Перо, закон и стеклянный шар

Глава 7

Хальрун потянулся и размял затекшую шею – сколько бы он не вглядывался, сколько бы ни задирал голову, сколько бы ни щурился, дом гадалки оставался тихим и темным. Иногда журналисту казалось, что занавеси на окнах колеблются, но он, скорее всего, лишь обманывал себя. Несмотря на настойчивые трели звонка, госпожа Лалла не являла себя миру, зато сразу из нескольких окон за Хальруном внимательно следили настороженные глаза. Районы, где жили люди с хорошим достатком, но без возможности содержать большой штат прислуги, притягивали к себе множество любителей легкой наживы. Мошенники и воры всех мастей слетались на деньги, словно мухи на дерьмо, и местные жители должны были принять Хальруна за одного из них. В Роксбиле подозрительных личностей разъясняли быстро, но в Центре газетчик чувствовал себя в безопасности. Здесь за ним только наблюдали.

Он всего раз отлучался со своего добровольного поста. Купив утреннюю газету, Хальрун вернулся к дому госпожи Лаллы, развернул пачкающие пальцы страницы и стал читать прямо на весу. Нелепые статейки, какими бы они ни были раздражающими, помогали скоротать время, потому что в процессе Хульрун неизбежно принимался критиковать коллег по цеху. Обычно он ругал чужую писанину со вкусом и не без удовольствия (особенно, если рядом оказывался злоязыкий Ракслеф), но сегодня одна статья вызывала у Хальруна настоящую досаду.

– Ну, наконец, – вздохнул журналист при виде выходящего из самоходного аппарата Дорена.

Хальрун, словно флагом, помахал в воздухе отпечатанными страничками и закричал:

– Вы заставили себя ждать, детектив Лойверт!

Дорен, одетый в добротное, теплое пальто и совершенно не идущую ему шляпу, обернулся, услышав окрик газетчика.

– Я прибыл раньше на целых десять минут, – сказал полицейский, закрывая дверцу фиолетового экипажа. – И здравствуйте, вей Осгерт.

Его брюки были старательно отглажены, хотя сам Дорен явно не заботился об опрятности. Детектив успел испачкать низ штанин, неаккуратно ступая по грязным улицам осеннего Бальтауфа. Такие же следы украшали блестящую в остальных местах кожу его коричневых ботинок.

– Здравствуйте, детектив... Неужели раньше? Я успел заждаться и ужасно рад вас видеть... Подождите, я избавлюсь от мусора...

Хальрун положил газету на ступеньки крыльца, около которого стоял, и придавил страницы камнем.

– Она заслуживает стать лежанкой какого-нибудь бродяги, – объяснил он свой поступок. – А ведь мне пришлось отдать пол десятинника за описание Совета первых. Тут даже приведена речь председателя. Полностью.

– Торговые пошлины – это важно, – произнес детектив, обнаружив неожиданное знание последних событий на политическом горизонте Хогтории.

Хальрун удивленно моргнул, недоверчиво усмехнулся, а затем по-новому посмотрел на полицейского.

– Что-то не так, вей Осгерт? – спросил Дорен, и его рука замерла над рычажком звонка. – Читать новости утром – полезная привычка.

– Смотря что именно вы читаете. Знаете, что все газеты делятся на утренние и вечерние? «Новостевик Совета» относится к последним, и только по недоразумению выпускается с утра.

Детектив нахмурился, пытаясь уловить логику Хальруна. Газетчик улыбался.

– Почему? – сдался полицейский.

– Все очень просто. Даже странно, что вы не поняли, – Хальрун награнно покачал головой. – Их манера писать – прекрасное средство от бессонницы. Какой непрофессионализм. Просто позор.

– Лучше описывать, кто, кого и сколько раз толкнул? – вступился за «новостевиков» Дорен. – Если вы так думаете, то нас разные представления о вашей профессии.

Хальрун фыркнул.

– Да, но ведь у меня было описано, почему советники начали драться и что перед этим обсуждали.

