Когда-то один уникум вот так же, как Жорж, протянул мне руку. А когда я её пожал — ощутил боль. Может, и Жорж задумал нечто подобное? Что ж, если так — переживу, опыт есть. Да и вторая рука у меня свободна. Сломаю Жоржу челюсть раньше, чем он успеет сообразить, что план провалился.
Успокоив себя такой мыслью, я пожал протянутую руку.
Предчувствие беды было до такой степени сильным, что в первое мгновение я действительно ощутил боль. Фантомную боль-воспоминание о том, как тысячи игл вонзаются в ладонь. И левая рука дёрнулась для удара, но я вовремя её остановил.
На самом деле никакой боли не было. Была лишь сухая и тёплая ладонь Жоржа. Его открытый взгляд и полуулыбка.
— И что всё это значит на самом деле? — Я задержал его руку в своей. Сжал посильнее — так, чтобы было ясно: если захочу, то раздавлю аристократические косточки в костную муку.
— Только то, что я сказал, — улыбнулся Жорж. — Наша вражда, в том виде, в котором она пребывала до сих пор, не имеет ни малейшего смысла. А значит, мы, как разумные, здравомыслящие люди, должны её прекратить. Ну хорошо, признаю: поддерживал вражду в последнее время лишь я один. Стало быть, это я должен её прекратить. Что, собственно, и делаю.
— «В том виде, в котором она пребывала до сих пор», — повторил я.
Улыбка Жоржа сделалась шире.
— Именно так, господин Барятинский. Именно так.
Я разжал пальцы. Жорж опустил руку.
Взгляд его переместился с моего лица мне за спину.
— Не представите меня вашей спутнице, господин Барятинский?
— Не считаю нужным, — отрезал я.
— Я бы не назвал это вежливым.
— А я бы не назвал вежливым себя.
— Что ж, как вам угодно, господин Барятинский. За сим — разрешите откланяться.
Жорж и в самом деле отвесил мне неглубокий поклон. Оглядел на прощанье Свету — её босые ноги заинтересовали его, кажется, даже больше, чем свечение — и прошёл мимо нас к лестнице. Я посмотрел ему вслед. На середине пути Жорж обернулся и сказал:
— Скоро я докажу вам, господин Барятинский.
— Что именно? — спросил я.
— Что вражда бессмысленна. — И Жорж снова широко улыбнулся.
На этом диалог завершился. Я подтолкнул Свету к выходу. Когда мы оказались на крыльце, она глубоко вдохнула — так, будто на протяжении всего разговора не дышала.
— Дерьмо, — сказал я тихо. — Словами не выразить, как мне это всё не нравится.
— Я чувствую Тьму в этом человеке, — прошептала Света. — Чувствую!
— Охотно верю. Теперь понять бы, к чему всё это ведёт. Какого хрена Жорж забыл на чёрной лестнице? Он сюда сроду не заглядывал. Что он скрывает? И кто он теперь? Новый Юнг?..
— Опять ступеньки, — невпопад, угрюмо ответила Света, глядя перед собой.
— Всего-то три штуки, — улыбнулся я. — Давай, помогу.
Я спустился первым и протянул ей руки. Света, глубоко вдохнув, оперлась на них и спустилась.
Мимо привратника она прошла невидимой, держась за меня. Мне и слова не было сказано — к отлучкам господина Барятинского в любое время дня и ночи привыкли уже, кажется, все.
А возле машины возникла заминка. Я открыл для Светы дверь, но не почувствовал, что она стремится внутрь.
— Что опять не так? — со вздохом спросил я.
Говоря, старался мониторить пространство вокруг. Не хватало ещё, чтобы кто-нибудь увидел, как я стою и болтаю сам с собой.
— Зеркала, — сказала Света.
— О, чёрт. — Я вспомнил занавешенное зеркало в своей комнате, рассказ Светы о Страже, и поморщился. — Ну ладно.
Ездить без зеркал, конечно, такое себе удовольствие, но подобным опытом я обладал. Лучше лишний раз обернуться и посмотреть назад, чем увидеть, как на полном ходу из зеркала в салон выскакивает Страж.
Я снял оба боковых зеркала. Скрутил то, что в салоне. И бросил всё это добро в багажник.
— Так лучше?
— Да, — с облегчением сказала Света.
Уселась на пассажирское сиденье, одновременно сделавшись видимой.
— Ты какая-то бледная, — заметил я. — Жорж напугал?
— Нет, — мотнула головой Света. — Эта невидимость меня измучила. И лестница.
