Всего несколько дней спустя мистер Дэйд посетовал на странное явление, которое он подметил в жизни этого города. Они как раз сидели с Маргарет на веранде и наслаждались вечерней тишиной, когда из кустов, росших у забора, донеслось уханье, которое чем-то напоминало крик совы. Ответом был печальный, но явно не собачий лай, бравший начало в каких-то более отдаленных от веранды зарослях.
Мистера Дэйда передернуло.
– Это еще что такое? – спросил он.
Маргарет засмеялась.
– Это Пенрод играет с приятелями.
– Ом софи на фулеськах! – раздался вдруг крик. – Ма фефанде!
– А это что? – нервно спросил мистер Дэйд.
– Это всего лишь Верман, – объяснила Маргарет и снова засмеялась.
– Кто?
Маргарет объяснила, что так зовут мальчика.
– Это маленький чернокожий мальчик, – сказала она, – он живет на нашей улице. Он косноязычный.
– Странно, – задумчиво произнес мистер Дэйд, – мне кажется, последние несколько дней я только и делаю, что натыкаюсь в центре города на маленьких чернокожих мальчиков. Я уже видел их, по крайней мере, сотню. У меня такое впечатление, что в вашем городе маленькие черные мальчики только и делают, что крутятся под ногами у взрослых. Но самое удивительное, что из той сотни, с которой я столкнулся, пятьдесят, по крайней мере, были косноязычными.
Из этого замечания мистера Дэйда можно сделать вывод, что Верман, а иначе Джим или «номер сто пять» оказался подлинной находкой дня Джорджа Б. Джашбера. Он оказался даже ценнее, чем Герман. Дело в том, что сообразительность и ловкость старшего брата он с лихвой восполнял косноязычием, которое в деле сыска оказалось незаменимым средством. Ведь недостаток речи (впрочем, Верман никогда не считал его недостатком и даже гордился им, как талантом) позволял ему передавать тайную информацию во всеуслышанье и в самых людных местах.
Вот и сейчас Верман громко огласил сумерки сообщением, что:
– Ом софи на фулеськах! Ма фефанде!
Пенрод и Герман, надежно укрывшись от взоров преследуемого, были достаточно знакомы с произношением Вермана, чтобы тут же расшифровать: «Он сидит на ступеньках! На веранде!»
А когда мистер Дэйд, выходя из дверей Общества, чуть не наступил на Вермана, тот бодро и громко вопил:
– Ом випил! Випил ом!
Из чего Герман тут же заключил:
– Он вышел! Вышел он!
И передавал эту информацию мистеру Джорджу Б. Джашберу, который скрывался за углом.
Безошибочно понимал Вермана один только Герман. Правда, и Пенрод за время общения с братьями научился хорошо понимать младшего из них и ошибался очень редко. Единственно, когда Джордж Б. Джашбер проявлял нетерпение по отношению к своему одаренному помощнику, была запись в журнал. Этот ритуал наш сыщик вынес из множества прочитанных детективов и свято соблюдал его каждое утро. Усевшись в своей «конторе», Дж. Б. Джашбер тщательно заносил результаты деятельности помощников в специальный журнал. Вот такие-то моменты «доклада» Вермана порой и утомляли его. Герман «докладывал» четко и быстро. Верман же любил поговорить и считал «запись в журнал» хорошим поводом для обстоятельной беседы. Вытаращив глаза, он принимался жестикулировать и нес что-то непонятное, чем обычно выводил из себя Джорджа Б. Джашбера. Красноречие Вермана невозможно было прервать чем-нибудь вроде: «Достаточно!» или: «Замолчи! Ты что не можешь помолчать?» Такие слова на Вермана не производили никакого впечатления, и он продолжал вещать все громче, визгливее и самодовольнее. Только после того, как Джордж Б. Джашбер топал ногой и грубо кричал: «Да заткнись ты, наконец!» – Верман с хохотом умолкал.
Воцарялась тишина.
– О чем он говорил, Герман? – спрашивал Пенрод.
– Ни о чем. Он все время повторял то, что сказал в самом начале.
И все же Пенроду удавалось написать что-то вроде отчета, в котором накапливалось все больше данных о передвижениях мистера Герберта Гамильтона Дэйда. Этот документ, обычно хранящийся в ящике для опилок, мог бы вполне удовлетворить типичного детектива из любого спектакля, фильма или романа. Ведь именно подобных сыщиков и брал Пенрод за образец своей деятельности.
