять такой повышенный интерес к нашему бизнесу, но какое сейчас все это имеет значение? Марджори убита, и перечень нашего персонала вряд ли поднимет ее из мертвых.

— Пусть так, и все же сделайте мне одолжение.

— Каждый год мы набираем учениц из профессиональных школ, — начала Леттис. — В основном из «Шоредича» и с Барретт-стрит. Большинство из них попадают к нам по личной рекомендации персонала школы, или мы с Ронни идем на ежегодную выставку и выбираем самых многообещающих. И нам чаще всего везет: мы получаем тех, кого хотим, потому что мы работаем на театр и на модные магазины, и это считается особым шиком. В наши дни не такой уж большой спрос на наряды для высшего света, людям нужна более практичная одежда.

— Слава Богу, — с чувством добавила Ронни, — некоторые из наших швей приходят из мастерских при универсальных магазинах. Хильда поставляет нам истинные жемчужины из «Дебенемса» — там работает ее муж, а он-то уж знает им цену.

— Стоит девушкам попасть к нам, и они, как правило, остаются, — вставила Леттис. — Похоже, им здесь совсем не плохо.

Пенроуз кивнул.

— Там, внизу, на столе стоит бутылка водки, и кажется, будто Марджори с кем-то пила, перед тем как ее убили. Вы, миссис Ридер, видели эту бутылку перед уходом?

— Что вы! Мы не позволяем пить в мастерской, не говоря уже обо всем остальном, — это просто опасно.

— Значит, леди Эшби не заказывала ее и не приносила ее с собой?

— Нет, — ответила Хильда.

Однако по лицу Ронни было ясно, что у нее в этом нет никакой уверенности.

— Расскажите мне обо всем, что произошло вчера. Вы сказали, что Марджори утром поехала в «Клуб Каудрей»?

— Да, — кивнула Леттис, — она отвезла образцы тканей для гала-представления, что будет в понедельник, потом поехала в «Дебенемс» купить кое-что для нас: несколько мотков ниток, которые кончились, и стеклярус. Ничего такого необычного.

— Черный стеклярус?

Леттис посмотрела на него с удивлением:

— И черный тоже. Еще она доставила в клуб записку для мисс Бэннерман с просьбой прислать женщин для последней примерки. Четверо явились вчера после полудня, и Марджори уже до конца дня с ними занималась.

— Кто были эти четверо?

— Леди Эшби, Мэри Сайз, Селия Бэннерман и Мириам Шарп — президент колледжа медсестер. Не спрашивай, как все они оказались в «Клубе Каудрей», — я в их политике ничего не смыслю. Мы просто улыбаемся и делаем то, о чем нас просят. Но Мириам, похоже, пришла к нам без всякого удовольствия.

Пенроуз записал все имена.

— У вас тесные связи с «Клубом Каудрей»?

— Не особенно, — ответила Леттис. — Некоторые члены клуба — наши клиентки, и еще мы готовим их к назначенному на следующую неделю гала-представлению; по крайней мере готовили. Но это потому, что Эмми Коуард, тетя Ноэла, попросила, чтобы одели их именно мы. Весьма лестно, наверное, но работы невпроворот.

— Без этого лестного предложения мы могли бы спокойно прожить, — вставила Ронни. — Впрочем, в ответ на наши старания клуб помог нам с классами для наших работниц — физкультурные занятия и всякое такое. Те, кто годами шьет одежду, как известно, особым здоровьем не отличаются.

— И Марджори ходила на эти занятия?

— Да, ходила, — кивнула Леттис. — Мне не кажется, что она это делала с особым энтузиазмом, но мы настаиваем, чтобы все девушки хотя бы немного, да занимались. Важно, чтобы они были в хорошей форме.

— Миссис Ридер, прошу прощения за тягостный вопрос, но я не могу его не задать. Игла, которую использовали при нападении на Марджори, была четыре дюйма длиной и слегка загнута на конце. — Пенроуз заметил, как она вздрогнула, но вопрос этот был неизбежен. — Я бегло осмотрел мастерскую, но ни одной похожей на нее не нашел. У вас таких много? Для того, кто туда забрался, найти подобную иглу не составило бы труда?

— Четыре дюйма? Вы уверены в этом? — Хильда старалась сосредоточиться на самом вопросе, а не на том, что за ним стояло.

Пенроуз кивнул.

— Такой иглой, инспектор, шьют рогожу. Мы обычно подобных игл не держим.

— Совсем не держите?

— Они слишком толстые для материй, из которых мы шьем. У нас однажды была такая игла, когда мы делали что-то для театра — шили паруса, наверное, — но это случилось давно, и постороннему ее в любом случае было б не найти. Я и сама нашла бы ее с большим трудом, если, конечно, она у нас еще сохранилась.

