Перо, закон и стеклянный шар

Глава 15

На этот раз двери полицейского управления гостеприимно распахнулись перед журналистом, ведь его имя присутствовало в заветной книге. Хальрун махнул юному дежурному словно старому знакомому и проследовал в пустую приемную. В поздний час все скандалисты разошлись по домам, а письмоводитель (по-прежнему единственный) уютно дремал за высокой конторкой. Появления газетчика клерк не заметил и продолжил клевать носом.

Дорен ждал Хальруна в своем кабинете. Бумаг на его столе стало заметно меньше, но выглядел детектив еще более заморенным, чем при прошлой встрече. Дорен тер лицо, пытаясь взбодриться.

– Смотрю, вы успешно разбираетесь с делами, – произнес Хальрун, просунув голову в дверь. – Приветствую!

– Добрый вечер, вей Осгерт. Проходите. Я уже не думал, что увижу вас сегодня.

– Но ведь я обещал! Праздник затянулся, но я сразу поспешил к вам, как только вырвался из тенет литературы.

Дорен моргнул.

– Откуда?

Хальрун с досадой махнул рукой.

– Вечер оказался посвящен литературным чтениям. Страшная тоска. А ведь до этого дня я никогда не использовал слово «тенета» и не слышал, чтобы это делали другие.

– По-вашему, – с нотками неуверенности в голосе спросил Дорен, – это плохо?

– Это ужасно, детектив! Если я уподоблюсь поэтам из кружка вейи Кросгейс, меня перестанут читать! Я уже хочу провести пару вечеров в «Пьяной Берте», рискуя разбитой физиономией, лишь чтобы вернуться в форму... Кстати, не составите мне компанию, детектив Лойверт? Там вы тоже обязательно обогатите свою речь, хоть и в несколько противоположном направлении, чем на литературном вечере.

Дорен смотрел на Хальруна удивлено, и газетчик смилостивился. Он усмехнулся, показывая, что шутил.

– Вей Осгерт, уже поздно. Прошу вас, переходите к делу.

– К делу? Да, конечно, я увлекся...

Вот только Хальрун сам плохо понимал, что произошло. Противоречивое поведение Мализы сбило его с толку, а ее туманные угрозы и намек на участие гадалки усиливали неопределенность. Журналист пока не разобрался, была ли юная особа достаточно хитрой, чтобы умело посеять сомнения в его душе, или Мализа все же не имела прямого отношения к смерти Ракарда.

– Это сложно, – признался Хальрун. – Одно мне ясно... Вейя Кросгейс подтвердила, что вей Лаксель угрожал ей письмом вея Сагрейва.

Глаза Дорена на миг распахнулись, а потом сузились. Новость разочаровала детектива.

– Она призналась? Вы уверены?

– Полностью. Слушайте, как было дело.

Хальрун обладал прекрасной памятью и легко запоминал чужую речь, включая интонации и скрытые смыслы. Это была его профессиональная привычка. В блокнот вмещалось далеко не все, и не всегда было уместно делать записи. Мализа бы точно не оценила, вздумай газетчик шантажировать ее с пером в руке… Хальрун запрокинул голову, посмотрел на потолок, прикинул, с чего начать, а затем поведал о событиях вечера, ничего не утаивая и почти не приукрашивая. Газетчик припомнил и странное поведение вейи Кросгейс в ответ на невинную просьбу уделить ему несколько минут наедине и то, как хозяйка вечера потом сторонилась журналиста. Она отдала Хальруна на растерзание хищниками, словно ягненка. Последним газетчик пересказал детективу свой разговор с Мализой, подчеркнув ее покладистость перед лицом разоблачения.

– Было хорошей идеей припугнуть девушку, – закончил Хальрун, – но что теперь делать мне решительно не ясно. Ее роль в убийстве также туманна, как наш Роскбиль зимним утром... Кхм... Проклятая поэзия! Прицепилась же, как репей!

Дорен выслушал газетчика, ни разу не перебив, и долго потом ничего не говорил. Хальрун с сочувствием посмотрел на детектива.

– Вы расстроены? Мне казалось, вам нравилась вейя.

– Нет, – резко ответил полицейский. – Мои симпатии не имеют значения, вей Осгерт. Дело должно быть сделано.

– Позиция достойная уважения. А какое дело? Что мы будем делать?

