Пепел Бикини

Пассажиры Твиндека

Шесть дней бушевал шторм. Шесть дней огромный серо-желтый пароход, тяжело переваливаясь, лез на водяные холмы, проваливался в водяные пропасти, переползал через водяные стены. Шесть дней волны с гулом и ревом били в скошенные скулы корабля.

В небольшом салоне, зарывшись в глубокое кресло, задыхался и охал тучный человек в мохнатом халате. Время от времени он проводил ладонью по влажной от пота лысине, доставал из кармана коробочку и, взяв оттуда белую таблетку, с гадливой гримасой клал ее в рот. Тут же, слегка косолапя, ходил из угла в угол капитан парохода, высокий, подтянутый и чисто выбритый моряк, в форменном костюме с многочисленными пуговицами и нашивками.

— Старайтесь не думать о качке, мистер Болл, — сказал капитан, останавливаясь у иллюминатора и силясь что-нибудь рассмотреть сквозь потоки воды, хлещущей по стеклу. — Больше ешьте, больше двигайтесь, и все пройдет.

Болл сморщился, зажмурил глаза и затряс головой.

— О господи!

Корабль повалился набок. Капитан с усмешкой взглянул на позеленевшее лицо собеседника:

— Что это за пилюли?

— Драмомин, — с трудом отозвался Болл. — Ужасная мерзость! В Штатах мне говорили, что это — лучшее патентованное средство от морской болезни. Представляю, каково должно быть худшее!

— Пилюли и микстуры — ерунда. — Корабль снова дал резкий крен, и капитан присел на диван. — Хороший стакан рома или виски и часовая прогулка по мостику — вот что вам нужно, сэр. Правда, некоторые больше любят коктейли, я же предпочитаю ром.

Болл брезгливо отмахнулся и снова проглотил таблетку.

— Где мы находимся?

— Примерно на траверзе острова Морелл.[1]. Утром пересекли линию перемены чисел.[2]

— Сколько еще осталось мучиться?

— Дня три, мистер Болл, если шторм не утихнет. Впрочем, пока не наступит затишье, мы все равно не сможем войти в лагуну и будем дрейфовать. Так что лучше всего последуйте моему совету: ром и прогулка…

— Не могу, не могу! — простонал Болл, морщась от тошноты. — Есть ли какая-нибудь надежда, что эта болтанка прекратится?

Капитан поднялся и снова заходил по салону.

— Видите ли, сэр, надежда, конечно, есть. Но в это время года океан всегда неспокоен. Это мой пятнадцатый рейс на Маршаллы[3], и всегда в ноябре здесь штормы. И какие! Вам, можно сказать, повезло. Всего восемь баллов…

Капитан нажал кнопку, и через несколько минут стюард опустил в специальное гнездо на столе черную бутылку и поставил тарелки с закусками. Капитан наполнил стаканы.

— Выпьем за ваших бедняг, мистер Болл. Им сейчас совсем худо. Твиндек[4] не салон…

Болл закрыл глаза и, давясь и икая, влил в себя обжигающую жидкость.

Капитан был прав. В твиндеке было гораздо хуже, чем в салоне. Слабые желтые лампочки еле рассеивали мглу. В их тусклом свете можно было разглядеть полуголых людей, вповалку лежащих на длинных нарах. Смесь дыма от дешевых сигарет и запаха пота, исходившего от множества человеческих тел, делала и без того спертый воздух еще более тяжелым. Возле узкой двери в душевую, куда непрерывно подавалась забортная вода, толпились желающие освежиться. В проходах между нарами, прямо на полу или на чемоданах, расположились любители картежной игры — слышались азартные хлопки разбухших, засаленных карт. В дальнем углу страдающие морской болезнью тесным кольцом окружили большие железные бочки.

В одном из отсеков вспыхнула ссора. Жилистый рыжеволосый американец, длинноногий и длиннорукий, вцепился в маленького смуглого мексиканца и тряс его изо всех сил, стараясь во что бы то ни стало повалить на спину. Мексиканец сопротивлялся и судорожно шарил рукой у пояса, ища рукоятку ножа.

