Пепел Бикини

Доктор Митоя

Директор госпиталя Токийского университета доктор Митоя не любил американцев и боялся их. Не то чтобы им владели предрассудки расового свойства, нет, для этого он был вполне современным человеком и в высшей степени пренебрежительно отзывался о тех деятелях своей страны, которые в прошлом упрямо ограждали Японию от всего иноземного. Митоя искренне считал этих людей виновниками всех бедствий, которые обрушились на Страну Восходящего Солнца в течение последних полутора десятков лет. Но американцев он ненавидел. И если бы кому-нибудь удалось вызвать доктора Митоя на откровенность, он, вероятно, рассказал бы о двух случаях из своей жизни.

Первый произошел в 1927 году, когда Митоя учился в одном из крупнейших университетов США. Однажды какой-то весьма посредственный студент, член «Американского легиона»[21], нисколько не стесняясь его присутствием, громогласно сказал: «Эта талантливая макака до подлости вежлива, а подла она в меру своей талантливости». Все, кто слышал это, даже те, кого Митоя считал добрыми товарищами, расхохотались. Его самолюбие, самолюбие японца, было уязвлено, хотя он убеждал себя, что остальные студенты-американцы отнюдь не заодно с этим завистливым подлецом.

Другой случай относится к сентябрю 1945 года. Только что на борту линкора «Миссури» был подписан акт о капитуляции Японии. Доктор Митоя стоял у окна госпиталя и с ужасом глядел на то, что еще так недавно казалось невероятным: американские войска проходили по улицам Токио. «Джипы» и танки, облепленные здоровенными солдатами в касках набекрень, с ревом и грохотом катились бесконечной чередой. Один из танков, неуклюже развернувшись на повороте, сбил фанерный киоск продавца цветов, — к счастью, пустой. Хохот, свист, улюлюканье заглушили даже лязг металла. Доктор Митоя поспешно отошел от окна. Теперь в его сердце рядом с неприязнью прочно поселился страх.

Да, доктор Митоя не любил и боялся американцев, и довольно частое общение с ними в последние годы не изменило этих чувств.

И сейчас, 18 марта 1954 года, он растерялся, увидев в своем кабинете сухощавого седого янки с усталым лицом, в куртке защитного цвета, заправленной в военные брюки. Когда же он, приглядевшись, узнал гостя, его растерянность и досада только увеличились. Впрочем, он сразу овладел собой и спокойно, не спеша поднялся из-за широкого стола. Гладкое лицо Митоя, обтянутое пергаментной кожей, ничего не выражало, а черные глаза под толстыми стеклами черепаховых очков разглядывали гостя с равнодушным недоумением.

— Позвольте представиться, — сказал американец. — Нортон, начальник Хиросимского отделения АВСС[22].

Доктор Митоя учтиво поклонился и прижал руку к левому боку.

— Я уже имел удовольствие встречаться с вами, мистер Нортон, — сказал он. — Кажется, это было два года назад, мы виделись у нашего министра здравоохранения господина Хасимото. Садитесь, пожалуйста.

Директор госпиталя прекрасно говорил по-английски, и только иногда мягкое «р», проскальзывавшее вместо непривычного для японца «л», выдавало, что этот язык не является его родным.

Нортон погрузился в кресло напротив Митоя и вытянул ноги. Митоя опустился на стул, пододвинул через стол гостю сифон и небольшой лакированный ящик.

— Содовая, сигареты, прошу вас.

— С удовольствием. А, «Лаки Страйк»! Совсем как в Штатах в добрые студенческие времена, не правда ли? Благодарю вас.

Американец закурил.

— Вы, конечно, не очень удивлены моим посещением, мистер Митоя, не правда ли?

— Во всяком случае, оно оказывает мне большую честь и доставляет удовольствие, — механически отозвался тот.

— Это после хлопотливого служебного дня? — рассмеялся американец. — Не будем тратить драгоценного времени на комплименты. С вашего разрешения я перейду прямо к делу.

— Прошу вас, мистер Нортон.

Но Нортон вдруг замялся. Его почему-то смущала зеленоватая полутьма над бумажным абажуром настольной лампы, голые стены, непроницаемое, как маска, темное лицо хозяина, сидевшего очень прямо по ту сторону стола.

— Коротко говоря, — немного резко произнес Нортон, — меня интересуют два пациента, поступившие к вам пятнадцатого… Но начнем по порядку, дорогой коллега. Как случилось, что рыбаки из Коидзу попали к вам? Кто их надоумил?

— Им посоветовал обратиться к нам мистер Тоои, городской врач Коидзу. Вам, оказывается, известно, что пациенты прибыли оттуда?

— Да, я это знаю. Кстати, как далеко этот Коидзу от Токио?

— В нескольких часах езды. Маленький приморский городок около Сидзуока. Так вот, доктор Тоои предположил сначала, что у них «бери-бери». Внешние симптомы были как будто налицо: потемнение кожи, нарывы, гнойные выделения и так далее. Но было и другое, чего Тоои объяснить никак не мог. У судового механика Мотоути прядями выпадали волосы. Больные не испытывали характерной для «бери-бери» ломоты в суставах. Они были очень слабы и отказывались от воды и пищи. В распоряжении Тоои не было почти никаких средств для производства необходимых анализов. Но он имел дело с «бери-бери» почти всю свою жизнь, и ему стало ясно, что болезнь рыбаков незнакома ему. Он послал двух пациентов: механика Мотоути и молодого рыбака Хомма — к нам с письмом.

