Переписка и деловые бумаги

Простите за помарки. Ужасный я неряха! Если моя рекомендация что-нибудь да значит, то рекомендую ради упомянутого выбора: Евгения Вернера, молодого и маленького поэта и прозаика. Стихи его мне не особенно нравятся, но зато рассказики бывают весьма неплохие. Изредка, впрочем. Работает в "Будильнике" и еще кое-где под псевдонимом "Веди". Молод и подает надежды. Кажется, его стишки были уже в "Осколках". Если примете его радушно, то с усердием поработает и лучшее Вам пришлет. Природу любит расписывать, но это со временем пройдет. Выровняется со временем... Мой московский конкурент.

В. Д. Сушков из Казани - тоже маленький, хотя и артиллерийский штабс-капитан и разных орденов кавалер. Мой приятель. Состоит адъютантом при бригадном генерале. Пишет стихи и прозу. Либерален и, что весьма важно, умен. Работал у Вас под псевдонимом "Егоза". Большой почитатель "Осколок" и работает в них с наслаждением. Пишет пустячки, но, не окаченный холодным ответом почтового ящика, согретый радушным приемом, может дело сделать. Во время оно работал в "Стрекозе". Знаменит тем, что из-за него одну газету прикрыли. Малый славный и писака небесполезный. Человек, о котором нельзя судить по 2-3 присылам. Немножко сердится на Вашу

контору, или, вернее, находится в неведении относительно стоимости своих произведений, так как счета при гонораре не получил. После лагерей будет писать к Вам. Пока только за неимением места ограничиваюсь двумя. А за сим остаюсь В<аш> с<луга>

А. Чехов.

49. Н. А. ЛЕЙКИНУ

11 августа 1883 г. Москва.

Уважаемый

Николай Александрович!

Получил Ваше письмо и прочел его брату-художнику. Рисунок у него готов, но на кальке. Торшона в Москве нигде нет. Как быть? Брат повергнут в печаль. Рисунок превосходный, стихи цензурны, и страничка "Осколков" удалась бы как нельзя лучше, но увы! Мы (т. е. я и брат) порешили прибегнуть к Вашей любезности. Если у Вас найдется свободная минутка, то сделайте милость, распорядитесь о высылке по моему адресу и в мой счет двух-трех листов торшона (рудометовского?). Прошу Вас и сам браню себя во все лопатки! Вам, занятому человеку, не до торшона. Но Вы поручите кому-нибудь. Спасибо Вам будет великое и от меня, и от брата, и от поэта.

В Питере у меня много приятелей, праздношатающихся и не праздношатающихся. Мог бы я к ним обратиться, но не знаю их дачных адресов. Приходится отнимать у Вас время.

Недавно послал Вам пакет.

Занят я ужасно. Музы мои плачут, видя меня равнодушным. До половины сентября придется для литературы уворовывать время.

Кстати посылаю Вам рассказ Агафопода Единицына. Еще раз простите за беспокойство. Авось, и мне удастся когда-либо услужить Вам - этим только и утешаю себя, беспокоя Вас.

Брат-художник живет вкупе с братом-литератором. Адрес общий.

Кланяюсь Вам и остаюсь всегда готовым к услугам, уважающий

А. Чехов.

В "Новостях дня", разумеется, не работаю. Аг<афопод> Единицын собирается прислать Вам штук 5 рассказов. Просит не судить по посылаемому о его литераторских способностях.

Видел Е. Вернера, поругал его за то, что он по малолетству работает чёрт знает где, и внушил ему, что он погибнет и станет пьяницей, если будет сотрудничать в москов<ских> изданиях. Поверил. Он пришлет Вам, а Вы поглядите. Думаю, что сгодится... Малый с огоньком, а главное, начинающий... Жаль будет, если завязнет в лапах московских целовальников.

50. Н. А. ЛЕЙКИНУ

Между 21 и 24 августа 1883 г. Москва.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Настоящий присыл принадлежит к неудачным. Заметки бледны, а рассказ не отшлифован и больно мелок. Есть темы получше, и написал бы побольше и получил, но судьба на этот раз против меня! Пишу при самых гнусных условиях. Передо мной моя не литературная работа, хлопающая немилосердно по совести, в соседней комнате кричит детиныш приехавшего погостить родича, в другой комнате отец читает матери вслух "Запечатленного ангела"... Кто-то завел шкатулку, и я слышу "Елену Прекрасную"... Хочется удрать на дачу, но уже час ночи... Для пишущего человека гнусней этой обстановки и придумать трудно что-либо другое. Постель моя занята приехавшим сродственником, который то и дело подходит ко мне и заводит речь о медицине. "У дочки, должно быть, резь в животе - оттого и кричит"... Я имею большое несчастье быть медиком, и нет того индивидуя, который не считал бы нужным "потолковать" со мной о медицине. Кому надоело толковать про медицину, тот заводит речь про литературу...

Обстановка бесподобная. Браню себя, что не удрал на дачу, где, наверное, и выспался бы, и рассказ бы Вам написал, а главное - медицина и литература были бы оставлены в покое.

В сентябре удеру в Воскресенск, если погода не воспрепятствует. От Вашего последнего рассказа я в большом восторге.

Ревет детиныш!! Даю себе честное слово не иметь никогда детей... Французы имеют мало детей, вероятно потому, что они кабинетные люди и в "Amusant" рассказы пишут. Их, слышно, хотят заставить иметь побольше детей - тема для "Amusant" и для "Осколков" в виде карикатуры "Положение дел во Франции". Входит полицейский комиссар и требует иметь детей.

Прощайте. Думаю, как бы и где бы задать храповицкого.

С почтением имею честь быть

А. Чехов.

51. М. М. ДЮКОВСКОМУ

24 или 25 августа 1883 г. Москва.

Иван несет это письмо к почтовому ящику и без всякой церемонии читает следующее:

Многоуважаемый Михаил Михайлович! Заклинаю Вас Вашим террарием и той девицей в голубом платье, которая висит у Вас над дверью. Пришлите или притащите по возможности скорее "Письма Шлиммозеля к Акулине Ивановне", находящиеся в переплете. Приходите сами. Приехал Александр с супругой и дитёй.

Ночую на кровати Наташеву, которая уехала в Питер и приедет 26-го августа - в день своих именин. Занят работой по горло. Кланяется Вам бабулька. Жду письма: о них критику делать буду. Дитё кричит, чего и Вам желаю. Ваш всегда покорный слуга, надоевший Вам с книгами,

А. Чехонте.

На обороте:

Калужские ворота. Мещанское училище.

Его высокоблагородию

Михаилу Михайловичу Дюковскому.

52. M. И. МОРОЗОВОЙ

27 августа 1883 г. Москва.

Рукой Е. Я. Чеховой:

1883 года. Августа 27 дня.

Милая моя и дорогая Марфачка.

Я в Москве приехала 20-го числа в субботу утром, в Воронеже была сутки, поклонилась святым мощам св. Митрофана, а теперь разказываю своей семье как я у вас приятно проводила время, Машу еще я не видела она в Воскресенске или за Воскресенском в Бабкине послали к ней письмо она скоро приедет, добрым Ануфрию Ивановичу Надежде Александровне Варваре Ивановне Дарье Ивановне Витичке и Аничке мой поклон и благодарю их всех за приятное гостеприимство. По реестру Надежды Александровны я всё купила и выписочку привезла в Москву. Варенье довезла хорошо и отдала Феничке она благодарит и всемь кланяетца и тебе Марфачка она очень благодарна, пиши мне пожалуста скорей.

Пелагеи Наумовне передайте поклон от меня, так плохо пишу пожалуста никому не показывай письмо а порви. Е. Чехова.

Рукой Н. П. Чехова:

Милая тетя Марфочка!

Мама, кажется, не увидит Ивана Ивановича, так как почему-то он к нам не зайдет. По всей вероятности, у него дела много. Побраните за это его. Мама по делу Дарьи Ивановны может Вам сказать следующее: во второй гимназии есть вакансия на место ученика третьего класса. Плата за полный пенсион (т. е. за учение, стол, квартиру тут же в здании, стирки и за прочие неприятности с одёжей вместе) 300 р. в год.

Кланяюсь Вам, Дарье и Варваре Ивановнам, Надежде Александров<не>, Анофрию Ивановичу и Виктору Викторовичу.

Н. Чехов.

Антон женится, берет завидную партию! Каналья*.

Кланяюсь Вам и целую ручку. Посылаю карточку. На будущий год приеду. Чем больна дочка Анофрия Ивановича? Мать рассказывала, да я мало разобрал. Купайте ее в соленой воде, раз в день, по утрам. (Ложка соли на корыто - на два ведра.) Впрочем, Ваши доктора лучше знают. Как поживаете?

Передайте таганрогским барышням, что тоскую за ними ужасно. Не изменил им, несмотря на массу искушений. Кланяюсь всем. Как поживает поп Покровский? Еще не поступил в гусары? Написал бы еще, да некогда.

Прощайте.

Ваш Антон Чехов.

Николай женится. Берет жгучую брюнетку с 20 тысячами приданого. Кроме денег: две перины, одна теща и много всякой всячины. Я задыхаюсь от зависти.

Рукой Е. Я. Чеховой: оба врут не женятца, посылаю карточки свою, Мишину и Алешину.

Мать врет. Она у нас врунья. Любит пасьянсы.

* В автографе последнее слово зачеркнуто, очевидно, А. П. Чеховым.

53. Н. А. ЛЕЙКИНУ

5 сентября 1883 г. Москва.

Уважаемый

Николай Александрович!

Получил и торшон и гонорар: за то и другое большое спасибо. Вы писали мне, что Вам не понравились ни рисунок брата, ни стихи Пальмина. По-моему, рисунок неплох, стихи же обыкновенные, как и все пальминские стихи. Страничка ничего себе... В московских редакциях понравилась.

Брат будет рисовать Вам по утвержденным редакцией темам. Сегодня он посылает один рисуночек на мою собственную тему. Этот рисуночек в силу своей малости не идет в счет абонемента. Пусть он будет вне правил. Остальные рисунки будут с паспортами от Вас. Впрочем, если когда придет рисуночек, Вами предварительно не утвержденный, и ежели таковой не понравится, Вы можете не помещать его. Николай не будет в претензии. В матушке Москве всё сойдет. Сходили мои иностранные романы, сойдут и его рисунки. Темки есть кое-какие.

Кстати: высылайте нам гонорар в одном пакете, удобства ради. Ваша контора выслала мне вместо 50,08 к. - 50,80 к. На 72 коп. больше. Присланное не соответствует итогу. Ноль всю бухгалтерию испортил.

Как, однако, исправно Вы гонорар высылаете! Нам, москвичам, это в диковинку. Бывало, я хаживал в "Будильник" за трехрублевкой раз по десяти.

Спасибо за обещание побывать у меня в половине сентября. Я живу в Головином переулке. Если глядеть со Сретенки, то на левой стороне. Большой нештукатуренный дом, третий со стороны Сретенки, средний звонок справа, бельэтаж, дверь направо, злая собачонка.

Посылаю фельетон. Что-нибудь из двух: или в Москве событий нет, или же я плохой фельетонист. Кланга ругать больше не буду. Посылаю при сем подпись к рисунку, который Вы получите вместе с этим письмом. А за сим...

Остаюсь всегда уважающим

А. Чехонте.

5-го с<ентября>.

54. Н. А. ЛЕЙКИНУ

19 сентября 1883 г. Москва.

19 сентябрь.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Зима вступает в свои права. Начинаю работать по-зимнему. Впрочем, боюсь, чтоб не сглазить...

Написал Вам пропасть, дал кое-что в "Будильник" и в чемодан про запас спрятал штучки две-три... Посылаю Вам "В ландо", где дело идет о Тургеневе, "В Москве на Трубе". Последний рассказ имеет чисто московский интерес. Написал его, потому что давным-давно не писал того, что называется легенькой сценкой. Посылаю и еще кое-что. Заметки опять не того... Отдано мною большое место "Училищу живописи" не без некоторого основания. Во-первых, всё художественное подлежит нашей цензуре, потому что "Осколки" сами журнал художественный, а во-вторых, вокруг упомянутого училища вертится всё московское великое и малое художество. В-третьих, каждый ученик купит по номеру, что составит немалый дивиденд, а в-4-х, мы заговорим об юбилее раньше других. Я мало-помалу перестаю унывать за свои заметки. В ваших питерских заметках тоже мало фактов. Всё больше насчет общего, а не частного... (Прекрасно ведутся у Вас эти заметки... Остроумны и легки, хотя и ведет их, по-видимому, юрист.) Потом, я уже два раза съел за свои заметки "подлеца" от самых искренних моих, а А. М. Дмитриев рассказывал мне, что он знает, кто этот Рувер. "Он в Петербурге живет... Ему отсюда посылается материал... Талантлив, бестия!"

Недавно я искусился. Получил я приглашение от Буквы написать что-нибудь в "Альманах Стрекозы"... Я искусился и написал огромнейший рассказ в печатный лист. Рассказ пойдет. Название его "Шведская спичка", а суть - пародия на уголовные рассказы. Вышел смешной рассказ. Мне нравятся премии "Стрекозы".

Вы пишете, что Пальмин дикий человек. Немножко есть, но не совсем... Раза два он давал мне материал для заметок, и из разговоров с ним видно, что он знает многое текущее. Проза его немножко попахивает чем-то небесно-чугунно-немецким, но, ей-богу, он хороший человек. Вчера у меня были большие гимназисты... Глядели "Суворина на березе" и не поняли.

Прощайте. С почтением имею честь быть А. Чехов.

55. Ал. П. ЧЕХОВУ

Между 15 и 28 октября 1883 г. Москва.

Брат наш мерзавец

Александр Павлович!

Первым делом, не будь штанами и прости, что так долго не давал ответов на твои письма. Виновата в моем молчании не столько лень, сколько отсутствие досуга. Минуты нет свободной. Даже пасьянсов не раскладываю за неимением времен. У меня (вопреки, скотина, твоему желанию, чтобы я при переходе на V курс порезался) выпускные экзамены, выдержав кои, я получу звание Качиловского. Отзываются кошке мышкины слезки; так отзывается и мне теперь мое нерадение прошлых лет. Увы мне! Почти всё приходится учить с самого начала. Кроме экзаменов (кои, впрочем, еще предстоят только) к моим услугам работа на трупах, клинические занятия с неизбежными гисториями морби, хождение в больницы... Работаю и чувствую свое бессилие. Память для зубрячки плоха стала, постарел, лень, литература... от вас водочкой пахнет и проч. Боюсь, что сорвусь на одном из экзаменов. Хочется отдохнуть, а... лето так еще далеко! Мысль, что впереди еще целая зима, заставляет мурашек бегать по моей спине. Впрочем, к делу...