— Шулер… подлый негодяй!..

— Заткни глотку, мексиканская крыса!

— Ты мне ответишь за это, вор!

Соседи, радуясь неожиданному развлечению, услужливо расступились, освобождая место для драки. Кто-то хлопотливо подталкивал дерущихся, деловито повторяя, что «все должно быть по правилам». Через толпу, засунув руки в карманы, молчаливо проталкивались друзья мексиканца. Американцы тоже стали оглядываться и перемигиваться, готовые ввязаться в драку.

Вдруг рыжеволосый верзила резким движением отбросил от себя мексиканца и стал торопливо расстегивать широкий кожаный пояс. Мексиканец вытащил нож. Теперь они стояли в пяти шагах друг от друга: рыжий верзила с намотанным на кулак — пряжкой вперед — ремнем и маленький темнокожий человек с кривым ножом.

— Погодите, парни! — раздался низкий звучный бас. Бесцеремонно растолкав трусливо притихших любопытных, в круг вступил здоровенный негр. — Что случилось, а?

— Не мешай, — проворчал кто-то из зрителей.

Негр даже не оглянулся.

— Я думаю, вы сошли с ума от духоты, парни, вот, что я думаю.

— А какое тебе дело, негр? — угрюмо осведомился рыжеволосый верзила.

— Меня зовут, к твоему сведению, Майк. — Толстые губы негра слегка раздвинулись, показав белую полоску зубов. — Можешь меня так и называть.

— Какого дьявола вмешивается негр? — крикнул кто-то. — Дайте черномазому по морде!

Все же рыжеволосый замешкался и на шаг отступил.

— Чего тебе надо?..

— Лучше вам не драться, парни! — Негр повернулся к мексиканцу. — Спрячь нож, мальчик. А ты, — он дотронулся до плеча рыжеволосого, — надень свой пояс. Или вы думаете, что боссы вам заплатят за увечье, полученное в драке?

Напряжение спало. Мексиканец пожал плечами и решительно засунул нож за пояс. Зрители стали расходиться, посмеиваясь и разговаривая преувеличенно громкими голосами. Только двое или трое из собравшихся недовольно ворчали на бездельника негра, который лишил их удовольствия.

Рыжеволосый подтянул брюки и, присев на корточки, принялся собирать карты. Негр уселся рядом на нарах.

— Хорошо еще, Дик, что «чако»[5] не пырнул тебя в живот. — Около рыжеволосого появился его приятель Чарли, молодой человек лет двадцати пяти, с тонким, красивым лицом и большими глазами. — Я говорил тебе, что карты до добра не доведут.

— Сначала он у меня съел бы собственную шляпу и ботинки в придачу. — Дик презрительно сплюнул, сунул колоду в карман грязных холщовых штанов и достал мятую пачку сигарет. — Со мной шутки плохи, сам знаешь. Кури, негр.

— Майк, — мягко поправил тот. — Спасибо, не употребляю.

Приятель рыжеволосого, Чарли, хотел еще что-то сказать, но вдруг побледнел, закрыл рукой рот и побежал в угол к железным бочкам.

— Болеет парень, — сочувственно сказал негр.

— Цыпленок, впервые на море… — Дик равнодушно зевнул.

— Твой приятель?

— Муж моей сестры. Работаем на одном заводе. А ты откуда?

— Из Фриско[6].

— Безработный?

— Был. Теперь нет. — Майк достал из кармана сложенную вчетверо вырезку из газеты. — Вот, видишь? «Фирма „Холмс и Харвер“ производит набор рабочих для строительных работ за пределами Штатов на неопределенный срок. Оплата повышенная, от двадцати до двадцати пяти долларов в день». Знаешь, парень, у конторы по найму было столько народу, что хозяева вызывали полицию. Но я перехитрил всех. Я встал у дверей еще с вечера. Ха! И я вошел туда первым… Целых двадцать долларов в день, подумать только!