— Двух?

— Да, остальные пока остались у него в больнице. Двадцать один человек.

— И вы, разумеется, сразу поняли, что это за болезнь?

— Нет, не сразу.

Митоя теперь не испытывал ни малейших сомнений относительно того, что Нортону прекрасно известно все о «Счастливом Драконе». Непонятно было только, чего он хочет от директора госпиталя. Но Митоя был терпелив и осторожен. Он выдвинул один из ящиков стола и, роясь в нем, продолжал:

— Никаких возбудителей болезни найти не удалось. Но сразу бросились в глаза два обстоятельства. Во-первых, необыкновенная бедность крови лейкоцитами, во-вторых, ненормальное содержание белка в моче. Это, конечно, ничего не объясняло, и я обратился к обстоятельствам, предшествовавшим заболеванию.

— Что сами пациенты думают о своей болезни?

— О, они ничего не могли сказать. Так же, как и я… тогда.

Нортон быстро взглянул на Митоя. Тот вертел в руках, складывая и разворачивая, листок бумаги, который он достал из стола.

— Вы хотите сказать, что теперь…

Митоя кивнул головой.

— Вот именно, мистер Нортон. Я вспомнил кое-какие газетные сообщения — кажется, это было полмесяца назад, если я не ошибаюсь, — и сопоставил симптомы таинственного заболевания с некоторыми явлениями, свидетелями которых оказались рыбаки во время своего последнего плавания, а также с данными одного документа, случайно сохранившегося у меня со времен войны. Это дало мне возможность сделать кое-какие выводы.

Наступило молчание. Нортон старался собраться с мыслями.

— Вы упомянули о некоторых явлениях, коллега, — сказал он. — Не откажите в любезности…

Доктор Митоя рассказал все, что ему было известно со слов рыбаков.

— …после этого на них посыпался белый, похожий на муку порошок — «пепел горящего неба», как они говорят. Он густо сыпался сверху, словно снег.

— Совершенно верно. — Американец удовлетворенно кивнул. — Порошок, похожий на муку… Значит, 1 марта они находились в районе Маршалловых островов, вы сказали?

— Конечно, это только мое предположение, мистер Нортон. Но ясно одно: несчастные рыбаки случайно оказались в той части океана, где ваши соотечественники испытывали какую-нибудь ужасную военную новинку. В результате характерная болезнь: выпадение волос, нарывы на теле, слабость, уменьшение числа лейкоцитов. Я обратился к одному старому документу, он сохранился у меня с тех времен, когда я работал с жертвами Хиросимы и Нагасаки. — Митоя мельком посмотрел на бумагу, лежавшую перед ним на столе. — Вот, пожалуйста. Это история болезни некоего Асадзо Тадати, умершего в начале сорок шестого года. Симптомы совпадают полностью. Интересуетесь?

Нортон покачал головой.

— У меня в отделении огромный архив подобных бумаг. Должен признать, что ваша логика безупречна. И ваш вывод?

— Несомненно, они поражены жесткой радиацией.

— Но интересно, — продолжал Нортон, — что вы думаете об этом пресловутом пепле? Какую он играет роль?

— Право, не знаю, мистер Нортон. Вы слишком многого хотите от меня. Я ведь всего-навсего обыкновенный терапевт… Хомма, их мальчишка-кок, привез нам немного, граммов пятьдесят. Обыкновенный известняк, ничего больше.

Рука Нортона с сигаретой остановилась на полпути ко рту.

— Известняк… — медленно проговорил он и вдруг торопливо закивал головой: — Да, разумеется, известняк, мел, кораллы… И вы не заметили в нем ничего особенного?

— Особенного? Нет. А вы полагаете, что он, этот известняк, имеет какое-нибудь отношение…

— О-кэй, коллега. — Нортон притушил сигарету в пепельнице и выпрямился. — Теперь мне все совершенно ясно, и я могу рассказать вам, что случилось.

Доктор Митоя удивленно поднял реденькие брови.

— Дело в том, — продолжал Нортон, — что вы оказались очень недалеко от истины, предположив, что ваши рыбаки явились жертвой мощного радиоактивного излучения. Но это не была жесткая радиация, то есть гамма- и нейтронное излучение в момент взрыва, хотя, возможно, ваши пациенты могли пострадать и от нее. Вы, очевидно, читали в газетах, что первого марта на небольшом атолле в районе Бикини было проведено испытание нового сверхмощного вида вооружения — термоядерной, или, как ее чаще называют, водородной, бомбы.

Митоя молча кивнул.

— Чудовищной силы взрыв, — продолжал Нортон после минутной паузы, — измельчил в порошок атолл, поднял миллионы тонн этого порошка в воздух и разбросал на сотни миль вокруг.