А у нас новости. Начну со следующей страницы. 14-го октября умер мой друг и приятель Федор Федосеевич Попудогло. Для меня это незаменимая потеря. Федосеич был не талант, хоть в "Будильнике" и помещают его портрет. Он был старожил литературный и имел прекрасный литературный нюх, а такие люди дороги для нашего брата, начинающего. Как тать ночной, тайком, хаживал я к нему в Кудрино, и он изливал мне свою душу. Он симпатизировал мне. Я знал вся внутренняя его. Умер он от воспаления твердой оболочки мозга, хоть и лечился у такого важного врача, как я. Лечился он у 20 врачей, и из всех 20 я один только угадал при жизни настоящий недуг. Царство ему небесное, вечный покой. Умер он от алкоголя да добрых приятелей, nomina коих sunt odiosa.* Неразумие, небрежность, халатное отношение к жизни своей и чужой - вот от чего он умер 37 лет от роду.

Вторая новость. Был у меня Н. А. Лейкин. Человечина он славный, хоть и скупой. Он жил в Москве пять дней и все эти дни умолял меня упросить тебя не петь лебединой песни, о которой ты писал ему. Он думает, что ты на него сердишься. Твои рассказы ему нравятся, и не печатаются они только по "недоумению" и незнанию твоему "Осколок".

Вот слова Лейкина:

"И как бы ловко он сумел почесать таможню и как много у него материалу, но нет!- пишет про какую-то китайщину "там-од-зню", словно боится чего-то... Писал бы прямо "таможня", с русскими именами... Цензура не возбраняет".

Где нет китайщины, там убийственная лирика. Пиши, набредешь на истинный путь. Лишний заработок окупит своею прелестью первые неудачи. А неудачи плевые: твои рассказы были печатаны в "Осколках".

С Лейкиным приезжал и мой любимый писака, известный Н. С. Лесков. Последний бывал у нас, ходил со мной в Salon, в Соболевские вертепы... Дал мне свои сочинения с факсимиле. Еду однажды с ним ночью. Обращается ко мне полупьяный и спрашивает: - "Знаешь, кто я такой?" - "Знаю". - "Нет, не знаешь.. Я мистик..." - "И это знаю..." Таращит на меня свои старческие глаза и пророчествует:- "Ты умрешь раньше своего брата". - "Может быть". - "Помазую тебя елеем, как Самуил помазал Давида... Пиши". Этот человек похож на изящного француза и в то же время на попа-расстригу. Человечина, стоящий внимания. В Питере живучи, погощу у него. Разъехались приятелями.

Насчет рыбы и сантуринского будешь иметь дело с фатером, специалистом по части юридического. У меня, признаться, денег нет, да и некогда их заработывать. Места тебе не ищу прямо из эгоистизма: хочу лето с тобой провести на юге. Дачи не ищи, ибо можешь не угодить. Вместе поищем.

Ты так смакуешь, описывая свои красненькие и синенькие, что трудно узнать в тебе лирика. Не ешь, брат, этой дряни! Ведь это нечисть, нечистоплотство! Синенькое тем только и хорошо, что на зубах хрустить, а от маринованной (наверное, ужасно) воняет сыростно-уксусной вонью. Ешь, брат, мясо! Похудеешь в этом подлом Таганроге, если будешь жрать базарную дрянь. Ты ведь неумеренно ешь, а в пьяном виде наешься и сырья. Хозяйка твоя смыслит в хозяйстве столько же, сколько я в добывании гагачьего пуха, - уж по одному этому будь осторожен в пище и ешь разборчиво. Мясо и хлеб. По крайней мере Мосевну не корми чем попало, когда вырастет. Пусть она не ведает теткиных коренчиков, отцовского соуса с "кАтушками", твоего "покушать" и маменькиного лучшенького кусочка. Воспитай в ней хоть желудочную эстетику. Кстати об эстетике. Извини, голубчик, но будь родителем не на словах только. Вразумляй примером. Чистое белье, перемешанное с грязным, органические останки на столе, гнусные тряпки, супруга с буферами наружу и с грязной, как Конторская ул<ица>, тесемкой на шее... всё это погубит девочку в первые же годы. На ребенка прежде всего действует внешность, а вами чертовски унижена бедная внешняя форма. Я, клянусь честью, не узнавал тебя, когда ты жил у нас 2 месяца тому назад. Неужели это ты, живший когда-то в чистенькой комнате? Дисциплинируй, брат, Катек! Кстати о другого рода опрятности... Не бранись вслух. Ты и Катьку извратишь, и барабанную перепонку у Мосевны запачкаешь своими словесами. Будь я на месте Анны Ивановны, я тебя колотил <бы> ежеминутно. Кланяюсь А<нне> И<вановне> и племяшке. Девочку у нас почитают. В "Будильнике" еще не печатают твоего. Когда начнут печатать, уведомлю.

Чехов.

* имена коих умалчиваются (лат. nomina sunt odiosa - букв.: имена ненавистны, одиозны).

56. Ал. П. ЧЕХОВУ

Около 20 октября 1883 г. Москва.

Будь благодетелем, справься, когда Николке ехать в Таганрог в отношении и рассуждении солдатчины. Справься в думе и, по возможности, скорей уведомь.

Tuus* А. Чехов.

* Твой (лат.)

57. И. П. ЧЕХОВУ

Вторая половина октября 1883 г. Москва.

<...>* относительно свободной. Перебейся как-нибудь.

Пустим все пружины в ход, пружины свои и бабьи, но памятуй, что мы не Поляковы и не Губонины, сразу сделать не сумеем.

Мне было бы приятно, если бы ты служил в Москве. Твое жалованье и мои доходишки дали бы нам возможность устроить свое житье по образу и подобию божию. Живу я мерзко. Зарабатываю больше любого из ваших поручиков, а нет ни денег, ни порядочных харчей, ни угла, где бы я мог сесть за работу. С Николаем мне не жить, не потому что я этого не хочу, а потому, что он сам не захочет. Он до 70-летнего возраста не расстанется со своими перинками и портерным образом жизни. В настоящее время денег у меня ни гроша. С замиранием сердца жду 1-го числа, когда получу из Питера. Получу рублей 60 и тотчас же их ухну.

Получаю "Природу и охоту", как сотрудник. Это толстые книги. Читаю в них описания аквариумов, уженья рыбы и проч. Нового пропасть узнал. Хорошие есть статьи, вроде аксаковских. Летом пригодятся. Если будешь на будущий год обитать в провинции, то буду высылать тебе этот хороший журнал. Там и про голавлей найдешь и про пескарей. У меня он за весь год,

Никуда не хожу и работаю. Занимаюсь медициной и стряпаю плохой водевиль.

Насчет хлопот буду извещать письменно.

А. Чехов.

Поклоны всем. Жалею, что не могу пообедать у Эдуарда Ивановича.

10-го ноября Пушкарев ожидает 100000. Свеча его пошла в ход. Думает он строить завод в компании с питерцами. Если дело его выгорит, то у него, пожалуй, можно будет выцарапать приличное место.

NB. С Яковлевым я еще не говорил, ибо еще не видел его.

Писать вторично буду скоро.

* Начало письма не сохранилось.

58. Е. И. ЮНОШЕВОЙ

2 ноября 1883 г. Москва.

Посылаю Вам жука, умершего от безнадежной любви к одной курсистке. Панихиды ежедневно. Сжальтесь над ним хоть после его смерти и упокойте прах его в Вашей коллекции.

Судьба этого жука может служить уроком для некоторых художников (которые, кстати сказать, не имеют средств для кормления семейства).

Неизвестный.

59. Н. А. ЛЕЙКИНУ

10 декабря 1883 г. Москва.

10/XII

Уважаемый

Николай Александрович!

Посылаю Вам заметки. На сей раз они вышли у меня, говоря искренно, жалки и нищенски тощи. Материал так скуден, что просто руки отваливаются, когда пишешь. Взял я воскресные фельетоны в "Новом времени" (субботний), в "Русских ведомостях", вообще во всех московских, перечитал их, но нашел в них столько же нового, сколько можно найти его на прошлогодней афише. Слухов и говоров никаких. О ерунде же писать не хочется, да и не следует.

Вообще не клеится мой фельетон. Не похерить ли Вам Рувера? Руверство отнимает у меня много времени, больше, чем осколочная беллетристика, а мало вижу я от него толку. Пригласите другого фельетониста. Ищите его и обрящете. Если же не обрящете, то соедините провинциальные заметки с московскими - не скверно выйдет. Искренно сожалею, что не сослужил своей службы, как подобает и как бы Вам хотелось. Жалко и 15 целковых, к<ото>рые давали мне каждый месяц мои заметки.

Я крайне утомлен, зол и болен. Утомили меня мои науки и насущный хлеб, к<ото>рый в последний месяц я должен был заработать в удвоенной против обыкновения порции, так как брат-художник воротился из солдатчины только вчера. Приходилось работать чёрт знает где - причина, почему для прошлого номера не дал Вам рассказа. Так записался и утомился, что не дерзнул писать в "Осколки": знал, что напишу чепуху. К утомлению прибавьте геморрой (черти его принесли). Три дня на прошлой неделе провалялся в лихорадке. Думал, что тифом от больных заразился, но, слава богу, миновала чаша.

Николай приехал, и станет легче.

Рассказ "Беда за бедой" не печатайте. Я нашел ему пристанище в первопрестольном граде. Назад тоже не присылайте. Я черновик отдал.

Не писать ли "Оск<олки> моск<овской> жизни" компанией? Пусть Вам шлет, кто хочет, куплетцы, а Вы стройте из них фельетоны. Я тоже буду присылать, ежели будет материал.

Отчего Вы в прошлых заметках про Желтова выкинули? Желтов известен в Москве, и настолько, что стоит его продернуть. Его все знают. Да и вообще я писал о людях только известных (исключение: Белянкин) Москве.

И на сей раз не шлю Вам рассказа. 16-го декабря и 20-го у меня экзамены. Боюсь писать. Не сердитесь. Когда буду свободен, буду самым усерднейшим из Ваших сотрудников. И в голове у меня теперь как-то иначе: совсем нет юмористического лада!

Прошу извинения и кланяюсь.

Ваш покорный слуга

А. Чехов.

60. Н. А. ЛЕЙКИНУ

25 декабря 1883 г. Москва.

25/XII

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Прежде всего поздравляю Вас с праздниками и свидетельствую Вам мое искреннее уважение. Вкупе с поздравлением шлю Вам и "Осколкам" тысячи пожеланий. С Новым годом поздравлю 31-го декабря - в день отправки литературного транспорта.

Ваше нежелание херить Рувера более чем лестно для Вашего покорнейшего слуги. Ладно, буду продолжать мой фельетон. Слушаюсь. Буду продолжать, а Вы не забывайте 2-х условий, кои я прилагаю при сем моем согласии: а) продолжайте снисходить слабостям руверским и b) без всяких церемониев уведомьте, ежели на Вашем жизненном пути встретится более подходящий фельетонист; чего не бывает под луной? Бывают "потопы, огни, мечи, трусы" (молитва к Иисусу сладчайшему), бывают и добрые встречи.

Два куплетца уже накатал для заметок. Завтра сяду писать что-нибудь новогоднее. Теперь я свободен, аки ветр. Свобода эта продлится до половины января. Каким-то чудом удалось мне пересилить мою лень, и я, сверх всяких собственных ожиданий, спихнул с плеч самое тягчайшее. Выдержал до Рождества труднейшие экзамены и за этими экзаменами забыл всё, что знал по медицине. Медикам старших курсов ужасно мешают заниматься делом эти экзамены, подобно тому как отдание чести мешает городовым исполнять их прямые обязанности. Вместо того чтобы работать у клиницистов, мы зубрим, как школьники, чтобы забыть в ближайшем будущем...

В ночь под Рождество хотел написать что-нибудь, но ничего не написал. Волею судеб проиграл всю ночь с барынями в стуколку. Играл до обедни и всё время от скуки пил водку, которую пью иногда и только от скуки. В голове туман. Выиграл четвертную и не рад этому выигрышу - до того скверно в голове.

Не посылал Вам рассказов потому, что окончил свои экзамены только 20-го дек<абря> вечером. Не уведомил же Вас (что ничего не пришлю) потому, что не знал, что нужно уведомлять. Впредь в случае бесплодия буду извещать Вас.

Шляются визитеры и мешают писать это письмо. Кстати о маленькой дрязге, подаренной мне сегодня "на елку". Пастухов, обидевшийся на меня за заметку о московской малой прессе, под рассказом Агафопода Единицына, помещенным в рождеств<енском> номере "Моск<овского> листка", подмахнул "А. Чехов". Рассказик плохенький, но дело не в качестве рассказа: плохой рассказ не в укор писаке средней руки, да и не нужны хорошие рассказы читателям "Моск<овского> листка". Москвичи, прочитав мою фамилию, не подумают про брата и сопричтут меня к Пазухину и К°. Полной фамилией я подписуюсь только в "Природе и охоте" и раз подписался под большим рассказом в "Альманахе Стрекозы", готов, пожалуй, подписываться везде, но только не у Пастухова. Но далее... Благополучно паскудствующие "Новости дня" "в пику" конкуренту своему Пастухову напечатали в своем рождеств<енском> номере произведения господ, изменивших накануне праздника своему благодетелю Пастухову (Вашков, Гурин и др.). Номер вышел ядовитый, "политичный". Чтобы еще громче пшикнуть под нос Пастухову, "Новости дня" под одной маленькой ерундой, которую я постыдился бы послать в "Осколки" и которую я дал однажды Липскерову, подмахнули тоже мою полную фамилию (а давал я Липскерову мелочишку под псевдонимом...). "На, мол, гляди, Пастухов: к тебе не пошел, а у нас работает, да еще под полной фамилией". Выходит теперь, значит, что я работаю и в "Новостях дня" и в "Моск<овском> листке", служу двум богам, коих и предал в первый день Рождества: и Пастухову изменил, и Липскерову. "Новости дня" тоже злятся за ту заметку.

Страсть сколько политиков нынче развелось!

Буду впредь осторожен. Липскеров был у брата-художника, и я ему так, от нечего делать, дал мелочишку. И славным он малым мне показался...

Малый я человек, среди газетчиков еле видим - и то им понадобился! Черти, а не люди.

Теперь о коммерции. Хорошая коммерция лучше плохих дрязг, которые описал я Вам (ведь это неинтересно для Вас) не из желания надоесть Вам, а так - перо разбежалось... А о чем моя коммерция, тому следуют пункты:

а) Вышлите мне в мой счет "Осколки" за 1882 и 1883 годы и, ежели можно, в переплетах.

б) Вышлите "Осколки" за будущий 1884-й год по адресам, при сем приложенным. Тоже в мой счет.

Сумма в итоге получится значительная. Нельзя ли учинить мне рассрочку с ручательством гг. казначеев? Тяжело платить сразу четвертную или более, а ежели Вы будете вычитать ежемесячно по пятерке (5 р.), то этот расход не произведет на мой карман заметного впечатления. Если же эта рассрочка не допускается, если она произведет в бухгалтерии непорядок, то погодите высылать мне прошлогодние экземпляры, а высылайте по нижеписанным адресам.

Хочу "Осколки" сохранить для потомства. Со временем ведь и я буду говорить: "Были юмористы - не вам чета!" - фраза, которую я не раз слышал от хороших и плохих сотрудников "Искры" и старого "Будильника". Наконец, кажется, я кончил.

Пью за Ваше здоровье, закусываю ветчиной и остаюсь уважающий и готовый к услугам

А. Чехов.

Москва. Калужская ул.

В контору мещанских училищ. г. Воскресенск (Москов. губ.).