Рыжеволосый слушал негра со снисходительным любопытством: он был рабочим высокой квалификации и давно уже не знал безработицы.

— Ну, у нас это было гораздо проще, — сказал он.

— А вам сказали, куда повезут? — Майк аккуратно сложил газетную вырезку.

— Какое-то строительство. Там видно будет.

Дик потянулся, закинув руки за голову, и негр увидел у него под мышкой длинный неровный шрам.

— Однако, парень, — пробормотал он, — ты, видно, большой любитель карт?

— Нет, это штыком.

— Штыком?

— Ну да. Во время войны я был капралом в морской пехоте. Какой-то плюгавый джап ткнул меня в грудь на Гвадалканале[7]. Вот где была мясорубка…

— Ты был на Гвадалканале? Здорово! А я катался по Европе.

— Воевал?

— На транспортере, шофером. Два раза горел. Раз под Шербуром, раз в Арденнах.

Оба с любопытством посмотрели друг на друга. Дик снова рассмеялся:

— Какова жизнь, а? Воевали в разных концах света, а теперь болтаемся в одном корыте.

— За двадцать долларов в день… Не так уж плохо!

— Нам обещали побольше: по двадцать пять.

Вернулся, вытирая ладонью рот, Чарли, и негр поднялся.

— Ладно, пойду посплю. Всего хорошего.

— Валяй, — буркнул Чарли. — Приходи еще.

Дик и его свояк Чарли работали на одном из многочисленных предприятий строительной компании «Холмс и Харвер». Месяц назад поздним вечером Дик, как всегда немного навеселе, явился в домик, которым Чарли недавно обзавелся в рассрочку.

Будущий домовладелец лежал на софе и читал газету, жена его убирала со стола. Дик поздоровался, уселся в кресло и закурил.

— Я к вам по делу, друзья.

— Ничего не выйдет, дружище, — поспешно отозвался Чарли. — Только позавчера мы уплатили октябрьский взнос за дом, и сейчас в кармане ни цента.

— Конечно, если речь идет о паре долларов… — Джейн нерешительно оглянулась на мужа.

Дик засмеялся.

— Речь идет о тысячах долларов. Сколько вам осталось выплачивать?

— Уйму. — Чарли был озадачен. — Четыре с половиной.

— Ага… Так вот, — торжественно сказал Дик. — Предлагается работенка примерно на эту сумму.

— Шутишь?

— Нет.

— Не верю.

— Считай, что несколько тысяч уже у тебя в кармане.

И Дик рассказал, что фирма прислала запрос на сто пятьдесят квалифицированных рабочих для работы за пределами Штатов. Оплата — двадцать пять долларов в день. Списки уже составлены и подписаны.

— И я…

— И мы с тобой.

Чарли восторженно завопил и принялся танцевать, прославляя во весь голос великого брата своей замечательной жены.

Через несколько минут, когда они сидели за столом и Джейн раскладывала по тарелкам яичницу, Чарли спросил:

— Как тебе это удалось? Желающих, наверное, была уйма…

Дик поднял палец.

— А знакомства? Знаешь хромого Гэмпфри из конторы? Мы вместе служили на островах, и он был самым бестолковым солдатом в моем отделении. Я шепнул ему, что было нужно, и все в порядке. Ну, за успех. — И он поднял стакан.

…Спустя неделю Джейн, вытирая платочком глаза, провожала мужа и брата на вокзале, где они вместе с другими рабочими сели в поезд, уходивший на Запад. Там их объединили еще с одной группой. Еще через несколько дней, после тяжелых погрузочных работ в порту Сан-Франциско, друзья лежали на нарах в трюме огромного парохода, выкрашенного в серый и желтый цвета. Потом… теплая, затхлая питьевая вода, твердые, как камень, галеты, ночью духота в твиндеке, днем раскаленная солнцем железная палуба.

Так было до Гонолулу. Сразу после Гонолулу начался шторм.