— «Небесный пепел», — пробормотал Митоя.

— Это и был «небесный пепел», совершенно верно. Но самым страшным оказалось то, что этот пепел не просто известковая пыль. Температура в миллионы градусов, возникшая в момент взрыва, придала элементарным частицам — продуктам термоядерной реакции — такие скорости, что они получили возможность проникать в ядра атомов всех веществ, находящихся в районе взрыва. В ядра атомов солей океанской воды, газов, из которых состоит воздух, в ядра атомов, входящих в состав коралла и материалов, из которых была построена оболочка бомбы. Как правило, всякий атом, ядро которого захватило постороннюю частицу, становится радиоактивным. Теперь вы понимаете, коллега? Излучение непосредственно от взрыва могло и не угрожать рыбакам, поскольку оно поглощается на сравнительно недалеких расстояниях от эпицентра. Но масса радиоактивной коралловой пыли, осыпавшая их с неба, оказалась для них роковой. По виду она ничем не обнаруживала своих страшных свойств. И несчастные вдыхали ее, поглощали с пищей, она забивалась в уши, в глаза, в складки кожи… а ведь известно, коллега, что рыбаки в плавании не отличаются чистоплотностью, и они не смывали ее, вероятно, в течение нескольких дней. Они плыли домой, а радиация делала свое дело, и только теперь ее действие стало сказываться в полной мере. В клетках живого человеческого организма под ударами смертельного излучения рушится молекула за молекулой…

— Мне все ясно, мистер Нортон, — прервал его Митоя. Он морщился, словно от боли. — По-моему, это очень похоже на преступление.

Нортон насупился.

— Вы понимаете, коллега, мне не приходится оправдываться. Это большая неприятность. Очень большая. Но, по-моему, вы сгущаете краски. Преступление… Я бы сказал, несчастный случай. Вашим рыбакам просто не повезло, вот и все. И если это вас утешит, пострадали не только они. Проклятой пылью были осыпаны все близлежащие атоллы, в том числе два или три обитаемых. Поражено более двух сотен туземцев и несколько американцев. Американцев, коллега! Правда, их сразу отправили в госпиталь на Кваджелейн, и их состояние, кажется, уже не вызывает опасений. Если бы капитан «Счастливого Дракона» догадался подать сигнал бедствия, с его экипажем тоже все было бы в порядке. И потом, кто виноват, что они забрались в запретную зону? Не смотрите на меня так, будто я виноват во всем случившемся. Конечно, наши военные проявили известную неосторожность. Поверьте мне, я никогда не был сторонником этих… этих экспериментов. Но наше дело — лечить, а не разбираться в сложных и спорных политических вопросах.

Он помолчал, покусывая нижнюю губу.

— Скажите, пожалуйста, коллега, как вы намерены лечить этих людей? Насколько мне известно, у вас и у вашего персонала нет ни необходимых знаний, ни оборудования, ни медикаментов. Или я ошибаюсь?

Директор госпиталя склонил голову в знак того, что гость не ошибается.

— Убедившись в правильности моих догадок относительно природы их заболевания, я сразу же решил обратиться к профессору Удзуки. Сегодня я звонил к нему и просил зайти, но… — Митоя был настолько раздражен, что позволил себе подпустить собеседнику шпильку: — У господина профессора Удзуки, вероятно, и без того слишком много дел подобного рода. Он так и не пришел.

— Да, — спокойно подтвердил Нортон, — за последнее время в отделения нашей комиссии поступили новые партии жителей Хиросимы и Нагасаки с рецидивами лучевой болезни. Дела сейчас там по горло и для наших и для ваших специалистов. Но мистер Удзуки не пришел к вам совсем по другой причине.

— А именно?

— По предложению властей он подготавливает для экипажа «Счастливого Дракона», в том числе и для ваших пациентов, места в другом госпитале — в Первом Национальном.

Митоя только слегка пожал плечами. Выражение его лица не изменилось.

— Еще один вопрос, мистер Нортон, если позволите. Насколько я понял, профессор Удзуки не почтил меня своим посещением потому, что взять на себя этот труд решили вы. Не скажете ли, чему я обязан…

Нортон усмехнулся и нерешительно поскреб подбородок.

— Видите ли, — сказал он мягко, — мы считаем, что пристальное наблюдение за ходом болезни… и за ходом лечения, конечно, может дать мировой науке массу ценнейшего материала по особенностям лучевых болезней, тем более, тут такой необычный случай.

Директор госпиталя Токийского университета сегодня удивлял самого себя. Он грубо, почти вызывающе сказал:

— Американские ученые будут экспериментировать с японскими морскими свинками? Так это следует понимать? А если морские свинки откажутся от экспериментов?

Нортон нахмурился.

— Повторяю, коллега, вы слишком сгущаете краски. Я понимаю ваше настроение и… и все такое. Но давайте смотреть на вещи здраво. Следует не препираться, а стараться облегчить участь этих несчастных. — Он помолчал и угрюмо сказал: — Не будете ли вы любезны показать мне моих будущих пациентов?

Гость и хозяин поднялись одновременно. У дверей Митоя задержался, вежливо пропуская вперед Нортона.