Ивану Павловичу Чехову.

61. Н. А. ЛЕЙКИНУ

31 декабря 1883 г. Москва.

31-го дек.

Уважаемый

Николай Александрович!

Поздравляю Вас с Новым годом, с новым счастьем, с новыми подписчиками. Желаю всего хорошего. Простите, что посылаю немножко поздно. Впрочем, Вы, согласно Вашему последнему письму, получите мой транспорт 1-го января. И заметки длинны и новогодний рассказ длинен - каюсь. Но ради (впрочем, здесь ни к селу ни к городу это "но"), ради того, что новогодний нумер должен быть отменно хорош, прошу Вас на сей раз не поцеремониться и сократить, елико возможно. Сам я не взялся сокращать; Вам виднее, что идет к делу, что лишнее.

Уповаю, что с Нового года буду более порядочен в своих транспортах.

В Питере - увы! - на праздниках не буду. Денег нет. Разорился вконец за праздники.

Вчера получил письмо от Пальмина. Письмо изложено стихами. "Дикий" поэт пишет, между прочим, что он писал Вам о высылке торшона для брата. Если Вы справедливый человек, то Вы, получив это поручение, страшно рассердились. Грешно беспокоить мелкими поручениями такого занятого человека, как Вы. Брат не сообразил этого, прося Пальмина написать Вам, - оба они были подшофе. Это во-первых. А во-вторых, ежели будете высылать торшон, то не высылайте его на мое имя. Не имею времени ходить в почтамт. Высылайте на имя "Будильника" с передачей. А шикарный "Альманах" выпустил Буква! Совсем заграничное издание.

Пристаю к Мише Евстигнееву, чтоб он написал свою автобиографию. Хочу у него купить ее. Редкое "житие"! Пристаю уже год и думаю, что он сдастся. Пишу о нем в нынешних заметках.

Пальмин непременно будет в раю.

Ах да! Большущее спасибо за "Христову невесту"! Отдал в переплет.

Мороз. Метелица... А за сим с почтением Ваш покорный слуга

А. Чехов.

1884

62. Д. Т. САВЕЛЬЕВУ

19 января 1884 г. Москва.

Любезнейший друг

Дмитрий Тимофеевич!

Сейчас приехал. Если бы ты не прислал, то я сам бы вечером притащил тебе твой восхитительный сюртук.

Спасибо тебе восьмиэтажное (с чердаком и погребом). Не будь твоего сюртука, я погиб бы от равнодушия женщин!!! Впрочем, ты человек женатый и не понимаешь нас, холостяков. (Вздыхаю.)

Посылаю тебе Зернова и Лесгафта. Физику Га(в)но вручи Макару. На днях забегу к тебе. Утомлен до безобразия. Пишу фельетон.

Еще раз спасибо за сюртук. Желаю, чтобы он у тебя женился и народил множество маленьких сюртучков. И Макар пусть женится. Ты же будь верен своей жене, иначе я донесу жандармскому генералу. С почтением

А. Чехов.

63. Н. А. ЛЕЙКИНУ

22 января 1884 г. Москва.

84/22/I

Уважаемый

Николай Александрович!

Получил Ваше сердитое письмо и на оное отвечаю. Не писал Вам ранее по причинам весьма законным: я уезжал из Москвы на неопределенное время. Выехал я из дому 14-го января, отправив Вам пакетец, который Вы, если помните, получили ранее обыкновенного. Только 19-го попал я обратно в Москву. Путешествовал я с корыстною целью: удрал от именин, которые обходятся мне обыкновенно дороже всяких поездок. Во всё время путешествия я ел, спал и пил с офицерией плохой коньяк. Судите же, можно ли сердиться на меня за то, что я долго не отвечал на письмо? До сегодня (от 19 до 22-го) я не писал Вам, потому что ожидал оказии, т. е. отсылки обычного транспорта.

Мне казалось, что я уже писал Вам насчет гонорара брата Александра. Если еще не писал, то вот Вам легчайшее, по моему мнению, решение этого вопроса: пошлите деньги на имя брата (Ал. П. Чехов, Таганрог, Таможня). Я помню, что не раз писал уже насчет этих денег... но кому? Вероятно, писал я брату, а не Вам. Память у меня никуда не годится.

Комплекты "Осколок" за два года получил и приношу огромнейшее спасибо. Сегодня отдал в переплет. "Христову невесту" получил уже из переплета. Жалею, что не имею места, где мог бы поместить о ней рецензийку. Пастухов на Вас в обиде, "Новости дня" не печатают рецензий, а с курьерцами связываться не хочется... Торшон получен. Тысячу раз брат поручал мне благодарить Вас. Торшон лежит и ждет своей судьбы... Николай страшный лентяй!

На сей раз посылаю Вам маленькую ерундишку. Не моя в том вина, что не посылаю что-нибудь побольше и посерьезнее... Дело в том, что я сегодня же, до получения Вашего письма, думал: "В "Осколках" у меня лежит один большой рассказ. Туда спешить, стало быть, незачем. Напишу куда-нибудь в другое место..." И вдруг Ваше письмо с "возвратом"! Знай я ранее, что "Марья Ивановна" не сгодится, я, быть может, написал бы что-нибудь и подельнее. Впрочем, год еще велик и успею натворить. Время не ушло...

Читаю прилежно "Осколки"... Журнал хороший, лучше всех юмор<истических> журналов по крайней мере... Но не кажется ли Вам, что "Осколки" несколько сухи? Сушит их, по моему мнению, многое множество фельетонов: И. Грэк, Рувер, Черниговец, Провинциальный... И все эти фельетоны жуют одно и то же, жуют по казенному шаблону на казенные темы... Статейки И. Грэка - милые статейки, но они постепенно и незаметно сползают на тот же фельетон. Стихотворный фельетон Черниговца такая непроходимая сушь, что, право, трудно дочитать до конца. Беллетристике отведен у Вас не второй план, но и не первый, а какая-то середка на половине... И беллетристика бьет на сухоядение. Вместо легкого жанра, вместо шаржа, карикатуры видишь тяжеловесный рассказище Баранцевича (Чугунчиков - жутко даже!). Рассказ, может быть, и хорош, но ведь и в писании еще сказано: ина слава луне, ина слава звездам... Что удобно на страницах "Живописного> обозр<ения>", то иногда бывает не к лицу юмор<истическому> журналу. Порфирьев сух до nec plus ultra*. Изящества побольше бы! Где изящество, там шик. Многое можно нацарапать на эту тему, но не нацарапаешь всего, не доскажешь... Да и у Вас-то закружится голова от советчиков. Для Вас, хозяина журнала, думавшего и передумавшего о журнале более, чем кто-либо из нас, наши советы сравнительно с Вашими думами и планами покажутся праздной болтовней... Советчик, советуя, обыкновенно не замечает препятствий...

Выл у меня как-то (месяц тому назад) Л. И. Пальмин. Мы, разумеется, выпили. После выпития он умилился и вдруг пришел к заключению, что мне обязательно нужно баллотироваться в Пушкинский кружок. В конце концов пообещал написать о моей баллотировке Вам и на другой день прислал мне устав кружка. Не знаю, писал ли он Вам об этом? Я счел бы, как и каждый простой смертный, за великую честь для себя быть членом литературного кружка. Я честолюбив. Но я живу не в Питере, а в Москве, где, до тех пор пока не будет отделения кружка, придется платить десятирублевку за одно только почетное звание члена - это не дорого, но бесцельно. Быть в Москве членом Пушкинского кружку не полезно ни для себя, ни для ближних... Это во-первых. Во-вторых же, боюсь, грешный человек, чтобы меня не прокатили на вороных. Работаю я недавно (5 лет), неизвестен, а потому нельзя будет упрекнуть оных вороных в отсутствии логики... На основании сих малоубедительных данных, если писал Вам Пальмин, прошу Вас пока обождать. Не пишите Лиодору Ивановичу. Я с ним, как и подобало, вполне согласился и теперь неловко идти насупротив. Если же, паче чаяния, у Вас поднимется вопрос об открытии в Москве отделения кружка, то поддержите нашу бедную Москву. Тогда я буду убедительнейше просить Вас баллотировать меня в члены и соглашусь не только на десятирублевый, но даже и тридцатирублевый взнос. Недурно бы пропагандировать это отделение для нашей московской братии. Сама братия и пальцем не пошевельнет, если поднимется вышеписанный вопрос. Пьет она водку, ломает шапку перед Пастуховым и знать ничего не хочет. Вот Вам длинный ответ на Ваше короткое письмо. Спать ужасно хочется. 3 часа ночи. Завтра надо рано вставать и идти в клиники. Экзамены еще не кончились. Половину только выдержал. В Питере не был на праздниках безденежья ради.

Уважающий А. Чехов.

* до крайней степени (лат.)

64. Н. А. ЛЕЙКИНУ

30 января 1884 г. Москва.

Уважаемый

Николай Александрович!

Спешу писать, ибо сочтены мои часы и минуты: через 2 часа идет поезд к Вам в Питер. Боюсь опоздать! Фельетон посылаю заказным. Рассказ же, который сейчас пишу, пошлю с почтовым поездом, если кончу, разумеется... Дам лихачу 40 коп. и, авось, домчусь до вокзала к сроку...

Далее... Сегодня в театре Лентовского идет пресловутый "Чад жизни" Б. Маркевича. Если достану билет, то сегодня буду в театре, а завтра (во вторник) утром накатаю пародию или что-нибудь подходящее и пришлю Вам с завтрашним почтовым поездом - имейте это в виду и оставьте на всякий случай местечко.

"Чад жизни" писан в граде Воскресенске в минувшее лето, почти на моих глазах. Знаю я и автора, и его друзей, которых он нещадно третирует своей сплетней в "Безднах" и "Переломах"... Ашанин (бывший директор театра Бегичев), Вячеславцев (бывший певец Владиславлев) и многие другие знакомы со мной семейно... Можно будет посплетничать, скрывшись под псевдонимом.

Но однако пора в почтамт... Adieu!

А. Чехов.

Р. S. Хотел Вам написать про "Волну" и Л. И. Пальмина. История вышла потешная. Напишу в другой раз.

65. Д. Т. САВЕЛЬЕВУ

Январь (?) 1884 г. Москва.

Любезнейший друг

Дмитрий (Ермак) Тимофеевич!

Получил твое письмо только поздно вечером и на оное спешу ответить. Спасибо, во-первых, что не поцеремонился и обратился ко мне, а во-вторых, извини, что сей конверт пуст. Просимые тобою деньги (15 руб., в крайнем случае 10) пришлю тебе к 5-6 часам вечера. Ранее прислать не могу, ибо в кармане только 3 руб. с копейками. Как-нибудь постарайся обойтись до вечера.

Не думай, что ты меня стесняешь и проч. ... Это не товарищеская дума. Да к тому же я буквально ничем не жертвую, давая тебе взаймы. Пожалуйста, не церемонься и, главное, не стесняйся.

Кстати: бал (с курсистками) будет у Марьи Павловны не в понедельник, а во вторник, о чем сообщи Макару. Ты же забеги и в понедельник чайку попить. Притащи и Макара. Это не в счет абонемента.

А. Чехов.

Пишу рассказ.

66. Д. Т. САВЕЛЬЕВУ

Январь (?) 1884 г. Москва.

Душа моя, милый мальчик!

Дело в том, что хоть в петлю полезай... Рыскал вчера целый вечер и, акроме 5 руб. да пьянственного состояния ни <...> не добыл. Иду сейчас рыскать. Авось! Ты меня извини... но черт меня дернул не жениться еще до сих пор на богатой купчихе!

Твой Чехов.

67. Д. Т. САВЕЛЬЕВУ

Конец января - февраль, до 6, 1884 г. Москва.

Голубчик, Дмитрий Тимофеевич!

Посылаю тебе 15 руб. Извини, что не мог больше достать. Отдай их иереям и дьяконам, насчет же гробовщика потолкуем сегодня за обедом. Как-нибудь устроим дело.

Обязательно приходи обедать. Тащи обедать и Макара. Наварю для Вас солонины с хреном. Чем раньше придете оба, тем приятнее будет моей семье

и А. Чехову.

На конверте:

Е<го> в<ысоко>б<лагородию> Дмитрию Тимофеевичу Савельеву (благоприятный ответ).

68. Н. А. ЛЕЙКИНУ

5 или 6 февраля 1884 г. Москва.

Уважаемый

Николай Александрович!

Посылаю Вам рассказец. Больше прислать не могу, ибо беден досугом. К следующему нумеру вышлю рассказ. Есть 2 темы наготове. Не сердитесь, ради бога, за то, что не работаю у Вас так, как сумел бы работать, если бы было у меня свободное время. Замучила меня медицина. Чувствую, что работаю как будто спустя рукава и сквозь пальцы, чувствую, ибо это на самом-таки деле и есть, но заслуживаю снисхождения.

Последний нумер веселенький. "Дневник приключений", "У доктора" и Ваши письма

читаются каждым приходящим ко мне (а приходит ко мне ежедневно человек 8-10) и возбуждают смех - именно то самое, что нужно для юморист<ического> журнала. Мой "Молодой человек" вызывает удивление своею нецензурностью... Удивляются наши цензурные москвичи! Да и трудно не удивляться: у нас вычеркивается "кокарда", "генерал от медицины"... Ваши письма в предпоследнем нумере - очень

хорошенькая вещь. Вообще замечу, Вам чрезвычайно удаются рассказы, в которых Вы не поскупитесь на драматический элемент.

Последний нумер хорош и тем, что в нем нет рассуждений и мало фельетонов. Нет по крайней мере фельетона Черниговца.

Чего ради Вы выпустили из моего фельетона куплетец о "велосипедистах"? Ведь у нас есть такое общество... Если Вы выпустили в видах экономии места, то втисните его в будущий фельетон, так как я ужасно беден фельетонным материалом. Счастливчик И. Грэк! Ему можно пройтись насчет Островского и других "общих" явлений, а мне беда! - подавай непременно факты, и московские факты!

Если Вы оставили "Чад жизни" к следующему нумеру, то бросьте его. Пародия не удалась, да и раздумал я. Б. Маркевич обыкновенно плачет, когда читает неприятные для своей особы вещи, плачет и жалуется... Придется поссориться с некоторыми его почитателями и друзьями, как ни скрывайся за псевдонимом. А стоит ли из-за этакого пустяка заводить канитель? Вместо пародии я дам фельетонный куплетец - это короче.

Пальмина давно не видел. Не слишком ли Вы жестоки к "Волне" и не слишком ли много говорите Вы об этом грошовом журнальчике? Л<иодор> И<ванович> забыл, вероятно, что Кланга ругали мы в "Осколках" во все корки (я два раза ругал), не щадя живота его. Отчего бы не позволить ему хоть разик, хоть сдуру лягнуть "Осколки"? Л<иодор> И<ванович> поступил по-рыцарски, отказавшись работать в "Волне"; но не по-рыцарски поступил он, напечатав в "Моск<овском> листке" письмо, в котором отказывается от сотрудничества в "Волне", не объясняя мотивов. Публика чёрт знает что может подумать.

А. Чехов.

69. Н. А. ЛЕЙКИНУ

12 или 13 февраля 1884 г. Москва.

