«… Не след брать муку из одного мешка, парень, — вещал в моей голове голос мёртвого пекаря. — Запомни: чтоб караваи хлеба раз за разом получались одинаковыми, научись использовать муку из разных помолов. Ту, что привезли десятком дней раньше, смешивай со свежей. Мельник, етить его, может пшеничную и разбавить — с него станется. Ничего ты с этим не поделаешь: все они хитрованы и барыги. Главное: не бери порченую. Никогда! Такую добавлять в хлеб — злодейство! И не ленись просеивать муку дважды! Молодой — руки не отвалятся!..»
Болтовня мастера Потуса напоминала мне о временах, когда я любил слушать за рулём аудиокниги. Вот только те начитывались приятными голосами. От их звучания не хотелось ругаться и скрежетать зубами. А из призрака старого пекаря вышел отвратительный чтец. Первое время его скрипучий голос играл на моих нервах. Особенно тяжело мне пришлось в первые часы обучения. Выдержал: выручили навыки, привитые в прошлой жизни общением с тёщей.
«… Та вода, что течёт из труб, для теста — настоящее зло! — говорил призрак. — Она плохо квасится. Не ленись, бездельник: всякий раз перед замесом теста наполняй бочки речной водой. Процеживай её — убирай из неё всю гадость и мелкую живность. Не смотри, етить её, что она вроде как вытекает из болот. То живая вода, хлеб из неё выходит пышным. Тесто из слабой муки она делает суше и послушнее. И дай воде сперва нагреться! Не пихай её в тесто сразу! Пальцем пробуй: проверяй, чтоб была не холодной, но и не дюже тёплой…»
Я так и не смог уснуть под бубнёж старого пекаря. Повалялся с полчаса на кровати, ворочаясь с боку на бок и слушая о местных разновидностях печей, о методах быстро добиться от тех или иных видов печей равномерного прогревания, о влиянии влажности воздуха в пекарне на выбор правильного способа растопки. Понял, что поспать днём у меня не получится — решил заняться делом.
Ещё вчера собирался разобраться со способом хранения выручки от продажи хлеба. Пока не утонул в океане из медных монет. В прошлой жизни я редко сталкивался с большим количеством металлических денег. Такое случалось, если только кто-то расплачивался в моём обувном магазине накопленными в копилке монетами. Эти случаи бывали, но редко.
В первый день я слегка ошалел от вида и тяжести тех монет, что сдала мне под вечер продавщица. Подустал не только пересчитывать их, но и нести. Дотащил медяки в мешке от муки на второй этаж — бросил на пол в кладовке. Во второй день поступил так же. Но уже вчера сообразил, что должен срочно навести порядок в финансах: иначе после замучаюсь пересчитывать гору мелочи.
А считать деньги вскоре придётся. Ведь налоги в Персиле платили не раз в год, как я привык; и даже не поквартально. Стражники забирали свою долю ежедневно. Прочие инстанции обещали являться за деньгами в аккурат раз в десять дней. И теперь я понял, почему так часто. Чем бы они вывозили горы меди в конце года? Ведь получали они плату не только от меня.
Я поинтересовался у призрака, как при жизни распоряжался деньгами он. Выслушал лекцию о правильном использовании и хранении наличности. Пользуясь наводкой старого пекаря, отыскал в чулане четыре потрёпанных бочонка. Туда их спрятал наследник имущества мастера Потуса. Держать деньги в бочках мне раньше не приходилось — будет новый и забавный опыт.
Высыпал монеты из мешков на пол в гостиной — снова обалдел от их количества. Платили за хлеб в основном мелкими монетами: за три дня лишь дважды рассчитались серебрушками. Я с тоской вспомнил о бумажных купюрах и безналичных банковских операциях. Тут невольно посочувствуешь местным воришкам: чтобы украсть у меня все эти средства, им потребовались бы не только крепкие мускулы, но ещё и лошадь с телегой.
Мне не понадобилось спускаться вниз, чтобы уточнить в амбарной книге цифры выручек магазина за прошедшие дни. Для этого у меня был профессор Рогов. Он заменял и блокнот для записей, и калькулятор. Функционально он был не хуже, чем тот компьютер. Ведь Мясник в своё время освоил не только магические науки — уделил время и математике. Мэтр сразу же мне выдал, сколько и кому я должен буду вскоре заплатить.