– В двух абзацах! – возмутился Дорен, окончательно отворачиваясь от двери и поворачиваясь к Хальруну.

– Зато точно и по сути! Я не политик, детектив. Пусть советники болтают сколько им вздумается, если есть охота, а журналист обязан взвешивать каждое свое предложение. Печатное слово имеет известную цену. Одну тысячную круша за сто букв, если вы не знали, а это немало!

Хальрун был действительно зол на газетчиков из «Новостевика Совета». Место под крылом «отцов города» считалось самым хлебным: зарабатывали там в разы больше, чем в «Листке», а работать приходилось меньше. Хальрун почти восхищался наглостью некого Н. Клайвика, который выдал речь председателя за собственную статью, добавив по абзацу во вступлении и по завершению текста. Пелруд Эймарк такой халтуры не допускал, и Хальрун испытывал к коллегам черную зависть, которую изливал теперь на неподготовленного к натиску полицейского. Тут и выяснилось, что детектив Лойверт умеет держать удар.

– А вы кто такой, чтобы решать, что важно, а что нет? – возразил он. – Вместо того чтобы давать пищу умам, вы навязываете им мнение, и даже не собственное. Вы...

К сожалению, речь Дорена оказалась прервана появлением госпожи Лаллы, которая внезапно возникла в темном дверном проеме. С утра гадалка была одета в вечернее платье с блестками, и выглядела уставшей. Круги под глазами свидетельствовали о тяжелой, бессонной ночи.

Детектив не нажимал на дверной звонок. Дорен отвлекся на разговор про газетчиков и не сделал этого.

– Доброе утро, госпожа Лалла, – поздоровался с ней Хальрун, приподнимая шляпу. – Мы не слишком рано? Я знаю, как невежливо приходить раньше назначенного времени, но иногда обстоятельства вынуждают спешить.

Дорен в знак приветствия просто прикоснулся к полям головного убора.

– Как видите, я готова встречать гостей, вей. Вы совершенно не рано, – сухо ответила гадалка.

Она слегка щурилась, и журналисту казалось, будто в его мысли пытаются проникнуть, таким пронзительным был взгляд Лаллы. Она не выглядела той самоуверенной, преисполненной ленивой грации женщиной, какой представилась газетчику при первой встрече. В ее облике появилась небрежность: по тому, как сидело платье, и по слегка растрепанной прическе можно было догадаться, что госпожа Лалла была чем-то взволнована. Даже выразительная глубина ее голоса не казалась сегодня такой чарующей.

– Прошу вас, – сказала хозяйка дома. – Вам нужно зайти.

Она пересекла уже знакомую журналисту прихожую, но вдруг обернулась, словно внезапно что-то вспомнила.

– Обереги при вас, веи?

Хальрун достал свой и потряс им, как колокольчиком.

– Очень хорошо, – кивнула гадалка. – Прошу последовать за мной.

Она поднималась по лестнице тяжело и медленно, осторожно придерживая пальцами длинный подол. Струящаяся юбка в полумраке напоминала текущую воду, но детектив, вместо того чтобы любоваться плавностью движений гадалки, сверлил взглядом ее спину.

– Вы что-то узнали про вейю Кросгейс? – спросил Дорен.

Лалла покачала головой.

– Нет... Хотя я до сих пор уверена, что Мализа жива. Ночью я проводила сеанс, и духи сказали, что ее нет среди них.

– Показания духов не примут в суде, – заметил Хальрун.

Он не ожидал, что Дорен подхватит шутку.

– Именно, госпожа Лалла. И мое начальство их тоже не примет… Поймите, если вея Кросгейс не объявится сегодня, уже завтра ее будет искать вся полиция Центрального округа, и тайну сохранить не получится. Если вам что-то известно, самое время рассказать об этом.

– Не беспокойтесь, детектив, – ответила гадалка. – Мализа не из тех девушек, кто печется о репутации больше, чем о жизни. Смело делайте свою работу, и не думайте о злых языках...