Уважаемый

Николай Александрович!

Прилагая при сем фельетон, рассказ и мелочишку... не знаю, что писать после деепричастия, не подберу никак главного предложения, хоть и литератор. Сейчас только что поужинал, сел писать, разогнался и - стоп машина! А начинать снова письмо не хочется.

Во-первых, посылаю Вам московскую литературу в лице сочинений Алексея Журавлева. Украл в типографии для Вас. Они напоминают те стихи, которые Вы читали мне и брату в Лоскутной гостинице, - маленькая, длинная в поперечнике книжка, сочиненная по поводу, кажется, коронации.

Потом, нельзя ли мой фельетон пускать без подписи? Теперь уж все знают, что я Рувер. Пушкарев совсем разобиделся, Мясницкий обидится... Все знакомы хоть перо бросай! Пускайте без подписи, а я буду говорить, что я уже бросил фельетоны писать. Если же без подписи нельзя, то подпишите какую-нибудь букву (И. В., например). Если же перемена псевдонимов почему-либо отрицается Вами, то оставьте этот пункт без последствий.

Про Мясницкого не вычеркивайте. Его пьеса в Москве составляет вопрос дня. Про любителей тоже - они составляют половину Москвы, и все прочтут.

Написал я рассказ. Написал уже давно, но послать Вам не решаюсь. Уж больно велик для "Осколков". 300-350 строк. Рассказ вышел удачный, юмористический и сатирический. Действующие лица: мировой съезд, врачи... Клубничен отчасти, но не резко. Не посылаю Вам, боясь огорчить Вас длиною. Так как он мне удался, то я его никому не отдам из московских. Спрячу в чемодан. Паче чаяния, ежели понадобится Вам большой рассказ, если будет безматериалье или другая какая казнь египетская, то черкните строчку: я перепишу его начисто и пришлю.

"Кустодиевский" превосходен. Горбуновский рассказ, несмотря на незатейливую, давно уже заезженную тему, хорош - форма! Форма много значит...

"Путешествие в Китай" недостойно "Осколков", а рисунки Богданова совсем швах.

Был у Пальмина. Читал он мне письмо, полученное им от книгопродавца Земского. Я взял слово с Л<иодора> И<вановича>, что он пошлет Вам это письмо. Уж очень характерно! Оно оканчивается фразой: "Мерзко, братец!" Безграмотно и ругательно. А всё за то, что Л. И. прозу пишет!

Ваш слуга А. Чехов.

Р. S. В сказке я упоминаю про наш Воспитательный дом. В нем ревизия. Происходит нечто скандальное. Подчиненным тошно от начальства - суть в этом. Попросите И. Грэка в одной из его мелочишек коснуться слегка, упомянуть... Большая злоба дня!

70. Е. И. САВЕЛЬЕВОЙ

24 февраля 1884 г. Москва.

84/24/II

Многоуважаемая

Евгения Иасоновна!

Покорный Вашему "поскорее и всю правду", берусь за перо тотчас же по получении Вашего письма и, прежде чем поставить первую точку, даю слово, что напишу одну только желаемую правду.

Ваш долговязый супруг, а мой друг Дмитрий Тимофеевич жив и здоров. Видел я его третьего дня (до обеда и вечером). Видел и раньше много раз. Верую также, что увижусь с ним завтра или послезавтра. Он здоров телесно, но не духовно. Настроение его духа, насколько я смыслю, нельзя назвать хорошим: опечален смертью матери, тоскует за Вами и изо дня в день ждет того блаженного часа, когда обстоятельства позволят ему выбраться из Москвы. Тоска по матери с каждым днем делается всё меньше и меньше, что естественно и понятно: тяжелые обстоятельства сглаживают, стушевывают эту тоску. Ему и тосковать-то некогда. Обстоятельства, одно другого хуже, враждебнее и, что хуже всего, неожиданнее, громоздятся, как льдины весной, теснят Митю и не пускают его к Вам. Он геройски борется с ними и даже редко жалуется. Приходится прочитывать всё на его вытянутой физиономии. В чем дело - он сам

расскажет Вам. Описывать же я не стану: длинно, да и подробностей не знаю. Скажу только, что самое тяжелое прошло... Остались одни только финансовые дела. Покончив с финансами, он немедленно покатит к Вам.

Но никакие финансы, никакие обстоятельства не терзают его так, как разлука с Вами. Он говорит только о Вас, думает только о поездке к Вам. Будь Вы около него, мне кажется, он претерпел бы наполовину менее терзаний, чем претерпевал их в последний месяц. Судьба очень глупо сострила, поставив между Вами тысячеверстное расстояние. Вообще судьба держит себя мерзко по отношению к Вашему мужу, и он умно делает, что держит себя героем. Я уважаю в нем эту выносливость. Скоро он даст Вам ответ на все Ваши письма. Едет он завтра или послезавтра. Лишнего дня он не просидит в Москве - за это ручаюсь головой. Такой нервной, впечатлительной натуре, как он, трудно усидеть в Москве даже лишний час, в особенности же, если эта натура женатая...

Вообще не беспокойтесь. Тяжелое прошло.

Если это письмо покажется Вам коротким, мало отвечающим на Ваше письмо, то не сетуйте. Не пишу Вам всех подробностей, потому что уверен в том, что вслед за этим письмом едет к Вам и сам виновник нашей переписки.

А за доверие спасибо.

В заключение прошу принять нижайший поклон от меня и сестры. Прошу также не забывать, что у Вас есть покорнейший слуга

уважающий А. Чехов.

Р. S. Приеду в Таганрог в конце июня, в полной надежде, что у меня уже есть невеста, Вами мне обещанная. Мои условия: красота, грация и... увы! тысячонок хоть 20. Нынешняя молодежь ужасно меркантильна. Кроме невесты, я должен еще получить с Вас (по московскому обычаю) на чай: я, за всё время Вашего пребывания в Таганроге, еще ни разу не совратил с пути истины Вашего супруга.

Поклонитесь ему, когда он приедет.

На конверте:

Заказное.

Таганрог.

Его высокоблагородию

Иасону Ивановичу Блонскому

с передачей Евгении Иасоновне Савельевой.

От А. Чехова.

71. М. М. ЧЕХОВУ

15 апреля 1884 г. Москва.

Голубчик Миша!

Сделай милость, купи мне на свой вкус палку не дешевле рубля и не дороже двух. Поздравляю с окончанием страшного суда. Замучился экзаменами.

Твой А. Чехов.

Рукой И. П. Чехова:

Хорошо бы сделали, если бы купили палку и мне.

И. Чехов.

1884 г. 15 апреля.

Извини, что беспокою пустяками.

72. М. М. ДЮКОВСКОМУ

2 или 3 мая 1884 г. Москва.

Достоуважаемый!

Михаил Михайлович!

Вы часто изъявляли желание присутствовать на диссертации какой бы то ни было. В понедельник 7-го произойдет защита диссертации в 2 часа пополудни в Новом здании университета или же в здании Нового анатомического театра, который находится в саду. Если свободны, то милости просим. Умер Леонид Пушкарев.

Votre* А. Чехонте.

На обороте:

Калужские ворота. Мещанское училище.

Его высокоблагородию

Михаилу Михайловичу Дюковскому.

* Ваш (франц.)

73. Н. А. ЛЕЙКИНУ

20 и 21 мая 1884 г. Москва.

84/20/V

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Получил и письмо и вложение. Письмо прочел и отвечаю, вложение же препроводил по принадлежности с советом создать что-нибудь из таможенной жизни.

Поездка в Питер - моя давнишняя мечта. Дал себе слово поехать в ваш царствующий град в начале июня, а теперь возвращаю себе это слово обратно. Дело в финансах, чёрт бы их подрал. На поездку нужно 100-150 рублей, а я имел удовольствие на днях прокатить сквозь жизненный строй все мои акции. Отвалил полсотни за дачу, отдал четверть сотни за слушание лекций, столько же за сестру на курсы и проч. и проч. и проч. Если же к сему Вы прибавите всю плохость моих заработков за последнее время, то поймете мои карманы. К первому июню рассчитываю на свободную полсотню, а на эти деньги далеко не уедешь. Придется отложить поездку на неопределенное время и довольствоваться вояжем на дачу и обратно. Вместе со мной собирался и дикий Пальмин. Мы с ним условились поехать 2-3 июня, но... является он ко мне на днях и, покачивая головою, заявляет, что ехать в Петербург он не может. Его терзает какая-то муть, выражающаяся в каких-то крайне неопределенных для наблюдателя воспоминаниях: "Детство... юность... и прочее..." Точно он убийство в Петербурге совершил... Долго он излагал мне причины антипатии к своему родному городу, но я ничего не понял. Или он хитрит, боясь издержек (он, между нами говоря, скуповат), или же в самом деле есть что-то такое особенное в его петербургском прошлом. В пятницу он приедет ко мне обедать... Мы выпьем, поедем к ночи в Петровское-Разумовское на его дачу и, вероятно, кутнем. В самый момент, когда он поднимет вверх свой жилистый палец и начнет говорить мне о "бгатстве, гавенстве и свободе", когда умиление его достигнет своего acme*, я заговорю с ним о прелестях путешествия на Валаам и стану его убеждать... Авось удастся. Если мы вдвоем поедем, то нам, вероятно, и по сто рублей хватит - это тоже аргумент. А ему, действительно, необходимо проветриться. Если этого не требует его хороший талант, то этого настойчиво добивается гигиена. Он ужасно много пьет - это неизлечимо, но зато излечимо очень многое другое. Он живет чёрт знает как... Ужасно одет, не видит света, не слышит людей. Я никогда не видал его обедов, но готов держать пари, что он питается чепухой. (Его супруга не дает впечатления мудрой хозяйки.) В общем, мне кажется, что он скоро умрет. Его организм до того расшатан, что можно удивляться, как это в таком больном теле может сидеть такая стихотворная натура. Непременно нужно проветрить этого человека. Он говорил мне, что поедет по Волге, но плохо верится его словам. Дальше своей сарайной дачи он не пойдет. О результатах беседы, имеющей быть в пятницу, сообщу Вам. Если сам не поеду, то хоть его спроважу.

Завтра у меня последний экзамен, а послезавтра моя особа будет изображать то, что толпа величает "доктором" (если, конечно, выдержу завтрашний экзамен). Заказываю вывеску "доктор" с указующим перстом, не столько для врачебной практики, сколько для устрашения дворников, почталионов и портного. Меня, пишущего юмористическую дребедень, жильцы дома Елецкого величают доктором, и у меня от непривычки ухо режет, а родителям приятно; родители мои благородные плебеи, видевшие доселе в эскулапах нечто надменно-суровое, официальное, без доклада не впускающее и пятирублевки берущее, глазам своим не верят: самозванец я, мираж или доподлинно доктор? И такое мне уважение оказывают, словно я в исправники попал. Они мнят, что в первый же год я буду ворочать тысячами. Такого же мнения и мой терпеливый портной Федор Глебыч. Придется разочаровать бедняг.

Экзамены кончились, а потому мне уже ничто не мешает подать прошение о приеме меня в число считанных. Что-нибудь да буду присылать к каждому номеру. Теперь пока не вошел еще в норму, денька же через четыре подниму глаза к небу и начну придумывать темы.

Летом буду жить в Новом Иерусалиме и буду пописывать... Боюсь только благородной страсти... Это для меня хуже всяких экзаменов.

На сей раз шлю "Дачную гигиену". Штука сезонная... Если понравится, то изображу еще что-нибудь в этом роде: "Охотничий устав", "Лесной устав" и проч. Мне хочется написать для "Осколков" статистику: народонаселение, смертность, промыслы и проч. Немножко длинно выйдет, но если удастся, то бойкий фельетон выйдет. (Я зубрил недавно медицинскую статистику, которая дала мне идею.) Я теперь с удовольствием написал бы юмористическую медицину в 2-3 томах! Перво-наперво рассмешил бы пациентов, а потом бы уж и лечить начал. Погода в Москве дождливая: в летнем пальто холодно, в зимнем жарко. Здоровье мое не из блестящих: то здоров, то стражду. Пью и не пью... Определенного пока еще ничего не видно.

Сажусь читать. Прощайте.

Ваш сотрудник, уважающий А. Чехов.

Правда ли, что "Дело" отживает свой век? Если правда, то добрый путь! Не любил этого журнала, грешный человек. Злил он меня. Впрочем, при нынешней журнальной бедности и "Дело" бы сгодилось.

* расцвета (греч.)

74. Н. А. ЛЕЙКИНУ

17 июня 1884 г. Москва.

17, 6, 4.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

После трудных экзаменов, как и следовало ожидать, разленился я ужасно. Валяюсь, курю и функционирую, остальное же составляет тяжелый труд. Трудно в особенности писать фельетоны. Погода, если не считать ежедневных дождей, великолепная... Не до работы...

Третьего дня я послал Вам свою новорожденную книжицу "Сказки Мельпомены". Издал эту книжицу экспромтом, от нечего делать, спустя рукава...

Послал я Вам один экземпляр и для "Петербургской газеты", в кою и прошу Вас оный препроводить... Хотелось бы мне и объявленьице сочинить в "П<етербургскую> газету", но, увы, денег нет свободных... Есть у меня в Питере приятели, для которых это объявление было бы нелишним: прочли бы и по 75 коп. прислали; посему не походатайствуете ли об объявлении в кредит? В кредит и, по возможности, с уступкой. Уплатить можете Вы им даже из моего гонорара. Совсем я разорился и кричу караул... Если Вам некогда возиться с моими объявлениями и если неудобно, то, ради Христа, не церемоньтесь и "наплюве". Это не бог весть как важно...

Еду завтра на всё лето в Воскресенск, куда в случае надобности и прошу адресоваться: "Воскресенск (Московской губ.), А. П. Ч.". Вот и весь адрес... Сюда же шлите и гонорар.

Еще одна покорнейшая просьба. В Воскресенске семья живет "на книжку", расплата же с лавочниками производится первого числа. Просрочка нежелательна обеими сторонами... Распорядитесь, голубчик, выслать мне гонорар по возможности раньше. Денежная почта приходит в Воскресенск только по понедельникам и пятницам... Первый июльский понедельник будет 2-го числа... Если, стало быть, Вы вышлете гонорар 30 июня, то Вы попадете в самую центру.

Пальмин наотрез отказался ехать в Питер. Собирается ехать по Волге, но едва ли поедет... Слова, слова и слова...

Объявление для "Петерб<ургской> газеты" прилагаю. Напечатать 5 раз, на 4-й странице, в размере прилагаемого объявления, в рамочке...

В "Осколках" объявление не печатайте... У вас и так тесно, да и книжка моя не в духе "Осколков". Подождем собрания юмористич<еских> рассказов, если таковое будет когда-нибудь...

Не напишете ли Вы мне, где и как продают книги? Я совсем профан в книжной коммерции. Не послать ли кому-нибудь в Питер десятка два экземпляров? Всех у меня 1200. Продать не тщусь... Продастся - хорошо, не продастся - так тому и быть... Издание стоит 200 руб. Пропадут эти деньги - плевать... На пропивку и амуры просаживали больше, отчего же не просадить на литературное удовольствие?