Вопрос повис в воздухе, и стало слышно, как тикают часы, на которые Хальрун раньше не обращал внимания. Неприметные, но милые часики имели форму треугольника, в котором кто-то довольно умело нарисовал серого котенка. Вещица в скудную обстановку кабинета не вписывалась совершенно и с личностью детектива тоже не вязалась – не зря же Дорен повесил их в самом темном углу. Часы тикали, Хальрун думал. Детектив, похоже, тоже.

План напугать Мализу был прост и надежен. Вейя Кросгейс не могла знать, сохранились ли свидетельства против ее отца, и не снял ли Ракард копию с письма. Если вина за старым Роугстоном имелась, его дочь обязана была испугаться.

– Я попытаюсь встретиться с вейей еще раз. Она может проговориться.

Дорен покачал головой.

– Бессмысленно, вей Осгерт. От разговора не будет проку, если вы не сумеете провести его в присутствии свидетелей числом не менее двух.

– Это вряд ли, – признал Хальрун. – Но вейя уже планирует путешествие. У нас с вами, детектив, в запасе не более недели.

– Я помню. Это все усложняет.

На лбу Дорена появились морщинки, и в задумчивости детектив начал выстукивать медленную, печальную мелодию. Получалось у него довольно складно, но Хальрун все равно не узнал песню.

– Нужно спешить, – напомнил газетчик. – Если вейю Кросгейс вы трогать не хотите, есть еще госпожа Лалла. Получится припугнуть ее, как считаете?

Хальрун думал, что детектив снова откажется, но Дорен неожиданно кивнул.

– Пугать ее не нужно, вей Осгерт, однако мысль обратиться к госпоже Лалле верная, – произнес полицейский. – Если нам повезет, и вейя Кросгейс допустит ошибку...

– То что?

– Подождите, вей. Мне нужно подумать.

Пока Дорен размышлял, Хальрун считал минуты, покачивая в воздухе ногой. Идей у газетчика возникло множество, ведь он никогда не сдерживал фантазию. Воображение Хальруна расправило крылья и пустилось в полет, а Дорен хмурился и тер висок.

– По вашему лицу, детектив Лойверт, я вижу, что вы что-то придумали.

Вынырнув из размышлений, полицейский в упор посмотрел на газетчика.

– Что-то не так, детектив?

– Вы готовы и дальше помогать расследованию, вей Осгерт? – спросил Дорен.

– Да, – кивнул газетчик. – Полностью. Можете мной располагать.

– Очень хорошо. Тогда едем.

Дорен поднялся на ноги с видом человека, который твердо знает, что делает. Хальрун ощутил азарт и щекотку любопытства.

– Что вы придумали, детектив? – спросил он.

– Ничего, – спокойно ответил Дорен.

– То есть?

– Я ничего не придумал. Не будет никаких сложных планов. Действовать нужно наверняка, вей Осгерт, и следуя инструкциям. Только так получится осудить убийцу, а не… не с помощью этой затеи с шантажом.

Детектив запер кабинет и быстрым шагом направился вниз. Хальрун не отставал. Он решил не напоминать Дорену, кому принадлежала затея с шантажом.

– Что вы все-таки планируете? – спросил газетчик. – Я не понимаю.

Его собственные идеи разоблачения преступниц, как признавал сам Хальрун, выглядели не слишком осуществимыми. Полицейский же был реалистом, твердо стоящим на земле, и не стал бы сотрясать воздух напрасно.

– Мы поедем к дому гадалки, – сказал Дорен. – Подождите меня снаружи. Я возьму самоходный аппарат.

– Как скажите, детектив. Я теперь ни за что не уйду.

Дождь усилился, и под нависшими тучами улица выглядела особенно мрачной. Фонари разгоняли тьму лишь клочками, а их свет казался прорехами в ночи. Когда Дорен остался переговорить с дежурным, Хальрун вышел на крыльцо, где козырек над входом давал небольшую защиту от непогоды. Прохожих в пределах видимости почти не было, машин – тоже.

Газетчик поднял воротник, а затем сунул руки в карманы. Холода он не чувствовал, но ощущал в окружении нечто неуютное. Это нечто заставляло ежиться и вздрагивать, когда звуки города, совершенно незаметные в дневные часы, нарушали ровный гул дождя. Внезапно среди сочного шлепанья капель о брусчатку раздался резкий сигнал машины, и Хальрун не сразу понял, что приехали за ним. Потребовался еще один гудок, чтобы газетчик обернулся и увидел знакомый фиолетовый аппарат. Машина стояла около левого крыльца управления, где находились большие выездные ворота. Под третий гудок газетчик сбежал с крыльца, сетуя на Дорена, который прошел в гараж из здания, а своего пассажира обрек на прогулку снаружи. Косые струи дождя ударили газетчику в лицо, ветер задул под не застегнутый плащ.