Лалла шла первой. Хальрун видел ее выпрямленную спину и напряженные плечи, но внезапно их обладательница обернулась, жалобно обхватив себя руками.

– Нет! Я говорю вам делать вашу работу, но, прошу вас, действуйте скорее! – сказала гадалка севшим голосом. – Утром мне стало страшно. Мализа жива, но у меня возникло дурное предчувствие...

– Предчувствие с утра? – уточнил детектив, сердце которого не дрогнуло при виде страданий госпожи Лаллы. – Еще недавно вы демонстрировали пример удивительного самообладания, несмотря на исчезновение вашей знакомой прямо под окнами вашего дома. Что-то изменилось?

– Что вы пытаетесь сказать? – спросила гадалка и трагически закатила глаза. – Я до последнего надеялась, что Мализа вернется, и что все это окажется недоразумением.

Госпожа Лалла, как и подозревал Хальрун, оказалась прекрасной драматической актрисой.

– Вернется? – переспросил детектив. – Вы сами говорили, что вею Кросгейс преследовали и о том, что она чувствовала опасность.

Лалла опустила взгляд.

– У Мализы было пристрастие к странным шуткам... Простите... Идемте.

В комнате для сеансов она села за большой стол, который в прошлый раз был спрятан под кружевной материей, а сейчас пребывал в ужасном беспорядке. Хальрун с интересом рассматривал блюдце с водой, хрустальный шар на серебряной подставке, разбросанные кругом карты и прочие гадательные принадлежности.

Сделав драматичную паузу, гадалка жестом предложила Дорену занять место справа от себя, а после обратилась к Хальруну:

– Вы тоже, вей Осгерт. Садитесь возле меня. Сюда.

Газетчик пожал плечами и поступил так, как было предложено.

– И много открыло вам ночное гадание? – спросил он.

Бледная кисть Лаллы прикоснулась к кружевному воротничку, чтобы поправить камею, а затем гадалка посмотрела на Хальруна. Ее бледное лицо с настоящими, а не нарисованными тенями под глазами выглядело неестественно возбужденным.

– Она в беде. Что-то случилось.

– «Что-то»? – недоверчиво усмехнулся газетчик.

Лалла схватила из рассыпанной колоды одну из карт. В мистицизме Хальрун ничего не смыслил, поэтому тупо уставился на изображение молодого мужчины с копьем в руке.

– Вот! – провозгласила гадалка. – Черный человек навредил Мализе. Карты не врут, вей Осгерт.

В ее голосе имелось столько уверенности, что даже Хальрун на миг растерялся.

– Брюнет? – неуверенно предположил он. – Или одет в черное? Или вы имели в виду его «черное сердце»?

Гадалка сгребла карты с одну стопку.

– Возможно. Карты говорят образами, а не словами. Нужен особый дар, что переводить с их языка.

Журналист кивнул, пытаясь принять новую для себя мысль. Особенная атмосфера дома госпожи Лаллы сбивала с толку, но наваждение легко развеял спокойный голос детектива Лойверта.

– Зачем вы позвали нас, госпожа Лалла? Вы ведь что-то хотели сообщить?

Взгляд гадалки скользнул по лицу детектива, а потом – по предметам на столе. Дорен правильно ее понял.

– Я не верю в духов, госпожа Лалла, – сказал детектив. – Мне нужны свидетели материального плана.

Хальрун поспешил вмешаться.

– Существование людей с черными сердцами сомнений вызывать не может. Давайте послушаем госпожу Лаллу, детектив Лойверт. Ей наверняка есть что сказать.

– Спасибо, вей Осгерт, – тон гадалки стал холодным, – но я привыкла к недоверию. Не всего готовы принять, что в мире существует нечто более сложное, чем то, что человек может потрогать или увидеть... Вы принесли то, что я просила?

Хальрун перевел взгляд на полезшего в карман Дорена.