Затем Вы в письме Акима Данилыча (в "Брожении умов") вставили фразу: "А всё из-за стаи скворцов вышло"... Соль письма ухнула... Городничему вовсе не известно, из-за чего бунт вышел, да и нет ему надобности умалять свои администраторские подвиги такими ничтожными причинами, как скворцы... Он никогда не объяснит бунта скворцами.... Ему нужна "ажитация"... Впрочем, всё это пустяки... Это к слову...

Поздравления с окончанием курса, празднования и житье в душной Москве совсем расстроили мою телесную гармонию... Слаб. 1 июля нужно мне быть в Москве, 2-го опять на даче... В июле Вы приедете в Москву... Как бы нам свидеться?

Пока прощайте... Будьте здравы, невредимы купно со своим приемышем...

Уважающий А. Чехов.

75. Е. И. ЮНОШЕВОЙ

Июнь, около 17, 1884 г. Москва.

Уважаемая

Екатерина Ивановна!

Сейчас я был в той компании, о которой говорил Вам. Клюет. Посылаю сейчас Ваш адрес. Работку нашел Вам маленькую, чахоточную, но на плату за слушание лекций во всяком случае хватит, с чем и имею честь проздравить. Обещают снабдить Вас переводами мелких вещиц. Плата, говорят, лучше, чем у Пушкарева. За исправность ручаюсь. Вы получите приглашение письменное или просто работу от редактора "Будильника" Александра Дмитриевича Курепина, которого рекомендую Вам за славного малого. В будущем поищем еще чего-нибудь, а пока... аревуар*! В Воскресенск еду. Одним из любимейших занятий моих в Воскресенске будет ожидание Вашего приезда. Боюсь, что это занятие будет слишком продолжительно. Распоряжение о взятии Вас с собой я сделал компании. Во время Вашего въезда в город будут произведены: а) колокольный звон, b) пушечная стрельба и с) больше ничего.

А за сим, пожелав Вам всех благ, имею честь быть всегда готовым к услугам

А. Чехов.

Р. S. Надеюсь, что веревка не развязалась!!

* до свидания (франц. au revoir)

76. Н. А. ЛЕЙКИНУ

25 июня 1884 г. Воскресенск.

25, VI, 4. Воскресенск.

Письмо No 1

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Первый дачный блин вышел, кажется, комом. Во-первых, рассказ плохо удался. "Экзамен на чин" милая тема, как тема бытовая и для меня знакомая, но исполнение требует не часовой работы и не 70-80 строк, а побольше... Я писал и то и дело херил, боясь пространства. Вычеркнул вопросы экзаменаторов-уездников и ответы почтового приемщика - самую суть экзамена. Во-вторых, рассказу этому пришлось пройти все тартары, начиная с моего стола и кончая карманом богомолки. Дело в том, что, принеся свой рассказ в здешний почтамт, я был огорошен известием, что почта не идет в воскресенье и что мое письмо может попасть в Питер только в среду. Это меня зарезало. Оставалось что-нибудь из двух: или почить на лаврах, или же мчаться на железнодор<ожную> станцию (21 верста) к почтовому поезду. Я не сделал ни того, ни другого, а решил поручить мою корреспонденцию кому-нибудь идущему на станцию. Ямщиков я не нашел. Пришлось поклониться толстой богомолке... Если богомолка поспеет на станцию к почтовому поезду и сумеет опустить письмо в надлежащее место, то я торжествую, если же бог не сподобит ее послужить литературе, то рассказ получите Вы с этим письмом.

Теперь о темах для рисунков. Тут прежде всего мне нужно сознаться, что я очень туп для выдумывания острых подписей. Хоть зарежьте меня, а я Вам ничего умного не придумаю. Все те подписи, что я Вам раньше присылал, были достоянием не минуты, а всех прожитых мною веков. Отдал всё, что было - хорошее и херовое - и больше ничего не осталось. Тема дается случаем, а у меня в жизни хоть и немало случаев, нет способности приспособлять случаи к делу. Но как бы там ни было, я придумал следующий план действий. Я буду присылать Вам всё, чему только угодно будет залезть в мою голову. Сочинители подписей и мертвые не имут срама. Вы не будете конфузить меня, ежели пришлю несообразное...

Я умею сочинять подписи, но - как? В компании... Лежишь этак на диване в благородном подпитии, мелешь с приятелями чепуху, ан глядь! и взбредет что-нибудь в голову... Способен также развивать чужие темы, если таковые есть...

Живу теперь в Новом Иерусалиме... Живу с апломбом, так как ощущаю в своем кармане лекарский паспорт. Природа кругом великолепная. Простор и полное отсутствие дачников. Грыбы, рыбная ловля и земская лечебница. Монастырь поэтичен. Стоя на всенощной в полумраке галерей и сводов, я придумываю темы для "звуков сладких". Тем много, но писать решительно не в состоянии... Скажите на милость, где бы я мог печатать такие "большие" рассказы, какие Вы видели в "Сказках Мельпомены"? В "Мирском толке"? И к тому же лень... Простите, ради бога... Это письмо пишу я... лежа... Каков? Примостил себе на живот книжищу и пишу. Сидеть же лень... Каждое воскресенье в монастыре производится пасхальная служба со всеми ее шиками... Лесков, вероятно, знает об этой особенности нашего монастыря. Каждый вечер гуляю по окрестностям в компании, пестреющей мужской, женской и детской modes et robes*. Вечером же хожу на почту к Андрею Егорычу получать газеты и письма, причем копаюсь в корреспонденции и читаю адресы с усердием любопытного бездельника. Андрей Егорыч дал мне тему для рассказа "Экзамен на чин". Утром заходит за мной местный старожил, дед Прокудин, отчаянный рыболов. Я надеваю большие сапоги и иду куда-нибудь в Раменское или Рубцовское покушаться на жизнь окуней, голавлей и линей. Дед сидит по целым суткам, я же довольствуюсь 5-6 часами. Ем до отвала и умеренно пью листовку. Со мной семья, варящая, пекущая и жарящая на средства, даваемые мне рукописанием. Жить можно... Одно только скверно: ленив и зарабатываю мало. Если будете Вы в Москве, то почему бы Вам не завернуть в Новый Иерусалим? Это так близко... Со станции Крюково на двухрублевом ямщике 21 верста - 2 часа езды. Брат Николай будет Вашим проводником. И Пальмина захватить можно... Пасхальную службу послушаете... А? Если напишете, то и я мог бы за Вами в Москву приехать...

Трепещу. На этой неделе мне нужно стряпать фельетон для "Осколков", у меня же ни единого события. Высылать теперь буду в субботы... Вы будете получать в понедельники.

Бываю в камере мирового судьи Голохвастова - известного сотрудника "Руси". Видаю Маркевича, получающего от Каткова 5000 в год за свои переломы и бездны.

Курс я кончил... Я, кажется, писал уж Вам об этом. А может быть, и не писал... Предлагали мне место земского врача в Звенигороде - отказался. (Можно будет Вам, если приедете, съездить к Савве Звенигородскому - это а propos). За сим... кажется, уж больше не о чем писать. Кланяюсь и вручаю себя Вашим святым молитвам.

Всегда готовый к услугам и уважающий Лекарь и уездный врач А. Чехов.

Ах, да! Книжку я напечатал в кредит с уплатою в продолжение 4-х месяцев со дня выхода. Что теперь творится в Москве с моей книжкой, не ведаю.

Хочу сейчас идти рыбу удить... Беда! Получил заказ из "Будильника" и, кажется, за неимением энергии не исполню...

См. следующее письмо. Это, по не зависящим от редакции обстоятельствам, застряло и залежалось.

* модной одеждой (франц.)

77. H. А. ЛЕЙКИНУ

27 июня 1884 г. Воскресенск.

4, VI, 27.

Письмо No2

Вчера вечером, уважаемый Николай Александрович, получил Ваше письмо и прочел его с удовольствием. Письма на даче составляют удовольствие немалое. Вчера у Андрея Егорыча я получил их целых шесть штук купно с газетами и "Осколками" и до самой полуночи услаждал себя чтением. Прочел всё, даже объявления в газетах и даже остроты новоиспеченного юмориста Е-ни... Вчера читал Ваше письмо, ныне же отвечаю... Сейчас я приехал с судебно-медицинского вскрытия, бывшего в 10 верстах от В<оскресенска>. Ездил на залихватской тройке купно с дряхлым, еле дышащим и за ветхостью никуда не годным судебным следователем, маленьким, седеньким и добрейшим существом, мечтающим уже 25 лет о месте члена суда. Вскрывал я вместе с уездным врачом на поле, под зеленью молодого дуба, на проселочной дороге... Покойник "не тутошний", и мужики, на земле к<ото>рых было найдено тело, Христом богом, со слезами молили нас, чтоб мы не вскрывали в их деревне... "Бабы и ребята спать от страху не будут..." Следователь сначала ломался, боясь туч, потом же, сообразив, что протокол можно написать и начерно, и карандашом, и видя, что мы согласны потрошить под небом, уступил просьбам мужиков. Потревоженная деревушка, понятые, десятский с бляшкой, баба-вдова, голосящая в 200 шагах от места вскрытия, и два мужика в роли Кустодиев около трупа... Около молчащих Кустодиев тухнет маленький костер... Стеречь труп днем и ночью до прибытия начальства - мужицкая, никем не оплачиваемая повинность... Труп в красной рубахе, новых портах, прикрыт простыней... На простыне полотенце с образком. Требуем у десятского воды... Вода есть - пруд под боком, но никто не дает ведра: запоганим. Мужик пускается на хитрость: манехинские воруют ведро у трухинских... Чужого ведра не жалко... Когда они успевают украсть и как и где - непонятно... Ужасно довольны своим подвигом и посмеиваются... Вскрытие дает в результате перелом 20 ребер, отек легкого и спиртной запах желудка. Смерть насильственная, происшедшая от задушения. Пьяного давили в грудь чем-то тяжелым, вероятно, хорошим мужицким коленом. На теле множество ссадин, происшедших от откачивания. Манехинские нашли тело и качали его 2 часа так усердно, что будущий защитник убийцы будет иметь право задать эксперту вопрос: поломка ребер не была ли следствием откачивания? Но думаю, что этот вопрос не задастся... Защитника не будет, не будет и обвиняемого... Следователь до того дряхл, что не только убийца, но даже и больной клоп может укрыться от его меркнущего ока... Вам уже надоело читать, а я разохотился писать... Прибавлю еще одну характерную черточку и умолкну. Убитый - фабричный. Шел он из тухловского трактира с бочонком водки. Свидетель Поликарпов, первый увидевший у дороги труп, заявил, что он видел около тела бочонок. Проходя же через час мимо тела, этот Поликарпов уже не видел бочонка. Ergo*: тухловский трактирщик, не имеющий права продажи на вынос, дабы стушевать улики, украл у мертвеца бочонок. Но довольно о сем. Вы возмущаетесь осмотром кормилиц... А осмотр проституток? Медики (конечно, ученые), затрогивавшие вопрос "об оскорблении нравственного чувства" осматриваемых, судили-рядили и остановились на одном: "их товар, наши деньги... Если медицинской полиции можно, не оскорбляя личности торгующего, свидетельствовать яблоки и окороки, то почему же нельзя оглядеть и товар кормилиц или проституток? Кто боится оскорбить, тот пусть не покупает..." Если Вы побоитесь оскорбить щупаньем кормилицу и возьмете ее не щупая, то она угостит Вас таким товарцем, который бледнеет перед гнилыми апельсинами, трихинными окороками и ядовитыми колбасами.

У Вас 600 кустов георгин... На что Вам этот холодный, не вдохновляющий цветок? У этого цветка наружность аристократическая, баронская, но содержания никакого... Так и хочется сбить тростью его надменную, но скучную головку. Впрочем, de gustibus non disputantur**. Я не хотел поместить в "Осколках" объявление о моей книжке не потому, что считаю это бесполезным, как Вы на меня клевещете, а просто потому, что боялся стеснить Вас: места у Вас мало, а брать с меня, как с других берете, Вы поделикатитесь... Поместите объявление, скажу спасибо. Ежели возможно вставить фразу "иногородние получают через редакцию "Осколков"", то скажу сугубое спасибо. Покупателей много не будет, и Вас эта фраза не стеснит. Ежели паче чаяния найдется желающий купить книжку через редакцию, то Вам придется только сообщить мне в ближайшем письме адрес счастливца и - больше, кажется, ничего. Впрочем, в издательском деле я решительно ничего не понимаю... Действуйте, как лучше... За указания поклон и спасибо. Исполню всё так, как Вы написали. Страсть, сколько я написал Вам! Через день хожу в земскую больницу, где принимаю больных. Надо бы каждый день ходить, да лень. С земским врачом мы давнишние приятели.

Votre A. Чехонте.

* следовательно (лат.)

** о вкусах не спорят (лат.)

78. Н. А. ЛЕЙКИНУ

14 июля 1884 г. Звенигород.

Уважаемый

Николай Александрович!

В настоящее время я нахожусь в граде Звенигороде, где волею судеб исправляю должность земского врача, упросившего меня заменить его на 2 недельки. Полдня занят приемкой больных (30-40 человек в день), остальное же время отдыхаю или же страшно скучаю, сидя у окна и глядя на темное небо, льющее уже 3 и день нехороший, безостановочный дождь... Перед моим окном тора с соснами, правее дом исправника, еще правее паршивенький городишко, бывший когда-то стольным городом... Налево заброшенный крепостной вал, левее лесок, а из-за последнего выглядывает Савва освященный. Заднее крыльцо, или вернее задняя дверь, около к<ото>рой воняет сортиром и хрюкает поросенок, глядит на реку. Теперь суббота. Чтобы не обмануться в почте, спешу послать срочную работу. Рассказ же нацарапаю сегодня под ночь и пришлю завтра. Письма посылайте в Воскресенск. Оттуда мне пересылается всё исправно. Был в Москве и слышал, что Л. И. Пальмин венчался со своей старухой. Видел его, но он мне ничего не говорил об этом. Не говорите ему, что я Вам сообщил эту прозаическую новость про поэтического человека... Может быть, эта новость для Вас уже не новость! Прощайте.

Ваш А. Чехов.

79. Ал. П. ЧЕХОВУ

Середина июля 1884 г. Звенигород.

Сашаъ!

Посылаю письмо для Левенсона. Жалею, что заставляю тебя, беднягу, шляться по 10 раз к этим жидам, скорблю и утешаю себя тем, что сумею с тобою расквитаться. Послал книжку в редакции?

Посылаю письмо отца для руководства. Стыдно Николаю заставлять самолюбивого старика брать взаймы! Поездка к Пушкареву обошлась Николаю рублей 4-5... Эти деньги мог бы он лучше отдать в уплату...

Живу в Звенигороде и вхожу в свою роль, Гляжу на себя и чувствую, что не жить нам;

братцы, вместе! Придется удрать в дебри в земские эскулапы... Милое дело!

Пиши в Воскресенск. Оттуда мне вышлют.

А. Чехов.

Николая ждут в В<оскресенске>.

Письмо, начинающееся словами "Евочька... и проч."... неподражаемо сочинено. Ты и Николка показали себя художниками.