Я вздохнул, уселся на пол и принялся раскладывать монеты по кучкам. В одну для поварской гильдии, в другую — для княжеского клана. В третью — для главы города. Не позабыл и о местном криминалитете. Их долю решил после ссыпать в бочку покрепче. Чтобы господа бандиты не подумали, будто я ими пренебрегаю: в криминальной сфере часто встречались… обидчивые люди.
Пока я перебирал монеты, лекции по пекарскому делу ни на миг не прекращались. Светившаяся голубым светом призрачная фигура старого пекаря стояла за моей спиной — голос пекаря бубнил в моей голове. Профессор объяснил мне, что облик привидения — не что иное, как причуды моей фантазии. Как выглядел мастер Потус при жизни — неизвестно. Но моё воображение придало слепку его личности образ коротконогого старика.
А вот лицо пекаря всё ещё оставалось безликой маской. Мой мозг не озаботился придумать внешности призрака мелкие детали. Или же мне попросту хотелось, чтобы привидение слегка походило на забавное облако — было эдаким человечком из светящегося плотного тумана, не походящим на настоящего, живого человека или восставшего мертвеца.
«… Значится так, лодырь, — продолжал скрипеть голос пекаря. — Закваска — то дух твоего хлеба. То, без чего у тебя никогда не получится ничего путёвого — енто я про тесто говорю. Не слушай тех бездарей, что советуют добавлять в хлеб пивные дрожжи! Хлеб на пивных дрожжах — сущая отрава! Не смей портить продукты! Закваску для хлеба всегда делай сам. Ничего в том сложного нету — справишься. Каким бы рукожопым ты ни был, но никогда не доверяй сей процесс посторонним: не покупай закваску на рынке…»
Медные монеты с глухим звоном упали в бочонок — это десять процентов от моих первых выручек для поварской гильдии. Я отодвинул гильдейский бочонок в сторону, придвинул к себе следующий. Пересыпали в него долю для княжеского клана. Хмыкнул, отметив, как уменьшилась основная куча меди. Пальцем стал отбрасывать от неё медяки, подсчитывая причитавшееся городской канцелярии.
«… Нечо пихать в закваску мёд и прочую дребедень, — бормотал мастер Потус. — Помни, парень, что просто — не значит: плохо. Тебе для хорошей закваски не нужно ничего, кроме ржаной муки и речной воды. Пшеничная мука тоже сгодится. Но она похуже — слабее играет. Так что пшеничную не трогай. Не слушай тех, кто будет твердить, что в белый хлеб ржаная закваска не идёт. Етить этих… тупиц! То просто бахвальство и набивание цены их никчёмным караваям. Ржаная годится для всего! Из хорошей закваски сможешь выпекать что угодно…»
Я спрашивал у профессора, ещё когда пытался уснуть, нельзя ли на время выключить у нашего призрака звук. Временно, уточнил я. Но мэтр Рогов засыпал меня уклончивыми разъяснениями, сводившимися к одному: можно, но навсегда. Что-то там, по его словам, при местной телепатии настраивалось лишь единожды и не подлежало дальнейшей перенастройке.
Как бы ни раздражала меня болтовня мастера Потуса — отказываться от его знаний и опыта мне не хотелось. Пока мне в этом мире не встречались ни компьютерные клубы с выходом в интернет, ни даже обычные библиотеки. Потому любые бесплатные источники информации (особенно по моей нынешней профессии) виделись мне полезными, а их разбазаривание представлялось глупостью.
Выслушав мои жалобы и брюзжание, мэтр Рогов подсказал выход из ситуации: отправиться на прогулку. Якобы, телепатия — не радиосигнал, работает лишь на ограниченном расстоянии. По глупости я потребовал разъяснений. И профессор обрушил на меня с десяток формул для подсчёта расстояния, в зависимости от силы сигнала. Я почесал затылок и попросил его изъясняться проще.