– Платок вейи Кросгейс, – сказал детектив и выложил на стол белую, почти прозрачную материю. – Ее горничная дала его мне.

– Это подойдет. Теперь я смогу найти Мализу.

Неожиданно в комнате потемнело, хотя Хальрун был готов поклясться, что гадалка не сделала ни одного подозрительного движения. Она смяла ткань в руках, поднесла к лицу, а затем глубоко вдохнула. Выражение на лице госпожи Лаллы стало отрешенным и пустым. Хальрун переглянулся с детективном, и они вдвоем продолжили наблюдать за гадалкой, которая, не говоря ни слова, внезапно отложила платок, встала и вышла из комнаты, оставив гостей одних. Отсутствовала госпожа Лалла недолго, а вернулась с картой Бальтауфа и несколькими свечами, которые расставила на столе в одной ей ведомом порядке. После этого гадалка села и протянула руки своим гостям.

– Держите меня, – попросила она и сама поймала ладонь Хальруна. – Держите меня крепко.

Хватка у гадалки оказалась необычайно сильной для женщины. Чужие пальцы больно впились в кожу журналиста.

– Не отпускайте, – шепнула госпожа Лалла, и ее глаза закатились.

От неожиданности Хальрун чуть не подскочил, но гадалка держала крепко. Под удивленными взглядами полицейского и журналиста она принялась раскачиваться, словно колеблясь на несуществующем ветру. Ее губы что-то беззвучно шептали, а взгляд окончательно потерял осмысленность.

Расправленный платок веи Кросгейс, как заметил Хальрун, лежал поверх карты города, и по удивительному совпадению два предмета прекрасно совпадали по размеру. Рядом горели свечи, в стеарине которых содержались какие-то непонятные ароматные добавки. Тяжелый дух усиливался с каждой минутой, а затем маленькие красные язычки, горевшие ровно, начали плясать на фитилях. Откуда-то засквозило, отчего наполнявшие дом шорохи стали чуть более громкими и близкими.

Гадалке приходилось постоянно убеждать клиентов собственной потусторонней силе, но даже Хальрун, понимавший, что должен был сейчас наблюдать какой-то фокус, проникся зрелищем. Госпожа Лалла работала красиво. Ее рука совершенно натурально задрожала, а затем гадалка безвольно обмякла.

– Бедняжка! Она в беде! Ей так страшно...

Слезы в голосе госпожи Лаллы звучали естественно, да и глаза блестели по-настоящему. Хальрун посмотрел на детектива, который тоже не выглядел впечатленным выступлением.

– Она не сегодня оказалась в беде. Вы утверждали, что с вейей Кройсейс все хорошо, – сказал Дорен, изучая женщину.

В неверном, тусклом свете понять степень искренности госпожи Лаллы журналист не мог, но доверия она у него вызывала не больше, чем уличный попрошайка, рассказывающий прохожим о болезни матери, отца и всех родных до третьего колена. Вся разница заключалась в том, что госпожа Лалла одевалась у хорошей модистки, обитала в красивом доме и носила настоящий жемчуг. Ее длинные перламутровые сережки покачивались в ушах, а высокий воротник платья украшала камея из агата.

Лицо гадалки помрачнело.

– Все происходит сейчас, – настаивала она. – Найдите Мализу, прошу вас, детектив Лойверт!

Рука женщины взметнулась, упала на платок и смяла ткань.

– Здесь! – воскликнула Лалла, отбрасывая материю на пол и указывая на место, куда перед этим попал ее палец. – Ищите ее здесь.

Все манипуляции проводились вслепую. Только теперь гадалка посмотрела на карту.

– Сартальф, – озвучил Хальрун то, что видели все. – Почему я не удивлен? Вы утверждаете, что вейя Кросгейс там? На фабрике Лакселя?

Женщина посмотрела на Хальруна, как на невежу и глупца.

– В Сартальфе? Да, вей Осгерт. На фабрике? Вряд ли.