— Ну… отдыхай.
Я закрыл дверь. А пока обходил машину, боролся с неутешительными мыслями.
Невидимость, значит, её измучила. За каких-то, суммарно, пятнадцать минут. Я, конечно, невидимым делаться не умею, да и никто из моих знакомых таким умением не хвастался — кроме, возможно, Его Величества. Но что-то мне подсказывает, что невидимость не должна быть слишком накладным в плане магии заклинанием.
Хороша помощница в борьбе с Тьмой, ничего не скажешь.
— Государю императору — ура! — завопили вдруг с неба.
Я, не оглядываясь, отворил заднюю дверь. В салон молнией влетел Джонатан. Вскрикнула от неожиданности Света.
— Ну вот, — улыбнулся я. — Команда в сборе.
Сел за руль, запустил движок.
— Рычит, — заметила Света, прислушиваясь.
— Не бойся. Это он не со зла.
— Я не такая уж слабая.
— Что? — Я посмотрел на Свету.
— Ты ведь об этом подумал только что.
— Откуда тебе знать, о чём я думаю? — прозвучало резче, чем мне хотелось.
— Ты был разочарован. По твоему лицу это было видно, когда я сказала, что меня измотала невидимость. Но, Костя, пойми: я много времени провела в темноте, где была единственным источником света. Тьма почти сомкнулась надо мной, когда подоспел ты. Мне нужно время, чтобы восстановить силы.
— Так ты подзаряжаешься от света? — спросил я. — Лампы, огонь, солнце?
Света кивнула:
— Да. Всё, что ты перечислил, несёт в себе пусть крошечный, но отблеск истинного Света. И даже ночь в твоём мире для меня — счастье, потому что полной темноты здесь не бывает.
— Ох и неудачный же город ты выбрала для восстановления, — вздохнул я, посмотрев через лобовое стекло на серое небо. — И неудачный сезон…
— Ничего страшного. Здесь гораздо больше Света, чем тебе кажется. И, возможно, именно поэтому Тьма до сих пор не смогла ничего с ним сделать.
— А может, она не смогла это сделать из-за того, что мы с ребятами до сих пор успешно отбивали прорывы? — усмехнулся я.
Света отзеркалила мою усмешку:
— А благодаря чему вы их отбивали, напомни?
Тут мне пришлось промолчать. Крыть нечем.
Выехав с парковки, я задал один из вопросов, которые меня тревожили ровно настолько, чтобы поболтать в дороге.
— А тот метеорит?
— Метеорит? — недоуменно повернулась ко мне Света.
— Ну да. Ты обещала помочь, и с неба рухнул метеорит. Который потом начал меня звать. Из него получилось новое оружие для меня и остальных.
— Ах, это, — Света улыбнулась. — Метеорит… Не знала, что оно так красиво называется. Помнишь, я говорила о великой горе, с которой льётся Свет?
— Забудешь такое…
— Метеорит — крошечная часть той горы.
Странно, конечно, однако некоторой логике вполне соответствует. Если есть гора, с которой льётся Свет, и есть метеорит, из которого получилось оружие, само собой несущее Свет, то почему бы и не рассматривать их как часть и целое.
— И как тебе такое удалось? — спросил я, выруливая на трассу. — Отколоть от горы часть? Ты ведь была заперта?
— Не могу сказать, что было легко, — вздохнула Света. — Те сущности Тьмы, что окружили меня, продвинулись разом на три шага, когда я это сделала. А раньше за все прошедшее время они шагнули лишь двенадцать раз. Я основательно ослабла. Ещё бы чуть-чуть, и…
Света замолчала, но мне продолжения и не требовалось. К чему шла вся та ситуация, уже было ясно.
Я усмехнулся и покачал головой.
— Что такое? — спросила Света.
— Да так… Подумал вдруг.
— О чём?
— О том, что в моём родном мире я всего лишь сражался против существующего политического строя. И многие за одно только это считали меня чуть ли не богом, спустившимся с небес. На меня молились, буквально. Как-то раз я это слышал и даже видел — странное ощущение… Здесь, в новом мире, я стал магом. За год выровнял магический баланс. Сделался легендой и кумиром, личностью международного масштаба. И вот теперь я каким-то образом ввязался в войну Света и Тьмы. Насколько понимаю, основополагающих категорий всего мироздания в целом. И возникает вопрос: а что дальше? На что меня хватит ещё? Что будет, когда я пересеку ту границу, за которой никогда не бывали ни Свет, ни Тьма?
— Такой границы нет.