80. Н. А. ЛЕЙКИНУ

Середина июля 1884 г. Звенигород.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Прочитавши Ваше письмо, дал знать в Москву брату Николаю о предстоящем Вашем приезде. Брат будет Вашим путеводителем в Воскресенск, сам же я вырваться из Звенигорода не могу до приезда врача, должность коего исправляю. Перед приездом в В<оскресенск> Вы потрудитесь уведомить меня телеграммой (Звенигород, врачу Чехову), я поеду на 1-2 дня в В<оскресенск>, чтобы повидаться с Вами и показать Вам наши святыни. Или так сделайте: поезжайте на вторую станцию Смоленской дороги, Голицыно. Отсюда до Звенигорода (15 верст) на лошадях. В Звенигороде обозреем Савву освященного и покатим отсюда в Новый Иерусалим (20 верст). Всё это отнимет у Вас не более суток. Прихватите Пальмина. Заранее предупреждаю: удобств на пути не найдете... Дороги и города хуже худшего, но зато масса беллетристического материала. Если переночуете у меня, то свожу Вас в больницу на приемку (рассказ в 300 строк). На Илию, 20-го, у меня будет 60 человек больных, 22-го человек 40. Лучше сделаете, если начнете путешествие Звенигородом. Дороги тряски, но живописны. Жду. Телеграммы в Воскресенск не посылайте, ибо в этом граде телеграфа нет и мне придется платить за эстафету 3 р. 50 к. (Семья заплатит, а телеграммы я не прочту, так как меня нет в В<оскресенске>). Телеграфируйте в Звенигород. Больных я могу бросить на 2 суток. У меня фельдшера доки. Приезжайте же! Брат Николай будет у Вас в Лоскутной. Обитает он на старой квартире.

Неужели Д. К. Ламанч<ский> и Ежини одно лицо? Если да, то я, значит, хватил не по чину... Д. К. Ламанч<ский> изображает из себя одного из хороших московских работников. Стишки его милы... Но проза его, в особенности в "Будильнике", несносна... Относительно Рыскина соглашаюсь с Вами. Читал его мало, но слышал про него много. В Москве, если покопаться, можно найти еще кое-кого. Прощайте.

Ваш А. Чехов.

Пальмина умоляю приехать.

81. П. Г. РОЗАНОВУ

22 июля 1884 г. Звенигород.

Парафимоз в прежнем положении. Прибегаю к любезности хирурга, имевшего связь с англичанкой и двумя роскошными польками. Без Вас умру, ибо нерешителен и трус.

А. Чехов.

82. Н. А. ЛЕЙКИНУ

11 августа 1884 г. Воскресенск.

VIII, 11. Воскресенск.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Шлю купно с большим поклоном плохой фельетон. Фельетон плох в квадрате, до степени "увы и ах!", но я не виню себя. Тем нет совершенно, а всё то, что есть, донельзя мелко и противно. Другой на моем месте пал бы в уныние, а я ничего, привык... Рассказ в 60 строк написал, но до того скверный, что посылать жутко. Подожду до завтра: авось переменю свой взгляд на него или напишу что-нибудь другое. Впереди у меня еще целых 2 дня...

Теперь насчет "Сатирич<еского> листка". В этом листке я не работаю (для первых номеров дал несколько крох, а теперь - ни-ни) и оного не читаю. Что в нем пишется и что творится, мне неведомо, а ежели бы ведал, то поспешил бы сообщить Вам обо всем, что Вас касается. Сообщаемому Вами не удивляюсь. Не удивлюсь также, если завтра меня, хорошего знакомого Липскерова, обзовут в этом "Листке" так или иначе каким-нибудь поносным именем. Всего можно ожидать от этих господ, и всякая выходка их естественна... Надо Вам сказать, что "еврюга" Липскеров едва ли знает о том, что Вы обруганы в его журнале. Он ленив, лежебока, ни во что не вмешивается и знать ничего не хочет... Еврюга добрый, не ехидный и покладистый. Делами этого сатрапа правят секретари. В "Листке" заправляет Марк Ярон... (выдаю редакционную тайну!), мстящий Вам за то, что я дважды обругал его в "Осколках". Ярон человек нехороший, способный на всякую мерзость... но и он, вероятно, не автор и не виновник пасквиля. Пасквиль, как и все статьи, попал в "Листок" без ведома редактора и секретарей: печатают что и как попало, без разбора и что подешевле. Ведется этот "Листок" до того похабно и халатно, что в нем можно напечатать пасквиль даже на самого Липскерова.

Буду в Москве, узнаю всё, а пока напишу Липскерову письмо, в котором обзову его скотиной. Писал пасквиль, вероятно, какой-нибудь московский мелюзга, писал за неимением материала и по глупости. У этих господ ни такта, ни чувства меры...

Целый день льет дождь. У меня благодаря скверной погоде ногу ломит. Скучно ужасно. Третьего дня ездил в Звенигород на именины, вчера ловил в пруде линей, а сегодня не знаю, куда деваться от скуки. Хочу сесть писать - к постели тянет, лягу - писать хочется... Так бы взял да и высек свою лень!

Как нарочно, брат, посылаемый на почту, стоит возле и торопит... Судьба уж моя такая! Всегда довожу дело до последней минуты.

За приглашение в Петербург спасибо. Уехал бы к вам с наслаждением, но... в карманах кондукторские и полицейские свистки... Хоть шаром покати! Семья живет на даче со мной на моем иждивении, а дачная жизнь... ву компрене*, кусается. Имей я лишние 50 руб., имей даже кредит долгосрочный (у тетеньки или бабушки) на эту сумму, я недолго бы думал... Погожу до зимы.

Прощайте. Рассказов пришлю, а насчет подписей помыслю.

Ваш А. Чехов.

83. Н. А. ЛЕЙКИНУ

23 августа 1884 г. Воскресенск.

23, VIII, Воскресенск.

Многоуважаемый

Николай Александрович!

Собираюсь удрать к 1-му сентября из Воскресенска в Москву на зимнее житие. Первое число срок крайний. А посему, прошу усердно, сделайте распоряжение о высылке мне гонорара не позже 31-го августа - пятницы, когда в Воскр<есенск> приходит денежная почта. Простите, ради аллаха, что на сей раз изменяю Вашим порядкам, но если бы Вы знали, какая противная погода на даче, сколько багажа и домочадцев придется мне переправлять в Москву и как мне хочется засесть за свой московский письменный стол, то объяснили бы себе это мое нашествие на Вашу бухгалтерию. Чтобы не путать августовских счетов с сентябрьскими, вышлите мне наотмашь рублей 60 - это и короче и сподручнее для Вас, - а счет за август вышлет Ваш секретарь мне вместе с сентябрьским счетом в октябре, сразу за 2 месяца.

Нужно бы в Москву съездить за деньгами, да денег нет на дорогу... Комиссия! Были кое-какие деньжонки, да нелегкая дернула меня дать их взаймы приятелю-поручику. Поручик отдаст, но, вероятно, тогда, когда у меня у самого будут полные карманы, перед моим отъездом. Впрочем, довольно о деньгах. Ах... не так давно лечил одной барышне зуб, не вылечил и получил 5 руб.; лечил монаха от дизентерии, вылечил и получил 1 р.; лечил одну московскую актрису-дачницу от катара желудка и получил 3 руб. Таковой успех на новом моем поприще привел меня в такой восторг, что все оные рубли я собрал воедино и отослал их в трактир Банникова, откуда получаю для своего стола водку, пиво и прочие медикаменты.

Спасибо Вам за объявления о моей книжице. В сентябре поблагодарю лично. Если Вы находите, что объявления летом лишни, то прекратите или же помещайте их через номер. Не знаю, что творится теперь с моей книгой... Говорят, хвалили ее в "Нов<ом> времени", в "Театр<альном> мирке"... Ничего не читаю, кроме московских газет, ни за чем не слежу... Такая досада! Если Вы поместили объявление в "Петерб<ургской> газете", то уплатите из моего гонорара. Уплатите следуемое и Вашей конторе за объявления в "Осколках". Читал в "Наблюдателе" критику на "Христову невесту"... Кто бы мог подумать, что Ваша книжка даст случай этому беспардонному критику упомянуть о германском милитаризме, бисмарковщине...

Сажусь писать оск<олки> москов<ской> жизни. Полное отсутствие материала! Нововременский Курепин и Лукин из "Новостей" из кожи вон лезут, но их фельетоны не полнее моих осколков.

Погода ужасная, дифтеритная. Давно уже не видел солнца. Читал пальминскую "Морскую зыбь"... Не уехал ли он на море? Не катается ли теперь, чего доброго, на пароходе в "каюте новобрачных"?

Б. Маркевич дал мне почитать собрание своих мелких рассказов. Давая мне это собрание, он имел в виду благую цель: пусть поучится молодой человек. Спрашивал о Вас, снисходительно покритиковал Лескова, пожалел, что нынешняя юмористика в упадке... Этот камер-юнкер болен грудной жабой и, вероятно, скоро даст материал для некролога...

Прощайте. Посылаю сестру на почту отнести это письмо. Сверх ожидания, соглашается и идет одеваться.

Ваш А. Чехов.

* вы понимаете (франц. vous comprenez)

84. M. П. ЧЕХОВОЙ

3 сентября 1884 г. Воскресенск.

Наша собственная сестра!

Уезжаю. Дома уломаю всех. Если находишь лучшим жить в сих краях, а не в тех, то живи.

Саша пробудет в Москве до средины сентября.

Кланяйся мадам Шпехь.

Поклон Киселевым, ввиду его громадности, посылаю через Ивана. У Оленьки Лашкевич кровавый понос. Хотел с ней в законный брак вступить, но теперь не желаю: у нее понос.

Говорят, что ты страшно привязалась к мадам Шпехь. Пригласи ее к нам в Москву. Мы ей тоже кровавый понос устроим, бесплатно. Пишу о поносе для того, чтобы ты не давала никому читать моих писем.

Votre A. Чехонте.

85. Д. Т. САВЕЛЬЕВУ

4 сентября 1884 г. Москва.

84, IX, 4.

Любезнейший друг

Дмитрий Тимофеевич!

Письмо твое получил я только вчера (3-го) по приезде из Воскресенска. Поручения твои исполню с готовностью, ибо досуга у меня много. Лекции начнутся не ранее 10-15-го сент<ября>, так как Ек<атерининская> больница ремонтируется. Проценты в ссуду уплачу тотчас же по получении от тебя квитанции. Если, посылая мне квитанции, не пришлешь мне денег, то этим окажешь для меня великую услугу: ты знаешь, как жутко ходить в почтамт за получением денег! Уплачу свои, а потом расквитаемся.

Чтобы не быть у меня в долгу по части поручений, исполни мою маленькую просьбу: поклонись своей жене 100 раз за ее память о моей персоне. Но это не всё. Если у тебя есть свободное время, то забеги как-нибудь в городскую управу и спроси там, как поживает моя стипендия. Я не получал еще за последнюю треть.

Если управа намерена выслать мне, то пусть поспешит высылкой. Всё имевшееся у меня я ухлопал на семью и теперь сижу на бобах, ощущая всеми своими нервами отсутствие в карманах всякого присутствия. Живу пока в кредит, получки же мои начнутся только в октябре.

О причинах, не пустивших меня на юг, сообщу при свидании. Приписка твоей супруги повергла меня в печаль. Я почувствовал наклонность к семейной жизни, пожелал быть отцом и - вдруг! Мне пишут, что невеста еще не нашлась! А ты, скот бесчувственный, не мог употребить власть и прикрикнуть на жену, чтобы она пристроила твоего друга! Я отказал многим богатым невестам, надеясь на обещание твоей жены, - можешь, стало быть, понять теперь мое положение! Опять придется ходить всю зиму в Salon.

Книжку вышлю, когда схожу в склад издания.

Кланяюсь.

Tuus* Чехов.

* твой (лат.)

86. Н. А. ЛЕЙКИНУ

15 сентября 1884 г. Москва.

84, IX, 15.

Уважаемый

Николай Александрович!

Сижу я в доме графини Капнист, в салонах которой обитает Лиодор Иванович Пальмин (известный поэт).

Поэт благосклонен ко мне настолько, что угощает меня своей наливкой. У него насморк, кашель и шум в ушах.

Для Вас готовы у меня 3 рассказа, которые завтра или послезавтра посылаю. Выезжать никуда не думаю, сижу у себя в Головином пер<еулке> и ленюсь. Совлещи с себя ленивого человека рад бы, но не могу. Насчет работы моей у "еврюги" не слишком беспокойтесь: за всё лето и сентябрь я получил от него 3 купона стоимостью в 2 р. 50 к. каждый - только. О пасквиле "Сатирического листка" я писал Вам. Если Вы не удовлетворены, то всё мною недосказанное, длинное для письма, сообщу при свидании. Оставляю место для Лиодора Ивановича.

Ваш А. Чехов.

87. П. Г. РОЗАНОВУ

Начало октября 1884 г. Москва.

Вывеска заказана. Благоволите прислать это письмо купно с Вашей карточкой и звенигородскими новостями. Стало быть, более подробные известия Вы получите после 15 октября.

А. Чехов.

88. H. А. ЛЕЙКИНУ

7 октября 1884 г. Москва.

Воскресенье 7-го.

Уважаемый

Николай Александрович! В исполнение Вашей редакторской воли шлю Вам свои литературные экскременты в воскресенье... Вы получите 2 места: в одном фельетон, в другом это письмо с рассказом. Десять раз лез к Николаю, и десять раз он уверял меня, что рисунки давно уже Вам посланы... Не хочется думать, чтобы он врал, и в то же время не хочется верить в неисправную доставку заказных бандеролей... Николай уверяет... Чтобы узнать, кто врет, почта или он, мне остается только произвести у него внезапный обыск...

Panem et circenses* нет и нет... Думаю, думаю, и хоть кол теши на голове! Но бог не без милости... Авось, что-нибудь намыслю и пришлю Вам... За доброе слово о "Петербур<гской> газете" большое спасибище. Я буду получать ее в обеденное время, а читать после обеда, развалясь и куря...

Не забывайте, что мы условились в случае срочного материала помещать москов<ский> фельетон еженедельно, дабы не было кричащих запаздываний. Я буду присылать Вам его кусочками, урывками, а Вы планируйте его, как знаете: что срочно, то теперь, что не срочно, то после... Рассказиков напеку... Зачем Вы в деле скоро- и многописания меня сравниваете с собой? Литература Ваша специальность... На Вашей стороне опыт, уверенность в самом себе, министерское содержание... А я, пишущий без году неделю, знающий иную специальность, не уверенный в доброкачественности своих извержений, не имеющий отдельной комнаты для письма и волнуемый страстями..., могу ли я поспеть за Вами? Если буду писать двадцатую часть того, что Вы пишете, то и за это слава богу...

О лекарских вакансиях думаю... Записал Лихачева в поминальницу... Был у Пальмина... Лечил живущую под ним (каламбур?!!) девицу и забежал к нему. Он спал, но, заслышав мой голос, проснулся и предстал предо мною во всем величии поэта, с опустившимися панталонами и всклоченной куафюрой... Сидел я у него недолго: прогнало меня от него отсутствие сортира. У нас снег... Получил приглашение от "Нови"... Как прочел на письме, что у них 500000 основного капитала, то до того потерялся, что потерял всякую надежду написать туда что-нибудь...