В моём случае, пояснил Мясник, от лекций по пекарскому ремеслу может избавить увеличение расстояния до места привязки призрака — прогулка на другой конец города, к примеру; или за город. Поначалу я махнул рукой на такое предложение: выходить из дома не очень-то и хотелось. Но теперь уже всерьёз подумывал о том, чтобы снять на время комнатушку в одном из трактиров у Северных ворот.
Когда явился Полуша — известил, что пора ставить опару — я взглянул на него с подозрением. Почудилось, что молодой пекарь подслушал звучавшие в моей голове слова своего умершего учителя: тот уже четверть часа вещал мне о свойствах и прелестях той самой опары. И это навело меня на мысль о том, что моя психика не такая уж и неподдатливая. А моя бывшая тёща, в сравнении со старым пекарем, была вполне себе молчаливой женщиной.
— Мастер Карп, закваска по рецепту старого хозяина сегодня уже поспела, — сообщил Полуша.
Он стоял около таза с опарой. Смотрел на меня щенячьим взглядом.
— Но я не стал её добавлять: с вашей закваской хлеб получается ничем не хуже, даже вкуснее. А ещё он и правда долго не черствеет! Я проверил! Три дня назад отложил один каравай — корка у него всё ещё хрустящая, а запах и вкус, как у токмо что испечённого!
Моя рука с наполненной вином склянкой замерла в воздухе.
— А вот это ты зря, парень, — сказал я. — Закваска из ржаной муки — дух хлеба. С ней он станет только лучше. А вся эта хим… все эти хитрости с мудрёными заквасками — не больше чем полезные добавки. Давай-ка мы не будем гневить твоего прежнего хозяина, парень: добавим в опару оба варианта. Хуже не будет.
Я капнул в таз десяток капель своей «закваски». Почувствовал холодок от творимого профессором заклинания. Услышал одобрительное кряхтение на время умолкшего мастера Потуса.
— Запомни, Полуша, — сказал я. — Нет ничего лучше, чем натуральные продукты!
И мысленно добавил: «Если в них по-тихому добавить соответствующий набор усилителей запаха, вкуса и прочую необходимую химию».
В сегодняшней выручке мне попались сразу три мелкие серебряные монеты — больше, чем за все предыдущие дни. Лошка заметила моё удивление — сообщила, что нас посетили новые клиенты, из центральной части города: слухи о нашем хлебе докатились уже и туда. Причём, говорила она мне об этом с гордостью, точно хвасталась успехами своих детей в школе. Сказала, что наши караваи теперь попробуют и в княжеском тереме — те покупательницы, по её словам, были не иначе как княжеские служанки.
«И что ты будешь им продавать, лодырь? — спросил мастер Потус. — Заставишь княжеских детишек давиться чернушкой? Или надеешься, что клановые будут прибегать к тебе поутру, чтобы успеть купить пшеничный? Прекращай лениться, парень! Возьмись за ум! Займись делом — вспомни о том, что ты мастер пекарь, а не простой торгаш! Где овсяные калачи и плюшки с маком? Почему на твоих полках нет сырных лепёшек и сметанных пончиков? Испеки в конце концов мой медовый хлеб!»
«Успокойся, старик, — сказал я. — Разве не видишь? Всё идёт, как надо. Предприятие процветает, растёт клиентская база, расширяется охват города. Выручки вон… увеличиваются, будто на твоей закваске. Всё замечательно! Полуша скоро ноги протянет от таких объёмов работы — ты сам слышал, что с завтрашнего дня мы вдвое увеличим производство пшеничных караваев. Чего тебе ещё надо? Чем ты недоволен? Какие сейчас могут быть калачи и лепёшки? Дай нам освоить заявленный объём. Не время сейчас для экспериментов».
«Етить тебя… так и скажи, что работать не хочешь! Полуша молодец. Толк из него обязательно будет. Не зря я приютил парня. Выйдет из него знатный пекарь. Но ведь и у тебя, паршивец, руки есть! Пусть кривые и немощные, но есть! Прекрати лениться! Выброси из своей башки всех этих баб! Возьмись за ум! Где такое видано, чтобы печи треть суток простаивали, а магазин уже после полудня стоял с пустыми полками?! Не позорь память моих предков, негодник! Ты ж кулинар, етить тебя — так займись делом!»
Я устало вздохнул.
