Перо, закон и стеклянный шар

Глава 11

– Вей Осгерт! О вас говорят правду, вы не медлите.

Мализа выглядела иначе, чем при знакомстве. Она была весела, лучилась приветливостью, а от подавленности или страха не осталось даже следа. Темное платье сменилось нежно-кремовым с ворохом оборок и широкими распашными рукавами. Сшитое по моде далеких берегов Лансейна оно подчеркивало экзотические вкусы владелицы.

Хальрун поднялся с жесткого стула, не который его усадила горничная.

– Добрый день, вейя Кросгейс! Тому, кого кормят новости, нельзя быть тяжелым на подъем.

Она засмеялась и направилась в глубину комнаты к дивану, похожему на облако.

– Вы удивительный человек. Я только написала, а вы уже пришли.

– Простите, если я навязчив, – сказал Хальрун, следуя за девушкой. – Я хотел лично выразить вам свою благодарность.

– Совсем вы ненавязчивы, вей Осгерт. Разве я могу плохо думать о своем спасителе? Это мне надлежит быть признательной.

Она села, откинувшись на надутую спинку, и взмахом руки предложила гостю занять кресло по соседству, оказавшееся слишком уж мягким. Велюровые объятия поймали газетчика, как силки, и он обнаружил себя сидящим с задранными кверху коленками. Хальруну еще повезло родиться высоким, поэтому он хотя бы не смотрел на вейю Кросгейс снизу вверх... А она, глядя на него, продолжала нежно улыбаться, и на лице девушки не было заметно ни следа насмешки. Либо Мализа Кросгейс являлась образцом добродетели, не способной помыслить дурное о других, либо искусно притворялась. Все-таки Хальрун был свидетелем ее унижения в доме вей Лакселя, и вряд ли Мализа забыла об этом так скоро.

– Хотите шоколада? – спросила она с почти детской непосредственностью. – Я могу распорядиться.

– Не стоит. Но спасибо.

Мализа кивнула и произнесла:

– Я читала сегодня «Листок Роксбиля». Благодарю, вей Осгерт.

– За что? – уточнил он.

– За такт и понимание, конечно же. Не всякий на вашем месте проявил бы снисхождение к несчастной жертве.

– Совсем даже нет, вейя. Что может быть естественнее, чем помочь кому-то в беде?

– Я рада, что вы так думаете, – произнесла Мализа. – Вы возвращаете мне веру в людей, отнятую веем Лакселем.

Хальрун хмыкнул и с удивлением покачал головой. У него имелся большой опыт общения с членами окружного совета и фабрикантами, поэтому газетчик за километр чуял лицемерие. Вейя Кросгейс если и лгала, то не фальшивила. Чтобы испытать ее, Хальрун решил помолчать, но лицо Мализы оставалось доброжелательным ровно до тех пор, пока тишина не стала почти неприличной.

– Вей Осгерт, – мягко произнесла девушка, – позвольте узнать цель вашего визита? Ваше появление порадовало мое сердце, но смутило разум. Скажите мне прямо, неужели что-то случилось?

Она смотрела прямо на Хальруна, и он, наконец, обнаружил тревожное ожидание в голубых глазах.

– Разве вы забыли про письмо, которое мне отправили, вейя Кросгейс? То, самое первое.

Ему удалось обескуражить девушку. Мализа моргнула и отстранилась.

– О чем вы, вей Осгерт? Я писала от отчаяния, и теперь все это неважно.

– Очень важно! – возразил Хальрун. – Очень важно особенно сейчас, после убийства вея Лакселя... Хм... Хотя, может быть, вы и правы. Я забуду о письме, раз вы просите.

Она прикоснулась к завитому локону, который мягко покачивался около розовой щечки. Хальрун только сейчас заметил, что Мализа пользуется косметикой. Еще несколько десятилетий назад это считалось признаком девочек из веселых домов, а сейчас некоторые женщины с высоким общественным положением тоже начали красить лица. Мализа, судя по румянам и неестественно розовым губам, была достаточно независимой, чтобы относиться к их числу.

Она склонилась к Хальруну и даже такой прожженный циник, каким мнил себя газетчик, растерялся от внезапной близости прекрасных глаз. Затем (видимо, чтобы добить собеседника), вейя Кросгейс прикоснулась к его руке.