Ваш. А. Чехов.

Портной принес новое пальто. Поздравляю: не все Ваши сотрудники ходят в старых пальто...

* Хлеба и зрелищ (лат.)

89. П. Г. РОЗАНОВУ

3 ноября 1884 г. Москва.

84, XI, 3.

Добрейший

Павел Григорьевич!

Моя радость по поводу назначения Вашего на место тайного советника Кетчера совсем бледнеет перед моею скорбью, когда читаю Ваше известие о несчастье с доской. Неужели?!? Я приказал упаковать ее в самую мягкую книгу, в одну из тех книг, какие я употребляю по причине их мягкости для известной надобности. Если Вы не шутите (крушение чугунной доски похоже на шутку), то виновата, стало быть, упаковка, а так как упаковка моя, то и вина моя. Закажу другую вывеску и вышлю ее в ящике... Как живете? Насчет конкурса осведомлюсь у Лейкина... Протекция, батенька, на Руси не знает конкурсов, что, впрочем, не делает чести человечеству.

Поклонитесь Сергею Павловичу и скажите ему, чтобы он побывал у меня, если приедет в Москву. Нужен он мне. Погода ужасная... Удивляюсь, как это Вы можете жить в такую пору в звенигородских дебрях. В Москве тоже скучно. Одно только утешительно, что целый день сидишь за работой и не замечаешь скуки. Боюсь наврать чего-нибудь, а посему ставлю точку и кланяюсь.

Ваш А. Чехов.

Жду Вас к себе.

90. Н. А. ЛЕЙКИНУ

4 ноября 1884 г. Москва.

84, XI, 4.

Уважаемый

Николай Александрович!

Пишу Вам, дабы предупредить Вас, что фельетон будет выслан мною не сегодня в воскресенье, а завтра в понедельник. Стало быть, Вы можете на этот счет быть покойны... Фельетон мой почти уже готов, но мал очень, и хочется мне прибавить еще что-нибудь... Вместе с фельетоном пришлю две темы и, быть может, рассказ... Фельетон ужасен... Материала никакого, и поневоле приходится писать про Кузнецова и его Салон - противно даже. Вчера и сегодня болен... Голова трещит, лихорадка... Работать не в состоянии... Был у меня Пальмин и передал мне, что Вы на меня сердитесь. За что? Вы пишете ему, что я не присылаю Вам рассказов... Беру богов в свидетели, что я не посылаю Вам рассказов только тогда, когда знаю, что у Вас есть уже в запасе мой рассказ... Это справедливо даже относительно того из последних номеров, в котором не было ничего моего. Вы можете только претендовать, что некоторые мои рассказы выходят плохи... На это могу возразить Вашей же фразой, сказанной в одном из Ваших писем относительно печи, не всегда одинаково пекущей.

Далее Вы громите меня за то, что я не даю тем. Если бы сочинять темы было так же легко, как закурить папиросу, то я прислал бы Вам их видимо-невидимо, но Вы сами знаете, что легче найти 10 тем для рассказов, чем одну порядочную подпись... И неужели Вы думаете, что я не прислал бы их Вам, если бы они у меня были? Точно я их продаю в другой журнал! Все темы, какие у меня накопились за всё время моего литературничества, я вывалил Вам в прошлом году... И теперь, выдумываю и изредка присылаю... Сделал даже по Москве клич, что плачу по полтиннику за каждую сносную тему... Вы в последнем нашем разговоре в Лоскутной, набавляя 5 р. к добавочным, мое упорство относительно недоставления подписей поставили в некоторую связь с добавочными... Если я получаю эти добавочные только за темы, то, конечно, я получаю их ни за что... Но ведь это легко поправить! Стоит только перестать высылать их - вот и всё!

Далее Вы, как передает Л<иодор> И<ванович>, жалуетесь, что я не всегда отвечаю на Ваши письма. Это правда, винюсь... Дело в том, что посылку произведений своих я довожу до крайнего срока и не успеваю писать Вам, несмотря на искреннее желание. Я уж не раз извинялся в этом и не раз писал Вам громадные письма, чтобы хоть этим загладить свою вину. На письма, имеющие деловой характер, я всегда отвечал... Теперь, дав ответ на претензии, заявленные Пальминым, продолжаю о своем...

В эту неделю не посылаю Вам несколько рассказов, ибо был всё время и болен и занят: пишу маленькую чепуху для сцены - вещь весьма неудачную... По утрам и вечерам готовлюсь к докторскому экзамену.

Во вторник буду у Пальмина и подумаю с ним о темах для передовиц. Николай ничего не делает, хотя, судя по его прелестному рисунку в последнем номере "Осколков", и следовало бы работать... У Гиляровского родился младенец мужеска пола.

Да! 22-го разбирается дело Рыкова... Буду в окружном суде, ибо имею билет... Не нужно ли для "Петербургской газеты" фельетонов о Рыкове? Если нужно, то порекомендуйте... Возьму дешево: по 50 р. за фельетон... Дело будет тянуться 12 дней. Без эффектов не обойдется... О многом можно написать...

Письмо это коротко, но думаю, что я всё сказал, что нужно для того, чтоб Вы перестали сердиться. Мечтаю в декабре быть у Вас...

Ваш А. Чехов.

Рекомендовал я Вам поэтика Медведева. Махонький, плюгавенький... Жалко мне его, потому и рекомендовал. Кушать хочет, а денег нет... Будете объявления о журнале пускать? Если будете, то хорошо... Я на Вашем месте тысяч пять бы убухал на рекламу... Рекламу пустить с рисунками, рассказами, анекдотами... красками...

А о "Петербургской газете" - пожалуйста. Не дадите ли и Вы место в осколочных фельетонах скопинскому делу? Если да, то предупредите... Дело большое, на всех хватит.

91. Н. А. ЛЕЙКИНУ

11 ноября 1884 г. Москва.

84, XI, 11.

Уважаемый

Николай Александрович!

Получил Ваше письмо и пишу ответ через час по прочтении.

О высасывании из пальца я с Вами не согласен. Если начнешь высасывать, то пройдет час, два... а там глядь и ничего не выдумал и не высосал! А за 2 часа можно другое что-нибудь сделать... Неужели Вам понравились мои темы? Я послал их не без колебания...

Насчет брата Николая согласен. Скорблю и скорблю. Лентяй из перворазрядных и с каждым годом делается всё ленивее и ленивее... Прочту ему Ваше письмо. Влияние свое на него обещаю, но... где замешалась баба (и у него баба), там трудно влиять.

На условия "Петербур<гской> газеты" тоже согласен. Буду писать по рыковскому делу и накануне процесса пришлю первый рассказ.

О распорядителе, выведенном из маскарада, Вы напрасно усомнились, и напрасно вообще Вы мне не верите. Я Вас не подведу и не надую - в этом будьте уверены. Выведен был Гулевич-рассказчик из маскарада Лентовского. Не назвал я лица и места, потому что не хотел обижать старика, - вот и всё. О выводе его знала вся Москва и заметки моей было бы достаточно без фамилии.

Вчера получаю телеграмму: "Поля больна и я шея железа зноб если можно приезжайте вечером Пальмин". Еду вечером и - о поэты! - не застаю Л<иодора> И<вановича> дома... Поля сидит с гостями и угощается...

Шлю мелочишку. Мне сдается, что она чуточку мутна. Если так, то вышлите обратно, я ее починю... Еду слушать Лукка.

Ваш А. Чехов.

Ах, да! Есть в Москве такой поэтик Медведев... Ему я дал записочку к Вам... Стало быть, еще не собрался послать Вам свои стишины. Рыскин едва ли будет Вашим сотрудником... Пастухов не пустит.

92. Н. А. ЛЕЙКИНУ

17 ноября 1884 г. Москва.

84, XI, 16.

Уважаемый

Николай Александрович!

Ах! Но одного "axa" недостаточно...

Изумляюсь, как это я не понял Вас относительно Худекова? Вы писали, что ему не нужно фельетонов, а нужны краткие сведения из суда строк в 100... Мне почему-то вообразилось, что под сведениями надлежит понимать рассказы... (Если эти сведения не фельетон - то что же?) Спасибо, что написали и наставили на путь истинный... Вы удивляетесь моей странной прыти: как это, мол, можно написать рассказ за день до суда? Рассказ - не пожарная команда: и за полчаса до пожара может быть состряпан. Но дело не в этом, а в том, что в первой моей посылке я хотел изобразить нововведения в окружном суде, состряпанные ради Рыкова и которые я еду осматривать в понедельник... Они достойны описания, а не описывать же их в самый день суда, когда будет и так много материала!..

Второе "ах" по поводу "Речи и ремешка". Сей рассказ напечатан нигде не был. Суть его я припоминаю, исполнение забыто... Прочту с удовольствием, как нечто не мое...

Я не думал, что мой рассказ, напечатанный в "Развлечении", достоин "Осколков". Я не послал Вам его, ибо он длинен и плох - так по крайней мере мне казалось. А Вы не сердитесь, когда видите меня дезертирующим из "Осколков"... Человек я семейный, неимущий... деньги надобны, а "Развлечение" платит мне 10 коп. со строки. Мне нельзя зарабатывать менее 150-180 руб. в месяц, иначе я банкрот.

О Медведеве скорблю. Голоден и холоден. Студент...

О Николае молчу. Нарисовал он Вам хороший рисунок... Если я спрошу его, послал ли он Вам его или нет, то наверное соврет...

Если приедете в ноябре, то - merci. У нас зимой весело. В Стрельну можно будет съездить...

Был я недавно в одной ископаемой редакции ("Россия") и подслушал весьма интересный разговор. Человек 10-15 сидели за чаем и толковали про "Осколки". Сравнивали с "Искрой", говорили, что они лучше "Искры", что в них есть направление, остроумие... что пресса подло делает, что обращает на них мало внимания и проч. ... Похвалили даже моск<овский> фельетон, спросив меня, кто это Улисс... Не первый уж раз слышу я такое мнение об "О<сколк>ах" и всякий раз "взыграся во чреве моем младенец"... Держитесь! Подтяните художественный отдел до высоты хотя бы стрекозиной и - благо будет...

Я понатужусь и дам мелочишек, а пока не забывайте, что у Вас есть всегда готовый к услугам

А. Чехонте.

Кстати. Рыковское дело будет, как говорят, тянуться 2-3 недели... Не пришлет ли мне г. Худеков на всякий случай какого-либо вида от "Пет<ербургской> газ<еты>", карточку, что ли... Мелочи вышлю завтра... Я несчастлив: каждый день гости...

93. Н. А. ЛЕЙКИНУ

19 ноября 1884 г. Москва.

84, XI, 19.

Уважаемый

Николай Александрович!

Вместо одного большого рассказа посылаю Вам 3 плохих мелочишки. Тут же посылаю рассказ одной госпожи, сотрудницы многих петербургских и московских журналов, некоей Политковской. Пришла ко мне и попросила рекомендовать. Рекомендую. Баба способная и может пригодиться, если будет поставлена на настоящий путь. Гонорара просит 6 к. Если рассказ не годен, то, сделайте милость, пришлите его обратно, не мне, а по адресу: Москва, Арбат, Столовый пер., д. Соловьева, Екатерине Яковлевне Политковской. Напишите ей при этом какое-нибудь утешительное слово вроде надежды на будущее - таким образом и ее удовлетворите и меня от нее избавите... Особа нервная, а посему (недаром я медицинский ф<акуль>тет проходил!) не огорошьте ее холодным и жестким ответом... Помягче как-нибудь... Я наказан почтовыми расходами и потерей времени (она просидела у меня 1 1/2 часа), а Вы уж возьмите на себя горечь ответа... Если пришлете рассказ на мое имя, то она опять ко мне придет и... ах! Поет, впрочем, недурно, но мордемондия ужасная...

Votre* A. Чехов.

* ваш (франц.)

94. Н. А. ЛЕЙКИНУ

25 ноября 1884 г. Москва.

25/XI.

Уважаемый

Николай Александрович!

Вместо фельетона о Рыкове, который вышел бы и мал и жалок (в 40-50 строк фельетона всего процесса не всунешь), посылаю Вам "Скопинские картинки". Думаю, что сгодятся...

Процесс протянется еще 2 недели, а может быть, и больше... Если хотите, то и к следующему нумеру пришлю таких картинок... Есть очень характерные материи... Кланяюсь... Подробное письмо напишу завтра в суде, а сейчас спать и спать!

Ваш А. Чехов.

95. Н. А. ЛЕЙКИНУ

26 ноября 1884 г. Москва.

84, XI, 26.

Уважаемый

Николай Александрович!

В письме своем Вы начинаете с Политковской. С нее начну и аз. Рассказов ее я не читал и послал их к Вам "девственными", мною не тронутыми. Читать их было некогда, ибо она стояла над душой и требовала послать сейчас... Прочти я их и найди скверными, мне все-таки пришлось бы их послать Вам... А как баба обрадовалась, прочитав Ваше письмо! Она прибежала ко мне и поклялась послать Вам в "благодарность" еще очень много рассказов.

Николая видел и претензии Ваши ему заявлял. Пообещал поспешить высылкой. Не знаю, откуда он взял, что я обещал дать подпись к его рисунку? Может быть, и обещал, но... не помню... Подумаю, и если надумаю на днях, то на днях же и вышлю.

Теперь насчет бывшей у Вас Н. А. Гольден. Это мой хороший приятель... Бабенка умная, честная и во всех смыслах порядочная. Имеет честь быть свояченицей писателя-изобретателя Пушкарева. Несколько дика, чем и объясняется, что она не сняла пальто. Пушкарева ругать при ней можно.

За сим о "Петерб<ургской> газете". О Рыкове строчу туда ежедневно и, вероятно, на Худекова не потрафляю. Дело непривычное и, сверх ожидания, тяжелое. Сидишь целый день в суде, а потом, как угорелый, пишешь... Не привык я к такому оглашенному письму... Пишу скверно, а тут еще гг. корректоры стараются и починяют мое писанье. Пишу, например: "Палата идет!", как и подобает, а они, милые люди, исправляют: "Суд идет!" Уж ежели они мне не верят, так нечего им было со мною и связываться... Против сокращений я ничего не имею, ибо я новичок в деле судебной хроники, изменять же смысл не уполномочивал.

Я пишу: "Этот скопинский нищий подает вдруг в банк объявление о взносе им вкладов на 2516378 р. и через два-три дня получает эту сумму чистыми денежками... (помню с этого места приблизительно), но ими не пользуется, ибо объявление делает по приказу Рыкова в силу его политики..." Последнее, со слова "но", зачеркивается, и нищий выходит у меня богачом...?!?

Помаленьку привыкаю, и позднейшие корреспонденции выходят лучше и короче первых. Вы ничего не говорите Худекову. Жалуюсь только Вам... Да и не жалуюсь, а так только, копеечную скорбь свою изливаю... В суде в общем весело... Протянется процесс еще на 2-3 недели... Если Вам по нутру придутся картинки из Скопина, то не прислать ли новую серию? Злоба дня солидная... Дело я понимаю, и тем много. Если согласны, то отвечайте шнеллер*.