– Садитесь, вей Осгерт, – прокричал Дорен, приоткрыв дверцу пассажирского места.

– Спасибо. Ну и непогода! Похоже, будет гроза.

Хальрун скользнул на сидение и небрежно стряхнул с плеч капли воды. Он покрыться ими, как трава росой, но плотная ткань удержала влагу снаружи.

– Хорошо, – заметил Дорен, напряженно всматриваясь вперед. – Наши шансы растут.

– Хорошо? – удивился Хальрун. – Что в хорошего в грозе?

– Больше вероятность, что вейя Кросгейс останется сегодня дома, – невпопад ответил полицейский.

Аппаратом он управлял крайне осторожно. Глядя на напряженное лицо детектива, Хальрун не стал приставать с вопросами, хотя они крутились у газетчика на кончике языка.

Машина тихонько переваливалась по ночным улицам, дождь барабанил по крыше, а где-то вдалеке раздался гром. Ночная поездка в компании молчаливого полицейского необъяснимым образом умиротворяла.

– Сверните там, – подсказал Хальрун. – Так будет ближе.

– Вы уверены? – удивился Дорен. – Вы же не из Центра, вей Осгерт.

Газетчик пожал плечами.

– Я быстро учусь находить дороги. Направо и смелей, детектив Лойверт!

– Как скажите. Доверюсь вам.

Больше Дорен ничего не сказал. Хальрун взглянул на полицейского, пытаясь угадать, что у того на уме.

– Чего вы хотите добиться от гадалки? – не выдержал журналист. – Время для визитов неподходящее.

– Я знаю, вей Осгерт. Мы не станем наносить визит.

– Тогда зачем мы едем?

– Вы еще не поняли? Мы встанем возле ее дома и останемся там до утра, на случай если вейя Кросгейс решит прийти.

– Что? – опешил Хальрун.

Дорен, казалось, слегка усмехнулся при виде разочарованного лица газетчика, но тот же эффект мог дать удачно упавший на полицейского отсвет молнии.

– Нельзя допустить, чтобы эти женщины договорились. Утром я вернусь в управление, где встречусь с детективом Тольмом. Если все пройдет так, как я предполагаю, я сумею убедить его, и мы обыщем дом госпожи Лаллы.

– Неужели? Детектив Тольм не показался мне человеком, которого легко убедить. Кто-то менее вежливый назвал бы его твердолобым быком.

Вот теперь Дорен точно улыбнулся. На его лице появилась кривоватая, нехарактерная для детектива усмешка.

– Вы правы, но детектив Тольм не любит шарлатанов и к госпоже Лалле расположен еще менее, чем к вам, вей.

Услышав это, Хальрун развеселился.

– Значит, и меня старший детектив записал в шарлатаны?

– Нет, вей Осгерт. Вы журналист. Это чуть лучше обманщика и мошенника, но хуже, например, букмекера.

Машина внезапно вильнула на мокрой дороге, а затем резко остановилась.

– Осторожнее! – запоздало крикнул Хальрун.

– Прошу прощения...

– С вами скучать не приходится, – пробормотал газетчик, пока Дорен осторожно выравнивал ставший поперек дороги аппарат.

– Я плохо управляю техникой, – неохотно признался детектив. – Я это знаю и вожу обычно осторожно. Заверю вас, я ни разу не попадал в аварию.

Хальрун успел прийти в себя. Вспышка страха, которую он пережил, была сильной, но скоротечной.

– Это обнадеживает, – сказал газетчик.

Начавшаяся было непринужденная беседа сама собой сошла на нет, и Хальрун начал смотреть в окно. Свет, зажженный в домах, казался уютным, а горящие уличные фонари, наоборот, будили в душе нечто тревожное. В такую ночь не хотелось находиться снаружи, но Дорен упрямо стискивал штурвал, и аппарат катился вперед. Ехать было недалеко, так что дополнительные угольные брикеты двигателю не понадобились. Хальрун сомневался, что их получилось бы бросить в топку под проливным дождем и при сильном ветре.

– Вон он, дом госпожи Лаллы! – сказал газетчик.

– Вижу, – кивнул детектив. – Не похоже, чтобы там кто-то бодрствовал.

Приближалась полночь. Гадалка говорила, что поздно отходит ко сну, но либо она предпочитала общаться с духами в темноте, либо легла сегодня раньше обычного. Из дома никто не вышел и не спросил, что тут забыл полицейский.