– Спасибо, вей Осгерт. Вы снова меня обязываете.

– Я бы даже вернул его вам, только письмо сейчас не у меня, – быстро сказал журналист.

Мализа покачала головой, и завитые локоны затряслись, словно серебристые пружинки.

– Это не важно, вей Осгерт.

– Детектив Лойверт забрал его.

– Не имеет значения... Детектив Лойверт показался мне надежным человеком. Если же я ошиблась... Не страшно! Я совершенно не боюсь, вей Осгерт, потому что чувствую себя свободной и счастливой. Какое-то письмо не может мне навредить.

Хальрун ухватился за последнюю фразу.

– Бумага не вредит, вейя Кросгейс. Человек – может.

Его настойчивый тон, наконец, сбил настрой девушки.

– О чем вы? – спросила она, взмахнув ресницами. – Вы советуете опасаться детектива Лойверта?

– Не только его, вейя Кросгейс. И не столько... Детектив считает, что вы пострадали от того, что были слишком доверчивы...

Он не закончил говорить, как лицо девушки застыло. В тот же миг оно лишилось приветливого выражения.

– Я поняла, на что вы намекаете, вей Осгерт. Лалла успела мне все рассказать.

– Она пожаловалась вам на детектива? – усмехнулся Хальрун.

Мализа выпрямилась и еще сильнее вскинула голову.

– Не говорите гадостей про мою подругу, вей Осгерт! Лалла никогда не причинила бы мне зло.

– Вы даже не выслушаете меня? – удивился газетчик. – У меня есть повод...

– Я не собираюсь вас слушать, – звонко сказала Мализа. – Я помню, что обязана вам, но я не терплю, когда обижают тех, кто мне дорог.

– Удивительная преданность, вейя Кросгейс...

– Вас удивляет преданность? – спросила Мализа. – Наша дружба проверена временем, вей Осгерт. Я дорожу ей и не стану слушать тех, кто наговаривает на Лаллу.

Она надулась с выражением упрямого ребенка. Казалось, что, скажи газетчик еще слово, как Мализа закроет уши ладошками и начнет напевать, лишь бы не слышать обидную правду. Хальрун поднялся.

– Вейя Кросгейс, будьте осторожны и не гуляйте по ночам... Особенно без надежного спутника.

Она натянуто улыбнулась и холодно ответила:

– Я получила жестокий урок. Я его никогда не забуду.

– Я желаю лишь, чтобы этот урок остался единственным. До встречи, вейя Кросгейс.

Хальрун откланялся, но у порога комнаты его внезапно остановил голос Мализы.

– Вей Осгерт!

Она стояла, положив руки на спинку дивана, напоминая изящную фарфоровую фигурку, тонкую и как будто устремленную вверх. Обставленная с тонким вкусом гостиная, подчеркивала красоту девушки, как рама картину.

– Вей Осгерт, я не хочу, чтобы ваш визит прошел напрасно.

– Напрасно? К вам? – переспросил он, прижав шляпу к сердцу. – Никогда!

Хальрун сжал губы и грозно насупил брови. Мализа засмеялась. Она быстро забывала обиды.

– Вы все шутите, вей Осгерт, а я говорю серьезно. Вы, конечно, получили приглашение, но я хочу сделать для вас что-то хорошее уже сейчас.

– Приятно слышать. У вас есть мысли, что это будет?

Девушка улыбалась.

– Может быть. На самом дела я не уверена, но, мне кажется, вас это заинтересует... Вей Осгерт, я решила вернуть те выплаты, что делал мой отец. Отменить их было жестоким поступком, о котором я теперь жалею. Сможете сообщить об этом в своей газете?

Хальрун не сразу понял, о чем говорила Мализа. Потребовалось несколько секунд, чтобы память газетчика заработала. Дело было в том, что много лет подряд Роугстон Кросгейс поддерживал семьи рабочих, погибших при пожаре на его предприятии. В первые годы фабриканта превозносили за щедрость, но великодушный поступок со временем забылся. Событие, которое ее вызвало, тоже стало историей, так что никто не удивился, когда Мализа не стала продолжать традицию отца. Об этом почти не говорили в округе.