Как-то Пенрод дал почитать выдержку из журнала Марджори Джонс. Он искоса наблюдал, какое это производит на нее впечатление. С трудом разбирая текст, она медленно читала вслух, и голос ее звучал с тем же выражением, что на уроках.
– Контора, – начала она, – Джордж Б. Джашбер. Доклад Билла и Джима. Мы должны поймать этого приспешника…
– Преступника! – поправил Пенрод.
– А что такое преступник, Пенрод? – без особого интереса спросила Марджори.
– Читай дальше. Там все сказано.
– Мы должны поймать, – продолжала Марджори, – этого приспеш… я хотела сказать преступника, и идти после, нет, наверное, все-таки, идти по следу ночью и днем. Джим. Отчет. Не годится… Не годный… Негодяй пошел обедать в место, где сказано поесть стоит двадцать пять центов. Доклад Билла. Негодяй говорит с преступником с фальшивой накладенной борой…
– Накладной бородой, Марджори! Неужели ты не знаешь…
– Бородой… около лестницы парикмахерской.
– Джордж Б. Джашбер. Доклад. Я был с Биллом. Преступник сказал, что у парикмахера внутри прохладно и нет особых новостей. А тот с фальшивой накладной бор… бородой сказал, что постригся. Конец доклада.
– Отдай! – потребовал Пенрод и спрятал журнал в карман курточки.
– Но что все это значит, Пенрод? – вежливо спросила Марджори.
Однако кроме вежливости Пенрод уловил в ее голосе и в выражении лица нечто такое, что порядком уязвило в нем Джорджа Б. Джашбера.
– Это что, игра, в которую ты играешь сам с собой? – добавила она.
Это еще больше задело его.
– Играю! – мрачно воскликнул он. – Если бы ты хоть что-нибудь в этом понимала, ты бы выбирала выражения. Знаешь, ведь это очень опасное дело.
– А на что оно похоже?
– Ну, ты помнишь, что я тебе в тот раз показывал?
– В какой раз?
Тут Пенрод резко вскочил с травы (все это время они сидели во дворе у Марджори на траве) и зашагал к калитке.
– Ну, и пожалуйста! – крикнула ему в след Марджори. – Конечно, злиться гораздо легче, чем объяснить, как следует, в чем дело. Можешь уходить. Мне все равно!
Пенрод в нерешительности остановился. Затем повернул назад и снова опустился на траву рядом с Марджори.
– Ты же знаешь, что я тебе тогда показал, – произнес он с укором, – зачем же делаешь вид, что…
– Честное слово, Пенрод! Я не знаю! – совершенно серьезно ответила Марджори. – Я ничего не разглядела.
– Ну, тогда гляди!
И, откинув полу курточки, Пенрод выставил на ее обозрение блестящий символ избранной им профессии. На этот раз он позволил ей разглядеть значок как следует.
– Ой, Пенрод, какой красивый значок! – воскликнула она и стала читать надпись.
Но это были какие-то странные буквы, которые не складывались в сколько-нибудь определенные слова, и Марджори спросила:
– Слушай, а что значит «Г.Д.А.» и еще там другие буквы?
– Тебе этого все равно не понять, – тяжело дыша, ответил он, – я ведь тебе уже сказал очень важную вещь, а ты даже внимания не обратила.
– Какую вещь?
– Насчет того, что я слежу за этим преступником. Я же тебе уже сказал: это очень опасное дело.
– Пенрод, ты ведь обещал объяснить мне, кто такие преступники!
– Ну, – он с опаской оглянулся, – преступники, они и есть преступники. Это такие люди, которых надо арестовать. Каждый, кого посадили в тюрьму – преступник. Ну, например, это может быть конокрад или еще там кто-нибудь. Я сейчас как раз ловлю банду преступников.
– Ты ловишь? – удивленно спросила Марджори.
– Ну да, я.
– А что они тебе сделали, Пенрод?
– Что?
– Что они тебе сделали? Зачем тебе ловить их?
– Ну… – он замялся. – Но я их точно поймаю, тогда они узнают!
– Но кто они такие, Пенрод? А маленький Карли Читтен тоже с ними?
Непонятливость Марджори начала злить Пенрода. Он понял, что даже значок не произвел на нее впечатления, и она по-прежнему думает, будто это какая-то игра.