— А в моём мире говорили, что магии нет, — парировал я. — Здесь, в этом мире, по первости мне говорили, что нет магии, кроме белой и чёрной. Потом внезапно оказалось, что существует ещё Изначальная. А она, в свою очередь, основана на Свете и Тьме.
Света не ответила. Я покосился на неё. Она вдруг сжалась на сиденье, подтянув колени к животу. Мимо нас пролетел встречный автомобиль — судя по номерам, имеющий непосредственное отношение к императорскому двору.
Сначала я подумал, что Света беспокоится по этому поводу, хотел даже сказать, что вряд ли это по нашу душу. Потом сообразил, что для Светы все машины пока — на одно «лицо». И боится она просто здоровенного куска металла, несущегося навстречу с огромной скоростью. А тот факт, что сама она сидит внутри другого такого же куска, уверенности отнюдь не добавляет.
— Не бойся, — сказал я. — За рулём твоего автомобиля — отличный водитель. На заднем сиденье — выдающийся навигатор, оперирующий линиями вероятности так же легко, как швея — нитками. В аварию не попадём, беспокоиться не о чем.
— Навигатор? — пробормотала Света.
— Государю императору — ура! — гаркнул с заднего сиденья Джонатан.
Света подпрыгнула от неожиданности и нервно рассмеялась.
Припарковался я там, где всегда — чуть поодаль от хижины Мурашихи. Мысленно посмеялся, представив, как могла бы подступиться к дорогому красивому автомобилю местная шпана и обнаружить, что зеркал на нём нет. Наверное, подумали бы, что их опередили. А может, ничего бы не подумали. Просто стёкла побили от злости.
Впрочем, побитые стёкла и скрученные зеркала — не мой вариант. В Чёрном городе каждая собака знает, что этот автомобиль принадлежит молодому князю Барятинскому. И пусть мои подвиги на магических полях сражений для здешних обитателей — штука малопонятная, есть то, от чего они отмахнуться не могут. Например, расположение ко мне уважаемого человека Федота Комарова. Да и той же Мурашихи — уверен, что некое соглашение относительно неприкосновенности клиентов, приезжающих к прорицательнице, между бабкой и шпаной существует.
А есть ещё и Клавдия Тимофеевна — девушка, чьё огромное светлое сердце облагодетельствовало весь Чёрный город. И о том, что я ей по мере сил помогаю, не знает только ленивый… В общем, чего-чего, а покушения на личный транспорт мне опасаться точно не стоит.
Открыв дверь, я помог Свете выбраться наружу. Выглядела она так себе, поездка явно не пошла на пользу. Бледная, круги под глазами. Свечение уже не ощущалось вовсе.
— Слушай, поправь меня, если ошибаюсь, но по-моему результат восстановления сил должен выглядеть как-то иначе, — сказал я, разглядывая её. — Что-то идёт не так?
Света опустила взгляд и вздохнула.
— Я не знаю… Пока что я чувствую себя странно. Возможно, это пройдёт.
— А возможно?..
— А возможно, я просто не приспособлена к существованию в мире людей.
— И же что произойдёт, если действительно не приспособлена?
— Ну… Тогда я исчезну.
Прекрасно. Прелесть, что за новости. Ну как тут не возрадоваться… Ладно, будем решать проблемы по одной. Сначала — Мурашиха.
Света держалась за мою руку. Да чего там — практически висела на мне, пока мы шли к хижине. Людей поблизости не наблюдалось, зато накрыло вдруг каким-то гнетущим чувством. Навалилась апатия, захотелось лечь и уснуть…
— Тьма, — сказала вдруг Света.
— Где? — спросил я, остановившись.
— Пока — там, где ей положено быть. Но ткань мира здесь сильно истончилась. Прорыв возможен в любую секунду… Подожди немного.
Света нашла в себе силы от меня отстраниться. Подняла руки, и я с трудом подавил возглас изумления.
В руках Светы появился податливый луч. Выглядел он скорее как тонкая верёвка, но в световой его природе сомневаться не приходилось. Света начала делать движения, как будто шила. И Свет ложился в аккуратные стежки, висящие в воздухе над хижиной Мурашихи. Один, два, три, четыре — всего пять швов. Луч «закончился». Света махнула рукой.
Ого! Швы отлетели от нас, стремительно увеличиваясь. Они росли и росли, закрывая собой хижину, часть неба, горизонт…
Наконец, исчезли вовсе. Вместе с той непонятной дрянью, что так угнетала.
— Вот и всё, — вздохнула Света.
