Перемены

Глава одиннадцатая

Я снова откинул ковер, накрывавший люк в лабораторию. Почти все сомнительные предметы я упаковал в большую нейлоновую спортивную сумку. Я вскинул ее на плечо, схватил плащ, посох, жезл — и едва не угробился, пытаясь спуститься по стремянке с удвоенной скоростью. Мне удалось затормозить в паре ступенек от бетонного пола, после чего пришлось подняться обратно, чтобы запереть люк. Я привинтил с нижней его стороны пару простых засовов, чтобы у нас с Кузнечиком имелась возможность дать знать друг другу о том, что процесс внизу не терпит помех.

— Что там у тебя? — поинтересовался со своей полки Боб.

— Боб, мне нужно, чтобы ты отключил обереги.

— Но почему ты сам не можешь этого сде…

— Потому, что я могу дезактивировать их на пять минут. А мне нужно заглушить их совсем. Так что шевели своей костлявой задницей и сделай, о чем прошу.

— Но их после этого неделю не…

— Да знаю я! Валяй, вырубай и побыстрее! Разрешаю тебе ради этого покинуть череп.

— Есть, кэп, так точно, кэп, — без особенного энтузиазма откликнулся Боб. Маленькое облачко оранжевого света выскользнуло из глазниц черепа и сквозь зазор между люком и полом просочилось наверх.

Я тем временем принялся запихивать в сумку все, что могло показаться подозрительным. Боюсь, делал я это без надлежащей аккуратности, но мне было не до нее.

Не прошло и минуты, как Боб вернулся и нырнул обратно к себе в череп.

— Гарри, там в дверь колотит целая шарага типов, как в форме, так и в штатском.

— Знаю.

— С чего это? — спросил он. — Что случилось?

— Неприятности, — коротко ответил я. — Слушай, что у нас здесь противозаконного?

— Я что, похож на юриста? У меня тут и справочников под рукой нет.

Сверху донесся тяжелый удар. Кто бы там ни пожаловал ко мне, они решили выбить дверь. Что ж, флаг вам в руки, ребята. Мою дверь уже вышибали. С тех пор я поставил себе стальную дверь, выбить которую можно разве что направленным взрывом.

— Где у нас антипризрачный порошок? — спросил я.

— Одна полка вверх, две направо, жестяная коробка из-под сигар в картонном ящике, — с готовностью подсказал Боб.

— Спасибо. А тот кусок носорожьего рога?

— Под полкой слева от тебя, в пластиковом контейнере.

Так мы и продолжали: Боб диктовал, я набивал сумку. Покончив с этим, я сорвал со стены карту Паранета и сунул ее туда же поверх барахла. За ней последовал список членов Паранета с адресами и телефонами. Меньше всего мне хотелось, чтобы ФБР посчитало меня членом разветвленной террористической сети.

Последним я сунул в сумку череп с Бобом и застегнул ее, оставив небольшое отверстие, чтобы он мог смотреть. Затем снял со стены два Меча (по меньшей мере один из них засветился в делах об убийствах в Чикаго и окрестностях), пристегнул их специальными ремешками на бок сумки и на всякий случай примотал еще и скотчем. Я закинул сумку на плечо и крякнул. Черт, тяжеленная вышла бандура.

Наверху не смолкали удары и лязг. Потом послышался резкий хруст. Я поморщился. Может, дверь с рамой у меня и бронированные, но крепятся они к старой деревянной стене, возведенной едва ли не в позапрошлом веке. Похоже, стена-то и начала подаваться.

— Говорил же тебе, — пробубнил Боб из сумки. — Давно пора было разведать, в какую часть Небывальщины можно попасть отсюда.

— А я тебе говорил уже, — парировал я, — что меньше всего мне хочется ослаблять барьер между моим домом и чертовой Небывальщиной, привлекая внимание всяких разных голодных бяк и бук, которые могут бродить по ту сторону.

— Вот и зря говорил, — настаивал Боб. — И я тебе так и говорил.

Наверху послышался оглушительный грохот, чей-то голос выкрикнул: «ФБР!», — одновременно с другим, кричавшим: «Полиция!»

Мгновение спустя кто-то испуганно выругался, и тут же грянул выстрел.

— Что это было? — пронзительно взвизгнул кто-то.

— Кошка, — отозвался полный презрения голос агента Тилли. — Ты стрелял по гребаной кошке. И промазал.

Мистер. Сердце едва не выпрыгнуло у меня из груди. Я совершенно о нем забыл. Правда, похоже, верный своей натуре, Мистер сам о себе позаботился и сбежал.

Несколько человек сверху разом захихикали.

— И ничего смешного, — огрызнулся второй голос. Ну да, разумеется, Рудольф. — Этот тип опасен.

— Чисто! — доложил голос из соседней комнаты — то есть моей спальни с ванной, поскольку других комнат у меня нет. — Здесь ничего.