– Нет, – сокрушенно произнес он. И добавил ее голосом: – Маленький Карли Читтен не тоже с ними! Боже, я думал, ты, хоть немного, разбираешься в таких вещах!
– Но почему же ты мне не объясняешь, кто эти преступники? А?
– Успокойся, я объясню тебе, кто они. Надеюсь, уж после этого ты оставишь в покое своего «маленького Карли Читтена»!
– Ну, тогда возьми, да и объясни!
– Объясню, если ты мне дашь хоть слово сказать!
– Ну, говори, говори! Пожалуйста! Я буду молчать, пока ты не скажешь!
– Ну, один из них ходит с наклеенной черной бородой.
– Ты хочешь сказать, это взрослый человек, да, Пенрод?
– Конечно, это «взрослый человек»! Именно это я и хочу сказать, – ответил наш отважный сыщик. – О чем по-твоему я тебе все время твержу? Он постоянно ошивается поблизости, и с ним часто еще один. У него черная накладная борода. Их двое.
– Значит, и у того, и у другого накладная черная борода? – спросила Марджори.
– Нет, я этого не говорил! С чего ты взяла, что у того и у другого накладная черная борода? Я сказал только, что у того, который носит накладную черную бороду, есть накладная черная борода! Я не говорил, что она есть у другого. У другого бороды совсем нет.
– Ну, а кто же этот, другой, а, Пенрод?
– Это старый негодяй мистер Дэйд.
– Кто?
– Тот самый негодяй Дэйд, который вечно сидит у нас.
– Пенрод! – воскликнула Марджори. – Да я же его знаю! Он иногда приходит к моему папе.
– Но он все равно преступник.
Марджори отнеслась к этому заявлению явно недоверчиво.
– Не говори ерунды! – громко запротестовала она. – Стал бы мой папа пускать в дом человека, по которому тюрьма плачет! Он бы и близко такого к нашему дому не подпустил! Ты все это выдумал, Пенрод Скофилд!
– Нет, не выдумал! – негодующе воскликнул Пенрод. – Ты просто не понимаешь. Преступники часто так себя ведут. Они ходят в гости к порядочным людям, а потом, в один прекрасный день, что-нибудь у них крадут. Илй заставляют подписать какую-нибудь бумагу, а потом отбирают все деньги. Мало ли что этот Дэйд ходит к твоему отцу? Все равно он заядлый преступник!
– Нет!
– Да! И очень скоро он или что-нибудь украдет, или заставит твоих отца с матерью подписать какие-нибудь бумаги, и у вас не останется за душой ни цента!
Эти слова произвели на Марджори впечатление, и она не смогла спрятать беспокойства.
– Пенрод! – крикнула она.
Ее прелестные глаза округлились, а нежно-розовый рот приоткрылся.
– Сама увидишь!
– Пенрод, ты действительно думаешь, что он украдет папины деньги?
– Не знаю, – скромно ответил Пенрод. – Может, он вытащит их у него из кармана, а, может, заставит подписать какие-нибудь бумаги. Но что-нибудь он сделает. Это уж точно. Если твой отец не перестанет водиться с этим Дэйдом и с человеком с черной накладной бородой…
Пенрод осекся и челюсть у него слегка отвисла от изумления. Да и было чему изумляться: именно в этот момент в калитку вошли отец Марджори, мистер Паоли Джонс, а с ним – тот самый человек с черной накладной бородой. Поглощенные разговором, мужчины дошли до парадной двери и скрылись в доме.
– Ого! – вырвалось у Пенрода.
– Ты что?
– Это он и есть!
– Кто? – громко спросила Марджори. – Кого ты имеешь в виду?
– Того, с твоим отцом, Марджори! Это и есть другой преступник, за которым мы с Герма… Мы с Биллом и Джимом все время следим. Это тот самый, с черной накладной бородой.
Марджори смерила его гневным взглядом.
– Вовсе нет! – воскликнула она. – Неужели тебе не стыдно так лгать, Пенрод Скофилд? У него совсем не фальшивая борода! Просто у него недавно был тиф, и мама уговорила его отпустить бороду. Она говорит, что так меньше видно, какой он бледный после болезни!
– Так ты его знаешь, Марджори?
– Еще бы, – возмущенно отозвалась она, – ведь это мой дядя Монтгомери!