— Ты… залатала прореху?
— Ну, не то чтобы залатала. Правильнее сказать — восстановила. Всё сделалось как было, теперь прорыв здесь не вероятнее, чем в любом другом месте.
— И ты сделала это так запросто? В таком состоянии?
Света вяло улыбнулась:
— Я ведь — Свет. Ну, почти…
Только теперь я вспомнил, из-за чего в принципе ввязался в аферу с извлечением Светы из лабиринта.
Книга! Чёртова книга, написанная Юнгом, и, по словам Витмана, несущая в себе сведения о местах потенциальных прорывов.
Ладно. Вернёмся в академию — надо будет этим заняться уже вплотную. А пока разобраться, что произошло здесь. Каким образом Юсупов самопроизвольно восстал из мертвых. Не нравится мне эта прореха над хижиной Мурашихи. Ох, как не нравится…
— Идём, — тронул я Свету за плечо. — Познакомлю тебя с одной мировой бабкой.
— Дерьмо, — сказал я, войдя в хижину.
— Здравствуйте, — сказала растерявшаяся Света.
И то, и другое осталось без ответа. Отвечать было особо некому, хотя Мурашиха в доме, безусловно, присутствовала. Дородная старуха лежала на полу рядом со столом. Её невидящие глаза смотрели в потолок, а из груди торчала рукоятка столового ножа.
Бурю эмоций, которая поднялась у меня в груди, словами не передать. Я стиснул зубы и силой воли заставил себя успокоиться.
У меня появился ещё один счёт к Жоржу Юсупову, который тот оплатит. И ещё как, сукин сын, оплатит! Тут уже никакие папочкины просьбы не сыграют роли. Убить старуху — как это, чёрт побери, низко!
— С ней что-то не так, — заметила Света.
— Это называется «смерть», — буркнул я.
— Да-а-а? — протянула Света.
Наверное, она не очень понимала, что такое «смерть».
— Государю императору — ура! — завопил Джонатан, который вошёл в хижину вместе с нами.
— Да тише ты, — поморщился я. — Прояви хоть немного уважения.
Нужно было решить, что делать дальше.
Позвонить в полицию? По-хорошему, надо бы. Но появление здесь полиции вызовет тьму вопросов, которые мне совершенно точно не нужны.
Сходить к соседям, сказать, чтобы они позвали городового? То же самое, только с немного отложенным эффектом.
Удалиться, будто меня здесь не было, и пусть Чёрный город сам решает свои проблемы?.. Мерзко. Хотя — бабка ведь была осведомительницей Витмана… Вот ему, наверное, стоит позвонить. Да.
Я рассуждал вслух, сам с собой, пытаясь успокоить мало закалённую нервную систему Кости Барятинского, который не привык иметь дело с мертвецами.
Джонатан Ливингстон меня не слушал. Он подошёл к бабке и запрыгнул на её внушительный живот. После чего повернулся ко мне и заорал по-чаячьи, без слов.
— Что? — развёл я руками. — Что ты творишь?
Чайка недвусмысленно топталась на бабке.
— Обыскать её, что ли? — предположил я.
Мурашиха — дама непростая, могла перед смертью что-то заначить. Что-то полезное для меня и для нашего общего дела.
Я подошёл ближе. Одна рука Мурашихи покоилась на её животе, ладонь была сжата в кулак. По этому кулаку Джонатан тюкнул клювом и посмотрел на меня.
Присев на корточки, я принялся разжимать окоченевшие пальцы. Та ещё работёнка. Но уже отогнув первый, понял, что стараюсь не напрасно. В кулаке Мурашиха зажимала клочок бумаги.
— Молодец, старушка, не подкачала, — пробормотал я. — Ну давай, не упрямься…
Наконец, бумага оказалась у меня. На клочке было накарябано всего два слова:
«Вын нош».
Я перевернул бумажку на другую сторону — ничего. Вновь перечитал слова. Что это? Какое-то заклинание? Имя? Ругательство, принятое в Чёрном городе?
— Вын нош, — прочитал я вслух и только теперь сообразил, что, скорее всего, имелось в виду.
— Государю императору — ура! — гаркнул Джонатан и долбанул клювом по рукоятке ножа.
— Чудны дела твои, Мурашиха, — покачал я головой.
Но отказать другу в последней просьбе не сумел. Взялся за рукоятку и, привстав, с усилием выдернул нож.
На лезвии не было ни капли крови. И сразу, как только оно покинуло тело, Мурашиха глубоко и хрипло вдохнула.