– Щедрое решение, вейя. Речь ведь идет о значительной сумме?

– Отец помогал десяти семьям и тратил полторы тысячи крушей в год, – вейя Кросгейс расправила плечи. – Я увеличу эту сумму до двух.

Хальрун попытался фыркнуть, но подавился воздухом. Справившись с дыханием, газетчик недоверчиво произнес:

– Удивительно щедро. Вы действительно готовы пойти на это?

– Конечно! А вы станете моим поручителем. Проверите, что не отступила.

– Благородное решение делает вам честь, – пробормотал Хальрун.

Мализа порозовела.

– Последние события заставили меня иначе взглянуть на собственную жизнь. Я хочу делать добро, вей Осгерт.

Хальрун склонил голову, хотя мыслями он был уже не здесь. Газетчик составлял заметку, которая станет частью следующего номера.

– Я буду рад сообщить об этом читателям «Листка». Только не говорите пока никому о своем решении, – попросил он. – Я должен быть первым.

– Конечно, вей Осгерт. Ведь вы мой друг.

– И счастлив им быть, – подхватил Хальрун.

Горничная Мализы проводила его к выходу и помогла облачиться в плащ.

Пружинистой походкой Хальрун сбежал с крыльца. Он осмотрелся, прикидывая, в какую сторону идти, но быстро сдался и просто спросил дорогу до «Горбатого льва» у первого встречного... Хальрун подозревал, что Дорен назначит встречу в месте, у которого будет столько же общего с «Трилистником», сколько у дегустатора вин с запойным пьяницей. Однако, оказавшись внутри, газетчик понял, насколько неудачное подобрал сравнение. «Горбатый лев» давно стал совсем беззубым. Хальрун попал в приличный тихий кабачок, где собиралось старичье, чтобы сыграть в нарды и пропустить бокальчик молодого вина. Полицейское управление Центрального округа находилось всего через квартал, но служителей порядка, кроме Дорена, наметанный глаз Хальруна внутри не обнаружил.

В центре зала на видном месте стояла музыкальная машина. Играл старомодный вальс, но место для танцев отсутствовало, поэтому мелодией, видимо, предлагалось просто наслаждаться... Или под нее дремать, как делали некоторые посетители. Единственный очевидным плюсом заведения являлся запах. Тут пахло вкусной едой.

Хальрун махнул Дорену, а затем по лесенке в две ступеньки поднялся на подиум со столами. Полицейский обедал, и то, что лежало у него в тарелке выглядело на удивление хорошо, много лучше, чем можно было ожидать от дешевого кабака. Чашка с кофе, которая стояла перед Дореном, тоже пахла отлично. Кивнув и получив в ответ такое же молчаливое приветствие, Хальрун занял место напротив полицейского.

– Вы меня убедили, детектив, – сообщил газетчик. – Я намерен заказать то же, что и вы.

Если Дорен и удивился, то виду не показал.

– Только пиво тут все-таки дрянное, – предупредил детектив. – Прошу прошения, я выяснил это только сегодня.

– Дрянное? Серьезный недостаток, но сейчас я, по вашему примеру, хочу кофе.

Подошла черноволосая официантка, с которой Хальрун завязал шутливый разговор, и Дорену пришлось ждать. Полицейский отложил столовые приборы в сторону и время от времени делал меленькие глотки из кофейной чашки. В итоге вышло так, что напиток, которым полагалось завершать обед, детектив прикончил вместо еды.

– Что расскажите, вей Осгерт? – спросил он, как только девушка ушла.

Она унесла с собой внушительный список блюд, выбранных голодным Хальруном. Он подозревал, что не съест и половину, но девица оказалась очень бойкой на язык. Хальрун поддался ее обаянию.

– Порадовать вас мне нечем. Наша общая знакомая отличается преданностью друзьям в ущерб благоразумию.

– Она вам не поверила?

– Куда там! – отмахнулся Хальрун. – Она даже слушать не стала, а когда я попытался настоять на своем, вейя страшно разозлилась и стала похожа на сердитую кошечку. Представьте себе, она выгнула спину, выпустила когти и начала шипеть на не ожидавшего такого поворота беспечного человека... Я про себя.