Мечтаю в декабре прибыть в Питер... хочу удрать от женщин, навязывающих мне участие в любительском спектакле. Мне! сотруднику "Осколков"! Ах!

Пишу конец письма дома, воротившись из суда.

Ваш А. Чехов.

* скорее (нем. schneller)

96. Н. А. ЛЕЙКИНУ

10 декабря 1884 г. Москва.

84, XII, 10.

Уважаемый

Николай Александрович!

Вот уже три дня прошло, как у меня ни к селу ни к городу идет кровь горлом. Это кровотечение мешает мне писать, помешает поехать в Питер... Вообще - благодарю, не ожидал! Три дня не видал я белого плевка, а когда помогут мне медикаменты, которыми пичкают меня мои коллеги, сказать не могу. Общее состояние удовлетворительно... Причина сидит, вероятно, в лопнувшем сосудике...

Сегодня была у меня m-me Политковская... Это ужасно! Жаловалась на Вас... "Он мог бы мои рассказы в фельетоне пустить, если они кажутся ему длинными!"

Почему Рыков вышел у Вас на передовице блондином? Совсем не похож...

Рыковские отчеты для "Пет<ербургской> газеты" мною копчены... Теперь, стало быть, очередь за пнёнзами...* Если будете в редакции, то поторопите высылкой гонорара. Для болящих и ничего не делающих ранняя получка всегда здоровее поздней... Пальмина не вижу. Николая тоже. Ближние мои оставиша мя.

Спасибо, хоть аптека отпускает лекарства по дешевой цене. Все-таки хоть этим утешиться можно...

Надеюсь, что подписка у Вас уже началась и что она хороша... Желаю Вам 20 тыс. подписчиков...

Как на смех, у меня теперь есть больные... Ехать к ним нужно, а нельзя... Не знаю, что и делать с ними... Отдавать другому врачу жалко - все-таки ведь доход!

Прощайте...

Ваш А. Чехов.

Храните маску Улисса... Пальмин, кажется, разболтал в "России"... Напишите ему, что это не я пишу, и пожалуйтесь, что я в прошлом году отказался... У нас та же провинция!

Пью бесполезное infusum** из спорыньи...

Насчет буд<ущей> недели уведомлю своевременно.

* деньги (польск. pieniazy)

** настой (лат.)

97. П. А. СЕРГЕЕНКО

17 декабря 1884 г. Москва.

84, XII, 17.

Любезный друг

Петр Алексеевич!

Получил вырезку из неведомого мне органа и работы неведомого автора. Шлю "неведомому Gory" благодарность, кусочек коей можешь себе присвоить не столько за вырезку, сколько за память. Давно собирался нацарапать тебе и вот по какому поводу. Месяц тому назад я послал в "Стрекозу" рассказ, посвященный "недавно судившемуся другу моему Эмилю Пупу". Заглавия не помню... Память до того подлая, что скоро забуду, где верх, где низ... Кажется, "Ночь перед судом", но не ручаюсь. Под заглавием курсивная строка: "Случай из моей медицинско-шарлатанской практики". Подпись "Дяденька"...

Было ли до сегодня напечатано что-либо подобное в "Стрекозе"? Этого журнала я не вижу и не читаю: то болен, то занят и нигде не бываю... Написать в "Стрекозу" справку - не хочется... Рассказ несколько нецензурен: либерален, сален и проч. ... Если будешь писать в Питер, то справься о судьбе чеховского рассказа. Впрочем, справка эта не имеет особой важности, и я мало потеряю, если ты забудешь... Пишу же тебе о сем с тою целью, чтобы выдать тебе с головою автора, дерзнувшего украсить свой рассказ твоим эмилепупством. Ну, как живешь? Чай, на южном просторе плодишься, размножаешься и стишки пописываешь? Счастливчик! Я же скорблю... Работы пропасть, денег мало, зима скверная, здоровье негодное... Поем "Фрере Жаки..." - след, тобою оставленный.

Мечтал к празднику побывать в Питере, но задержало кровохарканье (не чахоточное). Читаю твои произведения и браню тебя за неприлежание: мало пишешь! Не увидимся ли мы где-нибудь летом? А? Напиши-ка! На юге летом я буду... Вчера снился мне почему-то Крамсаков... Избираю его фамилию своим фельетонным псевдонимом... Прощай... Жму тебе руку и желаю тебе купно с твоей семьей всех благ.

Твой А. Чехонте.

Сретенка, Головин пер., д. Елецкого.

98. Н. А. ЛЕЙКИНУ

23 декабря 1884 г. Москва.

XII, 23.

Уважаемый

Николай Александрович!

Первым делом поздравляю Вас с праздником и окончанием года, а к поздравлению, по издревле установленному порядку, присоединяю тысячи пожеланий. Посылаю Вам рассказ и рождеств<енскую> мелочишку. Сегодня с курьерским вышлю святочный рассказ. К Новому году постараюсь написать побольше мелочей новогоднего свойства. Мелочи уже задуманы, рассказ же пока не наклевывается. Когда выйдет первый нумер? К какому нумеру присылать моск<овский> фельетон! к 52 или к 1?

Здоровье мое поправилось. Не только работаю, но даже позволяю себе употреблять спиритуозы. Праздники встречаю уныло... Денег нет. "Петерб<ургская> газета" еще не выслала, "Развлечение" должно крохи, из "Будильника" больше десятки не возьмешь... Сижу на бобах... Надеялся получить из одного места и получил нос... Николай болен и зарабатывает мало, Агафопод Единицын - швах... Благо, долгов мало и не брал авансов. Впрочем, всё это пустяки...

Был у меня Пальмин. Он окончательно расходится с Пастуховым и бичует его словесно на все корки. Сотрудничество в "Развлечении" объясняет переменою обстоятельств, и если правда, что он уходит из "Моск<овского> листка", то причины его дезертирства заслуживают снисхождения.

Счет в "Пет<ербургскую> газету" я послал. В Москве морозы. К Новому году напишу Вам, а теперь пока прощайте и не браните. Святочный рассказ получите купно с заказным письмом или немного спустя, но не далее понедельника.

Ваш А. Чехов.

1885

99. Е. И. САВЕЛЬЕВОЙ

2 января 1885 г. Москва.

85, I, 2.

Уважаемая

Евгения Иасоновна, на поздравление с Новым годом отвечаю тем же и прошу прощения, что не предупредил Вас и не поздравил раньше. Ужасный я невежа! На Рождество послал я множество поздравительных писем и карточек... Почему не послал Вам, сказать определенно не могу: вероятно, по рассеянности... А что забвение тут ни при чем, может засвидетельствовать Вам Ваш супруг, обедавший у нас на Ваши именины и слышавший, как я произносил тост за здоровье "отсутствующих жен"... За Ваше здоровье было выпито два раза...

За Ваше сочувствие по поводу усиленных занятий и нездоровья большое спасибо. Тронут и вниманием, и памятью, и искренностью... То, другое и третье не заслужено... Дело в том, что толки об "усиленных занятиях" преувеличены. Работаю, как и все... Ночи сплю, часто шатаюсь без дела, не отказываю себе в увеселениях... где же тут усиленные занятия? Я вовсе не скромничаю. Ваш "сам", воспевающий больше всех мое трудолюбие, может засвидетельствовать, что я встаю не раньше 10-ти и ложусь не позже 12-ти... Истые труженики не спят так долго...

Нездоровье мое немножко напугало меня и в то же время (бывают же такие фокусы!) доставило мне немало хороших, почти счастливых минут. Я получил столько сочувствий искренних, дружеских, столько, что мог вообразить себя аркадским принцем, у которого много царедворцев. До болезни я не знал, что у меня столько друзей... Разве не лестно получать такие письма, как Ваше? Ради него не грешно покашлять лишний денек...

Ваш тиран сидит у меня. Узнав, что я получил от Вас письмо, он пришел в ярость и чуть не побил меня... Отелло, каких мало... Поведение его похвалить, конечно, не могу... Деморализировал всю мою семью: устроил в моем доме опереточный театр, заставляет всех жениться и проч. В ожидании его исправления и в надежде, что все у Вас обстоит благополучно, кланяюсь Вам и остаюсь уважающим, готовым к услугам

А. Чехов.

Семья вам кланяется.

Рукой Д. Т. Савельева:

Дозволено цензурою. 2 января 1885 г.

Цензор Дмитрий Савельев.

На конверте:

В Таганрог.

Его высокородию

Иасону Ивановичу г-ну Блонскому.

Старшему нотариусу.

Передать Е. И. Савельевой.

100. M. E. ЧЕХОВУ

31 января 1885 г. Москва.

85, I, 31.

Дорогой Дядечка

Митрофан Егорович!

Первым делом приношу Вам искреннейшую благодарность за память и любовь, которыми проникнуты все Ваши письма к отцу. Ваше расположение слишком дорого для нас всех, для меня же лично оно составляет предмет гордости и радости! расположение хороших людей делает честь и повышает нас в собственном мнении! Не извиняюсь перед Вами за мое долгое, упорное молчание... Знаю, что Вы не сочтете его за неприличие и за знак перемены наших отношений, а, как добрый и душевный человек, дадите ему иное объяснение. Письмо мое к Вам удовлетворить меня не может... Кто привык когда-то беседовать с Вами по целым часам и вечерам, тому давайте беседу, а письмо, как бы оно длинно ни было, не скажет и тысячной доли того, что хотелось бы рассказать... Не писал я, потому что надеюсь на скорое свиданье. Надеялся и надеюсь. Прошлое лето не мог быть у Вас, потому что сменял товарища, земского врача, бравшего отпуск, в этом же году рассчитываю попутешествовать, а стало быть, и повидаться с Вами. В декабре я заболел кровохарканьем и порешил, взявши денег у литературного фонда, ехать за границу лечиться. Теперь я стал несколько здоровее, но думаю все-таки, что без поездки не обойтись. Куда бы я ни поехал - за границу ли, в Крым или на Кавказ, - Таганрога я не миную.

Радуюсь Вашему избранию в гласные. Чем больше у Таганрога будет таких честных и бескорыстных хозяев, как Вы, тем он счастливее... Жалею, что не могу послужить купно с Вами родному Таганрогу... Я уверен, что, служа в Таганроге, я был бы покойнее, веселее, здоровее, но такова уж моя "планида", чтобы остаться навсегда в Москве... Тут мой дом и моя карьера... Служба у меня двоякая. Как врач, я в Таганроге охалатился бы и забыл свою науку, в Москве же врачу некогда ходить в клуб и играть в карты. Как пишущий, я имею смысл только в столице.

Медицина моя шагает помаленьку. Лечу и лечу. Каждый день приходится тратить на извозчика более рубля. Знакомых у меня очень много, а стало быть, немало и больных. Половину приходится лечить даром, другая же половина платит мне пяти-и трехрублевки. (В Москве врачам не платят менее 3-х рублей за визит. Здесь всякий труд дороже ценится, чем в Таганроге.) Капитала, конечно, еще не нажил и не скоро наживу, но живу сносно и ни в чем не нуждаюсь. Если буду жив и здоров, то положение семьи обеспечено. Купил я новую мебель, завел хорошее пианино, держу двух прислуг, даю маленькие музыкальные вечерки, на которых поют и играют... Долгов нет и не чувствуется в них надобности... Недавно забирали провизию (мясо и бакалею) по книжке, теперь же я и это вывел, и всё берем за деньги... Что будет дальше, неведомо, теперь же грешно жаловаться.

Мамаша жива, здорова, и по-прежнему из ее комнаты слышится ропот. Но даже и она, вечно ропщущая, стала сознаваться, что в Таганроге мы не жили так, как теперь живем в Москве. Расходами ее никто не попрекает, болезней в доме нет... Если нет роскоши, то нет и недостатков.

Иван сейчас в театре. Служит он в Москве и доволен. Это один из приличнейших и солиднейших членов нашей семьи. Он стал уже на свои ноги окончательно, и за будущее его можно ручаться. Трудолюбив и честен. Николай собирается жениться, Миша в этом году оканчивает курс... и т. д., и т. д. Вот Вам и письмо. Газету Вы будете получать, и удивляюсь, что Вы до сих пор еще не получаете ее. Прилагаемую карточку пошлите по адресу: "Москва, ред<акция> "Новостей дня", Страстной бульвар". В редакции я не буду скоро. Карточка придет туда ранее меня. Если же и буду в редакции ранее, то заболтаюсь и забуду про газету.

Тете целую руку, братьям шлю привет. Поклон знакомым. Извиняйте и не забывайте Вашего покорнейшего и вечно признательного

А. Чехова.

Мой адрес: Сретенка, Головин пер. Доктору А. П. Чехову.

101. П. Г. РОЗАНОВУ

13 февраля 1885 г. Москва.

85, II, 13.

Collega major et amicissime*

Павел Григорьевич!

Прерываю ход Ваших шипучих мыслей молитвословием, обращенным по Вашему адресу. Молитва моя к Вам состоит в следующем. Будьте милы, наденьте шубу и шапку и сходите в магазин "Чаю и сахару" купца Стариченко. Поздоровавшись с ним, начинайте беседу приблизительно в такой форме:

Вы: Не отдадите ли Вы, сеньор, внаймы дачу, находящуюся между Звенигородом и Саввой?

Он: Кому?

Вы: Известному московскому доктору и не менее известному литератору А. П. Чехову со чады.

Он: (побледнев). Но... ветхая хижина моя недостойна вмещать в себе невместимого!

Объяснив ему, что я человек непритязательный и в желаниях скромный, Вы, в случае его согласия отдать мне свою дачу, потупляете взор и скромно справляетесь о цене и т. д.

Дело в том, что семье моей летом придется жить на даче. Воскресенск надоел, а в Звенигороде еще не жили и есть охота его попробовать. Нанять дачу в самом городе я не хочу в силу кое-каких гигиено-экономо-политических соображений. За городом же есть одна только дача, принадлежащая вашему коммерсанту Стариченко, имеющему дочь-невесту с большим приданым. Дочери его и приданого мне не нужно, но дачу его я взял бы охотно, если, конечно, в ней можно жить, т. е., если не протекают потолки, целы окна, есть погреб и проч. Дача эта, если помните, находится на берегу Москвы, по дороге от Звенигорода к Савве, направо.

Сам я едва ли буду жить на даче, семье же обязан приготовить летнее жилище... Беда быть семейным! Еще и зима не прошла, как приходится уже помышлять о лете.

Этим летом мадам Гамбурчиха не будет жить в Звенигороде. Но природа не терпит пустоты и взамен ее посылает Вам целое полчище дачников в образе художников, поэтов (Пальмин) и проч. Компания соберется большая, беспокойная.

О результатах переговоров с Ст<аричен>ко сообщите. Простите, голубчик, что надоедаю Вам такими пустяками. Но когда, бог даст, у Вас будет большое семейство, я найду Вам прекрасную дачу - любезность за любезность.

Дачу наймем с 15-го или 1-го мая.

Вчера я был у одной больной и обозревал ее рецепты, нашел рецепт Вашего Икавица.

У моего Коробова сыпной тиф.

Еще раз простите, что надоедаю Вам и прерываю своей болтовней Ваши хорошие мысли. Будьте здравы и не забывайте, что у Вас есть