— Черт, — выругался Рудольф. — Он где-то здесь. Ваши люди точно видели его в окно?

— Они видели в окно какое-то движение минут пять назад. Никто не говорил, что это он. — Агент Тилли немного помолчал. — А, ну да. Может, он там, в подвале… ведь это люк в подвал, верно?

— Вы расставили людей у окон? — спросил Рудольф.

— Да, — устало выдохнул Тилли и повысил голос, словно обращаясь к кому-то, стоявшему в дальнем углу гостиной. — Дом оцеплен. Ему некуда деться. Будем надеяться, он сам выйдет и сдастся без лишнего шума. Мы проследим, чтобы при этом соблюдались его законные права и все такое, и если он будет нам помогать, его очень быстро отпустят.

Я помедлил. У меня еще оставался выбор.

Я все еще мог поступить так, как предлагал Тилли. В долгосрочной перспективе это могло бы оказаться самым удачным для меня решением. Меня бы допросили, и любой маломальский разумный человек (к Рудольфу это не относится) очистил бы меня от подозрений. Я даже мог бы натравить их на графиню и ее чикагский бизнес — пусть попортят ей жизнь немного. А потом я вернулся бы к прежнему статус-кво: осторожному сотрудничеству с властями. Все так — только это заняло бы сколько-то драгоценного времени. По меньшей мере пару дней.

А такого запаса у меня не было.

Агент Тилли показался мне более или менее разумным человеком. Но если бы я вышел сейчас к нему, заявляя о своей невиновности, а потом почти сразу же исчез, мне можно было бы пришить как минимум сопротивление при аресте. Сложись даже все обстоятельства в мою пользу, несколько дней в кутузке обеспечены, а этого мне хотелось меньше всего. Ну, и еще: помочь Мэгги агент Тилли не мог бы ничем.

И еще, надо признаться, я здорово разозлился. В конце концов, это, черт подери, мой дом. И я не люблю, когда в него вламываются за просто так, по наущению гниды вроде Рудольфа. Во мне и без того накопилось достаточно ненависти, но эти чужие голоса в моей гостиной разом добавили к этой злости еще одну, изрядную порцию. Как-то я засомневался, что смогу сохранять вежливость достаточно долго.

Поэтому, вместо того чтобы задержаться для беседы, я повернулся и шагнул в мой магический круг.

— Aparturum, — прошептал я, махнул посохом слева направо, и края реальности разошлись, закрутившись как старый пергамент. Из открывшейся пустоты лился неяркий зеленый свет, очертивший прямоугольник высотой в семь футов и шириной чуть больше трех — дверь из моей квартиры в Небывальщину. Правда, о том, что ждет меня за этой дверью, я не имел ни малейшего представления.

Лязгнули засовы люка на потолке. Я услышал, как кто-то требует принести пилу. Люк сидел в проеме неплотно: они запросто смогут просунуть в щель полотно и в считанные секунды перепилить задвижки.

Я накачал побольше энергии в браслет-оберег и выстроил вокруг себя защитный барьер. Сердце колотилось как безумное. Шагнув в разделяющую два мира дверь, я с большой долей вероятности мог оказаться на дне озера расплавленной лавы или на краю бездонного водопада. И узнать я это мог, только сделав шаг.

— Говорил же я тебе, — нудил Боб.

Над головой взвыл и тут же захлебнулся электромотор. Послышались удивленные голоса. Потом в щель просунулось узкое полотно, и кто-то принялся пилить задвижки вручную.

Я сделал шаг и оказался в Небывальщине.

Я напрягся в ожидании чего угодно. Леденящего холода. Испепеляющего жара. Сокрушающего давления водной толщи — даже полного вакуума. Окружавший меня барьер не пропускал воздуха, что по идее должно было сохранить мне жизнь — по крайней мере на несколько мгновений.

Во всеоружии, прикрывшись силовым щитом, изготовив к огню свой жезл, я шагнул в Небывальщину, и окружавший меня шар защитной энергии приземлился на…

…симпатичную, заботливо ухоженную клумбу фиалок.

Силовое поле расплющило их, мгновенно превратив в подобие гербария.

Медленно, напрягая все чувства в ожидании подвоха, я огляделся по сторонам.

Я находился в саду.

Больше всего это напоминало Италию. Лишь малая часть цветов и кустов росла на клумбах. Остальные кто-то рассадил так, чтобы казалось, будто они выросли сами собой. С неба пулей спикировала птичка-колибри размером не больше серебряного доллара, сунула клюв в особенно яркий цветок и улетела дальше. Мимо с жужжанием пролетела пчела — не огромный мохнатый перепончатокрылый мутант, а обычная, нормальная пчела.

И нечего смеяться. Приходилось мне встречать и мутантов.