Ожидание тянулось медленно. Двигатель остыл, и в машине с каждым часом становилось все холоднее. Хальрун совершенно не рассчитывал на такое окончание литературного вечера. Его нарядный костюм плохо держал тепло, и тонкий плащ – тоже. Сидящий рядом Дорен и вовсе нахохлился, словно сова.

– Уверены, что ночное бдение необходимо? – спросил газетчик, когда прошла половина ночи. – Ничего не происходит.

Гроза стихла, фонари погасли, и в домах вокруг больше не светилось ни одно окошко. Хальрун не считал себя пугливым человеком. Он с радостью приветствовал любые авантюры и не чувствовал вины, когда приходилось слегка преступать закон, но это ночное приключение сильно отличалось от всего, чем газетчик занимался раньше. Было жутко тоскливо сидеть в крошечной машине посреди темноты.

– Нет, не уверен, – отозвался Дорен. – Будет жаль, если я ошибся, но работу нужно делать основательно… Даже если это вызывает неудобства.

Детектив посмотрел на Хальруна и вдруг добавил:

– Помнится, вы однажды подставили лицо под кулак ради публикации. Неужели провести ночь в машине много хуже?

– Я не жалею, что сейчас нахожусь с вами, – возразил газетчик. – И мне не жалко заменить сон слежкой за домом. У госпожи Лаллы красивый дом, в конце концов, на него приятно смотреть! Только будет ли польза?

- Не знаю. Я надеюсь.

Дорен зябко дернул плечами, устраиваясь удобнее. Хальрун вздохнул.

- Расскажите про госпожу Лаллу, детектив? Вы упоминали, что выяснили прошлое этой таинственной женщины.

- Нет в ее прошлом ничего таинственного, - ворчливо ответил полицейский. – Госпожа Лалла всего лишь была когда-то ярмарочной ясновидящей.

– Разочаровывает, хотя я не удивлен… А впрочем, нет... Странно, что я про нее не слышал. Я должен был бы знать…

- Она родом не из Бальтауфа, вей Осгерт. Госпожа Лалла жила работала на юге, где много курортных городков. Предполагаю, где-то там она и познакомилась с вейей Кросгейс.

– Тогда я понял… Неплохое продвижение. Это объясняет вульгарные манеры гадалки.

Остаток ночи прошел в болтовне ни о чем… То есть болтал, конечно, Хальрун, которого раздражало молчание, а Дорен отделывался короткими фразами. Журналист еще раз рассказал о вечере у Мализы, перемыл косточки всем присутствовавшим там гостям, прошелся по своей газете и только после этого сумел разговорить Дорена. В порыве откровенности детектив поведал о буднях полицейского управления. Хальрун быстро признал, что не хотел бы так работать и мысленно пообещал не жаловаться больше на капризы редактора...

Наконец начало светать. Небо стало серым, и город окрасился в тот же цвет. Утренний Бальтауф выглядел мокрым и промозглым, а низкие облака казались крышкой воображаемой коробки. Хальрун ощутил острый недостаток пространства, и ему ужасно захотелось выбраться из машины. Газетчик попробовал размять шею, закряхтел и рассмеялся.

– Чувствую себя стариком, детектив. Знаете, один мой коллега скрипит, как несмазанный механизм. Я-то думал мне до его состояния еще лет десять, а оказалось, что хватило одной бессонной ночи в самоходном аппарате.

Дорен выглядел так, как будто совершенно не страдал от затекших суставов.

– Простите за неудобства, вей. Потерпите еще немного?

– Разумеется, – Хальрун безуспешно попытался завернуться в плащ, окинул взглядом безжизненную улицу, а затем рассмеялся. – Мне идти некуда. Я тут с вами застрял, знаете ли.

Хотелось выпить кофе или хотя бы чаю, да и от миски крепкого бульона газетчик бы не отказался. К сожалению, в такой час горячее нигде не готовили, а дом милейшей Фанны находился в полутора часах езды отсюда.

- Спасибо, вей Осгерт, - вдруг сказал Дорен. – Вы не были обязаны ехать со мной, но составили мне компанию. Я вам благодарен.

- О, - удивился Хальрун. – Не стоит. Я просто хочу знать, чем все закончится.

- Закончится? Кхм… Кажется у вас есть шанс. Смотрите!

Газетчик повернулся в сторону, куда указывал Дорен, и с удивлением увидел маленькую фигурку в начале улицы.

- Ребенок? – спросил Хальрун.

- Беспризорник, - уверенно ответил Дорен.