«Чем ты меня слушал, дохлый старикашка? Я управленец. Не моё дело — в муке возиться. Вспомни, о чём я тебе твердил. Сейчас в моде разделение труда: одни работают — другие ими командуют. Кто мы такие, чтобы спорить с прогрессом? Вон, смотри, сколько я монет заработал. Теперь, может быть, хватит, чтобы за муку рассчитаться. Завтра мешки с мукой привезут — сплавлю им всю эту медь. Выручку сегодня нужно снова разложить по бочкам. В порядок себя привести до визита вдовушки. Дел по горло! Некогда мне возиться с твоим тестом, старик».
Старый пекарь то ли внял моим доводам, то ли обиделся. Он не подавал голоса, пока я разговаривал с продавщицей; призрак молчал, пока я давал ценные указания пекарю. Не подавал голос он и когда я нёс мешок с монетами в своё жилище, когда снова распределял медяки по бочкам.
Я уж понадеялся, что лекции на сегодня закончились.
Но призрак снова заговорил.
«Кстати, о тесте… — сказал мастер Потус. — Раз уж ты сам о нём вспомнил. Расскажу тебе, бездельник, какое бывает тесто. Значится так, слушай…»
Вдовушка явилась, как только солнце спряталось за крышами домов. С кувшином молока — вручила его мне, точно кубок победителю. В отличие от своей предшественницы, она не бросилась стягивать с меня одежду, едва переступив через порог. Обрушила на мой перегретый лекциями мастера Потуса мозг поток рассказов о жизни города: свежие сплетни, официальную информацию властей, криминальные сводки — всё, что случилось в Персиле за прошедший день.
От такого количества разнородных сведений на время умолк даже призрак.
Я услышал его снова, когда очутился в спальне.
Вдовушка покрывала мою шею поцелуями — в голове раздался скрипучий голос мёртвого пекаря.
«Кстати, о ржаной муке, — сказал мастер Потус. — В отличие от пшеничной, етить её, муки, ржаная делает тесто липким и скользким. Это потому что…»
Я невольно вздрогнул.
Увидел светящуюся фигуру призрака у самого изголовья кровати.
Женщина прервалась, посмотрела на меня.
— Чего?
— Щекотно, — соврал я. — Но ты не отвлекайся.
«Ты это серьёзно, старик? — сказал я мысленно. — Будешь трындеть даже сейчас? Ты видишь, чем я занят? Имей совесть, старый пердун! Иди, подсматривай за Полушей!»
«И чем ты таким занят, парень?»
«А ты не заметил?»
«Чего?»
«Ничего-ничего», — сказал я. — «Продолжай».
«Я заметил, что ты опять халтуришь, — сказал призрак. — Бездельник! Кто ж так ублажает бабу? Позорник! Вылазь из-под неё! Ты ж мужик!»
«Поучи меня ещё, старый пень! У меня в таких делах опыта побольше, чем у тебя!»
— Давай-давай, — сказал я вдовушке. — У тебя неплохо получается.
«Опыт у него… Етить тебя».
«Завидуй молча, старый».
Кровать пошатывалась, скрипела.
«Ладно, — сказал мастер Потус. — Это и хорошо, что ты бездельничаешь: тесто из ржаной муки — енто важно. Лежи и слушай, лодырь. Значится так…»
Перед рассветом я проводил вдовушку (до двери) и всё же велел профессору закрыть для призрака мою спальню по примеру того, как сделали с пекарней и магазином. Понимал, что такой поворот не заставит мастера Потуса прекратить несвоевременные лекции. Но так я хотя бы перестану замечать голубоватое свечение рядом с кроватью во время своих ночных развлечений с женщинами.
Утром я с опаской заглянул в магазин. Увидел, что очередь к прилавку не меньше вчерашней — хлеб покупали активно. Но дамочек с кувшинами молока не застал.
Продавщица словно прочла мои мысли.
— Не было никого, — сказала она. — Бочка мёда для вдов — многовато, господин хороший.
Посмотрела на меня… с осуждением во взгляде.
У меня похолодело в груди.
Испугал меня не взгляд Лошки.
А мысль о том, что стану делать, если кто-нибудь всё же принесёт мёд.