Я позволил воздуху проникнуть сквозь защитную оболочку и осторожно принюхался. Каким бы приятным местечком все это ни выглядело, никто еще не говорил, что атмосфера здесь не насыщена, скажем, хлором.

Здесь пахло солнечным осенним днем — из тех, когда в светлое время тепло, но ночью могут случиться заморозки. Вместе с воздухом под оболочку проникли и звуки: ленивый птичий щебет, журчание воды.

Боб, разумеется, не упустил возможности похихикать.

— Берегись, босс! — верещал он. — Только глянь на эту свирепую мегабелку! — вещал он, правда, неразборчиво, поскольку давился смехом. — Боже мой! Этот фикус сейчас тебя проглотит!

Я испепелил его взглядом и потратил еще минуту на осмотр окрестностей. Потом осторожно убрал защитное поле. Оно поглощало чертову уйму энергии; попытайся я удерживать его дальше, это могло бы вовсе лишить меня сил.

Ничего не произошло.

Я все еще находился в очаровательном саду, в разгар дремотного полуденного зноя.

— Видел бы ты свое лицо, — заметил Боб, с трудом сдерживая смех. — Словно ты ожидаешь встречи с разъяренным драконом или чего-нибудь в этом роде.

— Заткнись, — бросил я вполголоса. — Это Небывальщина. И покой здесь уже сам по себе подозрителен.

— Не все места в мире духов полны кошмаров, Гарри, — убеждал меня Боб. — Вся вселенная основана на равновесии. На каждое темное место приходится по меньшей мере одно светлое.

Я совершил еще один полный оборот вокруг своей оси, выискивая угрозу, и лишь после этого махнул посохом слева направо, закрыв проход из моей лаборатории. После чего продолжил осмотр окрестностей.

— Звезды небесные, Гарри, — хихикнул Боб. — Это, наверное, на тебе длительное ношение серого плаща так сказывается? Тебе не кажется, что это паранойя?

Я насупился, но осмотра не прекратил.

— Слишком. Все. Просто.

Прошло пять минут, а ничего так и не случилось. Трудно оставаться в должной степени настороженным и параноидальным, когда никакой очевидной угрозы не наблюдается, а окружение столь мирно и живописно.

— Ладно, — произнес я наконец. — Может, ты и прав. Так или иначе, нам надо двигаться. Надеюсь, мы наткнемся на место, которое кто-нибудь из нас сможет узнать, чтобы выйти оттуда на одну из Троп.

— Хочешь оставить за собой след из хлебных крошек или чего-нибудь в этом роде? — поинтересовался Боб.

— Затем я тебя и взял. Запомни дорогу сюда.

— Заметано, — хмыкнул он. — Куда пойдем?

С поляны вели три тропы. Одна петляла между клумбами и высокими деревьями. Другая, каменистая, поднималась вверх по усеянному валунами склону. Третья была вымощена булыжниками зеленого цвета и пролегала через луг, открывавший неплохой обзор — не лишняя деталь, когда ожидаешь подлянки. Я выбрал третью тропу и зашагал по зеленым камням.

Шагу примерно на двадцатом или тридцатом мне сделалось как-то не по себе. Непосредственного повода для этого я не находил — чистый инстинкт, не более того.

— Боб? — спросил я, выждав секунду-другую. — Что это за цветы?

— Примулы, — не задумываясь, ответил череп.

Я застыл как вкопанный.

— Ох. Блин.

Земля содрогнулась.

Камни у меня под ногами подались, а потом вся окаймленная примулами тропинка как-то разом вздыбилась. Полезшие из земли зеленые камни в одно мгновение превратились в округлые сегменты хитинового панциря, принадлежавшего невообразимо длинной тысяченожке. В каком-то нездоровом оцепенении смотрел я на то, как из земли футах в пятидесяти от нас вынырнула голова этой твари и повернулась в нашу сторону. Она несколько раз лязгнула жвалами, живо напомнившими мне огромный садовый секатор — достаточно большой, чтобы перекусить меня в поясе.

Я оглянулся и увидел, что оставшиеся за нами пятьдесят или шестьдесят футов тропинки тоже ожили и вырвались из земли. Опустив взгляд, я сообразил, что камень, на котором я стою, остался, наверное, последним сегментом членистой твари, до сих пор лежавшим более-менее на месте.

Я пытался сохранить равновесие, но оживший камень отшвырнул меня в клумбу примул, в то время как голова исполинской тысяченожки качнулась в одну сторону, в другую, и с поистину устрашающей скоростью устремилась ко мне.

Огромные фасетчатые глаза сияли зловещим светом, а с продолжавших голодно щелкать челюстей капала слизь. Сотни ног рыхлили землю, вздымая клубы пыли. Шум они производили — что твой паровоз.

Я перевел взгляд с тысяченожки на череп.

— Говорил же! — взвизгнул я. — Слишком! Все! Просто!