- Странно. Они редко просыпаются так рано. На улице им до обеда делать нечего.

Хальрун сообщил об этом с видом знатока. Благодаря рассказам Пайпа, журналист неплохо знал быт уличной мелюзги.

- Смотрите внимательнее, вей Осгерт, - шепотом отозвался полицейский. - Я полагаю, этот мальчик и есть причина, по которой мы провели ночь под окнами госпожи Лаллы. Не спугните его.

Детектив напряженно щурился и почти не моргал. Он замер, не отводя взгляд от бегущего ребенка, и Хальрун мгновенно избавился от чувство усталости. Ломота в костях и одеревеневшие конечности перестали беспокоить журналиста.

Мальчик, одетый в потрепанную курточку, и во взрослом картузе, налезавшем на глаза, вприпрыжку подбежал к двери гадалки. Полицейская машина стояла совсем рядом с крыльцом (иначе темной ночью следить за домом не представлялось возможным), но мальчишка не смотрел по сторонам. Он не ждал, что некто выскочит из аппарата, да еще продемонстрировав завидную ловкость... Хальрун, во всяком случае, Дорену позавидовал. Сам газетчик выбирался из машины с кряхтением и через боль.

- Отпусти! – закричал ребенок. – Отпусти, дядечка!

- Я из полиции, мальчик. Не бойся.

Беспризорник задергался еще сильнее. Угомонился он, только когда заметил Хальруна. Видимо, мальчик понял, что от двух взрослых он точно не сбежит.

– Чего вам надо?

– Покажи, пожалуйста, то, что лежит у тебя в кармане, – вежливо, но твердо попросил полицейский.

– Ничего там не лежит!

Мальчик состроил честные глаза, что для Хальруна стало верным признаком лжи. Дорен, похоже, думал так же.

- Не обманывай, мальчик. Ты нес письмо? Покажи его.

Дорен строго смотрел на пойманного. Мальчик мялся и дергался, но полицейский крепко держал его за запястье.

- Нет. Ничего у меня нет.

- Разверните его ко мне, детектив, - попросил Хальрун. – Будет быстрее, если я просто проверю его карманы. Может, я найду еще что-нибудь любопытное.

Мелкий ожидаемо испугался.

- Не надо! Я сам. Тут оно... И мне обещали заплатить.

Журналист переглянулся с Дореном.

- Кто обещал? – спросил газетчик.

- Вейя. Красивая.

– Расскажи подробнее, - попросил Дорен.

Как оказалось, что прошлым вечером к юному Дельмонду подошел «большой человек с черной бородой», который велел отправиться перекресток улиц Белых анемонов и Тихого отдыха, обещая выгодное поручение. Явившись на указанное место, мальчик долго ждал и уже собирался уходить, когда появилась «молодая и красивая вейя» в сопровождении знакомого бородача. Вейя дала монетку и запечатанное письмо, а еще пообещала, что женщина, живущая в доме с витражом, заплатит в два раза больше, как только получит послание. Доставить конверт требовалось сразу, но началась гроза, и Дельмонд предпочел переждать непогоду где-то в своем убежище.

- Я заплачу тебе вместо этой женщины, - сказал Дорен. - Дай письмо, мальчик.

- Сначала деньги, - потребовал Дельмонд, исподлобья глядя на полицейского.

- И не подумаю. Отдай письмо и жди в машине.

В борьбе взглядов победила зрелость. Мальчик надулся и полез в карман, откуда извлек успевший измяться конверт.

- Проследите за ребенком, вей Осгерт, - попросил детектив, забирая послание.

- Почерк вейи Кросгейс, - заметил Хальрун.

- Да. Я тоже его узнал.

Полицейский отпустил мальчика и легонько подтолкнул беспризорника в сторону машины.

- Сядь в аппарат, - велел полицейский. – На заднее сидение.

Мальчик беспомощно отступил на шаг и с горькой обидой посмотрел на Дорена. Детектив этого не заметил – он был увлечен содержимым письма.

- А как же деньги? Вей?

- Ты сразу убежишь, если тебе их дать, - ответил вместо полицейского Хальрун.

В шутку он сорвал с мальчишки картуз и потрепал по не самым чистым вихрам.

- Сядь в машину, - сказал газетчик, а затем вложил в маленькую ладошку монетку. – Получишь еще два раза по столько же, если тихонько подождешь внутри. Шапку отдам тогда же.

Хальруна тоже интересовало письмо. Крутя на пальце картуз с потертым лаковым козырьком, газетчик подошел к полицейскому и заглянул Дорену через плечо.