«… В любых расчётах рецептов хлеба количество других продуктов всегда сравнивают с количеством, етить её, муки, — продолжал вещать в моей голове голос мёртвого пекаря. — В опару обычно идёт…»
Мёд женщины не принесли и на следующий день.
Что меня слегка успокоило.
А ещё через пару дней я обнаружил, что почти не замечаю непрерывно бубнивший в моей голове голос мастера Потуса. Я уже понял, что старик мог рассказывать о работе пекарни бесконечно. И на протяжении нескольких суток его лекции регулярно обеспечивали мне головную боль.
Но потом я словно перешагнул невидимую грань: заметил, что на слова старого пекаря обращаю внимание не больше, чем на биение своего сердца. Это меня порадовало. Пусть профессор запоминает умные изречения мастера Потуса. У мэтра они не пропадут.
Хлеб продавался. Горы медной мелочи накапливались. Пара вдовушек являлась ко мне по вечерам в соответствии с расписанием.
Жизнь вкатилась в обыденное русло.
Но на пятый день после первого разговора с призраком старого пекаря я внезапно обнаружил: прогнило что-то в Датском королевстве.
На пятый день после начала лекций мастера Потуса, прогуливаясь утром по городскому рынку, я случайно подслушал разговор торговки молоком с покупательницами.
— … А про этого нового пекаря из Лисьего переулка ты слышала? — сказала одна из женщин за моей спиной.
Я в этот момент приценивался к творогу: решил разнообразить свой рацион.
— Про молодого-то? — уточнил другой голос.
— Того, что купил пекарню старого Потуса. Вот уж тот ходок был…
— Что-то слыхала.
— Того, что пользует вдов с Лесной улицы? — вклинилась в разговор третья женщина.
Я замер, прислушиваясь.
— Енто кого это?
— Та ладно! Не знаешь?! Весь город уже об ентом слышал!
Женщины хором захихикали.
— Сказывают: он с них берёт плату твоим молоком… ха-ха…
— За что енто?
— За свои… ха-ха… услуги.
— Какие-такие услуги?
Снова хохот.
— Дурёха, не понимаешь, что ли?!
— Мужиков-то у них с прошлого лета нету! Вот они к пекарю-то и бегают!
Услышал позади себя шумный вздох.
— Та ладно!
— Вот тебе и ладно.
— И… как он? Что бабы-то рассказывают?
— Ну…
— Скажи ей!
Я обратился в слух.
— Странный он, говорят. Ну… с причудами.
— Как это?
Кто-то толкнул меня в плечо, но я не позволил оттеснить меня от прилавка.
— Часто болтает сам с собой, сказывают. Шибко сильно он… это… учёный. Бубнит себе под нос что-то. Постоянно. Даже во время… этого.
«О!» — хором воскликнули сразу несколько голосов.
Я едва не обернулся.
— Та ладно?!
— Ага.
— Могёт, говорят, про печки свои говорить…
— Или про караваи! Бабы сказывали. А сам в это время… ну… это самое.
— Что… это самое?
— Не понимаешь, что ль, дурёха, зачем бабы к мужикам бегают?
— А! О! Прямо…
— Вот именно! Лёжа на ней сам с собой спорит о всяких там кулинарных штучках.
— Как так-то?
— Вот так.
— А… это? Как он? Ну, пекарь-то…
— Как мужик? Говорят: так себе. Вялый он, сказывают. И эти его чудачества… Но бабам-то деваться некуда. Кому они со своими махонькими жопами-то нужны? На таких тощих старух ни один городской мужик не позарится. Вот и бегают к пекарю. Так-то… Ты молоко-то брать будешь? Вон, очередь уже за тобой собралась…
«Разговариваю сам с собой? — спросил я. — Вслух? Это правда, мэтр?»
С рынка я ушёл с пустыми руками. После подслушанного разговора, покупать творог мне резко перехотелось. Обойдусь сегодня в обед снова хлебом и молоком. Или прогуляюсь до ближайшей таверны, если уж снова проснётся аппетит.
«Случается», — ответил профессор.
Я усмехнулся.
Вообразил, что думали обо мне вдовушки, когда я внезапно начинал спорить с призраком мастера Потуса… да ещё и в не очень подходящие для разговоров о кулинарии моменты.