– Вей Осгерт, оставьте красочные сравнения для газетных полос, – произнес Дорен слегка раздраженным тоном. – Что все-таки произошло?

– Ничего, я же сказал. Стоило мне заикнуться про ваши подозрения, как вея немедленно заткнула мне рот и даже пригрозила лишить своей дружбу, которой, как вы знаете, я с ненавних пор очень дорожу, – Хальрун вздохнул. – Она верит своей гадалке, уж не знаю, почему.

Дорен выслушал новости с мрачным, подавленным видом. Потом детектив пробарабанил пальцами по столу.

– Вейя молода. В ее возрасте свойственно очаровываться людьми.

– Она не показалась мне наивной или глупой, – заметил Хальрун. – А еще, кстати, она не намного моложе нас с вами.

– Разве я говорил про глупость?

– А разве нет?

Они заспорили, и пререкания продолжались, пока не принесли заказ Хальруна. Еда интересовала газетчика сильнее победы, и разговор сам собой сошел на нет. К тому же, Дорен оказался плохим собеседником – язык у него был подвешен плохо, а упрямство мешало честно признать поражение.

– Сойдемся на том, что нам неважно, насколько вейя ловкая особа.

Детектив вскинулся, но Хальрун продолжил:

– Что вы будете делать теперь, детектив Лойверт? Я второй раз к ней с этим не пойду и вам не советую.

Вопрос заставил полицейского нахмуриться. Дорен еще раз с раздражением постучал по столу и даже дернул уголком рта перед тем, как заговорить. Видя серьезный настрой детектива, Хальрун перестал жевать.

– Нужно найти доказательства... Доказательства вины или невиновности гадалки. Видите, я не пристрастен, вей Осгерт.

Однако не пристрастность полицейского беспокоила Хальруна.

– Доказательства? – небрежно отмахнулся он. – Да вас на порог не пустят, принеси вы их хоть дюжину.

Дорен стал совсем мрачным.

– Думаете, все настолько плохо?

– Знаете, детектив, – Хальрун посмотрел на него с сочувствием, – что-то мне подсказывает, что уже завтра вас ждет неприятный разговор с капитаном. Вейя поняла, что меня подослали именно вы.

– Не беспокойтесь, – перебил Хальруна Дорен. – Безопасность девушки мне намного важнее.

Газетчик усмехнулся.

– Ради торжества правосудия или ради самой девушки?

Нарвавшись на острый, словно стрела, взгляд Дорена, Хальрун рассмеялся уже громко.

– Я понял, понял. Вами движут обе причины.

– Вей Осгерт!

– Не кричите, детектив, прошу вас. Я последний, кто станет вас судить. Вейя чудо как хороша собой.

Подавив веселье, Хальрун вернулся к еде. Он, как обычно, ел быстро и с аппетитом, но ухитрялся при этом внятно выговаривать слова.

– Однако я вам больше не помощник. Вейя предупреждена, пусть и не вняла, и на этом моя миссия закончена.

– Я понимаю, – произнес Дорен. – Благодарю за помощь, вей Осгерт. Расплатитесь за меня, прошу вас.

Детектив оставил банкноту на столе, придавив кружкой, чтобы бумажка не улетела – «Горбатом льве» гуляли сквозняки. Уходя Дорен засунул руки в карманы и слегка ссутулился. Хальрун окликнул его в последний момент.

– Вы бы не усердствовали слишком, детектив Лойверт. Правосудие – это прекрасно, красивые девушки – еще лучше, но... Поверить не могу, что говорю это! Но иногда не нужно лезть на рожон.

– Мне тоже удивительно слышать это от вас, – слегка отрешенно произнес Дорен. – Благодарю за совет.

– Который вы не оценили, – закончил газетчик. – Дело ваше.

– Именно.

Детектив надел шляпу и покинул кабак, а Хальрун отодвинул от себя тарелку – аппетит внезапно пропал. Обычно газетчика не интересовали дела других, но упрямство полицейского вызвало непонятную досаду. Или не такую уж непонятную: все-таки Дорен был единственным человеком, с которым Хальрун находил мертвое тело, а это что-то да значило. Стоило вместе с кем-то вляпаться в историю, как между вами возникнет особая связь… Впрочем, обычно ненадолго.