«Значит, убийца пришел подготовленный к издевательству», — подумал Пенроуз, теперь еще более уверенный в том, что разобраться в смерти Марджори и ее отца будет намного сложнее, чем могло показаться.

— И последний вопрос. Марджори вчера заплатили?

— Да, всем в конце дня заплатили за прошлую неделю.

— И насколько вам известно, после этого Марджори из здания не выходила?

— Нет.

— Вы держите какие-то деньги здесь, в доме? — спросил Арчи сестер.

— В офисе есть кое-какие мелкие купюры, — сказала Леттис. — Всего несколько фунтов.

— Мне нужно осмотреть ваш офис. И мне понадобится адрес Марджори — вы ведь храните информацию о ваших сотрудниках в офисе?

Леттис кивнула.

— Миссис Ридер, я вызову машину, чтобы вас отвезли домой. У вас кто-то будет дома? Вам сейчас оставаться одной не следует.

— Мой муж работает, но если меня отвезут в «Дебенемс», он проводит меня домой и останется со мной. — Хильда встала, и Арчи подал ей пальто. — А что же будет с работой на понедельник? — Она повернулась к Ронни и Леттис. — Если мы хотим сдать ее вовремя, нам еще многое надо сделать.

— Господи, я об этом даже не подумала, — вздохнула Ронни. — Мы ведь должны как-то рассказать о том, что случилось, нашим девушкам. И я просто не представляю, как мы можем теперь готовиться к гала-представлению.

— Почему же нет? — спросила Хильда.

Леттис посмотрела на нее с удивлением:

— Во-первых, нам негде теперь работать.

— В «Клубе Каудрей» места хоть отбавляй, — сказала Хильда, застегивая пальто. — И после того, что вы, девочки, делаете для клуба, они у вас в долгу. В конце концов, это их чертово гала.

— Хильда! — в изумлении воскликнула Ронни. — За пятнадцать лет, что я вас знаю, вы ни разу не выругались!

— Я от вас кое-чему научилась, мисс Ронни. И всему свое время.

— Но разве правильно продолжать работу после того, что случилось? — вмешалась Леттис. — Это как-то бессердечно.

Хильда пристально посмотрела на нее, а потом села рядом с ней и взяла ее за руку.

— Проще простого решать за тех, кто умер, чего бы им хотелось, а чего — нет. Мне это хорошо известно. Если б вы знали, сколько времени прошло, прежде чем я перестала винить себя за то, что снова вышла замуж. Но рано или поздно надо начинать думать о тех, кто жив, и о том, что им нужно, а наши девушки неделями ждали этого представления. Узнав о случившемся с Марджори, они будут в отчаянии, и, чтобы это пережить, им надо на чем-то сосредоточиться. Безделье девушкам не поможет. Лично я думаю: если б это случилось с кем-то другим, Марджори ни за что бы не бросила работу.

— Хильда, какая вы молодчина! — обняла ее Леттис. — Конечно, вы правы. Мы поговорим с мисс Бэннерман.

— Нет, черт подери, мы потребуем у нее! — воскликнула Ронни. — Хильда, идите сейчас с Арчи, а мы будем держать вас в курсе дела. И если вам что-нибудь понадобится — хоть что-нибудь, — обещайте, что вы нам дадите знать.

— У меня есть одна просьба — она касается накидки к вечернему платью мисс Бэннерман, той, что из синего шелка. Судя по всему, Марджори взялась за нее вчера вечером, а я хотела бы дошить за нее эту накидку. Вы же с ней, инспектор, ничего не сделаете?

— Конечно, нет. Я прослежу, чтобы с ней ничего не случилось. Мы должны будем все просмотреть очень тщательно, и, боюсь, это отнимет немало времени, но мы постараемся все закончить как можно скорее. — Пенроуз пошел вслед за Хильдой к двери. — Не знаю, сколько вы платите этой женщине, — сказал он, оборачиваясь к кузинам, — но ей просто нет цены.

— Думаешь, мы этого не знаем? — отозвалась Леттис.

А Ронни, отведя Арчи в сторону, тихо спросила:

— Ты ведь считаешь, что тут все не так просто?

— Позже. Вы уж, пожалуйста, держитесь. — Сдав миссис Ридер с рук на руки констеблю Эллису, Пенроуз пошел искать Фоллоуфилда. — Билл, сходите за меня в «Солсбери». Я думаю, вчера в обед у Марджори с отцом там случилась небольшая стычка. Если сможете, узнайте, в чем было дело. А я поднимусь наверх поговорить со Спилсбери.

Как и следовало ожидать, мастерская Мотли теперь была неузнаваема — царившая здесь еще час назад зловещая тишина сменилась шумом организованной деятельности. На месте преступления работали несколько фотографов — каждый из них опытный следователь, — а патологоанатом министерства внутренних дел сэр Бернард Спилсбери, ничуть не менее знаменитый, чем преступники, чью вину он не раз помог доказать, ждал, когда они закончат работу, чтобы приступить к изучению трупа.