Гадалка нахмурилась. Такое же выражение появлялось на лице редактора Эймарка, когда Хальрун приносил текст неоднозначного содержания, и Пелруду приходилось гадать, одобрит статью вей Далмель или запретит, урезав им всем содержание.

– Почему вы так считаете? – потребовал ответа Дорен.

Госпожу Лаллу задели сомнения полицейского. Похоже, она отвыкла от скептиков, хотя и утверждала обратное.

– Гадание не дает точных ответов, детектив. Я лишь чувствую, что Мализа одна. Это не какое-то место со многими людьми!

– А виноват во всем «человек с черным сердцем»? – спросил Хальрун, не удержавшись от подколки. – Это он привел бедную девушку в безлюдное место?

Гадалка выпрямилась и свысока посмотрела на Дорена.

– Возможно... Я провела сеанс не ради вас, а ради Мализы. Остальное – ваша забота, детектив Лойверт. Поступайте, как сочтете нужным, но не вините меня, если из-за вашего бездействия случится беда.

Она поднялась и выразительно уставилась в сторону выхода. Намек был понят.

– Спасибо за помощь, госпожа Лалла, – ответил Хальрун. – Это был очень познавательный опыт.

По лицу гадалки пробежала тень. Вряд ли она рассчитывала, что ее усилия, назовут всего лишь «познавательными». Однако Хальрун улыбался так, чтобы нельзя было заподозрить насмешку.

– Я старалась не ради вас, – повторила гадалка.

– И вы помогли расследованию, – совершенно серьезно сказал Дорен, удивив не только журналиста, но и саму госпожу Лаллу.

– Не стоит благодарности, детектив. Просто найдите мою подругу.

На этом сеанс мистики завершился. Стоило выйти на улицу, как Дорен спросил:

– Что вы думаете?

– М? – уточнил Хальрун. – О чем?

– О сеансе. Что подсказывает вам ваше воображение, вей Осгерт? Я хочу сравнить впечатления.

Журналист с удовольствием втянул в себя городской воздух. В центре Бальтауфа пахло (именно пахло, а не воняло, как в Роксбиле!) сажей, дымом и машинами. Зато это был живой запах человеческого присутствия, сменивший удушливые ароматы «духов» госпожи Лаллы. Последние Хальруну категорически не нравились – он не любил, когда его держали за дурака, пусть это и требовалось для дела.

– Вы называли мое воображение слишком бурным, – напомнил журналист. – И были правы. У меня имеется не одна версия, детектив.

– Поделитесь ими… Прошу вас.

– Гадалка, – протянул газетчик. – Хм... Она очень подозрительная особа и слишком старательно навязывает нам свою помощь.

– Продолжайте, – попросил Дорен, проигнорировав дерзкое «нам» Хальруна.

Они как раз подходили к машине, и газетчик с удовольствие ответил:

– Я думаю, что госпожа Лалла могла убить (или похитить) свою покровительницу, а теперь пытается выставить виновным другого... Или она, наоборот, хочет нам помочь...

– Помочь? – удивился детектив.

Хальрун оживился.

– Да. Допустим, ей известна судьба Мализы, но она не может выдать, откуда, поэтому и воспользовалась таким странным способом... Или она мстит обладателю «черного сердца» за что-то... Или это просто безумная женщина, верящая в силу духов.

Дорен слушал внимательно.

– Нет, – сказал он. – Только не последнее... Остальные ваши гипотезы любопытны, хоть и ни на чем не основаны.

Хальрун мог бы возразить, что воображение не должно иметь оснований, иначе превращается в нечто прямо себе противоположное. Однако ответил он другое:

– Почему она не может верить? Мистика – модное увлечение, и многие светские дамы без ума от нее.

– Но госпожа Лалла – не светская дама. Она лишь претворяется и использует слабости других ради себя.

– Мошенница и обманщица, – догадался Хальрун, обрадовавшись, что его мнение о гадалке подтвердилось, хоть и косвенно.

Дорен был менее категоричен.