Да уж… точно: вялый.
«Замечательно, — сказал я. — Представляю, как это выглядело со стороны. Крыша у меня, что ли, едет?»
«Так на вашем поведении сказываются частые лекции мастера Потуса, юноша, — сказал мэтр Рогов. — Вы нередко вступаете с лектором в споры: временами забываетесь и делаете это во всеуслышание. Я бы посоветовал вам на время прекратить занятия по пекарскому ремеслу…»
«Прекратить? Как?!»
«Я вам уже говорил, юноша…»
«Помню, мэтр! Те варианты мне не нравятся. Пусть поболтает ещё».
Я помолчал и добавил:
«Вялый. Я покажу им, какой я вялый!..»
— Случается, что и болтаете чего-то там, мастер Карп, — ответила Лошка. — Но я ж понимаю: вы учёный человек. Вы постоянно думаете о работе, придумываете новые рецепты. Вон, сегодня утром. Помните, как вы спорили сами с собой о пользе сырных лепёшек? Я аш заслушалась — так умно вы говорили! И лепёшек захотела. Когда мы будем продавать сырные лепёшки, мастер Карп?
Вечером того же дня я занёс к себе на этаж мешок с выручкой, отыскал взглядом светящуюся фигуру мастера Потуса и сказал:
— Ладно, старикан. Уговорил. Испеку я твой медовый хлеб.
Старый пекарь замолчал, прервав очередную свою лекцию на полуслове.
В моей голове воцарилась такая нечастая в последние дни и ставшая непривычной тишина.
— Но только давай сразу договоримся, — сказал я. — Отныне ты будешь давать мне советы, только когда я сам об этом попрошу. Никаких лекций по ночам и при посторонних! Будешь делиться со мной знаниями, когда я в комнате один и ничем не занят. Как тебе такая сделка? Ты на время заткнёшься, а я продолжу твои славные традиции: порадую этот городишко настоящим медовым караваем от мастера Потуса. Что скажешь, старикан?
Пекарь ответил не сразу: должно быть обдумывал мои слова.
Пока он молчал, я приступил к ставшей привычной для меня вечерней процедуре — расфасовке монет. До уплаты налогов оставалось всего два дня. В бочонках скопилось уже прилично меди.
«Рад, что мои усилия не прошли даром, — сказал, наконец, старик. — Етить тебя, ты всё же решил взяться за ум, бездельник! Это радует. Ты не безнадёжен. Мне удалось увлечь тебя кулинарной наукой. Всегда знал, что я хороший наставник. Поверь мне, парень, тебе обязательно понравится работать с тестом! Вот увидишь! Я уже чувствую пробудившийся в тебе дух настоящего пекаря!»
— Пока я чувствую в себе только дух охотника за привидениями, — сказал я. — Едва сдерживаю желание запереть тебя, старый ты хрыч, в сундуке. По твоей милости меня уже считают чудаком. Того и гляди, окончательно запишут в сумасшедшие. Так что мы с тобой сейчас или договариваемся, или мне всё же придётся тебя окончательно заткнуть и запихнуть в мешок, как того твоего буйного сородича.
Светящийся силуэт старика прекратил наворачивать круги по комнате, замер напротив меня. Мне почудилось, что призрак протянул мне руку.
«Добро, парень, — сказал мастер Потус. — За эти дни я многое успел тебе рассказать. Больше, чем Полуше за несколько лет. Самое время перейти к этим… Как их там назвал умник, что живёт в твоей голове? К этим, етить его… к практическим занятиям. Посмотрю, умеешь ли ты работать своими тощими ручонками, лодырь. Или только и годишься на то, чтобы под бабой лежать».
— Это значит, что ты заткнёшься? — спросил я.
«Это значит, что моя пекарня теперь снова начнёт выпекать хороший, вкусный хлеб, — сказал призрак. — Такой, какой многие годы пекли я и мои предки. Такой, какой не стыдно будет подать на стол и самому государю! А не только эти жалкие дешёвые поделки. Мы возродим традиции моей семьи! Я согласен и дальше тебя учить, парень. Рад, что ты всё же решил стать пекарем. Ты не пожалеешь о своём решении!»