— Вы, Арчи, на мелочи не размениваетесь, — сказал он, едва увидев Пенроуза. — Насколько я понимаю, тут мастерская ваших кузин. Очень жаль, что такое случилось, — для них это, наверное, ужасно. Полагаю, логический сценарий тут следующий: он убивает ее, а потом, убегая, чтобы скрыться, падает с лестницы.

— Но? — спросил Пенроуз, и его нетерпение выдало его столовой.

Спилсбери улыбнулся.

— Ну да, я почему-то так и знал, что вы ждете этого «но». Пока я не могу вам сказать ничего, кроме того, что вы и сами здесь обнаружили, но инстинктивно… меня тоже логический сценарий не очень-то устраивает. Я бы сказал, мужчина, что лежит внизу, потерял сознание, упав с лестницы, а потом замерз и умер, но это никак не меняет очевидной картины, однако я надеюсь здесь наверху найти для вас что-то более существенное.

— Сэр, мы закончили, — сказал один из фотографов, и Спилсбери направился к трупу.

— Насчет стычки вы, сэр, были правы, — подошел к Пенроузу Фоллоуфилд. — Бармен сказал, что даже хотел звать полицию — Марджори замахнулась на Бейкера стаканом.

— Из-за чего же они сорились?

— Из-за денег. Он требовал, чтобы она отдала ему свою получку, а девушка ни в какую. Вы знали, что она сидела?

Пенроуз кивнул.

— Он ей это тоже припомнил, вот тогда-то она и замахнулась на него стаканом.

— Что-нибудь еще?

— Да в общем-то нет. Девушка там пробыла совсем недолго. Бармен сказал, что за последние несколько недель этот тип появлялся у них не раз и не два, а раньше его там никогда не видели. Но до вчерашнего дня он всегда приходил один.

— Понятно. Теперь нам надо узнать, лежит ли получка Марджори где-то здесь, в комнате. — Пенроуз направился туда, где Спилсбери уже тщательно изучал убитую. — Бернард, если найдете у нее какие-нибудь деньги, сразу желайте мне знать.

— Я могу сказать вам, Арчи, прямо сейчас. — Он поднял вверх пакет, внутри которого виднелся коричневый конверт. — Это то, что вы ищете? Он лежал у нее в кармане платья.

Пенроуз взял в руки конверт с зарплатой. Конверт этот, судя по всему, не был даже открыт.

— А вместе с ним вот еще что.

Во втором пакете лежала маленькая серебряная рамка, а в ней фотография молодой женщины и младенца. Их лица были Арчи совершенно незнакомы.

— Интересное дело, сэр, — сказал Фоллоуфилд, забирая у Пенроуза пакет. — Надо будет, конечно, проверить, но эта штука очень похожа на описание вещи, украденной в «Клубе Каудрей». Откуда она взялась у Марджори?

— Понятия не имею, Билл, но мне кажется, нам пора навестить этот клуб.

Пенроуз вкратце рассказал сержанту то, что узнал от Хильды Ридер и сестер Мотли.

— Так вы думаете, что в убийстве замешан кто-то еще?

— Я думаю, что вон та штуковина именно об этом и свидетельствует, — указал Пенроуз на конверте деньгами. — Они ругались из-за денег, так почему Бейкер, решившись на убийство, не взял то, из-за чего, собственно, пришел? И черт подери, Билл, ну сколько у нее было денег? Двадцать шиллингов? Тридцать? Неужели из-за них можно пойти на такую жестокость? Нет. Или кто-то помешал ему и он не успел взять то, зачем пришел…

— Тогда почему этот человек не заявил в полицию?

— Вот именно. Или убийство совершил не Бейкер. Я не сомневаюсь, что он пришел сюда в поисках Марджори, но думаю: вот это самое Бейкер тут и увидел. Неудивительно, что бедолага упал с лестницы. Возможно, отец с дочерью и не ладили, но вы можете себе представить, что почувствовал отец, когда нашел свою дочь в таком виде?

— А может быть, Бейкер даже вошел в ту минуту, когда все это происходило.

— Возможно и такое, Билл, и тогда речь пойдет не об одном убийстве, а о двух. Но пока мы не увидим результатов вскрытия, все это только догадки. — Пенроуз взъерошил волосы. — Сейчас же нам нужно преподнести эту новость матери Марджори, так что надо найти ее адрес. А потом нужно подумать, как деликатным образом спросить у нее: не считает ли она, что ее муж был способен удушить их дочь стеклярусом, а затем зашить рот рогожной иглой? Если вам, Билл, придут в голову на этот счет какие-нибудь идеи, поделитесь ими со мной по дороге.