– С точки зрения закона она не делала ничего плохого.

– Умная мошенница и обманщица, – подхватил Хальрун. – А что с Мализой? Ее слабости гадалка тоже использовала? Или они вместе морочили головы людям?

– Не знаю. Это тоже предстоит выяснить.

– Прекрасно! – газетчик в предвкушении потер руки. – Обожаю такие истории.

На вопросительный взгляд детектива он объяснил:

– Истории про предательства... И про мошенниц. Люди любят, когда богачи и обманщики терпят крах. Как бы все ни повернулось, кто бы ни был виноват, я и «Листок Роксбиля» окажемся в выигрыше.

Дорен промолчал. Он занял место водителя, и экипаж, пусть с рывками и остановками, но устремился вперед. К манере вождения детектива Лойверта требовалась особая привычка, а без которой у пассажиров аппарата к пищеводу начинала подступать желчь. К счастью, Хальрун был слишком предан делу, чтобы жаловаться.

– Куда мы едем? – спросил он.

– В Сартальф, – ответил Дорен, не поворачивая головы.

Хальрун фыркнул.

– Об этом я и сам догадался, детектив Лойверт. А конкретнее? Вы решили поверить откровению госпожи Лаллы?

– Откровению? – протянул детектив. – Интересное слово.

– Я знаю много интересных слов... Сартальф – большой округ. И фабрика Лакселя – большое место. Бесполезно искать там одного человека, даже если это красивая девушка.

Дорен покосился на газетчика, но почти сразу вернулся к наблюдению за дорогой.

– Мы не едем на фабрику. Есть только одно место, которое могла иметь в виду госпожа Лалла... Вей Лаксель живет в Центре, но, как мне сказали, у него имеется квартира в Сартальфе.

– Правда? Хм... Как-то это слишком очевидно, – поморщился Хальрун. – Довольно глупо было бы так выдать себя.

– Глупо выдать? Вы про кого, вей Осгерт?

Хальрун задумался.

– Про всех, наверное, – ответил он. – Не могу понять... То ли с вейей Кросгейс все получается совершенно нескладно, то ли, наоборот, слишком складно. Такое у меня ощущение, детектив.

Дорен кивнул.

– На этот раз вы на удивление косноязычны, но при этом совершенно правы, вей Осгерт. Все запутаннее, чем кажется, хотя я хотел бы ошибиться.

Хальрун знал, что девушку не нашли ни в больницах, ни в гостиницах, ни даже в мрачных ночлежках среди бедноты. Домашние слуги тоже не сумели ничем помочь, а на фабрике и вовсе до сих пор не знали, что хозяйка пропала. Дело затягивалось, и Хальрун был разочарован. Странная подсказка госпожи Лаллы являлась единственным шансом выяснить что-то про Мализу Кросгейс.

– Если окажется, что наш визит к гадалке не прошел напрасно, на радостях я угощу вас обедом, – сказал Хальрун. – Я терпеть не могу затянутые сюжеты.

– На радостях? – переспросил Дорен. – Даже если Мализа Кросгейс там, я совершенно не уверен, что она жива.

– А гадалка утверждает иное. Предлагаю довериться профессионализму невероятной госпожи Лаллы и не терзаться дурными мыслями раньше срока.

– Вы безнадежный оптимист, – ответил полицейский. – Я еще не встречал людей с таким незамутненным взглядом на жизнь… Идет! Я принимаю ваше приглашение при условии, что мы не найдем по приезду бездыханного тела или иных свидетельств смерти девушки.

– Как скучно вы выражаетесь, – покачал головой Хальрун. – Но я понимаю ваше условие. Трупы портят аппетит… Хотя вы, наверное, давно привыкли к ним? С такой-то работой!

Дорен поморщился, словно газетчик чем-то его задел. Он вцепился в руль, отчего машину повело в сторону.

– Совсем наоборот, вей Осгерт… Но я бы очень хотел к этому привыкнуть. Это бы многое упростило.