Хальрун щелчком пальцев подозвал официантку, расплатился за обед, а затем достал часы. Было достаточно поздно, чтобы нарваться на взбучку от Пелруда за оставленную без присмотра редакцию, но газетчик знал, что сказать начальнику. Он вышел на улицу с мыслями о работе.

О давнем пожаре на фабрике Кросгейсов Хальрун знал немного – беда случилась за несколько месяцев до того, как он стал работать на вея Эймарка и «Листок». В кипучем Роскбиле нельзя было оглядываться назад, и Хальруна всегда интересовало только то, что происходило в настоящем, но кое-что он мог припомнить.

Настолько большой пожар да еще с человеческими жертвами был событием нерядовым: про него писали все бальтауфские газеты, не только окружные, но и городские. «Листок», конечно, тоже не остался в стороне. Вышла целая серия статей под авторством Ракслефа, и их все Хальрун, конечно же, прочел… То есть проглядел по диагонали, чтобы не ударить в грязь лицом при приеме на работу. В пятнадцать лет Хальрун как раз потерял отца, и ему было не до чужих трагедий. Мать умерла годом раньше, поэтому оставшемуся один на один с миром Хальруну пришлось бросить учебу и искать способ прокормить себя. «Листок Роскбиля» стал его спасением и оставался им до сих пор.

Вернувшись в редакцию, Хальрун застал одного Ракслефа. Старик что-то писал, но при виде молодого коллеги сразу отложил перо.

– Делаю твою работу, – ворчливо сказал Гросвер. – Пока ты где-то шляешься.

– Шляюсь, – согласился Хальрун. – Ты ни за что не догадаешься где.

– Как будто я собираюсь угадывать! Ты мне сам все расскажешь.

Хальрун сел напротив старика и попытался поймать его взгляд.

– Ты сегодня очень скучный, вей Гросвер… Подходящее настроение для грустных рассказов о прошлом?

Теперь старик заинтересовался. Он почесал лоб над кожаным ремешком очков, посмотрел на Хальруна и спросил:

– Что ты хочешь знать?

– Помнишь, как горела фабрика Кросгейсов?

– Горела? – удивился Ракслеф. – Когда?

Он тоже не сразу понял, о каком пожаре говорил Хальрун.

– Так это было так давно! Лет десять прошло или больше? К чему ты вспомнил?

Хальрун усмехнулся.

– Расскажу, но сначала ты.

Ракслеф пожал плечами. На память старик не жаловался.

– Давнее событие, но приметное, ведь до него предприятие Кросгейсов считалось полностью надежным. Там никогда ничего не случалось... Старина Роугстон хорошо вел дела. Он сам был инженером и в управляющих у него тоже был образованный человек.

– А потом случился пожар, где погибло два десятка человек?

– Двадцать восемь, – поправил Ракслеф. – И еще один не от огня.

Хальрун с интересом уставился на коллегу.

– Темная и мутная история... Управляющего Кросгейсов потом нашли в петле. Как же его звали? Я забыл... Напрямую он был, конечно, не виноват – на расследовании решили, что рабочие сами перепутали инструкции: кто-то смешал что-то не то и положил не туда... Склад загорелся, а на фабрике с красками искра подобна смерти, – Ракслеф вздохнул. – Потом выяснили, что груз не вывозили несколько дней, а склад как назло оказался заполнен чем-то особенно горючим.

– Человеческая ошибка и печальное стечение обстоятельств? Обычная история.

– Воистину… Ты мне объяснишь, почему интересуешься? Старая трагедия получила продолжение?

– Вроде того, – произнес Хальрун. – Счастливое продолжение.

Старик уставился на него в ожидании пояснений. Огромные очки Ракслефа таинственно заблестели. Иногда у бездушных стекляшек появлялось собственное выражение, словно у живого существа...

– Для нас, – сказал молодой газетчик. – Вейя Кросгейс кое-что мне рассказала, и это «что-то» войдет в наш следующий номер. Убирай бесполезную макулатуру и отдыхай. У меня будет, чем заполнить колонки.